"И был вечер, и было утро: день один." Так было всегда: сначала вечер - потом утро. У многих было наоборот. Но начинать с утра было так скучно и тошно, что лучше было бы не начинать вовсе.
Но однажды (как и положено в сказке - кем положено, не ясно) карусель закрутилась в другую сторону. Под истошное верещанье птиц жизнь началась с утра. Просто оттого, что Кукла не успела добежать до обувной коробки, где хранилась уже лет десять. У нее не было специального имени, как у Пусси (мягкой кошки) и Шалуна (потрепанного клоуна). Ее имя стерлось также как и ее глаза. Она не горевала о потери, потому что эта потеря была самой маленькой в ее жизни. Какая разница, в конце концов, какой звук издают люди, беря тебя в руки! Важно, что они при этом делают. Кукла испытала это на собственной шкуре: одна ее рука безнадежно отвисла на вытянутой резинке и хлопала о туловище сухим, цокающим звуком. Поэтому Пусси и Шалун звали ее Цок-Цок. Ей было все равно - они не брали ее на руки и не волочили за ноги по полу. Так что мысли и чувства Цок-Цок завязли в том времени, когда "подвижные существа" (как она называла детей) не только издавали всякого тембра звуки, но и делали с ней, что хотели.
И первое, что они сделали - оторвали ей голову. Чтобы посмотреть, что внутри. Мальчик и Девочка долго рассматривали пустоту внутри и, наконец, Мальчик с досадой отшвырнул безголовое тельце: "Она и не будет пищать, - сказал он сестре, - у нее пищалки нет". Но Девочка сказала "Ну и ладно" и с этих слов Кукла стала ее безоговорочной собственностью. Девочка мыла ее, заливая полое тельце водой, расчесывала и одевала, кормила и наказывала, словом, проделывала все те операции, которые в скором времени она стала проделывать со своими детьми. В скором времени... Пятнадцать лет - разве срок для игрушки, которая уже лет десять не слышит детских голосов. В ее пустой голове они раздаются эхом ушедших лет.
Мальчик вырос и ушел на войну. Ему оторвало голову снарядом. И никто не ужаснулся его смерти, потому что рядом были лишь такие же, как он, мертвецы.
Девочка выросла и родила двух новых девочек. Она их мыла, одевала и причесывала. А Кукла сидела в белом кружевном платьице, сшитом Девочкой-мамой из куска материи для свадебного платья. Это были самые сладкие вечера. Когда мини-девочки пищали и ползали по ковру в золотом леденцовом круге от света старого абажура, Девочка что-то мурлыкала себе под нос, расшивая очередной наряд для своих "малюток". Кукла смотрела на это с искренним восхищеньем, так что круглые ее глаза круглились от переизбытка чувств.
А потом выросли и девочки. Выросли и уехали. Только Кукла видела слезы Девочки. Теперь они стали почти подругами. Девочка читала ей письма и проговаривала вслух строчки, когда писала сама. Кукла слушала с немым изумлением. Она не понимала, как можно искать себе другого хозяина, ведь Девочка - самая лучшая.
"И был вечер, и было утро..." Девочка стала куклой - белой фарфоровой куклой в лакированном темном ящике. Ее выросшие дочери бродили тенями вокруг, и Кукла думала, что за долгую жизнь с людьми научилась видеть сны, и ей снятся темные фигуры, медленные разговоры, тихие всхлипы.
...Что снятся ей пустые комнаты старого дома, когда время стоит стрелками молчащих часов на посту вечного полдня, и медленно-медленно расцветают за мутным стеклом парчовые зори.
Часть 2. Вечер
А потом они наводнили дом. Сны вырвались из пустой кукольной головы и заголосили детскими голосами, затопали маленькими ножками по скрипучему паркету. Они обрели плоть и вцепились в Куклу хваткими детскими ручонками.
Кукла упала на пол. Ах, как давно она не падала на пол!
А потом ласковые женские руки расчесали ей волосы, надели белоснежный чепчик - как на Девочке в лакированном ящике - и положили в коробку с другими игрушками. Коробку закрыли и отнесли на чердак. И был вечер, и было утро - день один...
Часть 3. День
И вот пришел день, когда Кукла оказалась предоставленной самой себе - ее никто не брал в руки, не наряжал, не усаживал, не двигал ее руками и ногами. Она медленно бродила по чердаку, прислушиваясь к шорохам. Дом постанывал. Цок-цок-цок - цокала рука Куклы о ее полое тело. Скрип - отзывались доски. Шшш - шуршал ветер. Других разговоров не было.
Кукла хотела снова погрузиться в воспоминания, но день был ярок, сквозь окно чердака он заливал солнцем барханы пыли и растапливал воспоминания прежде, чем они успевали уплотниться в образы и звуки.
Кукла почувствовала себя заполненной светом. "Наверное, я умерла и стала душой, - сказала она себе, - люди говорили, что душа сделана из света. Теперь я - душа." Она обрадовалась, потому что решила, что теперь сможет встретить Девочку. Она подошла к окну. Стекло, промытое дождем, искрилось. Если бы у Куклы были человеческие глаза, они заболели бы от света, но глаза у Куклы вылиняли и видели слабо. И ей показалось, что она видит Девочку. Цок-цок хотела протянуть к ней руки, но не смогла ими пошевелить: одна рука болталась на вытянутой резинке, другая застряла в плече. Кукла бы заплакала, если могла. Но она только цокнула и прижалась лбом к стеклу. Стекло подалось и упало вместе с Куклой во двор. Стекло разбилось, Кукла нет. Она лежала посреди двора, где было тихо-тихо. Очень тихо. Потом она услышала шаги. Это шел человек. Он взял ее на руки и сказал: "Ручку починю и подарю Маринке, красивая кукла, ей понравится."
Так у Куклы появилась новая Девочка. Она мыла ее, причесывала, кормила и наказывала. И был вечер, и было утро, день один...