Миловка - небольшое боярское село на берегу Мсты. Селяне-миловцы промышляли рыбой, лесным зверем и пахотой, принося доход своему боярину, его тиуну и волостелю, а также самим себе. Два десятка бревенчатых домов, однорядный тын с заострёнными палями, большая боярская изба на каменном подклете, строенная на случай приезда хозяина на охоту, рыбную ловлю, альбо по каким другим делам.
Атаман Неждан оглядел село, тын и всё прочее и вынес решение:
- Зорить не будем. Соберём выкуп и всего-то. Хоть ночь в тепле поспим, да в боярской постели. Потребуем у старосты с волостелем, чтобы нас на ночлег пустили, тогда мол, никого не тронем. У них тут вряд ли больше пяти мужиков копьё-то в руках держать могут. Это им не на медведя ходить. А нас - три десятка с лихом.
Приближённый к атаману ватажник Смета согласно кивнул - он не любил убивать да резать без особой нужды. Это самому атаману было в радость кого-то замучить. Удивительно, как нынче сдержался. Должно, надоело в лесах по морозу слоняться. Январь-просинец есть январь-просинец. Самые что ни на есть крещенские морозы. В ватаге и так уже трое обмороженных, а один и вовсе - того... насмерть замёрз. А бешеный Гаврила Алексич идёт по пятам, вцепился, как клещ. Токмо в последние дни ватажники сумели всё-таки несколько оторваться. Но отдых нужен, как воздух, не то так и лошадей загнать недолго, да и самим замёрзнуть. Как пить дать.
Неждан с тремя приближёнными ватажниками, средь которых был и Смета, вошёл в растворённые ворота Миловки. Дворы были строены по-северному, "камницей" - были разбросаны в беспорядке, без всяких признаков улицы. Навстречь попался мальчишка лет десяти и Неждан окликнул его, стараясь, чтобы голос звучал дружелюбно - при необходимости он умел обращаться приветливо:
- Гей, малый, послушай!
Мальчишка остановился и во все глаза уставился на подходивших вооружённых незнакомцев. Случись такая встреча в лесу, он не задумываясь и не стыдясь, задал бы стрекача. Но здесь-то, в родной деревне, рядом со своим двором чего бояться? Он безбоязненно ждал.
- Как тебя звать-то, малец? - спросил, меж тем Неждан, остоявшись шагах в двух-трёх от мальчишки.
- Мужко.
- Вот чего, Мужко. Не укажешь ли как к избе старосты вашего пройти? Дело у нас к нему спешное, немешкотное.
В ответ Неждан узнал, что дед Мужко и есть староста и что зовут этого деда-старосту Делотой.
- Дорогу-то к нему покажешь?
- Ступайте за мной, - кивнул Мужко атаману и зашагал по протоптанной между домами тропке, широкой всего лишь настолько, чтобы по ней можно было идти токмо по одному.
- Дома хоть дед-то? - Спросил Смета из-за спины Неждана.
- Дома, куда ему деваться, - откликнулся беспечно Мужко.
- А село-то у вас боярское аль вольное? - спросил в свою очередь Неждан.
- Боярское, - по-взрослому вздохнул Мужко.
- Стало быть, и волостель тоже есть?
- Да есть.
- Здесь он?
- Да здесь. А что, у вас и к нему дело? Неуж насчёт податей?
Неждан невольно прикусил язык - вовсе незачем ведать первому встречному, насчёт чего они пришли в село и кто они таковы. А Мужко, видно, и представить не мог, по какому это такому делу одни и те же люди могут прийти и к старосте и к волостелю разом.
Остановились перед большой избой на высоком подклете. Двор был огорожен высоким заплотом. У широко распахнутых ворот Мужко обернулся:
- Деда сюда позвать, аль сами в избу пройдёте? - видно было, что ему не терпится бежать по каким-то своим делам, от которых его оторвали незнакомые мужики.
- Ты поди, ему скажи, что мы пришли, а потом он уж сам решит, что с нами делать- в хоромину ли позвать, самому ли к нам выйти, альбо вовсе со двора согнать, - весело сказал Смета. Неждан недовольно покосился на него, но смолчал.
Мальчишка проскочил через двор, пробежав мимо коловших дрова двоих работников, взбежал на крыльцо и скрылся за дверью. Неждан резко обернулся к Смете и свирепо прошипел:
- Ты своё зубоскальство оставь до поры! И с речами наперёд меня не больно вылезай! Внял?
- Ну внял, - равнодушно пожал плечами Смета и это равнодушие ещё больше взбесило атамана. Несколько мгновений он, вызверившись исподлобья, буравил Смету бешеным взглядом, потом резко отвернулся.
Ох, и точили сердце атамана Неждана чёрные подозрения. Боялся он Смету, ох, боялся. Боялся, что хочет удалой да весёлый ватажник занять его место, сам атаманом стать. А такие споры в ватагах решаются токмо ножом, то Смета ведал отлично. Стало быть, в ближайшее время сшибки не миновать.
Почти сразу Мужко вышел и позвал татей в избу, сам же спрыгнул с крыльца и умчался невесть куда по своим делам. Входя, ватажники старательно обили с ног налипший снег, разделись во влазне и прошли в сам терем.
Староста Делота оказался худым жилистым стариком, длинноволосым, седым и сероглазым. Незваных гостей он встретил настороженно и тогда Неждан не стал ходить вокруг да около. Делота, услыхав, каких гостей ему принёс леший, испугался, а когда понял, чего они хотят, испугался паче того.
- Да меня же княжьи вои пришибут как раз. Волостель на меня давно уж зубы точит, я ему боярское добро воровать мешаю.
- А ты подумай. Княжьи вои где ещё, а мы ведь уже здесь. Пришибить тебя и мы можем. Коль я ныне в лес вернусь, да скажу своим ватажникам, - староста, мол боится княжьих воев и посему нас на ночлег не пустит. Да они от вашей Миловки целого бревна не оставят. У меня там с полсотни головорезов, крови они не боятся. Думай, староста Делота. Пустите - никого не тронем и даже выкупа не спросим. А за волостеля не беспокойся. Я с ним поговорю. И добро боярское отдаст сам. Не тебе правда. Нам отдаст. Да тебе ведь оно и без надобности. Так?
Делота задумался. Как там мир решит? Да что мир: суём решит пустить татей в село, тут и говорить нечего. Перечить побоятся - про атамана Неждана давно нехорошая слава идёт.
Сам бы он не пустил, без всяких рассуждений. Себя ему было не жалко, - пожил уже на свете, хватит. Да ведь эти ухорезы никого не пощадят, детей и тех побьют.
Неждан глянул старосте в лицо и оскалился, словно мысли прочитал. Он ведал, что ответит им староста.
Неждан выбрал себе для постоя боярскую избу, взяв с собой и Смету, и ещё троих. Волостель, когда к нему на двор пришли тати, схватился было за копьё, да токмо татей было шестеро, а он один. Копьё отобрали, связали руки и вздёрнули на берёзе около дома. Ватага рассыпалась по избам, и село стоном застонало.
Скрип снега под лыжами услыхали разом все трое дозорных. Схватившись за луки, они напряжённо ждали, потом старшой дозора по звуку определил, что бежит всего один человек, причём не взрослый мужик - мальчишка альбо баба. Дождались. Лыжник выскочил из-за поворота лесной дороги. Бежал, часто оглядываясь и отталкиваясь по-мерянски одной палкой. Выскочил, увидел стоящих на дороге троих конных в кольчугах и замер от неожиданности.
Мальчишка.
- Далеко собрался? - скучно-равнодушным голосом спросил старшой.
Мужко молчал. Он не ведал, кто они таковы - а ну как такие же тати, как те, что пришли к ним в Миловку? Вот тогда он влип! И не токмо он - деда Делоту, что послал его искать княжьих воев, тати не пощадят - вздёрнут стойно волостелю-собаке.
- Они, должно, не ведают, что княжьи-то близко, тогда не остановились бы, - говорил староста Делота внуку. - Беги, милый, в Старый Бор, к куму. Там скажешь, что у нас стряслось, он подскажет, что делать дальше.
Однако до Старого Бора оставалось не меньше версты, когда его остановили эти незнакомые вершники. И в лес нырять он уже опоздал - вон у всех троих луки в руках. Стрела догонит и в лесу.
- Ну? - нарушил тишину старшой. - Язык проглотил?
- А вы кто такие? - решился спросить Мужко.
Они засмеялись - по-доброму так, необидно.
- Мы-то? Мы-то, малый, княжьи вои. А ты кто?
- А не врёшь? - недоверчиво спросил Мужко. - Побожись.
- Ей-богу, - невозмутимо сказал старшой.
- А набольший у вас кто? - по-прежнему напряжённо спросил Мужко.
- Набольший-то? - внимательно глянул на него старшой. - Гаврила Алексич.
И Мужко поверил, наконец.
Смеркалось. Тёмно-синие сумерки тенью крались между деревьями. И так же бесшумно скользя на лыжах, крались к опушке около Миловки вои Гаврилы Алексича. Раздвинув кусты, вой оглядел тын села и негромко сказал:
- Дождёмся, пока не стемнеет совсем.
Княжьи вои смыкали кольцо вокруг Миловки.
Гаврила, пока не стемнело, паки вгляделся в село. Навычный глаз различил дозорного в воротах села, а потом и тёмное тело волостеля на ветке берёзы.
- Ого, - присвистнул он, несколько мгновений думал, потом велел. - Прилук! Останешься со своими воями здесь. Я сам пойду туда, в село. Дозорного в воротах повяжем, потом знак дадим. Жди. Как дадим - бей сразу.
- Какой знак-то? - недовольно спросил сотник Прилук, - ему эта затея была не по нутру.
- В рог трубить будем, как на кабана. Поймёшь.
Гаврила Алексич отвернулся и вновь принялся разглядывать село.
Стоящий в распахнутых воротах Миловки дозорный Неждана поёжился от холода, что забирался даже под овчинный полушубок. Опричь того, на холоде как всегда, клонило в сон. Клонил мороз, клонила и выпитая в доме волостеля терпкая и крепкая брага. Да вот токмо спать на морозе - верная смерть, кто же того не знает. Да он и не будет спать, токмо глаза прикроет на миг, чтоб сон обмануть. Ох как хорошо, ох, а теперь открыть. Открыть, сказано. А то вон атаман идёт. Чего это с ним? Никак голова у атамана бычья? Ан нет, не бычья, а вовсе даже волчья! Глаза вспыхнули кроваво-красным огнём, ровно уголья альбо камень-рубин.
Захрипел дозорный от страха и тут вдруг пригрезившийся атаман обернулся пятью всамделишными незнакомыми воями. Жёсткая рукавица заткнула раскрывшийся было заорать рот, сильные руки вывернули из пальцев оружие, аркан перехватил руки сзади. Ледяные прозрачные глаза молодого ещё воя приблизились к лицу дозорного, блеснул в лунном свете нож.
- Вякнешь, - зарежу. Внял?
Дозорный судорожно кивнул.
- Вот и умница, - кметь (это был сам Гаврила Алексич) вытащил изо рта дозорного рукавицу. - Будешь говорить?
- Буду, - выдавил дозорный, - не убивай.
- Убивать тебя ещё... - с презрением фыркнул Гаврила Алексич. - Всё одно от князя петля за разбой. Да ладно, живи пока. Где атаман?
- В боярской хоромине.
- Ага, - удовлетворённо процедил кметь. - Сколько с ним людей?
- Четверо.
- Добро, - Гаврила Алексич подумал несколько мгновений, потом вдруг треснул дозорного по лбу рукоятью ножа. Тот грянулся в снег и обеспамятел.
- За мной.
Четверо боевых холопов Гаврилы Алексича двинулись за хозяином молча, как верные псы - охотничьи альбо сторожевые.
У ворот боярской избы тоже стоял дозорный. Гаврила Алексич про себя помянул лешего и его мать, а потом перебрал и всех их родственников и друзей. Осторожен атаман Неждан.
Дозорный, прохаживаясь по тропке, часто встряхивал коротким копьём, разгоняя по жилам застоявшуюся на морозе кровь. Гаврила Алексич, прячась в тени, прикинул что-то, сощурив глаза, словно целясь, потом коротко взмахнул рукой. Один из холопов проскользнул вдоль заплота и, когда до дозорного оставалось локтей пять, перехватил поудобнее развязанный загодя кушак и прыгнул татю на плечи.
Тот издал короткое тихое мявканье, - для слов альбо крика не хватило воздуха, - и рухнул на снег. Плотное тканое полотно кушака перехватило рот, не давая крикнуть, а чьи-то ноги, охватив голову и плечи, прошли в подмышки и упёрлись носками сапог в спину. Шевельнись - и затрещит хребет.
Оставив в сугробе связанного татя, подступили к заплоту. Гаврила Алексич забросил аркан на палю, зацепившись петлёй за остриё. Упираясь в тын ногами, холоп, словно кошка вскарабкался наверх и спрыгнул внутрь. Через некоторое время ворота, чуть скрипнув, отворились и все четверо тенями проскользнули во двор.
Неждан был пьян, но не слишком - в глазах всё токмо слегка плыло. Меж тем, брага в кувшине кончилась и он, подняв мутный взгляд, поискал, кого бы послать в погреб. Двое сокувшинников уже спали, на печи всхлипывала, вздрагивая обнажённым телом, дочка злосчастного волостеля, в углу Смета возился со старыми гуслями. Ага, Смета...
- Смета!
- Ну? - не подымая головы, отозвался тот.
- Поди-ка в погреб, ещё браги принеси.
- А не хватит? - легкомысленно спросил ватажник. Неждан свирепо засопел и потянулся к ножу. Смета усмехнулся, нарочито медленно встал, взял со стола кувшин и вышел. Неждан сопя, проводил его взглядом, в котором было больше ненависти, чем неприязни, поднялся и подошёл к печи. Девушка перестала всхлипывать и затаила в страхе дыхание.
Атаман положил руку ей на плечо, провёл по спине. Хоть ей уже и наигрались сегодня все его сопитухи (а сам он был первым), новое прикосновение к девичьей коже паки распалило Неждана. Атаман рывком уселся на краю печи рядом с девушкой, которая тихонько заскулила и попыталась отползти в угол. Не вышло. Рука атамана пролезла в подмышку и сжала мягкую и упругую грудь, сдавила пальцами острый девичий сосок.
Дверь вдруг с грохотом отлетела в сторону. На пороге, весь в клубах морозного пара появился кольчужник с мечами в обеих руках. Выпустив девушку, Неждан рванулся обратно к столу, где стоял его меч, но в горницу уже ворвались ещё четверо воев с оружием. Неждан протрезвел вмиг.
- Руки на стол! - рявкнул задний, в котором атаман с ужасом признал Гаврилу Алексича.
В Неждана разом вцепились три пары рук, выкручивая выхваченный нож. Оба его сопитуха, попытавшиеся было встать, уже валились на пол от удара рукоятями мечей, которыми их угостил обоерукий холоп Гаврилы Алексича.
В этот миг вторая дверь вдруг распахнулась и на пороге появился Смета с кувшином в руке. Увидев скрученного верёвками атамана, чужих воев с голыми клинками в руках, девушку, кутающуюся в чей-то тулуп, он мгновенно всё понял. Швырнул в лицо бросившемуся к нему вою кувшин с брагой, отчаянным прыжком пересёк горницу и, словно в воду, нырнул в окно - не так уж он был пьян. Двое холопов переглянулись и, без слов поняв друг друга, рванули на улицу.
- Знамено дайте! - гаркнул Гаврила Алексич вслед. Через несколько мгновений с улицы донёсся рёв рога - словно охотников скликали на кабана. Гаврила Алексич вдруг поймал себя на том, что старается услышать заливистый лай собак, гонящих зверя. Взамен он услышал слитный рёв идущей внапуск конницы.