Посвящается моему любимому городу Казани, один кирпич в стенах которого, взят из моего сердца.
Этого никогда не было. Этого никогда не будет. Все, что написано ниже является не более чем результатом несварения желудка у автора.
А вы когда-нибудь задумывались, откуда у осени столько слов? Горьких и пряных, грубых и нежных, пропахших обыденностью и возвышенных. Осень- не просто промежуток времени между летом и зимой, осень- судьба поэта, его каторга, его мечта.
Раннее утро как раз подходящее время для грусти. Грусти ни о чем, и одновременно о многом, наслаждения грустью, погружения в нее, грусти просто так.
Он не спал. Он ехал к своему прошлому. Безвозвратно ушедшему, потерявшему свой цвет, разбитому на миллионы крошечных частиц, столь невозможно незначительных для человечества, но столь жизненно важных для Него. Он ехал в город своей молодости. Нет. Не только к нему. Еще к Ней.
Они не виделись уже четыре осени. С тех пор, как откололась юность, миновало четыре листопада. После их прощального поцелуя время замирало четырежды. Он постарел на четыре года, Она не умела стареть.
Их встреча вряд ли была предначертана судьбой. На скрижалях вечности не нашлось места этому событию. Они расставались навсегда, но вот Он в поезде, который с каждой секундой приближается к Городу, огромно- безразличному, шумно- чужому и все таки искренне- светлому и неподдельно- своему.
Тот, кто хоть однажды был в Городе, запомнит его навсегда. Триумф человеческих устремлений чувствовался во всем: молодость улиц и седина памятников, блеск ночных витрин и величавое спокойствие спальных районов, улыбки девушек и напускная строгость стариков.
Слепым червям и кротам никогда не понять этого. В их разуме привычка к темноте. Смутные догадки возможно и возникают, но солнца у них нет. Город же выбирает солнце. Он ждет его, алкая щедрых лучей, подставляет свое тело из улиц и домов свету ста тысяч Хиросим. Он мечтает быть Городом, над которым взошло солнце.
Никогда не променяет Город солнечный свет на подделки- электрические фонари. Даже Луна, богиня ночи, уже не властвует над Городом, и он по детски не влюблен в нее. Нет, не в ту толстуху с кожей болезненного цвета и оспинами кратеров и морей на щеках, а в другую Луну. В ту, что похожа на ярко-желтую, будто вымазанную в краске голую девушку. Ах, эта нагая чаровница, бесстыжая ведьма! Босыми ногами ступая по звездам, она подпрыгивает и кружится в танце. Дразня и играя, кутается в прозрачное покрывало из серых облаков, и тут же выскальзывает из него. Есть в ней что-то дьявольски притягательное и безнадежно манящее. Пряди волос запутались в ночном небе. Золотые глаза смотрят прямо в душу. Путник в вагоне электрички заворожено наблюдает за ее движениями. Она околдовала его, заманила в свое царство. И сколько же лукавства в ней! Моргнул, и на секунду отключился свет, и вот все попутчики предстают в сиянии Луны сквозь окна вагона с песьими головами, а на соседнем сидении черный козел жует свой собственный галстук. Но вот свет снова включается, и перед глазами снова человеческие лица. Проказница эта Луна, пересмешница! Но и от нее Город отказался...
У каждого Города есть свои тени. Но солнце поднимается и слизывает их одну за одной. Это к лучшему... Заря на востоке отгорела- редкие облака уже не кровоточат. Заплутавшая чайка парит высоко в небе, наравне с солнцем. Ее белоснежные крылья накрывают собой пол квартала. Она скользит по упругой глади утра. Чайка смотрит на Город свысока. Город поднимает глаза вверх. Он видит чайку и солнце. Солнце, которое взошло над Городом.
"Я хочу улыбаться небу и свету. Я хочу смотреть наверх, и видеть там чайку цвета утреннего снега. Я мечтаю, чтобы все было хорошо. Я наслаждаюсь тем, что я есть. Я- Город, над которым взошло солнце!"
У Города было два крыла- две цивилизации, две культуры, два народа, два дыхания. Два соседа жили в нем бок о бок вот уже тысячу лет. Но однажды один сосед посмотрел на другого с ненавистью. Город захворал, и лекарство от этой болезни только одно- пустить кровь.
Да, в неудачное время Он решил посетить Город. Вне Города, по необъятной стране ползли темные, глухие слухи о неожиданно вспыхнувшей вражде двух народов. Правительство, опасаясь беспорядков, постановило ввести в Город дополнительные войска. Но боясь, что такой шаг воспламенит восстание, приказано было ни в коем случае не применять оружия. Но это послужило толчком. В ответ обе части Города объявили о наборе национальных гвардейцев для самообороны. Раскол ширился. Напряжение росло. Для взрыва не хватало искры. Искры с которой история Города навсегда изменится, и запечатлится в памяти, как начало Большой Распри. И так уж случилось, что искра эта вспыхнула именно в тот день, когда Он въехал в Город.
Она ждала на перроне. Ее стан разрезал вселенную, теребил волнами, делал расплывчатой и не реальной. Казалось, Город рождался, обстраивался, обрастал столетиями только для этого мига, когда Их глаза нащупают друг дружку в этом осязаемом вязком осеннем воздухе.
Они стояли напротив. Так близко и так далеко. В шуме вокзала слышно было лишь Их тишину. Холодный утренний ветер кружил у ног вихри пыли, поднимаясь выше и укутывая две фигуры невидимым плащом. Снаружи сотни людей плыли в бесконечном потоке движения.
Двое стояли напротив. Так близко и так далеко. Ровно посередине бесконечности Их руки встретились.
Что может быть эротичнее прикосновения одной руки к другой, сплетения пальцев, нежного касания подушечек, когда чувствуешь малейшее движение, каждую неровность, каждый изгиб во сто крат сильнее?
Как непростительно не долго можно стоять напротив! Так близко и так далеко...
Она жила на улице имени Известного Летчика, совсем рядом с Центром. Как раз в том месте сегодня собралась толпа. Она шумела и бесновалась, кидалась, как пьяная, на встречные дома, пытаясь будто признаться во внезапно вспыхнувшей любви. Однако, оставляла после себя только разрушения. Один крикун влез на припаркованное авто и начал говорить. Его слушали. Он говорил. Он говорил. Он говорил. Неважно о чем. Интонации и запал. Энергия и уверенность. Многие не были с ним согласны, многие даже не слушали, многие пришли сюда, что бы, воспользовавшись моментом пограбить. Это было стадо. А он был их вожаком. И он хотел сделать из этого стада стаю. Хищную стаю. Когда он закончил, толпа взревела. Она метнулась к Центру, увлекая встречных. Откуда- то с боковых улиц в нее вливались новые ручейки людей.
На всем пути толпу не пытался никто остановить. Напротив, люди в форме были в толпе. Власть закона растаяла, испарилась. Толпа несла царство хаоса. События развивались быстро, наскакивая друг на друга, разрывая полотно времени на жалкие тряпки. Площадь. Оцепление солдат. Тонкой цепочкой встали они. В молодых глазах ужас. В руках нет оружия. А многоголосая и бурлящая бездна злобы и насилия все приближается. Ближе. Еще. Еще. Столкновение! Толпа сметает их. Она стремительно заполняет площадь. Вновь в центре крикун. Теперь уже с рупором. И опять говорит. Недолго, но импульсивно. На возвышение у Площади выталкивают уже изрядно потрепанного офицера. Несколько человек держат его. Один накидывают на шею петлю. Другой конец крепят к фонарному столбу. Рывок... и человек болтается в воздухе дико семеня ногами и выпячивая глаза. Чей то муж, отец, сын... Первая жертва! Неуловимый аромат смерти мгновенно врывается в грудь каждого, кто собрался на площади. Иным он сладостен, другие от него холодеют. Толпа взрывается. Чуть миг и солдаты растерзаны озверевшим людским морем. Кровь. Безумие. Неизвестно откуда взявшееся в руках оружие. Город обезумел. Начались погромы.
Улица имени Известного Летчика встретила Их стремительно. Она всосала в себя два маленьких хрупких тельца, увлекла круговоротом хаоса, горящими машинами, растерзанными телами, всеобщим бегством.
Она испуганно жалась к Его плечу. Он, беспомощный в этом колоссальном вихре, только и мог, что держать Ее за руку и подставлять свое плечо- единственную реальную опору в сошедшем с ума фантастически одичавшем мире.
Боковой проулок. Двор. Казалось, что свернув сюда, Они каким-то чудом вырвались из хмельных объятий буйно помешанного Города. Суматоха смерти была снаружи. Внутри двора тяжелой осенней незрячестью давила на глаза тихая, скупая до ярких красок смерть. Мародеры уже побывали здесь. Привалившись к изувеченным детским качелям полулежал растерзанный Старик. Немигающий взгляд подпер стоящий напротив темный дом. Если бы этого сильного пронизывающего взгляда не было, дом непременно бы завалился и рухнул. Старик был жив. Они были живы. Три жизни в Городе- око урагана. Он окликнул Старика. Тот медленно повернул голову в Их направлении. Ветхость и юность, многолетний опыт и порыв свежести смотрели друг на друга.
"Нынешней осенью стоит удивительно теплая погода."- сказал Старик: "Даже не хочется умирать."- добавил он. "А прошлая выдалась совсем паршивой: то дождь, то ранний мокрый снег. Поневоле задумаешься, а не пора ли?"
"Нет, не пора."- сказал Старик сам себе и не умер. "Еще поживу немного"- решил он: "Хотя бы для того, чтобы подарить осень Вам. Вы ведь не хотите умирать?"
Странно думать об осени, когда смерть так близко. Хотя о чем еще думать? Они подняли Старика и усадили на лавочку у подъезда. Их было трое против Города. Схватка равных. Но победитель мог остаться лишь один. Помолимся, чтобы это был не Город.
Чтобы скрыться из этой кутерьмы, из сплетения ярости и хаоса необходимо дождаться, когда страсти немного поутихнут и неуправляемая злоба улицы охолонется с наступлением темноты. Дождаться вечера и попробовать выбраться из центра прожорливого Города- вот Их спасение. Но выход из чрева, как правило только один, и не через самое лучшее место.
Поднялись на третий этаж. Квартира Старика- крохотная и уютная, ничего лишнего. Квартира одинокого человека, несломленного Городом, но проявившего желание умереть из-за неряшливой погоды.
События опережали мысли. За последний час в Их жизни произошло столько, что впитать и оценить значение не хватало времени. Старик не собирал вещи. Он был по своему фаталист. Сидел на диванчике и смотрел на Них. И взгляд был не такой, каким подпирают стены дома- чуть влажный, глубокий, сопереживающий. Если и было в его жизни то, что можно вспомнить, Старик вспомнил это сейчас.
"Теперь я понимаю, что никогда не любил ее. Лишь призрак чувства блуждал во мне, гремя своими цепями. Все прошло, растаяло, облетело розовыми лепестками. И только аромат черемухи еще тревожит память.
Демоны ночи отхлынули с первыми всполохами зари, притаились, молчаливо выжидая своего часа. Юнец влюбился в свое сновидение. На улице май, но желанный мираж вернется не раньше ночи. Весна лжива и порочна. Что есть цветение, коли суждено отцвесть? А сон вечен. Он не старится, и всегда приходит молодым и свежим, как впервые.
Искать ее? Может, томление нахлынуло на основе реальных, мельком увиденных образов? Нет! Вокруг- тени, прозрачные и далекие. Как избавиться от них, каждую весну преследующих по пятам? Как смириться, не поднимать взгляд в надежде узнать ее? Весна клокочущая и неуемная- пытка для того, кто устал. Скорей на противоположный конец года! Осенью легче. Дотянуть бы до нее. А разбитое зеркало, словно издеваясь, все больше и больше терзает лицо юноши старческими морщинами."
Они стояли у окна. Молчали. Он молчал. Она молчала. И этим молчанием можно заполнить тысячи страниц любовных романов, миллионы любящих сердец поймут это не подделываемое, мягкое молчание пары, разделить которое на звуки не по силам никому.
За окном во дворе каркнул выстрел. Четыре темных человека травили пятого. Дикий, забитый, раненый он пытался уползти от них. Они били его ногами и смеялись. Несчастный искал спасения в мольбах и не находил его. Один из этих людей поднял руку с пистолетом и выстрелил. Неподвижная фигура осталась лежать на детской площадке. Нечаянно кто-то повернул голову к дому Старика и увидел в окне третьего этажа две фигуры- в оцепенении застывшие невольные свидетели убийства. Человек улыбнулся им и приветливо помахал рукой, как старым знакомым. Перекинувшись веселыми фразами со своими спутниками, двое двинулись к подъезду дома.
До чего ты довел себя, Город? Ты стал похож на бесноватого с бритвой ради никому неведомых причин искромсавший свое прекрасное лицо кровавыми кусками.
Шаги на лестнице, конечно же слышно не было. Но их приближение чувствовалось. Там, за дверью была смерть. Их смерть. Он рванулся в прихожую и повалил на входную дверь вещевой шкафчик. Маленький и легкий- последняя преграда. Кто-то с другой стороны несколько раз сильно пнул дверь. Затем вежливо постучали. Спокойный ласковый голос надавил на грудь вкрадчивым ужасом: "Милые мои! Будьте так добры, откройте дверь." Нет ответа. Мощный толчок. Хлипкая дверь слетела с верхней петли и повисла на искореженной нижней и согнутом запоре. Он всем телом навалился на запрокинутый шкаф, пытаясь не допустить, чтобы дверь окончательно упала. Она в ступоре стояла в прихожей и смотрела. Их конец рядом. Даже после всего пережитого утром, это страшнее всего. Там за дверью люди, которые хотят убить ни кого-то, а персонально Их.
Страшный человек просовывает руку с пистолетом в образовавшийся зазор и стреляет, но Он укрыт шкафом и пуля не причиняет вреда. Тогда преступник сам втискивает верхнюю половину себя в эту щель, подтягивается и оказывается сверху и сбоку над обороняющимся. Кровожадно смотрит на оказавшегося в его власти человека. Поднимает руку с пистолетом. Еще секунда и прозвучит выстрел. Выстрел! Злоумышленника тряхнуло и отбросило назад. Ударившись о дверной косяк, тело медленно сползает по наклоненной двери. Стрелял Старик, вышедший из комнаты с охотничьим ружьем. Подельник преступника, бросив своего товарища, кинулся бежать вниз по лестнице.
Не время предаваться эмоциям! Бандиты могут вернуться. Все трое наших героев вылезли через дверной проем, переступив не без ужаса и отвращения через мертвеца. Старика при этом поддержали под руки, помогая выбраться наружу, и осторожно стали спускаться. Оружие убитого, хоть оно и могло пригодиться на улице, трогать не стали. Во дворе, к счастью, уже никого не было. Но оставаться здесь слишком опасно. Нужно сейчас же выбираться из Города.
Идти пришлось по свихнувшейся улице. Люди! Люди! Люди! Откуда в вас столько злости? Убитые и умирающие вперемешку с их убийцами. Огонь и мусор. Шум и крики и тишина каждого отдельного сердца. Столько глаз: безумие и ненависть. Лишь ружье в руках у Старика ограждало их от нападения.
Все плохое происходит внезапно. Внезапно, но одновременно все трое увидели это. Древний храм возвышавшийся над центром Города пылал. Храм, бывший центом культуры целого народа, храм являвшийся для многих тысяч людей большим, чем просто здание объят пламенем и клубами дыма. С детства Они помнили его. Раньше, конечно, храм казался больше, но и сейчас своим величием отстраняясь от низменных желаний Города, знавшим, что все временно, кроме самого времени, не подверженный смерти, он завораживал. И вот он умирал. Неосознанно, инстинктивно Они смотрели на огонь и не могли оторваться от этого зрелища несмотря на творящееся рядом. Горечь смешалась с ужасом, когда стало понятно, что внутри храма люди. Их заперли. Они должны были погибнуть вместе с храмом. Спасаясь от дыма и пламени они выбрасывались из верхних окон и гибли разбившись о брусчатку. Кто-то в толпе решил помочь несчастным и принялся разбирать забаррикадированную дверь в храм. Он и Она тут же побежали к храму и присоединились помогать. Старик стоял с ружьем на изготовку готовый ко всему. Но толпа неистовствала и ей не было никакого дела до нескольких маленьких жизней. Самоотверженность нескольких человек скоро увенчалась успехом: через некоторое время дверь была свободна. Из темного проема повалил дым и с трудом, спотыкаясь вышли люди, не много, не более полутора десятков- это все кто остались в живых в огненном аду. Сколько их осталось внутри, никто не знал. Спасать их было уже поздно- огонь полз по дверным косякам. Несмотря на жару от горящего храма по спине пробежал жуткий холод и заставил передернуться.
Несколько минут отдышавшись, один из людей, видимо самый активный и решительный, принявший на себя роль лидера, сказал, что знает, как выбраться из Города. По его словам в нескольких кварталах отсюда стоит воинская часть. В Городе в эти страшные часы, пожалуй, единственное место, точка на карте, где еще сохранился порядок. Оттуда происходит эвакуация мирных жителей. Нужно пробраться к ним через реку по мосту. Он встал на ноги и повел за собой эту маленькую группку людей волей случая оказавшихся вместе. Город как будто сжалился над ними и за всю дорогу до моста на них никто не напал из страшной вакханалии безумных, заполнивших улицы. Они проходили мимо, и их никто не трогал. На мосту стояли солдаты. Это уже не были те безоружные новобранцы, что стояли на площади утром. Перед мостом валялось несколько застреляных, видимо слишком ретивых погромщиков. На перилах, если смотреть на мост чуть сбоку видно было двое повешенных мародеров- суровый приказ начальника отряда. Солдаты принялись бы очищать Город, но их слишком мало и они заняли оборону на мосту пропуская на ту сторону всех желающих спастись, но не выдвигаясь вглубь гиены огненной. Они с отчаянием смотрели в чрево Города. Скольким людям еще сегодня посчастливится перейти мост? Почему не присылают подкрепления? Где правительственные войска?
Старший офицер, слишком молодой, но уже успевший приказать солдатам открыть огонь по толпе и повесить двоих попавшихся мародеров, стоял у моста. Молча смотрел он на результаты своего приказа. Грустные глаза, но решительно сжатые кулаки. Детство прошло, сегодня время убивать. В таком юном возрасте- такой несоответствующий опыт. Стоит ли думать о погибших? Многое было в жизни у молодого офицера, а теперь еще и это. Ветер нес ему в лицо обжигающий пепел.
"Годы идут. А что им еще остается?
Годы идут, оставляя за собой пепелище памяти и кладбище мыслей. Да, мысли тоже смертны, особенно если это мысли поэта. Сначала они были плюшевые и пахнущие леденцами, затем дерзкими, непоследовательными, еще позднее обыденными и размеренными. Над каждой могилой- надгробие с надписью усопшей мысли. Здесь есть и лаконичные эпитафии, и развернутые философские трактаты. Некоторые из надгробий пустые: эти мысли никогда не родились. Их не было, и сейчас уже поздно. Годы для них чужие. Меня пугает, что последнее время хоронить стали все реже и реже. А если и попадает на кладбище какая мысль- то верно убогая, и оплакивать ее никто не будет.
До чего же хочется картошки!
Аминь!"
Начиная с полудня, как они заступили на свой пост, мимо них прошло очень много людей. Но, к несчастью, слишком мало для огромного Города. Остальные оставались во власти стихии безумия. Вот и еще одна группка. Человек двадцать по большей части каких-то обгорелых и изорванных подошла к мосту. Один из группы- тот, что был в ее голове, видимо лидер, подошел к начальнику военных и предъявил свое удостоверение. Начальник покивал головой и приказал пропустить группу. Среди пришедших были молодой человек со своей девушкой и державшийся рядом с ними дед с ружьем. Оружие у Старика отобрали, так как штатскому не положено. Проводили людей до грузовиков, на которых планировалось вывезти их из Города.
Началась посадка. Он и Она уже сели в один из грузовиков. Старика задержали для расспросов об оружии. Офицер спросил, кто может поручиться, что Старик не мародер. Выскочив из кузова, Он принялся рассказывать, как все было. Офицер, казалось, верил, но потребовал письменного заявления для отчетности. В это время колонна тронулась- эвакуируемых вывозили. Она хотела тоже вылезти из кузова грузовика, но Он остановил Ее. "Не надо! Встретимся в лагере эвакуированных! Все будет в порядке!"- сказал Он. И Она поверила. Ее увозили, а Он стоял. Оба знали, что завтра в это же время Они будут вместе. А пока- терпеть. Пусть расстояние между ними увеличивается. Это не надолго. Все будет в порядке.
Все будет в порядке!- так Он сказал. Она закрыла глаза и представила его перед собой. Скоро, уже очень скоро Они встретятся. У нас впереди жизнь. Когда-нибудь этот кошмар забудется. Впереди только хорошее. Она верила. За день с Ней произошло столько событий, что она и не заметила, как задремала. Легкий сон накрыл Ее ласковой ладонью, и последней мыслью перед ним была мысль, что все будет в порядке.
Грузовик в котором Она ехала на выезде из города наскочил на мину, украденную из разоренной воинской части. Она умерла во сне, будучи уверенной, что завтра Они встретятся. Эта мысль стала последней.
Все будет в порядке!- так Он сказал. Он знал, что так и будет. Он верил в это. Ничего плохого уже не произойдет. Все позади. Завтра его ждет счастье. Эта мысль позволяла, несмотря ни на что дышать полной грудью. Ему казалось, что в ней недостаточно воздуха и пытаясь вдохнуть еще немного Он с улыбкой подумал, что грудная клетка вот-вот взорвется.
Над городом навис осенний вечер. Холодный и темный, он только что дописал свои последние листы в кровавой драме одного дня Города. Как раз в это же время Он расписался под объяснительной офицеру насчет оружия Старика. Офицер уже занятый другой группой людей перешедшей мост только покивал головой, не читая положил заявление в планшет и сказал Ему и Старику, что они могут быть свободны. Следующая колонна грузовиков отправлялась через десять минут. Эвакуируемые начали занимать свои места в кузовах. Встав из-за маленького раскладного столика Он посмотрел на фиолетовое небо. Он верил, что завтра у них будет все в порядке.
Шальная одинокая пуля с того берега ударила Его в затылок. Он умер мгновенно. Умер с мыслью о Ней. Разве может быть мысль прекраснее?
Все будет в порядке!- так Он сказал. Все будет в порядке!- эхом звучало в голове. Несчастный Старик! Ему не посчастливилось умереть, и он остался в живых. Старик видел, как Он погиб. На следующий день узнал и об Ее смерти. Они так и не увиделись. Старика же никто не хотел видеть. Меж рядов раненых, выстроенной и боеготовой техники, всеобщей суеты и спешки шел Старик. На глазах, как смола застыли слезы. Эта осень не забрала его. Она выбрала Их, как и многие тысячи других, погибших в этот страшный день. День Города. Один день, вырванный из вереницы его осенних близнецов. Старик шел стопами осени. И ему было тяжело.
Прошло несколько лет. Снова хмельная осень разбросала по улицам свои улыбки. Старик все еще был жив. Сегодня он собрался за Город. У больших городов большие кладбища. Но ему нужны были только две крохотные рядом расположенные могилки. Он, как и всегда принес к ним букет цветов. Положив его на землю между ними, Старик вздохнул. Казалось, он хотел, чтобы Они протянули к цветам, что посередине между ними руки. Но Им уже не воссоединиться. Старик молчал. Проклятый ветер трепал седую бороду и длинные снежные волосы, заставлял вжаться в старый коричневый свитер и такой же старый вязанный шарф. Небо моросило. Противная осенняя влага- словно траурные слезы по ушедшим.Старик не плакал, но от этого было еще тяжелее. Внутри у него что-то застряло, и не желало вылезать наружу. Он не знал, зачем он остался жить. Он не знал, почему Они умерли. Он не знал, как Город, его Город мог допустить с собой такое. Но кое-что он знал. Старик знал, что этого никогда не было. Старик знал, что этого никогда не будет.