Господи, спасибо тебе за этот день, прожитый в радости и труде честном. Спасибо за этот теплый солнечный день и за ту радость, что рождается в нем. Спасибо за пищу и кров. Так хорошо Господи, что, наверное, и спасибо говорить слишком малая благодарность за ту жизнь, которую ты пожаловал мне, в ответ на мои молитвы. Понимаю, что не совершенен я и много чего лишнего говорю тебе в моих многословных молитвах. Но ты уж прости меня. Мне так хорошо и так покойно, когда я обращаюсь к тебе. Прости, что часто и в суете забот обращаюсь к тебе, отвлекаясь на хлопоты, а потому ослабляя слова свои обращенные к тебе. Вчера после вечерней молитвы, я много думал о том, что просил тебя. И думаю, что это все же не правильно просить о таком. Я увидел прутик, растущий недалеко от кельи. Сегодня это прутик, а спустя много лет это будет дуб могучей, дающий прохладу в жару, защиту и кров для многих тварей. Смог ли он быть таким, если его из прутика сделали бы сразу дубом? Это было бы неправильно и не хорошо. Не смог бы он устоять и при несильном ветре, т.к. не знал бы как это надо противостоять ветрам и усилиям злым. Не дало бы это добра ни ему, ни живности в нем поселившейся. Я так разумею, что и человеку надобно вырасти от прутика до дуба могучего, без помощи. Благодарю тебя за все как есть, и за то разрешение, что дал Ты мне говорить с тобой, слушать тебя. Благодарю тебя Господи, за все, что ты делаешь для нас. Полностью полагаюсь на волю твою, ибо нет воли другой и нет замысла другого, кроме твоего. Аминь!
Бориска закончил свою молитву и оглянулся по сторонам. Прочие работники были по прежнему заняты своим делом, никто не обратил внимание на его небольшой отдых.
Он взялся за тяжелую тележку и повез камни по только что отсыпанной дороге.
Опускался вечер, скоро все пойдут на молитву, а он уже свою исполнил. Так хорошо теперь еще раз вместе со всеми помолиться, теперь с радостью душевной. Надо еще успеть собрать инструмент и отнести его в сарай.
Бориска посмотрел на еле различимый другой берег озера и вспомнил о вчерашнем событии, повергшем в тревогу всех обитателей монастыря.
Вечером появилось зарево, которое не унималось до рассвета, зарево крупного пожара. Похоже, горело село. Все это было, как продолжение участившихся в последнее время рассказов братьев о неслыханных несчастьях и упадке, докатившихся и до этих мест. Но сегодня все было тихо. Закат был ровный и обычный. Далекий берег погружался в спокойную пустоту. Молитва и спокойствие.
2.
Господи, как хорошо светит солнышко, как чудно устроен мир. Спасибо тебе за заботу твою. Птицы поют, трава растет и светит солнце по воле твоей. Начался день, радостью. Спасибо тебе. Спасибо за прошедшее и грядущее. Спасибо, что даешь мне разум и глаз подмечать волю твою. Успокой наши души тревожащиеся, что что-то пойдет не так. Вчера, проходя над обрывом встревожился я Господи. Встревожился, а потом укорил себя. Что тревожиться? О чем Господи, если последнее что у меня есть - душа и тело мое и те данные мне Тобою. Значит вправе и распоряжаться ими по Воле своей. Нет здесь никакой моей воли, нет участия моего. Аминь, Господи! Во всем воля твоя! Радостно на душе от мысли, что с тобой пребуду всегда. И смерть не отлучит любовь твою от детей твоих! Аминь!
Утром Бориска увидел около трапезной всех монахов, стоящих окружив какого-то человека. Человек был высокого роста, необычайно худой и изможденный, весь в ожогах. Он был одет в мокрое, рваное тряпье. Видимо, он добрался до острова вплавь.
Он рассказывал страшные вещи. Неурожай последних лет и без того приведший к страшным последствиям довел людей до людоедства. Человечиной торговали практически повсеместно. К страшным последствия голода добавилась новая напасть - крупные шайки разбойников входили в деревни и забирали последнее. По ходу жестоко расправлявшись с селянами. Помощи ждать было не откуда, куда не посмотришь творилось такое же. Только на этой земле сохранился островок спокойствия, да и то ненадолго, похоже.
Рассказ прерывался плачем и вскриками странника. И часто был несвязный и настолько заполненный ужасными подробностями, что вскоре обитатели монастыря даже засомневались в его правдивости. Они слушали, молча переглядываясь. Через некоторое время Нил попросил братьев отвести человека на покой. И его, обессиленного, унесли в келью.
Нил молча стоял в окружении братьев. Потом он пошел в церковь и стал молиться. Все последовали за ним.
3.
Давеча лежал, я, Господи, с закрытыми глазами, и, боясь потревожить тебя своими молитвами, рассуждал сам с собою. Думал о страхе земном. Ведь, что боимся мы более всего, Господи. Потерять радость твою, почернеть душою, и, не успев вернуть эту радость и тебя в сердце свое, покинуть это тело. Тогда действительно страшно. Я не боюсь смерти в момент великого подъема от молитвы, не боюсь в труде и в случае. Доверяю тебе во всем, Господи, тебе виднее, когда сотворить эту душу и когда забрать ее. Но что делать, когда в разладе с собой, когда сомнения разрывают на кусочки. Когда увиденное заставляет сопереживать настолько, что душа наполняется грустью, а ведь вместе с тоской приходит и сомнение в бесконечной победе твоей. Страшно думать иногда, но знаю, что сомнения сказанные тебе будут прощены и развеяны. Получается, что на все воля твоя. И нет, получается ответственности нашей перед тобой, Господи. Свободны души наши от горести сомнения. И подумал я, что рабы мы твои, но ведь это и освобождает души наши от самого страшного, от раскаяния, от переживания неправильности содеянного. А так получается, что души наши подлинно свободны, ибо всю ответственность за деяния наши берешь ты на себя, любимый Господи. А жизнь в миру - это рост для души, получается. Разреши сомнения, Господи, ибо пришел сегодня человек к нам весь истерзанный и поведал о страданиях неслыханных, о которых и в писаниях не читывали и от отцов не слыхивали. Стало мне скорбно на душе, притихла радость и свет Твой. Поучается неверие, это. Прости меня, Господи. Спасибо тебе, Господи, за все! Благодарю тебя за все, Господи!
А дела то, совсем тревожные. Архип видел сегодня кого-то чужого на берегу.
Рассказывал, что человек был страшный, роста большого, остриженный и весь в лохмотьях. Смотрел, не моргая, глазами огромными, горящими. Архип еле ноги унес. Хоть и говорит, что чужак не приближался к нему.
К вечеру и Никитка прибежал, весь запыхавшись, с рукой окровавленной. Рассказал, что кто-то камнем в него кинулся, когда он хворост собирал. Да не попал сначала, и, пока Никитка оглядывался, совсем близко подбежал и в голову ему камень бросил. Никитка только руку и успел выставить. Человек был роста маленького, весь заросший. Никитка сказал, что человек это повизгивал и смеялся страшно, и лицо его было все черное от копоти. Никитка пустился на утек, а человек тот сначала было побежал за ним, да потом отстал быстро, может хромой был.
Нил выслушал эти рассказы и повелел всем братьям за стены зайти и затвориться.
Опустилась ночь. И они пришли.
Их было пять человек, в темноте мелькали их силуэты. Один из них было сразу на стену полез, но Нил прикрикнул на него и потряс над головой посохом и он ловко спрыгнул на землю, но не побежал, а еще долго стоял - руки в бока и задрав голову. Не ушел и когда зажгли факел на стене. Он стоял и жмурился с улыбкой, как на солнце, глядя на факел. Братия ушла молиться в храм. Бориска и еще трое мирских остались на стене наблюдать за разбойниками.
4.
Спасибо тебе, Господи, за те немногие испытания, что выпали мне за прошедшую ночь. Ведь не зря все Ты так устраиваешь, что видны все пороки души нашей свободной. Прости меня за то, что благость потерял, что страх заставил потерять ту радость, что дал ты мне, тот нектар, что лечит душу, приближая ее в любви к тебе. Откуда этот страх, Господи? Ведь понимаю я, что нечего бояться ни телу моему, ни душе моей, что все во власти твоей, и чтобы не случилось, чем бы не смутился я, не должен я в душе терять радость. Даже при самых страшных событиях и тем более видя страдания чужие, не вправе я их перекладывать на себя, ибо не ведомо мне стремление Твое, и отношения Твои с людьми этими, и знаю только, что все испытания ведут к очищению души. Что радость должна быть неизменна, блаженство и любовь неистребимы любыми событиями мирскими. Но прутику моему далеко до дуба. Всю ночь я не в силах был сдержать дрожь и очень опасался, что лихие люди запросто перелезут через невысокую ограду и причинят нам много страданий. Но все сегодня обошлось. Спасибо, тебе за то, что указываешь мне на болезни души моей, в милости своей, в заботе и любви бесконечной! Дай же мне сил и разуменья во всем видеть волю твою и поддаваться на искушение впасть в страх и уныние. Молитвой верну радость твою!
Почему они ушли не понятно. Разорили только кельи на северном берегу и, забрав рыбацкие лодки, ушли. Понятно, что не за рыбой отправились. Сети так и остались на берегу. Нил долго молился, и велел братьям делать тоже. Среди монахов прошла волна страха и уныния. Ворота еще долго были затворены. Хотя все и понимали, что отпор разбойникам дать некому. Похоже, что и Нил был в сомнении. И нуждался в совете как никогда. Из-за длившейся пятый год смуты, никаких известий от Церкви он не получал, и даже не представлял, что же действительно происходит. А происходило, похоже, до сель еще не случавшееся. Несчастья часто приходили в этот далекий край, но не в таком количестве. Нил молча ходил по двору монастыря, глядя себе под ноги. В полдень вернулся Архип и сказал, что видел, как разбойники покинули остров на двух лодках. Нил велел отворить ворота.
Заняться обычными делами не получалось. Хоть и ущерба от нашествия практически никакого не было, но произошедшее заставило отказаться от привычных занятий.
К вечеру Нил уединился с Архипом. Совещались они до глубокой ночи. А утром, Нил призвал к себе Бориску и Архипа и повелел им переправиться на северный берег и идти в село. Возобновить службу в церкви и во всем нести помощь и защиту сельчанам.
Бориска и Архип сели в уцелевшую лодку и в полдень, помолившись, отправились на тот берег.
5.
Господи, Господи, где благость твоя? Где радость твоя, где свет наполнявший душу мою, тихой радостью от того, что я просто живу. Куда делось это светлое переживание жизни, жизни в радости твоей, ощущение сопричастности к делам твоим, частью тебя? Осталась только тоска и печаль, я молюсь, но слова молитвы проходят мимо души моей, я думаю о тебе, а перед глазами стоят эти растерзанные, полусъеденные тела детей. Как такое свершается? Ведь, по-моему, лучше помереть от истощения. Чем сохранить жизнь через такие злодейства. Слаб, слаб я, Господи. Не могу вернуть благость, не могу молиться искренне. Страх, тоска и поражение в душе моей. Дай силы, Господи, дай разумения. Ведь не вернувши благости и радость в душу, а значит и веры в силу твою, нет возможности и помощь творить от имени твоего. Сомнение тяжелые, Господи. Нет радости на душе, значит не верно что-то, не так молюсь, не о том думаю. Дай силы! Аминь!
Пришли в село, а там и помогать-то некому. Все кто выжили, по лесам разбежались. Дома сожженные стоят, одна церковь возвышается, да и то разграблена. А около нее, остатки людей лежали. Да такие, что хоронить долго не могли - страшно подойти было.
Архип поднялся на колокольню и зазвонил в колокола. Никто не пришел.
На следующий день все повторилось. Архип через колокол призвал прихожан к молитве, но звон колокола вернулся одиноким эхом. По полудни Бориска еще раз обошел деревню.
Идя вдоль развалин домов, он громко читал молитву, и призывал всех, кто его слышит, выйти из убежищ. На вечерней молитве их было уже пятеро. Из леса вышла старушка, ведя за руки двух девочек лет пяти. Вид у всех их был полубезумный, речь не непонятная.
Бориска поделился с ними имеющимся у него запасом рыбы. Дети были в таком состоянии голода, что ели медленно как во сне, видимо даже не сознавая, что делают. Вскоре они стали громко плакать.
А утром, когда небо было особенно безмятежным из лесу вышли три мужика. Они медленно подошли к церкви и встали около.
Архип вышел к ним, они перекрестились и неуверенно зашли в церковь.
К утру следующего дня деревню вернулись все уцелевшие жители, все 15 человек.
Бориска умело управлялся с ранами, используя знания, полученные в монастыре, Архип ремонтировал разрушенные церковные постройки.
Через неделю в деревню опять наведались разбойники. Шаек было кругом полно. На это раз это были другие. Их было три человека, и видимо издали, глядя на разрушенную деревню, они переоценили свои силы.
Всех троих поймали.
6.
Не приходит облегчения. И в труде не забываюсь, и молитва проходит мимо сердца. Сегодня зло страшное случилось на глазах моих. Остановить не то, что не было сил, а было сомнение в правильности удержания этих людей. Крестьяне очень кротки и боязливы, опасаясь мести разбойников за сопротивление. У разбойников подход один - ночной поджог, чтобы другим неповадно было. Но если разбойники попадаются, то не известно, кто страшней в расправе. Вправе ли я горевать, вправе ли я тосковать и чернеть душою от окружающих меня несчастий? Знаю, что надо приложить усердие в молитве и размышлениях и вернуть благость душевную, вернуть! И когда радость не будет покидать меня, тогда Ты будешь со мною, тогда свершится радость и окружающим. Сколько раз я видел, как вдохновленный молитвой человек зажигал радость в сердцах очерствевших. Я знаю, что там, где радость и любовь, там ты, Господи!
Ото всех не убережешься. Похоже, лихих людей стало больше, чем честных и праведных.
Дважды крестьянам удавалось изловить лихих людей, и каждый раз вершить над ними расправу жуткую. Но потом лихие люди стали осторожней, и в результате оставшиеся в живых сельчане лежали связанные около церкви, ожидая своей участи. Хорошо Архипу, он уже, наверное, беседует с ангелами. И смерть хорошая, быстрая пришла к нему за добро его. Бориска же на легкую смерть не рассчитывал. Разбойники ходили вокруг пленников и громко обсуждали способы расправы.
Я молил тебя, Господи, о том, чтобы рост мой душевный шел своим чередом, я думал, что даже в этом поспешность не нужна и опасна. Теперь душа моя понимает, что и рост никакой души не нужен. Что бытие и есть молитва моя, и есть ответ на призыв Твой к радости и любви. Покойно мне, как никогда, Господи. Радость возвращается ко мне, чувство сопричастности с тобой, небывалой близости. Близится конец дней моих. Но нет горести, и нет жалости к себе и ко всем окружающим меня людям. Не есть ли самый грех горесть и уныние? Ничего не надо более, ведь есть ты, и будет дума моя прибывать в тебе вечно. И молитва моя не нужна более, тело мое, земля и небо есть молитва моя бессловесная. Спасибо тебе за все, Господи!
Почему такое бывает не понятно. Но Бориска и раньше подмечал, что люди беспокойной судьбы так просто не уходят из этого мира. Наверное, потому, что вершат в нем дела такие же люди беспокойной судьбы, и, чувствуя внутренне родство, не спешат лишать жизни себе подобных, может, рассчитывая на взаимность. И поводы случаются так часто. Вот только к себе Бориска это никогда не относил.
Когда его подобрали монахи и отнесли к Нилу, думали, что он ума лишился от пыток изощренных. Но осмотрев тело и не найдя следов глумления, решили, что он тронулся от увиденного и пережитого. А Бориска все время молчал и, глядя на всех, улыбался.
Через пару дней он стал отвечать на вопросы и улыбка ушла куда-то вглубь его существования, оставив еле заметные не проходящие следы в его вечно смеющихся глазах.
Под глубоким, серым бесконечно тяжелым осенним небом трудились подготовке к зиме огромные и маленькие деревья, сбрасывая листья и готовя убежища для бесчисленных тварей, копошащихся на земле и в ней. Редкие птицы кружились над куполами храма. Где-то недалеко от берега несколько монахов не спеша строили дорогу от монастыря к берегу острова. А холодные волны озера мелкими стайками набегали на берег, успокоившись и готовясь к зимнему сну. В тишине и покое.