Аннотация: Отчет о прохождении "Альгамбры" - 2003 от лица парня, которого я обидела. Читаешь - прости. А правды тут ровно половина.
Домыслы.
Эта история произошла в 2003 году, где-то на стыке октября с ноябрем, как раз в то время, когда на газонах еще цветут пятнами темно-алые и лиловые хризантемы, а по обочинам дорог уже разметались останки грязного до черноты снега. С неба падали тяжелые листья... Клены уже растеряли блеск и стояли хмурыми исполинами, как бронзовые статуи в храмах других богов из других эпох...
Но это все к делу не относится. Впрочем, история эта приведена очень вольно, и что сохранилось - так это верные имена и кое-какие события. Остальное предстало так, как могло бы быть, а может, так оно и было, только вот для начала хочу, как тезу, предложить вот что: персонажи здесь представлены чистыми, без тумаков и язв, набитых этим самым 2003 годом и тем, что было до него. Может, они очень неправдоподобны, да и выглядят по-другому, - но это ведь так, досужие мыли, и точности здесь не место. Я сделаю их такими, какими хочу видеть. Ладно? Те, кто себя узнает - не надо, не обижайтесь. Это все так, не серьезно...Начать, что ли, рассказ?
Так вот. Было около девяти утра. По скверу, усаженному голубыми елями, шел молодой паренек, а рядом с ним высокий человек в темной, подчеркнуто строгой одежде. Выделяло его то, пожалуй, что полы у плаща были до пят, да и надвинутый на нос шарф вместе с глубоким капюшоном хоть и по погоде, но как-то чересчур. А если бы какая-нибудь молоденькая девица и осмелилась из любопытства заглянуть ему под капюшон, (что, в общем-то, исключено) то вздрогнула бы, так как взгляд у человека полнился сталью.
Паренек же ничем особенным не отличался. Ну, нестриженый, ну, кареглазый, ну, на вид - то ли рокер, то ли байкер, для неосведомленных вообще панк какой-то, - все это не так важно. Просто говорил он тихо, любил заглядываться в глаза ночного неба и парить под облаками вместе с белыми лошадками, ну, теми, из мультика про Ежика. В общем, сосредоточиться на каких-нибудь там алгоритмах почти не представлялось возможным. Звали его Павел... Да, ему бы, несомненно, очень хотелось, чтобы его называли как-нибудь по толкиенско-эльфийски красиво - каким-нибудь Куталионом или Нейтаном, а может даже Ульдором или вообще Феанором. Ан нет. Неплохо подошел бы и какой-нибудь Гилберт Стоун, но здесь тоже вышла промашка. В общем, жил он с именем русским, уютно-домашним...
И вот какой разговор происходил между ним и человеком в черном:
--Что-то скажут? - волновался Павел, зарывая в карманы руки. Холодно как ни как. - Ведь... как там у того идиота? Чем больше людей читают сказку и не верят в нее, тем мертвее она сама и глупее персы... А мне не хотелось бы, чтобы... Тьфу, тебе-то что об этом знать? Нежить...
Человек в черном не обиделся. Прошли немного молча, и он сказал сиплым глуховатым голосом:
--Я там живу. Я тем дышу. Я призван, чтобы приносить покой. Я должен приносить покой. Если те люди узнают обо мне, моя струна лопнет?
--Не знаю, - Павел пожал плечами. - Нет, наверное. Я-то всегда буду верить. Правда-правда. А вообще... я должен быть достаточно сильным и в реале. Ну-ка, сгинь.
И человек в черном растворился хмурым дымком на стуженом воздухе. Крупицы пепла разметало. Павел, вздохнув поглубже, поглядел на громаду Филфака, выдохнул и нырнул в черный зев. Коридоры вели его окольными путями, заставляя то и дело останавливаться, заглядываясь на вывески, пока он не нашел-таки закрытую дверь с надписью "Проза, фантастика, руководители В. А. Гаевский и ..." И еще кто-то со сложно читающейся, вроде бы немецкой фамилией. Павел только хотел было толкнуть дверь, как сбоку образовался его недавний собеседник. Да от этой его манеры появляться может инфаркт хватить ненароком...
--Иди вон! - шикнул Павел.
Человек замотал головой: нет, мол.
--Какого орка, спрашивается?
--Сегодня все должны быть с персами. Так гласит закон на листе формата А4 у входа. - отчеканил черный человек.
--А места хватит? - забеспокоился Павел.
Черный промолчал.
Павел приоткрыл дверь. В небольшом кабинете стояла жара и гул голосов, мелькали чьи-то тени... Кабинет был небольшой, но умещалось в нем столько всего сразу, что сначала разбежались глаза. Но потом Павел чуть оправился и указал своему персу на ряд у стены:
--Садись куда-нибудь туда, это, кажется, для вас, персонажей. Вон то, кажется, эльф? Вон, рядом с тощей девицей... Ты давай туда дуй. Мне к людям, кажется...
Черный человек покорно проследовал к своему ряду и стал протискиваться на стульчик рядом с темным на вид эльфом, который жевал куриную лапку. Сам Павел сел поближе к руководителю.
А вокруг теснились чудеса.
Самым интересным ему казались зеленые тараканы г-на Гаевского. Это были не гоблины, нет, нет... Никакой темной мистики, что вы... Это была странная желтоватая степная картинка с одиноким кизиловым деревом... Там был красненький рогатый черт... На фоне двух окаменелых девушек и какого-то родника с младенцем подле. Но... Из картинки, как сердце на кардиограмме, кулаками билось что-то, что-то большое и о нескольких головах... руках... хвостах... Остроухое, клыкастое, красноглазое... под органный хор, в старинном готическом соборе... что-то с мохнатыми ножками... немытое такое...
Павел зажмурился, встряхнул головой и увидел спокойное кизиловое дерево. Вот так-то лучше. Он мельком глянул на своего питомца: тот сидел ровно, неподвижно, начищенным лезвием. Темный эльф справа от него развалился, как на диване, обгладывая оставшуюся косточку и скучающе осматривая все вокруг. Слева от его перса находилась воркующая парочка. Кажется, эти принадлежали старушке в очках, которая писала романтические сказки. Тощая белобрысая девица на ряду персонажей пила минералку. Ее названной матерью была некая Дарра. Еще среди персонажей был парень с пулеметом и какой-то мужчина в разорванной на груди рубахе. Где-то у ключицы, кажется, блеснула кровь... нет, мираж.
Но вот г-н Гаевский призвал всех к тишине. Заседание началось. Павел мало что помнил из других авторов, писанину которых они разбирали. Он страшно волновался, хотя этого и не показывал. Первый, сутулый такой, темноглазый дяденька, противный до гоблинизма, трындел довольно долго... Потом его долго обсуждали. Потом слово дали какой-то девчонке с задних рядов и она, малолетка этакая, довольно бессвязно и постоянно хихикая поведала о том, что хочет написать что-то "доброе и светлое", кровь-любовь-морковь-детектива... Темный эльф перестал жевать и уселся поважнее. Занятный субчик... Крепенький, поджарый, спортсмен-комсомолец, с чернильными лужами глаз, точеным идеальным фэйсом, крючковатым носом и хитрой улыбкой. Так же имел золотое кольцо в ухе и взлохмаченные, немытые с неделю длинные черные волосы. В общем и целом выглядел странно. А та девица, наверное, его хозяйка. Потом обсуждали саму девчонку... Потом было много всего. А потом настала его очередь говорить. Точнее, читать. Вслух. Все. До единой буковки.
И полилась песня, сплетенная из слов и дум, песня о мраке и свете, о смерти и жизни, о лжи, предательстве и светлой добродетели самопожертвования... Он так это видел. И каждый камень черной башни посреди острова резал душу острыми гранями, и каждый удар плети по израненному телу будущего жреца Смерти отдавался в ушах звоном немых колоколов. И кровь Жнеца Жизней была все еще горяча, когда глаза, полные вечного стремления к выси, встретились со взором из тьмы предрассветной, самой черной бездны небытия...
И были строки, и все вышли. И настала тишь. И раздался чей-то голос:
--Что ж, недурно.
Павел позволил себе улыбку. Оглянулся на Жнеца, который молчаливо сидел на ряду персонажей. Тот был, кажется, доволен. Потом Павла хвалили. Было очень жарко. Он, расслабившись, снял куртку... Как тут чей-то неразборчивый, но резкий голос прорвал щебет одобрений:
--Чем-то смахивает на Морд-Сит Гудкайнда.
Кто? Кто это? Чем смахивает? Эй-ей, кто посмел? - взметнулись полы плаща Жнеца. Темный эльф не дал ему встать, придерживая за плечо. Жнец сунул руку за пазуху, нащупывая рукоять меча... Не смей, - прищурился Павел. Девчонка, приведшая эльфа, самодовольно ухмылялась, скрестив на груди руки. Она.
--Чушь, - шикнул Павел, пытаясь не слушать, как некоторые с ней соглашаются. Но другие отрицали. Да, чушь... Ничего такого. Чтобы отвлечься как-нибудь, он прислушался к тихому разговору, завязавшемуся на ряду персонажей. Как ни странно, разговаривали Жнец и темный эльф. Точнее, вел монолог эльф, но Павел слишком хорошо знал свое творение, чтобы не заметить, как блестит сталь глаз Несущего Смерть - там была заинтересованность. И вот что говорил эльф:
--Нет, ну ты не расстраивайся... Анька - она малость того... Ну... Подумаешь, эка беда! Вон я ведь тоже - списан. Точнее, мое имя списано. Она сама признает. У Глена Кука. Он плохо пишет - как она считает. Но имя ей понравилось. Так, - развел руками эльф, - появился я. Конечно, я отнюдь не тот безжалостный убийца... Я - жалостный. А, кстати, меня зовут Морли Дотс. А тебя как?
--Жнец, - сухо ответил тот.
--Руки жать будем? - осведомился Морли. - Впрочем, что за вопрос... Меня многие не любят и чураются, я ведь, кхе-кхе, темный... убийца, наемник...
--Вы? - спросил Жнец.
--Я. Я из ордена кху'дирру, орден, соответственно, наемных нас, палачей... Впрочем, это было давно. Сейчас я исправился. Но это смотря какую часть континуума взять. Я ж живой как ни как...
Жнец сухо кивнул. А потом сказал хрипло и как-то непонятно, то ли вопрошая, то ли радуясь, то ли поражаясь. В любом случае, эмоция для него была сильной:
--Коллега!
--По ходу, так, - улыбнулся эльф, теребя золото в ухе. - Долго еще?
Жнец глянул на песочные часы на запястье:
--Часа два.
--Бум ждать. Минералочки?..
Конференция маньяков... то есть писателей... ну, а учитывая темы работ - и тех и других, - завершилась. Все приглашенные разошлись по домам, разъехались по городам, забыли... Некоторые обменялись мылами и забыли не так скоро.
А потом начались неприятности. Сначала разбился плеер. Вот прямо так выскользнул из рук, шлепнулся оземь, разлетелся осколками ртутных слез, как будто пророчица оплакивает видение. Порвались, зацепившись за край стола, провода наушников.
И если бы сам упал...Просто с неких пор в душе Павла.. хотя, насколько это серьезно! ...нет, в душе Паши.. опять нет... Павлика... Павлуши... в его душе зародилось, ежеминутно прорастая, какое-то мятежное зерно... неверия. Что-то темное крошилось там, как старый камень Крымских гор, пронизанный корнями сосен. Но это что-то было таким родным... знакомым, любимым уже давно... до беспамятства, до боли в зубах, до исступления... оно ломалось. Навсегда и безвозвратно. Но тем чаще стал приходить по вечерам Жнец и скупо отвечать на россыпь мечущихся вопросов, что все проходит, что так должно быть, что рано или поздно сами звезды погаснут, а вселенная начнет сжиматься воедино... И его слова звучали все тише и тише...
А все из-за чего?..
Но обвинять других было не с руки. Тем более что это только возраст виноват, разве не так? В том, что песни "Короля и Шута" надоели, великолепие переливов голоса Кипелы не вызывает ничего, кроме сдержанной зависти и даже какого-то неприятия, а старые книги, читанные раз пять, почему-то не манят окунуться в них снова... Или книги не те, или сам он - не тот.
И вскоре это стало больше походить на легкое безумие. Нет-нет, ничего такого... Просто, если покопаться в душе с недельку, можно выкопать такое... А если настойчиво искать в ней почти утраченную веру - можно не найти ничего.
С наступлением зимы каждый день становился короче и пасмурнее предыдущего. Зарядили дожди. Ведь снег - это слишком празднично. Дожди - вот что в самый раз подойдет для грусти и чаепитий на пару с радио. Листы были белыми. Даже карандашные наброски не полосовали их полей: нечего писать - нечего рисовать. Гудел процессор, расставляя мины в "Сапере". Шипела радиоволна.
А Жнец уже не появлялся девять дней.
И когда термометр на улице показал ноль, когда ветер сорвал с кленов последние листья, в голову набатом стукнуло:
Ложь.
Все ложь. Ложь эти сказки. Даже не ложь. Вранье. Что? А ничего. Ничего этого нет, слышите, боги? Выдуманные им самим боги, вы внемлите? Нету! Нет, и все тут! Ничего нет! Каждая былинка, каждый камешек его миров - ложь! Каждая улыбка синеглазого чуда - ложь!
А что будет дальше? Институт. Работа. Семья. Жена. Синеглазое чудо? Вряд ли. Будут деньги. Будут дети. Будут внуки. Будет старость. Будет болеть спина. Будет нищенская пенсия.
А что еще? Чего тебе еще нужно? По крайней мере это нужно всем нормальным людям. А чем от них отличаешься ты? Чем?.. Все это будет. А то, что снилось, ты когда-нибудь забудешь насовсем. И с концами.
Но почему... во имя всех богов... ты... не хочешь забывать?
Отчаяние накатило волной, захлестнуло, сбило с ног, перемешало в голове все идеалы и устои. Заставило задрожать губы - всего секунду.
Нет. Так просто нас не взять. Или... так быстро. Где вы, сказки? Вы покинули его одного. А что может быть хуже одиночества?
Павел подошел к магнитофону и бережно вставил кассету из разбитого плеера. Заскребли сотни электронов внутри и вылился хриплый, но глубокий басок Горшенева:
Я подошел к окну, всмотрелся в темноту,
Протер стекло и улыбнулся -
И в самом деле,
Все, что я представлял,
Увидал:
Блуждают тени возле дома разных сказочных зверей...
Павел раздраженно нажал кнопку "Stop". Постоял, подумал. Включил радио.
Я свою месту не променяю ни на что...
- орала неизвестная группа. Радио полетело с подоконника на пол. Повисло на шнуре. Павел со злостью переключил тумблер музыкального центра на воспроизведение CD. Что попадется? Прямо как в Дозоре...
Мы верим, что есть свобода,
Пока жива мечта.
Верим в свою свободу,
И будет так всегда.
Огонь все ярче...
- своим несуществующим в номенклатуре альтино выводил Кип, разрывая мечущиеся думы, а скрип соло гитары - как нож по сердцу... А ведь мужику - сорок с хвостом... У него семья, деньги... А такую чушь поет! И, кажется, сам в этом всем уверен... Песня-то - от сердца. Чистого.
Павел опустился на ковер, запустив руки в волосы. А диск, жужжа, выводил сиротливо очевидную истину:
Пока жива мечта
Никто не сможет отнять нашу свободу...
Верь. Во все века
Пусть будет так...
Этой же ночью к нему пришел Жнец. Опустился на край кровати, посидел немного молча.
--Ты ведь знаешь, что сегодня я пришел в последний раз, - сказал он как всегда хрипло, но как-то еще тише, чем раньше.
--Не уходи, - попросил Павел.
--Я должен. Я умираю в твоих снах, хозяин. Видишь? - Жнец поднял худую руку. Она была полупрозрачна. - Я ухожу.
--Не уходи, - повторил Павел.
--Я должен. - сказал Жнец. Помолчал. Выдавил: - Там меня ждут.
--Кто? - спохватился Павел. - Кто тебя ждет? Зачем? Куда? Почему? Я не понимаю...
Тогда Жнец впервые в жизни улыбнулся и тихим, необычайно легким, почти без хрипа голосом проговорил:
--Мне предложили работу. Орден кху'дирру, орден наемных убийц... Кажется, тысяча девятисотый год по их летоисчислению. Там как раз идет война. А группа не набрана. Я буду девятым черным. Поведет нас Ильмар, темный эльф-оборотень, впрочем, в этом отрезке континуума он еще не был заражен Вирусом Волка... Он бестолковый, но дело свое знает. Меня ждет тысяча бездонных синих глаз, и кто знает, может статься так, что среди них я встречу те единственные, которые не порешат меня, а дадут, наоборот, вечную жизнь и молодость... Я ведь могу мечтать, ты не запрещаешь мне? Я буду вечно тебе благодарен, творец, что ты взял самое сильное из лучшего и вылепил таких, как я... Я сказал.
Жнец, Несущий Смерть, ушел. А парень остался. Пел Кипелов, бывший вокалист "Арии" со скверным характером и великолепным голосом. Наступала потихоньку полновесная зима.
Только вот Жнец и впрямь больше никогда не приходил.