Под промозглым ветром, мелкий снег залетал за воротник пальто и неприятно жег тело, в огромные не по размеру большие валенки, нападал уже целый сугроб. Протяжно завывая вместе с ветром, Надежда Крупская звала Ленина. Разглядеть ничего не возможно и Надежда всматривается в снежную мглу, дверь распахнулась, по избе гуляет ветер, поднимая скатерть, и нанося снег
- Где же он, мать его, пошел дров нарубить и как сгинул - Приговаривает она, а у самой в мыслях, лишь бы не задрал медведь Володеньку, лишь бы не замерз он ебалом в снегу.
Но вот слышны бубенцы троечки. И сквозь снег и метель проступает силуэт пьяного Ленина. Он пошатывается и по всему видно, как он доволен.
- Где ж ты пропадал, чертяка лысая?
- Не-е-е-е-е важ-ж-ж-жно.
- Опять у татар водки пил?
- На ма-хо-ро-чке.
- Оно и видно, что на махорочке, чего улыбаешься то?
- Эх, Надька!
- Чего Надька, когда ж ты, ирод, прекратишь деньги пропивать, водку на махорке, как коняга глыщишь, а ведь не мальчик уже.
- Жрать охота.
- Вот как жрать ты это знаешь, а кто дрова рубить нам будет?
Метель усилилась, Ленин храпел, уснув, не раздевшись, и Крупская стащила с него сапоги и тулуп. В печке плясали огоньки, снег залетевший в избу таял, оставляя лужицы, пахло перегаром и промокшей одеждой.
Надежда посмотрела на Ульянова и, хлопнув себя красной от мороза рукой по толстой ляжке, громко сказала.
- Пришла беда отворяй ворота, пропил таки часы, зараза!
Пушкин играет в снежки
Снег, отражая последние лучи утреннего солнца, искрился и сверкал. Осторожно отодвинув заснеженную еловую лапу, Александр Сергеевич крался сугробами, не забывая при том лепить в руках, уже и без того большой и плотный снежок. Несмотря на то, что баки его покрылись инеем, а одежда распахнулась, так что местами вылезало исподнее, красное его лицо, и блеск азарта в глазах выдавали радостное беспокойство. Вот он заслышал голоса, вот уже видно и зимний пикник. Поэт размахнулся и метко пустил снежок Арине Родионовне прямо в затылок. Старушка упала рылом в сугроб, а Пушкин, выскочив из ельника громким гоготом напугал друзей.
- Ах, ты сукин, ты сын, хрен тебе с маслом, а не вареники! - Потирая затылок, бурчала няня.
- Вечно вы Арина Родионовна недовольны, - Смеясь, ответил поэт и стал пинать сугроб, так чтобы снег летел в няню.
- Mon cherry, это уже чересчур, я чуть не опрокинулась кипятком, от ваших выходок, - Сдержанно произнесла Гончарова, - и что за вид, нет, это черт знает что такое, Alex.
- А вы Натали не лезьте-с. - Парировал Александр Сергеевич, щекоча еловой иголочкой ноздрю лошади.
Граф Толстой на зимней рыбалке
Ветер гнал мелкую снежную крупу по льду замерзшей реки. Снег залетал Льву Николаевичу в широкие ноздри и волосатые уши. Граф поочередно приподнимал ноги и гнусаво сквернословил.
- Вот и порыбачил...
Его густая, пышная, седая борода безнадежно вмерзла в лед.
Тем временем Граф, и вправду начинал замерзать, и воображению его представлялась картина тепла и уюта. Вот он жрет пирожки с требухой, а потом пишет в уютном кабинете два тома чего-нибудь подряд.
- Ну, уж если тебя ударили по одной щеке, изволь другую подставить.
С этими словами, Лев Николаевич стянул с себя варежки и, расстегнув тулуп, достал елдину.
Еще с секунду подумав, он возвел очи горе к небу и опустил хозяйство в прорубь. Его истошный крик всполошил ворон уснувших в березняке на той стороне реки.
Тургенев на охоте.
Снег бодро поскрипывал под валенками Иван Сергеевича. Зимний лес отзывался звуками. На сосенке клест с шумом наебывал шишку, серенький зайка громко драл кору.
- Вы бы, барин, остепенились, уже без счету медведей побудили за зиму, крестьяне дрова рубить боятся.
- А ты, Прошка, не говори чего не понимаешь, твое дело в берлогу залезть и медведю в жопу палкой тыкать.
- Эвона чего, давеча, Ерошка на охоту с вами ходил, да потапыча так палочкой по жопени раззадорил, что до сих пор кишки по лесу собрать не может.
- Угомонись ты, вон берлога, лезь в нее!
- Пощади, батюшка, детей моих сиротами оставить хочешь.
Тургенев, лишь пнул его под зад и молча указал стволом ружья на берлогу.
- Добро бы вы, барин, шкуры добывали, а то отстрелите яйца косолапому, да бежать.
Захлебываясь слезами говорил Прошка.
- Хоть в солдаты меня отдавайте, не полезу я в берлогу!
Иван Сергеевич сплюнул на снег и разрядил патрон крупной дробины Прошке в живот.
Медведь от выстрела выскочил из берлоги, но Тургенев никогда не промахивался и мохнатые яйца шлепнулись на белый снег. Радуясь удачной охоте, Иван Сергеевич быстро и не оглядываясь, побежал домой.
Менделеев смотрит в окно
- Ох-ох-хонечки-хо-хо, - приговаривал Дмитрий Иванович, с тоской поглядывая на заснеженный пейзаж в окно. Вечерело и по синему небу суетились вороны. Дверь отворилась с тяжелым скрипом и в кабинет вошла дочь.
- Вы бы папенька погуляли, что ли? В комнате от вас такой дух тяжелый.
Менделеев не оборачивался и продолжал охать и покачивать головой. Рядом с ученым стояла бутылка самогона.
- Вы, папенька, как сам не свой, с тех пор, как вам таблица приснилась, водку изобрели и ту не пьете.
- У-у-уйди, рожа.
- Ой, как не красиво, папенька вы бы в порядок себя привели, причесались, а то сидите, косматый, как леший смотреть на вас брезгую.
Менделеев ничего на это не ответил, только высморкался в руку и осушил грязную кружку.
- Вы папенька, не кушали бы столько спиртного перед ужином, а то к нам Блок придет, стишки читать.
- У-у, Любка, рожа!
Вспылил Дмитрий Иванович и с размаху бросил кружку в дочь, но промазал. Люба махнула рукой и вышла. Со двора послышался голос Блока.
- Что, Дмитрий Иванович опять нажрался?
Менделеев с трудом встал и, подняв кружку, снова сел к окну. Почти стемнело, и было слышно, как, приехавший Блок сечет кучера кнутиком.
- Ох-хо-хо, так и снится проклятая, так и снится, - Сказал Менделеев и снова налил.