Аннотация: Ошибки в прошлом. Они могут быть у каждого. Под грузом лет, эти ошибки часто кажутся мелкими и несущественными, не повлиявшими на оставшуюся жизнь. Но так ли это? Герою новеллы выпадает шанс оглянуться назад.
Для людей почтенного возраста.
новелла.
1.
Улицы городов меняются также как и наша жизнь - на первый взгляд незаметно и медленно, но в конечном итоге бесповоротно и подчас неузнаваемо. Фасады городских зданий стареют как лица их жителей, и в этом они похожи.
В городских летописях и хрониках можно отыскать разные упоминания о лавках или трактирах, учреждениях, существовавших некогда в том или ином месте города. А в архивах еще пылятся пожелтевшие фотографии улиц, на которых пытливый исследователь может рассмотреть приметы ушедшего времени вроде вывески над лавкой отца Чехова в Таганроге: "Чай, сахар, кофе и другие колониальные товары".
Улицам советских городов повезло больше. Они запечатлены в огромном количестве на страницах газет, журналов, в кинохронике. Эти улицы уже более близки нашему времени - у них есть электрические фонари, с крыш домов торчат усы телевизионных антенн, проложены асфальтовые дороги и тротуары.
Проходя по ним, сначала на работу, а потом, став пенсионером, просто гуляя, Иван Иванович Кулагин редко обращал внимания на ползучий трансформ фасадов и витрин. Только в новом веке, когда жизнь начала стремительно меняться, он, время от времени, заглядывался на вывески офисов, магазинов и контор, заглядывался и удивлялся той разнообразной фантазии, которую проявляли их владельцы.
Фантазии эти распространялись по большей части на названия. Например, продуктовый магазин, куда он ходил, назывался "Север". Почему "Север" было непонятно. То ли там торговали товарами, привезенными с северных областей России или северных стран Западной Европы. То ли торговали северные люди.
На самом деле и товары были разные, и торговали обычные гастарбайтеры из Средней Азии. И таких примеров было много: магазин "Перцовка" предлагал не спиртовую настойку, а широкий ассортимент газовых баллончиков, "Пегас" торговал совсем не вдохновением, а мужской и женской обувью.
Кулагин удивлялся и смеялся про себя над очевидной несуразностью этих вывесок, но, тем не менее, они продолжали заполонять улицы города, где он жил. Эти дурацкие вывески заставляли привыкать жителей, что любая нелепица становится нормой, если её много, если она окружает со всех сторон. Жизнь тоже была полна нелепостей и к ней, такой жизни, тоже привыкали.
Иван Иванович, находясь на пенсии, часто не знал, чем себя занять. На работу в его возрасте, а ему стукнуло шестьдесят семь, уже не брали. Семьи у него не было - не сложилось. Оставался только телевизор и кроссворды. Ну, еще эти прогулки по улицам.
Кулагин был крепким и довольно бодрым пожилым человеком. Он имел совершенно седую шевелюру, почти всегда непричесанную, с торчащими в разные стороны волосами. Постригался он не часто, потому что парикмахерская находилась далеко от дома, да и цены кусались. Где это видано, чтобы за стрижку, за то, чтобы подровнять и укротить волосы брали столько денег? Будь у него глаза на затылке, он сам бы этим занялся и забесплатно.
Да, годы брали своё, и как бы он не старался поддерживать себя, тело, в приличном состоянии, незаметно вырос живот, он стал сутулиться, появились очки. Осталось только надеть берет на голову, и тогда Иван Иванович полностью преобразиться в старичка, старичка-боровичка, которые раньше - он еще помнил те времена - во множестве сидели во дворах их города и резались в домино. Черный берет был непременным атрибутом их одежды.
Одно радовало - у него не было проблем с зубами. Никаких пломб, тем более, протезов - все зубы были свои и здоровые и потому, походы в кабинет стоматологов были ему неведомы.
Итак, Иван Иванович любил ходить по улицам, наблюдая за жизнью горожан.
Как-то раз он зашел в магазин для взрослых - "интим-салон". Признаться, игрушки для сексуальных утех его удивили. Он внимательно разглядывал разные причиндалы, которые использовали любители такого рода развлечений, а у фаллоимитаторов даже надолго остановился, поскольку его пытливый ум долго не мог понять, для чего они всё-таки предназначены.
Их назначение, в конечном итоге оказалось простым, как пояснила ему подошедшая разбитная продавщица - женщина с фигурой молодой девушки и лицом сорокалетней. Она окинула Кулагина опытным глазом и, объяснив, что данный электроинструмент не предназначается для него, скорее для жены, но не для него, осторожно повлекла его к прилавку, на котором были выставлены разные возбуждающие средства. От лекарственных до механических. Среди иных прочих лежало и несколько эротических журналов "Playboy".
Старый пенсионер уже давно не краснел - всё, отчего он мог покраснеть, уже случилось давным-давно, в детстве-юности, но здесь, легкая краска смущения покрыла его щеки. Дело в том, что еще три года назад, он перенес операцию на простате и теперь, любовные утехи были ему совершенно чужды. Так - если только вспомнить молодость, посмотреть на скрытые возможности человеческого тела, скорее удивляясь, чем возбуждаясь. Но для этого у него было несколько порноокассет, которые он под настроение иногда просматривал на старом видеомагнитофоне "Панасоник".
Опасаясь назойливости продавщицы, которая явно заскучала в магазине одна - наплыва покупателей не предвиделось, Кулагин поспешно ретировался. Больше он в этом магазине не появлялся, хотя и ходил какое-то время по улице, читая вывеску - "Интим-салон", и вспоминая увиденное с чувством неловкости и опаски.
Но однажды...
Как-то он вышел на улицу. Накрапывал мелкий осенний дождик, был сентябрь, однако промозглый холод еще не взял в плен улицы его родного города - вокруг только осенняя сырость, слякоть и дождь. Иван Иванович поежился, чувствуя, как противный холодный воздух коснулся его лица, кистей рук, добрался, словно полицейский, проводящий досмотр отдельных мест тела, и до ног. Он с удовлетворением подумал, что не зря надел на голову утепленную кепку и прихватил зонтик. В такую погоду подхватить простуду - как нечего делать, а у него и так болели суставы ног, и застудить их сегодня не входило в его планы.
Подняв воротник куртки, и раскрыв зонт, Кулагин медленно пошел вдоль привычной и такой знакомой ему каждым своим закоулком улицы. Народу в этот сырой, дождливый день на улице было немного.
Он шел какое-то время пока не поравнялся с "Интим-салоном". Неожиданно дождь усилился, поднялся ветер и крупные капли, словно водяные стрелы, пущенные рукой бога дождя, с силой устремились в него, попадая на брюки ниже колен и увлажнив края куртки. Зонтик в таком случае не был помехой дождю, он защищал только голову и плечи, и то, чего опасался Иван Иванович - намочить ноги и обострить тем самым болезнь суставов, вдруг стало вполне реальным. Надо было где-то спрятаться, причем срочно.
Итак, хочешь-не хочешь, а ему придется идти в этот чертов салон для озабоченных. Он поднял глаза на вывеску и вдруг остановился от удивления. Вместо "Интим-Салона" красовалась другая надпись - "Для людей почтенного возраста". Так было написано на ней.
"Странно - подумал Иван Иванович, отчего-то связав новую вывеску со старым содержанием - что бы это значило? Они что, хотят нас, старичков, заинтересовать этим самым делом?".
Он весело хмыкнул. Ему представилась длинная очередь престарелых мужчин и женщин, разбирающих фаллоимитаторы и разные возбуждающие снадобья. Тем не менее, ему стало любопытно. Он подошел к двери, сложил зонтик, аккуратно стряхивая с него капли, и вошел внутрь.
Там всё изменилось. Вместо стеллажей и длинного прилавка с продукцией эротического характера, он увидел ярко освещенное помещение. Вдоль стены стояло пять кожаных кресел перед зеркалами, что очень походило на парикмахерскую. Однако на тумбочках, стоящих с правой стороны от каждого кресла, машинок для стрижки волос Кулагин не заметил.
"Наверное, убрали внутрь, - подумал он. - Вот оно что! Теперь тут будет социальная парикмахерская для людей моего возраста, дешевая. Прекрасно, прекрасно! Хоть здесь можно будет сэкономить, а то куда годятся нынешние цены - ломят за всё, что ни попадя".
- Извините, вы к нам?
Прозвучавший из-за спины вопрос, заставил обернуться Ивана Ивановича. Перед ним стоял молодой человек невысокого роста в темной кожаной куртке, джинсах, с короткой стрижкой. Его лицо источало ту энергию молодости, когда кажется, что всё доступно и все возможно, когда хочется изменить мир. Отсюда быть может, некая суетливость и поспешность в словах и жестах, которые эти молодые люди используют. По крайней мере, так подумалось Ивану Ивановичу.
Этот молодой человек, молодой бизнесмен, источал сгусток энергии, казалось, она брызгала из него во все стороны, как кипяток из кипящего чайника.
- Вы к нам? - повторил он свой вопрос, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
- А у вас тут парикмахерская? - с любопытством спросил Иван Иванович.
- С чего взяли? - удивился парень, и брови его полезли вверх.
- Я смотрю здесь кресла, как в парикмахерской... - начал объясняться Иван Иванович, - но персонала нет. Только набираете?
- Собственно...нет - ответил ему молодой хозяин, - у меня полный штат. Я и айтишник, мы вдвоем.
- Значит, вдвоем будете работать? - уточнил Кулагин, не понявший, что означает слово "айтишник", но решивший, что это означает нечто серьезное типа визажиста, - позвольте поинтересоваться вашими ценами.
- Я еще не установил ценовую политику - несколько напыщенно ответил молодой человек, - но, вы можете стать первым клиентом. А первым клиентам всегда скидка. Лёха, я правильно говорю? - молодой человек обратился к появившемуся в зале салона парню в джинсах и потертой майке, который, видимо, и назывался айтишником.
У Лехи был задумчивый вид, он держал в руке отвертку и длинный провод с телефонным разъемом на конце.
- Точно, Дим, - рассеянно сказал он, и Кулагину показалось, что Алексей не услышал вопроса, ответил автоматически.
- Ну, я не знаю, - засомневался Кулагин, - а опыт у вас есть? У меня хоть и небогато с волосами, но я бы не хотел, чтобы меня обкорнали, как муниципальщики деревья по весне.
- Да нет, - засмеялся Дмитрий, и Иван Иванович обратил внимание на то, что голос у него был высоким, можно сказать звонким, - мой салон не по этой части, у меня другой бизнес.
- А, понятно - сказал Кулагин, хотя, на самом деле, ему было ничего не понятно. - Ну, пока, пошел я!
Молодые люди переглянулись.
- Может, все-таки хотите попробовать? - настойчиво предложил Дмитрий, - посмотрите, что за бизнес?
Заметив нерешительность на лице пенсионера, он добавил:
- За первый сеанс денег не возьму.
Тут Кулагина взяло любопытство. Если это не парикмахерская, тогда что? Не центр ли какой-нибудь релаксации с употреблением кальяна или, того хуже, наркотиков? Он недавно смотрел по телевизору какой-то жуткий сюжет, как завлекали молодежь в такие забегаловки, приучали к наркоте, а потом обирали их родителей. Но он-то пенсионер, с него немного возьмешь. Хотя... если у этих бандитов, как он окрестил наркоторговцев, настали трудные времена, они могли переключиться и на пожилых. И вывеску еще нацепили "Для людей почтенного возраста"!
Видимо на лице Ивана Ивановича отобразилось нечто нехорошее, поэтому Дмитрий поспешил сказать:
- Не подумайте чего плохого. У нас всё легально, имеются все разрешения - пожарного надзора, санэпидема. Ну, так как?
- А что вы мне предлагаете, если не стрижку?
- Понимаете... - Дмитрий замялся и нерешительно глянул на своего компьютерщика, - мы предлагаем такую услугу, как путешествие в прошлое. Вы видели фильм "Вспомнить всё" со Шварценеггером? - этот вопрос Дмитрий задал, посчитав, что фильм, выпущенный в конце восьмидесятых, Иван Иванович мог видеть.
- Видел - коротко ответил Кулагин, который, хотя и не принадлежал к поклонникам творчества Шварценеггера, но этот фильм, действительно, смотрел. Он даже был у него на кассете.
- Если видели, значит, наверное, помните, что ему предлагали виртуальное путешествие с любым сюжетом: любовное, в качестве шпиона...
- Типа машины времени? Но машину времени никто не изобрел - это золотая мечта человечества! И вообще, не морочьте мне голову!
- Нет, нет, без машины времени. Вы будете путешествовать в кресле, не выходя их комнаты. Так что для вас никаких напрягов не будет.
- Значит, вы хотите меня отправить в такое путешествие, как в фильме? Будете колоть уколы...
- Не совсем такое, но подобное, и уколы колоть не будем. Это путешествие по приятным воспоминаниям.
- Воспоминания, приятные? А почему вы сами не путешествуете?
Иван Иванович с подозрением посмотрел на Дмитрия, ожидая какого-нибудь подвоха.
- Помилуйте! - засмеялся Дмитрий, - мне тридцать лет, в моем возрасте все воспоминания приятные, поэтому мне туда отправляться нет смысла. Это актуально для вас, я имею в виду, людей преклонного возраста. У вас же есть, что выбрать, что вспомнить хорошего, вы прожили большую жизнь...
- Это так - согласился Кулагин, - много было всего - и хорошего, и плохого...
- Ну, вот видите! Так как? Кстати, вас как зовут?
- Иван Иванович.
- Видите, Иван Иванович, что я прав. Вам есть из чего выбрать. Давайте, садитесь в кресло, сейчас попробуем.
В это время в их разговор вмешался Алексей.
- Дим, можно тебя на минуту?
Хозяин салона пошел к нему, они отошли в угол комнаты и Алексей, вполголоса, так, чтобы не слышал Кулагин, спросил:
- Слушай, ты чего торопишься? У меня аппаратура еще не до конца отлажена, программное обеспечение не проверено. Мы же не знаем возможностей наших девайсов. Вдруг где-то сбоит? Не успеем открыться, а уже начнутся претензии! Глянь на этого старикана. Как всё выспрашивает, выпытывает! Они вообще вредные, эти старые люди, я по своей бабке знаю.
- Леха, все будет путем! Начнем с него - Дмитрий оглянулся, посмотрел на Кулагина, нерешительно стоявшего у выхода, - старые они, конечно, вредные, но у них есть большое преимущество. Старые люди любят поговорить, поэтому, если у нас все прокатит, то Иван Иванович проведет вместо нас рекламную компанию. Сечешь? Хоть на этом бабки сэкономим, а то надоело платить откаты.
Сказав это, он вернулся к престарелому клиенту.
- Ну, что, Иван Иванович, надумали? Первый сеанс бесплатно, как я уже говорил. Пользуйтесь халявой, а то потом, когда к нам будут очереди - так просто не попадете.
- А что нужно делать, Дима? - спросил Иван Иванович, у которого любопытство перевесило осторожность.
- Садитесь - Дмитрий указал на ближайшее к нему кресло, - садитесь и закрывайте глаза. Мы наденем на вашу голову небольшой шлем и подключим его к аппаратуре.
- А как я, собственно, найду нужные воспоминания, какая технология?
- Всё очень просто. Садитесь, закрываете глаза и вспоминаете то, что вам было приятно, что произошло когда-то. Ну, я не знаю... море...любимую девушку...друзей. Есть же у вас что-то, что хочется вспомнить! Эти отрывочные воспоминания будут усилены нашей аппаратурой, и вы их увидите так, как будто наяву, как будто вы вернулись в то время. Так что не пугайтесь реальности воспоминаний - на этом и строиться наш эффект удаленного присутствия. Это если говорить компьютерным языком.
Дмитрий произносил слова вполне убедительно и Иван Иванович поверил. Да, ему было интересно. Если все, что говорил молодой человек, окажется правдой...
Но тут он задумался. Какие из ярких, приятных для него воспоминаний он мог бы вспомнить и возродить в своей голове? Так с ходу это сделать трудно, надо поразмыслить спокойно, без спешки, но... время не терпит. Вряд ли этот молодой бизнесмен будет ждать конца его самоанализа.
Кулагин, на самом деле не верил, что предлагаемое ему путешествие в воспоминания, такое, и в том виде, в каком ему это описывалось, будет осуществимо. Это мечты далекие от реальности! Уж он-то знает, недаром пожил на свете - его не проведешь! А молодой человек, скорее всего, жулик и шарлатан. Иван Иванович глянул в сторону Дмитрия, на его приветливое лицо и заколебался.
"Жулик - подумал он, - ишь, как лыбиться, расплылся, прям как блин на сковородке. И зубы у него, какие белые, словно у актера. И чего он лыбиться? Рад мне что ли? Да врет он всё, ничего не рад, это сейчас мода такая - всем улыбаться. Улыбается, как дурачок. Не зря у нас была поговорка: "Смех без причины - признак дурачины!", а улыбка это проявление смеха. Поэтому мы так и относимся к беспричинно улыбающимся людям - с недоверием".
Но потом он подумал, что в принципе, ничем не рискует - денег своих он не платил, никаких бумаг не подписывал, квартиру не закладывал. Это все равно, что участвовать в бесплатной рекламной акции, когда в торговом центре, стоящие со скукой на лице молодые девушки навязчиво предлагают попробовать чай или напиток. Он таких видел. Вот только чай не пробовал.
Тогда не пробовал - сейчас попробует!
Иван Иванович с написанной на лице решимостью, подошел к креслу.
- Вот и чудно! - сказал Дмитрий, - только вы курточку и кепочку снимите.
Кулагин повиновался и, не найдя поблизости вешалки, положил одежду на соседнее кресло.
Бизнесмен сделал знак Алексею. Тот сходил в другую комнату, потом вернулся с приспособлением внешне похожим на летный гермошлем цвета слоновой кости.
- Это у вас что, мотоциклетный шлем? - спросил, слегка удивившись, Кулагин.
- Типа того - ответил невозмутимо Алексей, - взяли обычный мотошлем, немного переделали скорлупу - так он назвал наружную оболочку - да еще визор затемнили. Ну, чтобы свет не отвлекал.
Компьютерщик показал на защитное стекло, которое, действительно было сильно затонированным. Затем они вместе с Дмитрием совершенно спокойно, почти без усилий, надели шлем на голову Кулагина. Шлем был легким, совсем не тяжелым, но слышать стало хуже. Потом компьютерщик подключил провод, торчащий из шлема, к ноутбуку, поставленному на столик перед Кулагиным.
Иван Иванович увидел себя в зеркале, сидящим в кресле, с усталым, но еще не совсем старым лицом. Надетый сверху на голову шлем придавал ему оттенок мужественности, отчего он напомнил сам себе летчика-ветерана, которого забыли списать из авиации по возрасту.
- Сейчас мы включим легкую музыку - как сквозь вату донесся до Ивана Ивановича голос Дмитрия, - и вы получите релакс. Попытайтесь настроиться на нужное воспоминание, а потом всё пойдет само-собой. Забыл сказать - сеанс длиться около часа.
- Хорошо! - Кулагин качнул головой в знак согласия и услышал в наушниках приятную музыку.
Стоявший рядом Алексей опустил защитное стекло шлема, словно отгородил Кулагина от внешнего мира, и у того сразу возникло ощущение, что он находится один в полузатемненной комнате. Наверное, такого эффекта и добивались устроители этого шоу. Одиночество и воспоминания! - ничто не должно мешать процессу погружения в самого себя.
Откинувшись на спинку кресла, Иван Иванович прикрыл глаза, в расчете, что ничего интересного не увидит, зато удастся спокойно поспать. В последнее время его сон несколько нарушился, сделался прерывистым и нестабильным, отчего приходилось рано просыпаться. Невольно превращаясь в жаворонка, Кулагин беспокойно бродил по квартире, не зная, чем себя занять, а недостаток сна добирал днем после обеда, когда его окутывала дремота. Короткий ночной сон - один из признаков подступающей старости. Он смотрел об этом медицинскую передачу по телевизору.
Итак, о чем бы ему хотелось вспомнить?
"Если вспомнить какой-нибудь ресторан?".
Ему сразу представилась тарелка с салатом, бутерброд с икрою и графин с водкой. Он так явственно это представил, что в животе заурчало и захотелось есть.
"Нет, к черту! - подумал он, - надо вспомнить о чем-нибудь другом, более интересном. Жратву я не буду вспоминать. Чего её вспоминать? Захочу - приду домой и накрою себе стол, если приспичит. С водкой, икрою, пельменями. Что бы такое вспомнить?".
2.
Из динамиков, висящих на площади, раздавалась бодрая и энергичная музыка.
"И вновь продолжается бой! И сердцу тревожно в груди! И Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди!" - громко пели мужской и женский голоса. А следом неслось: "Да здравствует нерушимый союз рабочих, крестьян и интеллигенции Советского Союза!", "Слава коммунистическому союзу молодежи - верному помощнику партии!".
Молодой Иван Кулагин шел в институтской колонне мимо трибуны, стоящей на центральной площади их города и вмещавшей весь областной бомонд, он нёс портрет одного из членов Политбюро ЦК КПСС. Это был Подгорный - председатель Президиума Верховного Совета СССР. На портрете было изображено толстое глупое лицо, почти двойника правившего некогда Хрущева. Впрочем, тогда Кулагина это мало заботило. Он шел со всеми, испытывая счастливое возбуждение молодости и, что есть силы, кричал "Ура!" вместе со своими однокурсниками. Жизнь была хороша, полна надежд, радости и смысла.
Неподалеку, почти рядом, шла, активно размахивая красным флажком, одногруппница Настя Михайлова. Она тоже улыбалась, смеялась и кричала "Ура". Она нравилась Ивану Кулагину - что-то такое в ней было, что заставляло обращать внимание. Она была насмешливой, временами дерзкой, острой на язык, а в их студенческой группе Михайлова была заводилой, придумывая, как и где провести свободное время. Естественно, когда оно было.
Поначалу Иван стеснялся подойти к ней, познакомиться ближе.
Когда она со смешливым прищуром смотрела на сверстников, молодых ребят его возраста, накручивая выбившуюся прядку светлых волос на палец, то казалось, что она видит перед собой тупых баранов, дебилов, недостойных её внимания. Словно она попала в их общество чисто случайно и вынуждена терпеть его, это сообщество примитивных личностей, в силу непредвиденных обстоятельств.
Кулагину казалось, что едва он к ней подойдет с каким-то вопросом - она тут же его отбреет - отпустит на его счет едкую шутку или грубо и безжалостно высмеет. Да мало ли что она может сделать? В унизительное положение можно попасть из-за пустяка, а он, Кулагин, не хотел выглядеть в глазах окружающих слабаком и неудачником. Оттого, наверное, сторонился её. К тому же про неё рассказывали всякое. На факультет ходили разговоры о том, что она смело обращается с мальчиками. Или мальчики с нею.
Когда Кулагин учился в школе, одна из девочек забеременела в шестнадцать лет незадолго до выпуска. При вручении выпускных аттестатов важная, безупречного вида директриса, вызывала выпускников к трибуне и торжественно вручала документ. "А вот идет хороший мальчик Олег, - говорила она об очередном ученике, направлявшемся к ней, - он активно участвовал в общественной жизни школы". Или: "Хорошая девочка Лена, училась хорошо и всегда была отличницей". И так далее, в том же духе.
Едва очередь дошла до беременной малолетки, вручение аттестата прошло в гробовом молчании - молчала директор, молчал и зал - выпускники и родители. Эта гнетущая атмосфера запомнилась Ивану надолго, и он не хотел бы её ощутить снова. А еще менее хотел бы оказать в центре внимания в связи с подобным событием. Обрюхатить сверстницу - большого ума не надо!
Тем не менее, слухи о Насте были смутные, ничем не подтвержденные - Иван только видел её несколько раз со студентами старших курсов и больше ничего. Разве это говорило о чем-то таком, нехорошем?
Ходящие слухи, ореол смелой, развязной девчонки, привлекал и отталкивал Кулагина одновременно, наверное, так порок привлекает к себе неопытных юношей. Он только издалека поглядывал на Михайлову и когда они случайно встречались глазами, быстро отводил свой взгляд.
Его приятель Борька Ступин, заметив, что Иван неровно дышит в сторону Насти, предложил их познакомить поближе на одной из студенческих вечеринок - очень часто эти собрания проходили у него в квартире, пока родители были на даче. Но Иван, то ли от робости, то ли от чувства неловкости отказался от помощи приятеля.
Борис на него обиделся: "Ты чего понтуешься? - спросил он - я же тебе, дурачку, помогаю. Не хочешь с Настькой, давай с другой гёрлой познакомлю?". "Нет, не хочу!" - только и ответил Кулагин, ничего не объясняя. Он вел себя так, словно был студентом-отличником, далеким от обычной студенческой жизни с её попойками, приключениями, побегами с лекций и сдачей зачетов на нетрезвую голову. С бурными романами между однокурсниками, а нередко и молодыми преподавателями.
Своим поведением Иван очень походил на тех студентов, которые были активистами и принимали участие во всех общественных мероприятиях, будь то митинги или уроки памяти, посвященные фильмам о войне вроде "А зори здесь тихие", или идеологические компании с гневным осуждением диссидентов или фашисткой хунты в Чили. У них были такие активисты на факультете и обычно их выбирали в бюро или комитет комсомола, как Игоря Мордвинова, которого Иван знал еще по своей школе.
В институте его бывший однокашник продвинулся далеко, гораздо дальше, чем в школе, где скромно читал политинформации перед началом уроков, в институте на первом курсе его выбрали факультетским секретарем комитета комсомола.
На молодом лице Игоря Мордвинова тут же появилось выражение деловитой важности, а глаза сделались поверхностно внимательными - такой взгляд был обычно присущ комсомольским бюрократам.
Как и его комсомольские начальники, Игорь грезил о будущей партийной номенклатуре, поэтому и одевался соответствующе - всегда костюм, белая рубашка и темный галстук. На лацкане пиджака комсомольский значок. Он любил подойти к комсомольцам с показным дружелюбным видом, похлопать по плечу, завести разговор на общие темы. Весь его облик излучал уверенность и позитив. К Ивану Мордвинов тоже подходил, но никогда не вспоминал об учебе в их школе.
Итак, Кулагин походил на студентов-отличников, но разница была в том, что походил он только своим поведением - был скромным обычным студентом без залетов. Однако отличником никогда не числился и, к тому, же был далек от всех этих активистов и их мероприятий. Наверное, поэтому, он никогда в выборные комсомольские органы не попадал, хотя Мордвинов поначалу и приглядывался к нему - как-никак, учились в одной alma mater.
Шло время, закончился первый курс, начался второй. Настя Михайлова нравилась Ивану всё сильнее. Постепенно он узнавал её лучше и лучше. Она оказалась совсем не злой - её шутки выглядели защитной реакцией на злые шутки окружающих. Она была начитанной, ценящей в парнях наличие юмора, ум, порядочность. А он ведь и был таким! По крайней мере, Иван так о себе думал.
Учиться на факультете энергомашиностроения машиностроительного института, было довольно сложно. Куча технических дисциплин, сопромат, устройство газотурбинных двигателей - все это не доставляло столько проблем Ивану, как гуманитарные предметы. Особенно ему докучала марксистско-ленинская философия и история партии.
Историю философии Кулагин с грехом пополам осилил и сдал зачет. А вот по диамату и истмату у него были проблемы. Три закона диалектического материализма, придуманные философами и обобщенные Марксом, вызывали у Ивана зевоту и скуку. Он не любил абстрактные вещи - ему нравилась конкретика - конкретные узлы и агрегаты двигателей, конкретные законы физики. А Гегель, Маркс? Нет, это не для него.
История партии тоже была скучной. Первый съезд РСДРСП, второй, пятый, двадцатый... Кому это нужно? Кто кого выбирал в ЦК, кто был кооптирован. Разве это интересно?
У Насти, напротив, хорошо шли гуманитарные науки и со скрипом технические. Иван пару раз, превозмогая внутреннюю робость, обращался к ней за помощью, и она ему помогла, а потом Настя попросила помочь его. Так они и сблизились.
Сейчас они шли вместе в одной институтской колонне, отмечая 7 ноября - праздник Октябрьской революции. Заканчивался 1973-й. Год бурный, неспокойный, отмеченный войнами и кардинальными изменениями.
В этот год всесильная Америка признала, что проиграла войну во Вьетнаме. В этот год СССР чуть не вмешался в войну с Израилем, вступаясь за Египет и Сирию, которые терпели поражение после своего неудачного вторжения на Синай и Голанские высоты.
По телевизору в августе показали "Семнадцать мгновений весны" и Штирлиц стал народным героем. В этот год в США открыли Всемирный торговый центр, который через двадцать восемь лет был разрушен в результате террористической атаки. В сентябре чилийским генералом Пиночетом был свергнут левый режим Сальвадора Альенде в Чили.
Но всё это не слишком тревожило Кулагина. Он шел почти рядом с Настей, недалеко от неё, и испытывал необычайный подъем. Настя тоже была в хорошем настроении. Она оглядывалась на Ивана, поскольку шла чуть-чуть впереди, улыбалась ему, размахивала флажком.
"Ура!" - кричали колонны, кричал шедший впереди, рядом с ректором института, другими деканами и партийно-комсомольскими вожаками, Игорь Мордвинов, а Иван с Настей с энтузиазмом подхватывали этот крик. "Ура!" - в ответ раздавалось с трибун. И все были счастливы. Так создавалась иллюзия полного единения народа и власти, по крайней мере, зримая.
Посмотрев на Настю, Иван вдруг захотел подойти как можно ближе, а еще лучше пойти рядом. Он сделал несколько шагов, тесня окружающих, но никто не хотел уступать свое место в колонне - места были расписаны и утверждены в комитете комсомола, нарушать порядок было нельзя. Кто-то его толкнул, кто-то ударил локтем в бок. Началась легкая сумятица.
Вероятно это колебание толпы, почти незримое, едва уловимое, добежало до первых рядов, словно волны до берега. Декан института беспокойно оглянулся, что-то зашептал секретарю партбюро, тот, в свою очередь, переговорил с секретарем комитета комсомола института, так очередь дошла до Мордвинова.
- Игорь!- сказал главный институтский комсомолец, наклонившись к Мордвинову, чуть не тыкая ему в ухо своим красным от мороза носом, - бери ноги в руки и дуй в хвост колонны - там твой курс идет. Какая-то каша непонятная заварилась. Разберись!
Между тем, Иван всё-таки подошел к Насте. В это время зазвучал "Марш коммунистических бригад": "Будет людям счастье, счастье на века. У советской власти сила велика!".
- Привет! - крикнул он, - я здесь.
- Вижу - так же громко ответила Михайлова, она смеялась, - Ванька, ты всю колонну сломал! Смотри, нагорит.
- А, плевать!
Он пошел с ней рядом, чувствуя локоть её руки, державшей ярко-красный флажок. Этот вкусный морозный воздух, эти её смеющиеся глаза, яркое зимнее солнце, красные стяги вокруг! Вот так бы идти вместе, далеко и безоглядно, горланить "Ура", шутливо толкать друг друга... Счастье переполняло Кулагина.
Но уже что-то стало меняться. Перед глазами возник туман, словно на площадь пустили дымовую замесу, и тут же возникла мысль: "Кто пустил, зачем здесь дым?". В этой белесой пелене он рассмотрел приближающегося Игоря Мордвинова, его озабоченное лицо...
3.
- Иван Иванович, Иван Иванович - словно из тумана появилось лицо Дмитрия, его голос, зовущий Кулагина.
Большие розовые губы Дмитрия двигались сами по себе, а лицо мелькало где-то в стороне. Так в первое мгновение показалось Кулагину, открывшему глаз и увидевшему себя в зеркале со странным шлемом на голове - то ли летным, то ли мотоциклетным.
- Хорошего помаленьку - продолжал говорить Дмитрий, - время было рассчитано только на час.
- А больше нельзя? - спросил Иван Иванович, едва шевеля пересохшими губам и медленно приходя в себя после путешествия в прошлое.
- Увы, нет! Понравилось? Как впечатление?
- Да... - задумчиво произнес Иван Иванович, - впечатление впечатляет...
- Что-нибудь интересное?
- Я... мне... вспомнилось, что тогда, в 1973-м году, я чувствовал - счастье, молодость... Даже и не думал, что смогу вновь пережить это пережить... Извините, если говорю сумбурно.
- Да, ничего. После наших опытов многие говорили сумбурно. Мы ведь не сразу начали предоставлять эту услугу - возвращение в прошлое через воспоминания, сначала много экспериментировали.
Дмитрий снял с головы Ивана Ивановича шлем, отдал его Алексею.
- Обработай! - сказал он.
Его помощник взял вату, смочил её в растворе по запаху похожем на спиртовой и принялся протирать внутри. А Иван Иванович, которого распирало от полученных впечатлений - лицо Насти продолжало стоять перед глазами - продолжил:
- Да... счастье, счастье это мироощущение. Как говорил герой фильма моей молодости "Доживем до понедельника": "счастье это когда тебя понимают". Смотрели такой фильм?
- Э... нет. - Дмитрий пожал плечами, - я такое старьё не смотрю. А ты, Лёх?
- Где молодой Штирлиц все время в очках? Смотрел, - буркнул Алексей, продолжая заниматься с инвентарем, - отстой!
- Не такой уж и молодой - сорок лет - парировал Иван Иванович, - так вот, о чем я? Ах, да, сейчас я вновь пережил счастье. У меня когда-то была подруга - молодая девушка и мы с ней встречались и вот, представьте, я снова её увидел. Это было здорово, просто замечательно!
- Мы рады, что вы остались довольны, Иван Иванович... Приходите еще, когда будут деньги - Дмитрий суетливо передвинул стул, стоявший сбоку от него, схватил очищенный Алексеем шлем и, показав на него Кулагину, продолжил, говоря быстро и сбивчиво - теперь вы... не боитесь нашего девайса... так что милости просим. И расскажите своим знакомым... наш салон теперь открыт.
Иван Иванович с раздражением для себя отметил, что нередко с трудом понимает нынешнюю молодежь - суетятся, торопятся, говорят, словно не успели прожевать мощную булку из Макдональдса.
Во времена молодости Кулагина было спокойнее. С другой стороны, не было ни интернета, ни компьютеров, ни сотовой связи. Телевизоры черно-белые и всего две программы, если исключить обще-образовательную. А пирожки были с повидлом - прожевывались быстро.
- Дима, сколько же стоит такое удовольствие? - спросил он, тяжело поднявшись с кресла - ему не хотелось покидать его.
- Да немного, не волнуйтесь, мы же понимаем возможности пенсионеров.
- И всё-таки, сколько?
- Ну, один сеанс... - Дмитрий подумал на мгновение и назвал сумму приблизительно равную месячной пенсии Кулагина.
- Сколько? - поперхнулся Иван Иванович, - но это слишком много для меня. Думаю, что и для других пенсионеров.
- Много? - удивился Дмитрий.
- Молодой человек, а вы знаете какая у меня пенсия? Эта та сумма, которую вы назвали - она и есть. А еще надо за квартиру заплатить, продукты купить...
- Окей! Я понял. Тогда половина. Вы же сможете понемногу откладывать и позволить себе изредка такое удовольствие. Например, раз в три-четыре месяца.
- Не знаю, не знаю - Иван Иванович с сомнением покачал головой - может у вас будут скидки постоянным посетителям?
- Хорошая мысль! - согласился Дмитрий, - я подумаю.
Покинув салон, Кулагин пошел домой. То, что он увидел - длинные и густые колонны демонстрантов с красными флагами и транспарантами, веселую Настю, озабоченного Мордвинова - эти картины стояли у него перед глазами, будто наяву. Он шел привычным маршрутом домой, по привычным для него улицам, исхоженным за столько лет, и думал об увиденном.
Почему 7 ноября, почему не что-то другое? Разве он был тогда счастлив в полной мере, чтобы именно это увидеть в своем виртуальном путешествии? И почему Настя Михайлова? Ведь потом с ней у них ничего не получилось.
Как все-таки прихотлива бывает память! Её избирательность, капризы не поддаются здравому смыслу, и потому она нередко напоминает местность, изрезанную холмами. Если подняться на холм - увидишь нечто такое, что давно позабыто, скрыто за дымкой лет, но дорого сердцу и потому никогда не забудется. Спустишься вниз, и не увидишь ничего, дальше вытянутой руки. Оттого старики так хорошо помнят прошлое, почти во всех деталях, и с трудом вспоминают прошедший день.
Он, Кулагин, пожалуй, тоже не был здесь исключением. Теплые, счастливые воспоминания, как они приятны! Хотя с Настей у них ничего и не вышло, но у него были и другие моменты, другие восхитительные мгновения ради которых стоило жить. Почему же он их не вспомнил?
С другой стороны, какая теперь разница? Его захватила иная мысль. Опыт над своим мозгом показал, что оказывается можно вернуться туда, где ты был молод и счастлив, зная наперед, что тебе ничего не грозит, что ты всегда вернешься назад, в свое тело, тело шестидесятисемилетнего мужчины. Это было безопасное путешествие в прошлое, и оно казалось Кулагину всё привлекательнее и привлекательнее. Ему ужасно захотелось снова попробовать.
Возвратившись домой, он залез в потайное место, где прятал некую толику наличных денег - остальные у него были в Сбербанке, и пересчитал их. Часть суммы у него была в рублях, часть в долларах. Наличку он обычно держал для повседневной жизни, чтобы было удобно рассчитываться в магазинах, хотя большинство людей, даже его возраста, уже перешло на расчёт через пластиковые карты. Но Иван Иванович боялся этих нововведений и не доверял им. Он прикинул, что имеющейся суммы хватало только на один сеанс.
Он сел на стул.
Иван Иванович был благоразумным человеком и никогда за всю свою жизнь не делал отчаянных, глупых поступков. Он всегда старался просчитывать свои действия и их последствия. Здесь же, это внезапное жгучее желание вновь вернуться в прошлое, несмотря ни на что, несмотря на скудное количество денег на руках, изрядно напугало его.
"Не превращаюсь ли я в мнемофила? - задал он сам себе вопрос, - человека зависимого от воспоминаний? Болезненная зависимость всегда опасна. Если я свяжусь с этими ребятами, они меня возьмут за жабры и тогда с этого крючка я уже не соскочу".
Он включил телевизор, канал "Культура", который смотрел чаще всего в последнее время. Показывали передачу о певце Муслиме Магомаеве и молодой, тогда в семидесятых певец, пел с экрана своим сильным голосом - необыкновенной красоты баритоном: "Живут во мне воспоминания, живут во сне и наяву. Они тепло мое весеннее, моя мечта моё везение, моя надежда и спасение. Пока я помню, я живу!".
"Да, во мне тоже живут воспоминания - подумал Иван Иванович умиротворенно и расслаблено, - а, черт с ним! Если не хватит денег - сниму со счета. Такой шанс выпадает редко. Кто бы мог подумать, что я смогу вернуться в прошлое, пусть даже таким образом? Да, далеко шагнула наука! Только надо вспомнить что-то еще приятное, другое, не Настю Михайлову".
Подумав об этом, он тут же поднялся с кресла, приглушив звук телевизора, взял с книжной полки фотоальбом, где у него хранились старые фотографии еще со школьных времен. Надев очки, Иван Иванович начал перелистывать страницы альбома, прикидывая, на каком воспоминании ему лучше всего остановиться.
Вот их школа. Первый класс "Б", второй, девятый.
На фотографии, когда их снимали во время субботника в честь столетия со дня рождения Ленина, оказалось несколько школьников из классов с их параллели. Эдакое непринужденное групповое фото с лопатами, носилками и граблями.
Присмотревшись внимательней, среди других, Иван Иванович увидел Игоря Мордвинова с лопатой в руке. Его бывший одноклассник был весел, стоял почти в обнимку вместе со своими друзьями по школе и ничем не походил на того комсомольского бюрократа, в которого превратился в институте.
"Оказывается, у него были друзья" - удивленно подумал Кулагин.
В альбоме были и другие школьные фотографии. Например, в десятом классе они сфотографировались перед выпуском. Их класс разместился в три ряда - верхние поднялись на специальную подставку, средний ряд стоял в рост, а нижний сел на стулья. В центре села их учитель истории Нинель Александровна, бессменно руководившая классом последние шесть лет. Как ни странно, но за школьные годы ей не дали никакой клички. Обычно их дают от большой любви или большой ненависти. Вероятно, к Нинель Александровне не чувствовали ни того, ни другого, но она, конечно, пользовалась уважением. Кажется, она умерла от рака - припомнил Кулагин. И не только она одна умерла. Многих уже не стало за это время.
Кулагин глянул на одно лицо, другое. Это были мальчишки и девчонки его класса, которые ушли из жизни в разном возрасте и по разным причинам. Он вздохнул - годы берут своё и с каждым прожитым днем, тех, кого он знал, будет всё меньше и меньше. Но ведь он не для этого взял альбом - не для того, чтобы думать о печальном. Ему надо вспомнить счастливые мгновения, чтобы попытаться вернуться и пережить их вновь.
И все же, как ни старался Кулагин, но в школьном времени он не смог припомнить ничего такого.
"Мне хотелось побыстрее её закончить - подумал он о школе, - за десять лет так всё надоело! Эти уроки, школьные задания... Нет, туда возвращаться не хочу. Да и не вспоминается ничего хорошего".
Он перевернул еще несколько страниц. Пошли институтские фотографии. Вот они на кафедре автотехники - он стоит с автомобильным ключом, рядом Борька Ступин держит аккумулятор. По напряженному лицу видно, что ему тяжело, но он старается для фото.
Вот они бегут на лыжах зимой на первом курсе. Занятия по физкультуре. У него, Кулагина, в руках палки, на голове лыжная шапочка. Какого же цвета она была? Иван Иванович задумался. Голубая с красным? Серая? Нет, кажется, шапка была зеленая с серым, а впрочем, неважно.
Еще несколько фотографий. Он на море во время летнего отдыха после сессии. Это было в Крыму, в Судаке. Он поехали туда со знакомыми парнями. Купались, загорали, бегали на танцы - веселое было время! На фото он лежал на гальке, загорелый, довольный, на голой груди еще не было волос - сейчас-то они есть и все седые. Наверное, Борька его фотографировал.
Среди других институтских фотографий было несколько, где он стоял вместе с Настей. Иван Иванович по-особенному, пытливо рассматривал обоих, словно пытался увидеть нечто такое, что могло рассказать правду об их отношениях. Почему у них тогда не получилось? Что помешало? Ведь они любили друг друга, кажется, любили. По крайней мере, он, Кулагин, уж точно был влюблен.
На снимках они стоят вместе - он такой молодой, почти юный, но вместе с тем серьезный, она с затаенной смешинкой в глазах. Одежда на них разная, по большей части без изысков. Джинсов тогда не было - мальчишки ходили в простых брюках, девушки в платьях. Одно из фото запечатлело Настю в мини-юбке. У неё было озорное настроение и она, облокотившись на перила набережной у реки, выставила на обозрение красивые длинные ноги, по-летнему загорелые, смуглые.
Кулагин сморщился, в глазах защипало. Какие же они были молодые, беззаботные, веселые! Ничто их не пугало и ничто не могло помешать им любить друг друга. Как же это всё далеко! Безвозвратно далеко!
На глаза ему попалась фотография с митинга в поддержку борьбы народа Чили против фашистского режима Пиночета, который проводили в их институтском дворе. На фото стояла дата, написанная простым карандашом - 1974 год.
На ступеньках института, стояло несколько человек. Среди стоявших Кулагин узнал декана, факультетских преподавателей, рядом было еще несколько студентов-активистов с разных курсов. Сбоку, почти с краю, примостились Игорь Мордвинов и он, Кулагин. Возле них была еще девушка с их курса, но не Настя, а Ирина Белоконь. Она была заместителем Мордвинова по комитету комсомола и тоже принимала участие в митинге.
Ирина была чернявой, невысокого роста девушкой. Кулагин знал, что она приехала с Украины, чтобы поступить в их городе в институт. Как сказали бы о ней теперь, Ирина была весьма амбициозной девушкой, а во времена молодости Кулагина о таких говорили: "человек с активной жизненной позицией". Так или иначе, но Ира оказалась гиперактивной, то есть лезла везде и всюду и вмешивалась во все дела. Поэтому Мордвинов, приглядевшись к ней на первом курсе и опасаясь конкуренции с её стороны - Ира была смазливой, бойкой и могла понравиться вышестоящим товарищам - сделал её своим заместителем.
Этот митинг в институтском дворе не сильно запомнился Ивану Ивановичу. Дело было в сентябре, уже похолодало, накрапывал мелкий дождик. Все торопились побыстрей начать и закончить, после чего разойтись по своим кабинетам и аудиториям, а начальство отчитаться по партийно-комсомольской линии об успешно проведенном мероприятии.
Честно говоря, Кулагин даже не понимал, что делает это фото в его альбоме, что в нём такого интересного. Фото, как фото. Наверное, оставил для коллекции.
Он оттянул прозрачную пленку, закрывавшую снимок и вытащил его не без усилий - фотография плотно прилипла. Потом он бесцельно покрутил снимок в руках, раздумывая - зачем он ему, выкинуть, что ли? Однако в последний момент ему стало жалко фотографию - всё-таки память, не стоит ею так распоряжаться. Подержав фото еще некоторое время в руках, он засунул его обратно.
Другие страницы альбома были посвящены послеинститутской жизни. Работа на заводе - Кулагин после распределения попал в Свердловск - служба двухгодичником в армии. Потом он вернулся назад в свой город, работал в опытном НИИ, связанном с разработкой военной техники. На снимках мелькали лица знакомых, немногих друзей...
Но фотографий с Настей больше нигде не было. Он закрыл альбом, отложил его в сторону.
"Странно, почему мы больше не снимались? Поссорились, наверное, а сейчас, спустя столько лет я уже не помню почему. Всего не упомнишь! Она была ведь очень смелой, нет, не так... Не смелой, а озорной, игривой что ли. Я же был спокойным, уравновешенным и она мне не очень подходила. Наверное, потому и расстались - из-за несходства характеров. Нет, хватит о ней. Вот в двадцать пять я по комсомольской путевке ездил в Болгарию. Здорово было! Кажется, у меня была в это время другая девушка... Надо пойти к тем ребятам из салона и вернуться туда, на Солнечный берег, в Болгарию".
Он помнил Болгарию с лучшей стороны - в Союзе вообще к болгарам относились хорошо. Ходили слухи, что эта братская страна просилась шестнадцатой республикой в состав СССР, как и Монголия. Большой популярностью пользовались болгарские сигареты "Стюардесса", "Ту-134" и "Опал". Кулагин сильно смолил их в молодости, пока потом, из-за развившейся астмы, вообще не перестал курить.
Помнил он и зубную пасту "Поморин", больше похожую на жидкий гель. В отличие от современных паст она совершенно не пенилась и польза от чистки зубов была очень сомнительной. Зато ею хорошо чистился газовый поршень затворной рамы автомата Калашникова. Будучи молодым лейтенантом в армии, Кулагин очень удивился такому применению "Поморина" солдатами его взвода.
Он усмехнулся. Наивное было время, и он сам был наивным.
Еще ему вспомнилось, как ребята на его курсе в институте переделали песню Битлз "Желтая подводная лодка". Они пели об одном из сокурсников по фамилии Кравчук, имевшем выдающийся нос: "Я вчера поймал Кравчука без капкана и сачка. Чистим шнобель пастой "Поморин", Yellow Submarine, Yellow Submarine".
Кулагин еще раз пересчитал деньги и решил, что раз в месяц сможет себе позволить такое приятное путешествие в прошлое. Он не будет злоупотреблять. Одного раза в месяц вполне достаточно.
4.
- Надумали, Иван Иванович? Вот и отлично! - Дмитрий широко улыбался, стоя перед Кулагиным у входа в салон и покачиваясь на ногах взад-вперед, - у нас уже пошел народ, бизнес прёт, как на дрожжах.
Молодой хозяин салона был очень доволен собой, и это было написано на его широком, уже начавшем полнеть лице.
- Собрали-таки всю сумму? - спросил он.
- Да, собрал - нехотя ответил Иван Иванович, который не любил намеков на свою бедность или, по крайней мере, временную неплатежеспособность.
- А как с воспоминаниями? - не отставал Дмитрий.
"Вот прилипчивый какой. Так я ему и сказал!" - недовольно подумал Кулагин и неопределенно ответил:
- Да...
- Хорошо, не буду больше задерживать, проходите. Я сейчас вам помогу.
Вслед за хозяином салона Иван Иванович поднялся по ступенькам, вошел в помещение. Он увидел, что в одном из кресел уже сидела пожилая женщина с закрытыми глазами. На её голове, как и раньше у Кулагина, был надет белый шлем. Она сидела, почти лежала, откинувшись на спинку кресла и, как показалось Ивану Ивановичу в первые минуты, умерла во сне. Потом он обратил внимание, что грудь её мерно поднималась и опускалась и она временами шевелилась.
Неподалеку, возле стола со стоявшим на нем ноутбуком, болтался компьютерщик Алексей. Он как будто не знал, чем себя занять и оттого на лице его была написана скука.
- Лех, давай другой аппарат - сказал ему Дмитрий, едва они вошли, - сегодня у нас еще один клиент.
Увидев знакомое лицо Кулагина, Алексей кивнул ему и вышел в заднюю комнату.
- Раздевайтесь, садитесь - попросил Дмитрий Ивана Ивановича.
- Да, вот деньги - сказал Кулагин, усаживаясь в кресле и передавая Дмитрию свернутые пополам купюры, - здесь вся сумма, как вы и сказали.
- Окей! - деловито ответил Дмитрий, пересчитав бумажки и убирая их в карман, - я выбью чек и отдам вам.
Он пошел в ту же комнату, куда скрылся компьютерщик.
Кулагин всё это время думал о том, что хотел бы увидеть в своих воспоминаниях и боялся случайной мыслью перебить желание оказаться в Болгарии. Это было похоже на соревнование по бегу со стаканом, наполненным до краев водой, где главное было достичь цели и не расплескать воду. Иван Иванович как-то в молодости принимал участие в подобных шуточных соревнованиях на Новый год. Тогда он пришел к финишу вторым, немного намочив рукав рубашки, и сейчас требовалась такая же осторожность.
Вообще старость для Кулагина была неудобна тем, что мысли часто перескакивали с одного предмета на другой без всякой причины или повода. Только начнешь о чем-то думать, рассуждать, вдруг - бац! Уже другая мысль в голове. Что такое, откуда взялась эта мысль - непонятно. А он так не привык.
Занятый своими переживаниями, Иван Иванович не заметил, как пришел Алексей. Он надел переделанный мотошлем на голову Кулагина, подключил провода, и Иван Иванович закрыл глаза.
"Так, где там море? Хочу на море!" - в шуточном тоне приказал он сам себе.
5.
- Фашистский режим Пиночета принес много горя чилийскому народу. Тысячи патриотов были схвачены и заперты на стадионе Сантьяго. Их били, пытали, многих убили. Как вам известно, певцу Викторе Харе отрубили руки, а потом зверски замучили. Советский народ солидарен с борьбой чилийского народа. Собравшись здесь, мы все выражаем свое возмущение действиями чилийской военщины...
Стоявший у микрофона на крыльце института, Игорь Мордвинов гневно и с подъемом выступал перед собравшимися на митинг студентами и преподавателями. Его громкий голос, усиленный микрофоном, далеко разносился, казалось, вылетая за пределы институтского двора и достигая городских улиц. Он очень старался, потому что увидел пару человек из райкома комсомола, стоявших возле декана. В глубине души Мордвинову хотелось, чтобы эти люди его заметили, оценили и доложили наверх. Что есть, мол, в подопечном институте, подающий надежды молодой человек, человек, на которого нужно обратить пристальное внимание.
Игорь волновался, но ни разу не сбился, выступая без бумажки, только щеки его слегка порозовели. Он взял слово уже в конце - практически все записанные в список товарищи выступили перед ним. В числе ораторов был и Кулагин.
Будучи назначенным держать речь от всего курса, тот быстро произнес подготовленный заранее текст, а потом отошел от микрофона и встал немного в стороне, среди таких же "отстрелявшихся". Рядом стояла заместитель Игоря по комитету комсомола Ирина Белоконь. Она тоже выступила и теперь, как все остальные, стояла с серьезным лицом, слушая Мордвинова.
Ирина была одета в черные брюки, сверху она надела легкую осеннюю куртку бежевого цвета, голубой капроновый платок повязан на шее. Впрочем, куртку она расстегнула, показывая всем желающим полную грудь, обтянутую кофточкой, и комсомольский значок с надписью "Ленинский зачет", приколотый с левой стороны.
Кулагину было скучно. От нечего делать он глазел на толпу студентов, стоящих перед импровизированной трибуной, увидел Борьку Ступина, знакомых ребят, Настю Михайлову. Ему хотелось состроить ей гримасу, но подобная шутка вряд ли была бы уместна из-за торжественности момента.
Осень в этом году была поздней, и небо чаще голубело разными оттенками разведенного ультрамарина, чем отдавало серыми тонами. В окна стучалось теплое бабье лето, и в воздухе витал горький запах горелой листвы, которую ленивые дворники сжигали во дворах, вместо того, чтобы вывозить с мусором за город.
Горький запах листвы доносился и в институтский двор. Его чувствовали все стоящие на митинге, чувствовал декан, Мордвинов вместе с Белоконь, чувствовал Иван Кулагин. Запах горелой листвы напоминал ему детство - костры на даче, печеную картошку, сосиски на прутиках, утреннюю рыбалку возле туманной реки...
Но сегодня, эту нотку осеннего дня разбавил легкий накрапывающий дождик, от которого выступавших ораторов прикрывал бетонный козырек, нависший над крыльцом.
Кулагин на какое-то мгновение задумался, но тут же почувствовал, что его что-то отвлекает от скучного стояния на крылечке. Оказывается, Ирина чуть-чуть подалась назад и оказалась к нему очень близко, почти вплотную. Он ощутил её всю - запах волос, спину, тугой зад. Белоконь между тем стояла с невозмутимо-строгим лицом, словно это не она, а кто-то другой решил пошалить на таком важном политическом мероприятии.
Насколько было можно, Иван подался назад. Он хотел шепнуть Ире, чтобы та перестала хулиганить и встала на свое место, но не успел. Девушка снова пододвинулась и опять оказалась стоящей вплотную к Кулагину. Это было похоже на магнит и кусок железа - куда один, туда и второй.
"Вот дура! - подумал Иван, - нашла место и время, чтобы заигрывать".
Он беспокойно огляделся по сторонам - не видит ли кто Иркины маневры, и прежде всего Настя. Но Михайловой издалека не было ничего видно, и она стояла как все, спокойно и равнодушно.
На самом деле их поколение не было равнодушным и циничным. Фашизм в Чили, конечно, представлялся ужасным, за чилийцев переживали, им сочувствовали. Но... любое неформальное мероприятие, облеченное в официоз, становилось искусственным и скучным, отчасти тягостным, как становится обременительной любая обязанность, основанная на принуждении. Обязанность ходить на митинги, обязанность на них выступать. Формализм убивал живую жизнь.
- Ты чего делаешь? - спросил Иван, чуть-чуть наклонившись к уху девушки, - заметят!
- Ну и пусть! - не оборачиваясь, громко, так чтобы он слышал, прошептала Ира. - Я же тебе нравлюсь?
- Я с Настей встречаюсь, ты же знаешь!
- А мне все равно. Она тебе не подходит, а я подхожу.
- С чего ты решила?
- Я же вижу.
Стоявший рядом с ними преподаватель кафедры марксистко-ленинской философии - вечно всем недовольный старичок, недовольно посмотрел на них и едва слышно произнес: