Если ты решил все-таки меня убить, убей меня всего, не оставляй меня получеловеком, как Мотька-самокат с соседней улицы, что остался без ног после шестидневной и передвигается, сидя на инвалидном кресле.
Господи!
Убивай меня всего, не оставляй жить с мервой душой, как у Давидки-мастера, что вернулся из Ливана, у которого во взгляде - смерть и отчаяние.
Господи!
Прости меня, что вчера поначалу я обрадовался, когда пуля попала в моего друга Руди, а не в меня... Я был рад, что умер он, а не я. Что я остаюсь жить.
Это уже потом, позже, я горевал по нему, а сначала радовался... Прости.
Господи!
И пусть мама будет такой же хлопотливо-веселой, когда я приеду домой в шабат, пусть не болеет, а отец не вздыхает тяжело, глядя, как она внезапно слабеет и падает в кресло.
... И пусть Яэль из соседнего подъезда улыбается только мне, когда я иду мимо ее окон.
...Но пуще всего прошу тебя, Господи, чтобы ты оставил меня в живых, мне рано умирать, я так хочу жить, мне еще так много нужно сделать...
Услышь меня, я постараюсь обязательно передать тебе свою просьбу - вот только приеду домой, пойду к Стене, помолюсь и передам тебе эту записку. Пожалуйста...
Аминь
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Рядом с бункером взорвался "град", этого мальчика ранило осколком. Он умер, не приходя в сознание. Когда сестры раздевали его и вынимали трубки из тела, я и нашла в кармане одежды листок оберточной бумаги, сложенный вчетверо.