Это случилось ещё до войны с туарегами, лет восемь тому назад. Собравшись на дружескую попойку, офицеры тулузского полка по своему обыкновению травили похабные байки. Разговор как-то неожиданно вывернул на тему о самом сокровенном страхе каждого из присутствующих. Кто-то сказал, что боится остаться без зрения, кто-то страшился быть заживо погребённым, а кого-то до ужаса пугала мысль лишиться рассудка.
- А вы знаете, что это такое - Vagina dentata? - вдруг спросил всех сидящих майор Рюонель. Он сидел чуть поодаль, заложив ногу за ногу, и до селе не участвуя в общем оживлении. - По утверждению знающих людей - это мифическая тварь, нечто вроде женского полового органа с зубами. Говорят, что мужчины больше всего боятся кастрации и Vagina dentata персонализирует этот страх. Так вот, я вам скажу: это не миф.
Майор Рюонель снисходительно оглядел лица присутствующих. Он поднял руку, предупреждая их возражения, и неторопливо, словно исподволь, продолжил свой рассказ:
- В Западной Сахаре обитает странное племя, которое берберы называют баршикушами. О племени этом почти ничего не известно, оно держится особняком и появляется на людях только в случае крайней необходимости. Порой, в дни исключительного везения, их можно встретить на базарах Марракеша и Дакара. Подобно их соседям берберам, они приняли ислам, но их ислам ни коим образом не является каноническим. Они принадлежат к мусульманскому миру весьма условно, соблюдая свои неимоверно сложные и архаичные традиции. Например, положение женщины у баршикушами коренным образом отличается от положения женщины в остальном исламском мире. Не знаю насколько это правда, но ходят слухи, что мужчины, потерявшие свою силу, рискуют быть заживо съеденными своими прожорливыми соплеменницами. Конечно это может быть легендой, этнографическим преувеличением, но, на мой скромный взгляд, никогда не бывает дыма без огня. Так вот, если вы спрашиваете о самом заветном моём страхе, скажу честно, как на духу: больше всего я боюсь пасть жертвой ненормальной женской магии племени баршикушами. Не хочу повторить участи моего покойного друга, капитана Каркуазье.
После этих слов, майор извлёк подсигар и достал оттуда дорогую египетскую сигарету. Он вдумчиво её раскурил и сделал первый облачный выдох. Все присутствовавшие ждали продолжения и Рональд, преувеличенно наслаждаясь сигаретой, очень профессионально держал паузу.
Капитан Каркуазье был самым молодым и подающим надежды офицером генерального штаба. Вне всякого сомнения, ему светило блестящее будущее, помешать которому не могла даже его патологическая слабость с прекрасному полу. Это была более чем слабость, это была мания. Надо признаться, жеребцом он был преотменным и практически никто не мог противится его настойчивости и элегантным повадкам. Капитан был баснословно обаятельным, особенно когда этого хотел.
Случилось так, что полк, тогда ещё лейтенанта Рюонеля, был расквартирован в Марракеше. Именно там он и познакомился с капитаном Каркуазье. Они крепко сдружились, таскаясь по всем злачным местам сказочного восточного города. Каркуазье был неутомим в удовольствиях, казалось все шлюхи африканского континента не смогли бы утолить его вожделения. Он был сластолюбив, как сто чертей. Всё своё свободное время капитан посвящал поискам экзотических развлечений.
Однажды шатаясь с другом по базару, Каркуазье встретил фантастическую женщину. Женщина эта не скрывала своего лица и была явно не из местных. Цвет её кожи напоминал густое бразильское кофе, в который сорвалась капля верблюжьего молока. "Это я капнул" - иной раз шутил капитан Каркуазье. Она не была молодой, ей, наверное, было уже за тридцать, но это нисколько не умаляло её красоты. Наоборот, это делало её внешность более выразительной, более наглядной и даже устрашающей.
- Надо признаться, - продолжал майор Рюонель, выдыхая очередного дымного духа, - красота этой женщины наводила ужас. Никогда ничего подобного я больше не видел. За годы службы я прошёл через многие побоища, не один раз смерть, свесив ноги, сидела у меня на шее, но даже сейчас, вспоминая Оннасу (а именно так звали женщину) у меня по спине бежит настоящий мороз. А ведь я её видел всего несколько раз, да и то мельком. Не хочу сказать, что она специально старалась нагнать на нас страху, вовсе нет, она ничего для этого не делала - просто была собой, но эта естественность её поведения, только усугубляла моё впечатление. Казалось очевидным, что Оннаса из иного мира, где мужчины и женщины нечто совсем другое, чем то к чему привыкли мы. - Рюонель снова выдохнул взъерошенное облако дыма и надолго задумался.
Наши друзья довольно сносно владели берберийским, именно тогда они впервые узнали о племени баршикушами, к которому принадлежала красавица. Оннаса не была скрытной и не была мрачной, какими обычно являются мусульманские женщины, особенно симпатичные. Она не боялась разговаривать с незнакомцами, охотно отвечала на их флирт, подыгрывала мужским сальностям, иногда даже шутила, что было совершенно немыслимо для воспитанной мусульманки. В пику всему исламскому миру, она могла простодушно рассмеяться, при этом нисколько не теряя в глазах собеседника. В ней не было ни тени кокетства, а только ровное на всём протяжении осознание своей власти и красоты. Очевидно, зная себе цену, Оннаса никогда не старалась специально произвести впечатление, подобные, сугубо женские уловки были ей чужды. Попросту говоря, она в них не нуждалась, отвергая с самого порога за ненадобностью. Она никогда не принуждала себя быть женщиной, она являлась ею изначально.
Когда неделю спустя Рюонель снова встретил своего друга, он был неприятно поражён тем как сильно тот изменился. Разумеется, причиной тому была любовная связь с баршикушамкой. И до этого худощавый, Каркуазье потерял ещё с десяток килограмм; на него было жалко смотреть, любовник буквально таял на глазах.
Усевшись за чашечку чая с мятой, он поведал Рюонелю всю подноготную своих отношений с Оннасой. Сошлись они в первый же вечер своего знакомства, что было совсем нетипично для женщин данного региона. Как сказал Каркуазье: "Оннаса вовсе не ломалась. Мне кажется, она совсем не знает, как это набивать себе цену". Первая ночь была полна сумасшедшей страсти и вторая тоже, и третья. Каркуазье впервые встретил достойного полового партнёра, под стать себя, столь же ненасытного как и сам. И французский офицер, и варварка не знали физической усталости.
Это был не просто секс, пояснял Каркуазье своему товарищу, это было чем-то значительно большим. Они спаривались как чёрствые голодные насекомые, словно речь шла о праве на само существование. Он и Она в буквальном смысле этого слова не покидали постели. На четвёртые сутки капитан Каркуазье понял, что поддерживать отношения в прежнем темпе он больше не в состоянии. Физически он совершенно измотался, его плоть просила пощады. Только теперь капитану стали очевидны непомерные амурные аппетиты его любовницы: как бы он ни старался, ей всё равно было мало, под утро она оказывалась такой же неудовлетворённой, как и накануне вечером. Но Каркуазье не желал этого признавать, была задета его чувствительная мужская гордость. Чтобы избежать слишком очевидной капитуляции, он схитрил, объявив своей пассии о начале мнимых военных сборов. Это было похоже на настоящее бегство с поля боя; пристыженный капитан ретировался в спасительные казармы. Расчёт был прост: Каркуазье намеревался несколько суток переждать за стенами воинской части, а там будет видно.
- Через два дня мы снова увиделись, - продолжил свой рассказ Рюонель, - на этот раз он пришёл ко мне: измождённые, неуверенный, нервный. Насколько я знал, он с прежним усердием продолжал избегать Оннасы. Мой друг был явно не в себе, так во всяком случае мне тогда казалось. Он как будто кого-то боялся, постоянно оглядывался, и то и дело переходил на шёпот. При этом я заметил, что Каркуазье постоянно плюётся, словно желая избавиться от попавших на язык крошек табака. На моё замечание, капитан подцепил двумя пальцами что-то невидимое у себя на губах и поднёс к моему лицу. Я внимательно всмотрелся. Зажатый между пальцами моего товарища, торчал чёрный, сильно перекрученный волос. Мне стало неприятно, я догадывался о его возможном происхождении: такие не очень длинные, жёсткие и сильно перекрученные волосы, как правило растут в интимных местах человека, на лобке у мужчины или женщины. В нём я безошибочно узнал вторичный половой признак. " Это волос из женского паха. - доверительно прошептал мне Каркуазье. - Уже вторые сутки я не могу от него избавиться. Ощущение, что мой рот превращается в вагину. Знаешь, я не сомневаюсь, что он из пизды Оннасы. Этот волос меня преследует, он хочет меня доконать." Я посмотрел на друга с опаской, мне почудилось, что я разговариваю с умалишённым, помешанным на половом органе женщины. Говорят, такие случаи не редкость. И ещё Каркуазье рассказал мне, что как только он закрывает глаза, то начинает слышать дремучее слово "ашамша". Раньше он никогда этого слова не слышал и не подозревал о его значении, но, тем не менее, каждую ночь оно проходит к нему во сне и начинает сводить с ума.
При всём скептицизме, лейтенант Рюонель всё же обратился к одному из старых своих товарищей, который работал в муниципальной библиотеке. Он попросил его что-то раскопать о племени баршикушами и по возможности узнать, что значит слово "ашамша". Через несколько дней библиотекарь принёс ему всё, что нарыл по этому вопросу.
Племя баршикушами одно из самых скрытных племён Западной Сахары. Первые арабские источники упоминают о нём с середины восьмого века. По всей видимости они приняли ислам, но отличаются от своих соседей более высоким статусом женщины. Некоторые из исследователей даже уверяют, что утвердившийся в племени общественный строй можно определить, как магический матриархат. Мужчинам баршикушами под страхом мучительной смерти запрещено носить оружие, дабы они в порыве мужской ревности не смогли причинить вреда своим соплеменницам. Вопреки своей малочисленности баршикушами просуществовали независимо вплоть до нынешних дней. Возглавляют племя две женщины, как правило лесбиянки, именно они являются носителями и главными сосудами магического духа "хрша" - основополагающим религиозным понятием, на котором зиждется внутриплеменные отношения баршикушами. "Хрша" с точки зрения западной философии не поддаётся определению, ибо это одновременно и отвлечённое понятие, и мистический дух, и реальная часть тела. Правда исследователи до сих пор не пришли к общему мнению, о какой части тела, собственно, идёт речь. Часть ли это тела человека, какого-то мифического животного или домусульманского божества. Некоторые путешественники, посещавшие Западную Сахару, находили, что она явно женского происхождения и воспринимается самими аборигенами, как воронка в иной мир, которая, рано или поздно, поглотит всё материально сущее. С позиций западной философии "хрша" - это великое ничто, которое никогда не насытится; оно есть самое первое и самое последнее бытие всего. Женский половой орган является его земным воплощением.
Мужчины племени баршикушами большую часть жизни ходят с добровольно закрытыми глазами, чтобы случайно не увидеть женской промежности. Это считается табу. Особенно усердно они смежают веки во время полового акта, ибо мужчина однажды узревший вагину своей подруги становится "хуемшою". У этого слова два возможных перевода: "тот, кого полюбила пустота" и "тот, кого пожирает мать". Никто не хочет быть хуемшою, поэтому некоторые мужчины, во избежание подобной участи, собственноручно выкалывают себе глаза. Что конкретно происходит с хуемшою никто точно не знает, известно только, что увидевшие женщину между ног исчезают из нашего мира без следа, навсегда прекращают быть. Очень обтекаемая формулировка, не исключающая самых мрачных объяснений, вплоть до каннибализма.
На вопрос Рюонеля, а что же такое "ашамша", его товарищ, немного поколебавшись, ответил, что, скорее всего, это какая-то жуткая магическая фигура речи. Канонического перевода нет, это может быть и "уходящая во тьму, перспектива", и "та, куда пропадает мир". Также это может обозначать и влагалище, но не просто влагалище, а "влагалище, которое никогда не подавится". Если же переводить дословно, то ашамша - это "пизда, которой всё на один зуб".
Нельзя сказать, что Рюонель воспринял услышанное всерьёз, но некоторое смутное беспокойство он всё-таки испытал. Каким-то пока непонятным для лейтенанта образом его товарищ находился в опасности. Уже выходя из дома, Рюонель заметил какую-то высокую женскую фигуру в широких берберийских одеждах, но не придал этому значения. Потом он увидел её снова, но уже подходя к зданию, где на втором этаже проживал Каркуазье: та же самая высокая женская фигура в широких берберийских одеждах.
Рюонель постучал в дверь, но ему никто не ответил, даже мальчик, который прислуживал Каркуазье куда-то пропал. Дверь оказалась незапертой и, зайдя внутрь помещения, лейтенант остолбенел.
- Вы когда-нибудь видели, как фокусник глотает шпагу? - спросил майор Рюонель, доставая из подсигара вторую сигаретку. - С одной стороны ты знаешь, что это чистое надувательство, а с другой - не можешь отвязаться от ощущения реальности всего происходящего. Когда я вошёл в комнату Каркуазье, меня охватило то же самое чувство.
Капитан Каркуазье находился в горизонтальном положении, он вне всякого сомнения парил в воздухе на уровне моих глаз, причём - не весь. Где-то около трети его тела, начиная с головы, напрочь отсутствовала, её в буквальном смысле слова не было, словно кто-то откусил. Только оправившись от шока и как следует осмотревшись, я заметил, что туловище Каркуазье медленно пропадало за какой-то тоненькой, прозрачной перепонкой; до перепонки оно было, а после - бесследно исчезало в пространстве. Оно как будто уходило в никуда. Это напоминало фокус с глотанием шпаги. Я знал, что это невозможно, что это против всех законов физического мира, но видимость самым наглядным образом уверяла меня в обратном: на моих глазах капитан Каркуазье пропадал из нашего бытия.
Опомнившись, я схватил капитана за ноги, он был босым, и начал его тянуть на себя, пытаясь извлечь тело из невидимой бездны. Кто-то крепко держался за голову Каркуазье с той стороны. Несколько долгих секунд мы спорили за тело капитана, растягивая его в противоположных направлениях. Наконец я начал брать верх и туловище моего товарища медленно поползло в обратную сторону, всё более проявляясь в нашем мире: сначала грудь, потом плечи, потом шея и напоследок - голова. То, что было на другой стороне, нехотя уступало свою добычу.
Вернувшись полностью в наше пространство, тело тут же упало на пол; его больше никто не удерживал. Я перенёс Каркуазье на кровать и начал приводись капитана в сознание. Та часть туловища, которую я извлёк из-за перепонки, оказалась покрытой какой-то липкой мутноватой слизью. Она очень неприятно пахла, так что меня чуть не вырвало. Но страшнее всего было смотреть на лицо Каркуазье; его как будто пожевали и выплюнули. Оно было сильно изуродованным, всё в мелких ранах и ссадинах. То, что удерживало капитана в ином измерении, по всей видимости, уже начало его перетравливать.
Капитан Каркуазье ещё дышал, но находился в бредовом состоянии. От него ничего нельзя было добиться. Иногда он яснел, приходил в себя и открыв рот, настойчиво показывал внутрь пальцем. Заглянув туда, Рюонель отшатнулся от ужаса и отвращения. Во рту капитана шевелилась, обросшая шерстью, сальная личинка. Неудивительно что Каркуазье не мог произнести ни слова. В полости его рта обосновалось что-то гнусное, что мерзко ворочалось в жиру, подобно покрытому волосом опарышу.
Нужно было срочно спасать друга, но Рюонель не очень-то понимал как. Что ему следовало предпринять - ситуация сложилась нетривиальная. Магия, с которой столкнулся лейтенант, была ему в новинку. В конце концов, Рюонель решил во чтобы то ни стало отыскать Оннасу и поговорить с ней начистоту. Потребовать, чтобы та оставила Каркуазье в покое. Лейтенант не сомневался, что женщина находится где-то рядом, та высокая фигура в берберийских одеждах, по всей видимости, была она. Когда его товарищ провалился в забытье, Рюонель покинул квартиру капитана с твёрдым намерением раз и навсегда покончить с этой грязной историей.
Улицы Марракеша в это время суток были по-восточному, бестолково многолюдны. Недалеко шумел центральный базар, где день и ночь копошилась вавилонская уйма народа. Лейтенант начал с ближайших улочек; он обходил их одну за другой в надежде случайно встретить нужного человека. Несколько раз в поле его зрения появлялась уже знакомая фигура в широких фиолетовых покрывалах, но стараясь к ней приблизится, он тут же терял её из вида. Она таяла на его глазах, словно сигаретный дым. Только что женщина маячила в непосредственной близости и вот её уже нет. Подобно фантому Оннаса ускользала из самых безвыходных ситуаций. Но ускользая, она вновь появлялась в другом месте, как будто нарочно дразня своего незадачливого преследователя.
Рюонель кидался из стороны в сторону, но всякий раз оставался ни с чем. Он даже начал сомневаться в реальности происходящего. Может и в самом деле женщины из племени баршикушами имеют власть над действительностью и способны искривлять послушное им пространство. Лейтенант начал терять почву под ногами. Вопреки очевидному, он чувствовал себя беспомощным ребёнком. Всё что с ним происходило, напоминало дурной сон. Оннаса легко водила его за нос, словно потерявшегося в прозрачном лабиринте действительности.
И вот когда Рюонель совсем отчаялся, случилось непредвиденное: каким-то невероятным образом, он загнал женщину в узкую тупиковую улочку. Место оказалось безлюдным, и лейтенант прижал ведьму к высокой глинобитной стене: ей больше не было куда упорхнуть. Баршикушамка угодила в ловушку, и отдавая себе в этом отчёт, она смело ступила навстречу, одновременно сдёрнув с лица, скрывавшее его, фиолетовое покрывало.
- То, что я увидел было не лицо - неторопливо продолжал майор сквозь шерстяные клубы дыма. - Даже самая уродливая физиономия не могла бы вызвать у меня такого отвращения. Я имел возможность видеть Оннасу раньше, поэтому её лицо не было для меня чем-то новым, но то что я узрел, едва не свалило меня с ног. Я пропустил удар, от которого чуть не повредился рассудком.
Сначала я не понял, что это. Несколько секунд я находился в полном замешательстве, не в силах осознать, что предо мной развернулось. У Оннасы не было лица, там, где у других были глаза, нос, подбородок у Оннасы на всё лицо гнусно трепетала сочная, дышащая вагина. Да, да, именно вагина; я успел её рассмотреть во всех подробностях, это был гигантский и роскошный женский половой орган. Среди женских половых органов ему не было равных. Вместо лица на меня смотрела плотоядная бабская промежность, во всей непривлекательности своего анатомического строения. Вульва, большие и малые половые губы и даже осклизлый, словно слегка подгнивший, клитор - всё было на месте. Оннаса подошла почти вплотную. Пизда дышала на меня тяжёлой, сладковатой вонью. И вдруг в тех сырых и мясистых складках произошло какое-то движение: половые губы раздвинулись и у входа во влагалище разъялась насыщенно багрового цвета пасть с расположенными в несколько рядов длинными и кривыми зубами. Она напоминала пасть какого-то кровожадного головоногого немыслимых размеров. В лицо мне брызнули нити студенистой слизи и дохнуло гнилостным смрадом. Вагина издала низкий утробный рёв, так что моя душа провалилась в пятки. "Ашамша" - подумал я. Вывалившись из моих рук, о мостовую звякнула бесполезная сабля, я и не заметил как вынул её из ножен. На доли секунды из отверстой пасти мне в душу прянула пустота, потянуло могильным холодом Ничто. Ашамша протрубила, словно, покинувшее преисподнюю, исчадие ада. И не выдержав, я бросился бежать прочь, с позором унося свои ноги. Впервые в жизнь я со всей откровенностью праздновал труса.
На второй день после случившегося, были объявлены полковые сборы и рота лейтенанта Рюонеля отправилась в центральный Алжир. Перед отправкой лейтенант показал Каркуазье врачам, но те только бездарно разводили руками. Следовало написать письмо родным капитана, но Рюонель воздержался, зная как безумно всё это звучит. Уходя в поход, лейтенант оставил Каркуазье на попечение своему слуге, заплатив тому за полгода вперёд. Так же он нанял капитану сиделку из местных женщин, но в глубине души понимал, что оставляет своего товарища на произвол судьбы, один на один с Vagina dentata.
Спустя три месяца полк Рюонеля вернулся с похода. Их снова расквартировали в Марракеше и первое что сделал лейтенант по прибытию в город - проведал жилище Каркуазье. Уже издали дом, где на втором этаже находилась квартира капитана, производил впечатление заброшенного. Поднимаясь по лестнице, Рюонель не встретил ни одной живой души. Дом безмолвствовал. Как и следовало ожидать, ни сиделки, ни своего слуги лейтенант не застал. По всей видимости, они сбежали уже на второй день.
Войдя в квартиру, Рюонель вдруг оказался в пещерных сумерках. Все стены, пол, потолок и окна были затканы чёрным дремучим волосом. Лейтенант шёл по нему, как по толстой ковровой дорожке. Воздух был затхлый и напитанный чем-то тяжёлым, тысячелетним. Обросшая мебель стояла, скрытая за мощным слоем волосяной растительности. Вторичные половые признаки надёжно скрывали её от глаз. Все предметы обстановки как будто отпустили патриархальную бороду. В комнате витала легчайшая и гадкая взвесь.
Рюонель подошёл к окну и начал рвать руками заткавшую его грубую волосню. Волос плохо поддавался, больно врезаясь в пальцы; был он очень жёстким и намного толще человеческого. Когда прорвавшееся окно стало давать достаточно света, лейтенант, наконец, увидел своего товарища. Тот лежал на кровати, с открытыми глазами, в точно такой же позе в какой его оставил Рюонель три месяца назад. Казалось совсем ничего не изменилось, только одеяло, руки и лицо Каркуазье укрывал тонкий слой слетевших с потолка волосяных ниток.
- Каркуазье? - неуверенно позвал его лейтенант. Но Каркуазье продолжал лежать, как ни в чём не бывало; ни единый мускул не дрогнул на его лице.
- Вы, наверное, не раз видели, как по окончанию зимы, на подоконнике остаются высохшие трупы ос, полые, словно мундштуки папирос. - продолжал свой рассказ майор. - Когда я коснулся плеча Каркуазье, оно вдруг прорвалось, словно было бумажным. Я проткнул его своим пальцем, угодив куда-то в пустоту. Моего друга, капитана Каркуазье, уже давно не было, на его месте лежал этот пустотелый, высохший изнутри труп - большой папиросный мундштук в форме человеческого тела. То чем был собственно человек, его содержимое полностью отсутствовало. От всего Каркуазье, похожий на бутафорию, остался тоненький внешний слой, хрупкий и хрустящий, словно сделанный из перележавших на солнце, прошлогодних газет. Эта внешняя корочка легко ломалась от мановения моей руки; я мог разрушить её одним движением перста. Оболочка Каркуазье проваливалась от малейшего нажима, неосторожным жестом я смял всё его правое плечо и часть ключицы. Но ни плеча, ни ключицы больше не было, вместо них за хлипкой плёночкой мембраны веяло бездной. Всё что было моим другом кануло в никуда. Я мог с лёгкостью раздавить его тонюсенький вафельный стаканчик, убедившись, что он совершенно пуст. Моего друга поглотила Ашамша. Громадина зубатой Вагины сожрала его всего до последнего кусочка.
Майор Рюонель выдохнул напоследок огромное паровозное облако дыма и затушил сигарету об стол. Он выглядел усталым, по ходу рассказа его лицо как бы осунулось и набралось грязной водой времени. Теперь капитан казался старше своего возраста. Его глаза были тусклыми и ничего не выражали. Это были глаза мертвеца или человека, заглянувшего в пасть Вагины дентаты. Теперь они отражали одну только пустоту бытия.