Противный звук боевой тревоги вырвал его из сна. Ещё слепой спросонок, старпом Шемчук начал натягивать на себя брюки. Брюки оказались непослушными, очень длинными и живыми. Как всегда, в подобные моменты у предметов туалета обнаруживалось неуместное собственное мнение.
На боевой мостик старпом ворвался почти последним, даже Старик был уже на месте. За глаза все его так и называли - "Старик". На вид он действительно был как старик, несмотря на свои сорок шесть, девятнадцать из которых провёл на службе в космических частях СССР. Это уже была его четвёртая глубокая миссия и, по всей видимости, последняя. Ещё годик-другой и можно смело списывать на Землю, если конечно дотянет. В этой экспедиции здоровье командора Хазина резко пошатнулось. "На тонке пряде" как говорил о нём сердобольный мичман Терещенко. Командор действительно прял на тонкое, чтобы это не значило.
- Цель входит в зону реальных вычислений, - ровным голосом сообщил вахтенный.
- Ну что, сынки, готовы? - тихо, почти по-родственному спросил Старик. - Тогда за дело.
Последней на мостик вошла комиссар Орангутангова. Как всегда, в боевую атмосферу мостика она вносила завершающие мазки. При её появлении подбирали сопли даже самые отпетые разгильдяи. Бабой она была красивой и хлёсткой, злющей, как собака. Мужики её боялись и уважали - кто как. Непонятно только было чем она больше брала: внешностью или стервозным нравом.
Три сидящих за отдельным пультом охренеть интеллигентных лейтенантика, только что из учебки, уже принялись вычислять. Теперь всё зависло от них и от тех, кто сидел за вычислениями на вражеском космическом корабле.
Неизвестный аппарат, предположительно крейсер космического флота Третьего Рейха, был замечен уже давно. Он шёл параллельным курсом, держась безопасного расстояния, и никак не реагируя на радиозапросы. Из сводок разведки было известно, что где-то в этом районе бесследно исчез ещё один немецкий крейсер - "Хорст Шайцер". Вряд ли это совпадение. Второй космический аппарат вполне вероятно был послан на его поиск. Скорее всего так и было, но для советского броненосного эсминца "Живой" это ничего не меняло.
У командора Хазина было на этот счёт недвусмысленное предписание: в зоне реальных вычислений атаковать любой боевой корабль, без исключений. Официальной войны между СССР и странами Оси ещё не было, но в космосе, подальше от дипломатических представительств, она уже бушевала в полную силу. Советские ракеты глубокого патрулирования неоднократно вступали в вооружённое противостояние с ракетами немецкого и японского флотов.
- Есть примерная траектория сближения, - радостно прокричал молодой летёха.
- Ввести координаты зон наиболее вероятного поражения. В расчётные точки сбросить магнитные мины, - четко, как по писанному, проговорил командор, прям не проговорил, а процитировал. Старик держался молодцом, его доселе землистое лицо до неузнаваемости одухотворилось боем.
- Есть сбросить магнитные мины.
У "Живого" было преимущество. Вражеское судно догоняло и шло на сближение, а значит был шанс подловить его на "коровью лепёшку". Так техники называли доставляемые в зоны возможного вражеского прохождения магнитные мины; может какая-то из ракет и вляпается. Шанс небольшой, но чем чёрт не шутит. Послышался шорох - это отводными каналами пошли магнитные мины. Шуршало, словно на корпус корабля просыпался песок.
Космический бой - это, прежде всего, махалка интеллектов. Всё зависело от трёх лейтенантиков, краснеющих над колонками цифр. Так уж в космосе повелось, успех любой операции на девяносто процентов состоял из быстроты и точности вычислений. И на десять - от прочей дребедени. Кто раньше обчислит действия противника, тот, считай, и в шоколаде. Победа в таких случаях всего подавалась на блюдечке с голубой каёмочкой в виде очень сложного, не для среднего ума, числа. Эти три юнца, с погонами, на которых не трахалась ещё ни одна муха, и составляли коллективный мозг броненосного эсминца.
- Расстояние девять десятых. Читаю название корабля, - вахтенный немного помедлил, как будто разбираясь в написанных за сотни километров отсюда каракулях. - "Экзорецыс"
И Шемчук сразу же вспомнил, не пришлось даже листать истрёпанный учебник памяти, только не "Экзорецыс", а "Экзорцист" - трёхпалубник космического флота Германии, класса А, то есть высший-атакующий, введён в строй в тридцать восьмом. Так, масса покоя..., вооружение..., численность экипажа..., операции с его участием - ясненько. Ясненько, что дело нечистое. Новейший фашистский крейсер здесь не просто грибы собирает.
- Есть число, - произнёс один из летёх и поднял расцветшее лицо от вычислений.
- Немедленно передать в орудийную рубку. Первая и вторая батареи товсь.
- Есть передать в рубку, - вахтенный замолчал. Прошло несколько тягостных секунд прежде чем он закончил. - Орудия номер одни и два готовы.
- Пли! - тут же скомандовал Хазин. Промедление здесь действительно было смерти подобно.
Корпус "Живого" заметно вздрогнул, трясонуло, как от хорошей оплеухи. Первый и второй орудийные заряды пошли. Вернее, было четыре выстрела, строго симметричных относительно продольной оси космического аппарата. Два выстрела боевыми и два - холостыми, идентичных по мощности, призванных компенсировать импульсы главного калибра. Залпы были произведены синхронно, и всё же "Живой" потерял устойчивость, импульсы от плохо сбалансированных зарядов начали закручивать эсминец против часовой стрелки.
- Включить маневровые двигатели, стабилизировать положение корабля, - отдал распоряжение командор и тут же ему вдогонку ударил голос вахтенного.
- Есть второй залп. Вижу два снаряда в нашу сторону. Расстояние семь десятых, скорость около шестнадцати.
Чёрт, это означало, что фашисты выстрелили на долю секунды раньше. Ситуация скверная, поскольку после залпа траектория обязательно изменилась, а ведь обчисления этого не учитывали. Любые вычисления по умолчанию производятся с учётом того, что ответный залп последует с двухсекундным опозданием. Эти две секунды в расчётах выливались в многокилометровые расстояния, разделяющие смерть от жизни.
- С первого по шестой, упреждающие заряды пли, - хладнокровно скомандовал Старик.
Да, конечно, упреждающие заряды, на техническом жаргоне "ротозейки" - утопающий хватается за соломинку. Над мостиком снова просыпался песок, что-то зашуршало, протарабанило - по отводному каналу с шумом выдавливались упреждающие заряды. Ротозейки пошли, в добрый путь.
Потянулись длинные, словно слюни, секунды ожидания, от людей более ничего не зависело, теперь их судьба решалась инерциально, согласно классическим законам механики. Скоро стало очевидным, что советские снаряды лягут далеко от желанной цели. Две могучие, серебристые болванки пересекут траекторию движения немецкого корабля значительно раньше времени, даже дистанционный подрыв - как мёртвому припарки. Зато вычислители с крейсера сработали чётко: два их снаряда, идя наперерез, очень вовремя пересекали траекторию советского эсминца. Особенно тот, что скользил справа, но именно его ротозейкам удалось сбить с панталыка. Натыкаясь, на развёрнутую ими сеть преград, вражеский снаряд отклонился от верного курса и теперь уже неизбежно должен был кануть в "молоко" мирового пространства. Но второй... второй, согласно расчётам, неумолимо проходил в непосредственной близости.
- Приготовится к контакту. Всем аварийная тревога. Спасательную команду в кормовой отсек, - Старик был настроен решительно, ещё до столкновения начиналась тяжёлая борьба космического корабля за жизнь.
Находясь в нескольких метрах от эсминца, немецкая сигара раскололась на три автономных заряда и один из них вошёл в непосредственное соприкосновение с обшивкой эсминца. "Живой" вздрогнул, словно от крепкого подзатыльника.
- Есть контакт, - безрадостно констатировал вахтенный.
Шемчук краем глаза заметил, как красивое и злое лицо комиссара побледнело, став при этом ещё более злым и красивым. Старик не удержался в кресле, его глупо выплеснуло на пол. Шемчук бросился к командору, помогая ему подняться на ноги. Из носа Хазина выползла яркая змейка крови. Он тяжело и со свистом дышал, словно после зачёта по ГТО.
- Есть, вижу ещё контакт, - оживлённо доложил вахтенный. - Кажется сработала магнитная мина.
Усадив командора, Шемчук, впервые за всё время боя, прильнул к бинокуляру обзорного телескопа. Продолговатое тело "Экзорциста", лежало как на ладони. Оно оказалось больше чем предполагал старпом. Немного вздутое в местах расположения башен главного калибра, оно сейчас напоминало выброшенную на берег, дохлую рыбу. У носовой части корпуса как бы клубилось маленькое облачко. Очевидно, фашисты в азарте сражения потеряли бдительность и вляпались таки в коровью лепёшку. Сюрприз. С этими штуками шутки плохи, одна такая, в случае удачной детонации, способна не оставить от крейсера камня на камне.
Кажется, удача была на советской стороне. Магнитная мина ощутимо боднула "Экзорцист" в бок. Теперь, получив повреждение, немцам было не до развития успеха; всеми наличными средствами они боролись за жизнь своего корабля. Точно также, как и экипаж советского эсминца. Космический аппарат Родины нуждался в срочных реанимационных мерах. Как говаривал в таких случаях мичман Терещенко: победила сука-дружба.
II
Комиссар Орангутангова толкнула не очень скорбную речь. Восемь членов экипажа, из тех, кто не был задействован в ремонтных работах, стояли полукругом и молчали. За чёрными стеклами гермошлемов лиц не было - одни траурные ямы. Не дотянул-таки Старик до выхода на пенсию, сердце не выдержало - железное сердце командора, которое, как оказалось, телепалось на тонюсенькой ниточке. Событие не менее важное, чем попадание в плиту кормовой обшивки болванки вражеского снаряда. Теперь о цели миссии оставалось известно одному только комиссару. Вот так и все мы потихоньку перейдём на ту сторону Мироздания, на её неорганические позиции.
Старпом по-человечески жалел о Хазине. Хороший был мужичок, требовательный, но понапрасну жопу не рвал, умел взыскать, так что мало не покажется, но умел и ценить. Правильным был до мозга костей, железобетонный, на таких, пожалуй, хватит пальцев одной руки. Теперь став врио командора, Шемчук понял, как это важно и как это трудно. Со смертью Хазина что-то оборвалось, лопнула какая-то детская струнка, как та ниточка, на которой телепалось грузное сердце полковника космических войск.
Постояли-постояли, потом, словно сговорившись, одновременно обернулись и пошли прочь от возвышавшегося отдельно, кривобокого валуна, на вершине которого жизнерадостно отсвечивала жестяная звезда. Восемь тяжёлых скафандров военного образца понуро направились в сторону чернеющего на звёздном фоне силуэта "Живого". Уже по дороге обратно Шемчука догнала комиссар и спросила:
- Что собираешься делать?
- В приоритете ремонт. Прежде всего устранить неполадки. Ещё нужно произвести разведку местности. Фашисты должны быть где-то рядом, далеко они улететь не могли.
- Правильно, бдительность терять нельзя. Я рада, что ты это понимаешь. Расслабляться не время, - поучительно сказала Орангутангова; потом тише, но также твёрдо добавила. - Сегодня ночью я к тебе зайду. Нужно будет... поговорить.
Эти жаркие и сладкие разговоры в условиях низкой гравитации. Что они могли друг другу сказать? То же что и всегда, каждый раз одно и тоже. Но комиссар выбрала его, и глупо было отказываться от этой привилегии. Привилегии ли? Орангутангова оказалась жадёной. Бесстрастная стерва на людях, в постели она не знала удержу. Не этому её учили в высшей партийной школе, нет не этому. После таких разговорчиков у Шемчука на следующий день подгибались ноги. Молодые летёхи так те вообще, считай, её обожествляли. Пошли бы они на смерть за товарища Сталина, ещё вилами по воде писано, а вот за неё - точняк. Обожествляли и боялись до всирачки. Было в этом что-то глубоко порочное, Орангутангова гнобила их нещадно, словно врагов народа. Порнографической личностью была эта Орангутангова - секс-комиссар.
И всё же она выбрала именно старпома. Шемчуку это льстило, но и давило дополнительным грузом тоже, особенно теперь после смерти командора.
III
Эсминец "Живой" сел на малое небесное тело, не обозначенное ни в одном звёздном каталоге. Оно хоть и называлось малым, но размером никак не уступало Пиренейскому полуострову. Конечно, оно было малым, но малым исключительно с астрономической точки зрения. Чтобы обследовать пешком такое небесное тело, даже при условии смешной силы тяжести, понадобилось бы, как минимум, несколько недель.
Шемчук скакал в одной паре с Терещенко. В последнее время он старался держать мичмана при себе, во избежание нежелательных эксцессов: комиссар невзлюбила его лютой бабской ненавистью. Мичман имел длинный украинский язык, и иногда позволял себе лишнее. Однажды он при всех пошутил, сказав: товарищ комиссар такая злющая молодица, что карьера в гестапо - это ей одной левой. Получилось не смешно, а даже наоборот, трагично получилось, особенно для мичмана Терещенко.
Теперь Орангутангова держала его в ежовых рукавицах. А женские ежовые рукавицы, это не тоже, что ежовые рукавицы мужчин, тем паче, что Орангутангова была садисткой не только по велению партии, но и по зову сердца.
Шемчук и мичман двигались в северо-западном направлении, обследуя этот участок астероида, которому экипаж, по настоянию комиссара Орангутанговой, единогласно дал имя "Семьдесят один год Владимиру Ленину". Местность в этой стороне оказалась неровной, холмистой. Скафандры Терещенка и Шемчука прыгали высокими медленными дугами, покрывая значительные куски пространства. Невзрачное пятнышко Проксимы, то появлялось над горизонтом, то вновь соскальзывало в бездну.
Смешная сила тяжести оказалась таковой только поначалу, дальше она перестало быть весёлой и вскорости приняла совсем нешуточный характер. Советские космонавты чертовски устали и тоже выглядели грустно, но продолжали усердно скакать вдаль. Им очень мешали перекинутые через плечо неудобные бластеры системы Шапошникова. По дороге бывший старпом старался воскресить в памяти приснившийся ему накануне сон. Снилось что-то важное, что каждый раз ускользало между пальцами неплотно сжатого мозга.
Прыгавший вереди Терещенко остановился, указав куда-то толстою рукой. Обратив туда внимание, у Шемчука от неожиданности перехватило дух. Вниз по склону холма происходила неподдельная, глухонемая битва. Три астронавта в характерных скафандрах немецких вооружённых сил вели неравное сражение... с отрезком кривой линии. Так во всяком случае, это выглядело со стороны. Кривая являлась чем-то, что молниеносно атаковало фашистов.
Линия эта было бледного оттенка и имела в длину не более двадцати метров. Она то и дело меняла свою конфигурацию, сгибаясь в самых разных местах. Трансформация происходила почти моментально и непредсказуемо. Нацистские астронавты глупо палили со своих шмайсер-бластеров. Они откровенно мазали, красноватые лучи их лазеров вразнобой тыкали окружающее пространство.
Очередная сложная метаморфоза и белая линия пронзила одного из фашистов навылет, показавшись с другой его стороны - тот даже пикнуть не успел. Кривая прошила боевой скафандр, словно он был сделан из картона. Секунда и ещё один солдат, задетый по касательный, неуклюже кувыркаясь, упорхнул далеко от места сражения. Остался последний фашист, и в это время Терещенко открыл огонь. Он стрелял очередью из коротких импульсов и, кажется, полоснул линию по живому.
Кривая сразу же изменила направление своей атаки. Несколько раз сложившись под прямым углом, она стремительно выпросталась навстречу стрелявшему. Врио командора, недолго думая, дал очередь с упреждением. В темноте взметнулась полоса, казалось, кто-то чертил под линейку былым, как молоко, карандашом. Внезапные, абсурдные трансформации сменялись одна за другой, но Шемчук не отпускал гашетки, боясь, что, остановившись, выпустит геометрическую тварь из прицела.
Наконец батарея бластера сдохла. Линия больше не трансформировалась, она застыла в какой-то дикой многоходовой комбинации. Первым делом Шемчук бросился к лежащему мичману. Тот глядел на боевого товарища мороженными глазам. Он не дышал. Серое, шершавое лицо напоминало срез принесённого с холода полена. В районе солнечного сплетения, там, где когда-то была нарисована пятиконечная звезда, твердела выпуклая от смёрзшейся крови пробоина.
- Хенде хох! - сказал оставшийся в живых нацистский астронавт.
Судя по всему, это был офицер. По его груди алчно карабкалась насекомоподобная свастика. Сквозь бронестекло кубического гермошлема сквозили черты потрёпанного космосом, не такого уж и нордического лица. Фашист держал Шемчука на мушке маленького лазерного пистолета. Если бы это был желторотый юнец, со смазливой арийской ряшкой, врио командора уже бы давно его кончил. Рука Шемчука томно сжимала рукоять офицерского кортика. Видя это, фашист очень грустно покачал квадратной головой.
IV
Что же мне всё-таки снилось, думал Шемчук, возвращаясь обратно к "Живому". Но недавний сон, словно осклизлый сопливый сом, выскальзывал из его рук. И ещё он вспоминал Терещенка, которого похоронил там же на месте сражения. Теперь на том месте горбились три сложенные из камней холмика, под одним - сын страны Советом, под двумя другими - фашистской Германии.
Хоронил он на пару с немецким офицером - каждый прятал своего подчинённого или двух. Молча таскали булыжники, молча их укладывали, никто не проронил ни слова. Да и о чём было толковать, здесь на задворках Мироздания, двум случайным офицерам вражеских армий. Всё, чем они раньше жили, казалось здесь нелепицей. Из данного астероида Родину было уже не различить - малюсенькая блёсточка среди таких же невзрачных новогодних чешуек.
Чем дальше отлетали военные, тем более истончалась их связь с Отчизной. На таком расстоянии она уже еле вибрировала тончайшей слюнявой паутинкой, готовой в любой момент лопнуть от натяжения. Да полноте, иногда сомневался Шемчук, была ли она на самом деле - воспетая в песнях, Советская Родина. Не пропагандистская ли это фигура речи, не фата моргана ли? Терещенко, наверное, сейчас уместно бы пошутил, смягчил бы проклятые углы, да только где теперь Терещенко и где старик Хазин - космический прах к космическому праху.
Та же штукенция, которая убила Терещенка, оставалась неподвижной - застывшая дыбом конструкция из тусклого металла. Оставалось только гадать о её происхождении. По всей видимости, это были останки какой-то внеземной технологии, сумевшей выжить в неблагоприятных для себя условиях. Хотя нельзя исключать возможности, того что чужая цивилизация намеренно вживила её в местный ландшафт. Должно быть у чужих на это были свои причины. Одно было несомненно, ни фашистской Германии, ни Советскому Союзу, ни императорской Японии такое было не по плечу. Штукенция явно опережала двадцатый век. Не вызывало сомнений, что немецкий крейсер "Хорст Шайцер" также пал её жертвой. Загадку кривой ещё предстояло разгадать.
Расстались они без помпы, не пожимая друг другу руки, единственно только обменялись тяжёлыми взглядами. Конечно, они не стали друзьями, но и прежняя вражда как-то поистёрлась, словно амортизировавшись от неоднократного применения. Теперь стало очевидным: они похожи, как две капли - майор Красной армии и штандартенфюрер Звёздного флота. Соколы Сталина и птенцы Геринга. Космос непринуждённо сглаживал антагонизмы. Хотя ещё полгода назад об этом не могло быть и речи. Где мы - и где они. Но после долгих лет прозябания среди голодных звёзд суть человеческая предстала в ином свете. Идеология осыпалась, национальная неприязнь тоже. Среди млечных туманностей и Гитлер, и Сталин мерещились такой дребеденью, которой легко пренебречь.
Два скафандра, обуреваемые каждый своими думами, взвились в разные стороны. И Шемчук, и тот другой попрыгали к своим кораблям. У одного на груди нахально растопырилась звезда, у другого - кривая свастика схематично расшаркалась. Правда, несколько слов всё же было сказано, вернее - два.
- Хелен Александровна - уже перед самым прыжком, не оглядываясь, сказал немецкий скафандр. Он так и произнёс: александрОвна, с ударением на предпоследний слог. То ли кого-то вспомнил, кто дорог его аккуратному офицерскому сердцу, то ли ещё что-то.
V
Шемчук сидел за маленьким столиком и писал отчёт о случившемся. В его каюту без стука пренебрежительно вошла Орангутангова.
- Товарищ комиссар, закройте дверь с той стороны. В конце концов, вы не в трамвае родились, научитесь прежде стучать.
- А может я о тебе волновалась.
- А теперь, когда уже не волнуетесь, может откроете мне цель нашей миссии. А то рвёмся вслепую.
- Старпому о ней знать не положено.
- Не забывайтесь, я уже не старпом.
- Всё равно уровень доступа не тот. До-ро-гу-ша, - и товарищ комиссар выдавила из себя саблезубую улыбочку.
Два выстрела прозвучали почти одновременно: приглушённые, шипящие, как будто свернули шеи шампанскому. Женщина стреляла с глушителем, врио командора воспользовался разрядником Шукта, хорошая, кстати, штука - убойная. Пожалуй, комиссар выстрелила чуть-чуть раньше, но зато Шемчук оказался точнее. Орангутангова с прогоревшей грудной клеткой застыла на месте - положение не очень характерной для мертвеца. Конечно, если только он - человек. Из её открытого рта повалил чёрный дымок, из раны вылилась столовая ложка фиолетовой гадости.
Шемчуку порвало левый бок, ему ещё повезло - пулька прошла сквозь материал стола и только потом врезалась в плоть. Но всё равно, приятного мало. Рана была хрестоматийной, с обильной кровопотерей. Зажимая протекающее брюхо, Шемчук неуверенно поднялся из-за стола. Бумаги, на которых он писал докладную записку, оказались кроваво забрызганными.
- Что же вы так неаккуратно? - сказал врио, подойдя к неподвижному истукану комиссара - Аккуратнее надо быть, Елена Александровна.
В общем, ему было всё понятно. Так поначалу наивно казалось Шемчуку. Орангутангова - несомненный резидент иностранной разведки, немецкий шпик. Недаром их крейсер так легко обнаружил "Живого" в космическом стоге сена. Вероятность чистого совпадения представлялась равносильной божественному вмешательству. Шемчук в бога не верил, а после того как фашистский офицер невзначай произнёс знакомое И.О, всё стало на свои места, картинка идеально сложилась.
Сложилась, да только не совсем, всё оказалось гораздо сложнее. Резидентом Орангутангова была, но не немецким, и не английским, и даже не земным. Как иронично: советский политрук - агент внеземной цивилизации. Иронично и очень толково - лучшую легенду хрен придумаешь. Такое можно провернуть, разумеется, только с подачи высшего командования.
Врио командора обошёл Орангутангова по периметру. Из её ротового отверстия продолжал валить дымок, но глаза оставались как живыми. Чёрт, как они это делают, может какой паразит? Он слегка толкнул комиссара в плечо: Орангутангова заходила ходуном, как поставленная в угол металлическая вешалка. Несомненно, та же технология кривой линии, с которой он уже встречался.
Да, уж Шемчуку очень повезло, убить такое с одного выстрела, это даже не везение - чудо какое-то. Какой у него был шанс - один на хуй его знает сколько миллионов. Все мы ходим под богом, как оказывается, даже те из нас, которые атеисты.
Здесь возможны два варианты, продолжал размышлять Шемчук. Первый: руководство партии и государства установило контакт с иной цивилизацией, опередившей нашу на многие столетия. Глупо не воспользоваться случаем, когда шикарные технологии сами плывут в руки. Разумеется, не бесплатно. По всей видимости, была заключена сделка, не пакт Риббентропа-Молотова, но всё же, в результате которой броненосный эсминец "Живой", под неусыпным оком резидента иной цивилизации, отправился к чёрту на кулички.
Зачем - это уже вопрос третий. Нюансы этой сделки для непосвященного, могут казаться полнейшим бредом. Но её итог один: Советский Союз получает неограниченный доступ к военным технологиям чужих.
Хотя возможен и второй вариант, думать о котором Шемчуку не хотелось. Второй вариант балансировал на грани шизофрении. Согласно ему, никакого контакта не было, пришельцы просто захватили всё высшее руководство СССР. Всё политбюро у них в шляпе. Товарищи Ворошилов, Микоян, Каганович давно пляшут под дудку инопланетян. И даже, страшно подумать, - сам вождь и учитель всех народов. Может этим и объясняются просчёты индустриализации, голодоморы, неубывающее изобилие "врагов народа", тем что это не просчёты вовсе, а сознательная политика, направленная на понижение статуса человека.
Подцепив вафельное полотенце, Шемчук подошёл к стенному шкафчику и отвернул дверцу. Достав оттуда начатую бутылку "Столичной", он, не жалея, пролил её бесценное в условиях космоса содержимое на полотенце, после чего задрал гимнастёрку, и с силой придавил к ране мокрую тряпку. Кровь лилась густым ручьём, подозрительно тёмная; если прострелили печень - хана, можно смело заказывать оркестр. Ещё один холмик из подручного космического материала с ненастоящей жестяной звездой. Косная материя к косной материи. Врио командора несимпатично сморщился и зашипел на весь белый свет.
Очевидно немецкая разведка что-то пронюхала, продолжал думать Шемчук, недаром они увязались за "Живым", словно им тут намазано. Во всяком случае об Орангутанговой они точно знали и решили сыграть свою игру. Возможно даже не в первый раз, достаточно вспомнить о судьбе пропавшего "Хорста Шайцера". Рисковать вторым космическим крейсером - это вам не хухры-мухры. Должно быть, игра стоила свеч. Только сдаётся, что фашистские бонзы не совсем понимали в какую историю ввязались. А если бы понимали, что-то изменилось бы - навряд ли. Одним крейсером больше, одним - меньше. Тут мировым господство дохнуло, так стоит ли жлобиться.
VI
Командора вызывали на мостик. Кровь оказалась непослушной и продолжала настырно сочится. Имело смысл обратится к бортовому врачу, но Шемчук уже знал, что ни к кому он не обратится - во-первых, бесполезно, а во-вторых, времени и без того в обрез. Кое-как перебинтовав подтекающий бок и надев новую гимнастёрку, бледный и сдержанный, он поднялся на мостик. Что-то ему подсказывало что пулька, застрявшая в его теле, непростая - инопланетная пулька, с хитрецой.
- Командор на мостике - провозгласил вахтенный и все присутствующие вытянулись в струнку.
- Вольно. Доложите обстановку - чуть тише обычного сказал Шемчук и тут же нежданно-негаданно вспомнил приснившийся накануне сон. Сон этот долго ему не давался, в течении дня выскальзывая из-под самого носа и вдруг, нате вам - в самый неподходящий момент ахнул со всей немыслимой для сновидений ясностью.
Конечно, как же он мог забыть. У них в школе организовали живой уголок и там среди пиздопротивных гадов и банальных хомячков, за проволочными прутьями клетки проживала малюсенькая, интенсивно бирюзовая пташечка. Все её почему-то называли Юкка. И вот однажды, отпросившись в туалет, примерный мальчик Петя осуществил дьявольски непростую операцию по освобождению пернатой пленницы. В тайне от всех он выставил свой кулачок в форточку и разжал его. Что-то похожее на бирюзовый ручеёк радостно пролилось из его ладошки. А через четыре дня на школьном дворе младшеклассники обнаружили миниатюрный экзотический трупик. Волшебный родничок Юкки перестал бить, не выдержав зубастых московских морозов.
Слушая вполуха доклад вахтенного, Шемчук мысленно окунулся в детство. Рванный кусочек сказки, навсегда затерявшийся среди звёзд. Почти двадцать лет и биллионы километров отделяли командора от того уютного уголка его жизни, где он так неудержимо, так яростно разревелся над грудочкой околевшей птицы. Так неудержимо, что некоторые преподаватели даже стали догадываться почему. Маленький эгоистический засранец.
Все присутствующие на мостике настырно смотрели Шемчуку в рот, ожидая безошибочных приказов. Только теперь, под перекрёстным огнём множества глаз, он почувствовал себя по-настоящему командором. Ему хотелось верить, что у него есть выбор, у единственного из всех. Но в глубине души он знал, что всё уже решено, что эти люди очень скоро в нём разочаруются и проклянут. Им до сих пор ещё светит одна шестая часть земной суши, они до сих пор думают, что туда можно вернуться, в душистые табачные объятия главнокомандующего, в его мудрые медвежьи лапы. Но с каждым днём этот свет будет всё слабее, пока не превратится в кровавый уголёк, тлеющий на дне сталинской трубки.
- Ключ на старт.
- Есть ключ на старт.
- Продувка системы подачи топлива.
- Есть продувка системы подачи топлива.
У Шемчука начала кружится голова, времени оставалось меньше чем он думал. С левой стороны на гимнастёрке появилась маленькое алое пятнышко, словно кто-то прожигал командора изнутри сигаретой. Нужно спешить.
- Зажигание.
- Есть зажигание, - и "Живой" вздрогнул, как будто придя в себя после реанимации.
- Ну что же, не станем заставлять звёзды себя ждать.