Объяснять прошлое можно по разному. Можно как неожиданные повороты капризной судьбы. Можно как цепь своих ошибок - мол - сам дурак. Мир слишком многообразен, и человек (если он не бог) не имеет достаточной информации о ситуации в которой он находится.
Нравилась наука в академгородке - распределился во ВНИИЦветмет. О том, что отраслевая наука совсем не то, что академическая - не имел понятия. В сущности - это вообще не наука а технология.
Впрочем, судьба закручивать гайки на моей душе начала ещё весной 1973 года во время дипломирования. Руководитель Буждан оказался интеллигентным дураком знавшим прикладную математику. Отдельная тема - военка со своими самодурством и сборами под Бийском. Помню - я долго колебался, но всё же пошёл на собрание на военной кафедре посвященное предстоящим сборам.А Юрий Лазарев не пошёл. Полковник Барский (какая всё таки сволочь!) из-за этого лишил Лазарева диплома ( в тот год). А ведь Лазарев жил в бедной семье - бедней его, пожалуй, был только Николев.
Институт закончен. Обширной панорамой с далёким горизонтом, на бетонной полосе новокузнецкого аэропорта открылся новый этап жизни. Начало октября 1973 года, мама провожает меня в Усть-Каменогорск и остается одна. И я об этом абсолютно не думаю.
Среди пассажиров идущих по бетонному полю к самолёту встретил Куриленко.Она распределилась в Ташкент и летит этим рейсом. Наш АН-24 много проваливался в воздушные ямы.
Гостиница в Усть-Каменогорске такая же как у дома быта в Новокузнецке. Поселился без проблем - в советское время это удача. Суета обслуги и звонки в номер вызывали недоумение. Оказалось - прежний жилец номера - типичный командированный: в черном пиджаке и галстуке, уезжая, для чистки своих ботинок кремом использовал прикроватный коврик. Кастелянша почему то ожидала от него этой пакости. Вытащила коврик из под кровати и посмотрела на мои туфли. Но они были в дорожной пыли. Для меня действительно началась новая жизнь, и мир часто развёртывался неожиданными страницами, и я смотрел на них с недоумением. Вышел из гостиницы в незнакомый город. Вечер. Безлюдная улица образованная двухэтажными домами. Тёплый ветер метёт опавшие с тополей сухие листья и обрывки газет. Зашел в пустую забегаловку. Парень-казах в мятой белой куртке буфетчика принёс порцию мантов. Раньше их есть не приходилось и я смотрел на них с некоторым недоумением. Они оказались очень хороши и запомнились.
Утро. Окраина города. За оградой из красного кирпича штук шесть двухэтажных зданий казённого вида (из того же красного кирпича). Это и есть ВНИИЦветмет. Ограда примыкает к территории свинцово-цинкового завода с классической трубой из которой валят клубы белесого дыма.
В мрачном актовом зале института заводские люди читают доклады о заводских проблемах. Сижу придавленный той свиньёй, которую мне подложила жизнь. Академическая и отраслевая наука совершенно разные. В тот день, в том зале я погрузился и уперся в проблему освобождения от распределения. Оставаться здесь - значит затевать обмен квартир и перевозить сюда мать. Сейчас удивляюсь: простое решение - бросить ВНИИЦвемет и уехать домой, и устроиться там каким нибудь слесарем КИПА - мне в голову ни разу не пришло. Ну ладно - я тупой, но ни один знакомый в те времена не дал мне этот простой совет. Профсоюзный лидер - дама деловая и одинокая, лет 30, утешала меня в управленческом буфете: мол, привыкнешь и всё будет хорошо. Какой то мужик лет 30 - то ли комсомольский вожак предельного возраста, то ли партиец курирующий комсомол вылез откуда то из своей институтской щели и предложил лишить меня диплома за неуважение к распределению. Состоялось даже собрание. Я перед ним зашел в бухгалтерию и сдал 74 рубля подъемных в кассу чтобы не упрекали ими. Бухгалтершу помогшую сделать это до сих пор вспоминаю с благодарностью.
Начальник отдела - интеллигент из Ленинграда. Умён, хитёр, с круглыми черными глазами. Секретарша у него добродушная, весёлая баба лет 40. В комнате 6-7 столов. Слева от меня стол Шевченко. Она говорит и ведёт себя как молодая специалистка (неуверенно), живёт в общаге а на лицо ей лет 30. У той же стены стол жилистого энергичного мужика. Готовит диссертацию по подготовке шихты в виде таблеток (для свинцово-цинкового производства). Напротив парень из Осетии. Далее Толик разговорчивый и обаятельный, справа от меня невысокий умный с чувством юмора. Самый умный заходил к нам отдохнуть от написания отчета. Народ, в общем, приятный, но совсем не такой как в академическом институте.
Общага - двухэтажное деревянное здание. В комнате 4 койки. Аспирант - кореец живет где то в городе и в общаге появляется редко. Полтора месяца жил немец Ринер. Но ушел в запой и его выгнали с работы. Сохранял спокойное выражение лица и ясный взгляд будучи пьяным настолько что на ногах стоять не мог. Больше всего запомнился парень комиссованый из армии. У него твердые понятия и твердый характер. Отказ служить дался ему не легко. Мрачнел и не отвечал на вопросы по этой теме. На первую получку, в соответствии со своими понятиями, взял напрокат баян. И его деревенские наигрыши разносились по всей деревянной общаге.
Обедал в управленческом буфете. С трудом вспомнил, что завтракал в общаге - на первом этаже там был буфет. А городские столовые вообще не запомнились. Не ходил в них. Запомнилась тушенка. В Новокузнецке она давно исчезла из магазинов - а в Казахстане была и я брал её иногда на ужин. После работы часто совершал прогулки вдоль внешней стороны институтской ограды. Вдоль неё деревца с мелкими ранетками. Они спелые, мягкие, кисло-сладкие, я их с удовольствием ел дополняя буфетное питание.
Поздняя осень. Рабочий день кончается в сумерках. Тепло, редкий мелкий дождик. Стою на остановке. На мокром асфальте отблески от фар машин. На душе тихо и печально - устал от проблем в которые упёрся и которые не решаются. Возвращаться в надоевшую общагу не хочется, и чтобы отложить его сажусь на какой то неизвестный автобус и еду куда то в темноту, в неизвестность. Выхожу где то за городом, подождав некоторое время, с противоположной остановки возвращаюсь в город. На душе, вроде, легче. Обычное свойство общаги: на одной из коек в твоей комнате обитает полуночник. Когда тебе хочется спать - ему хочется танцев. Был такой и у меня (из Алма-аты ). К нему вечером приходили ещё двое, и они базарят до двенадцати - до часу ночи. И до ночи в комнате горит свет.
Хмурое холодное утро. С автовокзала направляюсь на месяц в командировку в Лениногорск. Со мной пожилой скромный казах из института. Места нам попались у передней двери и ноги за полтора часа езды сильно замерзли. Гостеприимная гостиница. В Лениногорске рудник и свинцово-цинковый завод, в нём опытный цех по переплавке старых аккумуляторов. Половину цеха занимает эстакада с большими, около трёх метров в диаметре котлами, некоторые заполнены жидким свинцом. Бортики котлов высотой всего 40 см от настила эстакады. Не дай бог спотыкнешся и свалишься в такой котёл. В день нашего приезда печь как раз остановили. Запомнился футеровщик яркой рабоче-пролетарской внешности - хоть картину пиши с него. Вечером к моему попутчику зашел подвыпивший коллега. Жаловался, что рабочие рудника не желают иметь дела с новой взрывчаткой которую он внедряет там. Попутчик приезжал лишь на два дня. После его отъезда я переселился в одиночный номер. Начали греть батареи. Ночные смены тихие - в цеху только бригада. Отработал вечернюю смену. У проходной завода конечная и не освещенная остановка автобуса, но рядом, за оградой завод со своими огнями. Подвыпивший парень из околозаводского жилья пришёл на остановку с китайским фонариком, ожидая автобус рассказал свой счастливый случай: как служа в армии, за границей встретил в порту ГДР своего брата тоже служившего, но во флоте. Сменщица по дежурству командированная из Алма-Аты боялась ходить по заводу в темноте и требовала сменять её пораньше - пока ещё не совсем темно. Запомнилась прогулка пешком до завода. Решил истратить там, в заводской столовой, какие то талоны за вредность. Солнечная сухая погода, тёплый ветер из пустыни Гоби переметает с места на место сухие кленовые листья. До завода оказалось далеко - шел не менее двух часов. Столовая оказалась грязная, еда приготовлена грубо и небрежно. Больше туда не заходил. Запомнилось чувство глубокой тревоги за мать после посещения почтампа - писем от неё не было уже больше месяца.
Забавные признаки большого города в маленьком. В частности стопки квадратных блинов в магазине, вероятно испеченных на каком то конвеере. В праздник на 7 ноября пришёл циклон с севера. В свете уличных фонарей густо и косо падает снег. Казалось бы слякоть, но нет - в атмосфере и во всём мире от этого ощущалась какая то бодрость и весёлость, какая то энергетика. Аккумуляторный лом хранился под открытым небом и забился снегом. В печи снег взрывается и под крышу цеха взвиваются три черных смерча. Бригадир Вагин - замечательная личность - стоит при этом спокойно, спиной к печи, в метре от неё. Другой бригадир так не может - от взрывов приседает - рефлексы. Однажды забрёл на рынок, у деда с длинной бородой купил солёных огурцов. Они мне очень запомнились - от столовской еды (что в гостинице) и от консервов был какой то голод на эти огурцы.
Одуревший от жары в номере и от сменной работы, однажды ушел на прогулку за город. Главная улица Лениногорска оказалась не длинной. За городом повернул направо решив взойти на холм. До него километра полтора - два. Под ним паслись две лошади. Меня они сразу заметили, вглядывались, пытаясь понять что я для них значу. У лошадей было трудное лето: спины и бока в шрамах. На вершине холма рос куст калины с ягодами. Зрелище красивых глянцевых, красных ягод меня потрясло. Так уж я был замотан своими проблемами связанными с распределением и так это было неожиданно, что запомнил эту прогулку на всю жизнь.
Оставшись одна мать окончательно разболелась, попала в больницу, ей дали инвалидность, я по этой справке получил из министерства освобождение от распределения, уволился и вернулся в Новокузнецк.
Закончился этот этап жизни через 4 месяца, в казённом коридоре первой горбольницы Новокузнецка, в конце января 1974 года. Я забирал от туда свою мать. Врач сообщила, что у неё рассеянный склероз - смертельный диагноз, что живут такие больные 10-20 лет. В первый раз мать парализовало в 1976 году а умерла она в 1991, прожив с диагнозом 17 лет.
На память о том этапе остался портрет Хемингуэя. Его я видел еще в Бийске: на сборах, однажды в воскресение ушли из леса в самоволку в город: Острогорский, я, Шепелев и Слава Карандюк. Но купил портрет в Усть-Каменогорске. Он сейчас висит у меня в кухне.