Осокина Татьяна Юрьевна : другие произведения.

Обитель язычества

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть представляет собой короткий период молодых лет Иеровоама, будущего царя Израиля после царя Соломона, когда царство разделилось на Иудею и Израиль.

   Татьяна Осокина
  
  
   ОБИТЕЛЬ ЯЗЫЧЕСТВА
  
   Повесть
  
  
  
   ГЛАВА 1
  
   ГОРА БЛАГОСЛОВЕНИЙ
  
  
  
   - Ты стал настолько самонадеян, что дошел до безумия, царь Соломон! Неужели ты думаешь, что Бог не накажет тебя за твое отступничество?
   - Ты лжешь, наглый раб! Убирайся отсюда прочь!
   Отдельные, беспорядочные обрывки трагического разговора с Соломоном звучали в голове Иеровоама, когда он, в беспамятстве выбежав из царского дворца, быстро шел туда, куда его несли ноги.
   Узкие улочки Иерусалима, как всегда, были полны народа. Нагроможденные друг на друга крошечные домики, окошки которых почти не пропускали дневной свет, были пригодны в основном лишь для сна, и бедный люд всю свою жизнь проводил на улице, ремесленничая или торгуя. Иеровоам постоянно на кого-то натыкался, что-то ронял и опрокидывал. Каждый раз ему приходилось возвращаться, чтобы поднять и привести в порядок то место, где он только что прошел. Продвижение замедлялось. Чересчур шумная атмосфера выводила Иеровоама из себя. Он нечаянно толкнул проходящего мимо старца, и тот чуть не упал. Пока он, остановившись, извинялся перед пожилым человеком, его самого грубо толкнули. Иеровоам стиснул зубы и продолжил свой путь. Стражники у городских ворот поприветствовали его, - они знали его в лицо. Он был слугой царя Соломона и его самым преданным другом. Но дружба эта уже подходила к концу...
   Когда-то, на строительстве Милло, крепости в городе Давидовом в Иерусалиме, Соломон заметил его далеко идущие способности и приблизил его к себе, поставив начальником над рабочими из колена Ефремова, поскольку Иеровоам, сын Наватов, сам происходил из этого колена. Однако Иеровоам не остановился на этом, но пошел еще дальше. Благодаря своей мужественности, стойкости и непоколебимости во всем он приобрел такую милость в глазах уже тогда начавшего колебаться царя, что стал его лучшим другом. Много они пережили вместе с тех пор. Иеровоам всегда был рядом с Соломоном, укрепляя и увещевая его. Но царь с каждым годом становился все более невыносимым. Из кротчайшего и мудрейшего правителя он превратился в беспощадного, своевольного тирана. Его слабости и пороки взяли над ним верх и навек перечеркнули его добрую славу. Присутствие Иеровоама становилось для Соломона все более нежелательным, так как он остался единственным из его окружения, кто осмеливался открыто его обличать.
   Иеровоам проскочил городские ворота в стремлении ощутить себя вне стискивающих его бесполезных дворцовых церемоний. За стенами города дул пронизывающий ветер. Сизые тучи вились замысловатыми клубами, нагоняя на душу тоску, а улылые холмы пугливо жались друг к другу. Иеровоам отчаянно шел вперед. Он не знал, что ему делать дальше.
   Вдруг как будто кто-то окликнул его. Сначала он не понял, было ли это завывание ветра или вой какого-то зверя. Иеровоам напряг слух и замер на месте. Если это дикий зверь, что более вероятно, то лучше всего оставаться неподвижным и выждать, но долго ждать тоже нельзя - хищник может подкрасться и напасть сзади. "На льва это не похоже, на волка тоже...." - перебирал он возможных противников. Повстречаться один на один с хищником, да еще в безоружном состоянии - не пустяковое дело. Только самым мужественным в Израиле было под силу сохранить при этом самообладание. Одним из них был Иеровоам. Движением леопарда он подпрыгнул и очутился лицом к лицу с предполагаемым врагом. Сзади никого не оказалось. Иеровоам медленно повел глазами слева направо, соразмеряясь с обстановкой. Неужели ему это послышалось?
   Справа захлопали крылья. Иеровоам осторожно повернул голову.
   Резкие порывы ветра развевали тяжелые полы одежды пророка Ахии, бесстрашно стоявшего на выступе скалы.
   - Я подумал, что это орел, - крикнул Иеровоам пророку. - Но ты всегда появляешься так неожиданно! Где ты был все это время? Царь без тебя совсем пропадает.
   Ахия несколько по-птичьи наклонил голову и бросил острый взгляд на Иеровоама.
   - Он уже давно не ребенок. И нянчить его мне надоело!
   Ахия подошел к самому краю и воздел руки к небу. Его маленькая сухощавая фигура приобрела силу и мощь. Полы развились в разные стороны, действительно походя на крылья.
   - Господь велик! А Соломон пытается сделать из Него посмешище! Вот только смеяться будут в конце концов над Соломоном! И плакать тоже.
   - Отойди от края, Ахия. Я боюсь за тебя.
   - Что может случиться со мной, Иеровоам? В крайнем случае я упаду вниз.
   - И разобьешься!
   - Поверь мне, что царь Соломон стоит к краю смертельной бездны намного ближе, чем я! Для него она намного реальнее! И если он не одумается... - Ахия тяжело опустил руки и отступил назад.
   В его облике и впрямь прослеживалось что-то орлиное. Зоркий, немигающий взгляд и нос, похожий на острый клюв...
   - Хотя теперь все равно, как поступит царь, - продолжал Ахия сурово. - Его участь уже решена.
   Иеровоама объял трепет. Чем дольше он смотрел на Ахию, почти парящего в воздухе, тем беспощаднее казался ему этот грозный вестник.
   - Что ты этим хочешь сказать, Ахия? Ты предвещаешь его смерть?
   - Умереть - еще не самое страшное. Разве ты этого не знаешь, Иеровоам? В жизни случаются трагедии, намного ужаснее, чем смерть... И это именно то, что происходит сейчас с Соломоном. Как жаль, как жаль! Он был редким цветком в саду Божием. Самым красивым и дорогим из всех...
   - Дороже Давида?
   - Царь Давид - вне конкуренции. Он сохранил свое сердце чистым до конца. А его многообещающий сын Соломон не удержался. Споткнулся. Упал. Осквернился. Завяз в омуте порока. Стал деспотом и развратником. Дорогу назад теперь ему будет найти очень трудно... Увы! Его царство отдано другому.
   - Как?... Уже?? - невольно воскликнул Иеровоам, тотчас ощутив в своей груди частые и сильные удары. - Значит, грядут перемены?
   - А тебе их очень хочется, юноша? - вдруг улыбнулся пророк.
   Иеровоам смущенно потупился. Ему было больно и одновременно обидно, что его многолетний и кажущийся прочным союз с царем, потерпел крах, и вместо ожидаемого процветания он оказался во власти полубезумного деспота.
   - А как же царь Соломон? - преодолевая обиду и вспомнив о своем долге, спросил Иеровоам. - Ведь раньше он был другим. Помнишь, Ахия? Он был сама кротость и доброта! А его премудрость прославилась по всей земле! Разве он не может раскаяться?
   - Тиранство царя Соломона подошло к концу! - провозгласил Ахия. - А его раскаяние - теперь его личное дело.
   - И ты не хочешь еще раз поговорить с ним?
   - Мне с ним больше не о чем говорить.
   Молодой человек вскинул голову. В его глазах вспыхнул дерзкий огонь. Слова Ахии ему показались чересчур резкими и даже несправедливыми. Ему захотелось поспорить с пророком и попробовать защитить царя.
   - Может, я поднимусь к тебе? И мы наверху спокойно обо всем поговорим? Мне хотелось бы многое с тобой обсудить...
   - Нет. Ты останешься на месте и будешь слушать, что я тебе сейчас скажу.
   Пророк Ахия глубоко вздохнул, отчего его грудь выгнуась вперед, и расправил плечи.
   - Слушай меня, слуга Соломонов!
   Молодой человек тоже невольно выпрямился, не вправе ослушаться приказа, и замер. Он вдруг почувствовал важность этого момента. Боль, раздражение, обида и сомнения, недавно душившие его и не дававшие покоя, отступили на задний план. Его последний разговор с Соломоном незаметно поблек и перестал иметь значение. Иеровоам весь превратился в слух и созерцание.
   Пророк Ахия снял с плеч тяжелую накидку и бросил ее на камни. Проворный ветер тут же подхватил ее, загнув края и зашевелив во все стороны, а потом скинул ее со скалы. Следующим движением Ахия разодрал тунику на груди, и она соскользнула к его ногам. Переступив, Ахия проворно подобрал ее и высоко поднял на вытянутых руках. Полуобнаженный, застывший на месте, он был похож на изваяние. Иеровоам, как зачарованный созерцал его.
   Раздался резкий звук раздираемой ткани, и на глазах изумленного Иеровоама новая одежда пророка, с трудом поддаваясь, начала превращаться в длинные лоскутья.
   Иеровоам был не в силах сдержаться.
   - Ахия! Для чего ты это делаешь? - вскричал он.
   Пророк не отреагировал. Он продолжал сосредоточенно разрывать ткань. Вскоре Ахия уже держал в руках двенадцать лоскутьев. Отделив от них два, он бросил остальные вниз, и они дождем упали на непокрытую головую Иеровоама.
   - Господь посылает тебе, Иеровоам, Свое благословение: десять колен Израилевых. Возьми их. Они твои.
   Иеровоам пришел в растерянность и недоумение. Он снял лоскутья с головы и плеч и, сжав их в ладонях, пробормотал:
   - Что ты имеешь ввиду?
   Как ни странно, пророк расслышал его.
   - Сын мой, по Божьему благоволению ты теперь - царь над Израилем. Над его десятью коленами. Господь признал тебя достойным. Он доверяет тебе.
   Иеровоам встряхнул лоскутьями, длинными полосами свисающими с его рук.
   - Я... ослышался? Господь избрал... меня?? - нетвердо произнес он.
   - "Так говорит Господь, Бог Израилев: вот, Я исторгаю царство из руки Соломоновой, и даю тебе десять колен", - пророк сделал паузу и пристально взглянул на Иеровоама. - "А одно колено останется за ним ради раба Моего Давида и ради города Иерусалима, который Я избрал из всех колен Израилевых. Это за то, что они оставили Меня, и стали поклоняться Астарте, божеству Сидонскому, и Хамосу, богу Моавитскому, и Милхому, богу Аммонитскому, и не пошли путями Моими, чтобы делать угодное пред очами Моими и соблюдать уставы Мои и заповеди Мои, подобно Давиду, отцу его. Я не беру всего царства из руки его; но Я оставляю его владыкою на все дни жизни его ради Давида, раба Моего, которого Я избрал, который соблюдал заповеди Мои и уставы Мои. Но возьму царство из руки сына его, и дам тебе из него десять колен." - Ахия вновь остановился, как бы давая возможность Иеровоаму уразуметь то, что он говорил. - "А сыну его дам одно колено, дабы оставался светильник Давида, раба Моего, во все дни пред лицем Моим, в городе Иерусалиме, который Я избрал Себе для пребываня там имени Моего. Тебя Я избираю, и ты будешь владычествовать над всем, чего пожелает душа твоя, и будешь царем над Израилем. И если будешь соблюдать все, что Я заповедую тебе, и будешь ходить путями Моими и делать угодное пред очами Моими, соблюдая уставы Мои и заповеди Мои, как делал раб Мой Давид, то Я буду с тобою и устрою тебе дом твердый, как Я устроил Давиду, и отдам тебе Израиля."(3-я Царств 11:31-38).
   Лицо Иеровоама просветлело. Его будто озарил восход солнца грядущего дня. "Господь доверяет мне Свой народ", - прошептал он еле слышно, склоняя голову. И заплакал.
   - Да, Иеровоам, - услышал он голос сверху. - Он избрал тебя. Будь же тверд и мужественнен. Не подведи Его.
   Молодой человек сорвался с места и стремительно кинулся наверх, туда, где стоял тот, который только что объявил ему, что он станет царем. Он не просто быстро бежал. Он летел навстречу своему будущему почти не касаясь земли по кочкам и острым камням, без всякой осторожности, потому что ничто в мире уже не могло нанести ему вред. Он был избранником Божьим. Очутившись наверху, лицом к лицу с седовласым полуобнаженным пророком, будущий царь в полном смирении упал к его ногам. В руках он все еще держал лоскутья его одежды. Пророк с умилением посмотрел на Иеровоама, стоявшего на коленях с поднятыми вверх руками. Его голова тоже была поднята вверх, а глаза закрыты, и плотно сжатые веки трепетно вздрагивали от еще не успевших высохнуть слез.
   "Господь будет доволен Своим царем, - подумал Ахия. - За всю жизнь мало в ком я видел столько искренности и вдохновения. Пожалуй, он даже чем-то похож на Давида..."
   Сухая ладонь Ахии прикоснулась к голове Иеровоама. Поглаживая его длинные русые волосы, пророк тихо произнес:
   - Господь хочет от тебя лишь одного: верности Ему.
   Иеровоам протянул пророку лоскутья.
   - Обмотай их вокруг моей головы, чтобы я всегда имел мудрость от Бога. А что останется, намотай мне на грудь, чтобы сердце мое всегда было чистым пред Ним. А последние пусть будут у меня на бедрах. Я хочу, чтобы во всех путях моих Он сопровождал меня.
   Глаза Ахии заблестели от слез.
   - Если дела твои будут всегда согласны с твоими словами, то Господь никогда не оставит тебя. А сейчас я выполню твою просьбу и покрою тебя этими лоскутьями, которые стали тебе так дороги.
   Пророк, внутренне молясь, принялся обматывать Иеровоама лоскутьями, совсем недавно составлявшими его собственную одежду, а теперь символизирующие десять колен Израиля.
   - А теперь, сын мой, - Ахия нежно склонился над Иеровоамом. - Встань с колен. Тебе необходимо серьезно подумать над тем, что ты будешь делать дальше. Однозначно лишь то, что в Иерусалим тебе нельзя возвращаться.
   Иеровоам поднялся. Он ощущал полноту, до сих пор ему неизвестную. Обмотанный лоскутьями, он, вероятно, выглядел несколько странно, но его это нисколько не смущало. Было заметно, что его осенила Сила свыше. Он весь преобразился. Его и без того благородные, безукоризненные черты светились каким-то особым внутренним светом, который, конечно, зародился не внутри него, не в его обычном и грешном, как у всех людей, сердце, а снизошел на него из другого, святого мира, ощущать блаженное влияние которого могут лишь самые чистые и кроткие. Голубые, как безоблачное небо, глаза Иеровоама, выражали полнейшее смирение.
   Таким был Иеровоам, слуга царя Соломона и будущий царь Израиля, в переломный день своей жизни.
   - Ахия! - спохватился он. - Сейчас я принесу тебе снизу твою накидку! Ты не можешь так оставаться, - и побежал вниз.
   Пока Иеровоам спускался со скалы, подбирал и отряхивал успевшую запылиться накидку, а после радостно возвращался обратно, пророк неотрывно наблюдал за ним. "Укрепи его, Господь, - молился он про себя. - Он еще так молод и неопытен".
   Весь еще в состоянии духовного возбуждения, Иеровоам дотронулся до покрытого накидкой плеча пророка с видом, будто собирался сказать ему нечто очень важное.
   - Я пойду, пожалуй, пройдусь... - сказал он вместо этого неопределенно. - Мне необходимо побыть одному, вернее, с Богом. Я хочу побеседовать с Ним наедине...
   - Иди, сын мой. Иди. Несомненно, Господь Сам укажет тебе, что предпринять.
  
  
  
   ГЛАВА 2
  
   ОТШЕЛЬНИК
  
  
  
   Уже совсем стемнело, но Иеровоам не обращал на это внимания. Он снова находился один, как какое-то время назад, еще до встречи с Ахией, но теперь это было совсем другое одиночество. Произошел крутой поворот. Жизнь приобрела смысл. Зажегся уже почти потухший и столь необходимый ему огонь в душе. Он попрежнему не знал, что ему делать дальше, зато видел перед собой цель, сияющую ярче солнца, и готов был идти к ней, чего бы это ему ни стоило.
   Так он бродил впотьмах довольно долго, будучи счастлив сам в себе, пока не заметил впереди нечто. Это был огонь. По всей вероятности, костер. Он горел так, будто был центром мироздания. Земля и небо слились воедино в ночной черноте, изчез горизонт, и весело развевающееся пламя будто парило в воздухе. До костра было довольно далеко. Заинтригованный, Иеровоам пошел вперед.
   Вскоре он уже мог разглядеть, что костер был разложен перед входом в пещеру. Рядом с костром никого не было, во всяком случае, он никого не видел.
   Когда Иеровоам подошел совсем близко, то ситуация показалась ему весьма странной и даже угрожающей. Это было жилище отшельника, возможно, полоумного или одержимого бесами. Проказа тоже не исключалась. Хотя прокаженные в основном селились группами, а это убежище (судя по входу) выглядело одиноким, хотя и обжитым. Оранжевые языки пламени цвели на тщательно подобранных тонких и сухих веточках, нетерпеливое потрескивание которых звучало в ночной тишине, как приглашение к ужину.
   - Что это за вид! - неожиданно раздался скрипучий голос. - Лоскутья, лоскутья... Голова и все тело ими обмотано... Ты откуда такой взялся?
   Иеровоам вгляделся в отверстие пещеры. Оттуда на него внимательно смотрели два глаза. Он их практически не видел, а лишь угадывал по отблескам пламени, отражающимся в черных зрачках.
   - Ты кто? - спросил Иеровоам.
   - А ты кто? - полудерзко-полувраждебно спросил все еще прячущийся внутри человек.
   - Я не буду отвечать, пока ты не покажешься наружу!
   Молчание... Иеровоам чувствовал, что его сосредоточенно изучают. Два отблеска пламени в темном проеме пещеры говорили об этом лучше всяких слов. К счастью, ему не пришлось ждать слишком долго, и загадочная личность показалась наружу.
   Ни безумный, ни тем более прокаженный. Это был отшельник, который предпочел костер в ночной тиши суетливому солнечному свету. Пытливый взгляд полуприщуренных серых глаз под густыми бровями отражал тщательно скрытое глубокое разочарование в жизни. Тонкие сухие губы были плотно поджаты. Впалые щеки обнажали выступающие скулы. Нос был аккуратным и слегка вздернутым, но при чрезмерной худобе лица даже такой нос казался крупным. Каштановые пряди волос спадали, как им заблагорассудится, и завивались по плечам. Упругое и энергичное тело давно привыкло к суровой борьбе за выживание, несмотря на кажущуюся хрупкость и утонченность. Это был одинокий волк, находивший в своем одиночестве отраду и спасение. Весьма странный человек.
   К такому выводу пришел Иеровоам при виде незнакомца, совсем позабыв о том, что его собственный вид был не менее странным.
   - Откуда ты явился такой? - недружелюбно спросил отшельник.
   - Из Иерусалима, - ответил Иеровоам ровным голосом.
   - Что, там теперь так носят? - указывая на лоскуья, которыми были обмотаны голова и тело Иеровоама, уже менее враждебно спросил незнакомец.
   - Нет, это совсем другое. Не то, что ты думаешь... Можно мне присесть у твоего костра?
   Миролюбивый тон Иеровоама действовал умиротворяюще. Несмотря на это отшельник повел себя непредсказуемо.
   - Вообще-то я тебя к нему не приглашал... - скривил он тонкие губы. - Мне здесь и без тебя хорошо, - и он метнул надменный взгляд на Иеровоама, как бы бросая ему вызов.
   Иеровоам отодвинул упавший на глаза лоскут и спокойно, но решительно, ответил:
   - В таком случае я не собираюсь тебе навязываться. Тебе нравится отшельничество? Ну, так и оставайся в нем.
   Но, тем не менее нечто не пускало его, не давало повернуть свои шаги назад.
   На самом деле будущему царю Израиля очень хотелось задержаться в этом, таком первобытном, как будто вышедшем из рук Творца, месте. Первозданный покой исходил от этого жаркого пламени, с каждым мгновением разгорающегося все сильнее, от этой таинственной пещеры и от странного незнакомца, который, владея всем этим несметным богатством, упорно хотел наслаждаться им в одиночестве. Он, этот одиночка, исподтишка разглядывал Иеровоама, намеренно хмуря брови, в то время как тот оставался на месте, как завороженный, не решаясь пошевелиться, чтобы не нарушить целостности восприятия столь нового для него мира, такого же девственного, как и его вновь родившаяся душа.
   Напускная суровость отшельника все больше отступала перед возрастающим любопытством по отношению к незваному гостю. К тому же дни, проведенные им вдали от людей, вероятно, были не так уж кратки. Однако и ему что-то мешало в простоте переменить свое расположение духа. Возможно, привычка к одиночеству. Он не знал, что человек, обмотанный лоскутьями, был не менее одинок и неприкаян в этом сумасшедшем мире, полном нечестия и несправедливости, как и он сам. Но о чем-то таком он начинал догадываться... Потому что...
   - Ты... отверженный?... - хрипловато спросил он.
   Иеровоам был озадачен такой "прямотой". В нем увидели отверженного? С чего бы это? Да, его вид был весьма подозрительным для несведущего человека... И только! Нет, не только. Зачем обманывать себя? Дорога в Иерусалим ему закрыта. Соломон был как никогда разгневан в их последней беседе. Это означало, что в любой момент Иеровоам мог оказаться в руках обезумевшего деспота. Итак, возвращение было слишком рискованно. А новое царство, где он будет царем, пока можно было увидеть лишь взором веры.
   - Да, я отвергнут царем Соломоном, которому исправно служил много лет, - нехотя ответил Иеровоам и повторил свою недавнюю просьбу: - Так мне можно присесть у твоего костра?
   - Можно, конечно, - почесал бороду отшельник. - Давненько ко мне никто из людей не захаживал...
   - Мне так хорошо сейчас, - садясь возле костра, промолвил Иеровоам. - Этот огонь - как своеобразное довершение сегодняшнего дня. Благословенного дня. Благодарю тебя за гостеприимство.
   - Я повел себя не совсем вежливо вначале...
   - Я тоже пришел без приглашения.
   Отшельник привычно уселся по другую сторону костра, как раз перед входом в пещеру.
   - Наверное, я уже скоро врасту в это место... - заговорил он, давая понять, что теперь расположен к беседе. Было очевидно, что этот одинокий волк изголодался по человеческому обществу...
  
  
  
   В то время как вход в уединенную пещеру, освещаемый трепетными оранжевыми всполохами, окутывался ореолом мирной беседы, мощные дворцовые стены в Иерусалиме содрогались от царского гнева. Соломон был вне себя от ярости, поскольку Иеровоам не вернулся во дворец ночевать, и слуги нигде не могли его найти. По мнению Соломона это могло означать только одно: предательство.
   Зная сильный и непреклонный характер своего слуги, а также его верность Иегове, Соломон предполагал, что возможен самый крутой поворот. Ему мерещился бунт.
   Как жалок был в своем слепом гневе этот, некогда прекрасный, премудрый и милосердный правитель, благословенная жизнь которого обещала быть залогом мира и процветания в Израиле. Как смешон он был, выкрикивая проклятия в открытое окно своей спальни! Как мелочен.
   Постепенно гнев утомил его. Его сменила жажда мести, такая же сильная и безрассудная, как и гнев. Суетливые движения Соломона выдавали его крайнюю озабоченность. В голове прокручивалось множество всевозможных вариантов, и его седеющие всклокоченные космы были тому наилучшей иллюстрацией. К сожалению его разум, омраченный роскошью и чрезмерными развлечениями, уже не был так ясен, как в прежние годы. Он разучился четко мыслить, и это немало раздражало его, в особенности тогда, когда ему предстояло принять какое-то решение. Чтобы как-то взять себя в руки, царь стиснул зубы, неистово сжал кулаки и принялся быстро расхаживать по комнате взад и вперед, так что его одряхлевшее тело повиновалось ему с трудом.
   В эту ночь царю Соломону не удалось заснуть, хотя он и не пытался это сделать. Взбудораженный и смертельно истомленный, он распластался на ковре и на короткое время впал в забытье.
  
  
  
   Одновременно с беспорядочными метаниями царя, который мучился в своей спальне, как в клетке, среди вековых скал протекала задушевная беседа.
   - Иавис, мы с тобой так во многом похожи! - то и дело восклицал Иеровоам, эмоциональный уровень которого достиг своего апогея.
   Иавис (так звали отшельника) тоже был порядком растроган. В незнакомце, появившемся так неожиданно, он угадывал родственную душу.
   - В этом отшельничестве выражается мой протест, понимаешь? - взахлеб говорил он, возвращаясь к одной и той же теме в третий раз. - Протест против тиранства, которое сейчас господствует в Израиле. Бороться с Соломоном бесполезно, - я уже это понял. К тому же он помазанник Божий. Только вот в кого превратился... Народ стонет, вопияет к Богу! Я говорю о тех, которые окончательно к этим мерзким идолам Соломоновым не обратились. А сколько таких, которые пошли за ними вслед! И кадят им, и кадят... И бесчинствуют, и развратничают на каждом шагу! Ох, наболело у меня! Больно смотреть, как народ гибнет. А что делать - не знаю. Вот и подался в отшельничество, чтобы не видеть и не слышать ничего.
   - Иавис, но ведь у тебя, кроме всего прочего, были и личные причины... - осторожно вставил Иеровоам. - Ты в самом начале упомянул об этом вскользь. Я не любопытен, но ведь по-правде говоря, наша борьба против язв общества часто начинается с наших личных проблем. Но если ты не хочешь, то можешь ничего мне не рассказывать. Сохрани свои воспоминания для себя.
   - Да, ты прав, - Иавис обвел блуждающим взглядом костер, сразу сделавшись задумчивым и подавленным. - Ты прав. Все это личное. Сугубо личные проблемы и обиды... Выходит, я - эгоист. Да, большой эгист.
   - Не отчаивайся. Общество - это не бесхребетная субстанция. Оно состоит из отдельных несовершенных личностей.
   - Это меня немного утешает, - уже намного бодрее отреагировал Иавис, - потому что я к тому же еще и гордый. И мне нравится быть таким, - он приосанился.
   - Это заметно.
   После столь лаконичного ответа Иеровоама, который, похоже, не был намерен развивать тему таких "добродетелей", как гордость и эгоизм, Иавис не то, чтобы растерялся, но ощутил некую неловкость оттого, что рядом с ним находился человек, мыслящий иначе. Причем этот человек не старался его переубедить. Он даже соглашался с ним, но в этом согласии не было одобрения. Опасаясь, что разговор может пойти в нежелательном направлении, отшельник поведал:
   - Я мечтал быть певцом, петь в храме. Хотя голос у меня не очень сильный и звонкий, но зато я пою душой. Я выучил все псалмы царя Давида наизусть. И другие тоже. Асафа, например. Ты любишь его псалмы?
   - Да, люблю.
   - Я даже сочинил несколько своих собственных. И стихи, и музыку... - голос Иависа вдруг сделался мягким и нежным. Он сочетал в себе множество разных оттенков, от хрипловатости со скрипучими нотками до глубокой и нежной проникновенности.
   - Неужели? - Иеровоам восхищенно улыбнулся и подумал, что при таком многообразии тонов, которое присуще его голосу даже в обычной беседе, в пении он должен звучать бесподобно, неповторимо! Потом он с грустью добавил: - А у меня нет таланта петь.
   - Наверное, есть другие.
   - Наверное...
   - Иеровоам, но несмотря на мой талант, мне не удалось стать певцом. Отец мой - гончар. Раньше я работал вместе с ним. Мне нравилось лепить, ваять. Одним словом, создавать. Каждый горшок у меня выходил, как произведение искусства. Дело наше процветало. Но любовь к музыке пересилила. Несмотря на это я ничего не смог добиться. И причина тому - она. Она любила музыку, любила танцевать...
   Иавис замолчал и, как завороженный, стал смотреть на костер. Иеровоама объяла неизъяснимая печаль. Он тоже стал внимательно созерцать пламя. Там, в самом его центре, ему вдруг показалась пляшущая фигурка. Языки пламени обнимали ее извивающееся тело, искры зажигались в длинных волосах.
   - Ты видишь ее? -взволнованно спросил Иавис. - Верно, если долго смотреть на пламя, то может померещиться то, о чем тоскуешь.
   - Просто мне передалась твоя тоска, вот и все, - ответил Иеровоам.
   Иавис перестал смотреть на огонь.
   - Я любил ее. Она меня тоже. В этом все дело. Постепенно я забросил свои занятия пением, потому что она не сильно поощряла меня. Вернее, ей было все равно. По натуре я - ведомый, хотя часто восстаю, требуя своего. Но против нее восстать я не мог. Моя воля пошатнулась и рухнула под ее чарами. Моя жизнь растворилась в ней, и меня уже мало волновало, буду ли я до конца жизни продолжать лепить горшки. Я собирался жениться на ней, быть счастливым только вдвоем с ней, но не успел.
   - Она... умерла?
   - Нет.
   - Изменила?
   - Нет.
   - Тогда остается вмешательство...
   - Ты близок к разгадке, Иеровоам. Но наши родители тут были ни при чем. Они были согласны. Тут дело посерьезнее... Пресловутый царь Соломон!! - прокричал Иавис в темноту. - Он забрал ее в свой гарем. Сделал своей наложницей. Больше мы с ней не виделись. А я после этого сделался противником царя Соломона и всех его беззаконий.
  
  
  
   ГЛАВА 3
  
   ДОЛИНА ПРОКЛЯТИЙ
  
  
  
   Соломон медлил выходить из забытья. Лежа на ковре лицом вверх, с полуприкрытыми веками, он находился между сном и бодрствованием, как между небом и землей. Неясные, но болезненные воспоминания прошедшей ночи (как и многих других ночей и дней, сформировавших его последние годы) тревожили его хотя и слабо, но неотступно. Он желал бы облегчить бремя тревог и волнений... Но сомнение и неверие прочно обосновались в его сердце.
   Вдруг, то ли во сне, то ли наяву, царь услышал:
   - Абудар, мудрец при дворе царя вавилонского, желает видеть и слышать царя Соломона.
   Соломон медленно открыл глаза. Он уже давно никого не принимал. Прошли те времена, когда люди со всех концов земли собирались в Иерусалим послушать его мудрости. Но постепенно у царя Соломона истощилась мудрость. Следовательно, его перестали посещать. И с годами он отвык от визитов.
   - Велите ему подождать, - неохотно отозвался Соломон.
   Пока он, кряхтя, поднимался с ковра, слуга спешил оповестить вавилонского мудреца, что тот вскоре будет принят царем. Это "вскоре" растянулось почти на весь день, и когда солнце уже село, Соломон наконец решился принять вавилонянина.
   Он вошел в шикарный тронный зал в съехавшей набок короне, слегка озираясь, а его ноги заплетались в полах длинных царских одежд. Неуверенность Соломона граничила с паникой. Однако прочно укоренившиеся в нем дерзость и самодовольство, открывали противоположную сторону его крайне неуравновешенной натуры. Царь пребывал на грани сумасшествия, и это невозможно было скрыть даже от взоров неискушенного новичка.
   Соломон добрался до своего великолепного трона из слоновой кости, к которому вели шесть ступеней с золотыми львами по краям и, поерзав на сиденьи, уселся более или менее неподвижно. Взгляд его попрежнему прекрасных черных глаз блуждал по залу. Вдруг ему вспомнилось, сколько раз в молодые годы он сидел на этом самом троне, в полном смирении перед Тем, Кто посадил его на него и дал ему непревзойденную мудрость для управления Израильским народом. Сколько раз он разрешал наисложнейшие вопросы перед глазами изумленных подданных и проявляя при том высшее милосердие! Исполненный кротости и послушания, царь был уверен не в себе, а в Боге. Бог был источником его процветания. Но потом его связь со Всемогущим начала слабеть, и он все больше преисполнялся самоуверенности, пока наконец не потерял всякую уверенность не только в себе, но и в чем бы то ни было. Превратившись в духовного слепца, Соломон все реже искал выход. Царская гордыня стала маскировкой его слабостей, а порочные развлечения заглушали голос совести. Вера царя Израиля в истинного Бога не только пошатнулась, но уже давно упала настолько, что валялась у него под ногами, и всякий, следуя царскому примеру, топтал ее.
   Соломон отогнал от себя неприятные мысли и попытался сосредоточиться на столь неожиданном для него визите вавилонского мудреца.
   - Велите его впустить! - хотел выкрикнуть Соломон, но вместо сочного и властного царского возгласа, способного заставить содрогнуться стены, раздался не то писк, не то хрип. Царь смутился и натужно закашлялся.
   В это время на пороге появился тот, кто прибыл к царю с визитом. Он вплывал в зал, как мрачное облако, неслышно передвигая ногами. Его лицо и руки покрывала огромная черная накидка.
   "Что за странный облик? - подумал Соломон. - Человек ли это? Или может быть... дух?"
   - Приветствую тебя, царь Соломон! - гулко раздалось в зале.
   Соломон горделиво расправил плечи и ответил:
   - Приветствую и я тебя, Абудар. Позволь спросить, с какой целью ты прибыл ко мне.
   - Разве для того, чтобы навестить мудрейшего из мудрейших, нужна какая-то цель? - черная накидка, закрывающая не только все тело, но и большую часть лица, заколыхалась.
   - Пусть так... Значит, ты пришел познакомиться со мной, так как я не припоминаю, чтобы мы когда-либо встречались... - царь пристально всмотрелся в худощавую черную фигуру, стоящую перед ним. - Верно? Мы не знакомы? - с трудом скрывая неуверенность, повторил он, как бы пытаясь в чем-то переубедить себя. - Во всяком случае, из Вавилона никто, похожий на тебя, ко мне не приходил. У меня отличная память.
   - Память - это немало. Она помогает не терять связи с прошлым... - прозвучало из-под накидки.
   Соломон уловил тонкий намек на свое собственное прошлое.
   - Ты служишь самому царю Вавилона?
   - Тебе уже донесли об этом, но ты продолжаешь сомневаться, - ответил мудрец.
   - Царь должен все проверять. Чем ты подтвердишь свои слова?
   - Я не приготовил доказательств.
   - Хорошо, а почему ты не преподнес мне подарков? - Соломон поднялся с трона во весь свой великий рост, и былая красота и великолепие вновь засверкали в его облике.
   - Царь ожидает подарков?
   - Я - Соломон, великий царь Израиля! Все обязаны преклоняться передо мною и преподносить мне дары.
   - А не может ли послужить почитание вместо поклонения и нужда в твоем совете вместо золота и драгоценностей?
   - Что тебе нужно от меня? - ошеломленно произнес Соломон.
   Уже слишком давно никто не спрашивал у него совета. Его тронула такая откровенность и ему захотелось снова обрести способность помогать всем ищущим его мудрости. "А почему бы и нет? - подумал он, вместе с тем, объятый страхом и трепетом. - Что, если возобносить былую практику? Стать ближе к народу..."
   - Спрашивай, - повелел он мудрецу.
   Мудрец сделал несколько шагов вперед:
   - Кого труднее вернуть: покинувшего дом сына, умерших родителей или разлюбившую жену?
   Соломон рассеянно опустился на трон и задумался. Но как он ни старался, он не мог сосредоточиться. Его мысли метались взад и вперед, как бешеные.
   - Что труднее, спрашиваешь? - произнес он после затяжной паузы. - Если жена разлюбила - нет назад поворота. Если умерли отец и мать, то ничего нельзя сделать, чтобы вернуть их назад. А блудного сына можно искать до конца жизни и не найти. И если даже он найдется, то захочет ли вернуться? Весьма трудно все это. Вплоть до того, что невозможно. Таков мой ответ.
   - Я вынужден огорчить царя Соломона... Потому что его ответ неверен. Речь идет о трудности, а не о невозможности. Сейчас я отвечу, каким образом можно вернуть каждого из них. А после может быть царь скажет, что труднее осуществить? Так вот. Разлюбившую жену можно вернуть любовью и раскаянием перед ней. Умершие родители будут продолжать жить, пока их дети сохраняют о них добрую память и выполняют их уставы. Блудный сын сам поймет разницу между отцовским кровом и чужими дворами, вспомнив о любви отца. Видишь, как важно иметь хорошую память? Она помогает связать прошлое с настоящим.
   - Если ты сам знал ответы на свои загадки, то зачем спрашивал меня?
   - Может теперь ты скажешь, что труднее осуществить?
   - Наверное, труднее всего вернуть умерших родителей...
   - Ты дал свой ответ не подумав, наугад? Или при его обдумывании ты руководствовался лишь земными ценностями? Впрочем, это не столь важно. Твой ответ неверен. Потому что труднее всего вернуть блудного сына. В первых двух случаях многое зависит от нас в настоящем. Мы можем раскаяться, попросить прощение у любимой женщины или продолжить жизнь умерших родителей в нас, свято соблюдая их наставления. А сын, покинувший родной кров, может помнить только наше прошлое, нашу любовь к нему, если она была проявлена, наше понимание и заботу. Отправляться на его поиски бесполезно, - на это может уйти вся жизнь. Остается лишь терпеливо ждать его возвращения. Если у него хорошая память и доброе, чистое сердце, он вернется. Но ничего в настоящем уже нельзя исправить. А это труднее всего.
   - С тобой нельзя не согласиться. Я проиграл.
   - Ты не проиграл, ты - пропал! - возвысил голос мудрец. - Ты, Соломон, неверный блудный сын, который, помня о любви Отца Небесного, покинул Его, чтобы блуждать впотьмах! Бог долго ждал твоего возвращения. Но ты забыл Его. Увы! Его терпение не безгранично. Оно подошло к концу. Сегодня Он отвергает тебя от Себя. Твое царство передается другому. Вот два лоскута. Они символизируют два колена Израилева: Иуду и Вениамина. Только они будут отданы твоему сыну, Ровоаму. Остальные десять колен перейдут к другому. Десять лоскутов уже в его руках. Закончился мир в Израиле. Пришло на него разделение. И знай, царь Соломон, что все это произошло за грехи твои.
   - Кто ты??! - вскричал Соломон и вскочил с трона.
   Черная накидка упала на пол.
   - Ахия??... Не может быть!!! Ты пришел пугать меня Божьими карами? Зачем ты переоделся в вавилонского мудреца? Зачем тебе понадобился этот фарс?
   - Если ты уже забыл, царь Соломон, то я напомню тебе, что в последний раз, когда я пришел к тебе, ты отказался принять меня. Но мне было необходимо, чтобы на этот раз ты меня принял, потому что, несмотря на твое вопиющее поведение, Бог захотел испытать тебя еще раз. Дать тебе еще одну возможность. Не проявишь ли ты хотя бы часть дарованной тебе свыше мудрости и милосердия? И потом... Не покаешься ли? Ведь Господь способен отменить даже самый страшный приговор, узнав о покаянии и смирении. Но это не твой случай. Твое безрассудство стало опасным. А твоя гордость увеличилась настолько, что достигла Небес. Царство тебе уже не вернуть. Плачь и рыдай о своей душе. Может быть покаянием ты сможешь спастись.
   - Кто этот изменник?? Единственное, что сейчас я хочу знать!
   - Это твой слуга Иеровоам.
   - Я так и знал!!! Я подозревал о его предательстве!
   - Побойся Бога, Соломон! Ты продолжаешь гневить Его.
   - Если ты, Ахия, сейчас же не замолчишь, то я заставлю тебя замолчать навсегда! Слуги! Стража! Срочно на поиски Иеровоама! Он не мог слишком далеко уйти. Доставьте мне его сюда живым или мертвым.
   - Я ухожу, Соломон, - Ахия в последний раз взглянул на царя. - Но знай, что с моим уходом твой дом покидает Божья благодать.
   Пророк беспрепятственно прошел мимо стражников и вышел вон.
   Соломон, искаженный от гнева, вцепился в подлокотники трона и издал дикий вопль.
  
  
  
   ГЛАВА 4
  
   ПОБЕГ
  
  
  
   Иеровоам и Иавис только что проснулись. Они крепко проспали весь день, что было следствием их затяжной ночной беседы, и открыли глаза почти одновременно, будто один почувствовал пробуждение другого. Небольшая пещера, согретая горячими молодыми телами, казалась такой уютной, что не хотелось вылезать из-под теплых пледов.
   Иеровоам почти неосознанно наслаждался спокойствием и... бездействием. Жизнь во дворце, в этом загнивающем мирке, подобном ядру лежалого ореха, успела израсходовать его силы. Иеровоам потянулся всем телом. Что за приятнейшее ощущение! Действительно, как мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым! Тут он вспомнил, что должен будет стать царем. Мысли обо всех сложностях, связанных с этим, дружно навалились на его голову, и он вновь закрыл глаза. Нужно было начинать что-то предпринимать, осуществлять какие-то действия, достойные будущего правителя, а он чувствовал, что силы покинули его. "Но что же конкретно я могу сейчас сделать? Ведь царем-то пока остается Соломон," - подумал он. И тут Иеровоам вспомнил, что Соломон, вероятно, уже начал что-то подозревать и захочет во что бы то ни стало разыскать его и силой привести во дворец. Значит, нужно бежать? Но куда? Едва встрепенувшись, Иеровоам вновь оказался объятым внезапной ленью и вялостью. Такое происходит иногда перед дальней дорогой или перед началом чего-то важного: мужество и решительность вдруг покидают, а робость и боязливость тут же встают на их место.
   Не надо поддаваться этим чувствам, ведь это всего лишь чувства, - им нет веры!
   "Я не должен поддаваться переменчивым чувствам!" - подумал Иеровоам. - Мои чувства должны быть подчинены Богу Израиля!"
   Он посмотрел вокруг. Солнце давно уже село. Надвигалась ночная прохлада, и нужно было разжигать костер.
   - Это то дело, которое сейчас у меня под руками, - произнес Иеровоам и сел. - Только как я его разводить-то буду?
   - Я все слышу. Слышу, как ты там возишься, - гулко раздалось с другого конца пещеры. - Да, ты прав, пора вставать.
   Иавис заразительно зевнул, тоже поднялся и сел на постели.
   - А здорово вот так в темноте сидеть, - задумчиво заметил Иеровоам. - Кажется, будто вокруг ничего не происходит, и существует в мире только эта тишина... И нет у нас никаких обязательств...
   - И никаких прав! - довольно грубо пресек его Иавис. - В такой атмосфере быстро становишься угрюмым мечтателем.
   - Неужели так быстро?
   - На себя посмотри, если не веришь. Ты только вчера сюда попал, а результат уже налицо! Это место притягивает к себе, а после засасывает. Возможности для жизни здесь очень ограничены, а вырваться - попробуй!
   - А ты бы хотел вырваться?
   - Я же говорю: засосало меня. Днем сплю, к вечеру выхожу на охоту. Бывает, то что-нибудь удается поймать. Перепела какого-нибудь, например. А если нет, остается дикий мед, корешки, ягодки. Родник есть неподалеку. Так и перебиваюсь.
   - А тебе не бывает скучно?
   - Да будет тебе известно, - мгновенно изменившись, с явным сарказмом прошипел Иавис, - что я - это такая интересная и многоликая личность, что... Вот именно, - многоликая и непредсказуемая! Что мне с самим собой никогда, слышишь, никогда не бывает скучно! Ты понял меня? Понял?
   Сказав это, Иавис выскочил наружу.
   - Здравствуй, черное небо! - звонко и с большим пафосом закричал он. - Здравствуйте, горы, которых я не вижу, но знаю, что вы здесь. Привет всем! Здравствуй, потухший костер.
   Он присел перед тем, что осталось от костра, как перед больным, на корточки и, с весьма серьезным видом принялся разбирать мелкие головешки.
   - Я пойду, поищу новых сучьев, - сказал Иеровоам, выходя из пещеры.
   - Какая непроницаемость! Нет, вы только посмотрите!
   - Чудак ты, Иавис.
   Отшельник залился таким звонким хохотом, что даже повалился на спину:
   - Ага! Есть маленько, - проговорил он, давясь от смеха. - Но и ты тоже... тоже с причудами. Или станешь отрицать? То-то же! Ну, давай что-ли... вместе пойдем хворосту пособираем? Хотя что это я? У меня же здесь припасено для таких случаев. Вот, держи! - он выгреб из специальной ямки несколько веточек и кинул их Иеровоаму. - Да тут их еще много! Бери!
   - А чем же ты костер разжигать собираешься?
   Иавис вытащил из тайника два камня. Один был большим, другой поменьше.
   - Я прячу их на всякий случай. Огонь высекают.
   - И вправду высекают?
   - Что, не веришь? Сейчас я тебе покажу...
   Вспыхнула искра, другая. Загорелись, затрещали ветки.
   - Здорово! Все у тебя предусмотрено!
   - А то как же!
   Иавис уселся перед костром и запел:
   - Только один миг есть у нас, у людей, живущих на земле. Не дорожить им, - это значит блуждать во мгле. Нет ничего, ничего, ничего... Только этот миг. Радуйтесь, люди, - вы живы сейчас.
   Его голос звучал так искреннее и проникновенно, варьируя от сдавленного и глухого до бодрого и звонкого, от печально-трагического до радостно-взбужденного, что нельзя было не поверить, что это и есть самое важное на земле. "Упустить этот миг, - значит упустить жизнь!" - закончил Иавис с надрывом на пределе возможностей своих эмоций и голосовых связок.
   Воцарилась тишина. Наверное, сама ночь заслушалась песней и упорно ждала следующей.
   "Все-таки странный он человек, этот Иавис! - думал Иеровоам. - Столько в нем всего намешано. Никак не разобраться. Вот, например, сейчас, он кажется таким серьезным и вдумчивым, а несколько мгновений назад был сплошным безобразием! Впрочем, чего я хочу? Мы знакомы всего одни сутки".
   - Послушай, сними ты в конце концов свои повязки! Мне хочется посмотреть, какой ты есть на самом деле, - попросил Иавис, возвратившись к действительности.
   - Хорошо.
   "Вероятнее всего, это и есть настоящий Иавис, противоречивый во всем", - подумал Иеровоам, развязывая лоскутья и стягивая их с головы, плеч и бедер.
   - Да ты красавец, - мельком взглянув и сразу же снова повернувшись к костру, заметил Иавис. - И зачем ты их только намотал, скажи на милость?
   - Не смейся. Ты не знаешь, о чем говоришь. Это даже нельзя назвать разговором. Просто пустая болтовня, - ответил Иеровоам.
   - Ишь ты, какой серьезный. Ладно, не буду. Это у меня бывает. Так... Прет всякое. Характер у меня кислый.
   - Так подсласти.
   - У тебя очень просто все получается, дорогой мой. А характер - штука сложная. Ее жизнь формирует.
   Сказав это, Иавис вытащил небольшой, но очень острый ножик, и принялся обтесывать кончик одной из веток, очевидно собираясь сделать из нее что-то вроде копья.
   - Кустарщина! - в сердцах прокомментировал он. - Однако же, ты мне так и не ответил, для чего тебе эти лоскутья понадобились?
   - Я не знаю, поймешь ли ты сейчас... Для этого нужен серьезный настрой, - задумчиво ответил Иеровоам.
   - Я серьезен, как никогда.
   - Ладно, я скажу тебе. Лоскутья означают десять колен Израиля. Господь отдал их мне через пророка Ахию. Я - будущий царь Израиля.
   Иавис, не мигая, смотрел на Иеровоама. Его взбалмошность и задиристость исчезли. Не было сомнения в том, что он поверил каждому слову.
   Неожиданно ночную тишину нарушило тихое ржание. Иеровоам и Иавис переглянулись. Кто-то приближался к ним. Уже можно было различить топот копыт. Ни слова не говоря, молодые люди рванулись к пещере. Укрывшись внутри, они стали осторожно выглядывать наружу, чтобы не упустить из виду неприятеля.
   - Костер... - одними губами произнес Иавис. - Будь он неладен.
   - Я ничего не вижу, - прошептал Иеровоам. - За костром все сливается в сплошную черноту.
   Топот раздался совсем близко, а затем прекратился. Ожидание казалось безмерным.
   - Чего мы, собственно, ждем? - прошипел Иавис в ухо Иеровоама.
   - Вероятно, нас ищут, - тоже в ухо, ответил ему Иеровоам.
   - И что же, ждать, пока нас здесь прикончат?
   - Подождем еще немного...
   Снова раздался звук копыт и тихое, как будто жалобное, ржание.
   - Лошадь совсем близко, - заметил Иеровоам.
   - А тот, кто на ней приехал? - ответил Иавис. - Не выходи! Не выходи! - громким шепотом взмолился он, хватая за плечо собравшегося покинуть их убежище Иеровоама.
   - Не беспокойся. Я только посмотрю... Не хочу, чтобы нас застали врасплох.
   Неслышной поступью, как барс, Иеровоам выбрался из пещеры. Иавис из солидарности последовал за ним. На первый взгляд все выглядело без изменений.
   - Не могло же нам это почудиться! - воскликнул Иеровоам.
   - Они, наверное, в засаде, - отозвался Иавис.
   - Стой! А вот и лошадь... Две лошади! - Иеровоам, подойдя, потрепал их по гривам. - Постой, Иавис, ведь эти лошади пришли сюда сами! - изумленно воскликнул он.
   - Дикие, что ли?
   - Нет, не дикие. По виду объезженные. Только седел на них нет.
   - Ну, это еще ничего не значит. Может, их хозяева прячутся где-то за скалами сейчас.
   - Нет, Иавис. Лошади ведут себя очень самостоятельно. Они пришли сюда одни. Эти лошади посланы нам Богом. Как только начнет светать, мы отправимся на них в дорогу.
   - А почему это "мы"? И почему ты решил, что они нам посланы Богом? И может быть, я вообще никуда не хочу уезжать?
   - Раз Господь посылает две лошади, значит, Он хочет, чтобы ты поехал со мной.
   - Но куда?
   - Это прояснится по дороге.
   - За будущим царем Израиля объявлена погоня? - с явной долей сарказма произнес Иавис.
   - Вспомни царя Давида, - очень серьезно ответил Иеровоам. - И впред остерегайся выражаться подобным тоном, когда говоришь о таких вещах.
   Иавис нахохлился:
   - Нет, я никуда не поеду.
   - И Господа ослушаешься?
   - Мне и здесь хорошо.
   - Пусть так. Продолжай упорствовать. А я отправляюсь.
   - Ну, ладно... - Иавис почесал затылок и просительно взглянул на Иеровоама. - Может, завтра поутру? Как тебе идея?
   - Ш-ш-ш... Ни слова больше! - Иеровоам по-кошачьи кинулся на землю и припал к ней ухом. - Так и есть, - прошептал он. - Погоня.
   Он быстро поднялся на ноги, одним прыжком вскочил на лошадь и слегка хлопнул ее по бедру. Лошадь пошла, осторожно ступая по каменистой тропинке. Иеровоам поехал вперед, не оглядываясь. Заслышав позади себя тихую поступь второй лошади, он подумал: "Сама за мной пошла. А этот Иавис пусть остается. В конце-концов так ли он мне необходим?"
   Иеровоам постарался сконцентрироваться на пути, по которому он ехал. В сумерках лошадь запросто могла споткнуться, подвернуть ногу... Да что угодно! Слишком многое сейчас зависело от благополучного исхода этого путешествия. Ярость Соломона превосходила все самые смелые ожидания. Заставить своих слуг отправиться в погоню на ночь глядя означало предел его гнева.
   Вскоре он заметил, что выехал к небольшому ручью. Свет звезд, отражаясь в неутомимо бегущей воде, несколько облегчил дорогу, и Иеровоам поехал вдоль ручья.
   Так он ехал всю ночь, прислушиваясь к каждому необычному шороху, к каждому странному движению... По его подсчетам, он отдалился от Иерусалима на достаточное расстояние, так что его враги, должно быть, уже прекратили поиск. Однако, поскольку его лощадь все же шла медленно, он, вероятно, проехал не так уж и много.
   На рассвете, совершенно измотанный, он слез с лошади, привязал ее к широкому стволу старого раскидистого дерева и, предварительно напившись из того же ручья, улегся под деревом. В полузабытьи надвигающегося сна ему уже было все равно, что будет с ним, разлегшимся на ровном месте, и с его лошадьми, одну из которых он не привязал, зная тем не менее, что она где-то поблизости, так как на протяжении пути он неотступно слышал тихий топот ее копыт позади себя.
   Иеровоам проснулся только после полудня, когда начался самый жар. Тень дерева продолжала покрывать его, но воздух был настолько накален, что затруднял дыхание и заставлял непрерывно потеть. Иеровоам приподнялся на локте и посмотрел на запад. Там слабо виднелись небольшие домики. "Это Цора, - с облегчением подумал он. - Ручей привел меня прямо к этому городу. Первая трудность, похоже, преодолена. Я кое-чем располагаю, чтобы заплатить за недолгое пристанище и еду. А там, снова в путь. Господь благословляет меня".
   Иеровоам решительно поднялся. И тут он с огромным удивлением заметил, что вторая лошадь оказалась привязанной рядом с первой, а с противоположной стороны от дерева мирно спал Иавис.
  
  
  
   То место, куда предполагал направиться Иеровоам, находилось довольно далеко. Это был город Пер-Бастет, расположенный в восточной дельте Нила, недавняя столица Египта, в которой обитал могущественный фараон Сусаким (в истории - фараон Шешонк I ).
   Во время ночной поездки наугад Иеровам не прекращал думать о следующем шаге, который ему предстояло предпринять. Вариант поиска убежища у Сусакима, который приходился зятем Соломону, казался наиболее приемлемым. В этом не было парадокса.
   Когда царь Соломон, вслед за дочерью фараона, стал брать себе других жен из всех окрестных народов, Сусаким все более проявлял недовольство. А когда жены стали исчисляться сотнями, то фараон пришел в негодование. "Ведь это же не гарем, как у всех нормальных царей, ведь это все его жены! Семьсот жен! Уму непостижимо! Бедная моя дочь!" - в молчании сетовал он. Однако, поскольку Соломон становился с каждым днем все могущественнее, то Сусаким медлил, ожидая подходящего момента, чтобы прореагировать.
  
  
  
   ГЛАВА 5
  
   В ЗЕМЛЕ ФАРАОНОВ
  
  
  
   Два молодых человека, измученных до крайности дорогой через пустыню, подъехали к воротам города Пер-Бастет, столицы Египта. Сперва их не хотели впускать, но всего одна-единственная фраза дала им обоим пропуск в самые покои фараона. Фраза эта была: "Друг царя Соломона".
   Итак, тесть израильского царя ожидал встречи с другом своего зятя. Сусаким и Иеровоам познакомились еще в те старые, добрые времена, когда все выглядело таким благополучным. А вскоре после этого Соломон пустился во все тяжкие... Набрал себе целую кучу жен, отпихнул всех верных друзей, а заодно и родственников.
  
  
  
   - Ой, что-то тревожно мне... - опасливо озираясь, заметил Иавис.
   Он и Иеровоам сидели в роскошном саду при дворце фараона, где Сусаким назначил им аудиенцию. Вокруг свободно расхаживали павлины. Совершенно ручные, они не боялись незнакомцев, подходя к ним совсем близко. Диковинные кустарники были сплошь усеяны крупными ароматными цветами. У каждого куста был особый аромат, но смешиваясь в воздухе друг с другом, они создавали неповторимую атмосферу блаженного умиротворения.
   - И отчего ты такой поперечный? - отозвался Иеровоам, чуть улыбаясь. - Расслабься хотя бы ненадолго. Смотри, как все чудесно вокруг.
   - Вот как раз в этом и может заключатся опасность.
   - Ну, раз так, встретим ее отдохнувшими.
   - Вернее, расслабленными.
   - Иавис, ну что же плохого в том, что нас напоили, накормили, а также отмыли после долгой дороги? Все-таки как тебе не хватает положительного восприятия мира!
   - Я воспринимаю его таким, какой он есть. Когда мир изменится, тогда изменится и мое восприятие.
   - Долго же тебе придется ждать...
   - Ничего, Иеровоам, я терпеливый. Кстати, не забывай, что Египет для нас, израильтян, - это символ изгнания и рабства.
   - Я никогда об этом не забываю, но про себя, а не вслух. Поэтому, Иавис, когда прибудет Сусаким, я очень попрошу тебя... Ну, в общем, сильно при нем не выступать. Понимаешь, твои экстравагантные речи могут быть им превратно истолкованы. Только ты не обижайся...
   - Ладно, чего там. Я такой! Что скрывать? Постараюсь, - Иавис почесал затылок. - Послушай, Иеровоам, а все же язычества у них тут больше, чем надо. Богов - целая армия, и главнокомандующие среди них имеются.
   - Да, к сожалению, Иегову они не знают. Но это потому, что Господь избрал нас, израильский народ.
   - Именно так. Он избрал Израиль. Слушай, а Он не может настолько рассердиться на наши беззакония, что полностью оставит нас? Так скажем, на произвол судьбы?
   - Господь обещал, что Он этого не сделает. Ну, а благополучие Его народа зависит от послушания или непослушания Ему. И печальный результат уже налицо. Но, может быть, наш милосердный Бог снова смилостивится, когда его народ покается... Только путь к этому будет нелегким.
   - И для этого Господь избрал тебя, Иеровоам, чтобы ты направлял Его народ. У тебя чистая душа. Ты справишься.
   - Что мы все без Господа? Не забывай, что пока еще жив царь Соломон. Поэтому будем уповать на то, что Сусаким даст нам убежище.
   - Несравненный сын солнца фараон Сусаким! - провозгласил слуга.
   Молодые люди тут же встали.
   - Приветствуем фараона! - бодро произнес Иеровоам.
   - Приветствую и я тебя, Иеровоам. А это кто с тобой?
   - Это мой друг Иавис.
   По счастью друг Иеровоама к этому времени уже был полностью отмыт, пострижен и переодет. Поэтому было естественно, что он произвел на фараона вполне нормальное впечатление.
   - Как жизнь? - спросил его Сусаким.
   - По всякому, - ответил Иавис, тут же обнажив перед фараоном свою экстравагантность.
   Дело в том, что, по установленным правилам, на вопросы фараона всегда следовало отвечать достаточно подробно и с должным уважением. То, что мог позволить себе сын солнца, не разрешалось простым смертным.
   От Иеровоама не ускользнул цепкий взгляд Сусакима, устремленный на Иависа, поэтому он, немедля, пришел на подмогу:
   - Великий фараон, Ваша идея была, чтобы наша встреча выглядела неформальной, а Иавис, к тому же, много лет прожил в сельской местности, вдали от всяких церемоний...
   - Это не беда, Иеровоам, - добродушно ответил фараон. - Дворцовый этикет тоже должен знать меру. А на таких встречах он и вовсе ни к чему. Пойдемте, друзья, присядем.
   Иеровоам знал по личному опыту, что Сусаким не был так прост. Скорее, он был чрезвычайно хитр. Именно благодаря этому качеству он и занимал египетский трон. Сусаким никогда не говорил то, что думал. По выражению его смуглого, с крупными чертами, лица невозможно было догадаться о его намерениях. Он был умен и ловок.
   Таким образом, поговорив еще немного "ни о чем", блистательный фараон отпустил гостей, заверив их в своем безусловном расположении.
  
  
  
   Иавис наслаждался удобством апартаментов, предоставленных ему фараоном, когда в дверь постучали. Он встал и открыл. На пороге стоял слуга в сопровождении переводчика и миловидной девушки.
   - Фараон, подтверждая свое расположение к гостю, посылает ему одну из своих лучших рабынь, - произнес он.
   Иавис так опешил, что даже открыл рот.
   - Вообще-то я ничего такого не просил... - пробормотал он, опомнившись.
   - Нет никакой необходимости, чтобы гости фараона что-либо просили, - невозмутимо ответил слуга. - Фараон сам угадывает их желания.
   - Вот как? - Иавис почесал затылок. Он вспомнил, что Иеровоам наказывал ему особенно не проявлять свою эксцентричность. Хотя, вероятно, данный случай и не подпадал под заданную категорию... Тем не менее, "выступать" не стоило. И он вновь обратился к слуге: - Ну, раз такое дело, я ее принимаю...
   Таким образом девушка осталась с Иависом, а удовлетворенный слуга вместе с переводчиком удалились.
   Иавис сразу же почувствовал себя "не в своей тарелке". На такой поворот он, мягко говоря, не рассчитывал. Зачем ему "навесили" эту рабыню, когда он ее не просил? Что за странные порядки? Он великолепно чувствовал себя в одиночестве. И что ему теперь с ней делать? Это же не вещь, которую, за ненадобностью, можно запихнуть подальше и позабыть про нее. Это же живой человек! "А ведь с ней даже поговорить нельзя! - с некоторой досадой подумал Иавис. - Ко всему прочему, мы говорим на разных языках! Ох, и "весело" же мне! Но, в конце-концов, надо же что-то предпринять..."
   Он посмотрел на девушку, остановившуюся посреди комнаты. "Вначале надо выяснить, как ее зовут", - решил он.
   - Иавис, - произнес он членораздельно, ткнув при этом себя в грудь. - а ты? - он перевел указательный палец на нее.
   Девушка улыбнулась и ничего не ответила. Иавис попытался повторить все сначала:
   - Иавис. А ты?
   Она снова улыбнулась, уже смелее, но промолчала.
   - Немая, - заключил Иавис и плюхнулся в первое попавшееся ему кресло.
   Тут снаружи послышались довольно громкие реплики. Иавис мгновенно "вылетел" из кресла и очутился у двери. Замерев, он прислушался. Апартаменты Иеровоама находились рядом, и он услышал, как тот разговаривал со слугой, который пытался в чем-то его убедить.
   - Даже слышать ничего не желаю! - гневно отвечал Иеровоам. - Повторяю Вам, уходите! У порядочных израильтян это не принято!
   Последовал звук захлопнувшейся двери.
   "Вот это разговорчик... - подумал Иавис. - А я что же? Духу не хватило отказать? Но ведь он сам меня учил быть во всем лояльным, чтобы без лишней надобности не оскорблять чувств фараона. И теперь? Что же я натворил?"
   Когда он обернулся к девушке, то на прежнем месте ее не оказалось. Куда она могла запропаститься? Поиск завершился за диваном, где проказница была обнаружена.
   - Шалунья! - сказал Иавис и улыбнулся. - А ну-ка вылезай оттуда...
   В ответ она тихонько засмеялась. Он взял ее за руку, подвел к дивану и сделал жест, приглашая ее сесть. "Надо же как-то объясниться", - пробормотал он.
   - Иавис, - вяло произнес он.
   - Хатсет, - сказала девушка.
   - Вот как? - Иавис слегка оживился. - Что это такое?
   Девушка ткнула себя пальцем в грудь:
   - Хатсет, - потом перевела палец на него: - Иавис.
   - Это хорошо, что ты не немая, - заключил Иавис. - Ты знаешь, для чего тебя ко мне привели? Для этого, конечно, язык не нужен. Но у порядочных израильтян это не принято, понимаешь? И что же мы тогда будем делать? - он покачал головой. - Ни слова ведь не понимает, - добавил он сам себе. Тут его осенило: - Послушай, Хатсет, а может, я тебя нашему языку буду обучать? Тогда общаться сможем, и к культуре нашей, и к вере приобщишься. А что? Ведь с нами Господь! Это Он, наверное, тебя мне послал. Ты ничего не понимаешь, бедняжка, но это не навсегда, - воодушевленно подвел итог Иавис. - А пока будем спать. У меня тут еще комнаты есть. Отдельную тебе дам.
   Иависа охватило чувство симпатии к этой египетской незнакомке. В действительности, что он о ней знал? Молоденькая, черноглазая, черноволосая. Наверное, живется ей совсем не сладко, раз ее вот так отдают любому мужчине. И сколько их у нее уже перебывало? Рабыня для плотских утех... Вызывающе одетая, с сердцем, наглухо заколоченным жестокими руками. Иавис внимательно всмотрелся ей в лицо. Он заметил на нем едва прослеживаемую тоску. Хатсет, рабыня для плотских утех.
  
  
  
   Когда на следующий день Иавис встретился с Иеровоамом, то поведал ему о происшедшем с ним ночью.
   - Ты с ума сошел, Иавис! - Иеровоам был не в силах сдержать возмущение. - Как ты мог?
   - Послушай, Иеровоам... - Иавис старался казаться спокойным, - я не сделал ничего дурного. Просто так получилось, и мне некуда было деваться.
   Иеровоам взглянул на Иависа в упор своими, небесного цвета, глазами. Они блестели от слез.
   - Не надо оправдываться, - потухшим голосом проговорил он. - Во всяком случае, передо мной.
   - А я и не пытаюсь этого делать. И каяться мне не в чем. - Вот как? Далеко же ты зашел в своей самоправедности!
   - Мне кажется, что мы отклонились от темы, - сухо проговорил Иавис.
   - Нет, мы как раз приблизились к ней вплотную.
   - Да ну? - тон Иависа стал более резким.
   - Да, да, - подтвердил Иеровоам. - Ты, я вижу, уже осваиваешься в Египте, друг мой... Быстро же к тебе его грехи прилипают... Нет в тебе необходимой твердости, чтобы устоять.
   - Знаешь, что... - Иавис потерял терпение. - Не ты ли учил меня лояльности?
   - Смотря в чем.
   - В том, в том. Дабы не оскорблять чувств египтян.
   - Ну, я же не думал, что ты до такого дойдешь!
   - Ты вот мне не веришь, а я между прочим, собираюсь ее учить нашему языку и вере.
   -Ух ты! - лицо Иеровоама приобрело вид намеренного удивления. - Ладно. Я, наверное, немного погорячился. - примирительно сказал он. - Чувствовал, что зря на тебя напустился, а остановиться вовремя не смог. Ревность по Господу одолела. Верю я тебе, верю. Прости меня за незаслуженные упреки.
   - Ну, чего там... - все еще несколько обиженно ответил Иавис. - Между друзьями еще и не то бывает. Главное - уметь вовремя признавать свои ошибки. Свои. Не чужие... - он иронично усмехнулся.
   - Какие же мы все-таки с тобой разные, - заметил Иеровоам. - А раньше мне казалось, что мы во многом похожи...
   - "Раньше", - это две недели назад, во время нашей первой встречи, что ли? То была твоя иллюзия.
   Иеровоам в ответ только пожал плечами.
  
  
  
   По прошествии месяца друзья успели немного освоиться в непривычной для них обстановке. Сложность состояла в том, что им приходилось пребывать в так называемом бездействии. Поначалу это было приятно. Оба они попали в Египет после многих забот и тревог. Хотя один из них, Иавис, вроде и ударился в отшельничество, но его пылающий мозг не переставал работать ни на миг даже во мраке его одинокого убежища. Про Иеровоама уже и говорить нечего. Он был чрезвычайно истомлен ежедневными "битвами" с царем...
   Поэтому в первые дни они пассивно предались расслаблению, отчего их лица уже не выглядели столь осунувшимися от долгой дороги и переживаний, что особенно было заметно у Иависа, который преображался на глазах.
   Но уже через короткий срок каждый из них нашел для себя занятие. Иеровоам много времени стал проводить в молитвах и самосозерцании. Иавис же, напротив, увлекся занятиями с Хатсет, которая понемногу начинала делать первые успехи.
  
  
  
   ГЛАВА 6
  
   БАСТЕТ
  
  
  
   Однако то, что поначалу разворачивалось так благополучно, получило совершенно неожиданный поворот. Иавису вздумалось прокатиться по столице на колеснице. Он уже неоднократно позволял себе подобные прогулки, всякий раз приглашая Иеровоама разделить с ним новые впечатления. Но Иеровоам настолько всецело предался молитве и посту, что свернуть его с этого, во всяком случае в данное время, представлялось трудновыполнимым. Тогда Иавис пригласил Хатсет.
   Здесь следует напомнить, что египтяне были ярыми идолопоклонниками. Кошки и собаки, хищники и птицы, и даже насекомые - все шло в ход. В частности, жители столицы поклонялись богине Бастет, по имени которой город и получил свое название. Богиня эта имела вид... кошки. А может быть это и была сама кошка. Как бы то ни было, кошки в Пер-Бастет почитались священными. Они, можно сказать, были хозяевами положения. Им были предоставлены все привилегии. Иавис о чем-то таком догадывался, но особо в это не вникал. Он видел храм Бастет лишь издали, потому что никогда не приближался к нему, справедливо боясь оскверниться.
   Но в этот день все было иначе.
   Вокруг храма богини Бастет, как и подобало, было полно кошек. Все буквально кишело ими. Иавис заметил эту деталь еще издали и не захотел приближаться. Но реакция Хатсет на кошек была иной.
   - Я так люблю Бастет, - защебетала она. - Я хочу получить ее благословение. Я так давно здесь не была... Пожалуйста, Иавис, давай зайдем внутрь! Ты тоже получишь благословение. Вот увидишь, это очень просто и, к тому же, приятно!
   - К чему мне благословение твоей Бастет? О, несчастная моя язычница, неужели ты ничего не поняла из того, что я пытался тебе объяснить? И какую такую приятность ты имеешь ввиду?
   К тому времени Иавис уже мог неплохо объясняться по- египетски, поэтому обучение Хатсет его родному языку закончилось, не успев начаться. Ему просто показалось бессмысленным дальше ее учить. В их диалогах главным было понять основной смысл. Теперь Иавис понимал, что зря потратил на нее время. Она оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял в те недавние дни, когда не понимал ничего из того, что она говорила. Но... то же думала и Хатсет. Она тоже представляла Иависа другим. "Однако не все еще потеряно," - полагали они оба.
   - Давай зайдем ненадолго... - не унималась Хатсет.
   Иавис остановил колесницу на углу храма и задумался. "Уступить или не уступить? - размышлял он. - Если рассматривать этот храм, как произведение искусства, привлекающее внимание, тогда вполне может быть... Я же не иду туда поклоняться их кошачьей богине! А посмотреть... почему бы и нет?"
   Пока он так размышлял, Хатсет сошла с колесницы и направилась ко входу в храм.
   - Хатсет! - воскликнул Иавис. - Подожди меня! - и ринулся за девушкой.
   - Осторожно... - полуобернувшись, сдержанно произнесла она, - не беги. Так ты можешь наступить на какую-нибудь из воплощений богини... Видишь, сколько их тут? Лапушки вы мои... - на этом голос ее изменился, сделавшись сладким-пресладким. Она присела на корточки, чтобы приласкать одну из них. Иавис тут же посмотрел себе под ноги и увидел там сразу несколько кошачьих созданий, льнущих к нему.
   Хатсет и Иавис вошли в храм. Иавис заметил, что его знакомая внутри заметно изменилась. Она держалась очень уверенно и даже вызывающе, отчего ее красное платье приобрело почему-то кровавый оттенок. Эту перемену Иавис пока не мог объяснить.
   Внутри царил полумрак, людей не было по причине полудня, только пол будто шевелился от множества пушистых тварей... На почетном месте возвышалась статуя богини Бастет. Первое, что испытал Иавис, увидев обнаженное женское тело с кошачьей головой, было отвращение. "Хорошо ли вылеплено тело? Пожалуй... Но сам факт, сам факт! Это же идол! Мерзость какая!" - пронеслось у него в голове. На стенах красовалась та же богиня, в разных видах и позах. Оценивать живопись у него уже не было желания.
   Хатсет кровавым пятном приблизилась к статуе.
   - Ты - моя богиня. Я - жрица твоя! - произнесла она, как завороженная и принялась совершать странные ритмичные движения всем телом.
   Иавис обомлел. Такого он не ожидал. Ему захотелось выбраться отсюда как можно скорее, чтобы больше никогда не видеть ни этого места, ни этой женщины. Суть происходящего ясно открылась перед ним, вслед за чем он предпринял несмелую попытку тихо отступить к выходу. Но, несмотря на то, что жрица совершала свой странный танец, повернувшись к Иавису спиной, она заметила его отступление. Словно пролетев над ковром из кошек, она приблизилась к нему и прикоснулась к его руке. Что за безвольное оцепенение охватило его! Хатсет взяла его за руку и подвела к богине.
   - Здесь, у ног Бастет, я, ее жрица, отдамся тебе, чужестранец! Через это мы оба получим великие благословения!
   Ее взгляд и движения рук, медленно снимающих кроваво-красную одежду, околдовывали. Иавис понял, что его воля оказалась насильно подчиненной какой-то другой, злой и порочной воле, и что он вступил на запретную территорию, и попал в ужасную ситуацию, и что самостоятельно справиться он не в силах. Тогда он позвал на помощь Господа. Сначала слабо, затем сильнее. Потом попробовал повернуть назад. Получилось. В полубессознательном состоянии, под визг и мяуканье, он, наконец, смог выбраться наружу.
   Покинув храм, Иавис почувствовал облегчение. На ходу он встряхнулся по примеру животных, как бы желая совлечь с себя остатки налипшего на него порока и, запрыгнув в колесницу, дернул поводья. Лошадь фыркнула и тронулась. И тут одно из воплощений Бастет, беспокойно шнырявшее вокруг, оказалось как раз под левым колесом. Раздался неописуемый визг. Иавис посмотрел вниз. Ему стало дурно. Раздавленное животное истекало кровью. "Ну вот, доигрался! - отругал он себя. - Надо поскорее убираться отсюда. Мне это уже совсем не нравится!" Но не успел он так подумать, как множество воплощений богини, сбежавшись на происшествие, плотным кольцом окружили колесницу. После чего, откуда ни возьмись, появились люди...
  
  
  
   - Я и не думал ее давить! На что она мне сдалась?
   Иавис, багровый от возмущения, тщетно пытался защищаться. Он забился в угол небольшого затемненного помещения и лихорадочно выкрикивал оттуда все, что ему приходило в голову. Вид у него был жалкий. С ним произошло нечто. Но ему, при всей его развитости, пока никак не удавалось проникнуть в тайну случившегося. И потому его недоумению не было конца. Вероятно, именно степень его духовного развития и была ключом разгадки. Степень эта намного превосходила даже самые высшие уровни мышления египтян.
   Один из таких религиозных мыслителей в этот момент как раз стоял напротив Иависа и сверлил его своим угрюмым взглядом. Это был не кто иной, как высший советник по делам, связанным с нарушением культа богини Бастет. Советник находился в мрачном расположении духа, так как не в его правилах было лично разбираться с нарушителями. Но Иавис, как никак, приходился другом друга царя Соломона, зятя фараона Сусакима. В этом случае долг, как говорится, обязывал.
   - Признайте же, наконец, что Вы раздавили воплощение Бастет! - теряя терпение, в который раз повторял советник. - Вам же от этого только лучше будет - мучиться придется меньше! Казнь будет легкой. Вы меня понимаете??
   - А я Вам отвечаю, что не давил я Вашей богини!
   - Воплощения!
   - Какая разница! Бедную зверушку раздавил - признаю и сожалению весьма. А Вы... развели тут... Я Вас отказываюсь понимать. И слушать Вас больше не желаю. Ум у Вас, наверное, поврежденный...
   - Эти оскорбления только отягчат Вашу вину. Я уйду, а Вас, голубчик, казнят, притом самым ужаснейшим способом... А ведь могло бы быть намного легче, Вы бы даже и не почувствовали...
   - Убирайтесь отсюда прочь!! - Иавис молниеносно вскочил и ринулся на незваного "гостя". К счастью, до рукоприкладства не дошло, - подоспела стража.
   Советник, задыхаясь от гнева, уже не мог произнести больше ни слова. Теперь его лицо тоже побагровело. Пытаясь сохранить остатки достоинства, он молча удалился. А Иависа связали, кинули на каменный пол и заперли дверь.
  
  
  
   - А я то голову ломал, куда ты запропастился! А ты, оказывается, в тюрьме прохлаждаешься! - слегка подбоченившись, провозгласил Иеровоам.
   - Сарказм - это моя стихия. Не твоя, - угрюмо парировал Иавис.
   - Ты говори, да не заговаривайся. Тебя смертная казнь ожидает. Не меня, - Иеровоам прошелся по камере и поежился.
   - И что ж, меня теперь убить надо за то, что я так вляпался? - ядовито произнес Иавис.
   - По их законам - да. Виданное ли дело - раздавить воплощение... как ее там... - усмехнулся Иеровоам.
   - И ты туда же! Может, тебе лучше замолчать?
   - Нет, это тебе лучше замолчать! - резко прикрикнул на Иависа Иеровоам. - Кто тебя в этот храм тащил? По своей воле ведь пошел! А теперь вот расплачивайся!
   - Но кто же мог знать, что все так обернется! Я же только посмотреть зашел...
   - Что тебе понадобилось там смотреть? Ведь Господь запретил это! Ты пошел на компромисс со своей совестью! И эта твоя блудница... Она тебя подтолкнула.
   - Я подумал...
   - Ты подумал! - гневно возразил Иеровоам. - Ты, оказывается, умеешь думать? В таком случае, сейчас самое подходящее для этого время. Думай, как освободиться.
   - А что такое свобода? - ни с того, ни с сего спросил Иавис и приподнял одну бровь.
   - Хочешь пофилософствовать?
   - Ага.
   - Самое время для этого, когда сидишь за решеткой, - съязвил Иеровоам, оставаясь при этом серьезным.
   - Я свободен, как птица... - нараспев произнес Иавис. - сейчас запою.
   - Ты сначала вылети отсюда, птица, - Иеровоам усмехнулся. Он уже не сердился на Иависа. Ему было просто его жаль.
   - Погоди, не все сразу, - увлекшись своей игрой, отозвался Иавис. - Все по порядку: песня, полет...
   - Душа у тебя болит, печалится и стонет, а ты: песня, полет... Никуда ты не улетишь и ничего не споешь, потому что сил для этого в тебе нет. Слушай меня, Иавис, и не перебивай. Я знаю, что говорю, Сил нет в тебе, потому что печаль тебя съедает. Но печаль эта не от Господа. Она принадлежит этому суетному миру. И ты ею заразился.
   - Наверное, ты прав, Иеровоам, - Иавис понурился. - Прав, как всегда. И что же теперь?
   - Ты у меня спрашиваешь? Может быть, лучше спросить у Бога?
   - Вероятно.
   - И покаяться.
   - Возможно, это наилучший вариант.
   - И предать себя в руки Божьи.
   - И все? - Иавис встрепенулся. - Разве ты не хочешь мне помочь?
   - Чем?
   - Не отпирайся! Ты же можешь поговорить с фараоном!
   - Фараон Сусаким считается верховным жрецом Бастет. Вряд ли он захочеть что-либо менять... - Иеровоам поджал губы.
   - А ты попроси... - голос Иависа дрогнул.
   Иеровоам и сам собирался просить Сусакима об Иависе, но ждал, когда тот сам его об этом попросит. И такой момент наступил.
   - Хорошо, я попрошу, - просто ответил он. - И будем уповать на Господа. Он благ к ищущим Его. Он творит все дела.
  
  
   Правление фараона Сусакима процветало. Этому способствовало многое. Основной секрет заключался в его характере. Крайняя расчетливость в сочетани с хитростью делали свое дело, в то время как его умственная одаренность служила в качестве прочного основания для всех его предпринимательств.
   Сусаким не принадлежал к царскому роду. Он был потомком предводителей ливийских наемников, и при предыдущем фараоне, Псуссенесе Втором, поднялся до гавнокомандующего египетской армией и визиря. Причем Псуссенес Второй души в нем не чаял, занимаясь его частными делами, как если бы они были государственными.
   Однажды князь Сусаким, обладавший огромным влиянием в стране, и в особенности, в армии, заручась ее поддержкой, произвел государственный переворот и объявил себя фараоном, после чего сразу же начал укреплять свое правление со всех сторон. Своего сына Осоркона он женил на египетской царевне Мааткаре, дочери Псуссенеса Второго, и таким образом, приобрел для него право на египетский престол, которого сам, в сущности, не имел.
   На всех высших постах Египта во всех областях он посадил либо прямых родственников, либо его соплеменников. Так, своего младшего сына Иуапета он сделал верховным жрецом в Карнакском храме Амун-Ра в Фивах. В Гераклеополе правил его другой сын Немарат. Одного ливийского наместника он назначил в Большой Оазис, тогда как другой ливиец управлял западной Дельтой и смотрел за караванным сообщением с оазисами. Сусаким был очень предусмотрителен... И вскоре не только Нижний, но и весь Верхний Египет находились в его власти.
   Размышляя об этом, Иеровоам все больше впадал в уныние. Стоит ли рассчитывать на милость человека, который прошел по трупам к вершине власти? Неужели в его сердце могла сохраниться хоть одна капля милосердия и сострадания? Да, Сусаким принял их и обеспечил им все удобства, но ведь это тоже его тонкая стратегия... Он ненавидит Соломона. Кто знает, какие еще планы вынашиваются в его царской голове? Он уже в годах, но еще не стар. Ему хватает сил, чтобы лично следить как за внутренней, так и за внешней политикой самого могущественного государства в мире! Он окружил себя роскошью и великолепием. Для осуществления своих целей он не останавливается ни перед чем. Так стоит ли просить такого человека о милости?
   Иеровоам решил, что нельзя идти к фараону вот так, наспех. Он решил провести сутки в молитвах и посте. В течение этого медленно текущего времени он думал о том, каким вдруг беспомощным стал казаться ему Израиль. Даже невольно в своих мыслях он поставил Египет на высшую ступень... Последние годы правления Соломона очень ослабили государство. Идолопоклонство стало желанным. Разврат и насилие ворвались во все слои общества израильского и отдалили его от Божьих благословений. Если бы сейчас Сусакиму вздумалось пойти войной на Израиль, то он без труда одолел бы его. Ведь народ разучился даже молиться! Они забыли, как призывать Бога! Служение в храме проходит чисто формально, а сам Соломон туда заходит крайне редко.
   Иеровоам с печалью вспомнил, что участь Израиля уже предрешена. Произойдет разделение. Гнев Господа пребывает на Его народе. Он вспомнил о пророчестве Ахии. Каким трудновыполнимым ему представлялось это сейчас! Жаждал ли он царства? О, нет! Он трепетал при мысли о нем. Его чистота и скромность не допускали и оттенка тщеславия. Иеровоам с радостью предпочел бы, чтобы столь ответственной ролью занялся бы кто-то другой. Груз был нелегок. Но его возложил на него Сам Бог. Однако до этого еще было довольно далеко...
   А сейчас перед ним лежал визит к могущественнейшему языческому монарху.
  
  
  
  
   ГЛАВА 7
  
   ЗАБЫТЫЙ ДОМ
  
  
  
   Рассвет нового дня робко забрезжил в своей светло-розовой красе, когда Соломон открыл один глаз. И тут же его закрыл. Ему не хотелось окончательно просыпаться. Всю ночь ему снились сны, тревожащие его дух и не желающие оставлять его при пробуждении. Он отлично помнил их, полных крови, стонов и боли. С одной стороны он был рад, что все это происходило с ним не наяву, но с другой, воспоминания о них были нелегки. Он мечтал заснуть снова, погрузившись в другой, розовый мир снов его юности...Но эти прекрасные видения давно оставили его, и не было надежды, что они когда-либо возвратятся.
   Все же, сделав над собой усилие, Соломон открыл глаза. Он не был рад новому дню. Ни на что не было желания. Он чувствовал себя грязным. Как будто его долго валяли в навозе, а после еще и притрусили сверху мусором: очистками и гнилыми отбросами. Его царское тело всегда было свежим и ароматным, и он никогда не мог предположить, что у него появятся столь отвратительные ощущения к самому себе! "Надо принять ванну и выйти в сад", - мелькнула привычная мысль. "Не поможет", - тут же прозвучал отклик, исшедший из самой глубины его естества. Он понял, что это был голос его совести.
   Многие годы он услаждал свое тело всеми известными, а также малоизвестными способами. Он не возбранял ему ничего! Плотские удовольствия наполнили его жизнь до краев... Отчего же нет больше розовых снов? Отчего его покинула мудрость? Уж не покинул ли его вместе с нею Сам Бог? Соломон почувствовал себя совсем плохо, тем не менее, кряхтя, он поднялся со своего великолепного, но опостылевшего ему, ложа.
   Он превратился в тирана. Народ его ненавидит. Он стал идолопоклонником и убийцей. На языческих алтарях своих многочисленных жен он одобряет принесение в жертву младенцев. Докатился! Скатился на самое дно. И заметил это по-настоящему лишь сейчас.
   Как трудно и как стыдно возвращаться! Как больно вспоминать... сначала мелкие уступки, потом большие... которые затем перерастали в пороки. А жизнь уже прожита. Заново ее не начать. И все же что-то еще можно успеть сделать...
  
  
   Тронный зал стал первым свидетелем покаяния царя Соломона.
   - Призываю Иегову во свидетели! Я, царь Соломон, избранный Им продолжить дело Давида, отца моего, не оправдал оказанного мне доверия! Все последние годы я грешил и порочил Его святое имя. Я научил грешить и вас, моих подданных. За что прошу меня простить... - с этими словами Соломон низко опустил голову. Он стоял в простом, грубого плетения, хитоне перед полным залом, заполненным внимательными и неимоверно удивленными слушателями. - Где моя мудрость? Она была отнята у меня за непослушание. Бог не терпит идолопоклонства!! Это мерзость! Вы слышите?! Мерзость!! - Голос Соломона зазвучал очень громко, но было заметно, что он расходовал последние силы. - Вы слышите? - повторил он уже тихо и жалобно. - Умоляю, опомнитесь... Возвратимся к Господу! Начнем служить только Ему в чистоте сердца, творя добро...
   Эти слова стали последними его словами, произнесенными в тронном зале. После этого Соломон слег в постель. Силы быстро покидали его, но он был намерен прожить достойно остаток своих дней. Вынужденное уединение дало возможность оставить что-нибудь для потомков. И Соломон взялся описывать то, что пережил: "Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме... Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все - суета и томление духа!... Я предпринял большие дела... Собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей... И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; и мудрость моя пребыла со мною... Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им; не возбранял сердцу моему никакого веселия... И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все - суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!"
   Книга продвигалась медленно, горький опыт не давал покоя, но Соломон не торопился, зная, что Господь даст ему нужное время, чтобы что-то исправить. "Есть мучительный недуг, который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владетелем его во вред ему. И гибнет богатство это от несчастных случаев: родил он сына, и ничего нет в руках у него. Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего... Какая же польза ему, что он трудился на ветер?"
   Как отличалась эта книга от притч, которые были написаны им в лучшую пору его жизни, пору послушания Господу.
  
  
   В один из дней к Соломону как будто вернулись силы, и он намерился посетить храм Господень.
   Стоял вечер. Приятная осеннее тепло обнимало его измученное тело, как если бы это были руки Господа. Долгожданный мир постепенно вновь проникал в душу. При виде храма слезы заструились из его глаз, заставив их сузиться и покраснеть. Как давно он не видел Дом Божий! Смотрел, но не видел! Сколько лет он не входил вовнутрь!
   С огромным трепетом, оставив сопровождавшего его слугу снаружи, царь вошел во двор храма. Там ему вспомнились последние слова пророка Ахии: "Я ухожу, Соломон, но знай, что с моим уходом твой дом покидает Божья благодать." Сердце царя сжалось до боли.
   В жизни Соломона не было ни страданий, ни испытаний, подобных тем, какие выпали на долю отца его Давида, вынужденного много лет сражаться, рискуя жизнью, за обещанное ему Господом.
   Нет, в отличие от Давида, Соломон уже родился наследником царя самого великого народа на земле - народа Божьего. Господь определил ему спокойствие и безмятежность еще от чрева матери его. А в ответ на просьбу, исполненную кротости и смирения: "Я отрок малый, не знаю ни моего выхода, ни входа... Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что зло...", кроме мудрости, которую он просил, с Неба ему были посланы невиданное богатство и могущество, охрана от врагов и долгие годы жизни. Все, чего может желать человек!
   Но, с течением времени, смирение потихоньку начало рассеиваться, а кротость - уменьшаться. И первые признаки этого стали видны очень рано, еще при строительстве храма Господня. Излишняя роскошь, которой царь намеревался "ослепить" всех будущих посетителей святого места, больно ударила по бедным труженикам Израиля, обложив их непосильными налогами, которые не были отменены и после того, как храм был завершен. Почему они не были отменены? Да, царь к тому времени уже успел войти во вкус...
   Зачем нужно было столько суеты? Кто стал от этого счастливее? Неужели он? Соломон продолжал одиноко стоять во дворе храма. Перед ним возвышалось произведение его искусства! Нет, в Божьем указании не было такого количества драгоценностей! Соломону вспомнились последние дни Давида, открытые сундуки, полные золота, серебра и драгоценных камней (медь, железо и мрамор в счет не шли) и его слова-молитву: "Соломону же, сыну моему, дай сердце правое, чтобы соблюдать заповеди Твои, откровения Твои и уставы Твои, и исполнить все это и построить здание, для которого я сделал приготовление." Соломону было повелено только строить! Зачем он так осуетился? Вот сейчас он стоит совсем один перед храмом... Что-то не заметно ревностных толп, "рвущихся" на поклонение Богу... Даже священников не видно.
   А потом был его собственный дом. Вдвое больше храма! Да и строился он в два раза дольше. Вот оно, начало падения с вершины благословения. Душа его покрыта позором с давних пор. А он не чувствовал!
   В благополучии таится опасность. Этого испытания он не выдержал. Похоти, однажды укоренившись, разрушили его личность изнутри. И уничтожили счастье.
   Показался священник. Он вышел через полуоткрытую дверь и сразу же остановился, стараясь оценить ситуацию. А ситуация была необычной. Во двор храма вошел человек, чтобы поклониться Богу! Священник не сразу признал в вошедшем царя. Но, присмотревшись, он всплеснул руками и тут же юркнул внутрь.
   Немного погодя на пороге появились уже четыре священника. Они с явной опаской разглядывали царя, как будто видели его впервые. До них дошли слухи о некоем странном поведении Соломона, о словах покаяния, прозвучавших в тронном зале и о последующем уединении. Обо всем этом им поведал первосвященник. Но священники не придали этому должного значения. И причина этому была проста. Сам первосвященник не придал этому ровно никакого значения!! Его рассказ произвучал больше иронично, чем доверительно. Так он и был воспринят...
   Дом Божий давно не посещался... Священники были предоставлены самим себе. И, конечно же, они не отставали от остального общества! Бедный царь Соломон... Он и не подозревал о тайных комнатах, усердно устроенных внутри храма и о спрятанных идолах, оскверняющих святое место. Царь пришел в место поклонения Иегове, Которому здесь уже давно перестали поклоняться.
   Тем временем священники потихоньку спускались по ступеням храма, чтобы поприветствовать царя. Что еще им оставалось делать? Однако Соломон, простояв во дворе Дома Божьего достаточно долгое время, успел почувствовать его теперешнюю атмосферу. Мудрость и духовная проницательность вновь возвратились к нему. Соломон сильно вздрогнул и повернул назад. В данный момент уже ничего нельзя было сделать. Ему уже не о чем было говорить с этими людьми. Он уходил...
   Вечером того же дня Соломон удалился в свои покои, чтобы завершить Екклесиаста. Говорить в данное время означало просто шевелить языком и губами в надежде быть услышанным и понятым, и было тщетным занятием. Во всяком случае в настоящее время. А написанное прочтется и осмыслится позже. Оно будет жить годами, веками... Жить и наставлять на верный путь. Его одряхлевшее тело едва повиновалось ему, а голос, диктуя писцу, то и дело пропадал. Но работа медленно, но верно продвигалась.
   Уединению Соломона суждено было продлиться до самой его смерти. За многие годы отступничества народ во главе с царем стал нечувствительным ко греху. Соломон с печалью понял это в тронном зале, а позднее подтвердил во дворе храма. Все, что духовно прозревший царь пытался сказать, воспринималось, как полнейшая бессмыслица.
   Круг общения царя ограничился несколькии преданными слугами и личным лекарем. Лишь однажды, еще до того, как Екклесиаст был завершен, царь пригласил к себе начальника телохранителей, которому доверял, чтобы осведомиться, известно ли ему что-либо о его лучшем друге Иеровоаме...
  
  
  
   ГЛАВА 8
  
   ПАУТИНА
  
  
  
   По дороге, ведущей в Фивы, шли два паломника. Их поступь была тяжела. Шли они уже около месяца. Усталые, полуголодные, в истрепанной одежде и стертой обуви, эти двое имели перед собой лишь одну тупую цель - поскорее достичь места паломничества.
   Карнак и Луксор всегда были переполнены паломниками. Они питались ими. Каждый из их величественных храмов, вплоть до последнего камня, высасывал сок жизни изо всех своих посетителей, невзирая на лица. Бездушные изваяния, одушевляемые самими же людьми, забирали по капле их счастье, их свободу, их настоящее и будущее. А люди... Они даже не замечали этого.
   Карнак и Луксор ожидали новых жертв. Как гигантские пауки, они распростерли сверкающую, разноцветную паутину своих каменных шедевров по всем Фивам.
   Два человека с тяжелой поступью были хорошо осведомлены о паучьей "правде". Однако продолжали путь.
   Они почти не разговаривали. Горло сжимал стыд. Каждый болезненно думал о своем... О том, как получилось, что он оказался в таких странных и вместе с тем ужасных обстоятельствах... Однако от этих дум было мало пользы. Мозг отказывался повиноваться.
   Вот только слова, сказанные фараоном Сусакимом, не забывались: "Ты, Иеровоам, и твой друг Иавис, немедленно пойдете и совершите паломничество в Карнак, нашу главную святыню. Там вы принесете жертвы нашему главному богу, солнечному Амун-Ра, его жене Мут, и их сыну, лунному богу Хонсу, а также богине Сехмет, жене прекрасного Птаха. Богиня Сехмет имеет особое значение для нас, так как она отождествляется с нашей местной богиней Бастет. Вы пойдете и поклонитесь нашим богам, даятелям всех благ для человечества. Вы признаете их богами. Таким образом ты, Иеровоам, поможешь Иавису загладить его преступление. Замечу, что закон Египта не предусматривает такого выхода, иначе все осквернители Бастет заглаживали бы свои грехи подобным образом. Я милую Иависа, потому что ты, Иеровоам, просишь за него. Однако, если вы откажетесь выполнить мое повеление, то твоего друга ждет жестокая казнь, а тебя - изгнание за пределы Египта. Полагаю, что вы проявите благоразумие. Ведь ваш Бог - ничто! Посмотрите на себя, на положение, в котором вы оказались с вашим Богом! Когда вы сбежали из Израиля, вы обратились в своей нужде ко мне. Теперь я вновь иду вам навстречу. Откройте, наконец, глаза, и признайте, где настоящая правда. Отправляйтесь с миром в Карнак. Очиститесь там. После я буду ждать вас к себе. В случае вашего послушания мое благоволение к тебе, Иеровоам, и твоему другу не изменится. Счастливого вам пути!"
   Потом был жаркий разговор в тюрьме, который тоже нельзя было забыть, когда Иеровоам пересказал слова фараона Иавису:
   - На что ты намекаешь? - тут же возмутился Иавис.
   - Я - ни на что. Это повеление фараона. Вот и все. К тому же, ты сам просил меня поговорить с ним... - ответил Иеровоам, одновременно чувствуя, как его ум все больше замутняется.
   - Зачем я только просил!! Фараон говорит глупости! Это тупой язычник. А ты, как попугай, повторяешь за ним! - уже совсем рассердился Иавис.
   - Ты жить хочешь? - спросил Иеровоам, почти теряя сознание.
   - Сейчас уже не знаю.
   - Тогда подумай... - Иеровоам прислонился к холодной каменной стене, чтобы не упасть, так как подкосившиеся ноги уже с трудом держали его.
   Иавис сидел в углу камеры на сене, скрестив ноги. Он был похож на нахохлившуюся птицу. Черты его лица заострились, щеки впали, само лицо посерело, и он снова стал выглядеть дурно. Тон его голоса становился все более крикливым.
   - А что такое жизнь?? - внезапно вскричал он. - Жизнь - это полет в Божьем пространстве! Это песня, прославляющая Бога!..
   - Прекрати ты свой пафос! Смотреть на тебя противно, - оборвал его Иеровоам. - Ты пойми, что тебя собираются казнить, причем самым жестоким образом, и паломничество - единственный выход из ситуации. Ты вот тут кривляешься, а я ведь о тебе думаю! Меня то просто изгонят из страны, а тебя казнят! Или сырость на тебя так действует, не знаю... - сказав эти слова, Иеровоам окончательно обессилел и потихоньку сполз по стене вниз, прямо на каменный пол.
   - Значит, ты за меня переживаешь?... - после некоторого молчания, серьезно спросил Иавис.
   - А за кого же мне переживать, если не за тебя? - слабым голосом отозвался Иеровоам. - Ведь это же из-за меня ты здесь. Если бы не я, сидел бы ты сейчас в своей пещере, забот не зная... Я чувствую ответственность за тебя. Пойми ты...
   - Нет, ты не должен чувствовать ответственность, потому что это я во всем виноват. Я пошел в храм этой кошки. Я втравил тебя в неприятность.
   - Право, как мягко ты выражаешься: "неприятность"...
   - Да, Иеровоам! Потому что ты - будущий царь Израиля, и тебе ничего не грозит! Ты будешь жить. А я должен принять заслу... нет, незаслуженное наказание, но теперь мне уже все равно. Я уже покаялся в совершенном грехе идолопоклонства. Господь простил меня. А смерти я не боюсь, - Иавис торжественно поднял голову и уставился в низкий потолок.
   - Я так понимаю: ты собираешься испортить мне жизнь, - собрав остаток последних сил, ответил Иеровоам. - Ты хочешь сделать из меня мученика до конца моих дней оттого, что я не смог тебя спасти... Хорош друг.
   - Не бей на жалость. Мученик здесь я, - ответил Иавис, не отрывая взгляда от потолка. - И причем, добровольный.
   - Нет, мученик - я. Тебе хорошо - умрешь, и готово. А мне страдать из-за тебя всю жизнь. Где твоя любовь к ближнему?
   - Иеровоам, ты не понимаешь, чего просишь... - Иавис оторвал взгляд от потолка и пристально посмотрел на будущего царя Израиля, сидящего напротив него на холодном полу. - Ты просишь меня предать моего Бога. Я всегда считал тебя лучше себя, и никогда не смог бы и предположить, что ты согласишься просить меня об этом...
   - Иавис, - проговорил Иеровоам, и глаза его наполнились слезами, - без тебя моя жизнь осиротеет. Ты должен жить. Вот и все. Ты нужен мне сейчас, ты будешь нужен, когда я стану царем. В общем, ты будешь необходим мне всегда. Я не могу без тебя. А это... это всего лишь ошибка. И мы знаем, как ее исправить.
   - И ты считаешь, что это не будет предательством перед Богом?...
   - Ради спасения твоей жизни.
   - А цена?? Ведь грех идолопоклонства - самый тяжкий.
   - Но Бог есть Бог милости. Я верю, что Он хочет спасти тебя, Иавис.
   - Но, может быть, у Него есть другой план спасения для меня? А, Иеровоам? Ты не думал об этом? Может, нужно просто уповать на него, и да будет на все Его воля?
   - Нет, Иавис, мы не можем так рисковать.
   - Значит, мы больше не уповаем на Бога? - скорбно промолвил Иавис, и опустил голову.
   - Уповаем, конечно, но есть такие моменты, когда... когда необходимо принимать решение самостоятельно.
  
  
  
   В то время как молодые люди, продолжая свой нелегкий путь вдоль берега Нила, были заняты "перевариванием" всего происшедшего, перед ними забрезжило нечто...
   То были стены Карнака, которые осветило солнце. Обширный храмовый комплекс казался радушным хозяином, зазывающим к себе путников. По мере приближения, Иеровоам и Иавис не могли не отметить грандиозности и великолепия зрелища, которое постепенно открывалось перед ними.
   Вкус египтян в храмовой архитектуре сильно отличался от израильского. В нем не было той святой утонченности и чистоты, присущих храму Господнему в земле обетованной. Несомненно, храм, построенный Соломоном, на весь мир прославился своим роскошным убранством, в чем проявил инициативу сам царь, руководствуясь чисто человеческими, земными мерками... Несмотря на это храм Господень в Иерусалиме, изначально построенный по Божьим стандартам, даже с привнесением в него излишней роскоши, был верхом совершенства в архитектуре.
   Карнакский храм был совсем другого рода. Излюбленные египетские цвета: красный, зеленый и желтый, изобиловали в вызывающих орнаментах высоченных стен и массивных колонн. Золото, отливающее на солнце, слепило глаза. То были огромные позолоченные сфинксы, выстроенные в аллею, связывающую Карнак с Луксором, покрытые золотом ворота, обелиски... Взгляд невольно приковывался к столь пышному и чувственному великолепию и пленялся им...
   У путников закружилась голова... Карнак будто завращался вокруг них в дикой языческой пляске, развевая ветром безумия их волосы и полы одежд, проникая в самую сущность, внося сумятицу в их мысли и чувства...
   Пораженные неожиданной красотой зрелища и утомленные от пережитых эмоций, Иеровоам и Иавис пришли в изнеможение. Они почувствовали, что силы их иссякли. Даже голод они уже не ощущали столь сильно. Необходимо было где-то сесть и собраться с мыслями. Перед ними блестело священное озеро, и они присели отдохнуть на его берегу. Оно имело форму прямоугольника и располагалось почти в центре Карнакского храмового комплекса. Таким образом, сидя на одном из его берегов, можно было созерцать все достопримечательности знаменитого религиозного центра: храм великого бога солнца Амун-Ра, его жены, богини Мут и их сына, лунного бога Хонса... Три храма.
   - Все небесные светила, как на подбор, - мрачно заметил Иавис, покрутив головой во все стороны. - Кстати, красивые постройки.
   - А внутри, наверное, еще красивее... - рассеянно добавил Иеровоам.
   - А зачем нам вовнутрь?
   - Ну, как же... Жертву принести...
   - Да ну... Ты это серьезно?
   - Мы же обещали фараону...
   - Я ничего не обещал, - Иавис нахохлился, - а ты? Да что с тобой такое?!...
   - Знаешь, Иавис, - прежним рассеянным и чуть заторможенным тоном продолжал Иеровоам, - тут есть еще позолоченный обелиск царицы Хатшепсут, редкой красоты. Отсюда его плохо видно... Есть храм богини Сехмет, о которой упоминал Сусаким. Она отождествляется со столичной Бастет. У нее львиная голова. Я слышал, что, когда в полдень, через маленькое окошко в потолке храма луч солнца падает на ее лицо, то кажется, что она живая, - взгляд Иеровоама приобрел загадочное выражение.
   - Что за вздор?
   - Надо найти ее, ты сам в этом убедишься... - странно, нараспев проговорил Иеровоам.
   - Как произведение искусства это должно быть интересно. Но не более того, - отрезал Иавис.
   - Видишь ли, это многовековые традиции. Стоит уважать их хотя бы за их древность.
   - Но ведь это же идолы, Иеровоам!!
   - Для нас, Иавис, для нас. А вот для них, - он кивнул на проходящих п противоположной стороне озера паломников, - для них это - боги.
   - А что ты скажешь про этого скарабея? - с этими словами Иавис вскочил и подбежал к скульптуре гигантского скарабея, установленной неподалеку на берегу. В пылу возмущения он позабыл об усталости.
   Иеровоам внимательно посмотрел на него:
   - Скарабей может исполнять желания.
   - Этот?? - Иавис залился судорожным смехом. - Да ты что?
   - Да, да, - серьезно продолжал Иеровоам. - Для этого нужно обойти вокруг него... не помню точно, сколько раз. Ну, и при этом загадать желание, конечно.
   Иавис вновь рассмеялся и так, что на глазах у него выступили слезы.
   - Мне хочется разрыдаться. Можно?
   - Нет.
   - Для чего тебе понадобилось все это знать?
   - Из уважения к их культурному наследию. Я изучил это в общих чертах перед началом нашего путешествия. И сделал это просто для того, чтобы иметь представление, с чем мы тут столкнемся...
   - Раньше ты был безразличен к язычеству.
   - Раньше я слишком узко мыслил, и к тому же, не имел возможности соприкоснуться с ним вплотную. Теперь же я вижу, какое огромное влияние оказывает эта религия на людей, и собираюсь поглубже ее изучить.
   - Но это похоже на компромисс с совестью.
   - Проявление интереса и уважения к чему-либо всегда имеет оттенок компромисса...
  
  
  
   Так они еще долго сидели и разговаривали, попав в плен к своему собственному разуму... Они уже не спорили. Новые впечатления полностью овладели ими. То, что началось, как напряженный разговор, постепенно перешло в задушевную беседу.
   Карнак тем временем безмолвно наблюдал за ними, слушая их философию, в которой все больше проскальзывало нескрываемое восхищение его сверкающей, разноцветной паутиной...
  
  
  
   Прошло много дней. Иеровоам и Иавис вернулись в Пер-Бастет, чтобы доложить фараону Сусакиму о выполненном задании.
  
   Прошло еще очень много дней... Умер царь Соломон. Иеровоам, в сопровождении Иависа, возвратился в Иерусалим, чтобы вместе со всем израильским народом предстать перед сыном Соломона, Ровоамом.
  
   Пророчество Ахии в точности исполнилось. Иеровоам сделался царем над десятью с половиной коленами Израиля. Оставшиеся полтора колена, Иуды и Вениамина (с тех пор начавшие именоваться Иудеей), остались под управлением царя Ровоама.
  
   Сделавшись царем над Израилем, Иеровоам потерял покой. Он стал опасаться, что народ израильский, который будет продолжать ходить на поклонение в Иерусалим, изменит ему и оставит его без царства: "И говорил Иеровоам в сердце своем: царство может опять перейти к дому Давидову; если народ сей будет ходить в Иерусалим для жертвоприношения в доме Господнем, то сердце народа сего обратится к государю своему, к Ровоаму, царю Иудейскому; и убьют они меня, и возвратятся к Ровоаму..." (3-я Царств 12:26,27).
  
   После сего царь Иеровоам решился на введение новых постановлений. То, что он сделал, было настолько кощунственно, что даже сами человеческие слова, наверное, с трудом согласились составить описание произведенного царем: "И, посоветовавшись, царь сделал двух золотых тельцов, и сказал народу: не нужно вам ходить в Иерусалим; вот боги твои, Израиль, которые вывели тебя из земли Египетской. И поставил одного в Вефиле, а другого в Дане. И повело это ко греху; ибо народ стал ходить к одному из них, даже в Дан."(3-я Царств 12:28-30).
  
   С кем советовался Иеровоам перед принятием столь ужасного решения? Вероятно, с Иависом и другими своими друзьями, которые уже успели подчинить царю свою волю и поклясться ему на верность. Возможно, что Иавис, любитель искусства, даже взялся за руководство по осуществлению проектов царя... Возможно также, что впоследствии он отказался от участия в богохульстве, заслужив неодобрение своего друга-правителя...
  
   Иеровоам же проявлял упорство, так как страх потери своих царских привилегий окончательно ослепил его духовное зрение. "И построил он капище на высоте, и поставил из народа священников, которые не были из сынов Левииных. И установил Иеровоам праздник в восьмой месяц, в пятнадцатый день месяца, подобный тому празднику, какй был в Иудее, и приносил жертвы на жертвеннике; то же сделал он в Вефиле, чтобы приносить жертву тельцам, которых сделал. И поставил в Вефиле священников высот, которые устроил, И принес жертвы на жертвеннике, который он сделал в Вефиле, в пятнадцатый день восьмого месяца, месяца, который он произвольно назначил..."(3-я Царств 12:31-33).
  
   И вновь Ахия, который когда-то предсказал Иеровоаму, что тот станет царем, изрек пророчество на Иеровоама: "Так говорит Господь, Бог Израилев: Я возвысил тебя из среды простого народа и поставил вождем народа Моего Израиля, и отторг царство от дома Давидова, и дал его тебе; а ты не таков, как раб Мой Давид, который соблюдал заповеди Мои и который последовал Мне всем сердцем своим, делая только угодное пред очами Моими. Ты поступал хуже всех, которые были прежде тебя, и пошел, и сделал себе иных богов и истуканов, чтобы раздражить Меня; Меня же отбросил назад; за это Я наведу беды на дом Иеровоамов."(3-я Цар. 14:7-10).
  
  
   Жизнь Иеровоама действительно стала скольжением с горы благословений в долину проклятий. Первые его дела были лучше последних, и в итоге он стал вести себя хуже Соломона, которого некогда предостерегал.
  
  
   Иеровоам отверг человека Божьего, который "пришел из Иудеи по слову Господню в Вефиль"(3-я Цар. 13:1) к жертвеннику одного из тельцов, чтобы предостеречь царя.
  
  
   "Времени царствования Иеровоама было двадцать два года."(3-я Цар.14:20). Умер царь Иеровоам после сражения с царем Иудеи Авией, сыном Ровоама, когда Господь Своей рукой поразил войско Израиля, вдвое превосходящее числом войско Иудеи. Через некоторое время после этого Господь положил конец жизни Иеровоама: "И поразил его Господь, и он умер." (2-я Пар. 13:20). Так бесславно закончилась жизнь того, кому Бог доверил так много...
  
  
   Имя Иеровоама для Израиля стало нарицательным, почти синонимом греха... В жизнеописании всех последующих восемнадцати израильских царей, среди которых наиболее яркий след оставили: Ахав, муж Иезавели, Ииуй, помазанный на царство пророком Елисеем и Иеровоам II, нечестиво правящий Израилем сорок один год, встречаются почти одни и те же грозные слова: "И делал он неугодное в очах Господних: не отступал от всех грехов Иеровоама, сына Наватова, который ввел Израиля в грех."(4-я Цар. 14:24).
  
  
   А предпосылки ко всему этому зародились там, в обители язычества...
  
  
  
   Буэнос-Айрес
   17 сентября 2011 года
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"