Аннотация: Исторический роман об императоре-философе Марке Аврелии и его времени.
СОЛНЕЧНЫЙ ВЕТЕР
Исторический роман о Марке Аврелии и его времени.
Государства процветали бы, если бы
философы были властителями или если
бы властители были философами.
Платон, "Государство"
Книга I
В ТЕНИ ДВУХ БОГОВ
ЗдесьБога легче встретить, чем человека.
Петроний о Риме, "Сатирикон"
Часть первая
АДРИАН
Прорицатель в пурпурном
Император Адриан всегда верил гороскопам.
В своей роскошной резиденции в Тибуре отстроенной к окончательному возвращению в Рим, он предавался размышлениям об извилистых путях судьбы, увлекшей его по миру на долгие двадцать лет после смерти императора Траяна. Он брал в руки листки пергамента, в которых на протяжении долгого времени описывал то, что должно было с ним случиться, читал, удивлялся совпадениям, и еще сильнее несовпадениям.
Но совпадений было больше.
В четких линиях, соединяющих двенадцать домов зодиака, он находил не только удовольствие эстета, как в строгой архитектуре Афин или геометрически выверенных пирамидах фараонов, но и черпал глубокие знания. Словно гороскоп являлся материальным и зримым выражением всеобъемлющего логоса.
Место, присмотренное Адрианом для резиденции, было не новым. До этого его облюбовал Октавиан Август, тут жили Гораций и Катулл, другие богатые патриции. Обширные императорские земли, окруженные желто-зелеными оливковыми рощами и соснами с густыми кронами, вместили в себя все причудливые фантазии Адриана. Здесь были залы и театры, роскошные термы, библиотеки, портики и храмы, декоративные сады. В свою виллу он долгое время свозил картины, статуи, вазы со всей территории подвластной Риму и теперь наслаждался их видом, присев на стуле или возлежав на ложе.
Иногда он просиживал в одиночестве целые вечера с фиалом фалернского вина в руке, составлял гороскопы близких людей, размышлял об их судьбах, контуры которых проступали за линиями, связующими траектории планет.
Хотя римский дух привык обращаться напрямую к богам -- как считалось, лицо последних можно увидеть, -- предсказания звездочетов на этом фоне часто выглядели делом случая, пустым развлечением для пресыщенного ума аристократов. Но Адриан знал, что его гороскопы не врут.
Сам он среди посвященных давно слыл знатоком астрологии. Он вообще был очень честолюбивым, амбициозным и все в Риме знали, что лучшим поэтом, писателем, художником, музыкантом, играющим на кифаре, и певцом, несомненно, является Адриан. Можно было, конечно, и оспорить это мнение, но за маской обаятельного и открытого человека таился мстительный и жестокий характер.
По Риму ходила история про архитектора Аполлодора Дамасского, разозлившего Адриана еще в бытность, когда тот не был наследником императора Траяна, а одним из приближенных. Как-то Траян обсуждал со своим архитектором новую постройку. Адриан, баловавшийся рисованием, решился подать свой совет, как он считал, дельный и верный. Но Аполлодор неприязненно усмехнувшись, грубо оборвал его -- человека малосмыслящего в архитектуре.
Став цезарем Адриан отправил ему проект храма Венеры, чтобы показать, что он Адриан, может обойтись без помощи этого мужлана, этого дерзкого и неотесанного архитектора. Аполлодор и тут не проявил должного уважения. Он высмеял императора, говоря о статуях, спроектированных слишком высокими: "Если богиням придется встать с места и выйти -- у них ничего не получиться, они будут биться лбами о низкие потолки". Такое уничижение самолюбивый Адриан не мог игнорировать и допустить, чтобы Аполлодору все сошло с рук. Он казнил строптивца, пусть тот и был человеком искусства.
Бесспорно, командующего тридцатью легионами трудно назвать несведущим в какой-либо области.
Давным-давно Адриан составил гороскоп Марка Анния Вера, тогда еще мальчика, дальнего родственника своей жены императрицы Сабины. Гороскоп предсказал Марку достойную жизнь и важный пост в иерархии власти, пост правителя государства. Адриан подумал, что из этого мальчика можно вырастить настоящего властителя Рима, выпестовать его, вырубить, как вырубают прекрасную статую из бесформенной глыбы мрамора.
У самого Адриана детей от жены не было, и это обстоятельство заставляло присматриваться к окружающим, размышлять о выборе возможного преемника.
На Марка его внимание обратила Сабина. Тогда они еще были дружной семейной четой, жили в согласии и прислушивались друг к другу. Потом же у него появился Антиной -- прекрасный греческий юноша с беломраморной кожей, черными вьющимися волосами и прямым профилем, мягкий, женственный и безотлучный. Адриан увидел его голым, купающимся в горном источнике, и влюбился, чем подтвердил мнение Цицерона, что любовь мужчины к своему полу является естественным следствием наготы.
Так дружеская приязнь с Сабиной сошла на нет.
Сабина не понимала, что любовь к Антиною была даром богов стареющему императору, ибо она делала его счастливым и молодым, а отсутствие любви -- несчастным, хотя и мудрым. Только кому нужна мудрость без Антиноя?
Жена превратилась в злобную фурию, клеветавшую на него на каждом углу. Ему донесли, что она кляла свое бесплодие, возлагая вину только Адриана. "Как можно родить от такого чудовища?" -- вопрошала она, трагически заламывая руки, словно дешевый мим в деревенском театре. Конечно, он, Адриан, знал, что все дело было в ней самой: ему достался гнилой плод, мертвая земля, в которую сколько бы семя не бросал -- ничего не вырастет.
Он всего лишь поддался на уговоры жены Траяна Плотины, желавший укрепить свое влияние с помощь Сабины, ведь та была дочерью племянницы императора Траяна. И, справедливости ради, стоило сказать, что благодаря ей, Сабине, Адриан стал Августом.
Но это в прошлом. Симпатия, привязанность, дружба. Все в прошлом! Мир изменил этот прелестный юноша Антиной, годы с которым оказались похожи на чудный сон, ниспосланный богиней ночи Никс, сон, дарящий забвение. И вправду, Адриан тогда часто ощущал себя Одиссеем, усыпленным сладкозвучным пением сирен, путешественником, забывшим родную Итаку.
Как жаль, что их совместное плавание с Антиноем по морю жизни оказалось столь недолгим и мимолетным, как мимолетным бывает увлечение случайной женщиной. Его возлюбленный навечно сгинул в волнах Нила. После этого сердце Адриана застыло в печали, словно скорбящая статуя над мраморной усыпальницей дорогого человека. Он распорядился почтить память юноши. Стояли города, названные в его честь, высились статуи, заполонившие площади и улицы империи. Но города и статуи не смогли заслонить собой пустоту в сердце.
Одна такая статуя стояла и здесь, в Тибуре. Адриан создал храм Антиноя и поставил его скульптуру внутрь. Иногда подходил к ней, касался рукой холодного камня. По цоколю памятника была высечена надпись: "Будь бессмертен, как Ра". Он прикрывал глаза, молчал, вспоминал...
Но Антиной появился уже после встречи императора с Марком. Сначала был Марк.
Мальчику исполнилось шесть лет, когда в перерывах между своими дальними и долгими путешествиями Адриан увидел его. Маленький, худой, с большими выпуклыми глазами, мальчик стоял перед ним, одетый в белую тунику.
Неподалеку встала его мать Домиция Луцилла -- почтенная римская матрона, рано лишившаяся мужа и не вышедшая замуж повторно. Она владела крупным кирпичным заводом на окраине Рима. Был тут и его прадед Катилий Север Регин, известный сенатор, занимавший важную должность префекта Рима.
Они хотели, чтобы император отличил его, ведь Марк, в конце концов, был дальним родственником цезаря через Сабину. У Адриана было тогда хорошее настроение без капризов и раздражения, ставших обычными в последнее время, без тени меланхолической грусти при виде чужой молодости, которая казалась, безвозвратно утрачена им самим. И он не стал противиться. Отличить маленького Вера? Почему бы и нет!
Адриан дал ему белую тогу всадника с узкой красной полосой и перстнем, который мальчик еще не мог носить на пальце по причине большого размера. Это не казалось удивительным, ведь были и другие мальчики нежного возраста, которых уже отличали императоры. Удивление вызвала другая милость -- Адриан на следующий год ввел Марка в коллегию салиев, этих прыгунов, хранящих в народе боевой дух. Их было двенадцать, и они поклонялись Марсу -- богу, который для римлян, привыкших воевать, был не последним в божественном пантеоне.
Наверное, утомительные обряды, связанные с хождением по улицам, пляскам, криками, шумом городской толчеи, совсем не подходили для семилетнего мальчугана. И все же мальчику этим была оказана великая честь, о которой он не подозревал и до конца не понимал ее значение, но знали и понимали его близкие: почтенная мать и суровый прадед.
Потом, еще один приближенный императора, его секретарь Гай Авидий Гелиодор -- уроженец Сирии из города Кирра, смуглый человек с миндалевидными карими глазами, с умилением рассказал Адриану, как наблюдал странное шествие на одной из улиц города: одиннадцать взрослых мужей и мальчик, идущий рядом.
"Он был серьезен, этот маленький Марк, -- говорил Гелиодор, почтительно склонившись перед цезарем. -- Он шел с напряженным нахмуренным лицом, как и все в левой руке держал щит, а в правой небольшой прутик. Конечно, щит был меньше, не такой как у мужчин -- ему сделали специальный, -- но он добросовестно бил по нему деревянной палочкой, а еще пел вместе со всеми старые боевые песни: "Помогите, Лары, нам!" и "Сыт будь, злой Марс!" Ну, вы слышали их".
Хитрый Гелиодор не стал пояснять, что смысл этих песен никто уже не помнил, и оттого постороннему уху они казались набором несвязных звуков. Но Марк, как отметил внимательный секретарь, обладал хорошей памятью, и он уверенно подпевал своим звонким мальчишеским голоском, сосредоточенно прыгал на улицах под веселые и громкие крики жрецов,
Неотъемлемой частью ритуала была вечерняя обильная еда, сопровождаемая возлияниями, с громкими криками расходившихся жрецов. Рассказывали, что император Клавдий как-то специально переоделся в одежду салия для участия в такой попойке в храме Марса на Палатинском холме.
Пировали широко, с размахом. Так было раньше, так было и при Марке. Мальчик, казалось, ничему не удивлялся, словно привык с младых ногтей к безобразным выходкам подгулявших святителей.
Один из жрецов, некто Виктор Галерий Фабиан, упал под стол, и с трудом был водружен на место сотоварищами по пиршеству. Адриан знал об этом случае от фрументариев, которые доносили обо всех происшествиях в империи. Он спросил, ласково улыбаясь в еще не поседевшую бороду: "Что же ты видел, маленький Вер?"
И Марк бесхитростно рассказал об этих пирах императору. Адриан внимательно глядел в живые выпуклые глаза мальчика, которые не врали, он это видел, и ему понравилась честность маленького Анния. Наверное, оттого он прозвал его "Вериссимус".
Впрочем, на этом знакомство с многообещающим маленьким всадником прервалось надолго -- императора затянули другие страны, далекие города, незнакомые люди и новые впечатления.
До Адриана, конечно, доходили разнообразные слухи, сплетни из Рима, в том числе и о Марке Вере. Все тот же Гелиодор поведал, как юный Марк вместе с другими жрецами бросал на подушку с изображением Марса венки и если венки жрецов падали куда попало, то у Марка он пал точно на голову военного бога.
"Наверное, у наших священников руки тряслись после выпитого вина", -- саркастично заметил император.
Но это событие еще раз подтвердило убежденность Адриана в пользе гороскопов -- ведь гороскоп не оставлял сомнений в предназначении Марка: его ожидали почетные и важные назначения, и, конечно, высший пост в Риме.
-- Значит, боги благоволят нашему Марку, нашему Вериссимусу? -- спрашивал Адриан, поглаживая шелковистую кожу борзой, которую брал с собой на охоту. Они были в Греции, вблизи Афин. Из императорского дворца виднелись скалистые голые горы, за вершины которых цеплялись одинокие облака.
-- Да, император! -- важно кивнул головой Гелиодор. -- Все восприняли случившееся, как знамение, ниспосланное богами.
-- Возможно, возможно! -- задумчиво пробормотал Адриан и следом процитировал с пафосом: -- "Трон и власть над страной установлены этим гаданьем".
Он бросил мимолетный взгляд на секретаря.
Гелиодор изобразил на лице сосредоточенное внимание, поощрительно улыбнулся и, зная тщеславие Адриана, решил подыграть: -- Цезарь, эти строки из Вергилия?
-- Нет, Гелиодор. Как можно не изучить Энния, его Анналы? Каждый гражданин Рима должен знать поэму наизусть. Она о железном характере римлян и их несокрушимом величии. Сегодня же позови чтеца Филиппа! Вечером я намерен послушать отрывок о споре с царем Пирром, в котором звучит речь Аппия Клавдия Слепого. Именно эти стихи, -- уточнил он. -- Ты можешь присоединиться.
-- Приму за честь, цезарь!
-- Да будет тебе известно, что Энния я ставлю выше Вергилия, который тоже имеет талант, но небесспорный, ибо Вергилий многое взял у Энния: его стиль, его выражения, его слова. А пьеса Энния "Похищение сабинянок"? Вот, что бывает, когда человека направляет великий гений.
Император говорил с подъемом. Красная тога сползла с его плеча, и показался край белой туники, на которой внимательный секретарь узрел капельки засохшей крови. Только вчера из носа Адриана шло обильное кровотечение, которое с трудом удалось остановить, но сегодня он чувствовал себя заметно лучше. Кровотечения пугали его, и со временем только усиливались.
Вернувшись весной в консульство Луция Юлия Сервиана и Тита Вибия Вара в Тибур, Адриан всерьез задумался о преемнике. Да, с этим приходилось торопиться, поскольку кровотечения не останавливались.
И все же... Гороскоп говорил одно, но воля Адриана могла сделать другое: он был очень тщеславным, самолюбивым и если гороскоп говорил "да", то он мог сказать и "нет", не заботясь о звездных пророчествах, о мнении жрецов или близких этого мальчика.
Как ни странно, но ему часто хотелось поступить наперекор гороскопу или общим суждениям, показать всем, что ничего просто так не дается. Пусть мучаются, пусть сомневаются в своих надеждах, ведь когда они не сбываются, то бьют больнее по сердцу, чем прямой обман. Тот, хотя и оставляет горький осадок в душе, но не так разрушителен.
Вот, к примеру, Сабина, ожидала от него совсем другого, но ее ожидания не оправдались, и она в его глазах опала, разрушилась, как осыпаются от времени ветхие постройки. Видимо, потому, пересекшие ее лицо морщины, казались Адриану безобразными трещинами на старых стенах. Это коробило его, любителя всего изящного, ибо старость уродлива во всех проявлениях.
Теперь же Адриан сам решал: назначить Марка Анния Вера своим наследником или нет. За ним было окончательное слово, как за грозным и всевидящим Юпитером. В сущности, он, Адриан, и был богом, пока еще обитающим среди живых. Но однажды придет и его время и тогда его душа из пламени погребального костра воспарит к небу вольным орлом.
Как укрепить династию
-- О, он чудовище, уверяю тебя! Настоящее чудовище!
Императрица Сабина гневно сжимала бескровные тонкие губы, хмурила брови, и пыталась придать лицу нейтральное, отстраненное выражение, но это ей не всегда удавалось. Вот и сейчас она никак не могла совладать с собой. На глаза накатывали злые слезы, к горлу подступали сухие, режущие сердце рыдания.
Она, откинувшись на ложе -- под спину рабы подсунули несколько подушек для удобства, -- беседовала со своей давней приятельницей, матерью Марка, Домицией Луциллой. Ложе было небольшим, с изящно изогнутыми деревянными ножками, отделанное бронзой. Домиция возлежала напротив точно на таком же. Пространство между ними занимал маленький столик, на котором стоял поднос с фруктами и кувшин с вином.
В просторном помещении зала было уютно, здесь чувствовалась рука императрицы -- на большом каменном полу раскинулся яркий тканый ковер, завезенный из далекого Китая через Парфию, а вдоль стен в нишах стояли бюсты греческих и римских писателей -- Сабина увлекалась литературой. Здесь были Вергилий, Гомер, Катулл, Гораций, но отсутствовал Овидий, так и не прощенный императором Октавианом Августом.
На улице царило жаркое, засушливое лето, потому рядом с ее ложем и ложем Домиции стояли рабы, обмахивая женщин большими опахалами из длинных страусовых перьев. Они были в Палатинском дворце почти одни, если не считать рабов, но кто о них будет думать, ведь они же вещи. Адриан все время проводил в Тибуре, в своей только что отстроенной огромной вилле и не заглядывал во дворец.
В дальнем углу зала за столом пристроился Марк. Он сосредоточенно читал книгу Катона, выполняя задание, порученное ему грамматиком Аполлонием, с недавних пор, принявшемуся обучать юношу.
Императрица говорила об Адриане. Он давно уже для нее стал темой постоянных разговоров и к любопытству или негодованию посетителей, она всегда отзывалась о нем плохо, красила свои рассказы в мрачные тона, приписывала цезарю грязные страсти и пороки. Приглашенные к Сабине во дворец посетители, ее клиенты и вольноотпущенники, по большей части, боялись этих разговоров, ведь доброхоты могли донести Адриану, что некто -- патриций или всадник, -- с благосклонностью выслушивает всякую напраслину, которая возводит на цезаря отринутая императрица.
Домиция Луцилла тоже с беспокойством слушала пространные диалоги Сабины, но прервать ее не решалась. Как-никак, а Сабина была их покровительницей при дворе, именно она помогала Марку занять подобающее место в сердце римского владыки. Это она поддерживала советами, связями, влиянием семью Анниев все эти годы и Домиция Луцилла считала себя обязанной ей.
На Сабине была розовая туника, на шее богатое жемчужное ожерелье. По обеим рукам змейкой вились серебряные браслеты. Увлеченная разговором, она небрежно касалась кончиками пальцев жемчуга на шее, перебирая бусинку за бусинкой. Не в пример приятельнице, Домиция Луцилла была одета более скромно -- в блекло-голубую столу с накинутым сверху длинным платком и почти без украшений.
-- Из-за него я осталась бесплодной, -- продолжила императрица. -- Я хотела детей, но сама посуди, как рожать от такого деспота?
-- Но разве Адриан не лучше Нерона или Диоклетиана, которым Сенат отказал в обожествлении? -- тактично возразила Домиция. -- Ему нравится музыка, поэзия, он известный ценитель искусств. Мне кажется, душа, которая любит изящное, не подвержена низменному.
-- Ошибаешься, Домиция! Человек, вдохновленный голыми задницами юношей, не может быть возвышенным.
Домиция в смущении отвела взгляд и посмотрела на рабов. Два смуглых чернокожих африканца невозмутимо продолжали размахивать опахалами. Их кожа блестела от выступившего пота, и словно морские волны перекатывались мускулы на руках. Наверное, они не понимали латинского языка. Мать Марка немного успокоилась, а Сабина усмехнулась:
-- Ты думаешь, я говорю о его любовнике Антиное, которого боги забрали к себе? Нет? Это уже в прошлом. Но император любит ходить в термы к цирюльникам и смотреть как юноши-кинеды, зарабатывающие на жизнь проституцией, бреют себе задницы.
-- Задницы? -- в замешательстве уточнила Домиция. -- И зачем он смотрит?
-- Он находит в этом странное, извращенное вдохновение, а потом пишет стихи. Правда, они получаются вполне приличные, их можно читать в обществе.
Сабина замолчала и сделала знак одной из рабынь. Та подошла с подносом, на котором стояли бокалы с холодным вином, разбавленным водой.
-- И такой человек -- мой муж! -- заметила императрица, отпивая вино, правда уже без прежнего истерического надрыва. -- А что же у вас, милая Домиция? Ты еще не нашла себе пару, ведь после смерти Анния прошло достаточно времени?
-- Нет! -- покачала головой Домиция. -- Пожалуй, мне не нужен никто. Я все силы отдаю правильному воспитанию сына, обучаю в старых римских традициях. Хорошо, что в этом мне помогает его прадед Регин.
-- Но, верно, ты шалишь с рабами? Ну-ка признавайся! -- улыбнулась Сабина, посчитавшая, что тему с Адрианом можно закрыть и перейти к милым для сердца женщины пустякам.
В ответ Домиция тоже улыбнулась.
-- Как же без того! Врачи советуют спать с мужчинами для здоровья и гигиенических целей.
Она невольно опять посмотрела на крепких мускулистых рабов, с усердием выполняющих свое дело. Опахала двигались, не переставая, приятный ветерок бодрил разогретую кожу. Проследив ее взгляд, Сабина усмехнулась:
-- Чуть позже пойдем в мой бассейн и охладимся. А этих возьмем с собой, чтобы развлечься.
Марк, увлекшийся чтением, не обращал внимания на разговор матери и императрицы. Его стол находился возле бюста писателя и философа-стоика Луция Сенеки. Обрюзгшая, белая, мраморная голова воспитателя Нерона, не нравились Марку. Это холодное безжизненное лицо, пустые, без зрачков глаза. Он старался на него не смотреть, ибо в голову лезла мысль, что может быть когда-то, и он станет таким же, застывшим в мраморе или бронзе, с мертвыми пустыми глазами.
За эти годы он вытянулся, превратился в угловатого, нескладного мальчика с длинным заостренным подбородком и курчавыми волосами. Только глаза его: большие выпуклые, живые, в которых не исчезло любопытство, оставались прежними.
До него долетали обрывки слов из разговора матери и императрицы, но и им он не придавал особого значения. Запутанное родство с Сабиной приносило их семье пользу, которую можно было с толком применить, взбираясь вверх по властной лестнице Рима. Жрец, квестор, префект, консул. Жизнь казалась прямой, как Аппиева дорога возле Рима, она вела к должному уважению, постам и славе каждого, кто безукоризненно следовал римским законам.
Марку уже исполнилось четырнадцать, впереди была целая жизнь. Он верил, что при должном усердии и достаточном умственном напряжении, достигнет всего, к чему его готовили мать и прадед. Он их не подведет!
Не подведет он и императора Адриана.
Он, Марк, видел, как Адриан смотрел на него еще в первую их встречу. Ему тогда было шесть лет, но он запомнил внимательный ласковый взгляд цезаря, его доброжелательную улыбку, его мягкий приглушенный голос, похожий на осторожный рык барса. Марк слышал подобное рычание, когда прадед Регин брал его с собой в амфитеатр Флавиев, где гладиаторы каждый день бились друг с другом и умерщвлялись тысячи диких зверей. Барсы рычали негромко, сдержанно, но достаточно грозно, чтобы напугать противника.
Услышав имя Антиноя, Марк тут же припомнил юношу, столь любимого Адрианом, их первую встречу во дворце императора. Как-то после возвращения с Востока Марка пожелал увидеть цезарь. Никто тогда не знал в чем причина его любопытства, никто не предполагал, что император увидел в Марке не просто мальчика из знатной семьи, а будущего правителя Рима. Возможно, этот вариант ему подсказала врожденная интуиция? Или давно составленный гороскоп? Так или иначе, но Марка привезли на Палатин -- Адриан жил еще в этом дворце.
И вот тогда Марк заметил юношу, который медленно ходил в столе по залу, лениво опускался на ложе подле Адриана. Антиной выглядел на удивление женственно, обладал некой меланхоличной красотой, и если бы Марк не догадался по некоторым признакам, что перед ним мужчина, то принял бы его за молодую цветущую девушку.
-- Марк, подойди, познакомься с Антиноем! -- мягко, но повелительно приказал Адриан.
Антиной внезапно поднялся с ложа, сам подошел к Марку и обнял его за плечи. Мальчик почувствовал пряный аромат благовоний, которыми пропиталась одежда Антиноя, его кожа, волосы. Это было благоухание Востока, Сирии или Египта. Марк когда-то ощущал подобные запахи в лавке с египетскими товарами, куда часто заходил с матерью.
-- Приветствую тебя Марк Анний Вер! -- певуче произнес Антиной, Голос его был высоким, звонким, каким говорят мальчики, пока природа не делает их более взрослыми.
-- Будь здоров, Антиной! -- ответил Марк обычным римским приветствием. Не зная, как себя вести с любимцем Адриана, он стушевался и отступил на шаг назад. Но Антиной засмеялся: "Не бойся меня, Вериссимус!"
"Почему же я должен его бояться? -- с удивлением подумал мальчик, не знавший ничего о взрослых отношениях. Потом-то он, конечно, узнал, в чем заключалось дело, но тогда еще ни о чем таком не подозревал. -- Я римский гражданин, а он лишь вольноотпущенник".
В маленьком Марке мать уже воспитала чувство гордости за принадлежность к великому римскому народу. Да разве могло быть по-другому?
Рим был огромным, величественным городом-государством, простиравшимся на Запад и Восток, Север и Юг, охватывающим все Средиземное море. Эта обширная цивилизация жила по строгим, логическим законам, установленным римским разумом. Римляне считали, что внутри человека живет гений, который руководит и оберегает каждого на всем его жизненном пути. Гений Рима стерег город все эти годы, почти тысячу лет.
Сколько было горьких, трагических мгновений, когда судьба римского народа висела на волоске. Сабиняне, Карфаген, галлы, парфяне, германцы. Но Рим выстоял, он поднялся, развился, понес мир и культуру другим народам и потому гордая формула: "Civis Romanus sum!" значила гораздо больше, чем принадлежность к мощному государству. Она означала жизнь в цивилизованном мире.
Марк видел Антиноя еще несколько раз, а потом узнал, что юноша утонул в Ниле, во время путешествий Адриана недалеко от городка Канопуса. Горе императора было безутешным. В Египте возник город Антинополь, а на небе взошла яркая звезда и приближенные императора уверяли, что это благородная душа Антиноя вознеслась на небо.
Он утонул, но воскрес, как египетский бог Осирис. И потому в том же Египте, а затем и в Греции возникли культы Антиноя: он стал божеством, погибающим и возрождающимся.
Между тем, Сабина заговорила о наступающем взрослении Марка.
Он должен получить тогу юноши, ведь ему уже четырнадцать лет. Это было важным шагом в общественном положении Марка. Тога символизировала не только переход из одного состояния в другое -- от мальчика к мужчине, -- но и резкие поворот в материальном положении. Марк становился наследником, мог получить и пользоваться имуществом как взрослый человек. Конечно, говорила Сабина, для Марка придется сделать исключение, ведь такую тогу юноши обычно надевали в шестнадцать лет. Но он и жрецом-салием стал в семь, он вообще очень развит, наш маленький Марк.
Императрица развеселилась, она громко смеялась, поглядывая на угол, в котором Марк сидел за столом. Такие перепады настроения: от угрюмой мрачности к истерии, а от нее к безудержному веселью, стали для нее довольно частыми. Домиция, как могла подстраивалась под августейшую приятельницу и тоже улыбалась, хотя намеки Сабины были не всегда понятны.
О чем она говорила? О том, что Марк получил жреческий сан незаслуженно или о чем-то другом? Может она ждала от семьи Анниев не просто благодарности, горячих выражений признательности, а почитания ее как родовой покровительницы, почти богини. Но не дождалась?
-- Мы, моя милая Домиция, присмотрим ему невесту, -- продолжала, веселясь, Сабина. -- Непременно из хорошей семьи, у меня есть одна на примете.
-- И кто же? -- с чувством внутренней тревоги поинтересовалась Домиция Луцилла.
-- Вам надо породниться с Цейониями. У них есть дочь Фабия, она немногим моложе Марка. Семейство это известное, из старой этрусской знати. Из него вышло несколько консулов и легатов, кстати, к ним очень благоволит император.
-- Почему именно к Цейониям?
Веселое лицо Сабины вмиг стало угрюмым.
-- Я подозреваю, что у него была связь с одной из женщин дома Цейониев. О, боги, как это отвратительно, мерзко! У них есть старший сын Луций Цейоний Коммод, он был назначен претором, а сейчас находится в одной из наших армий на Рейне. Так вот, мне сообщили, что это, якобы, сын Адриана. Какая грязь!
-- Я тоже слышала, -- призналась Домиция, -- но мне не верится, дорогая Сабина. Это слухи. У императора много недоброжелателей, готовых распространять сплетни по любому поводу.
-- Ты слишком к нему снисходительна, милочка! -- хмыкнула Сабина. -- Так вот, о Фабии. Мы скрепим союз между двумя вашими семьями, объединим богатства, что будет хорошей опорой для Марка в дальнейшем. Скажу тебе по секрету, у меня большие виды на твоего мальчика -- из него получится прекрасный правитель Рима. Мне все время приходится думать об укреплении династии, если другие об этом совершенно не думают.
Она намекнула на Адриана с презрительной, едва заметной гримасой на лице, потом продолжила:
-- Поскольку у нас детей нет, то императору придется усыновлять кого-то, кто достаточно близок нашей семьей, как это было с Траяном и самим Адрианом.
Домиция дрогнула лицом. Хотя в душе она и лелеяла надежды на то, что сын займет достойное положение в обществе, соответствующего званию и заслугам семейства Анниев, но император? О, Юпитер! О таком она и не помышляла. Сабина же, довольная произведенным эффектом, добавила:
-- Я, и это еще один из секретов, подсмотрела гороскоп, составленный Адрианом на Марка. Звезды сходятся на том, что он станет владыкой Рима. Может, не завтра и не через год, но это случится. Ты знаешь, как Адриан верит гороскопам...
-- Об этом наслышан весь Рим.
-- Я уверена, что он уже выбрал Марка. Осталось только найти ему жену.
-- Но он еще так молод, не знает жизни... -- пробормотала Домиция, материнское сердце которой, не желало отпускать от себя сына слишком рано.
-- Прекрати, Домиция! Мы все прошли через это. Во сколько тебя выдали замуж?
-- В шестнадцать.
-- А меня в пятнадцать. Ты же знаешь, что браки совершаются не по любви, а из целесообразности. Мы все отдаем ей себя в жертву, зато потом...
Сабина повела глазами в сторону рабов и сделала знак рукой. Те перестали махать, медленно отошли в дальний край огромного зала. Сабина и ее приятельница поднялись с ложа.
-- Марк, -- обратилась Сабина к мальчику, -- мы идем в термы. Не хочешь пойти с нами? Сегодня так жарко!
Марк оторвался от чтения, нерешительно посмотрел на мать. Та сделала разрешающий жест рукой, и они все вместе пошли к входу в императорские бани. В большом помещении выложенным черно-белыми напольными плитами, по всему периметру высились колонны из коринфского розового мрамора, а в нишах укрылись скульптуры Венеры и Амура, принявшие легкомысленные позы. В центре находился бассейн, в котором плескалась голубая вода.
-- Адриан запретил совместное мытье женщин и мужчин, -- заметила Сабина, игриво улыбаясь, -- но мы здесь все свои. Не правда ли?
Она скинула тунику, обнажив подтянутое, стройное тело нерожавшей женщины и принялась медленно спускаться по ступенькам в воду. Она чувствовала, что Марк изучает ее взглядом, а потому не торопилась. Домиция тоже последовала ее примеру, впрочем, не сильно смущаясь -- они привыкли купаться с сыном вместе у себя дома.
-- Давай же Марк, иди к нам! -- позвала Сабина, повернувшись к нему в воде так, чтобы он видел ее всю: от грудей до кончиков ног. -- Не стой как статуя!
Марк разделся и, обернувшись, чтобы отдать одежду рабыне заметил, стоявших неподалеку двух рабов-африканцев уже без опахал. Те, сложив руки на животе, безразлично смотрели перед собой, как два живых истукана, недвижно застывших по приказу повелительницы.
Философия пса
Вилла родителей, где жил Марк, находилась на Целии неподалеку от дома Регина. Это был один из семи холмов города, который издавна облюбовала римская знать. Район со времен республики стал модным среди патрициев из-за живописности и малонаселенности, здесь не было скученности и толчеи большого города, сюда не доносился гомон и крики толпы, отвратительные запахи римских улиц.
С высоты холма Марк не раз обозревал великолепие мировой столицы: видел гигантский амфитеатр Флавиев, начало форума, упирающегося в Капитолий, новые термы Траяна. Вид Рима, могучего, прекрасного, неудержимо тянущегося вверх, как растет живой организм -- покоряя вершины и дали, навсегда врезался в его память. Он много раз будет вспоминать свой Целий: теснящиеся на склонах могучие дубы, воздух, полный цветенья весны и юности, теплое солнце над головой.
Прадед Марка Регин рассказывал ему, что на Целии останавливался один из известных римских полководцев, победитель Ганнибала Сципион Африканский со своими когортами. Здесь шествовали триумфаторы, гордящиеся победами во славу Рима, тащившие следом повозки с золотом и пленниками захваченных земель. Прадед старался привить Марку гордость за Рим, а что лучше всего заставляет гордиться как не победы предков?
Целий, Целий, его Марк будет помнить всегда.
Многое связывало его с этим холмом. Здесь, на родительской вилле, он рос под присмотром матери. Отец Анний Вер, в честь которого Марк получил свое имя, умер рано, и он его помнил смутно. Собственно, фрагментов этих воспоминаний было всего два: отец в железных доспехах и пурпурном плаще подле матери, держащий ее за руку, а второй...
Отец гуляет по саду возле виллы. Он в белоснежной тоге. Стоит раннее утро и солнечный свет, водопадом стекающий с чистого синего неба, целиком заливает сад. От влажной земли медленно поднимается молочный туман, поглощающий коричневый стволы, зеленые ветки, листья и постепенно скрывающий отца. Его белая тога сливается с белым дымом, как будто фигура Марка Анния Вера удаляется вглубь сада. Марку кажется, что он видит красочную картину, которую заливают молоком. Это делают духи сада назло ему, чтобы скрыть отца. Туман все сильней и выше. Он видит отца по пояс, по грудь, вот остается одна голова, но и та полностью исчезает за плотной пеленой...
Тем не менее, Марк чувствовал подспудную благодарность своему родителю за его мужественность, за то, что он любил мать, не обижал ее. Наверное, поэтому она и не вышла замуж, хотя женщины ее круга, оставшись вдовами, недолго хранили верность покойникам. А некоторые разводились и с живущими мужьями, снова выходя замуж по три-четыре раза. Такие поступки в Риме не осуждались, скорее, были привычными.
Здесь в Целии, поскольку прадед не признавал пользы общественных школ, началось домашнее обучение Марка.
Музыку ему преподавал греческий кифаред Андрон, с которым Марк учил еще и геометрию. Музыкант-геометр, что могло быть страннее? Но удивительные люди часто встречались любопытному мальчику. А может он один видел необычное в том, что остальные считали делом обыденным?
А еще Марк учился живописи у другого странного субъекта, тоже грека, Диогнета.
-- Держи руку мягче, не напрягай кисть! -- учил тот Марка. -- Искусство подобно природе: расплывчатые штрихи заменяют четкие линии, пустое пространство заполнено внутренним воздухом. Отсюда и рождается тайна. Посмотри на скульптуры, укрытые тогами, столами или плащами. За мягкими складками угадывается человеческая плоть, живая душа, хотя и облеченная в мрамор. Это тайна оживления непостижимая и вечная, но мы, греки, все-таки предпочитаем обнаженное тело, с красотой которого ничто не может сравниться.
-- А разве поэт Луцилий не осуждал наготу? -- поинтересовался Марк, изучавший сатиры Луцилия с грамматиками.
-- Нагота ничего не скрывает и в этом ее притягательность, -- заключил Диогнет.
Марк во все глаза смотрел на наставника-грека, впитывал, слушал, наблюдал. Диогнет многому учил его. Он был не таким как грамматики Александр из Котиеи или Тит Прокул. Те заставляли читать литературу, заучивать отрывки из латинских и греческих авторов, произносить вслух пространные им самим сочиненные речи, а потом разбирать. Например, Марку пришлось придумывать текст выступления Катона перед Сенатом. Или некролог спартанскому царю Леониду, погибшему в сражении с персами.
Упражнения грамматиков будили воображение, казались Марку интересными, но Диогнет их высмеял.
Этот большой, лобастый, жилистый художник, вообще оказался великим скептиком. Марк подозревал, что в Греции Диогнет посещал школу киников и потому носил длинную нечесаную бороду, простой убогий плащ. Смеясь, он сам говаривал о себе, что живет подобно собаке и что свободен от обладания бесполезными вещами. "Я -- истинный пес", -- ухмылялся он.
От него Марк узнал, что доверять людям могут только сильные личности, герои, не боящиеся ничего, кроме богов. А потому, чем меньше доверяешь, тем становишься сильнее. Такой вот парадокс. Особенно нельзя полагаться на кудесников, на разного рода гадателей и вещателей, являющихся самыми настоящими шарлатанами, ибо они присвоили право предсказаний, принадлежащих лишь Паркам. "Их заклинаниям грош цена, -- говорил о них жестко и насмешливо Диогнет, -- их нужно гнать от себя, словно грязных и вонючих псов, чумных больных".
Узнав о давнем пристрастии Марка к разведению перепелов, свободный художник-философ безжалостно высмеял и это мальчишеское увлечение. Безобидные птички вызвали у него презрительный смех. "Философы, -- нравоучительно заметил он, -- не разводят птиц, они их едят".
Да, Диогнет учил его многому, помимо живописи. Из-за него Марк начал питаться одним лишь хлебом и спать на полу, на жестких шкурах, ведь через это прошел его учитель, так воспитывались настоящие эллины.
Наверное, увлечение киниками зашло слишком далеко. Как и все мальчики его возраста, Марк оказался чересчур доверчив и податлив чужому влиянию, он превратился в мягкую глину в руках греческого ваятеля. Хорошо, если бы они были достойными, благородными, но руки философа-киника? Истинного пса?
Нет, строгая и внимательная Домиция Луцилла не хотела, чтобы ее ребенок превратился в пса. В сенатора, в консула, в достойного сына Рима -- это да. Но в пса -- категорически нет! Влияние, которое оказывал Диогнет на Марка, показалось ей слишком агрессивным, преждевременным, и в итоге ненужным.
Она обратилась к Регину, признавшему ее доводы вполне справедливыми, и художника-философа отставили от обучения. Впрочем, Марк воспринял эту новость довольно спокойно. К тому времени он уже переболел юношеским увлечением бедностью, когда подлинный мир, природа выглядят антиподом патрицианской жизни и присущей ей роскоши, когда кажется, что в рациональной простоте заключается некий смысл, а материальная нищета не означает духовной бедности.
Однако философия пса Диогнета не пропала даром. Где-то в глубине души она прочно засела, томила, ставила непростые вопросы. Она, эта философия, могла стать противоядием от окружающей жизни. Подобно тому, как царь Боспора Митридат принимал яд в маленьких дозах, чтобы не быть отравленным, взгляды Диогнета могли избавить от ощущения тягот и несправедливостей бытия.
Но только не сейчас -- мать все правильно решила. Когда-нибудь в будущем, возможно, он вспомнит о словах бунтаря.
Платон - древнегреческий философ, живший в IV-III веке до н.э.
Гай Петроний Арбитр (14-66 гг.) -- древнеримский писатель, автор сатирического романа "Сатирикон".
Публий Элий Траян Адриан (76-138гг.) -- римский император в 117-138гг.
Логос (от греч. "слово", "мысль") -- мировой разум.
Аполлодор Дамасский (ум. 129г.) -- архитектор эпохи римского императора Траяна.
Марк Ульпий Нерва Траян (53-117гг.) -- римский император в 98-117гг. Усыновил будущего императора Адриана под влиянием своей супруги Помпеи Плотины.
Вибия Сабина (85-137гг.) -- жена императора Адриана.
Антиной (111-130) -- любовник и постоянный спутник римского императора Адриана, обожествленный после смерти.
Ра -- египетский бог солнца.
Salire (лат.) -- прыгающий, пляшущий.
Фрументарии (frumentarius) -- лица, заведовавшие общественными хлебными магазинами, а также собиравшие разные сведения для императора.
Вериссимус (лат.) -- вернейший, истинный.
Энний "Анналы", кн. 1., (пер. С.А.Ошерова), Хрестоматия по ранней римской литературе, М., 2-е издание, изд. "Греко-Латинский Кабинет Ю.А.Шичалина", 2000г., с.35
Гений -- здесь дух-покровитель мужчин.
134 г.н.э.
При погребении римских императоров в небо выпускали орла, считавшегося птицей Юпитера.
Марк Порций Катон Старший (234-149 гг. до н.э.) -- известный римский политик и писатель.
Stola (лат.) -- у древних римлян женская одежда в виде туники, которая надевалась поверх нижней туники и доходила до лодыжек. Стола была символом законного брака, и являлась одеждой, которую носили семейные римлянки.
Я римский гражданин! (лат.)
Киники (от греч. кинос -- собака) -- одна из греческих философских школ, последователей Сократа, проповедовавшая простоту, уход от условностей.
![[]](/img/o/oleg_krasin/solarwind/kniga-3.jpg)