Гоша Райзман служил поэтом в строительно-монтажной фирме "Карбон". Он должен был сочинять веселые стихи про фирму и посылать их в газеты, чтобы те их печатали. Но газеты не желали печатать Гошины стихи бесплатно, потому что это была реклама, а денег, чтобы заплатить газетам, у фирмы "Карбон" не было.
И Гоше тоже не платили, хотя он работал очень хорошо. Каждую неделю он сочинял по одному длинному стихотворению и еще по восемь небольших, а раз в месяц из-под его пера выходила целая поэма. И даже белые стихи Гоша мог бы выдумывать без труда, если бы они вдруг понадобились. Однако денег ему все равно не давали. Всем остальным работникам фирмы директор иногда вручал в конвертиках без марок по двести или даже по триста тысяч рублей "на поддержание семьи", но когда за своим конвертиком к директору подходил Гоша, то директор лишь разводил руками.
-- Ты пойми, -- говорил директор. -- Нет у нас денег на поэтов. Кругом кризис, и покупать стихи мы не можем.
-- Это хорошие стихи, -- говорил Гоша.
-- Да, ты молодец, -- кивал директор. -- Работаешь отлично. Мы повесим тебя на доску почета.
-- А рублей сто подкинуть?
Директор вздыхал.
-- Не могу. Мои рабочие меня съедят. Они целыми днями на холоде камни таскают, а я им за это -- копейки.
-- Может быть, -- говорил Гоша, -- вам поэт и не нужен?
-- Да как же это -- не нужен? Скажешь тоже! Очень даже нужен. Видишь, я как долго с тобой разговариваю? А был бы ты не нужен, секретарша бы тебя на порог не пустила. Нет-нет, ты наша гордость. Ни у одной строительной фирмы своего поэта нет, а у нас -- есть.
-- Я и сам тогда могу уволиться, -- говорил Гоша.
Директор снова вздыхал.
-- Можешь. И куда ты подашься? В издательствах за стихи тоже денег не платят.
-- Буду песни писать, про любовь.
-- Так тебя туда и пустили! -- директор хихикал и хлопал себя пухлой ладошкой по бедру. -- Там, брат, одни задницы торчат возле корыта, туда не пробиться. И потом, ты ведь не голубой?
-- В смысле?
-- Ну, ты девушек любишь?
Гоша рдел.
-- Вот видишь, -- заканчивал мысль директор. -- Нет места тебе нигде, кроме как у нас.
-- А что я имею -- у вас?
-- Во-первых, тут всегда можно попросить закурить. Во-вторых, у тебя есть стол, стул и бумага. А в-третьих, когда ты состаришься, тебе будут платить пенсию.
-- А если я влюблюсь? -- робко спрашивал Гоша. -- Мне будут нужны деньги.
-- Когда влюбишься, тогда будем думать. А сейчас иди, работай. Скоро обед.
И Гоша направлялся в свою каморку сочинять стихи. Он знал, что директор прав, и это большое везение -- служить поэтом в такой солидной фирме.
Так продолжалось пять лет. С денег убрали бесполезные нули, однако это ничего не изменило. Дела у фирмы шли то плохо, то хуже некуда, потом был момент, когда фирму вообще собирались закрывать, но вот однажды старый заместитель директора в новогоднюю ночь ушел за шампанским и его забрали в милицию, а уж там он почему-то умер. И тут вдруг черная полоса в жизни фирмы окончилась. Пришел новый энергичный заместитель, он предложил что-нибудь построить, и на самом деле построили, и это понравилось, и начали строить и строить, и появилась прибыль -- рабочие повеселели, а Гоше в комиссионном магазине за пятьдесят рублей купили солидную пишущую машинку "Ундервуд" еще дореволюционной сборки. У нее не было буквы "т", зато были буквы "ер" и "фита".
-- На, чувствуй себя Пушкиным! -- сказал директор и показал глазами на машинку. Поднимать тяжести ему запретили врачи, а то бы он, конечно, вручил машинку Гоше по-настоящему.
-- Спасибо, -- сказал Гоша, принимая на грудь три пуда пишущего металла. -- А как насчет сотни рублей?..
-- Что, уже влюбился?
-- Нет, но мне родители больше денег не дают.
-- Поэт должен быть голодным.
-- Я уже, -- сказал Гоша. -- А насчет одежды как?
-- И раздетым, -- добавил директор.
-- Понял, -- сказал Гоша, посмотрел на директорский компьютер "Пентиум" и пошел сочинять стихи. И печатать их на машинке.
И все бы продолжалось по-прежнему, если бы Гоша не влюбился. Она работала продавщицей в киоске, в котором Гоша каждое утро перед службой рассматривал пакетики с чипсами, сигареты и шоколадки. Ее звали Аней, и у нее была аккуратная подчеркнутая грудь и зеленые глаза.
-- Что вы тут все смотрите, а ничего не покупаете, -- однажды сказала она Гоше.
-- Гоша, -- сказал Гоша.
-- Идите отсюда.
И Гоша пошел к директору.
-- Все, я влюбился. Мне нужны деньги на цветы, а иначе я покончу с собой.
-- Боялся я этого, -- сказал директор. -- Ох, и боялся.
-- Ну так как?
-- А мы вот книжку с твоими стихами выпускаем. "Здесь будет город, а не сад" называется. Там фотографии домов, которые мы построили, и под каждой фотографией -- твое стихотворение. Будем дарить деловым партнерам.
-- Ага. А цветы?
-- Не хотел я этого, -- признался директор, -- но придется тебя уволить.
-- Почему?
-- Поэт -- это старомодно. Мы теперь прозаика наняли. Он сочинит про нашу фирму детектив. Меня хотят убить, а служба безопасности не дает.
-- Здорово, -- сказал Гоша. -- А вы знаете, вас теперь и правда хотят убить.
-- Не угрожай, -- директор высморкался. -- За это сейчас сажают. Иди лучше домой.
-- Я пойду и позвоню в налоговую полицию. Вас нужно как следует проверить.
-- Это шантаж?
-- Гражданская позиция.
-- Ладно. Ты можешь еще месяц сочинять стихи в своей каморке и взять орхидеи у моей секретарши. Ей сегодня подарили французы за то, что мы им посоветовали в наших домах квартиры не покупать. И нам неприятностей потом меньше с иностранцами, и им с жильем. Вот они и подарили орхидеи, аж девять штук.
-- А я все могу взять?
-- Не наглей. Три штуки тебе хватит.
-- Так четное же число останется?
-- Пусть. Я одну потом жене подарю.
Секретарша орхидеи отдавать не хотела. Но директор сказал ей приказ в громкоговоритель, и секретарша сдалась.
-- А еще кавалер, -- сказала она. -- Поэт.
-- Я влюбился, -- объяснил ей Гоша.
-- На чужих костях счастья не построишь.
-- А на чьих же еще? Если на своих строить -- это не счастье.
-- Ой, -- сказала Аня из амбразуры киоска. -- А мне еще никогда не дарили орхидей! Они такие дорогие...
-- Да уж, - сказал Гоша.
-- Вы меня извините, что я вас утром прогнала.
-- Я не сержусь.
-- Вы такой милый... Проводите меня домой?
Гоша проводил ее домой, и они прокрались на цыпочках мимо спящих родителей Ани в ее девичью комнату. Аня сразу разделась догола и стала раздевать Гошу, а Гоша читал стихи о прекрасной фирме "Карбон", потому что других у него не было. Потом они занимались любовью, и Гоша стал мужчиной.
Утром он долго сидел на кухне у Ани и курил, а когда туда зашел Анин отец в семейных трусах, то привстал и поздоровался.
-- Ага, -- ответил отец.
-- Я прошу руки вашей дочери, -- сказал Гоша.
-- Выпить нету? -- спросил отец.
- Нет.
-- Ну, хоть полтинник до получки...
Гоша цокнул.
-- У меня нет денег.
-- Ого, -- сказал отец. -- Тогда иди отсюда.
Домой Гоша пришел счастливый. Первый раз в жизни он решил прогулять службу. "Пусть увольняют к чертовой матери!" -- подумал он, мечтательно заваливаясь на диван.
Ведь из поэтов уволить невозможно, это состояние души, а не профессия, и потому-то всегда поэтов любят девушки, и берут с них не деньгами, а орхидеями.
Тут Гоша поднялся с дивана, сходил в туалет и, оттянув плвки, внимательно рассмотрел головку члена. "Только бы трипак не подцепить, -- подумал он, -- или что похуже". И он полил на головку зеленкой.
Поэты плохо разбираются в медицине, зато им принадлежит мир.