Обитель язычества
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Повесть представляет собой короткий период молодых лет Иеровоама, будущего царя Израиля после царя Соломона, когда царство разделилось на Иудею и Израиль.
|
Татьяна Осокина
ОБИТЕЛЬ ЯЗЫЧЕСТВА
Повесть
ГЛАВА 1
ГОРА БЛАГОСЛОВЕНИЙ
- Ты стал настолько самонадеян, что дошел до безумия, царь Соломон! Неужели ты думаешь, что Бог не накажет тебя за твое отступничество?
- Ты лжешь, наглый раб! Убирайся отсюда прочь!
Отдельные, беспорядочные обрывки трагического разговора с Соломоном звучали в голове Иеровоама, когда он, в беспамятстве выбежав из царского дворца, быстро шел туда, куда его несли ноги.
Узкие улочки Иерусалима, как всегда, были полны народа. Нагроможденные друг на друга крошечные домики, окошки которых почти не пропускали дневной свет, были пригодны в основном лишь для сна, и бедный люд всю свою жизнь проводил на улице, ремесленничая или торгуя. Иеровоам постоянно на кого-то натыкался, что-то ронял и опрокидывал. Каждый раз ему приходилось возвращаться, чтобы поднять и привести в порядок то место, где он только что прошел. Продвижение замедлялось. Чересчур шумная атмосфера выводила Иеровоама из себя. Он нечаянно толкнул проходящего мимо старца, и тот чуть не упал. Пока он, остановившись, извинялся перед пожилым человеком, его самого грубо толкнули. Иеровоам стиснул зубы и продолжил свой путь. Стражники у городских ворот поприветствовали его, - они знали его в лицо. Он был слугой царя Соломона и его самым преданным другом. Но дружба эта уже подходила к концу...
Когда-то, на строительстве Милло, крепости в городе Давидовом в Иерусалиме, Соломон заметил его далеко идущие способности и приблизил его к себе, поставив начальником над рабочими из колена Ефремова, поскольку Иеровоам, сын Наватов, сам происходил из этого колена. Однако Иеровоам не остановился на этом, но пошел еще дальше. Благодаря своей мужественности, стойкости и непоколебимости во всем он приобрел такую милость в глазах уже тогда начавшего колебаться царя, что стал его лучшим другом. Много они пережили вместе с тех пор. Иеровоам всегда был рядом с Соломоном, укрепляя и увещевая его. Но царь с каждым годом становился все более невыносимым. Из кротчайшего и мудрейшего правителя он превратился в беспощадного, своевольного тирана. Его слабости и пороки взяли над ним верх и навек перечеркнули его добрую славу. Присутствие Иеровоама становилось для Соломона все более нежелательным, так как он остался единственным из его окружения, кто осмеливался открыто его обличать.
Иеровоам проскочил городские ворота в стремлении ощутить себя вне стискивающих его бесполезных дворцовых церемоний. За стенами города дул пронизывающий ветер. Сизые тучи вились замысловатыми клубами, нагоняя на душу тоску, а улылые холмы пугливо жались друг к другу. Иеровоам отчаянно шел вперед. Он не знал, что ему делать дальше.
Вдруг как будто кто-то окликнул его. Сначала он не понял, было ли это завывание ветра или вой какого-то зверя. Иеровоам напряг слух и замер на месте. Если это дикий зверь, что более вероятно, то лучше всего оставаться неподвижным и выждать, но долго ждать тоже нельзя - хищник может подкрасться и напасть сзади. "На льва это не похоже, на волка тоже...." - перебирал он возможных противников. Повстречаться один на один с хищником, да еще в безоружном состоянии - не пустяковое дело. Только самым мужественным в Израиле было под силу сохранить при этом самообладание. Одним из них был Иеровоам. Движением леопарда он подпрыгнул и очутился лицом к лицу с предполагаемым врагом. Сзади никого не оказалось. Иеровоам медленно повел глазами слева направо, соразмеряясь с обстановкой. Неужели ему это послышалось?
Справа захлопали крылья. Иеровоам осторожно повернул голову.
Резкие порывы ветра развевали тяжелые полы одежды пророка Ахии, бесстрашно стоявшего на выступе скалы.
- Я подумал, что это орел, - крикнул Иеровоам пророку. - Но ты всегда появляешься так неожиданно! Где ты был все это время? Царь без тебя совсем пропадает.
Ахия несколько по-птичьи наклонил голову и бросил острый взгляд на Иеровоама.
- Он уже давно не ребенок. И нянчить его мне надоело!
Ахия подошел к самому краю и воздел руки к небу. Его маленькая сухощавая фигура приобрела силу и мощь. Полы развились в разные стороны, действительно походя на крылья.
- Господь велик! А Соломон пытается сделать из Него посмешище! Вот только смеяться будут в конце концов над Соломоном! И плакать тоже.
- Отойди от края, Ахия. Я боюсь за тебя.
- Что может случиться со мной, Иеровоам? В крайнем случае я упаду вниз.
- И разобьешься!
- Поверь мне, что царь Соломон стоит к краю смертельной бездны намного ближе, чем я! Для него она намного реальнее! И если он не одумается... - Ахия тяжело опустил руки и отступил назад.
В его облике и впрямь прослеживалось что-то орлиное. Зоркий, немигающий взгляд и нос, похожий на острый клюв...
- Хотя теперь все равно, как поступит царь, - продолжал Ахия сурово. - Его участь уже решена.
Иеровоама объял трепет. Чем дольше он смотрел на Ахию, почти парящего в воздухе, тем беспощаднее казался ему этот грозный вестник.
- Что ты этим хочешь сказать, Ахия? Ты предвещаешь его смерть?
- Умереть - еще не самое страшное. Разве ты этого не знаешь, Иеровоам? В жизни случаются трагедии, намного ужаснее, чем смерть... И это именно то, что происходит сейчас с Соломоном. Как жаль, как жаль! Он был редким цветком в саду Божием. Самым красивым и дорогим из всех...
- Дороже Давида?
- Царь Давид - вне конкуренции. Он сохранил свое сердце чистым до конца. А его многообещающий сын Соломон не удержался. Споткнулся. Упал. Осквернился. Завяз в омуте порока. Стал деспотом и развратником. Дорогу назад теперь ему будет найти очень трудно... Увы! Его царство отдано другому.
- Как?... Уже?? - невольно воскликнул Иеровоам, тотчас ощутив в своей груди частые и сильные удары. - Значит, грядут перемены?
- А тебе их очень хочется, юноша? - вдруг улыбнулся пророк.
Иеровоам смущенно потупился. Ему было больно и одновременно обидно, что его многолетний и кажущийся прочным союз с царем, потерпел крах, и вместо ожидаемого процветания он оказался во власти полубезумного деспота.
- А как же царь Соломон? - преодолевая обиду и вспомнив о своем долге, спросил Иеровоам. - Ведь раньше он был другим. Помнишь, Ахия? Он был сама кротость и доброта! А его премудрость прославилась по всей земле! Разве он не может раскаяться?
- Тиранство царя Соломона подошло к концу! - провозгласил Ахия. - А его раскаяние - теперь его личное дело.
- И ты не хочешь еще раз поговорить с ним?
- Мне с ним больше не о чем говорить.
Молодой человек вскинул голову. В его глазах вспыхнул дерзкий огонь. Слова Ахии ему показались чересчур резкими и даже несправедливыми. Ему захотелось поспорить с пророком и попробовать защитить царя.
- Может, я поднимусь к тебе? И мы наверху спокойно обо всем поговорим? Мне хотелось бы многое с тобой обсудить...
- Нет. Ты останешься на месте и будешь слушать, что я тебе сейчас скажу.
Пророк Ахия глубоко вздохнул, отчего его грудь выгнуась вперед, и расправил плечи.
- Слушай меня, слуга Соломонов!
Молодой человек тоже невольно выпрямился, не вправе ослушаться приказа, и замер. Он вдруг почувствовал важность этого момента. Боль, раздражение, обида и сомнения, недавно душившие его и не дававшие покоя, отступили на задний план. Его последний разговор с Соломоном незаметно поблек и перестал иметь значение. Иеровоам весь превратился в слух и созерцание.
Пророк Ахия снял с плеч тяжелую накидку и бросил ее на камни. Проворный ветер тут же подхватил ее, загнув края и зашевелив во все стороны, а потом скинул ее со скалы. Следующим движением Ахия разодрал тунику на груди, и она соскользнула к его ногам. Переступив, Ахия проворно подобрал ее и высоко поднял на вытянутых руках. Полуобнаженный, застывший на месте, он был похож на изваяние. Иеровоам, как зачарованный созерцал его.
Раздался резкий звук раздираемой ткани, и на глазах изумленного Иеровоама новая одежда пророка, с трудом поддаваясь, начала превращаться в длинные лоскутья.
Иеровоам был не в силах сдержаться.
- Ахия! Для чего ты это делаешь? - вскричал он.
Пророк не отреагировал. Он продолжал сосредоточенно разрывать ткань. Вскоре Ахия уже держал в руках двенадцать лоскутьев. Отделив от них два, он бросил остальные вниз, и они дождем упали на непокрытую головую Иеровоама.
- Господь посылает тебе, Иеровоам, Свое благословение: десять колен Израилевых. Возьми их. Они твои.
Иеровоам пришел в растерянность и недоумение. Он снял лоскутья с головы и плеч и, сжав их в ладонях, пробормотал:
- Что ты имеешь ввиду?
Как ни странно, пророк расслышал его.
- Сын мой, по Божьему благоволению ты теперь - царь над Израилем. Над его десятью коленами. Господь признал тебя достойным. Он доверяет тебе.
Иеровоам встряхнул лоскутьями, длинными полосами свисающими с его рук.
- Я... ослышался? Господь избрал... меня?? - нетвердо произнес он.
- "Так говорит Господь, Бог Израилев: вот, Я исторгаю царство из руки Соломоновой, и даю тебе десять колен", - пророк сделал паузу и пристально взглянул на Иеровоама. - "А одно колено останется за ним ради раба Моего Давида и ради города Иерусалима, который Я избрал из всех колен Израилевых. Это за то, что они оставили Меня, и стали поклоняться Астарте, божеству Сидонскому, и Хамосу, богу Моавитскому, и Милхому, богу Аммонитскому, и не пошли путями Моими, чтобы делать угодное пред очами Моими и соблюдать уставы Мои и заповеди Мои, подобно Давиду, отцу его. Я не беру всего царства из руки его; но Я оставляю его владыкою на все дни жизни его ради Давида, раба Моего, которого Я избрал, который соблюдал заповеди Мои и уставы Мои. Но возьму царство из руки сына его, и дам тебе из него десять колен." - Ахия вновь остановился, как бы давая возможность Иеровоаму уразуметь то, что он говорил. - "А сыну его дам одно колено, дабы оставался светильник Давида, раба Моего, во все дни пред лицем Моим, в городе Иерусалиме, который Я избрал Себе для пребываня там имени Моего. Тебя Я избираю, и ты будешь владычествовать над всем, чего пожелает душа твоя, и будешь царем над Израилем. И если будешь соблюдать все, что Я заповедую тебе, и будешь ходить путями Моими и делать угодное пред очами Моими, соблюдая уставы Мои и заповеди Мои, как делал раб Мой Давид, то Я буду с тобою и устрою тебе дом твердый, как Я устроил Давиду, и отдам тебе Израиля."(3-я Царств 11:31-38).
Лицо Иеровоама просветлело. Его будто озарил восход солнца грядущего дня. "Господь доверяет мне Свой народ", - прошептал он еле слышно, склоняя голову. И заплакал.
- Да, Иеровоам, - услышал он голос сверху. - Он избрал тебя. Будь же тверд и мужественнен. Не подведи Его.
Молодой человек сорвался с места и стремительно кинулся наверх, туда, где стоял тот, который только что объявил ему, что он станет царем. Он не просто быстро бежал. Он летел навстречу своему будущему почти не касаясь земли по кочкам и острым камням, без всякой осторожности, потому что ничто в мире уже не могло нанести ему вред. Он был избранником Божьим. Очутившись наверху, лицом к лицу с седовласым полуобнаженным пророком, будущий царь в полном смирении упал к его ногам. В руках он все еще держал лоскутья его одежды. Пророк с умилением посмотрел на Иеровоама, стоявшего на коленях с поднятыми вверх руками. Его голова тоже была поднята вверх, а глаза закрыты, и плотно сжатые веки трепетно вздрагивали от еще не успевших высохнуть слез.
"Господь будет доволен Своим царем, - подумал Ахия. - За всю жизнь мало в ком я видел столько искренности и вдохновения. Пожалуй, он даже чем-то похож на Давида..."
Сухая ладонь Ахии прикоснулась к голове Иеровоама. Поглаживая его длинные русые волосы, пророк тихо произнес:
- Господь хочет от тебя лишь одного: верности Ему.
Иеровоам протянул пророку лоскутья.
- Обмотай их вокруг моей головы, чтобы я всегда имел мудрость от Бога. А что останется, намотай мне на грудь, чтобы сердце мое всегда было чистым пред Ним. А последние пусть будут у меня на бедрах. Я хочу, чтобы во всех путях моих Он сопровождал меня.
Глаза Ахии заблестели от слез.
- Если дела твои будут всегда согласны с твоими словами, то Господь никогда не оставит тебя. А сейчас я выполню твою просьбу и покрою тебя этими лоскутьями, которые стали тебе так дороги.
Пророк, внутренне молясь, принялся обматывать Иеровоама лоскутьями, совсем недавно составлявшими его собственную одежду, а теперь символизирующие десять колен Израиля.
- А теперь, сын мой, - Ахия нежно склонился над Иеровоамом. - Встань с колен. Тебе необходимо серьезно подумать над тем, что ты будешь делать дальше. Однозначно лишь то, что в Иерусалим тебе нельзя возвращаться.
Иеровоам поднялся. Он ощущал полноту, до сих пор ему неизвестную. Обмотанный лоскутьями, он, вероятно, выглядел несколько странно, но его это нисколько не смущало. Было заметно, что его осенила Сила свыше. Он весь преобразился. Его и без того благородные, безукоризненные черты светились каким-то особым внутренним светом, который, конечно, зародился не внутри него, не в его обычном и грешном, как у всех людей, сердце, а снизошел на него из другого, святого мира, ощущать блаженное влияние которого могут лишь самые чистые и кроткие. Голубые, как безоблачное небо, глаза Иеровоама, выражали полнейшее смирение.
Таким был Иеровоам, слуга царя Соломона и будущий царь Израиля, в переломный день своей жизни.
- Ахия! - спохватился он. - Сейчас я принесу тебе снизу твою накидку! Ты не можешь так оставаться, - и побежал вниз.
Пока Иеровоам спускался со скалы, подбирал и отряхивал успевшую запылиться накидку, а после радостно возвращался обратно, пророк неотрывно наблюдал за ним. "Укрепи его, Господь, - молился он про себя. - Он еще так молод и неопытен".
Весь еще в состоянии духовного возбуждения, Иеровоам дотронулся до покрытого накидкой плеча пророка с видом, будто собирался сказать ему нечто очень важное.
- Я пойду, пожалуй, пройдусь... - сказал он вместо этого неопределенно. - Мне необходимо побыть одному, вернее, с Богом. Я хочу побеседовать с Ним наедине...
- Иди, сын мой. Иди. Несомненно, Господь Сам укажет тебе, что предпринять.
ГЛАВА 2
ОТШЕЛЬНИК
Уже совсем стемнело, но Иеровоам не обращал на это внимания. Он снова находился один, как какое-то время назад, еще до встречи с Ахией, но теперь это было совсем другое одиночество. Произошел крутой поворот. Жизнь приобрела смысл. Зажегся уже почти потухший и столь необходимый ему огонь в душе. Он попрежнему не знал, что ему делать дальше, зато видел перед собой цель, сияющую ярче солнца, и готов был идти к ней, чего бы это ему ни стоило.
Так он бродил впотьмах довольно долго, будучи счастлив сам в себе, пока не заметил впереди нечто. Это был огонь. По всей вероятности, костер. Он горел так, будто был центром мироздания. Земля и небо слились воедино в ночной черноте, изчез горизонт, и весело развевающееся пламя будто парило в воздухе. До костра было довольно далеко. Заинтригованный, Иеровоам пошел вперед.
Вскоре он уже мог разглядеть, что костер был разложен перед входом в пещеру. Рядом с костром никого не было, во всяком случае, он никого не видел.
Когда Иеровоам подошел совсем близко, то ситуация показалась ему весьма странной и даже угрожающей. Это было жилище отшельника, возможно, полоумного или одержимого бесами. Проказа тоже не исключалась. Хотя прокаженные в основном селились группами, а это убежище (судя по входу) выглядело одиноким, хотя и обжитым. Оранжевые языки пламени цвели на тщательно подобранных тонких и сухих веточках, нетерпеливое потрескивание которых звучало в ночной тишине, как приглашение к ужину.
- Что это за вид! - неожиданно раздался скрипучий голос. - Лоскутья, лоскутья... Голова и все тело ими обмотано... Ты откуда такой взялся?
Иеровоам вгляделся в отверстие пещеры. Оттуда на него внимательно смотрели два глаза. Он их практически не видел, а лишь угадывал по отблескам пламени, отражающимся в черных зрачках.
- Ты кто? - спросил Иеровоам.
- А ты кто? - полудерзко-полувраждебно спросил все еще прячущийся внутри человек.
- Я не буду отвечать, пока ты не покажешься наружу!
Молчание... Иеровоам чувствовал, что его сосредоточенно изучают. Два отблеска пламени в темном проеме пещеры говорили об этом лучше всяких слов. К счастью, ему не пришлось ждать слишком долго, и загадочная личность показалась наружу.
Ни безумный, ни тем более прокаженный. Это был отшельник, который предпочел костер в ночной тиши суетливому солнечному свету. Пытливый взгляд полуприщуренных серых глаз под густыми бровями отражал тщательно скрытое глубокое разочарование в жизни. Тонкие сухие губы были плотно поджаты. Впалые щеки обнажали выступающие скулы. Нос был аккуратным и слегка вздернутым, но при чрезмерной худобе лица даже такой нос казался крупным. Каштановые пряди волос спадали, как им заблагорассудится, и завивались по плечам. Упругое и энергичное тело давно привыкло к суровой борьбе за выживание, несмотря на кажущуюся хрупкость и утонченность. Это был одинокий волк, находивший в своем одиночестве отраду и спасение. Весьма странный человек.
К такому выводу пришел Иеровоам при виде незнакомца, совсем позабыв о том, что его собственный вид был не менее странным.
- Откуда ты явился такой? - недружелюбно спросил отшельник.
- Из Иерусалима, - ответил Иеровоам ровным голосом.
- Что, там теперь так носят? - указывая на лоскуья, которыми были обмотаны голова и тело Иеровоама, уже менее враждебно спросил незнакомец.
- Нет, это совсем другое. Не то, что ты думаешь... Можно мне присесть у твоего костра?
Миролюбивый тон Иеровоама действовал умиротворяюще. Несмотря на это отшельник повел себя непредсказуемо.
- Вообще-то я тебя к нему не приглашал... - скривил он тонкие губы. - Мне здесь и без тебя хорошо, - и он метнул надменный взгляд на Иеровоама, как бы бросая ему вызов.
Иеровоам отодвинул упавший на глаза лоскут и спокойно, но решительно, ответил:
- В таком случае я не собираюсь тебе навязываться. Тебе нравится отшельничество? Ну, так и оставайся в нем.
Но, тем не менее нечто не пускало его, не давало повернуть свои шаги назад.
На самом деле будущему царю Израиля очень хотелось задержаться в этом, таком первобытном, как будто вышедшем из рук Творца, месте. Первозданный покой исходил от этого жаркого пламени, с каждым мгновением разгорающегося все сильнее, от этой таинственной пещеры и от странного незнакомца, который, владея всем этим несметным богатством, упорно хотел наслаждаться им в одиночестве. Он, этот одиночка, исподтишка разглядывал Иеровоама, намеренно хмуря брови, в то время как тот оставался на месте, как завороженный, не решаясь пошевелиться, чтобы не нарушить целостности восприятия столь нового для него мира, такого же девственного, как и его вновь родившаяся душа.
Напускная суровость отшельника все больше отступала перед возрастающим любопытством по отношению к незваному гостю. К тому же дни, проведенные им вдали от людей, вероятно, были не так уж кратки. Однако и ему что-то мешало в простоте переменить свое расположение духа. Возможно, привычка к одиночеству. Он не знал, что человек, обмотанный лоскутьями, был не менее одинок и неприкаян в этом сумасшедшем мире, полном нечестия и несправедливости, как и он сам. Но о чем-то таком он начинал догадываться... Потому что...
- Ты... отверженный?... - хрипловато спросил он.
Иеровоам был озадачен такой "прямотой". В нем увидели отверженного? С чего бы это? Да, его вид был весьма подозрительным для несведущего человека... И только! Нет, не только. Зачем обманывать себя? Дорога в Иерусалим ему закрыта. Соломон был как никогда разгневан в их последней беседе. Это означало, что в любой момент Иеровоам мог оказаться в руках обезумевшего деспота. Итак, возвращение было слишком рискованно. А новое царство, где он будет царем, пока можно было увидеть лишь взором веры.
- Да, я отвергнут царем Соломоном, которому исправно служил много лет, - нехотя ответил Иеровоам и повторил свою недавнюю просьбу: - Так мне можно присесть у твоего костра?
- Можно, конечно, - почесал бороду отшельник. - Давненько ко мне никто из людей не захаживал...
- Мне так хорошо сейчас, - садясь возле костра, промолвил Иеровоам. - Этот огонь - как своеобразное довершение сегодняшнего дня. Благословенного дня. Благодарю тебя за гостеприимство.
- Я повел себя не совсем вежливо вначале...
- Я тоже пришел без приглашения.
Отшельник привычно уселся по другую сторону костра, как раз перед входом в пещеру.
- Наверное, я уже скоро врасту в это место... - заговорил он, давая понять, что теперь расположен к беседе. Было очевидно, что этот одинокий волк изголодался по человеческому обществу...
В то время как вход в уединенную пещеру, освещаемый трепетными оранжевыми всполохами, окутывался ореолом мирной беседы, мощные дворцовые стены в Иерусалиме содрогались от царского гнева. Соломон был вне себя от ярости, поскольку Иеровоам не вернулся во дворец ночевать, и слуги нигде не могли его найти. По мнению Соломона это могло означать только одно: предательство.
Зная сильный и непреклонный характер своего слуги, а также его верность Иегове, Соломон предполагал, что возможен самый крутой поворот. Ему мерещился бунт.
Как жалок был в своем слепом гневе этот, некогда прекрасный, премудрый и милосердный правитель, благословенная жизнь которого обещала быть залогом мира и процветания в Израиле. Как смешон он был, выкрикивая проклятия в открытое окно своей спальни! Как мелочен.
Постепенно гнев утомил его. Его сменила жажда мести, такая же сильная и безрассудная, как и гнев. Суетливые движения Соломона выдавали его крайнюю озабоченность. В голове прокручивалось множество всевозможных вариантов, и его седеющие всклокоченные космы были тому наилучшей иллюстрацией. К сожалению его разум, омраченный роскошью и чрезмерными развлечениями, уже не был так ясен, как в прежние годы. Он разучился четко мыслить, и это немало раздражало его, в особенности тогда, когда ему предстояло принять какое-то решение. Чтобы как-то взять себя в руки, царь стиснул зубы, неистово сжал кулаки и принялся быстро расхаживать по комнате взад и вперед, так что его одряхлевшее тело повиновалось ему с трудом.
В эту ночь царю Соломону не удалось заснуть, хотя он и не пытался это сделать. Взбудораженный и смертельно истомленный, он распластался на ковре и на короткое время впал в забытье.
Одновременно с беспорядочными метаниями царя, который мучился в своей спальне, как в клетке, среди вековых скал протекала задушевная беседа.
- Иавис, мы с тобой так во многом похожи! - то и дело восклицал Иеровоам, эмоциональный уровень которого достиг своего апогея.
Иавис (так звали отшельника) тоже был порядком растроган. В незнакомце, появившемся так неожиданно, он угадывал родственную душу.
- В этом отшельничестве выражается мой протест, понимаешь? - взахлеб говорил он, возвращаясь к одной и той же теме в третий раз. - Протест против тиранства, которое сейчас господствует в Израиле. Бороться с Соломоном бесполезно, - я уже это понял. К тому же он помазанник Божий. Только вот в кого превратился... Народ стонет, вопияет к Богу! Я говорю о тех, которые окончательно к этим мерзким идолам Соломоновым не обратились. А сколько таких, которые пошли за ними вслед! И кадят им, и кадят... И бесчинствуют, и развратничают на каждом шагу! Ох, наболело у меня! Больно смотреть, как народ гибнет. А что делать - не знаю. Вот и подался в отшельничество, чтобы не видеть и не слышать ничего.
- Иавис, но ведь у тебя, кроме всего прочего, были и личные причины... - осторожно вставил Иеровоам. - Ты в самом начале упомянул об этом вскользь. Я не любопытен, но ведь по-правде говоря, наша борьба против язв общества часто начинается с наших личных проблем. Но если ты не хочешь, то можешь ничего мне не рассказывать. Сохрани свои воспоминания для себя.
- Да, ты прав, - Иавис обвел блуждающим взглядом костер, сразу сделавшись задумчивым и подавленным. - Ты прав. Все это личное. Сугубо личные проблемы и обиды... Выходит, я - эгоист. Да, большой эгист.
- Не отчаивайся. Общество - это не бесхребетная субстанция. Оно состоит из отдельных несовершенных личностей.
- Это меня немного утешает, - уже намного бодрее отреагировал Иавис, - потому что я к тому же еще и гордый. И мне нравится быть таким, - он приосанился.
- Это заметно.
После столь лаконичного ответа Иеровоама, который, похоже, не был намерен развивать тему таких "добродетелей", как гордость и эгоизм, Иавис не то, чтобы растерялся, но ощутил некую неловкость оттого, что рядом с ним находился человек, мыслящий иначе. Причем этот человек не старался его переубедить. Он даже соглашался с ним, но в этом согласии не было одобрения. Опасаясь, что разговор может пойти в нежелательном направлении, отшельник поведал:
- Я мечтал быть певцом, петь в храме. Хотя голос у меня не очень сильный и звонкий, но зато я пою душой. Я выучил все псалмы царя Давида наизусть. И другие тоже. Асафа, например. Ты любишь его псалмы?
- Да, люблю.
- Я даже сочинил несколько своих собственных. И стихи, и музыку... - голос Иависа вдруг сделался мягким и нежным. Он сочетал в себе множество разных оттенков, от хрипловатости со скрипучими нотками до глубокой и нежной проникновенности.
- Неужели? - Иеровоам восхищенно улыбнулся и подумал, что при таком многообразии тонов, которое присуще его голосу даже в обычной беседе, в пении он должен звучать бесподобно, неповторимо! Потом он с грустью добавил: - А у меня нет таланта петь.
- Наверное, есть другие.
- Наверное...
- Иеровоам, но несмотря на мой талант, мне не удалось стать певцом. Отец мой - гончар. Раньше я работал вместе с ним. Мне нравилось лепить, ваять. Одним словом, создавать. Каждый горшок у меня выходил, как произведение искусства. Дело наше процветало. Но любовь к музыке пересилила. Несмотря на это я ничего не смог добиться. И причина тому - она. Она любила музыку, любила танцевать...
Иавис замолчал и, как завороженный, стал смотреть на костер. Иеровоама объяла неизъяснимая печаль. Он тоже стал внимательно созерцать пламя. Там, в самом его центре, ему вдруг показалась пляшущая фигурка. Языки пламени обнимали ее извивающееся тело, искры зажигались в длинных волосах.
- Ты видишь ее? -взволнованно спросил Иавис. - Верно, если долго смотреть на пламя, то может померещиться то, о чем тоскуешь.
- Просто мне передалась твоя тоска, вот и все, - ответил Иеровоам.
Иавис перестал смотреть на огонь.
- Я любил ее. Она меня тоже. В этом все дело. Постепенно я забросил свои занятия пением, потому что она не сильно поощряла меня. Вернее, ей было все равно. По натуре я - ведомый, хотя часто восстаю, требуя своего. Но против нее восстать я не мог. Моя воля пошатнулась и рухнула под ее чарами. Моя жизнь растворилась в ней, и меня уже мало волновало, буду ли я до конца жизни продолжать лепить горшки. Я собирался жениться на ней, быть счастливым только вдвоем с ней, но не успел.
- Она... умерла?
- Нет.
- Изменила?
- Нет.
- Тогда остается вмешательство...
- Ты близок к разгадке, Иеровоам. Но наши родители тут были ни при чем. Они были согласны. Тут дело посерьезнее... Пресловутый царь Соломон!! - прокричал Иавис в темноту. - Он забрал ее в свой гарем. Сделал своей наложницей. Больше мы с ней не виделись. А я после этого сделался противником царя Соломона и всех его беззаконий.
ГЛАВА 3
ДОЛИНА ПРОКЛЯТИЙ
Соломон медлил выходить из забытья. Лежа на ковре лицом вверх, с полуприкрытыми веками, он находился между сном и бодрствованием, как между небом и землей. Неясные, но болезненные воспоминания прошедшей ночи (как и многих других ночей и дней, сформировавших его последние годы) тревожили его хотя и слабо, но неотступно. Он желал бы облегчить бремя тревог и волнений... Но сомнение и неверие прочно обосновались в его сердце.
Вдруг, то ли во сне, то ли наяву, царь услышал:
- Абудар, мудрец при дворе царя вавилонского, желает видеть и слышать царя Соломона.
Соломон медленно открыл глаза. Он уже давно никого не принимал. Прошли те времена, когда люди со всех концов земли собирались в Иерусалим послушать его мудрости. Но постепенно у царя Соломона истощилась мудрость. Следовательно, его перестали посещать. И с годами он отвык от визитов.
- Велите ему подождать, - неохотно отозвался Соломон.
Пока он, кряхтя, поднимался с ковра, слуга спешил оповестить вавилонского мудреца, что тот вскоре будет принят царем. Это "вскоре" растянулось почти на весь день, и когда солнце уже село, Соломон наконец решился принять вавилонянина.
Он вошел в шикарный тронный зал в съехавшей набок короне, слегка озираясь, а его ноги заплетались в полах длинных царских одежд. Неуверенность Соломона граничила с паникой. Однако прочно укоренившиеся в нем дерзость и самодовольство, открывали противоположную сторону его крайне неуравновешенной натуры. Царь пребывал на грани сумасшествия, и это невозможно было скрыть даже от взоров неискушенного новичка.
Соломон добрался до своего великолепного трона из слоновой кости, к которому вели шесть ступеней с золотыми львами по краям и, поерзав на сиденьи, уселся более или менее неподвижно. Взгляд его попрежнему прекрасных черных глаз блуждал по залу. Вдруг ему вспомнилось, сколько раз в молодые годы он сидел на этом самом троне, в полном смирении перед Тем, Кто посадил его на него и дал ему непревзойденную мудрость для управления Израильским народом. Сколько раз он разрешал наисложнейшие вопросы перед глазами изумленных подданных и проявляя при том высшее милосердие! Исполненный кротости и послушания, царь был уверен не в себе, а в Боге. Бог был источником его процветания. Но потом его связь со Всемогущим начала слабеть, и он все больше преисполнялся самоуверенности, пока наконец не потерял всякую уверенность не только в себе, но и в чем бы то ни было. Превратившись в духовного слепца, Соломон все реже искал выход. Царская гордыня стала маскировкой его слабостей, а порочные развлечения заглушали голос совести. Вера царя Израиля в истинного Бога не только пошатнулась, но уже давно упала настолько, что валялась у него под ногами, и всякий, следуя царскому примеру, топтал ее.
Соломон отогнал от себя неприятные мысли и попытался сосредоточиться на столь неожиданном для него визите вавилонского мудреца.
- Велите его впустить! - хотел выкрикнуть Соломон, но вместо сочного и властного царского возгласа, способного заставить содрогнуться стены, раздался не то писк, не то хрип. Царь смутился и натужно закашлялся.
В это время на пороге появился тот, кто прибыл к царю с визитом. Он вплывал в зал, как мрачное облако, неслышно передвигая ногами. Его лицо и руки покрывала огромная черная накидка.
"Что за странный облик? - подумал Соломон. - Человек ли это? Или может быть... дух?"
- Приветствую тебя, царь Соломон! - гулко раздалось в зале.
Соломон горделиво расправил плечи и ответил:
- Приветствую и я тебя, Абудар. Позволь спросить, с какой целью ты прибыл ко мне.
- Разве для того, чтобы навестить мудрейшего из мудрейших, нужна какая-то цель? - черная накидка, закрывающая не только все тело, но и большую часть лица, заколыхалась.
- Пусть так... Значит, ты пришел познакомиться со мной, так как я не припоминаю, чтобы мы когда-либо встречались... - царь пристально всмотрелся в худощавую черную фигуру, стоящую перед ним. - Верно? Мы не знакомы? - с трудом скрывая неуверенность, повторил он, как бы пытаясь в чем-то переубедить себя. - Во всяком случае, из Вавилона никто, похожий на тебя, ко мне не приходил. У меня отличная память.
- Память - это немало. Она помогает не терять связи с прошлым... - прозвучало из-под накидки.
Соломон уловил тонкий намек на свое собственное прошлое.
- Ты служишь самому царю Вавилона?
- Тебе уже донесли об этом, но ты продолжаешь сомневаться, - ответил мудрец.
- Царь должен все проверять. Чем ты подтвердишь свои слова?
- Я не приготовил доказательств.
- Хорошо, а почему ты не преподнес мне подарков? - Соломон поднялся с трона во весь свой великий рост, и былая красота и великолепие вновь засверкали в его облике.
- Царь ожидает подарков?
- Я - Соломон, великий царь Израиля! Все обязаны преклоняться передо мною и преподносить мне дары.
- А не может ли послужить почитание вместо поклонения и нужда в твоем совете вместо золота и драгоценностей?
- Что тебе нужно от меня? - ошеломленно произнес Соломон.
Уже слишком давно никто не спрашивал у него совета. Его тронула такая откровенность и ему захотелось снова обрести способность помогать всем ищущим его мудрости. "А почему бы и нет? - подумал он, вместе с тем, объятый страхом и трепетом. - Что, если возобносить былую практику? Стать ближе к народу..."
- Спрашивай, - повелел он мудрецу.
Мудрец сделал несколько шагов вперед:
- Кого труднее вернуть: покинувшего дом сына, умерших родителей или разлюбившую жену?
Соломон рассеянно опустился на трон и задумался. Но как он ни старался, он не мог сосредоточиться. Его мысли метались взад и вперед, как бешеные.
- Что труднее, спрашиваешь? - произнес он после затяжной паузы. - Если жена разлюбила - нет назад поворота. Если умерли отец и мать, то ничего нельзя сделать, чтобы вернуть их назад. А блудного сына можно искать до конца жизни и не найти. И если даже он найдется, то захочет ли вернуться? Весьма трудно все это. Вплоть до того, что невозможно. Таков мой ответ.
- Я вынужден огорчить царя Соломона... Потому что его ответ неверен. Речь идет о трудности, а не о невозможности. Сейчас я отвечу, каким образом можно вернуть каждого из них. А после может быть царь скажет, что труднее осуществить? Так вот. Разлюбившую жену можно вернуть любовью и раскаянием перед ней. Умершие родители будут продолжать жить, пока их дети сохраняют о них добрую память и выполняют их уставы. Блудный сын сам поймет разницу между отцовским кровом и чужими дворами, вспомнив о любви отца. Видишь, как важно иметь хорошую память? Она помогает связать прошлое с настоящим.
- Если ты сам знал ответы на свои загадки, то зачем спрашивал меня?
- Может теперь ты скажешь, что труднее осуществить?
- Наверное, труднее всего вернуть умерших родителей...
- Ты дал свой ответ не подумав, наугад? Или при его обдумывании ты руководствовался лишь земными ценностями? Впрочем, это не столь важно. Твой ответ неверен. Потому что труднее всего вернуть блудного сына. В первых двух случаях многое зависит от нас в настоящем. Мы можем раскаяться, попросить прощение у любимой женщины или продолжить жизнь умерших родителей в нас, свято соблюдая их наставления. А сын, покинувший родной кров, может помнить только наше прошлое, нашу любовь к нему, если она была проявлена, наше понимание и заботу. Отправляться на его поиски бесполезно, - на это может уйти вся жизнь. Остается лишь терпеливо ждать его возвращения. Если у него хорошая память и доброе, чистое сердце, он вернется. Но ничего в настоящем уже нельзя исправить. А это труднее всего.
- С тобой нельзя не согласиться. Я проиграл.
- Ты не проиграл, ты - пропал! - возвысил голос мудрец. - Ты, Соломон, неверный блудный сын, который, помня о любви Отца Небесного, покинул Его, чтобы блуждать впотьмах! Бог долго ждал твоего возвращения. Но ты забыл Его. Увы! Его терпение не безгранично. Оно подошло к концу. Сегодня Он отвергает тебя от Себя. Твое царство передается другому. Вот два лоскута. Они символизируют два колена Израилева: Иуду и Вениамина. Только они будут отданы твоему сыну, Ровоаму. Остальные десять колен перейдут к другому. Десять лоскутов уже в его руках. Закончился мир в Израиле. Пришло на него разделение. И знай, царь Соломон, что все это произошло за грехи твои.
- Кто ты??! - вскричал Соломон и вскочил с трона.
Черная накидка упала на пол.
- Ахия??... Не может быть!!! Ты пришел пугать меня Божьими карами? Зачем ты переоделся в вавилонского мудреца? Зачем тебе понадобился этот фарс?
- Если ты уже забыл, царь Соломон, то я напомню тебе, что в последний раз, когда я пришел к тебе, ты отказался принять меня. Но мне было необходимо, чтобы на этот раз ты меня принял, потому что, несмотря на твое вопиющее поведение, Бог захотел испытать тебя еще раз. Дать тебе еще одну возможность. Не проявишь ли ты хотя бы часть дарованной тебе свыше мудрости и милосердия? И потом... Не покаешься ли? Ведь Господь способен отменить даже самый страшный приговор, узнав о покаянии и смирении. Но это не твой случай. Твое безрассудство стало опасным. А твоя гордость увеличилась настолько, что достигла Небес. Царство тебе уже не вернуть. Плачь и рыдай о своей душе. Может быть покаянием ты сможешь спастись.
- Кто этот изменник?? Единственное, что сейчас я хочу знать!
- Это твой слуга Иеровоам.
- Я так и знал!!! Я подозревал о его предательстве!
- Побойся Бога, Соломон! Ты продолжаешь гневить Его.
- Если ты, Ахия, сейчас же не замолчишь, то я заставлю тебя замолчать навсегда! Слуги! Стража! Срочно на поиски Иеровоама! Он не мог слишком далеко уйти. Доставьте мне его сюда живым или мертвым.
- Я ухожу, Соломон, - Ахия в последний раз взглянул на царя. - Но знай, что с моим уходом твой дом покидает Божья благодать.
Пророк беспрепятственно прошел мимо стражников и вышел вон.
Соломон, искаженный от гнева, вцепился в подлокотники трона и издал дикий вопль.
ГЛАВА 4
ПОБЕГ
Иеровоам и Иавис только что проснулись. Они крепко проспали весь день, что было следствием их затяжной ночной беседы, и открыли глаза почти одновременно, будто один почувствовал пробуждение другого. Небольшая пещера, согретая горячими молодыми телами, казалась такой уютной, что не хотелось вылезать из-под теплых пледов.
Иеровоам почти неосознанно наслаждался спокойствием и... бездействием. Жизнь во дворце, в этом загнивающем мирке, подобном ядру лежалого ореха, успела израсходовать его силы. Иеровоам потянулся всем телом. Что за приятнейшее ощущение! Действительно, как мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым! Тут он вспомнил, что должен будет стать царем. Мысли обо всех сложностях, связанных с этим, дружно навалились на его голову, и он вновь закрыл глаза. Нужно было начинать что-то предпринимать, осуществлять какие-то действия, достойные будущего правителя, а он чувствовал, что силы покинули его. "Но что же конкретно я могу сейчас сделать? Ведь царем-то пока остается Соломон," - подумал он. И тут Иеровоам вспомнил, что Соломон, вероятно, уже начал что-то подозревать и захочет во что бы то ни стало разыскать его и силой привести во дворец. Значит, нужно бежать? Но куда? Едва встрепенувшись, Иеровоам вновь оказался объятым внезапной ленью и вялостью. Такое происходит иногда перед дальней дорогой или перед началом чего-то важного: мужество и решительность вдруг покидают, а робость и боязливость тут же встают на их место.
Не надо поддаваться этим чувствам, ведь это всего лишь чувства, - им нет веры!
"Я не должен поддаваться переменчивым чувствам!" - подумал Иеровоам. - Мои чувства должны быть подчинены Богу Израиля!"
Он посмотрел вокруг. Солнце давно уже село. Надвигалась ночная прохлада, и нужно было разжигать костер.
- Это то дело, которое сейчас у меня под руками, - произнес Иеровоам и сел. - Только как я его разводить-то буду?
- Я все слышу. Слышу, как ты там возишься, - гулко раздалось с другого конца пещеры. - Да, ты прав, пора вставать.
Иавис заразительно зевнул, тоже поднялся и сел на постели.
- А здорово вот так в темноте сидеть, - задумчиво заметил Иеровоам. - Кажется, будто вокруг ничего не происходит, и существует в мире только эта тишина... И нет у нас никаких обязательств...
- И никаких прав! - довольно грубо пресек его Иавис. - В такой атмосфере быстро становишься угрюмым мечтателем.
- Неужели так быстро?
- На себя посмотри, если не веришь. Ты только вчера сюда попал, а результат уже налицо! Это место притягивает к себе, а после засасывает. Возможности для жизни здесь очень ограничены, а вырваться - попробуй!
- А ты бы хотел вырваться?
- Я же говорю: засосало меня. Днем сплю, к вечеру выхожу на охоту. Бывает, то что-нибудь удается поймать. Перепела какого-нибудь, например. А если нет, остается дикий мед, корешки, ягодки. Родник есть неподалеку. Так и перебиваюсь.
- А тебе не бывает скучно?
- Да будет тебе известно, - мгновенно изменившись, с явным сарказмом прошипел Иавис, - что я - это такая интересная и многоликая личность, что... Вот именно, - многоликая и непредсказуемая! Что мне с самим собой никогда, слышишь, никогда не бывает скучно! Ты понял меня? Понял?