Память

"Шлеп", - издает специфический звук мой смартфон, на экране появляется улыбающееся лицо любимой. Сегодня я уезжаю, надолго, а может навсегда. Обещаю писать SMS и звонить по вечерам, предупреждаю, что связи может не быть несколько дней или даже недель, чтобы не волновалась. Обещала все равно волноваться... Она у меня такая забавная, вся в веснушках, будто солнце коснулось ее нежной кожи своими лучами, навсегда оставив след. В 17.00 поезд. У нас есть еще 43 минуты. Говорю, что у нее самые красивые веснушки на свете. Смеется. Говорит, я не умею делать комплименты и вообще сейчас похож на дурачка. Целует...

Мы на перроне, шлеп, - делаю памятный снимок-селфи. Наши две улыбающиеся рожи, прижатые друг к другу щеками. Прощаемся, забрасываю свой рюкзак и сумку, поезд трогается, что-то кричит толстая тетка проводница, поезд начинает медленно плыть, дрожит перрон, где-то далеко крики опоздавших или провожающих. Так не хочется ее отпускать...

Нас двенадцать, заняли два плацкарта, хотел отослать фото, обещал скинуть на мыло, не дали. Мужики уже ездили, сказали, чтобы вернутся, надо накатить, как только поезд тронется. Накатили. Шлеп, - памятное фото: Матрос, Бендер, Смайлик и я; Сашка, Макс, Димка - мы еще необстрелянные салаги, у нас нет погонял или, как говорят образованные люди, позывных.

Шлеп, - делаю коллективное фото, веселые лица, будто и не на войну едем, может потому, что пьяные все. Шлеп, - утреннее селфи, хотел сфоткать остальных, чуть не прибили. Командир БлЕндер, прозванный мною так за излишнюю строгость, приказал привести себя в порядок за 5 минут. На самом деле он мне не начальник. Просто у него такой магнетический голос, его просто хочется слушать, ловить каждое слово, исполнять каждый приказ. Хочешь, не хочешь, делаешь и не сомневаешься, что так и надо. Раньше со мной такого не случалось. Шлеп, шлеп, шлеп, - фоткаю пейзажи, какая красивая моя страна. Бескрайние желтые поля, над которыми плывут облака по безбрежному голубому небу. Облака, похожие на белые покрывала, бесшумно наползающие друг на друга, стремятся быстрее добраться к яркому желтому диску, дрожащему на горизонте в мареве разогретого газа. Что-то меня на поэзию потянуло...

Шлеп, - снимок на платформе, ничего примечательного, стандартный вокзал, унифицированный специально к прошедшему пару лет назад празднику. Даже как-то жаль мне его стало, вокзал этот. Раньше он был индивидуальным, отличался от сотен и тысяч других, что были раскиданы по всей стране, а теперь, покрытый белым и желтым пластиком, красной черепицей, он стал еще одним близнецом, безликим солдатом великой железнодорожной армии. Шлеп, - последняя фотка перед загрузкой, едем.

Щелк, - звук совсем не похоже на тот, который издает мой смартфон при снимке, так щелкает затвор автомата, когда патрон досылается в патронник. Почему я вспомнил о телефоне? Мы лежим в густой траве, боюсь поднять голову, на той стороне снайпер, он где-то там, в посадке. Звук выстрела разрезал тишину. Страшно. Сироп и Белый открыли огонь в сторону противника одиночными. Ждем.

Батя орет, чтобы не высовывались. Разрыв. Страшно, по нам работают минометы. Метров 500, корректировщик у них хреновый. Где-то совсем рядом ухнуло. Блин, мы тут, как мухи на столе, а по нам мухобойкой лупят. Перекатываемся, играемся со смерть, можно правильно перекатиться в нужную сторону, можно не угадать, рулетка мля. Где-то под боком шарахнуло, в ушах звенит, землей припорошило, открыл рот по шире.

Кто-то кричит, наши! Димка, Макс, кто там еще в той стороне? Я так и не успел к их погонялам привыкнуть, и к своему... Оно у меня дурацкое: Шлеп, меня так из-за того, что часто фоткаю прозвали, пацаны говорят, что где б я не появился, этот звук раздается. У всех позывные, как позывные, а я себя телефоном чувствую. Кто ж там так кричит? Кого задело, батя приказал молчать, так хочется спросить... Макса ранило, перебило артерию на ноге, плохо. Матрос перевязал и кровоостанавливающие вколол, шутит, что до свадьбы доживет, где же помощь?

Надо вывести его поскорее. Сколько до базы, часа полтора, дотащим ли? Должны дотащить... Суки! Наступают. Их 30, нас 8, уже 7, какой там из Макса боец, хотя, вроде держится, даже за автомат схватился, кричит, что б мы отступали, а он прикроет. Псих, ему еще и двадцати нет, совсем жизнь не ценит. Я должен выжить, я обещал...

Нас поливают свинцом. Стрельба не прекращается, трещотки-калаши не замолкают. Садят с подствольников. Гады. Не дают головы поднять, медленно отползаем, огрызаясь одиночными, кажись, парочку подстрелили, с той стороны крики боли и маты. Они там, что под наркотой или бухие в умат? Прут будто бессмертные...

Смертные, только что одно снял, в первый раз в человека стрелял, ничего не испытал, как камень, мозг одеревенел, эмоций ноль, только страх где-то в глубине засел и так подленько оттуда поскуливает... Соберись. Чувствую себя, как и учили, продолжением автомата.

Димка, в голову, суки!!!

Макс отстал, точнее наоборот он то впереди, а мы то сзади, ползти назад не может, с ним Матрос остался, хотел Бендер, но Матрос не позволил. Надо сориентироваться. Саша с лева, Смайлик с права, Бендер на пять корпусов левее от Саши.

Матрос кинул две гранаты, ну держитесь паразиты! Матрос и Бендер палят с колена, Макс лежа, Сашка, дурак зачем-то встал, наверное, со страха, надо его уложить.

Дурак, дурак, дурак! Зачем я то поднялся!?

Будто кувалдой в грудь шарахнуло, все онемело. Попали не в сердце, иначе бы умер сразу. Тяжело дышать, грудь пробили? Твою мать, с бронником надули? Не тот класс защиты подсунули, какого хрена пробило?

Нет не в легкое, печень или что-то рядом, почка. Я чувствую, как из меня вытекает, пальцы немеют, где-то кто-то кричит, далеко-далеко на другом конце поля или планеты, падают горошины на деревянный пол, дробный стук трещотки... Нет, это пули, стреляют. Что-то меня стал подводить слух, все, как в тумане, грустно.

Пытаюсь найти телефон, надо что-то ей написать...

Нашел, на заставке ее фото, юная девчушка с россыпью веснушек на лице, смеющимися карими глазами смотрит из-за стекла прямо на меня, в мою душу. Мне хочется разбить это проклятое стекло, протянуть руку к ней в этот солнечный летний день, наполненный сладостными арматами сахарной ваты, свежескошенной травы, ванили, запахом любимой. Звучит ее смех, из динамиков? Из воздуха или это в моей голове, неважно.

Глупец, зачем? Зачем рушить, бить, ломать, портить? Мне не надо бить, достаточно протянуть руку, мои пальцы проникают сквозь упругое, но податливое стекло, я уже там. Стук конских копыт и детский смех, лошадь катает на свой спине трех ребятишек. Смех пожилой пары, наверное, у них годовщина. Паренек лет 14-ти покупает мороженное себе и девчушке. А где она? Где моя любовь? Я ищу ее, ищу в этом длинном летнем дне, но ее нигде нет, я хочу ее обнять, прижать к груди. Где ты родная?

Мое сердце гулко стучит, по вискам сочится пот, я бегу вдоль алее парка, вдоль лавочек, на которых сидят люди. Каждый из них живет своей жизнью, занимается своим делом, абсолютно не обращая на меня внимание. Вот два деда играют в шахматы, карикатурист рисует даму средних лет, стайка молодежи весело смеется, держа в руках энергетические напитки. Пожилая женщина вяжет шарф или носик, а может это свитер внуку, который пошел в армию. Армию, да армию, я в армии, был...

Ищу сеть, нет сети, поле. Я так и не отправил фотографии. Шлеп, - делаю селфи, прости любимая, я тебя обманул.

P.S. Снова смотрю на ее фото. Снова растворяюсь, теперь вхожу сразу, а не постепенно, как в прошлый раз, вот и я, рядом. Теперь мы оба за стеклом, улыбаемся с фотографии одного далекого длинного и такого сладостного летнего дня.

Кто-то берет телефон. Почему-то я знаю, что это один из тех... тридцати. Его наглая мерзкая пьяная рожа смотрит на нас. Мне кажется, что его липкие пальцы ощупывают меня, я это чествую почти на физическом уровне. Что он делает? Листает фото, зачем? Там не ничего секретного или военного, так простая жизнь одно парня. Что ты делаешь гад, сволочь? Он залез в меню, собирается все стареть с флешки. Нет, сволочи, Вы, ВЫ убили меня, не трогайте фото! Гады. Это последнее место, где я еще живой, не смей, НЕ Стирай Память!