При тусклом свете лампочки сидит женщина. У её отёкших ног громоздятся книги. На столе сверкают разноцветным стеклом флаконы и колбы, расставленные в несколько рядов, пестреют ворохом осенних листьев лоскуты бумаги. Часто обращаясь к чашке с крепко заваренным чаем, женщина задумывается, рассматривает очередную обложку. Послюнявив кончик пухлого пальца, она, подцепив, переворачивает бумагу серой стороной, проводит кисточкой - шлепок - и коричневый, красный, зелёный... квадрат вклеен в белый форзац книги. И вот уже жёлтая капля из поднятого женщиной флакона расплывается тёмным пятном на его фоне, источает запах...
Три часа ночи. Капли дождя постукивают по жестяному карнизу, дробятся пунктирами и восклицательными знаками, коснувшись стекла. В такую погоду хочется спать. Зевая обветренным ртом, женщина перевязывает бечевой книги. Стопки укладывает в объёмные сумки - поэзию в розовую, прозу - в голубую.
Затем в её руках стрекочет механический будильник, опустивший тонкую стрелку на цифру шесть...
Шесть часов утра. Сна как будто не было, а на одутловатом лице след от подушки, в ногах тяжесть. Надо идти. Она легонько тормошит за плечо внука:
- Пора, - говорит коротко потирающему сонные глаза худенькому мальчику лет семи-восьми.
- Я спать хочу, - ноет он, - ты сумасшедшая. Никуда я с тобой не поеду. Это никому не нужно! - сопротивляясь, ребёнок обмякает телом, когда женщина застёгивает пуговицы линялой рубашки.
Скорый завтрак на двоих. Забытый с вечера на столе сыр с затвердевшей жёлтой корочкой, с каплями влаги. По рассеянности оказавшаяся в холодильнике булка...
Влажный воздух завис разбавленным молоком над серым с утра городом. В потёртом кожаном плаще женщина бредёт к вокзалу. Шаг в шаг ступает за ней ребёнок, ёжится. Дребезжат на асфальте пластиковые колёса их тележки, подхватывают прелые листья, омываются в тёмных лужах.
Вокзал. Платформа. Вагон электрички. Женщина, облокотившись на деревянные рейки сиденья, дремлет, дремлет чутко. Её белёсые у основания, неумело накрашенные ресницы подрагивают мохнатыми чёрными кончиками с дешёвой тушью. Изредка она осматривается глазами с красными прожилками сосудов, поправляет сумки, так, будто удивляется их целости. Мальчик спит, подложив под голову испачканную шоколадом руку. Пассажиры, подсев к ним, через некоторое время встают и, слегка покачиваясь от ряда к ряду, переходят на другие освободившиеся места, кривят лица.
Стены и потолки электрички расписаны русской вязью. У окна нарисованный книжник с лубками приглашает торговый и праздный люд к лотку. Редкий пассажир, задрав голову, читает, усмехается причудливости и несуразности фраз, дополненных неприличными анекдотами.
Бологое. Женщина выходит на оживлённую платформу вокзала, толкает впереди тележку, в которой, как два куля, две сумки - розовая и голубая. Ребёнок покорно держится рядом.
Нежданными гостями они появляется в подъезде. Оказавшись на верхнем этаже, женщина нажимает на кнопки звонков.
- Я не цыганка. У меня академические издания и средства от тараканов, - улыбаясь и поправляя очки, говорит она жильцам. Смущённый вниманием ребёнок опускает низко голову.
- А у нас тараканов нет, - просунув над дверной цепочкой длинный нос, бойко даёт отпор пенсионерка. - Вывелись все от мобильных телефонов.
- Телефоны здесь ни причём - модифицированные продукты изгоняют тараканов. Но... это очень плохо, если вы пользуетесь старыми моделями телефонов, - тоном правильной учительницы выказывает недовольство женщина. - В нашем институте проводили исследования, изучали влияние волн на организм. И наш уважаемый академик разработал фон, поглощающий вредное излучение. Вы же не хотите, чтобы ваша квартира превратилась в склеп? - она делает многозначительную паузу. - Какой у вас телефон?
- Эрикссон, - с гордостью произносит пенсионерка. - Мне внук подарил. "Бери, - говорит, - бабка, эту рухлядь. Пусть она у тебя валяется".
- Сони Эрикссон... Сони Эриксон, - женщина роется в розовой сумке, выкладывает на расстеленную клеёнку сборники стихов в зеркальных обложках, бормочет: - Цветаева - под Сименс, Брюсов - под Моторолу... - Ах, вот же! Нашла! - тяжело поднимается с колен, протягивает пенсионерке том Блока. - Под вашу модель подойдёт именно вот эта книга. Обложка сделана из поглотителя. Нужно ежедневно класть на неё телефон.
- Да не надо мне твоих книг. Я со школы стихов не читала, - звенит цепочкой, собираясь захлопнуть дверь пенсионерка. - И не вешай мне лапшу на уши про излучение!
Женщина успевает вставить в сужающуюся щель книгу.
- Постой, постой, - проявляет интерес пенсионерка, шелестит страницами. - Запах знакомый, - её лицо светлеет от воспоминаний.
- Ну да! Специально для вас книга пропитана "Красной Москвой". Сейчас вы нигде не найдёте этот аромат. Подумайте только, какая польза от этой книги! Даже три пользы: поглощение волн, дезодорация помещения и...- мнётся женщина, - не знаю, как сказать, но стихи действительно хорошие: "Девушка пела в церковном хоре..." - поправляя нательный крест, декламирует женщина.
Пенсионерка прижимает коричневатой рукой книгу к груди, а другой перебирает в кармане фланелевого халата. Нижняя челюсть её слегка подрагивает так, будто во рту жвачка.
- Так ты при церкви работаешь? - перебивает женщину пенсионерка. - Так бы и сказала! Только книжку твою я куплю из-за "Красной Москвы", я эти духи лет тридцать не видела. Как понюхала сейчас, так молодость вспомнила, деньки золотые, Ванюшу своего...
Получив деньги, женщина с ребёнком спускается на нижний этаж:
- Я не цыганка. У меня академические издания начала века.
- Спасибо - не читаем! - усмехаясь, отвечает ей молодая хозяйка.
Уловив запах приготовляемого обеда, женщина вытаскивает из сумки кулинарную книгу.
- Купите, не пожалеете.
- Это вчерашний день. Неужели вы думаете, что я стану вручную готовить? Не нужны мне ваши рецепты.
- Постойте! Понюхайте книгу. Она поглощает неприятные запахи - ноу-хау. Ухода не требует, - сообщает женщина и продолжает убеждать...
Сумки легчают. Из подъезда в подъезд, из офиса в колледж, из салона на стоянку - идёт женщина с ребёнком, толкает перед собой тележку.
- У вас в доме есть моль? - спрашивает она вахтёршу в самосвязанной шерстяной кофте. - Купите Достоевского с лавандовой пропиткой... Это натуральный продукт, с натуральным запахом... не пожалеете, - назойливо трещит на ухо.
- Бабушка, она не купит. У неё один гламур в голове и ноль воображения, - в какой-то момент ребёнок одёргивает женщину, но она не слышит тихого голоса: доказывает, спорит, и даже интересуется узорами...
- О! у вас шикарный кот! - восхищается женщина, оказавшись перед открытой дверью. - И, должно быть, этот пушистик точит когти о диван?.. Купите Вересаева с запахом лимона.
- Думаете, поможет? У меня аллергия на химию.
- Ещё бы! Сейчас каждый второй астматик. У меня всё натуральное. Всё! - подчёркивает она. - Посмотрите, как ему не нравится запах, - тычет в голубоглазую морду сиамца книгой.- Котов раздражает запах цитрусовых... Держите теперь Вересаева под диваном. А Гоголь приучит котика ходить в лоток... Книга в квартире - всегда эстетично!
- Бабушка, кому ты продала Гоголя?! - спускаясь на этаж, выказывает недовольство ребёнок. - Она же клуша с двумя силиконовыми извилинами в губах!
- Нельзя так! Я верю, что когда-нибудь эта девушка будет валяться на диване и от скуки поднимет с пола книгу, станет читать.
- Какая же ты глупая! У всех сейчас читалки есть с электронными текстами: хочешь Гоголя, хочешь - не Гоголя выбирай, развлекайся и отдыхай.
Женщина не спорит, молчит.
- На вас лица нет, - участливо качает она головой очередному хозяину квартиры. - У меня есть средство с запахом валерианы... Именно этот запах настраивает на положительный лад, успокаивает... Валериану ни в коем случае нельзя принимать внутрь, она только для релаксации! В аптеках её теперь не найти, но я знаю сам корень...
- Это от недосыпания, - признаётся хозяин - посеревший от времени дед, который, судя по множеству наколок, большую часть жизни провёл в тюрьме. - Каждую ночь мучаюсь, снотворное не помогает. Натворил я в молодости дел - тошно вспоминать!
- У меня есть замечательное средство! Вот, - она протягивает жёлтую брошюру с материалами Пленума ЦК и тоном врача рекомендует читать перед сном.
Легкая тележка подпрыгивает на неровном асфальте. Книги проданы.
Опять электричка и дрёма, кухня и ссохшийся сыр...
- Ты смешная, бабушка, - размешивая чай, говорит ребёнок. - Ты никак не можешь понять, что твои книги никому не нужны на самом деле. И я не понимаю, зачем их вообще писали?
- Думаю, они нужны. Знаешь, когда-то давно человек написал первую книгу о Боге. Эта книга несла смысл и прозрение, воодушевляла и помогала в трудные минуты. Потом другие люди писали книги, и каждый из них пытался написать лучше, честнее...
- О Боге?
- Нет, не всегда. Чаще писали о себе, о своём опыте... писали и продавали, пока не закрыли последний книжный магазин, - рассуждает она, отвернувшись к окну, за которым, кружась в свете фонаря, оседают на грязь белые снежинки, тают - упорное небо укрывает землю. - Я люблю старые книги, в них остались мои подчёркивания. Иногда я нахожу в них старые фотографии и сухие цветы... и возвращаюсь в прошлое. Мне кажется, книги имеют особый запах, несут энергию. Может быть, я сложно рассказываю и тебе не понять?
"Книги должны развлекать одиноких. Они не для запаха, - нечто поняв и усвоив за трудный день, бормочет ребёнок в полусне, когда женщина переносит его в постель, - А читалки я тоже люблю... только в них нельзя подрисовать усы и шляпу какому-нибудь важному дядьке. А если подрисуешь, то об этом узнают все и отругают. И тебя я люблю, бабушка".
Глубокая ночь. Переплетная крышка и тетрадь, корешок передний и корешок верхний, форзац и отстав, слизура, каптал, ляссе, суперобложка, футляр ... на столе. Чудачка опускает кисточку в клей...