Город показался на окоёме к вечеру. На высоких глинистых валах серыми поясами подпирали хмурое небо рубленые клети крепостной стены. Капитан посольской охраны, Эвальд фон Зейдлиц прищуренными глазами окинул укрепления столицы короля Александра и вздохнул, представив, как придётся в новую войну с Александром лезть на эти вот валы. А в то, что война будет, и что придётся лезть, и что закованная в железо мускулистая рука тевтона рано или поздно схватит нечестивого короля схизматиков, врага апостолического престола за горло в его нечестивом логове, Эвальд фон Зейдлиц, благочестивый католик и вассал Рижского епископа нимало не сомневался. Он невольно вспомнил неприступные каменные громады замков, которые они, белокурая высшая раса строили в Ливонии, Курляндии и Семигаллии, в землях этих грязных язычников-дикарей, рождённых единственно для того, чтобы быть рабами господ мира - германской нации. Да, эти стены, даром, что деревянные, не уступят и рижским каменным.
Рыцари начали облегчённо вздыхать - с тех пор, как вступили на землю Руси, ехать было неспокойно. Да что там неспокойно - просто страшно. Страшно ехать по земле недавних врагов.
Фон Зейдлиц поёжился, поведя плечами под доспехом, - невольно вспомнился окровавленный подталый лёд на Чудском озере; свою лошадь, что провалилась в полынью и бешено билась, не в силах выбраться на лёд; вспомнился собственный страх перед несокрушимой стеной новогородских и плесковских пешцев-лапотников, даже не окольчуженных как следует; яростный горловой рёв идущей внапуск русской дружинной конницы.
И силой заставил себя забыть то, что вспомнил. Ныне он едет с миром. С посольством от самого наместника бога на земле, папы римского Иннокентия IV к князю новогородскому и киевскому Александру Ярославичу Невскому, что ныне живёт в своей родовой вотчине - Переяславле-Залесском. Но война всё равно будет - надеждами на неё живёт всё крестоносное войство, вожделеющее новых земель и рабов.
У ворот города посольство встречали. Намётанный глаз Эвальда привычно выхватил из толпы знакомую фигуру князя Александра, выделил его вельмож (русичи говорят - бояр). А за их спинами толпилось простонародье. Должно быть, впервые такое посольство принимают, - мелькнула мысль у рыцаря. Мелькнула и сгинула.
Сблизились.
Александр Ярославич, как хозяин, встретил посольство латинскими уставными словами цветистого приветствия. Выбравшийся из возка кардинал Гемонт поклонился и не менее цветисто ответил. На этом и закончилась торжественная встреча, хотя разочарованные католики ожидали чего-то варварски пышного, или торжественно-возвышенного, как при дворе византийских императоров. Впрочем, Константинополь уже сорок шесть лет пребывал под властью римского папы, а никейские императоры, слышно, сильно упростили ритуалы.
Потом их препровождали в княжеский терем, размещали на ночлег. Фон Зейдлиц сбился с ног, заботясь о размещении своего невеликого войска - всего пять рыцарей и два десятка конных кнехтов. И токмо когда уже совсем стемнело, добрался до постели и заснул.
Фон Зейдлиц проснулся ночью. Не спалось. Он полежал несколько минут, но потом, вздохнув, всё же поднялся. Накинув плащ прямо на голое тело и, поплотнее завернувшись, толкнул дверь на узорное резное гульбище. Покосился на стоящего неподалёку русского воя, который при его появлении даже не шелохнулся. Вздохнул и, опершись на перила, задумался.
Деревянный терем на каменном подклете вздымался на сорок локтей в высоту рублеными клетями, шатрами и бочками. Длинный крытый переход соединял терем с каменной церковью, стоявшей около крепостной стены. Крестовый храм в четыре столпа стоял около самого вала, едва выглядывая из-за него одной-единственной главой. Лопатки с двойными уступами делили каждую стену на три равные части. Поверху стена уходила внутрь уступом, который был прорезан тремя узкими окнами. Красиво. Но чуждо. И церковь - такая же.
Фон Зейдлиц усмехнулся.
Так и во всём. Чужие, они чужие и есть, - подумал невольно фон Зейдлиц, вспомнив своё пребывание в Константинополе, в Полоцком княжестве, в Плескове. - Православные не таковы, как мы. Еретики. Скоты. Низшая раса. Рабы.
Холод осенней ночи постепенно забрался под плащ и фон Зейдлиц, издрогнув, передёрнулся и ушёл обратно в покой - спать.
Встреча с князем была назначена на утро. Чувствовалось, что здесь не в обычае томить посольства сутками и неделями.
Русичам из Переяславля и впрямь были в диковинку такие посольства. Они удивлённо разглядывали странный и непривычный облик посольства, - чёрные, вышитые золотом и серебром сутаны кардиналов Галда и Гемонта; доспехи рыцарей, клёпаные из гнутых стальных листов; невозмутимое лицо Эвальда фон Зейдлица под приподнятым забралом шелома; его худые ноги, обтянутые красными чулками с широкими зелёными буфами, синий с золотом плащ; разодетых в пух и прах слуг кардиналов, что вдвоём держали на весу тяжёлый дубовый ларец с узорными серебряными накладками.
Александр Ярославич сидел на высоком дубовом престоле в тронном зале, одетый в столь нелюбимое им одеяние для торжественных приёмов. Белошёлковая ферязь, княжеская, вышитая золотом горлатная шапка с высоким бархатным верхом, алое корзно, зелёные сафьяновые сапоги с загнутыми носами. Варвары, - подумал фон Зейдлиц невольно, разглядывая эти дикарские одежды.
Посольство приблизилось к трону на десяток шагов.
Упала тишина.
Князь Александр несколько мгновений разглядывал послов, потом разомкнул губы:
- Хотелось бы ведать, с чем прибыли досточтимые послы святейшего апостолического престола к нашему скромному двору.
- Его святейшество, наместник великого бога на этой земле, папа римский Иннокентий IV, посылает нас к вам, доблестный король Руссии, Александр...
Король!!!
Среди бояр прокатился ропот, встревоженный и быстрый, как шум морской волны.
- ...с этим посланием и этим даром. Он обращается к тебе со словами...
Гемонт перевёл дух и продолжил:
- Иннокентий епископ, раб рабов Господа, знаменитому мужу Александру, князю суздальскому. Отец будущего века, насадитель непорочного совета, Искупитель наш Иисус Христос низвёл росу своей благодати на ум славного блаженной памяти князя Ярослава, родителя твоего, которому, подавая вследствие удивительной щедроты неизречённую милость Своего ведения, приготовил путь в место, через которое он приведён был к Господней пастве, подобно овце, долгое время блуждавшей по пустыне, как мы узнали об этом от возлюбленного сына нашего Иоанна де Плано Карпини. Отец твой, желая облечься в нового человека, смиренно обещал послушание своей матери римской Церкви и был освещён руками того же брата, что он открыто и исповедал бы пред всеми людьми, если бы столь внезапно и несчастно не похитила его смерть. И так как он завершил течение своей жизни столь счастливым концом, то надлежит благочестиво верить и, без всякого сомнения, принимать, что он, сопричислившись к лику праведных, покоится в вечном блаженстве, где блистает беспредельный свет, где разливается благоухание, не рассеваемое ветром, и где сильна полнота любви, которой не уменьшает насыщение. Итак, желая, чтобы и ты, ставший законным наследником в отцовском наследии, сделался причастником столь великого блаженства, мы, наподобие жены евангельской, возжёгшей светильник, дабы найти потерянную драхму, изыскиваем пути, употребляем усилие и прилагаем старание, чтобы иметь возможность благоразумно навести тебя на мысль спасительно последовать по стопам твоего отца, с которыми во всякое время надлежит сообразоваться. И как он от чистого сердца и с неложным намерением обещался принять постановления и учение римской Церкви, так и ты, оставивши путь погибели, приводящий к осуждению вечной смерти, смиренно вступил бы в единение с той же Церковью, которая, без всякого сомнения, по прямому пути направляет к спасению своих почитателей. Конечно, и ты не должен отвергнуть нашей просьбы, которая, служа с нашей стороны исполнением долга, послужит в то же время и твоим выгодам, потому что, когда мы, таким образом, требуем, чтобы ты боялся Бога и, любя Его всею душою, исполнял Его заповеди, конечно, ты не оказался бы в здравом разуме, если бы отказал в повиновении нам и даже Самому Богу, наместником Которого, хотя и не по заслугам, мы являемся на земле. Впрочем, вследствие этого послушания честь какого-либо государя отнюдь не уменьшается, но благодаря ему, всякая власть и временная свобода умножается, потому что достойно правят своими народами те, которые, сами, стремясь властвовать над другими, в то же время стараются о повиновении божественному превосходству. Поэтому мы просим твоё величество, увещеваем и прилежно убеждаем, чтобы ты паки признал своею матерью римскую Церковь и оказал послушание её первосвященнику. Постарайся также действительно привлечь к повиновению апостольскому престолу и твоих подданных, чтобы в вечном блаженстве наследовать тебе за этот плод, который не гибнет в веке. Да будет тебе известно, что если ты воспользуешься нашим или лучше - Божиим благоволением, мы будем считать тебя наилучшим между католическими государями и всегда с особенным усердием будем стараться об увеличении твоей славы. Правители народов, стремясь к господству над другими, повинуются сами Божественному превосходству. Русский князь не должен отказывать в повиновении папе или лучше - Самому Богу, наместником которого на земле является папа. Так как опасностей всегда легче избегнуть, если вооружиться против них щитом предусмотрительности, мы особенно просим тебя, чтобы, лишь только узнаешь, что татары направляются против христиан, ты тотчас постарался бы уведомить об этом братьев Тевтонского ордена в Ливонии, чтобы, получив сведения об этом от тех же братьев, мы могли заблаговременно позаботиться о противодействии татарам с Божьей помощью. Сверх сего за то, что ты не захотел преклонить выи пред свирепостью татар, мы прославляем твоё благоразумие достойными в Боге похвалами. Дано в Лионе 8 февраля 1248 года.
Кардинал замолк. В зале паки упала тишина. Мало кто из бояр понял прочитанное, - Гемонт читал по-латыни. Князь мог бы точно сказать, что понял он сам, да ещё митрополит Кирилл, недавно приехавший с Волыни.
Александр оцепенел. В ушах всё ещё звучали чеканные латинские фразы. Quia sicut dilecto filio fratre Iohanne de Plano Carpino de Ordine Fratrum Minorum Protonotario nostro ad gentem Tartaricam destinato referente didicimus. И ещё... Corde sincero et mente non ficta se ad suscipienda mandata et documenta Romana Ecclesiae dedicarat. Вот значит, как, - недобро подумалось князю. - А ведь батюшка в ставку Гуюка потому и поехал, что хакан сей собирался походом на Закат идти. И сгубили его католики, не кто иной; тот же Плано Карпини. И, стало быть, они ещё ничего не ведают - ни о моём ряде с Бату, ни о том, что Гуюк помер. Ни о том, что нового великого похода на Запад не будет. Александр Ярославич выхватил из толпы жёсткий и пронзительно-прицельный взгляд митрополита Кирилла. Сразу же вспомнились его слова, сказанные по приезду: "Не могу я там больше, княже. Князь Данила через Плано Карпини сносится с папой и уже согласился преклонить православие под руку Рима". Вот так. А ведь Данила Романович сам его и посадил на кресло митрополита. Самого Петра Акеровича, князь-Михайлой Черниговским ставленого, в Никее одолел... Дано в Лионе 8 февраля 1248 года. Два года тому... Неужто до тех пор заседали?. И ведь на том же самом соборе Лионском шесть лет назад от имени Михайлы Всеволодича, готового совсем присоединиться к католикам и даже веру их принять, Пётр Акерович помощи просил. И не допросился. И вот ныне они ему, Александру Ярославичу, помощь обещают. И требуют окатоличиться.
Гемонт же, сбросив с головы плоскую, украшенную павлиньим пером шляпу-берет, поклонился, обмахнув пером башмаки с длинными носами.
- В залог своей дружбы, миролюбия и поддержки всего католического Запада, наместник бога на земле, его святейшество Иннокентий IV коронует тебя королевской короной и назначает главным воеводой русской рати, выступающей против татар.
Слуги поставили ларец на пол, откинули крышку, и кардинал Галд извлёк изнутри корону. Блики от украшавших её камней и золотых побрякушек брызнули в стороны.
Князь впился пальцами в подлокотники трона, не отрывая взгляда от сияющего чуда. Краем глаза он видел весёлый и зловещий огонь, разгорающийся в глазах Гаврилы Алексича, своего наперсника. Видел тяжёлый, потупленный взгляд Миши Прушанина (а ведь уйдёт от меня, пожалуй, прими я корону). Видел жадный блеск в страшном взгляде Олфера Жеребца, вечного соперника Гаврилы.
Смотрел и видел. И ничего не видел. Перед его взглядом рушились горящие города и бежали разбитые ордынские рати, скакали торжествующие рыцари и бил, бил, бил в уши дикий, слышанный ещё в Чудской земле крик: "Santa Maria!! Ad majorem Dei gloriam!!!". И, перекрывая эти крики, слышался голос митрополита Кирилла: У них там, на Западе, княже, ныне временное единство. Фридрих-император, папский поперечник, видишь, с божьей помощью, помер, так его сын, император Конрад, с братом никак не сладит, с италийским королём, потому и в папской руке пока ходит. То для нас плохо - когда Запад един. А токмо долго это единство не протянет, - котора восстанет всё равно. И помощи от католиков нам не дождаться. У них там как - есть пять главных скорбей католической церкви: татары; православные; еретики-катары; бесермены и император Фридрих. Фридрих помер; мусульман они скоро добьют, коль с несторианами договорятся; альбигойцев уже искоренили. Остаёмся мы и татары. Войны не избежать. А православные для них такие еретики, что самого бога тошнит. Значит, как на востоке говорят: враг моего врага - мой друг.
Князь вздрогнул и оторвал взгляд от короны.
Его ответа ждали. Ждали оба кардинала - и Галд, и Гемонт. Ждали свои бояре. Ждал митрополит Кирилл. Ну что ж...
- Великий князь Киевский и Новогородский Александр Ярославич и без того главный воевода всех русских ратей. Опричь того, по своему положению князь киевский и новогородский - выше любого католического короля и равен императору Священной Римской империи и Восточной Римской империи. И потому - не нуждается в королевском титуле и короне. Святителям же церкви невместно вмешиваться в мирские дела власти. Ибо царство Господне - не мира сего!
Князь перевёл дух.
- Что же касается перемены веры, так передайте его святейшеству следующее, - он на миг замолк и выдал. - От Адама и до потопа, и от потопа до разделения языков, и от разделения языков до начала Авраамова, и от Авраамова до пришествия Израилева сквозь Чёрмное море, а от начала царства Соломона до Августа-царя, а от начала Августа до Рождества Христова, и до страсти и до воскресения Его, а от воскресения Его и на небеса восшествия и до царствия Великого Константина и до первого собора и до седьмого собора: это всё ведаем хорошо, а от вас учения не приемлем!