I

***
всё дальше пустыня гоби от наших с тобою лун,
всё явственней переходы в подземные миражи.
кружить по оси - привычней, и только мальчишка-гунн 
вдруг в генном плену очнётся, и вмиг от скупой межи
(кусочка земли с обличьем забытого нами дня)
помчится на запад шумно. вернётся ли он на юг?
где краскам давно под солнцем приказано не линять, 
где чувствам не отозваться на хор... нет, на общий звук -
торговцев и гастарбайтеров, как вестников чёрных зим.
но...впрочем, с тобой придумали мы - чёрные покрова,
для скрытия всеусталости, которой болеет мим,
для совести, выступающей за равные с ним права...

***
и когда марсельезу играет нам ветер на крыше,
и когда из морских одиночеств - скользящая манта
колыбельную нам напевает под вечер - мы дышим,
машинально листая в себе философию канта.
но с ладоней деревьев срываются тёплые слёзы
в кистепёрую память, пленённую в соке клепсидры.
до мгновения этого все виноградные лозы
нам казались забытыми в плоскости старой палитры.
до мгновения... рядом зашлись в астматическом кашле,
сигаретную проседь на лбах поправляя - народы.
сколько их в наших клетках - глядят на просторные пашни,
примеряя, как платья, ещё не рожденные хорды.


***
звери и птицы бьются под панцирем наших тел,
лапами - на зеро - чтобы услышать нас,
не попирая Азъ и законы небесных дел,
знающих объектив - вписанных в рыбий глаз.
звери и птицы, сколько продлится ваш плен?
сколько вершин достичь нам вместе и врозь? 
скольких из вас увидел в себе гуинплен,
скольких не видим мы, проживая вскользь...
в мрачном кругу безволия, в стенах своих квартир
блеклый последыш памяти высушен, но живёт.
слышит - компрачикосы рожают, рожают в мир
каменных истуканов из озера чермных вод.


***
дороги, дороги, пути - от покоя до битвы...
начало берут из сердечного ритма и вьются
от локона страсти до вязи безмолвной молитвы -
к большим кулакам, что сжимает на площади нунций. 
зовут нас к заутрене - кто? голоса безымянны.
но бритва оккама готова к работе, как прежде -
из абрисов тел, отражающих тени в туманы,
срезает слоями ненужное - слишком небрежно.
дороги, дороги... проснутся ли в нас далай-лама,
кричащий во сне инквизитор, седой герменевтик?
срезает, срезает ненужное бритва оккама,
пока золотые телята купаются в нефти...

II

***
дни замерзают от ветра, когда их считают.
дни соляными столбами стоят у дорог -
по номерам и по датам. тропинка витая
кажется длинной, и долгим - пожизненный срок. 
в гуще туманов - лишь тень фиолетовых крыльев.
гулко стучит по вискам водяной метроном.
хочешь колумбом ты быть? и в далёкой севилье 
ты побываешь однажды... в обличье ином.
встретишь в соборе того, кто антверпенской розой
звал чью-то душу, лаская холодный кристалл...
судьбы свои назовёте скучнейшею прозой,
вслух рассуждая: кто больше от жизни устал.

***
хочешь ты быть отражением генриха крамера?
тело желанное в огненных струях топить?
женщины тело нагое - в тюремную камеру
бросить, как куклу, срезая бесовскую нить?
плоть истязая, молитву шептать у покойницы
с тонкими пальцами, ранее чувственным ртом?
зная подспудно, что сила божественной вольницы
не в энтропии безумья. но правит фантом -
спит милосердие... разум - в порыве величия,
тени сомнения в полдень исходят "на нет"...
"праведник крамер" карает во имя приличия? -
жертвенной кровью питает свой истинный цвет. 

***
травы безропотно жухнут по воле Ярила...
ночи - подлунные сводни - знакомят со страхом.
думаешь, где-то лилит на мгновенье явила
будущих демонов над человеческим прахом.
и, уменьшая величье космических лоций,
и, умножая без меры количество бедствий,
вдруг забываешь согласье своё с песталоцци,
сердцебиенье снижая лекарственным средством.
яркими снами - в небесных полях персеиды,
но алфавит их писаний тебе не по силам.
молвишь: "за что?", проклиная лихие планиды,
с тайной надеждой на чёрта и... божию милость.

***
пляшет махаон над уснувшей троей, 
жёлтый, чёрный цвет в красной бузине...
веришь или нет - смерть тебя не тронет?
видишь или нет - кровь свою в вине?
порохом войны щели конопатят -
в замках и дворцах. молкнут небеси.
слышишь шёпот, там... в самой бедной хате: 
"Матерь Божия, сыновей спаси..."?
слышишь, как скрипит мир седой, но зыбкий,
ветру дань свою выплатив сполна?
дни несут в рассвет прошлого ошибки
с привкусом земли, свежего вина... 

III

***
...и только робкий взгляд со дна первооснов -
из створок бытия, улиточной одежды,
скользнёт по облакам. над чашами весов
оформится в мечту, но... обнулится - между 
золою и огнём. лишь памяти глагол -
любить! тебя любить, как встарь, и не иначе,
спешит из сердца ввысь - в заоблачный подол,
туда, где вёсны все, несбыточные, плачут
капелью давних снов, в которых нам с тобой
дано с избытком встреч и нежности избытком. 
с беспамятства, с нуля - безмолвною рабой
иду на голос твой. но холодно и зыбко...

***
колюч терновник, острые шипы - 
табу для смертных или блажь природы?
безвинные свидетели волшбы,
скрепившей одиночества на годы?
я - не изольда, но... к тебе иду,
ты - не тристан, но голос полон страсти.
так птицы устремляются к гнезду,
когда один закон над ними властен - 
экстаз. он предрекает долгий путь,
но, может быть, короткий, быстротечный.
в миг сладости - где праведная суть?
где снадобье, которым страсть залечат?

***
был светлым день. на вспаханное поле 
из клюва птицы выпало зерно.
но ты молчал. ты - в лунном ореоле
искал всех бед злосчастное звено.
клинком трофейным - вёл по изголовью,
где след от нашей встречи не остыл, 
хранитель твой с великою любовью
в который раз гасил безумный пыл...
но ветер бездны, чёрный и спесивый,
из тонких стрел неверия и лжи,
по капле - в кровь твою, несуетливо,
всегда вливал ночные миражи. 

***
из сотен дорог, где могли бы мы встретиться снова,
из разных сюжетов - наивных, банальных и вечных,
ты выбрал ущелье, где меркнет от слабости слово, 
где гаснут лампады и не загораются свечи.
я слышала крик твой, звенящий от злого бессилья,
свинцовые осы садились на плечи и темя ...
и голос - другой, в вышине: "...и в далёкой севилье
ты будешь однажды ...но вовсе не здесь и не с теми...". 
а после - кружил хоровод умирающих вёсен.
сезонная пыль и туманы, дожди, снегопады...
одно неизменно - над тёмными пиками сосен
любовью светилась моя огневая лампада.


IV

***
...это вселенский клевер ищет земной воды,
смешанной с лепестками памяти человечьей.
выйдешь, дитя, из лона - в мареве лебеды
колос ржаной и тёплый лунным мечом засвечен.
выйдешь... где сильный предок, боль суеты изжив,
стал отраженьем мифа на рукавах столетий.
хрупкое сердце бьётся - сколько  в нём скрыто лжи...
или за ложь и правду мифы давно в ответе?
в узких ладонях века - жизней людских не счесть.
вхожи в телесный омут жидкости, соль, металлы, 
но... если сердцу больно, значит, ты точно ЕСТЬ,
сколько бы снов не видел ты - о цветах валгаллы. 

***
чтобы от боли зажглись в небесах иммортели, 
целился вольный стрелок в синеоблачный остров.
стрелы летели на солнечный свет,  и летели.
блики янтарной степи - в наконечниках острых...
было ли, не было... знает колчан опустевший.
но, где хранится колчан, неизвестно поныне.
только сквозь время, в душе, может быть, обрусевшей,
бьющейся птицей затравленной, в чьём-нибудь сыне,
давняя память начертит мишень-недотрогу
в непостижимом умом перелётном пространстве...
и мальчуган, жёлтой краской рисуя дорогу,
скажет: бессмертники всюду, где есть постоянство... 

***
беззвучная царила пустота на расстоянье в тысячи парсеков,
глотая сон с немотного листа, но собирая числа по сусекам -
в единый слог...на плоскости монет не увидать первоначальных формул, 
где равновесны атом - и ранет... где братьев обнуляют - каин ... ромул... 
не просчитать, насколько заряжён один обол и квант души харона,
когда шестёрка лезет на рожон, нацелясь на имперскую корону, 
как много дней заложено в реестр болезней, страха и хмельной тревоги...
в культурный слой давно впечатан крест природных истин и - духовный подвиг.
тук-тук...долбят  дожди в земную плешь. число дождинок, кратное сюжетам. 
их суть - вино девических надежд, химерный дух - на городских манжетах,
и сотни правд на лезвии войны, сыновий хор, подобный камнепаду,
и женщины... рождающие сны, где боль любви сжигается в лампадах.