Аннотация: О том, как Призрак Оперы наводил порядок во вверенном ему здании.
Чтобы не мозолить глаза институтом, я уехал на время отпуска в Париж. Эрик предлагал мне пожить у него, но в его доме такая сырость, что я оказался. Пить там хорошо, но жить как-то не очень. Тогда благородство решила проявить Кристина и всучила мне ключи от своего дома на Елисейских полях. Ключи я взял и два дня жил нормально, а на третий день раздался звонок в дверь. Я открыл и узрел Франкенштейна с сумкой через плечо.
- Я тут поживу, - жизнерадостно сообщил он, - потому что мне в падлу в Сорбонну с Таити летать.
"В падлу" - это он с Крюгером пообщался, не удивляйтесь.
- Пошел вон! - машинально буркнул я и сделал попытку захлопнуть дверь, однако Виктор успел сунуть в дверной проем сумку.
- В чем дело?! - завопил он. - Мне Кристина разрешила. Только велела окна в доме намыть.
- Узнаю Кристину, - вздохнул я и посторонился. - Ладно, заходи.
Причина была вовсе не в разрешении хозяйки дома, а в том, что раз Виктор приехал работать, значит, торчать в доме будет мало.
Едва мы устроились перед телевизором, как явилась сама хозяйка, заявившая, что подписала контракт с Парижской Оперой на серию выступлений. Она конфисковала у онемевшего от возмущения Виктора кофе, уселась с "Музыкальным обозрением" в кресло и потребовала убавить звук. Звук я убавил, но подумал, что сейчас начнется цепная реакция.
Точно: через полчаса примчался запыхавшийся Эрик с тем же самым номером "Музыкального обозрения" и подсел к нам. Кроме журнала, с ним был еще коньяк. Телевизор передавал новости; дикторша Нина с выражением рассказывала об отпуске дона Рэбы, который тот проводит в Японии, в саду камней. Страшно интересно, поэтому никто не слушал.
- "Совместные гастроли Фредди Меркюри и Монсеррат Кабалье", - прочитала Кристина и отложила журнал. - Надо же, созрели! А впрочем, их тур можно описать переиначенной цитатой из песни: "Пускай вся Европа сочувствует нам: одна косметичка, и та пополам"!
Франкенштейн уронил рюмку.
В дверь снова постучали. На сей раз открывать пошла Кристина, а спустя полминуты мы примчались на ее вопль, причем я вытащил на всякий случай оружие. Честное слово, она орала так, словно снова увидела живой шкаф или Шарлоту фон Птичкард в роли Джульетты. На мой взгляд, ничего страшного в стоящих на пороге Фредди Крюгере и Джейсоне не было. Разве что гавайская рубашечка нашего завхоза.
- Поздравляю, Кристина, - сказал Эрик. - Ты побила свой собственный рекорд в "Царице Ночи". На пару децибел ты сегодня орала громче.
- Я спрашиваю, какого черта они тут делают! - объяснила дива нормальным голосом.
Фредди посмотрел на Джейсона.
- Ну... мы... это... - завел он привычное. - Того... самого... в отпуск.
Кристина взялась за сердце.
- Ни за что! - тихо, но твердо произнесла она. - Здесь приличный район! А вы идите в Арабский квартал!
- Между прочим, - встрял Эрик, с подозрением разглядывая Крюгера, - где ты нашел рубашку такой дикой расцветки?
- Так свитер сел после стирки, - пояснил Фредди, - а рубашку мне Валькар отдал.
- Господи, - в пространство произнес Франкенштейн.
Кристина застонала, очевидно, представив, как эти два дебила шли по Парижу.
- Долго мы будем стоять в прихожей? - не вытерпел я. - Дайте им ключи от подвала, пусть там живут.
Через полчаса все, наконец, устроилось. Мы снова сели перед телевизором, но ничего не смотрели, а Виктор хмуро произнес:
- У меня мрачные предчувствия.
Едва он так сказал, как снова раздался звонок в дверь. Эрик внятно выругался.
- Дарт, открой, - попросила Кристина и кровожадно добавила: - и набей там морды.
Морду я бить не стал - а вы бы стали использовать священника в качестве боксерской груши?! Вот и я, увидев отца Клода, вздохнул.
- А тебе что надо? - осведомился я у его высокопреподобия, смутно надеясь, что он передаст информацию и уйдет.
- Мне Виктор позвонил! - радостно разбил мои надежды Фролло. - У нас с ним, оказывается, накладка с лекциями у медиков, вот я и пришел - разобраться.
- Ах, Виктор! - вырвалось у меня, и я в красках представил Франкенштейна под гусеницей тяжелого танка, потом на боксерском ринге против Тайсона... потом я решил сказать Джейсону, что Виктор - его папа.
При виде священника мои друзья не выразили особой радости, а в глазах Кристины я ясно прочитал желание столкнуть архидьякона если не с колокольни Собора Богоматери, то хотя бы с высокого крыльца.
- Нет, если я помешал, то уйду, - вежливо сказал Фролло, но в этот момент в его сумке звякнули бутылки, причем могу поклясться, что сумку он встряхнул намеренно.
Эта зараза притащила с собой не что-нибудь, а "Курвуазье", поэтому даже Кристина подобрела. Примерно после третьей бутылки они разобрались с Виктором по поводу накладок, договорились, записали, кто, во сколько и в какой аудитории читает лекции, и приклеили бумажку скотчем к зеркалу (естественно, утром Фролло забыл ее забрать - как обычно). Вечер мы провели прилично, потом явилась соседка Кристины, Анжелика де Пейрак, и я сдуру ей дверь открыл... В общем, коньяк допивали без меня.
Поздним утром вернувшись из особняка Пейраков, я в прихожей наткнулся на разговаривающего по мобильнику Эрика. Он говорил с таким мрачным лицом, что я осведомился, не будет ли сегодня в Парижской Опере очередной разбитой люстры. Эрик завыл, и я поспешил заткнуться.
- Помаду с морды сотри, - отплатил он мне, закончив разговор, и пожелал: - чтоб тебя в следующий раз де Пейрак поймал!
- Если поймает, - деловито отозвалась из комнаты Кристина, - то хуже будет именно де Пейраку. Думаю, хромать он после этого станет на обе ноги.
- Если вообще выйдет из больницы, - закончил дискуссию Франкенштейн, спускаясь по лестнице в элегантном костюме. - Ну, я поехал в Сорбонну!
- Катись! - по обыкновению ласково проводил его Эрик и повернулся ко мне: - чем собираешься заниматься?
У меня имелись свои планы, но я осторожно спросил:
- А что?
- Подбросишь нас в Оперу? - появилась Кристина и сдала с потрохами своего драгоценного Призрака: - Эрика прав лишили за вождение в нетрезвом виде ("Гадюка", - прошептал за моей спиной Дестлер). А потом мы вместе пообедаем в ресторане.
Я заинтересовался:
- За ваш счет?
- Не наглей, - буркнул Дестлер, но Кристина махнула рукой.
Ехали на "Феррари" Эрика.
По пути выяснилось, что в Опере накопились дела, требующие разбирательств. Эрик сумрачно читал прибывшие по электронной почте файлы от директоров, Кристина вводила меня в курс событий. В общем, в Опере назревало производственное совещание. Мне захотелось присутствовать, потому что я ни разу не видел, как Эрик наводит порядок во вверенном ему здании. И я пошел.
Поскольку в Опере шла репетиция, Эрик не стал вытаскивать хормейстера, дирижера и балетмейстера в кабинет директоров, а наоборот - вытащил директоров в зал. Эрик знал, что не будет руководства - репетиции тоже не будет. Мы расселись в пятой ложе - кому не хватило места, принесли стулья из кабинета директоров.
- Итак, господа, - начал Эрик и вытащил блокнот, в котором всю дорогу делал пометки. - Начнем с оркестра. Мистер Арнольд, мы смирились с тем, что ваш оркестр прописался у нас в Опере, хотя на парижской афише название Лондонский Королевский Симфонический вызывает у новичков недоумение. До последнего времени я терпеливо сносил отсебятину, которую ваш оркестр выдавал за музыку Гуно, Мейербера, Вагнера и Чайковского. Но вчера... не отворачивайтесь, мистер Арнольд... пьяные виолончелисты на пари аккуратно в середине увертюры к "Пиковой даме" сыграли половину ирландского рождественского гимна под названием... - Эрик зашелестел листочками. - Ага! "The bells of Dublin". Я бы стерпел и это, но их поддержали скрипачи и доиграли гимн до конца! Какого х... черта?!
Дэвид Арнольд привстал, покосился вниз, где в оркестровой яме музыканты настраивали инструменты, и сказал:
- Я не виноват, что все виолончели, скрипки и альты - ирландцы по происхождению. Пьяный ирландский патриотизм хуже русского.
- Замечательно, - покивал Эрик, - значит, всех ирландцев в оркестре лишить премии. Господа директоры!
Он грохнул кулаком по барьеру ложи, так, что оркестр и распевавшийся хор затихли. Господин Ришар вздрогнул, толкнул локтем своего компаньона и проскрипел старческим голоском:
- По-моему, кто-то стучит...
Господин Моншармен выключил плеер и снял наушники. Эрик терпеливо повторил насчет ирландцев и премии. Директоры синхронно кивнули и уставились на своего хозяина испуганными глазами.
- Кстати, о русских, - Дестлер перевернул страницу в блокноте. - Из какой глубинки вы выкопали барабанщика? Ударника-стахановца? И как можно, играя на барабане, вообще не иметь чувства ритма?! (Дэвид Арнольд молчал, виновато потупившись) Откуда этот тип, Дэвид?!
Арнольд сунул Дестлеру папку с личным делом. Эрик брезгливо ее перелистал, поднял глаза и спросил:
- Что такое "Петрозаводская государственная филармония"? Где это?! Как этот диверсант проник в мою Оперу? Чтоб духу его здесь не было, Дэвид, вы меня поняли?!
Эрик треснул личным делом о барьер ложи. Закивал не только Арнольд, но и оба директора.
- Больше ни одного русского в оркестре! - Дестлер чудовищным усилием сдержался, чтобы не заорать. - С меня хватит вашего одессита Жоры Блюмштейна. Он же постоянно врет в четвертом такте... Кстати, ответьте мне, Дэвид, какого черта вы вообще его держите? Из любви к России или из мазохизма?
- Из жалости, - всхлипнул Арнольд. - Ему податься некуда.
- "Сирота" - медведю не аргумент! - отрезал Эрик. - Или он в ближайшее время научится нормально играть на своем тромбоне, или уедет обратно в Одессу врать в четвертом такте в подворотне на Дерибасовской! Понятно?
- Понятно, - покладисто отозвался дирижер. - Я пойду на репетицию?
- Сидите! - приказал Дестлер. - Тут кое-какие вопросы вас коснутся. Так, - он полистал блокнот, - теперь хор.
Дэвид Арнольд облегченно вздохнул, я кусал губы, чтобы не заржать, Кристина сидела со скучающим видом.
Эрик повернулся к хормейстеру.
- Итак, синьор Фаринелли, хор под вашим руководством не сделал особенных успехов. Они как выли, так и воют. Причем невпопад.
Фаринелли схватился за голову и пронзительно завопил на ломаном французском:
- Моя голова не мочь это выносить! Это есть шайка бандитов! Понабрали... - тут он добавил итальянское словцо и снова закончил на французском: - Это есть какое-то... уродское шоу... - он задумался на секунду, потом поправился: - нет, шоу уродов!
- Вас заранее предупреждали, - Эрик был невозмутим, как каменная горгулья с Собора Богоматери, - и что конкретно вы предприняли?
- Я?! Я не мочь предпринять!.. Какой... какая... как мочь предпринять, если хор меняться?! Постоянно меняться? Один голос поставишь... он ушель... тут же. Другой поставишь... опять ушель... - Фаринелли побагровел. - На эстрада ушель! Увольнять всех... к чертовой матерь! И меня!
- Я плакаль, - безмятежно заметил Дестлер. - Вам, синьор, мозги не отрезали? Память не ампутировали? Я говорил вам - не ставьте им голоса. Не вздумайте, иначе они все разбегутся. Добейтесь более-менее слаженного пения, и все.
Фаринелли неприятно засмеялся.
- О! Слаженной пение! Ха! - завопил он в своей неподражаемой манере (поморщившись, Моншармен опять нацепил наушники), - на репетиции половина... нет, треть! Треть от всего хора! А остальные за кулисами... - он задумался, подбирая слово. Потом просиял и выдал на весь зал: - ебьются!
Со сцены глубоким басом донеслось:
- А тебе завидно?
Плечи Кристины тряслись от смеха. Она отодвинулась подальше, чтобы ее не было видно. У Эрика было такое лицо, что я понял - сейчас он заржет. Он с минуту молчал, потом сдавленным голосом переспросил:
- Что они делают?
- Синьор имел в виду банальный мордобой, - хихикнув, пояснил Дэвид Арнольд. - Было тут пару раз, когда они моим оркестрантам в карты проиграли, а долг не отдали. Ну, и устроили... спарринг.
- О да! Спариваться! - радостно подхватил Фаринелли.
Эрик закашлялся. Кристина, давясь смехом, выскочила из ложи. Я почувствовал, что задыхаюсь.
- Вот-вот, - донесся со сцены тот же бас. - Кто про что, а кастрат про еб...ю.
- А ну, заткнулись там! - рявкнул Эрик, и я с удивлением узнал в его голосе собственные интонации. - Давно спецназ не вызывали? Устрою!
Хор приступил к прерванной распевке.
- Значит, насчет хора, - вернулся к своим записям Дестлер. - Мне бы не хотелось вызывать из России князя Юрия Голицына, который умеет работать с хором, поэтому спрашиваю вас, синьор Фаринелли, последний раз: вы будете продолжать работу?
- Да, попробовать... как это... ancora una volta... еще раз, - отозвался Фаринелли, видимо, погруженный в собственные проблемы, - если вы сказать мне, как вызвать спецназ.
- Консьержка знает, - увернулся от прямого ответа Эрик. - Да, еще раз узнаю про карточные игры, вызову экипаж "Звезды Смерти". Сами понимаете, они отметелят всех и каждого. Дарт, подтверди!
Я кивнул, не став уточнять, что половины здания тоже не будет, если мои молодцы как следует разгуляются.
- Далее, - достав "Паркер" с золотым пером, Дестлер вычеркнул несколько строчек в блокноте. - Насчет солистов. Мне звонили певицы Малибран и Даморо. Между прочим, - он обвел присутствующих сумрачным взглядом, - какой... нехороший человек дал им номер моего мобильника?.. Так вот, они наотрез отказались выступать с нашим хором, поскольку в прошлый раз Малибран в вырез платья сунули живую форель... Здесь нет ничего смешного, мистер Арнольд. А госпоже Даморо пришлось отбиваться сумочкой от какого-то назойливого хориста, который преследовал ее весь вечер и пытался проводить домой, хотя сам едва стоял на ногах.
- Привередливые, - сварливо заметил Фаринелли. - Почему другие мочь выступать с хором, а эти - нет?
- Вашу мать, - в пространство сказал Эрик. - С каких пор вы стали адвокатом хора?! Да, кстати! Все хочу спросить - когда прекратятся совместные распития спиртных напитков хора и оркестра во время репетиций и выступлений? Дэвид, кто из ваших проносит выпивку в зал? Не смотрите на меня честными глазами, Дэвид, я знаю, что это оркестранты!
Арнольд в смущении ковырял пальцем обивку кресла. Эрик снова хлопнул личным делом барабанщика о барьер ложи.
- НУ?! - грозно спросил он.
- Виолончели, - вздрогнув, признался дирижер.
- Опять ваша ирландская мафия?! - завыл Дестлер: резервы его спокойствия исчерпались. - Еще раз засветятся, и выгоню к чертовой матери! Будут всю жизнь в Петрозаводской государственной филармонии играть! Или в Воронежской опере!
Он так ахнул несчастной папкой о барьер, что бумаги разлетелись по залу. Эрик швырнул туда же корочки и снова открыл блокнот.
- Далее о подтанц... о балете, - поправился он.
Мадам Жири, за все время не проронившая ни слова, но успевавшая следить и за репетицией своих девочек, и за ходом прений, величественно повернулась.
- Мадам, со всем уважением к проделанной вами работе, - начал Дестлер, - хочу сказать, что недостатки имеются. Например, - он снова перевернул листок, - когда девочки перестанут приглашать на балет своих ухажеров из Арабского квартала? Добро бы на репетиции, а то догадались позвать этих арабов на премьеру, причем на ту, которая транслировалась по галактическому телевидению! В антракте нашей уважаемой дирекции звонила, наверное, вся Солнечная Система и чуть не оборвали телефоны, поскольку арабские... искусствоведы комментировали балет в следующих выражениях и оч-чень громко: "Ахмэт, па-че-му лэбедь нэ в шальварах?" - "Нэ знаю, Асланбек, но они и без чадры!" - "Вай, Аллах!! Рожи бес-стыжие! Ваххабитов на вас нэту!" - "Зачем ваххабиты, дарагой? Ты смат-ри, как моя крутится! Бисмилля, Аллах Акбар!"
Эрик кашлянул и посмотрел на мадам Жири. Та пожала плечами и голосом герцогини произнесла:
- Девочки предупреждены. Больше такого не повторится.
- Поверю, - кивнул Дестлер. - Теперь по поводу двух каракатиц, которые при выходе из фуэте влетели - одна в декорации, другая - в хор.
- Хор был доволен, - не утерпев, вставил Дэвид Арнольд.
- А декораторы почему-то не очень! - гаркнул Эрик и посмотрел на мадам Жири.
Та протягивала ему какие-то бумаги.
- Что это? - с подозрением осведомился Дестлер.
- Приказ об увольнении в связи с профессиональной непригодностью, - спокойно пояснила мадам Жири.
- Отлично! - впервые уронил слово похвалы Эрик. - Оперативно работаете! Разбудите директоров, пусть подпишут. И позвоните в "Мулен Руж", чтобы там не вздумали принять на работу этих двух косиножек!
- Уже, - сказала мадам Жири и треснула стеком по стене над ухом Ришара. Тот дернулся, захлопал глазами и опять испуганно проскрипел:
- По-моему, кто-то стучит...
- Парк гериатрического периода, - устало проговорил Эрик.
Подписанные бумаги мадам Жири аккуратно уложила в красивую папку с фирменным логотипом и серебряным тиснением "L'Opera de Paris" и повернулась к Дэвиду Арнольду:
- У меня к вам есть вопрос, Дэвид. Почему на позавчерашнем спектакле ваши уважаемые оркестранты постоянно сбивались с такта и сбивали моих девочек?!
- А-а-а, - начал было заикаться Арнольд, но быстро пришел в себя: - А! Так это тот ненормальный барабанщик из России, которого мы увольняем сегодняшним днем! Не беспокойтесь, мадам, это было в первый и последний раз!
- Не первый! - строго проговорила мадам Жири.
- Да и не последний, я думаю, - подхватил Эрик. - Зарубите себе на носу: с завтрашнего дня здесь поет Кристина. И я буду в Париже. Так что свои фокусы откладываем на неопределенный срок.
Все закивали. Моншармен выключил плеер.
- Все свободны, кроме господ директоров, - объявил Дестлер, когда же все радостно вышли, добавил: - с вами, господа, я поговорю отдельно, - он вдохнул и без перехода рявкнул: - КАКОГО ЧЕРТА?!
Даже я вздрогнул. В глазах директоров появилось осмысленное выражение, а лица просветлели.
- В чем, собственно, дело? - робко спросил Моншармен.
- У вас патология? - ласково спросил Эрик. - Вы совсем помешались на своем мусоре?
- На металлоломе, - машинально поправил Ришар. - А что случилось?
- Ничего, если не считать звонков из префектуры, мэрии и от господина Эйфеля, - сказал Дестлер. - Все они сводились к одному: два старичка в камуфляжных куртках и с миноискателями два дня шарились по Парижу, а потом попытались выломать опору Эйфелевой башни. Сколько можно! Вы восьмой раз пытаетесь выломать эту опору! Лечите склероз, в конце концов, или я по знакомству сдам вас в лечебницу Сальпетриер! На металлолом их тянет!
...В ресторане, между первым и вторым, я не выдержал и спросил:
- У тебя в Опере действительно бардак или ты преувеличиваешь?
- Это профилактические меры, - пояснил Эрик, переглянувшись с Кристиной, - чтобы не слишком наглели. Было бы все плохо, никто бы в Оперу не ходил, а так каждый вечер аншлаг. Единственное, что меня беспокоит - это хор.
Кристина отмахнулась.
- Наш хор, - сказала она, - можно исправить исключительно автоматной очередью, другого способа не вижу.
Пообедав, мы вернулись домой.
Когда мы выходили из машины, то я от удивления чуть не навернулся: в доме Кристины мыли окна. Надраивали качественно, так, что вымытая часть сияла на солнце. Приглядевшись, я увидел Франкенштейна и Крюгера с тряпками в руках. Безропотный Джейсон перетаскивал стремянки с ними вместе.
На это зрелище сползлись поглазеть многие обитатели Елисейских полей. Я узнал графа Монте-Кристо, графиню Маго д'Артуа с морским биноклем в руках, Екатерину Медичи с внуками, Гуччо Бальони с женой и приемным сыном и еще кое-кого.
- Ну что за хрень, - устало сказала Кристина, - говорила же этим полудуркам, чтобы не светились.
Франкенштейн, заметив хозяйку дома, радостно замахал тряпкой и заорал:
- Мы решили пока отработать проживание!
Кристина закатила глаза.
- Как и не уезжали из института, - хмуро резюмировал Эрик.
- Давай скажем Джейсону, что Виктор - его папа, - предложил я свой план сладостной мести.
- Обязательно, - в один голос сказали Эрик с Кристиной.