С лицом измученным и серым,

на белой смятой простыне,

как жертва бешеной холеры,

лежит коленками к стене.

Протяжно стонет, как при родах,

трясется градусник в руках.

Вся скорбь еврейского народа

застыла в суженных зрачках.

По волевому подбородку струится пенная слюна.

Он шепчет жалобно и робко:

"Как ты с детьми теперь одна ?"

В квартире стихли разговоры,

ночник горит едва-едва.

Темно... опущены все шторы...

У мужа тридцать семь и два.