- Послушай, я уезжаю в Париж. Я взяла бы тебя с собой, но я слишком тебя люблю, чтобы позволить видеть мою смерть, хочу попрощаться сейчас. Мои похороны будут здесь.
На меня смотрела статуя. Я подошла к нему, взяла его лицо в свои руки и поцеловала в щеки, потом в нос.
- Нос холодный, как всегда.
Он схватил меня за запястья, оторвав от себя мои руки, переложил их в правую, левой прижал меня за талию к себе и впился в мой рот. Этот последний поцелуй, замешанный на отчаянье, перешедший в последний акт любви, был одним из лучших в моей жизни, а мне есть, что вспомнить. Я оделась, и, пока он был душе, покинула его обитель, оставив на столе записку: "Дорогой, рукопись моей последней книги лежит на верхней полке над белым диваном в кабинете. Если после прочтения ты сочтешь ее достойной, издай. Люблю!"
Я спустилась по склону оврага, держась за стволы сосен, от которых исходил обалденный аромат хвои и подплавленной на солнце смолы. Вдохнув этот запах полной грудью, я подумала, что он прямо как там, откуда я родом. Там, где люди привыкли к комарам, где летним утром надевают на футболку куртку, чтобы через пару часов ее снять и носить в руках до конца дня, где рыбу едят чаще, чем что либо, вместе с жиром, кожей и головой. Там кедровые шишки просто собирают с земли в лесу и щелкают орехи, сидя на поляне и вдыхая тот самый аромат, что вдыхаю сейчас я.
Я задрала голову кверху и увидела на фоне ярко голубого неба роскошные сосновые ветки, опушенные длинными зелеными иголками. Вы когда-нибудь видели столько оттенков зеленого на десять квадратных сантиметров? Ну почему же я за всеми своими делами так редко смотрела наверх? Я, которая часами рассматривала картины, не находила в себе сил просто поднять голову и посмотреть вокруг. Это откровение меня немного опечалило. Казалось, я что-то упустила в своей жизни и поняла это только сейчас, незадолго до своей смерти.
Моя смерть. Что я оставляю после себя? Несколько изданных книг, одну неизданную, двух бывших мужей, двух сыновей, по одному от каждого брака, свою последнюю любовь и галерею. Галерею я со спокойной душой оставляю сыновьям, они знают, что делать, не хуже меня и любят ее не меньше. Последняя книга тоже в надежных руках, а то, что я пишу сейчас, отдам тому, кто будет рядом, когда почувствую, что пора, так что, то, что с этим станет, будет на его совести. Тот, кто будет рядом. Я вспомнила, что у меня есть еще дела на сегодня, и с сожалением поднялась на ноги. Надо ехать.
Я въехала в город и сбавила скорость. Оглядываясь по сторонам, я старалась запомнить его, не отдавая себе отчета, что мне вряд ли пригодятся эти воспоминания, я ведь не уезжаю, чтобы вернуться, я не вернусь. Подъехав к нужному подъезду, я поднялась на шестой этаж и позвонила в дверь. Он открыл, удивленно поднял левую бровь и сделал приглашающий жест.
- Привет! У тебя талант появляться, когда тебя меньше всего ждут и будут максимально рады. Я рад. - Он поцеловал меня в щеку, сделал попытку добраться до губ, но я увернулась.
- Слушай и не отвлекайся, у меня мало времени.
- Хорошо, - он выпрямился по струнке.
- Не паясничай, я умираю.
- Все умирают. Жизнь, как известно, смертельно опасна.
- Да, но, в отличие от тебя, я знаю, что мне осталось не больше месяца.
Он сел на диван, не отрывая глаз от моего лица и не произнося ни слова.
- Я уезжаю в Париж послезавтра, с тобой. Билет на твое имя забронирован. Я его не выкупила, оставляя за тобой право выбора, но, честно говоря, его у тебя нет.
Он молчал, но во взгляде появился вопрос.
- Я тебя любила, а тебе просто нравилось заниматься со мной сексом. Так что ты мне должен!
- Я любил тебя, что ты говоришь?!
- Да ладно, брось. Это давно неважно. Ты едешь со мной, чтобы я умерла не одна, ну и привезти мое тело на Родину, естественно. И даже не думай заикаться о своей работе.
- И не думал, - на автомате ответил он, продолжая на меня таращиться.
- Что с тобой? Когда ты узнала? Почему раньше не сказала?
- Это для тебя сейчас самое важное, узнать, сколько времени я уже прощаюсь с жизнью? Собирай чемодан, вещей не бери слишком много, тебе ж еще мои тащить, - я улыбнулась.
- Сделай лицо менее трагичным и более жизнеутверждающим. Вылет в 18.50 послезавтра, завтра выкуплю твой билет. Пока.
Я вышла, захлопнула за собой дверь и прислушалась. Секунду спустя что-то с грохотом разбилось. Вздохнув, я нажала кнопку вызова лифта, войдя в который, почувствовала приступ тошноты, которые в последнее время участились. Я прижалась спиной к стенке лифта, голова закружилась так, что я сползла вниз. Когда двери открылись, в таком виде меня увидела пожилая пара, ожидавшая лифт.
- Вам плохо, милочка?
- Вам помочь? - почти в голос спросили они. Я, опираясь руками о стены, поднялась.
- Нет, спасибо, все в порядке.
Дойдя до машины, я села на пассажирское сиденье и набрала Павла.
- Спускайся, отвези меня, а то отброшу коньки раньше времени, а я еще в Париж хочу!
Долго ждать не пришлось, он пулей вылетел с выпученными глазами, вроде бы, даже руки тряслись.
- Ты хоть квартиру закрыл?
- Не помню.
- Иди, проверь, мне уже лучше.
- Никуда я не пойду, - он вытащил у меня из рук ключи от машины и со второй попытки вставил их в замок зажигания.
- Серьезно, все нормально, сходи, проверь.
Он секунд тридцать смотрел на меня, потом шумно выдохнул, потрогал мне лоб, заглянул в глаза, проверил пульс и откинулся на спинку сиденья.
- Что же ты со мной делаешь? За что такая месть?
- Это не месть, милый! Просто из всех, кому я доверяю, ты один меня не любишь. Я тебя тоже, так что мы спокойно сможем провести вместе мои последние дни, без надрыва, без взаимных упреков, сожалений и прочей дребедени, еще больше омрачающей смерть. Чисто по-человечески, мы отличные партнеры, слишком хорошо знаем друг друга, чтобы задавать глупые вопросы, и достаточно доверяем друг другу, чтобы ответить на любой из них.
- Ясно, - он посмотрел на меня с грустью и добавил, - я все-таки поднимусь, покидаю вещи в сумку и буду с тобой. До конца.
- Спасибо!
Он кивнул и вышел. Мне показалось, или это, правда, слезы?
Мы приехали ко мне, в квартиру, которая будет моим домом еще два дня, я продала ее с правом пользования в течение месяца со дня продажи. Оставив себе достаточную сумму для поездки, остальное я перечислила в детский дом, в котором выросла. Сыновей своих я обеспечила всем необходимым, да они и сами у меня молодцы, самостоятельные и самодостаточные, я в них верю и горжусь ими. Это мой лучший проект.
Весна, май, стоит отличная погода. Если все пойдет "по плану", то с моими похоронами трудностей не возникнет. Помню, как в конце ноября хоронили мою бабушку, промерзший грунт пришлось долбить ломами, на градуснике было минус 33. Она заслуживала, чтобы ее хоронили с меньшей торопливостью.
- Как ты себя чувствуешь? - голос Павла прервал поток воспоминаний.
- Отлично. Хочешь перекусить? Лично я напилась бы чаю.
- Поддерживаю, где у тебя кухня?
- Точно, ты же здесь ни разу не был! По коридору налево, там нет двери.
Он отправился на поиски кухни, а я пошла переодеться. Переодевшись, я обнаружила своего друга заваривающим чай одной рукой и помешивающим что-то на сковороде другой.
- Что это?
- Не суй нос, а то прищемлю!
- Чем?
- Ну, значит, откушу!
- Может, я тогда пока в душ по-быстрому?
- Давай. Только пулей.
- Ну, естественно.
Я стояла под душем, когда мне снова стало плохо. Будто ударенная лопатой по голове, борясь с тошнотой, я осела и отключилась. В сознание я вернулась от страшного грохота, Павел выбил дверь в ванную.
- Что-то приступы сегодня зачастили, да? - я попыталась улыбнуться. Бледный, как полотно, он схватил мое лицо в ладони и всматривался мне в глаза, желая, видимо, убедиться, что жизнь во мне еще теплиться. Потом взял полотенце, завернул меня в него и на руках отнес в комнату. Он сел на диван, продолжая держать меня на руках, как маленького ребенка, и произнес очень тихо, так тихо, что мне пришлось напрячь слух:
- Никогда, никогда больше не смей закрывать за собой дверь. Не смей отходить от меня дальше, чем на пять метров. В душ, и куда бы то ни было, даже в туалет, ты будешь ходить со мной, - с большим трудом ему удавалось скрывать панику и злость, злость на самого себя, на меня, на все вокруг, - обещай мне это!
- Обещаю! - я вдруг расслабилась и заплакала, впервые за эти месяцы. Он прижал мою голову к своей груди и отвернулся к окну. Он, наверно, тоже плакал, а я почувствовала себя в безопасности и надежности, как когда-то очень-очень давно. Мы сидели так до самых сумерек, он обнимал меня и покачивался взад-вперед, о чем-то размышляя или просто уйдя в себя.
- Может, все-таки чаю попьем? - очнулась, наконец, я, - только бы одеться.
Он молча поднялся со мной на руках.
- Где твоя комната?
Когда он вернул мне право самостоятельно стоять на ногах, я попросила его отвернуться, и он со словами "чего я там не видел?" уставился в окно. Я оделась и под конвоем пошла на кухню, по пути увидев, во что превратилась моя ванная.
- Надо вставить дверь, квартира уже не моя.
- Ладно, займусь.
На кухне, естественно, все было уже холодным, пришлось греть.
- Послушай, я знаю, мы договорились без глупых вопросов, но не могу не спросить.
- Ну, раз не можешь, спрашивай, - я села на стул, по привычке поджав под себя ногу, но поняла, что больше так сидеть не смогу, и села прямо, копируя позу королевы Английской, Елизаветы.
- Что твои сыновья?
- А что с ними? Все хорошо, работают.
- Как они отпустили тебя в таком состоянии одну?
- Не одну, с тобой, а это очень много.
Он облизнул губы, потом закусил нижнюю.
- А во-вторых, они не знают моего истинного состояния. Последние месяцы я постепенно отходила от дел, взвалив все на них. Сказала, что устала, и хочу просто писать.
- А твой, забыл, как зовут, он что?
- С ним я попрощалась, о нем не будем, тяжело. Я подготовила тебе список дел, которые надо будет сделать, когда меня уже не будет, и все номера телефонов.
- Знаешь, когда один человек доверяет другому свою жизнь, с этим более или менее понятно. А когда доверяет свою смерть, это что значит?
- Это еще больше! Чаю дашь уже сегодня?
Он поставил передо мной чашку и продолжил допрос:
- Почему ты решила уехать? Почему Париж?
- А чтобы ты помучился, доставляя мой труп обратно, - я посмеялась, а он зло сверкнул глазами.
- Это последнее проявление эгоизма, не хочу, чтобы они видели меня умирающей, хочу остаться для них сильной и здоровой. Не хочу видеть жалости и сочувствия. Знаю, это проявление слабости, значит, я слабая, но пусть это останется между нами. Почему Париж? По-моему идеальный для этого дела город, ты так не считаешь?
Он покачал головой.
- Ты как была ненормальной, так ею и осталась.
- Ею и помру. Меняться уже поздно.
- Да и незачем.
Мы помолчали немного, потом я решила все же объясниться.
- Я понимаю, ты в шоке, все это не укладывается у тебя в голове, не насилуй мозг, постарайся просто принять, - я сглотнула, воздуха не хватало, - говорю и сама не верю, что это возможно. Давай попробуем просто прожить эти дни. Ты не случайный человек в моей жизни, мне всегда было с тобой легко, не надо было ломать комедии, кого-то изображать.
- Да уж, комедии ты не ломала, - первая улыбка за весь день.
- Нам есть, о чем говорить, мы понимаем друг друга с полуслова, можем и не говорить вовсе, я с тобой могу расслабиться, отпустить ситуацию и не переживать, если меня вырвет на твои ботинки.
Наконец, он засмеялся, или почти засмеялся.
- Давай есть, мне, правда, не хочется совсем, а ты ешь.
- Я тебе все-таки немного положу.
Я поковыряла для виду вилкой в тарелке, с трудом проглотив пару кусков. Павел убрал со стола, налил себе чаю и выставил конфеты. Быстро он здесь освоился. Отправив задумчивый взгляд куда-то за окно, он засовывал в рот конфеты одну за другой, укладывая фантики в аккуратную стопочку, совсем на нее не глядя, большой, наверно, опыт в этом деле. Повысив уровень сахара в организме до требуемой высоты, он изрек:
- Я сейчас займусь дверью, а ты рядом посиди.
- Просто посидеть?
- Можешь почитать мне свою последнюю книгу, я ее еще не читал.
- А остальные что, читал?
- Конечно.
- Ну, ты даешь! - я была удивлена.
- Что?
- Не ожидала, что ты интересуешься моими творениями.
- Значит, не так уж хорошо ты меня знаешь, - ухмыльнулся он.
- Значит.
- Где у тебя инструменты?
- Идем, - я повела его к шкафу в прихожей, где на антресоли стоял большой ящик.
- Вот это да!
- Ага, времен Царской России, хочешь, я его тебе завещаю?
Он ухмыльнулся в ответ.
- Договорились, завтра поедем твой билет выкупать и завезем его к тебе. Чего молчишь? Надобно в благодарностях рассыпаться!
- Считай, что рассыпался! Табурет есть?
- На балконе.
Он взял с балкона табурет и достал ящик, покрытый пылью веков, потому как я туда заглядывала раз в столетие.
- Подожди, хоть тряпку принесу, - я протерла крышку, и мы ее открыли, чего там только не было. Молотки всех размеров, набор стамесок, топорик, складной метр, рулеток несколько штук, масса баночек с болтиками-гаечками, куски провода, моток веревки, изолента, лента ФУМ, в общем, все, чему положено лежать в приличном ящике для инструментов.
- Молодец, еще бы пользовался кто! - расплылся он в улыбке.
- Просто у моих мужчин всегда было свое добро, вот мое и лежит мертвым капиталом, чтоб было.
- Понятно, - Павел уже вовсю орудовал отверткой, кряхтя от напряжения, - похоже, эти шурупы со времен постройки.
- Да, так и есть. Так тебе читать?
- Конечно, я же сказал!
- Тебе последнюю или последнюю из изданных?
- Ух ты! Давай последнюю, ту потом прочитаю.
Я сходила к себе в комнату и принесла ноутбук.
- Слушай, а почему ты так и не женился больше?
- Не знаю, может, потому, что трех браков итак более чем достаточно?!
- Надо было на мне жениться.
- Надо было, кто же знал?
- Сейчас бы готовился вдовцом стать, - шутка опять была неудачной, - извини, я, видимо, на другую тему шутить разучилась.
- Видимо, читай лучше!
Я начала читать, медленно, периодически останавливаясь, так как изо всех сил старалась не задохнуться, он слушал все время молча, только иногда бросая на меня обеспокоенный взгляд.
Я очнулась, снова очнулась, а могла бы уже и нет.
- Может, поменяем билеты? А то, боюсь, не успеем такими темпами, - я чувствовала, что слова даются мне не без труда.
- Такими темпами ты, даже если и сядешь в самолет, перелет не перенесешь, - ответил мне мой мрачный друг, чьи слова похоже прорывались сквозь рвущуюся на части душу.
Я решительно отказываюсь говорить, как мне плохо и не позволяю себя жалеть, встаю, теряю равновесие, валюсь обратно на диван, снова встаю и, держась за стены, топаю в ванную. Умываюсь ледяной водой, у меня поднялась температура. Смотрю в зеркало, вижу там не себя, это не я там с впалыми щеками, синяками под потухшими глазами на желтом, когда-то красиво загорелом лице. Не я. Что мне, такой красотке, делать в Париже? Туристов пугать? Я промокнула лицо полотенцем и вернулась в комнату.
- Если мы с тобой не успеем, обещай мне, что съездишь туда один! Ты там не был, он прекрасен, особенно ночью, перед рассветом. Обещай!
- Обещаю! - сказал он еле слышно.
- Уже поздно совсем, тебе надо поспать, еще намучаешься со мной! Где тебе постелить?
- На коврике у твоей кровати, чтобы я слышал твое дыхание, а не обнаружил, что ты уже не дышишь, утром.
- Тогда ложись в кровать, спать я все равно не буду, буду сидеть рядом, думать и на тебя смотреть.
- Ха-ха.
- Хочешь в душ сходить?
- Да, а ты пойдешь со мной, посидишь за шторкой!
- Хорошо.
Я села на стиральную машинку и думала, как быть с "завтра". Сумею ли я, смогу ли, успею ли? Судя по ощущениям, осталось мне немного. Добрый дядя доктор обманул, пообещав мне месяц, еще сегодня утром я была за рулем машины, а теперь с трудом передвигаю собственные ноги. Меня, конечно, предупредили, что, расслабившись и отпустив ситуацию, я приближу свою смерть, но мне хотелось именно расслабиться, я устала печься о каждом вздохе. Что ж, наверно, так даже лучше.
- Ты чего там бормочешь? - Павел, оказывается, уже помылся и вытирал голову, а я, как всегда, когда ухожу в себя, ничего вокруг не замечаю.
- Я думаю, как нам пережить завтрашний день? Может, выкупим билет и погуляем в парке, там так хорошо, я была сегодня утром.
- Хорошо.
- Возьмем тебе еды, мне воды и проведем там время, сколько сможем.
- Ладно.
- Или поедем к озеру и там утопимся, взявшись за руки.
- Договорились.
- Паш!
- Да.
- Ты меня не слушаешь, что случилось?
- Ничего не случилось. Правда, женщина, которую я знаю больше половины своей жизни, которая была в моей жизни дольше, чем все три мои жены, вместе взятые, которая знает обо мне больше, чем я сам, единственная, от кого не ждешь подвоха, и которая не постесняется стошниться на мои ботинки, умирает на моих глазах! А так, совершенно ничего не случилось, все прекрасно! Ты, верно, думаешь, что я бесчувственный чурбан или слепой, или тупой, или не знаю, что ты там себе думаешь! Я вижу, как тебе плохо, как ты борешься сама с собой, я вижу, как ты умираешь, и гораздо быстрей, чем ты мне сказала, чем я думал, чем я надеялся!
- Чем мы надеялись! Я тоже не знала. Прости меня! Я не имела права мучить тебя. Что же я наделала?! Прости! - я обняла его, наклонив и прижав голову к своему плечу и гладя другой рукой по спине. Постояв так немного, он отодвинулся и сказал:
- Это ты прости, я-то как раз не имею права на слабость. Спасибо, что позволила быть с тобой!
- Может, фильм посмотрим?
Он улыбнулся усталой благодарной улыбкой.
- Я тебя обожаю!
- Я знаю, сама себя обожаю!
P.S. Я уснул, когда мы смотрели фильм "Свадьба лучшего друга", Кире очень нравится там Руперт Эверетт. Наверно, уже надо говорить, нравился. Я проснулся, и все оказалось именно так, как я боялся. Утром я обнаружил, что она не дышит. Она не дожила до Парижа 39 часов. Ну, это, если бы самолет вылетел по расписанию. Что я несу? Ладно, все.