В горах трава не растёт. Только изредка выглянет из-под камня - редкая и бледная, вовсе не в пример буйным степным травам. Вместо травы в горах - мхи да лишайники.
Саврасый одинаково брезгливо обнюхал и камень, поросший курчавым бурым лишайником, и торчащую из-под камня бледно-зелёную щётку травы. Презрительно фыркнул. В ответ на толчок пяткой осуждающе покосился на всадника, но послушно затрусил дальше по тропе, поводя отощавшими за зиму боками. Как только люди живут в этих камнях - непонятно.
Саврасый вынес всадника на край тропы и, понуждаемый железной рукой, остановился над горным склоном.
Великий полководец замер, стойно мальчишке, глядя на открывшийся внизу степной простор.
Наконец-то! После долгого блуждания в горах передовой кошун По-трясателя Вселенной вышел к степям. Позади были пески Кара-Кумов, пропитанный солью сухой берег Абескунского моря, где умер на острове шакальей смертью сын желтоухой собаки хорезмшах Мухаммед, позади были разбитые войска Ирана, Мазандерана и Аррана, курды и персы, позади была война с грузинами, позади были великие горы, что и ныне упираются заснеженными вершинами в Вечно Синее Небо. И мелкие горные племена, где каждый мнит себя пупом Вселенной и веками кроваво режется с соседями. Всё это позади.
Непререкаема воля великого Чингиз-хана! Иные после того, как стало известно о смерти Мухаммеда, понадеялись, что теперь они смогут вернуться в страну тезиков, нещадно разоряемую ныне их товарищами. Как бы не так! Немедленно возникли новые враги, уже здесь, на полуденном берегу Абескунского моря. А потом прибыл и гонец с новым повелением Потрясателя Вселенной...
Порыв встречного ветра принёс запах пробуждающейся весенней степи. Первый месяц весны, снег в степях уже сошёл, травы ожили и сквозь старую, прошлогоднюю траву, пожелтелую и засохшую, рвётся к солнцу свежая, сочная и зелёная поросль. Степь ещё жёлто-бурая, отсюда, сверху, но уже видна прозелень. Ещё седмица - и степь забудет все иные цвета.
Субедэ-баатур жадно втянул носом степной запах, ещё холодный, но уже живой. Отрадный после мертвяще-режущего морозного горного ветра, с сухим колючим снегом и частыми внезапными бурями. В горах тумыны понесли больше потерь от морозов и голода, чем от мечей и стрел. Особенно много гибло коней, коих нечем было кормить в горах. Именно потому все встреченные по пути горные селения моголы разоряли до зела, дотла - войско следовало кормить. И всё одно кони падали от бескормицы. И теперь, перед самой степью, когда, наконец, горы закончились, оставалось у каждого могольского воина не больше одного коня - ни запасных, ни поводных. А у иных и того не было.
Тем хуже для тех, кто там, внизу.
Пахло степью. Весенней. Субедэ понюхал ветер вдругорядь и невольно поморщился. Пахло степью, да только не той, не своей. Но всё равно - степью.
Баатур прищурился, озирая неведомую землю. Пусто. Простор. Раздолье. И только вдалеке, у самого окоёма он разглядел мельтешение и непонятные чёрные точки. Чьё-то кочевье. Моим глазам больно, когда я вижу вдали чужие юрты, - вспомнил могол старую пословицу.
Субедэ вдохнул. Молодость прошла, как и не было её. И глазам от чужих юрт давным-давно уже не больно. Они, нищие бродяги, разбойники, "люди длинной воли", вознесли своего предводителя на ханский престол, окоротили и заставили служить Тэмучжину заносчивых и спесивых ноянов, сломали их волю и заставили всех в степи жить по единому закону. И сами не заметили, как стали такими же ноянами, они, Субедэ, Джебэ, Тохучар, Шихи-Хутуху... Баатур вновь поморщился. Нужно ему это ноянство, как волку - конский хвост. Но и отказаться нельзя - награда от Потрясателя Вселенной, что ныне так же стар, как и Субедэ. Даже старше.
Нет больше их степной вольницы. Есть великая держава в железной руке каана Чингиз-хана, той самой руке, что при рождении держала сгусток запёкшейся крови. Они пронесли девять бунчуков по всей Великой Степи от владений Алтан-хана и тангутов до реки Итиль, покорили татар, караитов, найманов, меркитов. Степь наконец стала единой... Но теперь в войске старые вояки мало не теряются средь побеждённых, и только самые глупые не видят этого. Молодым Субедэ, может быть и нашёл бы выход... хотя Тэмучжину, вестимо, виднее. Но служат покорённые неплохо. И дерутся хорошо. Понимают, что Степь должна быть единой, а кто там будет главным - меркиты, татары, найманы, кераиты - им по большей части всё равно. Пото и разметали они войска чинов, кыпчаков, тезиков и кара-китаев, что вся Степь того хотела, весь могольский народ и все родственные ему народы.
Впрочем, до полной победы над кыпчаками и чинами ещё далековато, - тут же возразил внутри кто-то донельзя ехидный. И единодушие в стане Потрясателя Вселенной стоит, доколь он сам жив да доколь его войско идёт от победы к победе.
Сзади зацокали копыта. Субедэ даже не оглянулся - он по звуку признал сыновьего коня. Цокот смолк, и голос у самого уха и впрямь был голосом Урян-Хадая:
- Отец, приехал Джебэ-ноян.
- Чего он хочет?
- Не говорит, - сын пожал плечами - звякнули железные чешуйки куяка. - Хочет тебя видеть.
Субедэ вздохнул - тяжело возвращаться из молодости. Враз вспом-нишь, что левая рука скрючена от сабельной раны и может только держать поводья, что правая нога сломана и не сгибается - плохо срослась - что видит только один, правый глаз, а другой затянут чёрной повязкой. И ноет усталое старое тело, всегда подчиняющееся сильному духу.
А впрочем... нога не сгибается - зато хорошо упирается в стремя, глаз не видит - так ведь левый, а не правый, а рука скрючена, так зато его ныне зовут "барсом с отгрызенной лапой"!
- Ладно, - хрипло сказал Субедэ. - Веди его сюда. Я буду говорить с ним здесь.
- Внимание и повиновение! - бросил сын, разворачивая коня.
Джебэ подъехал вскоре. А мимо Субедэ уже двигалась, текла, стуча копытами и звякая железом, многотысячная конная громада - войско начало спуск с гор. Редко на ком из верных нукеров была надета татарская одежда - износилась за два года. Мелькали персидские дибаджи и архалуки, тюркские и курдские одежды, многие воины, что дома гоняли овец по степи и рады были куску корота, сейчас были одеты в расшитые серебром и золотом наряды мусульманских вельмож. И странно было видеть поверх раззолоченного архалука серый кожаный панцирь сына степей - словно арабскому скакуну прирастили верблюжью голову. Субедэ мельком улыбнулся, но тут же отогнал мимолётную ухмылку - воины Потрясателя Вселенной не могут быть смешны.
Косясь на ощетиненную боевым железом, медленно, но неумолимо тянущуюся лавину, Джебэ приблизился к великому полководцу и остановил коня. Горячий тонконогий гнедой арабчак с дымчатыми ноздрями нетерпеливо приплясывал - ему не терпелось туда, вниз, на степной простор, ринуть сквозь весенний ветер в бешеную скачку. Субедэ про себя подивился, как этот скакун выдержал долгую горную зиму - не иначе, как с десяток боголов за ним ходили, не давали неженке пропасть. И вновь пожалел о старых временах, об умершей поре "людей длинной воли".
Сам же Субедэ, презирая всё иноземное и пренебрегая чужим трудом, всю жизнь оставался верен низкорослым и мохноногим коням саврасой масти, за коими ухаживал всегда сам, не доверяя никому: боевой конь - это первый друг воина, и как можно доверить боголу уход за лучшим другом?
Видя, что "барс с отгрызенной лапой" не спешит посмотреть в его сторону, Джебэ перевёл взгляд в долину, туда же, куда смотрел и Субедэ.
Даль терялась в светлой полупрозрачной дымке. Весенняя степь парила, готовясь выкинуть к солнцу зелёное буйнотравье, кое сожрут жадные после голодной зимы могольские кони.
- Они уже видят нас, - хрипло сказал Субедэ, не шевельнувшись, и только саврасый прянул ухом, отзываясь на слова господина.
Джебэ мгновенно понял, о чём говорит старый барс - там, в этом кочевье, вестимо, уже заметили их войско, видное на перевале так же чётко, как звёзды в ясную ночь.
- Я тоже хотел сказать об этом, великий, - сказал ноян, щурясь от яркого солнца.
- Затем и приехал? - недовольно осведомился "барс с отгрызенной лапой". Джебэ повинно склонил голову. Субедэ бросил всё так же недовольно. - Стоило гонять коня, послал бы нукеров.
- Позволь мне самому... - Джебэ не договорил, но всё и так было понятно. "Барс" молчал несколько мгновений, потом процедил, всё так же не оборачиваясь:
- Позволяем.
- Внимание и повиновение! - воскликнул ноян. Арабчак сорвался с места, повинуясь лёгкому, едва заметному шевелению руки господина, рванулся вскачь, поперёк пути войска. Десяток воинов придержали коней, попуская нояна с назвищем "стрела".
Субедэ не шелохнулся, только саврасый переступил с ноги на ногу. "Барс с отгрызенной лапой" стоял и слушал многоголосый шум проходящего войска.
Мальчишка, - подумал Субедэ про Джебэ. - Всё ещё хочет быть пер-вым во всём. Пусть. Это пройдёт, как проходит молодость.
Год Змеи - 1221.
Кошун - крупное подразделение монгольской армии несколько тумынов.
Тумын - 10.000 воинов.
Баатур - титул тюрко-монгольской знати.
Боголы - рабы.
Ноян - титул тюрко-монгольской знати.
Куяк - кожаный панцирь с нашитой на него железной чешуёй.
Потрясатель Вселенной - один из титулов Чингиз-хана.
Внимание и повиновение! - формула приказа и одновременно послушания в армии Чингиз-хана.