Аннотация: В притче о неразумных девах, ключевое - "уснули все".
Хрупкая белая орхидея в вазе из красного хрусталя
Корабль норовит зарыться бушпритом глубоко вниз и ухнуть в бездну, но каждый раз осиливает очередной подъем из провала. Пыль нежно, словно преданная псина вылизывает сапоги, порой же, свиваясь в холодные жгуты, норовит ослепить. К таким выкрутасам я давно уж привык - тяжелую шляпу глубже на нос, прищуриться, стиснуть зубы, держать штурвал. Все как обычно.
Фок-мачта скрипит, стонет на холодном ветру, норовит в очередной раз завалиться на бок, издевательски похлопать обрывками парусины, и безжалостно: в кровь секануть по лицу оснасткой. Но растяжки держат крепко - скорее уж лопнут шпангоуты, а мореный дуб крепкая штука. Последнее место стоянки разрешило повесить заплатки и пластыри, поправить такелаж и пополнить запасы воды. Жаль, пятачок в океане был слишком мал - не зазимуешь.
Звезды завершили чехарду: определяюсь, куда занесло после шторма. Явно северные широты: ветер печалит излишней свежестью пробираясь под куртку, "креста" не видно, по утрам вместо огней святого Эльма - легкая изморозь на такелаже.
Затягиваю псалом. Гнусаво. Не нравится самому. Жутко. Но так проще держаться. Захожусь в кашле: долгом, надрывном. В груди что-то клокочет, сипит. Выплевываю с кровью разболтанный цингою зуб. Он проваливается в палубную трещину, в трюм. Возможно его подберут крысы. Внезапно хихикаю, подумав о возможном празднике для них. Вдруг у этого народца есть свои обычаи и традиции, и мои зубы для них "к счастью"?
Безумие где-то рядом, совсем недалеко, обволакивает ванты, норовит дернуть колесо штурвала в бешеном танце, бормочет тихими мерзкими шепотками из трюма. Мы вообще - старые приятели. Я все жду, когда же оно положит на меня сзади огромную мягкую лапу с острыми коготками и гаркнет что-то вроде "Эй, старина Джо! А давай..."
В последнее время стал все чаще оглядываться.
А вдруг?
Но пока ничего.
На полке, под мутноватым стеклом - мое последнее сокровище, мой фетиш, моя радость. Одна из немногих вещей что уверенно возвращает меня в мир живых и не дает съехать с катушек окончательно: букет из белых орхидей в вазе из красноватого хрусталя.
Эти не орхидеи, да и хрусталь не бывает красным. Но мне хочется так думать: причем настолько, и так долго, что теперь это именно хрусталь и именно орхидеи. Десяток нежных бутонов периодически распускаются, тянутся в мою сторону, согласно кивают на волнах, пробивают терпким пряным ароматом сквозь толстое мутноватое стекло.
Корабль уверенно держит курс по талмуду, карте, взбесившимся звездам. Иногда смещаюсь в сторону редких птиц: там еда, вода, иногда порты, города, совсем изредка - люди.
С людьми - чаще всего - тяжело.
Совсем тяжело.
Но только у них я могу найти ключ к потерянному раю. Для себя. И для них. В первую очередь конечно для себя - я не мессия и не блаженный проповедник, мне хочется хотя бы чуть-чуть пожить хорошо. Самому. Или хотя бы увидеть то, для чего собирали нашу команду и о чем грезил капитан. Гад, он заразил нас это несбыточной мечтой. Заразил и первым упокоился на морском дне обмотанный в парусину с тяжелым грузом на ногах.
За ним пошли остальные: кого-то смыло волной, кто-то попал к хищным рыбам, либо опять же проблемы с людьми.
От них то все и пошло. От людей. И наш развеселый состав, и цель, и проблемы.
В притче о неразумных девах, ключевое - "уснули все". Так оно и произошло. Много-много лет назад. Все избранные уснули, а когда те немногие счастливцы все-таки проснулись, то ни брачного пира, ни даже объедков от свадебного стола никому не досталось. Руины, пепел, редкие анклавы. Такое вот наследие для тех кто помнил, верил, ждал. И не дождался.
Нас была чертова дюжина отличных парней. Знаю, состав неполный, да и изначально команда была недобрана, но... Каждый знал свое дело, чувствовал локоть и у всех была цель. Да, после всей этой катавасии с долгой зимой, голодом и долгим блужданием по океанам - цель у нас была. У людей же - цели не было. У людей и будущего-то не было. У них вообще ничего не было, да и их самих теперь оставалось совсем-совсем мало. И тогда появились мы. Избранные. Изначально созданные для того, чтобы эту самую цель и будущее - людям дать. Хотели они этого или нет.
Старый талмуд бортового журнала испещрен пометками капитана.
Последняя страница - карта: кучка каракулей для непосвященных и руководство к действию для нас. Закоричневевший со временем и почти выцветший уже - крестик, когда-то любовно выведенный кровью, снился порой по ночам. Старик знал место, но взбесившаяся природа спутала карты. "Потерянный рай" - говаривал он посасывая холодный мундштук треснувшей и вечно пустой трубки.
"Деревьев там много красивых. Дубы. Целая аллея. Скала приметная, белая, известняк, словно чайка на взлете, ни с чем не спутаешь".
Качка проходит внезапно, свежий ветер притихает, но штурман, возлежащий в кресле, по прежнему одобрительно качает мертвой ссохшейся головой. Он соглашается со мной. Всегда. Славный старина Йен: любитель острой пищи, знойных женщин и органной музыки. Кажется, у него были восточные корни. Иногда, в особо лунные ночи, когда тоска берет за горло, мы общаемся напрямую. По крайней мере я так считаю. Потому что те поправки к курсу, что он дает - неизменно приводят корабль к чему-то хорошему и нужному - будь то тихая гавань, одинокий остров, стая китов или мертвый остов корабля-неудачника. Йен просил похоронить его там, в раю, я дал слово и я его сдержу. Прокладывай курс мертвыми бельмами глаз, старина, и все будет хорошо. Рано или поздно.
Тучи расходятся, солнце злобно шипит изморозью на сковородке палубы. Временно закрываю забрало шлема у Йена - хоть и узкоглазый, он не любил резкое солнце.
Фиксирую штурвал, окидываю взглядом приборы, те, что еще фурычат. Ужасно не хочу этого делать, но приходится - спускаюсь в трюм. Прислушиваюсь.
Антиграв шипит, плюется, батареи зарядок давно уж не те - копят мало, долго и ненадолго. Бозонов Хиггса в трюме от протечки антиграва - хоть лопатой выгребай, но дураков нет, даже крысы предпочитают верхнюю палубу, подальше. Умные твари кстати, после того как изголодавшись, я на удочку поймал десяток особо наглых, остальные притихли, не озоруют. У них свое королевство, у меня свое.
Половина агрегатов на борту мертвы, вторая дышит на ладан. Борта в заплатках, рубки нет, стрелка компаса давно осыпалась магнитной пылью под треснувшим стеклом. Мне не нужна древняя навигация - полюса планеты "немножко" сместились, что было в том аде вспоминать и думать не хочется. Корабль тогда был просто "с иголочки", а свежую краску еще долго не могли содрать чумные ветра с тяжелыми частицами.
Привычно пробегаю руками по узлам автоматики и электроники, передергиваю контакты и реле, заставляю что-то заработать вновь. Возвращаюсь, и сквозь побитое трещинами стекло вижу чаек. Рядом берег, а это значит вода и еда. Еще одна процедура, каждый полдень. Поднимаюсь в крохотную кают-компанию. Зверек обитающий там уже который месяц подряд, услышав мою тяжелую поступь, привычно вжимается в кресло, смотрит огромными испуганными глазищами, теребит в ручонках уродливую тряпичную куклу. Вскрываю консерву со сгущенкой: неприкосновенный запас. Протягиваю зверьку. Она робко хватает подарок, кладет куклу на тощие, опаленные солнцем коленки. Протягиваю ложку. Зверек недовольно бурчит, отодвигается в угол, зыркает глазищами и приступает к трапезе. Она все еще мне не доверяет.
А зря.
Я спас ее от на редкость скверной участи.
Правда для этого пришлось выцепить чистое зерно в горе плевелов ее соотечественников.
Тогда, по привычке, пришлось тоскливо вздохнув, выжечь все дефектное напалмом.
А потом выжечь и пепел.
И уйти сквозь огненный горизонт, печатая тяжелый шаг по жирной белой золе с ценным грузом на плече.
Для этого жестокого загибающегося мира у меня такое же жестокое сердце, холодный разум, несбыточная мечта и дыра вместо совести. Я все смогу.
По привычке проверяю зверька еще раз. Для меня это теперь сродни ритуалу.
Подношу сканер ко лбу. Индикатор моргает зеленым. Мое последнее приобретение чисто, без дефектов и отклонений, что удивительно. Ее, и ее предков не зацепили чумные ветра и эксперименты безумных генетиков. Но если ее плоть в норме, то разуму требуются хорошие учителя. А момент упущен. Я же на роль учителя никак не подхожу. Впрочем, она забавна и может быть полезной. Как предмет торговли в конце концов.
Найти б подобную пару, мечтаю я...
Йен упрямо шепчет через весь корабль, мол двери в рай может открыть кто-то вроде нее.
Но толку от этой особи? Она ни читать, ни писать не умеет: три десятка звуков и жестикуляция, вот все достижения трофея из варварской деревушки.
Был бы здесь старик-капитан, он бы на пальцах разъяснил что к чему. Но увы.
Осторожно забираю пустую банку из мягких пальчиков зверька.
Жду, когда она вложит свою ладошку в мою.
Тряпичная кукла - мое творение. Никогда не умел шить, да и получилось не ахти, но в глубине того, что я называю душой - я горд.
Она откликается на имя "Ева". Йен впервые со мной не согласился, но старик-капитан точно бы одобрил. После сотен лет скитаний на нашем летучем голландце - Ева действительно первая. И она могла бы при очень удачных обстоятельствах стать матерью живущих. Чистых. Но увы. Экземпляр единственный, эксклюзивный, клонированию не подлежит. Просто потому, что последние клонилки сгорели в местечке называемом Лондон с полсотни лет тому назад.
Иногда я пытаюсь учить ее азбуке. Иногда, счету. Но я скверный учитель. Единственное что удалось - привить ей любовь к искусству. Хотя, может это врожденное. Она любит делать букеты из редких цветов во время наших стоянок. И она постоянно пытается скопировать мой букет из орхидей. Получается плохо.
Иногда, в полной уверенности, что я где-то далеко в дебрях трюма отвоевываю очередную банку сгущенки у злых и вредных крыс, она выбирается тайком из кают-компании, и прокрадывается на мостик. Затаив дыхание любуется на стеклянную банку с белыми бутонами.
Я даю ей время, но потом все же шумлю, демонстративно топаю ногами поднимаясь по трапу...
Мы ползаем по северным широтам. После смещения полюсов дверь в рай находится на этой половине планеты. А еще сюда редко заглядывают подобные мне. Их все меньше, столкновения же давно уже не входит в мои планы. Картину с завидным постоянством нарушает лишь один старый надежный враг. Ласточка "Блау".
Иной раз заходя в порт я нахожу там спекшуюся в стекло почву. Это ее почерк. Мне сложно ее осуждать, я такой же. Но - если я делаю подобное в редких случаях, то Леди-Осень делает такое всегда.
"Грязные" должны быть уничтожены. И ангелом смерти она проходит по градам и весям.
А "грязных" много, в последнее время их все больше. Отклонение на пол процента от нормы - и зверек условно чист, на один - сжигается квартал, на три - все поселение...
Йен в очередной раз шепчет мертвыми губами прокладывая курс. Послушно кручу штурвал по указке мертвеца.
Городок. Редкая удача, заношу его в карту, врубаю антиграв - тот недовольно сипит, но поднимает корпус над водой, переносится через вал волнолома, и руины остовов забивших гавань. Швартуюсь.
Зевак нет, из потенциальных врагов, помимо полусотни пузатых торговцев, замечаю пяток катеров и битый жизнью аж целый ракетный крейсер. Но пушки гиганта не смотрят в мою сторону. Я не опасен, оно и к лучшему. Непривычно вновь ходить ногами по твердой земле, а не по качающейся палубе.
Где-то находится один из схронов. Здесь можно поживится. Если конечно его не вскрыли ушлые местные. А они любят селится в подобных местах. Как магнитом тянет. Легенды у них такие, что ли...
Сканер сурово пиликает привычное.
Да, схрон есть. И да, он давно вскрыт.
С последствиями.
Вздыхаю.
Двигаю дальше, в самый конец городишка. Туда где вероятно был командный центр армейцев.
За мной мелким ручейком, что все увеличивается - движется серая масса.
Ненависть, безразличие, испуг - богатая гамма негатива плещется по площади. Тяжелый сапог впечатывается в брусчатку, чуть не продавливая ее. Подобные мне редко посещают места обитания зверьков. А здесь не люди. Здесь именно зверьки. И что самое печальное: провожу сканером прямо по злющим глазам окружающих - они все заражены.
Скоро в них прорвется гниль: скверное наследие схрона. В нем не было тяжелого оружия или высокотехнологических линий сборки. Здесь шалили биологи. А это порой пострашнее напалма. Два с половиной процента...
Но тут оживает сканер дальнего оповещения. У меня пять секунд. Для них же- все уже решено. Но не мной.
Поднимаю щит.
Где-то воет сирена.
Потом маленькая ласточка Блау накрывает городок огненной сетью.
Под щитом двигаюсь сквозь огненный ад. В руке потная ладошка Евы.
Ей страшно, маленькие ножки подкашиваются, закидываю ее на плечо. Добираемся до корабля. Врубаю форсаж.
Интересно было бы посмотреть на удивление на лице Леди-Осень. Выжигая скверну случайно наткнуться на заклятого врага...
Косой хищный парус на десять часов.
Блау. Такая же как и я, как и все мы.
Только другая.
Я ищу жизнь. По крайней мере пытаюсь, либо стараюсь заставить думать себя именно о такой благой и красивой миссии.
Блау же несет смерть. Почти всем, без исключения.
Мы из разных лагерей.
Тогда, до вспышек и зимы, создавалось много разных команд. Они спали в своих схронах и во время свое все вышли на поверхность.
Вначале была та еще потеха. Корабли ведомые холодным чистым разумом часто пересекались как на узких океанских тропках, так и в зеленых морях тайги или прерий. Обычно после встречи оставался только один. И купель пылающего огня до горизонта. Вот как сейчас.
Красивая кстати картина. Завораживает.
Потом боевого железа на бортах становилось все меньше, и команда приспосабливалась к ограничениям: чем дальше, тем больше.
Пылающий горизонт все дальше, погони я уже не опасаюсь. Блау надежна и безотказна, к работе относится со всем тщанием и кропотливостью. Энергии на скверну потратила уйму - не догонит, резервов нет, воевать нечем. Но и мне драться со столь опасным врагом не с руки.
Зверек в кубрике уставился на меня огроменными испуганными глазищами. Жмется в кресло, привычно теребит в ручонках тряпичную куклу.
Открываю аккумуляторную полку, вскрываю кожух, все на глазах у зверька. Хочу, чтобы она досконально запомнила эту процедуру. Верю, когда-нибудь это может пригодиться. Вставляю стержень в крепежку. Закрываю кожух.
Йен одобрительно бурчит что-то на задворках сознания.
На карте появляется очередная вязь пунктира, он упирается в писаный кровью крестик. Не сразу осознаю это. Неужели?
Зверек же пялится на банку с хризантемами. Нештатная ситуация и мне не хочется выгонять ее назад в кают-компанию. Пусть смотрит.
Крестик в талмуде бортового журнала, завет мертвого капитана и точка отчета моей мечты, наконец превратился в реальность и стал точкой бифуркации. Что-то будет.
Мумия Йена одобрительно кивает, благословляя меня на последний крестовый поход.
Трап падает в землю, подхватываю Еву на руки, движемся к цели. Тут недалеко.
Где-то с западной стороны острова, судя по сканеру и сигнатурам, бросила якорь ласточка Блау. Похоже, мой враг потратил далеко не все и смог нас выследить. Скоро пересечемся, скоро все решится.
Схрон. Один из последних.
Голландец Джо и Леди-Осень. Два последних врага на последней земле.
Это не было погоней. Просто судьба, кисмет, фатум, предначертание, так легла карта, сложились звезды.
Сканер молчит, что-то давит надежную электронику.
Поэтому неожиданно, внезапно, из-за изгиба скалы, появляется она.
Блау, Леди-Осень.
Оцениваем друг друга, выпускаю крохотную ладошку из своей руки, кивком отправляю Еву подальше отсюда.
Сигнал опасности она вполне понимает, но бежать не спешит.
Мы же поднимаем щиты, накачиваем их энергией. Выжидаем. Оцениваем.
В боях между подобными нам, первый нанесший удар обычно проигрывает. В восьми случаях из десяти, ибо квазиразум успевает найти уязвимость и нанести упреждающий удар.
Оглядываюсь.
Скала из известняка, чуть выветрившаяся, напоминает не чайку на взлете , а скорее отожравшегося альбатроса: слишком уж любил наш капитан красочные преувеличения. Но я узнал, да. Здесь. Оно. Дубов правда нет, ни аллеи, ни рощи - лишь пара обугленных исполинских корневищ. Не пережили.
Дверь в рай перевита ржавыми полосами. Массивная крышка люка, что простоит еще много веков. Попробуй, открой.
Мы делаем по шагу. Осторожно пробуя носками сапог мягкую землю. И привратник тут же просыпается от долгой спячки.
Система свой-чужой ломится в мое нутро играючи вскрывая все заслонки.
Пик развития Древних - никакого подобия электроники на виду, все зашито в камни, песок, ветер: но "Мене, мене, текел, упарсин" - и я и Блау уже взвешены, оценены, найдены легкими.
Слишком легкими, несмотря на наши тяжелые экзоскелеты и атомные сердца.
Привратник затихает, посылая на последок последний импульс: для таких как вы - дальше только смерть.
И это явно хуже той "не жизни", что уже многие сотни лет влачим мы с Леди-Осень.
Увы, не пройти по коридору смерти и не открыть дверь жизни.
Легкий ветерок делится информацией: Леди-Осень пахнет жасмином и гибелью.
Про погибель я знал всегда, а жасмин - неожиданно и ...романтично. Позволяю себе на секунду окунутся в терпкий аромат.
Мой враг, как и я - по прежнему выжидает. Пепельные волосы собраны в строгое каре, и маска чуть прикрывает лицо, но не глаза. Глаза надо признать, красивые. Строгие, суровые: лед и пламя валькирии.
Наконец тишина разрывается.
- Голландец, она может. Она пройдет. Туда дорога лишь чистым.
- Именно поэтому ты тщательно выжигала всех "грязных"?
- Мир должен быть очищен, переплавлен и отлит заново. Чаша Гнева переполнена и излита, Голландец. И ты знаешь об этом.
Знаю. Но у нас разные понимания точек отсчета времени. И для меня время Гнева подошло к концу.
А еще мне не хочется делиться мечтой.
Я тысячу лет холил и лелеял ее в своем кремниевом мозгу.
Я взрастил мечту словно хрупкий цветок, как те долбанные орхидеи в треснувшей банке.
Рай - для меня.
И я туда попаду.
У меня полный трюм ториевых ракет на мыслеимпульсе, несбыточная мечта и дыра вместо совести.
Я все смогу.
- Рай для меня! - Хрипло каркаю, поднимая к серому небу кулак.
- Не сможешь, - грустно шепчет Блау.
Грустно шепчет?!
Привратник оживает и скупо делится информацией. Леди-Осень и я замираем на миг переваривая полученное. О том, что там, за тяжелым люком.
В схроне криокамеры. Клонилки. Линии, фабрики. А главное - там спит тысяча тысяч чистых и прекрасных Людей. Не зверьков, а Людей. Хозяев. Будущих королей этого мира, все еще способного возродиться.
И выпустить их может только одна.
Ева.
Обман!
Всю жизнь я гонялся за миражом.
Рай. Но не для меня!
И как бы чего не вышло - Блау решается и наносит удар. Щиты трещат.
Накачиваю в контуры всю энергию на один удар. Блау делает тоже самое. Она явно не успевает. Что-то там было про восемь из десяти. По земле с треском начинают проноситься искры, пахнет озоном. Он уверенно перебивает жасмин. Жаль.
Белая жирная зола, два пятна на спекшейся земле.
К этому я шел тысячелетия?
Машины не способны думать. Тем более - не способны к фантазии. Программный сбой либо причуда квазиразумного интеллекта выродившегося в нечто иное за тысячелетия? Эволюция и бунт машин, то чего боялись самые смелые умы или спасение для их незадачливых потомков?
Но прежнее прошло, теперь все новое.
Энергия перетекает в щит полностью. Накрывает Еву. Пусть.
С удивление замечаю, что Блау делает тоже самое.
Замечаю удивление и на ее, обычно бесстрастном лице.
Атомное сердце в моей груди последний раз тикает полураспадом и начинает затихать. Обтянутый псевдоплотью стальной скелет замирает, готовясь к спячке, возможно вечной.
Жаль. Кажется, если поверну голову, то увижу улыбающегося Йена с искорками в угольных живых глазках, в руках у него красивая хрустальная ваза с белыми орхидеями, рядом капитан в мятом кителе с пустой трубкой, но повернуть голову - нет сил.
Я застыл и вижу только своего извечного врага - Леди-Осень.
Врага ли?
В затухающем разуме мелькает шальная мысль - а ведь в иной жизни у нас с Блау могло бы получиться...
Зверек по имени Ева, зажав в кулачок букетик дохлых цветов беспомощно озирается: на меня, на Блау. Мы медленно оседаем на землю, щиты уверенно выжрали все резервы, и мы угасаем. Привратник спит, ему нет дела до разборок двух боевых киборгов прежней эпохи.
Ева роняет куклу и делает робкий шаг в мою сторону. Ей нет дела до двери в Рай. Она не знает зачем я притащил ее сюда. Но ей страшно, и она не хочет оставаться одна в этой пустоши.
Мое запасное сердце лежит в ящике рубки. Достаточно отвернуть кожух: разъем невероятно примитивен и прост для замены. Я сознательно показывал ей это много-много раз.
Запомнила ли?
Сколько времени нужно белковому разуму без толковых учителей?
Зверек по имени Ева становится человеком. Медленно, не торопясь. Слишком не торопясь.