|
Старик Лакуп ворчал и скрипел, как рассохшаяся дверь. Фыркал в кружку с кофе и брезгливо тыкал ложкой в тушеные овощи, выуживая куски птицы.
- Что, скоро мне кашку растирать будешь? Хоть бы посолила, - бормотал он. - Да задерни шторку, солнце прямо в глаза! Ну? И хватит пищать уже.
Бабка Лакуп тихонько напевала, как лесная пташка, расставляя тарелки по столу.
- Бери хлеб, дед, - сказала она. - А то сохнет.
После завтрака старик отправился во двор посмотреть, чем занят сосед - сквозь зеленые листья старого дерева, закрывавшего окно кухни, толком ничего не видно было.
Дядь-Гриша, сопя, тянул пыльную синтетическую елку по двору. Шепотом матерился, когда верхушка ее цеплялась за доски и мотоблок, брошенный у крыльца.
- Ты что, совсем рехнулся? - с удовольствием спросил старик, опершись о забор.
Дядь-Гриша был куда моложе его и неустанно предлагал свою помощь, оскорбляя старика предположением, что у того сил нет на хозяйство.
Сосед угрюмо покосился на него, а потом, крякнув, водрузил елку на крестовину.
Отчихавшись от пыли, он вздохнул:
- Да моя... ставь, говорит. Любит новый год. Сейчас игрушки притащит, развешивать будет. Раз уж такой день, то надо, говорит, напоследок порадоваться, а то может и не будет... никакого нового года.
Старик Лакуп досадливо поморщился и посмотрел: бабка вроде в доме возилась, не слышала.
- Ты это, - сказал он. - Убери елку-то на другую сторону, чего мне под бок ставишь?
- А умные все! - огрызнулся дядь-Гриша, которого только что прогнал от своего забора сосед с другой стороны. - Один говорит, убери, второй туда же. А я куда поставил, там и будет стоять! Тебе какая разница?
Старику вовсе не хотелось лезть на чердак за коробкой с разобранной елкой, если вдруг его бабке идея по душе придется, вот и вся разница. Их начавшуюся перебранку прервала жена дядь-Гришина, степенно выйдя во двор. Солнце тускло мерцало на блестках высокого кокошника и россыпи игрушек в коробке. Оба спорщика, раскрыв рты, наблюдали, как кончик желтой нитяной косы болтается и бьет по круглым ягодицам, обтянутым белым кружевным платьем. Платье пожелтело на сгибах, и было уже мало обладательнице, но та старательно делала вид, что так и надо.
- Ох ты, принарядилась как! - воскликнула бабка, выходя на крыльцо. - Какая ты красотка, Женечка! Неужели свадебное достала?
- Да уж, - с достоинством сказала Евгения, очень медленно наклоняясь, чтобы поставить коробку. Платье едва слышно затрещало. - А как же. Если такой сегодня день, надо быть... вот так. Чтобы не стыдно.
Бабка покивала, соглашаясь. Вдохновленная идеей, ушла звонить закадычной приятельнице, чтобы обсудить, как бы тоже принарядиться.
- Леша, - крикнула она в открытое окно, и старик невольно нахмурился - ох, как давно не называла его бабка по имени, все "дед", да "дед".
А ведь и внуки-то уже выросли, вон старшего с утра показывали по стереовизору, целой эскадрильей командует. Как раз они щитом стоят вокруг их Луны, против сиятельных господ зееу.
- Леша-а, - еще раз повторила бабка. - Ты мне достань чемодан-то с чердака, сейчас Люсенька придет, будем платья мерить.
- А что, Санна Михайловна, - сказала Евгения, вставая на цыпочки, чтобы подвесить мерцающий шар с прыгающими зайцами внутри. - А давайте соберемся, вкусненького наготовим, выпьем. Ну, раз кто его знает, что с нами будет? Все напоследок порадуемся.
Дядь-Гриша присел на скамейку и, подперев кулаком подбородок, внимательно наблюдал за женой.
- Да чего будет, - хмыкнул он. - Неужели из-за нас будут с инопланетниками ссориться? Отдадут небось. Щит отзовут. Я вам говорил еще тем месяцем - надо было уезжать. А вы заладили: "справятся, справятся". Зееу вон каких крейсеров нагнали, а у нас мелкота одна, для виду.
Старик Лакуп сплюнул.
- Да из-за таких как ты, мы все колонии отдадим по одной, - сказал он. - Сначала нашу Луну потребовали, потом подгребут остальное. Когда до Солнечной доберутся, тогда уж правительство взвоет... а поздно!
- А может, не отдадут, - возразил Зиновий.
Дядь-Гриша и старик недовольно повернулись к соседу через улицу. Крупный хромой мужик только потому остался в селении, что свято верил в то, что их отстоят. Он бы и в армию пошел, но не взяли. Даже в третью волну призыва, когда набирали всех, мало-мальски способных крутить штурвал истребителей.
Хромая, сосед зашел во двор к дядь-Грише и присел рядом, не спрашиваясь.
- Не отдадут, - упрямо сказал он. - Говорю вам, не отдадут. Наши там костьми лягут. Где ж это видано, целый спутник да с людьми отдавать.
Евгения уронила старинный стеклянный шар и вдруг разревелась над осколками.
- Н-ну, ладно тебе, - неловко сказал дядь-Гриша, подошел и похлопал по круглой спине. - Ну чего ты? Наша-то мелкота уехала, а ты еще расстраивалась, что помощницы на старость лет не будет. Вот видишь, как вышло-то здорово. Как бы там ни решили наверху, ее точно не заденет.
Евгения только заревела сильнее, пока бабка Лакуп не выглянула на шум и не увела женщину к себе в дом, ласково приговаривая.
Мужчины переглянулись.
- Не будут они за нас никакими костьми ложиться, - сказал старик. - Ты уж думай-то, Зина, неужто за нас всем помирать. Отдадут, как есть.
Он вздохнул, отмахиваясь от них, и ушел сидеть на веранду. По новостям передавали одни глупости, о многочасовом заседании парламентов Соединенного правительства упоминали вскользь: журналистов туда не пустили, что и как там происходит, никто не знал.
Пустые это все споры - при любом раскладе их маленькая колония обречена. Даже хваленый щит, подкрепленный несколькими эскадрильями истребителей, вряд ли выдержит прямой удар крейсера зееу.
Чертовы "старшие братья по разуму"... пару месяцев назад потребовали себе Луну-два, одну из человеческих колоний. Обнаружили следы того, что в недрах хранится секретное оружие их предков. Для того, чтобы люди прониклись, перекрыли возможность эвакуации практически сразу после объявления ультиматума. Или спутник отдают им - или колония будет разрушена, а мирное соглашение разорвано. Сиятельные господа зееу считали это крайне дипломатичным способом вести переговоры: могли же сразу все разнести, но не стали.
Старик раздраженно откинулся на кресле и покачался. От резкого пронзительного скрипа закладывало уши, и Лакуп зло щурился. На стене напротив висели протертые недавно бабкой стереоснимки семьи. Все, кроме старшего внука, давно уже уехали в Солнечную, счастья пытать. Бабка с утра говорила, что надо будет вечером позвонить всем, попрощаться на всякий случай, и Лакуп заранее нервничал.
Мужики в дядь-Гришином дворе ставили столы. Бабы засуетились, забегали, решая, что кому готовить, одалживали друг у друга продукты. Женевьева-ветеринарша расщедрилась и притащила охапку едко-желтых граллеолярий и сфансов, похожих на растрепанных оранжевых птиц.
В пять пополудни столы были собраны, бабы разбежались по домам переодеваться, мужики опрокинули по первой стопочке.
Дед Лакуп зашел в дом, чтобы прихватить свой стакан - из других он принципиально не пил, - и поругался с бабкой. Та хотела нацепить на него галстук.
В это мгновение - когда старик бурчал, пряча галстук в карман, бабка поправляла бирюзовые бусы, полная Женевьева спешила по улице, торопясь поразить всех новым красным платьем, а дядь-Гриша пролил водку мимо стакана, - на мир опустилась тьма.
Все-таки не отдали.
Запустили щит.
За несколько мгновений до того, как соединенный удар двух крейсеров зееу прорвал купол и испепелил колонию, старик Лакуп сказал:
- А этот... твой кофе, который утром варила. Вкусный был.
И в темноте по-девичьи закраснелись щеки Санны Лакуп.
|