"Философы чертовы! - размышлял Дан торопливо перебирая шаги и пиная грубо снег, - Неужели все только и думают о возвышенном, об идеальной семье, о жизни? Один я дурак, выходит, думаю о... - он тут же прервал эту нить мыслей, понимая, что она ведет его, словно заплутавшего дитя, в лесу своих сухих и ломких суждений, (как ему казалось), из привычной темноты в свет и у него не было ни малейшего желания стоят абсолютно беззащитным перед совершенным желанием Весты. Дану, уже уязвленному, ничего не оставалось делать, кроме как нагрубить:
- ... О бабах всяких! - недовольно вырвалось у него вслух.
Никто этого не услышал, однако Дан огляделся по сторонам и чем больше он старался делать не подозрительный вид, тем меньше у него это получалось. Для полного вида психопата ему не хватало лишь кругов под глазами. Не смотря на хроническое недосыпание, в последнее время, он выглядел свежим, хоть и помятым, и на лице никак не отражалось болезненность, которую Дан ощущал в теле практически постоянно.
Успокаивая себя и выдыхая морозный воздух Дан приходил в свое тело стараясь не углубляться в мысли. Ему, поверхностное ощущение мира помогало сохранять спокойствие, если же, как было в начале его странности, он не реабилитируется в настоящее, то застряв в своей голове, в анализе прошлого и формировании выдуманного будущего, Дан становился сам не свой. Машинальные движения, действия, долго могли сохранять на плаву его существование в стенах комнаты и не более, а если что-то, или кто-то, нарушал границы его мозга, ненастоящего, (в котором он исправлял ошибки, неправильные ответы кому-либо, или слова, извинялся), а именно: стук соседей, звонок в дверь или на телефон, он тут же, слетая с катушек и швыряя все вокруг, с бешеными глазами запросто мог кинутся на кого угодно и что угодно. Приходил в себя Дан только ощутив сильную боль ударившись частью тела о что-либо, или упади со шкафа книга, (дверцу которого, он будто швырнет злясь, что она не закрыта была, а не закрыта, потому что его отвлек звонок когда он брал от туда вещь). Если же приступ случался в людном месте, то тут он ругался с продавцом, или прохожим, который не аккуратно обратится к нему, или залениться чем-либо, и этот скандал вызволял его своими резкими звуками из собственной головы. В эти моменты Дан походил на голодную собаку жрущую мясистую кость, которая оскалившись может покусать даже любимого хозяина, случайно задевшего пса. По этому, всякий раз Дан напоминал себе, где он находится, что вокруг него происходит и почему он делает то, что делает. Это, своего рода тренировка, которая позволяла Дану не атрофироваться осознанию пребывания в реальности, в настоящем.
Конечно же, на улице, вероятность приступа была сведена к минимум, однако все равно, стоило быть на чеку.
И не смотря на все нежелание вспоминать её имя, её образ одолевал сознание Дана. Веста! Кем она стала для него за это время? - спрашивал себя он. - И кем он стал для неё? Не миновать при этих мыслях, режущей по легким, изнутри, боли и не разберешь, то ли это морозный воздух, то ли душевные муки. Что это вообще за дела такие? - ругая себя, Дан пнул сугроб образованный дворником, - который ни свет-ни зоря встал, чтоб отчистить тротуар, - а снежинки разлетелись по воздуха и пустившись по ветру ударили грубияна в лицо. Это взбодрило Дана и он продолжил пинать небольшие холмики снега до самого общежития, между тем думая: то о профессоре, замечательном человеке и том, что для не было б зазорным вот так вот пинать снег; то о Весте и о её действиях, и что она бы пинала снег, который сыпал бы ему в лицо, а он бы делал то же самое и снег бы сыпал ей в лицо и было бы все это весело; то о теме работы своей "идеальная..."; то, перемешав все, Дан ощущал себя словно под наркозом, или наркотических опьянением, что вполне можно было оправдать учитывая и его действия, и мысли.
Не заметно путь к общежитию подходил к концу и невозможно было не заметить растущее столпотворение у здания. Только сейчас Дан обратил внимание на горький воздух витающий повсюду. Это был запах дыма. Подняв голову к верху он уже увидел этот дым клубами поднимающийся к небу. Рой людских голосов словно пчелиный и ситуация напоминало разорение улья, где пчелы спасаясь и возмущаясь покидают жилище.
На секунду, сердце Дана дало сбой, и будто под напряжением в двести двадцать сжалось в груди, но тут же напряжение спало с утешительной мыслью: "Фух! Хорошо, что это не мой корпус горит." Отлегло. Однако, не на долго, так как это был корпус женского общежития, то есть тот самый, где живет Веста. Новое чувство наполнено его и это уже не был удар током.
Он быстро оглядывал окружающих в надежде найти её, но не находил. Пробираясь в глубь Дан встретил одну из подруг Весты, чье имя он не знал.
- Привет. - твердо начал Дан, на что девушка ответила тревожным и даже жалобным "привет". - А где Веста?
- Я не знаю. - будто скуля как щенок говорила она, у неё, всегда был такой голос, но сейчас он отличался девичьим страхом, когда вот-вот и заплачет.
- А где она? - продолжал допытываться Дан, стараясь держать её в своем внимании, потому что она, то и дело смотрела на верх, на пожар, на дым и не могла сосредоточить свои мысли.
Девушка была одета для улицы, в отличие от некоторых, которые стояли в халатах и тапочках.
- Ты видела её? Она была с тобой?
- Нет, нет.... Я не помню. Я уходила... Ушла... Она оставалась, там, - и девушка указала на третий этаж, от куда и вываливался щедро дым. Она прослезилась и Дану пришлось оставить её в покое.
Не долго рыская между людей, Дан заключил, что Веса может быть еще там, у себя в комнате. Он видел, что некоторые ещё выбегают из здания, а приближение пожарной помощи не слышно.
Дан в мгновение вытащил шарф из-за пазухи и набрав в него снега вбежал внутрь. Еще несколько людей встретились ему в коридоре посмотревшие на него как на психопата, но задавать вопросов было некогда. Здание словно накалялось и приближаясь к нужному этажу, забегая вверх по лестнице, создавалось впечатление, что приближаешься к аду, причем бежишь не в низ, как предполагается в аду, а вверх. Красные оттенки, как от костра в ночном лесу, разбрасывали свои красные тени по глянцевым стенам, окрашенным в синий цвет, отражающие стихию по второй этаж.
Все тело смельчака покалывало от перевозбуждения и адреналина, а ноги как пружины перескакивали по три, а то и по четыре ступени. Ни единой мысли в голове, ни единого страха, ни единого сомнение. Частая уверенность. Дан чувствовал себя более, чем когда либо и это состояние заставляло его зрачки расширится, как они расширяются при употреблении сильнодействующего наркотика, от которого мозг взрывается, что называется. Он ощущал себя блестящим, чистым, сильным, смелым, наполненным, счастливым! И это без веских умозаключений и тяжелых дум, без причащения и раскаяния, без образования и диплома, без каких либо доказательств, даже самому себе. Счастливая, самодостаточная личность.
Дан дышал глубоко и быстро, и казалось, он готов был захлебнутся этим дымом, лишь бы не сворачивать с пути. Обмотав по пути рот и нос, через затылок, влажным шарфом, он обеспечил себе чистый воздух.
Третий этаж.
Оказавшись в коридоре нужного этажа, та картина, которая открылись перед Даном, сразу же, как искра от кремня, зажгла воспоминание о приключившейся с ним ситуацией, о сне который ему привиделся тогда и, о сопутствующем лунатизму, когда была опасность быть высменянным за то, что находился здесь в нижнем белье. Стены и потолок были покрыты пламенем и безмятежное движение языков походило на безмятежность слегка покачивавшегося моря во время штиля. (Это так же было похоже на текущую лаву по склонам вулканической горы, как во сне Дана.) Страшный треск и хлопки, как от разрывающихся питард, вот что нарушало эту убаюкивающую картину, на которую действительно, не при данных обстоятельствах, можно было бы смотреть если не вечно, то очень долго.
Но тогда, во сне, Дан ничего не ощущал физически. Однако теперь, подойдя на метр в глубь коридора, находясь на том месте куда огонь еще не распространился, его жгла только тень, если можно так сказать, от осязаемого и реально пламени, до которого он еще не добрался. Это пламя произвело обратный эффект на Дана и, словно обдав его ледяной водой, охладила пыл смельчака.
Теперь приходилось двигаться аккуратнее, чтоб, ненароком, не задеть пламя. Дан ощущал жестокую жажду, его тело кипело и как свистящий чайник выталкивает из себя влагу, так, что крышка подымается, то же происходило и с Даном, состоящим на восемьдесят процентов из воды.
"Нет-нет-нет... - вертелось в его голове. - Надо идти вперед!" Все же, его решительность, поразила его самого придав силы и храбрости. Дальше он двигался пригнувшись до уровня пояса, чтоб как-то укрыться от дыма. Дышал Дан очень часто и коротко, иначе, как ему казалось, легкие сожжет, даже через самодельный респиратор.
Радует одно - больше не придется видеть эти старые, уродливые обои и краску отвратительного цвета. Такой же и запах был от пузырящейся горящей краски - отвратительный и едкий.
Ближе к центру коридора, почти дойдя до нужной комнаты, где, как предполагалось может быть Веста, Дан обратил внимание на силуэт стоящий в проходе одной из комнат и это его ошарашило, но не напугало. Хоть от туда и валил дым как из трубы печной разожженной резиной, однако в проходе стоял человек.
- Эй! - приближаясь выкрикнул Дан, но тот не отзывался и подходя уже почти в плотную, только тогда он сново властно прокричал, будто владея ситуацией. - К полу! - почти после каждого слова приходилось откашливаться. - Пригнитесь... к полу, чтоб... было легче... дышать!
И окончательно пробравшись сквозь дымовую завесу, словно через непроходимую лесную чащу, где вместо царапающих веток - огонь, а вместо мешающей видимости листвы - дым, Дан мельком глянул в сторону стоящего человека не обращая внимания на него, думая, что тот послушает его и вот-вот, придя в себя, примится спасать свою душу. Не останавливаясь, волонтер-спасатель, зная что близко то место, где должна быть Его подруга, услышал:
- Тебе не стоит этого делать, - прозвучал со спины спокойный и знакомый голос, - ты можешь уйти. Все равно, ничего не изменится, все останется так же как было и это не плохо. Понимаешь?
Оглянувшись, Дан, хотел было увидеть говорящего, но уже не мог видеть его из-за дыма, тогда он выкрикнул:
- Что? - затем прокашлялся, не понимая, почему ему так легко было слышать того человека, а самому приходится глотку рвать, чтоб что-то сказать и все равно оставаться не услышанным, прям как с некоторыми людьми. Дан спросил это не потому, что не услышал те слова, а потому, что не понял к чему они и каждое слово отчетливо эхом отдавалось в голове, будто этот голос говорил ему через наушники, непосредственно в уши.
Дану показалось, что этот голос и тот силуэт который он уловил, это был, будто-бы, Анатолий Андреевич, но в мозгу не могло уложится: что он мог тут делать, в женском общежитии? Однако, явно было, что даже голос говорившего - был голос профессора.
Так как Дан двигался без остановки, пару раз сбивая прилипшее от стен пламя с рукава, незаметно он оказался у горящей двери в комнату Весты. Из всех сил он пнул ногой дверь и ослабшие, накалившиеся петли с легкостью сорвались, а Дана по инерции занесло внутрь комнаты где он, не устояв на ногах свалился на дверь, а она в свою очередь, искрясь фейерверком сбросила свое пламя обратив его в не густой белый дым. Ничего кроме дыма Дан не видел, да и видеть было тяжело. Хоть дым и выглядел чистым, безопасным и почти святым, как в церковных кадильницах, однако он с невыносимой болью резал, по всей видимости, грешный глаз.
Только Дан с болезненным облегчением, - так как зря геройствовал, - подумал о том, что здесь никого нет, как увидел и услышал одновременно:
- А что ты здесь делаешь? - спокойно произнесла она, которая была в своем привычном березовом в пол платье.
- Ты же говорила, что не носишь платья. - тяжело подымаясь, уже не крича, говорил Дан
- Да? - она пригнулась, чтоб помочь встать и протянула руку, - Не припомню, чтоб ты об этом спрашивал.
Её теплая ладонь обожгла руку Дана, но тот не подал виду, да и теперь он словно ничего не чувствовал и только что, пылающее его тело, словно оледенело.
Дан встал и выпрямился. Дышать было легко.
- Так зачем ты пришел сюда?
- За тобой.
- Я думала, что тебе все равно на меня. Тебя не было так долго...
- Нет, я хотел тебе помочь выбраться от сюда. Ты сама исчезла, не надо меня винить!
- Ничего не выйдет. - её нежный голос дрогнул. - У меня не получится выбраться.
- Ты не хочешь уйти со мной? Или ты хочешь остаться?
- Я хочу уйти с тобой, но разве ты не знаешь, что, все равно у нас ничего не получится.
- От куда мне это знать? Я хочу помочь тебе...
- Мне?
- ... И себе! Нам.
С коридора послышались приближающееся шаги.
- Они идут! - смущенно и испугано сказала Девушка.
- Веста, я хочу видеть тебя, быть с тобой, - словно предчувствую разрыв Дан начал изливать свинцовые чувства.
- Дан...
- ... если б ты этого хотела так же сильно как я... - его голос дрожал.
- Дан...
- ... зачем ты нарочно все рушишь?
- Дан, я хочу! - услышав эти слова, он готов был провалиться сквозь все этажи. Дан почувствовал уверенность и силу, и теперь ему было чуть-чуть стыдно, за то что наговорил, а слыша с какой интонацией произнесла те слова Веста и какие чувства она вкладывала в них, было ясно, что ничего хорошего ему больше не стоит ждать от неё, ничего хорошего не выйдет из всего, что будет, и, ничего хорошего у них теперь точно не будет.
- Ты хочешь попрощаться?
- Нет, - вскрикнула в отчаянии Веста. Неожиданно для Дана, она обвила своими руками его шею, как виноградная лоза с пьянящими гроздьями выпускает свои тонкие и хрупкие усики обвивая ими железные прутья ограды, а голову закинула за плечо. Затем, чтоб Дан услышал её, она поднесла свои губы к его уху и шептала, - я хочу больше всего того, что ты говоришь, но мы не можем. - тело Дана сново пылало жаром, но он не обращал на это внимание.
- Почему? - Прижимая крепко к себе и приклонив к ней голову спрашивал Дан. - Почему ты так говоришь, я тебя не понимаю? Я ничего не понимаю. - он ощущал как его переполненный сосуд чувств вырывается наружу комом в горле и подступающим слезам. Он зажмурился, чтоб не выдать себя.
Топот сапог с коридора уже слышалось совсем близко.
Им было страшно, от мнимых потерь, или от грядущего разрыва, и они дрожали.
- Я сама не знаю почему и хотелось бы знать ответ, но мы не знаем. Но мы не можем...
- Не говори. Не надо.
Услышав, что в комнату кто-то вошел, - но из-за дыма эти два больших тела, чьи только силуэты можно было разглядеть, не могли отыскать Дана и Весту, - девушка отпрянула от Дана, как если бы свисая с отвесной скалы она отпустила бы руку своего возлюбленного для падения только одного человека.
- Приходи на крышу, слышишь, не приходи сюда?! Дан, я буду ждать.
Два тела, схватив и водрузив на себя Дана, выносили его из комнаты. По коридору грубо тряс на плече обездвиженное тело и еще хуже было на лестнице.
Молодой "герой" не сопротивлялся. Его тело не двигалось и он будто парализованный ничем не мог пошевелить до тех пор, пока его не вынесли на улицу, где свежий, морозный воздух оживил Дана из мертвых. Это были два пожарника спасшие Дана от удушливой смерти.
- Ты меня слышишь? - проговорил один из них сняв с себя противогаз.
Дан покачал головой.
- Вот и молодец. На, - он достал из огромной пожарной-машины блестящее термопокрывало, похожее на большой кусок фольги, - не замерзнешь и смотри никуда не уходи, жди здесь!
Когда спасатель пошел заниматься своими спасательными делами дальше, Дан отделался от этого термопокрывала и пошел в свое общежитие.
- Скоро экзамены... Нужно готовиться. - произнес Дан вслух откашливаясь, а в уме договорил последнюю фразу, так как в голос тяжело было говорить: "Я и так слишком много времени потратил."
От него исходил то ли пар, то ли дым, которым он пропитался за то время, пока был в здании, как от тлеющего уголька вытащенного из костра, которому не долго осталось тлеть и скоро он затухнет, и, почернеет, превратившись в грязь став землей. Проходивший мимо не мог удержатся от взора в сторону дымящегося человека, а Дану, как ни странно, было все равно. Он даже ни разу не оглянулся за все время по пути к себе.
А по дороге, думал о том: как хочется спать; о том, что жарко; о том, что не хотелось ему ничего и никому объяснять, и, то и дело думал о теме своей Дипломной работы, "идеальная"...
Придя к себе в комнату, Дан скинул с себя обгоравшую куртку, и всю одежду от которой теперь пахло приятным костром и вся комната от его одежды запахла приятными летними посиделками у костра, на закате у какой-нибудь маленькой речушки.
Заползая под одеяло, его посетила еще одна и последняя мысль на сегодняшний день: "Сейчас бы покушать чего-нибудь", после чего, он отключился до следующего вечера.