Закат окутал золотым плащом полгоризонта, разукрасил медью вершины гор, и потихоньку догорал, позволяя редким звездам пробиться сквозь темнеющее небо.

Заскрипел снег под тяжелыми сапогами, раздался сухой кашель.

- Парламентер к претору, - звучит у полога шатра.

Еще один вежливый кашель, входящий знаком с этикетом, что радует. Однако насмешка в глазах и нарочито резкий кивок говорят о многом.

Они - дождались.

А нам, похоже, уходить, либо...

- Я готов выслушать условия мятежников о сдаче, - звучит в палатке мой спокойный голос.

Гость вежливо улыбается, кивает чему-то своему. Обычный варвар: кожаный доспех, инкрустации, затейливые узоры на примитивном железном мече, татуировка на щеке в виде паука...

Взор гостя блуждает туда-сюда - то по скромному быту, то по разобранному доспеху с вмятинами, подмечает все мелочи - не прост парламентер, ох непрост.

Наконец, словно спохватившись и вспомнив о цели визита, достает пергамент. Протягивает, и с легким полупоклоном, говорит:

- Вождь Гуннар предлагает почетную сдачу.

Изображаю удивление, разворачиваю пергамент, долго щурюсь...

- Какие условия, - раздается сухой кашель, - не сочти за грубость, но Империя не сдавалась никому и никогда.

- Империи больше нет. Есть лишь осколки. Всего лишь жалкие осколки, - в голосе пришедшего звучат нотки торжества, не могу винить его за это, и он продолжает:

- Условия сдачи в пергаменте. Там все есть. Написанное гласит...

- Претор умеет складывать буквы в слова, ступай, - звучит сталью мой голос.

- У вас есть время подумать. До рассвета, - спешно добавляет он, и выходит из шатра. Провожаю взглядом, молча даю ему уйти. Уйти просто так, а, не послав голову назад в мешке.

- Какие условия предложил вождь Гуннар? - вопрошает безмолвный ранее старший центурион; зеленый крестик на щеке подергивается от волнения.

- Называешь вожака мелкой банды повстанцев вождем? Верный друг, куда катится этот мир? - иронизирую я.

- Мир катится в Аид. Или в тартарары, а может даже в Валгаллу, и прочие скверные места местных верований. Теперь я ни в чем не уверен, - буркает воин. - И все же, какие условия выдвигает этот царечек?

- Все такие же, неприемлемые для Империи, - резко отвечаю я, и протягиваю свиток.

Пробежав взглядом вязь рун, он опускает голову.

Завтра - последний день.

Но у нас еще есть время.

Время подумать, оценить и взвесить.

***

А как хорошо все начиналось. Помню это как будто вчера....

Тогда был восход.

Алый диск разметал редкие облака, загнал барашки за гряду далеких гор и принялся усердно выжигать все живое...

Знойное марево над городом.

А на дороге - от дворца прокуратора до бараков ремесленников: желтая едкая пыль. Пыль хрустит на зубах, забивается в глотку, оседает на лицах. Лиц много - но в отличие от Рима - яркого праздного гуляки - здесь похоже, собрались все оттенки серого. Угрюмые, хмурые, недоверчивые. Жгут спины пришельцев сильнее местного солнца.

Пока все спокойно: еще не забыты уроки недавнего прошлого: железная поступь легионов, дороги, усеянные крестами, сытые от человечины львы в цирковых ямах, страх и ужас...

Да, мы сумели внушить им повиновение власти и полное подчинение. Судьба же тех, кто хотел иначе, оказалась весьма не завидна.

Нас бояться. Нас не любят. И нас - пока не трогают.

- Трибун, вас ждут! - юнец-центурион протягивает плащ. Подобострастно - то ли из уважения к сединам, то ли из желания выслужиться.

Интересно - его приставили друзья-недруги из сената или просто судьба? Татуировка на щеке в виде зеленого крестика мне незнакома, недавно присланный все еще загадка для меня. Интересная игра для разминки ума, как-нибудь на досуге...

- Судейский цвет лучше спасает от зноя, нежели пурпур верховной власти, - задумчиво добавляет юноша, и протягивает белый плащ с красным подбоем.

Похоже - и впрямь уважает.

Облачаюсь, перевязь с мечом на бедро, а сзади протяжно, с клекотом, сипит пухлый писарь. Он смешно путается, спотыкается в фиолетовой мантии, неловко роняет тубу со свитками на ступени лестницы. Туба катится, вызывая у караульных улыбки.

А прохлада дворца внезапно сменяется знойным маревом палящей купели.

Проклятое солнце, проклятая страна, проклятые обычаи.

Тихо шепчет юнец сзади, как там его, вроде Опилиус Квинт младший. Хотя почему младший, и кто тогда старший... мысли назойливо вертятся в голове, спотыкаясь и обгоняя друг дружку. Мигрень и головная боль и пронзительный, невыносимо яркий свет. Болят глаза, но вот длинная лестница закончилась, подают шлем.

Я рад, немного быстрее, нежели подобает претору, напяливаю церемониальный кусок меди и опускаю щиток.

Блаженство полумрака наконец окутывает усталые глаза.

- Что, говоришь, там?

- Во славу Империи, казнь еретика, мой претор, - тут шепот юнца сбивается, и он начинает взволнованно частить. - Говорят, рекомый мессия приехал на белом ослике в город три дня назад и ... - начинает перечислять многочисленные байки дикарских суеверий.

- Ты веришь этому? - Лениво улыбаюсь я, - пойми, этот бред можно откопать в любой религии низших, но за верованиями, как обычно, ничего не стоит...

Мы подходим к паланкину. Еще одна нелепая традиция. В Великом Риме давно отказались от пережитка, но здесь... И никому нет дела, что гордый полководец Вегеций Торквата предпочел бы оседлать боевого коня. Обычаи и традиции надо чтить.

Четверка немых рабов аккуратно несет меня в базилику - еще один нелепый ритуал на службе низшего народа.

А вокруг начинает волноваться людское море. Да... все те же оттенки серого. Та же мерзость и низость. Где, как не на суде, увидишь, чем наполнены людские душонки. Жалкое, страшное, и познавательное зрелище.

Юнец, гарцующий чуть позади на коне, необычайно серьезен. Золотой плащ центуриона Империи, гордо поднятая голова...

Присматриваюсь и слегка улыбаюсь - так и есть.

Мальчонка напуган, несмотря на всю мишуру.

Ему страшно, и я его прекрасно понимаю. Когда-то и я был юнцом во второй фаланге четвертого иллийского полка. Так же внимал байкам ветеранов, так же ободрял себя вином и твердой уверенностью в победе наших войск во славу Империи. Но в отличие от мальца я никогда, никогда не прятал под территовым плащом преторианский броненагрудник. И меч у меня был не цепной, а самый обычный - шворцевый.

Ошибкой было приходить сюда, в эту дикую варварскую страну. Ошибкой была попытка сената устанавливать здесь жесткие железные законы. Не тот народ. Не те подходы. Потому и восстания. Потому - редкий легионер способен прогуляться вечером в одиночку. Стрелы из-за угла и злоба. Лютая ненависть из нахмуренных глаз.

Дикари знают - эта земля их. Это знаем и мы, но это мы изменили историю. Подчинили ее себе на правах победителей.

И мы втопчем непокорство и ересь в кровавую грязь тяжелым кованым сапогом.

А пока мы идем через толпу тех, кто способен в миг обезуметь и превратить в грязь нас, власть имущих.

Правосудие во славу Империи.

Паланкин опускается, я снова погружаюсь в марево зноя. Поднимаюсь по ступеням к трибуне. Молча выслушиваю речитатив синодских старцев, обряженных в нелепые разукрашенные хитоны. Лениво шарю глазами в толпе. Везде ненависть, страх, предательство и ... азарт. Да, азарт - ведь сегодня - не их, сегодня решают они.

Как бы решают.

Демократия, еще одна нелепая штука, придуманная местным древним философом, весьма занятная вещь. Старцы умело манипулируют толпой, потакая якобы ее желаниям.

И вот уже особо громкие голосят:

- Распни!..

И торжествует справедливость.

- Не нахожу в нем ничего худого, - бросаю фразу, понимая, что она ничего не изменит.

- Нарушение законов Империи. Ересь и волнения в народе, - подобострастно гадливо улыбается верховный из низших. Протягивает длинный список прегрешений осужденного.

- Распять, - словно подачку псам, бросаю синоду ленивые слова. Неторопливо умываю руки: льющаяся вода отливает привычной зеленью.

И удаляясь, слышу восторженный рев толпы - им подарили очередное зрелище.

***

А потом мир рухнул. Внезапно раскололся, превратился в ничто. Кто бы мог подумать, что казнь бродячего философа, называвшего себя сыном бога, будет камешком, сорвавшим лавину?

Что-то в нем было, в этом одном из многих мессий. Что-то отличавшее его от других. Жаль, не пригляделся тогда внимательней.

Умирая в муках, он сотворил нечто.

Не только подарив надежду своему народу. Но и кое-что еще.

Некогда гордый исполин пошатнулся, и кажущиеся крепкими столпы - славная история, лучшие умы, богатство и несокрушимые армии: вдруг раскрошились мелкой глиной. Империя не выдержала многочисленных мелких укусов судьбы или богов, и пала, расколовшись на части. Мы сами, похоже, стали историей. Какой?

И мы отступали. Теряли провинции и города. А дикари, воодушевляясь новыми победами, разменивали десять к одному и упорно шли вперед.

И сейчас я, претор, губернатор одной из богатейших провинций, зажат в кольцо у маленькой деревушки высоко в горах. Здесь царит вечная зима, и отступать дальше некуда. Со мной полная фаланга, но дикарей гораздо больше.

Цепные мечи и бластеры против топоров и копий.

Останки технологий империи против железного века дикарей.

И сейчас в этой проклятой всеми богами стране, на дурацкой планете под чужим солнцем мы будем вдыхать ненависть и смерть.

Ведь связь с ближайшими базами прервана и помощи ждать неоткуда.

В момент смерти мессии коллапсировал пространственный туннель. Доброе чудо для них - и злое для нас - прощальный подарок умирающего в муках. А на пробой и постройку нового портала с той стороны - нужно время.

Две тысячи сто световых лет не шутка - имперские дредноуты быстро не прилетят.

А дикари, оценив и умело употребив некоторые имперские достижения, желают еще и еще. Знаний, все больше и больше. Технологий и сотрудничества от уцелевших пришельцев - любой ценой.

Для того, чтобы, победив в войне первой, обрести шанс на победу и в войне второй.

Той, что начнется через злополучные две тысячи лет.

И вот - ревут трубы, и мерно начинают стучать барабаны. Темная волна на белом снегу движется в сторону лагеря.

Горит походный костер, в него навалены документы и остатки электроники - все что могли бы изучить низшие. Старший центурион Опилиус Квинт раздает последние приказания. Клыки заточены, ритуальные узоры горят на зеленой коже - мы готовы к финалу.

Я, имперский претор Вегеций Торквата, улыбаюсь. Окидываю взглядом хмурых легионеров.

Опускаю щиток титанового шлема, запускаю сервомоторы брони на полную мощь.

Делаю шаг вперед, выхватываю свой цепной гладий, и над отрогами гор раздается яростное - Бар-раа!

Вперед, во славу Империи.