Глупость в наследство
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Сентиментальная сайд-стори. К основному сюжету отношения не имеет.
|
Глупость в наследство
- Тихо. Не бояться. Я - лекарь. Смотреть, нет ли болезнь. Снимать одежда. Так надо. Снимать. Тихо. Теперь ложиться. Не бояться. Я - лекарь...
Каари повторял и повторял это без конца - единственные слова на герском, которые он успел выучить, чтобы хоть как-то объясняться.
Доходило плохо. Может, неверно произносил?
Девчонки пугались, брыкались, вопили, понимали превратно. Совершенно дикие существа. Вряд ли они вообще когда-нибудь проходили медосмотр, знали, что это такое и зачем. Что такое цивилизованная жизнь, культура, приличия. Гигиена...
Перед отъездом герок кое-как отмыли - но одежда! Большинство наотрез отказались сменить свое тряпье на предложенный чистый хитон. Надзирательница, бывалая старуха, пояснила: "Варвары говорят, у них в таких "балахонах" только хоронят. Ничего, привыкнут, - усмехнулась: - И ты привыкнешь".
Для Каари это был первый рейс. Судовой врач на паршивой "скотовозке". Для недоучки без диплома даже удачно, мог бы и в сельские коновалы угодить.
Смирись. Привыкай.
И эти - привыкнут. Выучат язык своей новой родины. Манеры. Правила гигиены. Правила ведения дома. Правила ухода за детьми. Грамоту. Арифметику. Составление семейного бюджета и отчета супругу о расходах...
В это не верилось. Но в "Бюро невест дядюшки Рати" дело знают. Два года обучения - и из грязной дикарки получается образцовая соттрианская жена: скромная, опрятная и рачительная. Особо тупые или не достигшие зрелости задержатся чуть дольше.
У Бюро безупречная репутация. У Бюро нет отбоя от заказов.
Скоро этих замарах разберут по лучшим домам Соттриадан. Расхватают. Они станут женами богатых и уважаемых господ. Из швали - в знатные дамы. Большой дом, деньги, прислуга... О, они быстро освоятся. Сообразят, как обойти эти местные строгости, как размягчить супруга и получить все то, что так обожают варвары: яркую одежду, украшения, лакомства. Особенно после того, как начнут исправно рожать...
Все виденные Каари взрослые "привозные жены" неизменно были крикливо одеты и тучны. Отец, когда-то наблюдавший несколько таких пациенток, сетовал, что те совершенно игнорируют все призывы к умеренности и объедаются сластями до безобразия. Может, потому, что в детстве они голодали?
- Хорошо. Одеваться теперь.
Каари, морщась, кончиками пальцев, подцепил холщевую сорочку пациентки (рукава и ворот обтрепаны, бурые пятна подмышками) и юбку (с оборками, с претензией на нарядность, но бока засалены и край подола задубел от грязи). От одежды откровенно разило.
Вздохнул безнадежно, все же попытался:
- Это - грязное. Плохо, - изобразил лицом отвращение, протянул отглаженный серый хитон: - Вот. Хорошо. Чисто.
Но и эта предпочла привычную вонючую рвань. Огрызнулась напоследок:
- Аю! Грайаяра таая-аита!
"У, черт чернорожий!"
Это Каари уже успел отлично выучить.
Кожа герок была белой, как молоко, волосы - ярко-рыжие; широкая кость, при достаточном питании - склонность к полноте. Признаки эти были нестойки: дети от смешанных браков получались чернокожими и сухопарыми - что вполне устраивало заказчиков.
Каари покосился на худенькую белую шейку в золотистом пуху и отвернулся. Через несколько лет она наплодит чернокожих бесенят, раздастся втрое, увешается золотом и будет кругом довольна. А я так и буду мотаться на "скотовозке", отмывать дикарок, лечить матросню от похмелья и чирьев и продолжать идиотски надеяться, что когда-нибудь...
Но нет, приятель, забудь. Диплома тебе уже не видать. Не накопишь и до старости. Просчитался.
Дядюшка Рати умеет составлять контракты, и сперва кажущаяся достойной оплата на деле схлопывается в пшик. Штрафы, вычеты. По идее "товар" следует осмотреть на месте и "некондицию" не брать. Но откуда ж ты знал, что тебе не предоставят ни условий, ни элементарно времени на этот самый осмотр-отсев? Вербовщики "чесали" до последнего, а потом вдруг: сроки, график. Покидали девчонок на борт, отдали швартовы и привет.
Каари вымыл руки, написал чернильным карандашом номер у пациентки на запястье - ("Тихо. Так надо... Да не дергайся же!") - "колдовство" это пугало варварок куда больше, чем сам осмотр. Внес запись в журнал.
Осмотрел еще двоих.
Пока терпимо. Но если попадется что серьезное, за лечение-то вычтут с врача - его "недосмотр". И он напряженно прощупывал, прослушивал. Принюхивался. "В диагностике нос - важнейший инструмент врача", - твердили им в Академии. И уж с нюхом Каари повезло.
Или - не повезло...
С вербовщиками он не ходил, но и так живейше мог представить, откуда они извлекли ту или иную девчонку. Все эти лачуги, прокопченные кухни, курятники, скотные дворы - были тут, рядом. И рыба, которую чистила. И приласканный дворовый пес. И впопыхах подтертый прямо подолом меньшой братишка - да и сама тем же подолом подтерлась...
И - явно мужские запахи...
Каари отодвигал "красноречивые" обноски подальше. Скрипел зубами. Если попадется запущенное венерическое - вовсе каюк, еще и должен Бюро останусь...
Что за дикость, позволять девочкам так рано начинать половую жизнь? Наверняка - беспорядочную. Все у них бездумно, на самотек, на авось... И медицина такая же - "на авось". Топорная. Варварская.
Он силился вспомнить, как оговаривались в контракте случаи бесплодия вследствие неудачного аборта. Положим, их-то сразу не выявишь. И все же... Бюро давало гарантии качества и за такой вот конфуз выплачивало заказчику огромную неустойку. И уж оно нашло бы, как "распределить" свои убытки...
- Одеваться теперь. Не это. Вот, чистое... Ну почему, батр тебя возьми?! Неужели самой не противно?.. М-м-м-м... Заводи следующую!..
Потом явился помощник капитана (по совместительству старший у вербовщиков), лениво глянул за ширму, хмыкнул, прошел на свою половину и улегся в гамак. Собственно, это была его каюта, где Каари выделили место для работы. В каюте врача было не повернуться, в капитановой - вечный проходной двор, а больше отдельных кают на "скотовозке" не было.
- Сколько успел? - спросил помощник с оттяжкой, в своеобычной манере, что почему-то безумно раздражала Каари.
- Двадцать восемь.
Пауза.
- Ничего пока, без дряни?
- Терпимо.
Пауза.
- Будет еще. Без подлянки никогда не обходится.
Каари смолчал.
Он снова и снова мыл руки. Осматривал, морщась. Снова мыл. Записывал. Уговаривал переодеться. Проклинал все на свете.
Не долеченная пневмония.
Вши.
Вши.
Следы недавних побоев.
А эта - уже рожавшая. (Куда же она дела ребенка?)
Глисты, под вопросом.
Опять вши...
Хитоны герки отвергали. Но своей сменной одежды, чтобы хоть постирать-прокипятить эти обноски, у них не было. Родители продали их в чем были - нищих, грязных. Лишняя обуза, которую нечем кормить. Которую не пошлешь на заработки, как сына. Которую не пристроишь замуж, потому что без приданого не возьмут. Которая, как водится, примется таскать в подоле, и корми потом еще и ее ублюдков...
Варварам досталось не в меру плодовитости. На их жирной земле все перло, как сумасшедшее: сухую щепку воткни - зацветет. Горы исходили виноградом и масличником. Море кишело рыбой. А женщины - каждая! - готовы были рожать без устали. В редкой герской семье было меньше шести-семи детей, а случалось, и по двадцати и более. Герки рано вступали в брак. Но если и не удавалось, они, возбудимые по натуре, рожали все равно - внебрачных, ненужных. Хотя и законные часто оказывались родителям в тягость...
А в Соттриадан были сплошь камень да солончаки. Соляные копи, "белый ад" для преступников и единственное богатство страны. Они приносили доход, но на солончаках не посеешь пшеницу, не разведешь душистых яблоневых садов... Соляные пустыни. Каменистые плато. Голые скалы в чаячьих гнездах. Бесплодный край.
В Соттриадан две из трех девочек рождались тардами - бесплодными и мужеподобными. Как его сестры... Договор о будущем браке заключался, едва полноценная девочка выходила из младенчества. Но и у этих, немногих, женское здоровье было хрупко: два-три, редко четверо детей, больше - рискованно.
В студенческих кругах любили порассуждать, что это-де плата за наше интеллектуальное превосходство. Да, мы не можем плодиться, как зверье, и чтобы не вымереть, нам приходится исхищряться. Зато мы - древнейшая цивилизация, мы были на голову выше тысячелетия назад и остаемся по сей день. Нигде в мире не создают столь сложные инженерные сооружения, механизмы, приборы, лекарства, наконец. У нас нет ничего - а мы процветаем, и скудность природных ресурсов лишь стимулирует нас к развитию наук...
Каари покосился на тощие коленки очередной пациентки, видневшиеся из-под драного подола. Процветаем или нет, но у нас хоть никто не голодает. Последнему каторжнику гарантирован приличный паек, да и медицинская помощь, кстати. Почему же варвары, при своем-то изобилии, не могут разумно им распорядиться? Вечно воюют, что-то делят, и все равно всегда остается столько обделенных?
- Не бояться. Я - лекарь. Идти. Снимать одежда...
Его мутило, голова раскалывалась. Качка, духота, вонючие тряпки, безмозглые девки. И тягай вот их, словно овец в станок загоняешь...
Пациентка все не отлипала от двери. Каари подошел, продолжая бубнить осточертевшее:
- Надо снимать одежда. Не бояться. Я - лекарь...
Эта была и вовсе еще ребенок. Робкая, даже заторможенная. Хоть визжать и брыкаться не будет... Каари провел ее за ширму, стянул тряпье. Истощена, бледность, пульс слабый... живот несколько вздут. Глисты. Ладно, не смертельно. Каари смешал обеззараживающий раствор покрепче, вытащил коробку с пилюлями. Кстати, глистогонного стоит дать всем - лишним не будет...
Чуткий нюх уже подсказал ему, в чем тут дело, и все же Каари дернулся, как ошпаренный.
- Вот черт!
- Чего, заразная шлюшка? - встрепенулся помощник капитана.
- Хуже, - Каари тряхнул головой, отказываясь верить очевидному. - Беременная.
Проверил снова. Как он мог так ошибиться? Но ведь с виду явно еще мала, года три до половозрелости. И главное, срок уже большой...
- Вытрави, - посоветовал помощник.
Ага, тебя не спросили.
- Все. Одеваться теперь.
Каари мыл руки, нервно усмехаясь. Сколько ты там хотел отложить с этого рейса на продолжение учебы? Сейчас еще какая-нибудь с хорошенькой болячкой - и уйдешь в ноль.
Обернулся. "Подлянка" так и лежала, таращась в потолок.
- Одеваться. Идти теперь... Эй! Да вставай же! Все, осмотр закончен.
Никакой реакции. Пришлось потянуть за руку, поднять. Девчонка послушно надела чистый хитон, снова плюхнулась на кушетку.
- А... - всунулась сбоку физиономия помощника. - Это которая дурочка. Нам ее даром всучили.
- Но зачем же?.. - опешил Каари.
Утратив интерес, помощник вернулся к себе. Послышался скрип раскачивающегося гамака: он ворочался, укладываясь. Наконец, изронил:
- Какая разница-то? Главное, чтоб гожая. М-да... Ведь и говорить-то не умеет, колода колодой, а туда же...
Немая?
Каари зашел пациентке за спину и резко тряхнул лотком с инструментами. Звяк вышел громкий, но пациентка не вздрогнула. Каари внес запись, со злостью захлопнул журнал. Хотелось треснуть им помощника по голове: набрал батр знает чего, невесть на какой помойке, а я теперь отвечай!
Тут герка замычала и издала булькающий звук. Каари, интуитивно сообразив, успел пододвинуть ведро. Еще и поздний токсикоз... Его передернуло. Твари. Животные. Ведь совсем ребенок, к тому же больной...
Он помог ей умыться, вытер. Вгляделся в бледное личико. Взгляд был мутноватый, но вполне осмысленный. Каари показал знаками: живот, младенец, знаешь? Девочка кивнула, виновато развела руками и опустила глаза.
Твари...
Из гамака протяжно зевнули.
- Не. По мне, и даром бы на герке не женился. Как сучки, только одно на уме. Ишь, дура-дура, а уже подсуетилась, зараза...
- Она не слабоумная, - буркнул Каари. - Просто глухонемая.
Пауза.
- Тебе видней.
***
Вечером, совершенно измотанный, он отчитывался перед капитаном.
- Не вешай нос, парень, - утешил тот. - Уверен, дядюшка Рати возьмет всех, и эту тоже. Сбудет потом, со скидкой, так сказать.
Сволочь. Если б ты дал возможность осмотреть их до отплытия...
Каари прокипятил инструменты, унес к себе, разложил по ящичкам. Потом спустился в общий отсек. Небольшие перегородки, и персонал, и пассажирки фактически в одном помещении. На всех один гальюн. Накурено. Тесно. Грязновато. Тут же, за переборкой - камбуз, тут же сложен груз.
Свободные от вахты матросы скучали. Девочек окликали хамовато, но приставать не решались - опасались надзирательницы. Старая мегера успевала смотреть в четыре стороны сразу и силой не уступала крепкому мужчине. Чем бы там ни похвалялись матросы - а о таких "рейсах-со-шлюшками" ходили легенды - она бы подобного и близко не допустила.
Каари подошел, стал объяснять, кому какие предписания. У надзирательницы-то они пилюлями не поплюются.
- Список давай. Так. Так, - кивала она. - Зачем? Я их сразу обрила, уксусом обтерла, а одежду - в печь. (Из нескольких гамаков доносились всхлипывания.) Завтра и остальных переодену. Я им обычно день даю на освоиться, потом всех - по форме, рванье - в огонь, и все, новая жизнь. Так. Венерических - ни одного? Отлично. Ах, это... Ну, а как ты думал? Бывает.
Каари почувствовал себя несмышленышем.
- Сколько лет вы на этом судне? - спросил он.
- Да уж порядком. Раньше на другом служила, там всех подряд брали. Вот то - да, дряни хватало. А у Рати - только молодняк, и правильно. Почище. Учатся быстрее. Да ничего, не кисни. Хорошее дело делаем. Нужное.
Из-за седины и морщин надзирательница казалась старой, но на самом деле она была средних лет. Просто у тард старение ускорено. Его сестры тоже состарятся много раньше него... Век тарды короток, а жизнь - суровая служба. Солдаты. Рабочие муравьи. Неполноценных дочерей не принято было оставлять в семье - их сдавали государству. Государство взрастит и воспитает, даст образование, расставит на посты. Пожизненное распределение. Порядок. Дисциплина. Служение долгу. Его сестры - такие же: деловитые, строгие. Но у них хоть есть выбор. Они вольны уволиться, переехать, сменить профессию...
Надзирательница что-то чиркала в списке, хмурилась.
- Рацион питания я ей увеличу, но много не обещаю, сам знаешь: нормы.
Да, лишних расходов Бюро не делает. Дешевый корабль. Команда из забулдыг. Паршивые вербовщики. Паршивый врачишка-студентик... И провиант - по минимуму. Сперва посмотрим, что вы там наловили, отберем стоящее, а уж потом будем - вкладываться.
Беременная девочка лежала не в гамаке, а на полу, ей дали тонкую циновку. Каари показал жестами: плохо, тошнит? Кивок. Ела что-нибудь, голодна? Нет.
Аж синюшная. И пульс низкий...
- Иди уже, - сказала надзирательница. - Мыться, ужинать, отбой. Над каждой не наплачешься.
***
Утром все сорок шесть девочек были в чистых хитонах. Штанов, правда, не надели (а может, им и не выдали). Рыжие косы аккуратно заплетены, только на нескольких несчастливицах - косынки. Выглядели бодро, качка их не особо донимала: большинство происходили из рыбацких семей - море в крови.
Надзирательница выстроила подопечных на палубе и учила делать гимнастику. Выполняли вразнобой и явно нехотя, но отлынивать не пытались.
- Кто не слушается - жрать не получит, - пояснила она.
Дрессируют, как животных, внутренне возмущался Каари. Но действовало сие безотказно.
С тех пор так повторялось каждое утро. Гимнастика. Уборка. Дежурство по кухне. Первые уроки соттрианского - нестройным хором, сильно растягивая гласные.
Чтобы не дурели от безделья. Чтобы привыкали к дисциплине. Скоро за них, уже всерьез, возьмется целая армия таких вот мегер-воспитательниц.
Упражнения на осанку.
Игры в жмурки и салки.
И снова - хором...
Весь свободный персонал забавлялся, наблюдая. Каари тоже то и дело отвлекался от прихваченного с собою учебника фармакологии. Поглядывал. Он не мог определиться, считать ли герок привлекательными. Их бесцветная кожа и водянистые глаза казались неестественными; широковатый костяк, подчеркнутый худобой, создавал ощущение нескладности.
Но регулярное питание, хоть и скудноватое, делало свое дело: герки розовели, округлялись. Многие подпоясали мешковатые хитоны бечевкой, подчеркнув изгибы фигуры. Освоившись, они стали держаться вольнее. Непроизвольно виляли бедрами при ходьбе, напевали, смеялись - грудным, грубоватым, но одновременно волнующими смехом. Становились ярче, сочнее. Становились такими, как задумала их природа.
Да, что-то в них было... Хрупкая красота соттрианок и в сравнение не шла с этой вульгарной сексапильностью. С этой первобытной, бурной, животной энергетикой. От соттрианок пахло чистотой. От этих, даже вымытых - разило самкой.
Каари закрывал учебник и шел проведать свою "подлянку".
Вот с ней природа явно поскупилась. Мало глухоты - девочка вообще была хилой, тоньше в кости, малокровной до прозрачности. Шумных соплеменниц сторонилась. В занятиях и играх почти не участвовала, отсиживалась в сторонке. Если к ней обращались - улыбалась робко и виновато.
Беременность она переносила скверно. В гамаке ее, видимо, укачивало. Так и спала на полу, как собачонка. Еда впрок не шла. Если бы не случайное открытие Каари, пожалуй, совсем бы истаяла. Но вот, поди ж ты, любила изюм. Единственное, от чего ее не тошнило.
Сухой приторный изюм. Парадокс.
Каари приобрел целый мешок этого редкого на его родине лакомства. Вез в подарок родным. Но раз уж такое дело...
Каари находил ее где-нибудь меж палубных надстроек. Спрашивал жестами: замерзла? Нет.
Конечно, замерзла. Они были в пути второй месяц и шли вдоль оконечности Великого Соттрийского хребта, строго на юг, навстречу холодным течениям и ветрам. Был месяц таладан, в этих широтах - конец осени. Холодало ощутимо. А на жаровнях и теплой одежде Бюро, конечно, тоже сэкономило.
Девчонки носились по палубе, визжали, играли в мяч, залезали на снасти - разгоряченные, краснощекие, все нипочем. А эта - хохлилась, забившись от ветра в угол. В трюме не лучше - душно, чадно и тоже промозгло.
Каари садился рядом, укрывал девочку полой плаща. Та приникала к груди даже не ухом - щекой - жмурилась, отбивала ладошкой ритм: ту-ту, ту-тук... ту-ту, ту-тук... Сердце. Медленнее, чуть смазанно: б-бух-х... б-бух-х... Волны в борт.
Такая у них была игра.
Каари выстукивал ритм какой-нибудь мелодии (в детстве немножко учился на барабанах и на флейте). Девочка повторяла такт-в-такт. Музыкальная, думал он отрешенно. Геры вообще удивительно музыкальны...
***
В итоге Каари сперва нарядил ее в собственный шерстяной хитон, а потом и переселил в свою каюту. Там была нормальная койка, а себе он устраивал лежанку в проходе: ноги под столом, в головах - рундук с медикаментами. Вписался.
Сколько он натерпелся насмешек от матросни и вербовщиков! Аж в пот бросало. И главное, был ведь эпизод... В первую же их совместную ночевку Каари проснулся от прикосновения. Спросил, забывшись:
- Что? Плохо? Надо ведро?
Скользнул в потемках рукой и нащупал нагое тело... Он шарахнулся, стукнулся о рундук, заорал шепотом:
- С ума сошла! Думаешь, я такой же скот, как эти ваши дикари? Да и нельзя тебе, и так еле-еле... О, черт...
Почему-то вспомнилась надзирательница: что бы она о нем подумала, застав сейчас? А ведь доверилась, разрешила... Каари трясло, захотелось открыть дверь и выскочить из этой тесной темноты. Рядом тихонько скулило и всхлипывало. Болван, подумал Каари. Подполз на ощупь, закутал девочку одеялом. Заговорил сбивчиво:
- Ты ничем мне не обязана. Уж тем более - не так. Ты вообще свободный человек. С тобою заключат контракт. Когда родится ребенок, ты пройдешь курс адаптации, потом тебе предложат вступить в брак. Но ты вправе отказаться... ну, выбрать будущего супруга из предложенных. А еще ты имеешь все права на этого ребенка. Ты вольна потребовать, чтоб муж усыновил его или...
Девочка прижималась к нему щекой - чуть ниже яремной ямки. Похоже, ей нравилась вибрация его голоса. Так и заснула. Больше "недопониманий" не возникало.
***
Они устраивались где-нибудь в закутке под тентом. Обособленно, словно на островке. Девочка дремала. Каари вгрызался в фармакологию. Но формулы уплывали. Вертелось другое: на сколько ж теперь затянется? Пять лет перерыва, десять?.. Тогда уже и смысла не будет. А он-то, дурак, размечтался: сам заработаю, поднакоплю, года через три вернусь на курс...
Друзья уже дипломы получат. А он, эдаким потертым "ветераном", сядет за скамью с зелеными мальчишками. Будет травить байки про заморские походы. Да что вы видали, птенцы? А вот у нас, бывало, в рейсе...
Но нет, не выйдет. Просчет.
Отец вот тоже - не рассчитал. Как всегда. Наверно, семейное...
На маминых поминках он все гладил Каари по плечу и повторял: "Прости, сынок, я тебя так подвел..." А Каари совершенно не мог понять, за что тут извиняться. Разве можно было поступить иначе?.. Он искал и не находил взглядом мамино кресло, вещи... В доме было невыносимо чисто и пусто. Сестры вынесли и поубирали все, что напоминало. Кнат, старшая, сказала: "Так лучше. Мы и урну забрали, а то он разговаривает с ней все время, плачет, а потом самому лекарства приходится колоть".
Только урна с маминым прахом да тетрадки ее стихов и зарисовок. Кадат, вторая сестра, забрала их к ним в общежитие, подшила листки в крепкий переплет, убрала на будущее. Сестры - не размякали, тверды и сдержанны. А вот отец... Похоже, маминой урне осталось ждать отцовской не так уж долго. Прах их смешают, развеют вместе над набережной у моста Весовщиков, где когда-то познакомились. Оба они всегда были ужасно сентиментальны и непрактичны...
Мама любила поэзию, сочиняла сама, изумительно рисовала - черной тушью, тончайшими штрихами. И сама была такой же: утонченно-изящной, с тихим нежным голосом. Каари всегда считал ее идеалом женственности.
Отец был врачом в восьмом поколении. Талантливым, особенным.
Соттрианскому врачу положено быть педантом, не тратящим попусту слов и времени. "Врачеватель подобен часовщику, что следит и устраняет неполадки в сложнейшем из механизмов - теле человека", - начертано на одной из стен Академии.
"Часовщик" - чинит, а не беседует с "часами".
Но отец уверял, что тепло и участие - уже половина лечения. Он всегда говорил с пациентами ласково. Шутил, ободрял, сочувствовал. Полагал важным утешить еще и встревоженных родственников больного. И лечил отлично. Коллеги считали его чудаком, пациенты - обожали.
Дед "сантиментов" не одобрял, но в целом был доволен: приличная практика, гонорары. Он уже отошел от дел, отписал единственному наследнику дом и поговаривал о женитьбе. Невеста, как водится, была сговорена загодя, залог уплачен. Девица из простой ремесленной семьи, ни ума, ни красы, зато крепкая. Удачный вариант, и не слишком разорительный.
Отец мыслил иначе: после работы он тайком бегал под окно совсем другой девушки. Прятался за кустами, караулил - не чуя усталости, обмирая от счастья - до глубокой ночи, когда все в доме улягутся, и они с возлюбленной смогут, наконец, поговорить. Она подносила к лицу лампу, чтобы он мог ею полюбоваться. Она бросала сверху записочки, чтобы он мог хранить их у сердца... Она была невестой другого, весьма богатого человека. Дочь префекта, образованна и прекрасна собою. Женитьба на такой была ему не по средствам.
Когда дед узнал, что сын его продал фамильный дом и отдал все накопления, чтобы перекупить чужую невесту, его едва удар не хватил. "Ты идиот!" - заходился этот старый, почтенный, всегда безупречно сдержанный доктор. Ко всему прочему, молодые супруги находились в отдаленном родстве, что снижало шансы на удачное потомство.
"Жениться по любви - непозволительная роскошь. А я вот - шикарю!" - говаривал отец, передразнивая дедовы слова. Он поселился со своей красавицей в крохотной съемной квартирке и вкалывал, как проклятый, чтобы заработать на новое семейное гнездышко. Он был популярен, гонорары росли. "Гнездышко" - скромный домик на окраине, зато с видом на горы - подоспело вовремя, и старшая дочка родилась уже в нем. А следом и вторая. Обе оказались тардами, но что с того?
"Безнадежный, конченный идиот..." - вздыхал, отчаявшись, дед. Все нормальные люди сдают дочерей-тард в приют. Отказ ото всех прав родства - но не на произвол же, просто государство берет расходы на себя, и уж позаботится не хуже. "Но это же наши дети!" - возмущался отец. Он оставил девочек в семье. Обе стали потом школьными учительницами - не бог весть что, зато это их выбор, а не распределение по чужой указке. "Вас бы взяли в полицейши, точно", - ехидничал Каари. Сестры считали его разгильдяем и вечно гоняли, чтоб садился за уроки... Позже они таки отселились в общежитие - а то перед сослуживицами неловко. Впрочем, те им не завидовали. Для тарды семья - это трудовой коллектив, иного и не положено.
Каари был третьим ребенком. Роды прошли с осложнениями, мама долго болела, и отец счел, что больше ей рожать нельзя - иначе здоровье вконец пошатнется. Хотя коллеги, приглашенные им для консультации, и убеждали в обратном. "Риск вполне оправданный. Сам понимаешь, это шанс. Рождение нормальной девочки сразу поправило бы твои дела. В конце концов, зачем еще и жениться тогда?" - высказал общее мнение его друг и бывший сокурсник. Но отец, с перекошенным от ярости лицом, заорал: "Вон!" и захлопнул дверь.
Коллеги только плечами пожимали: чудак и есть. Оставил у себя на шее бесперспективных тард. Возит семью на дорогущий курорт, потому что супруга, видите ли, любит рисовать морские виды. Балует, тратится зря. Ну, вот зачем мальчишке, который готовится в медики, уроки музыки? Пустая блажь, лишние расходы.
Вдобавок к отцу повадились соседи из ближних, бедных кварталов. Еще бы! Отличный частный врач - и даром. Отец никому не отказывал. Негодовал: в казенной лечебнице дикие очереди, а обслуживание - безобразное! Дед к тому времени вовсе перестал с ним разговаривать. Даже умирая, так и не удостоил ни словом, хоть отец и сидел с ним последние дни неотлучно.
А мама все-таки заболела. Много позже, но зато сразу - злокачественная опухоль. Отец списывался со специалистами по всей стране, искал лекарства, не доверяя себе, возил ее то к одному, то к другому светилу... Но - нет. Неоперабельно. Безнадежно.
Пока еще была в силах, мама сама сходила к нотариусу, оформила "Согласие-и-просьбу на добровольный уход из жизни". По глупости показала ему. Хотела, чтобы любимый муж сам составил для нее яд... Отец порвал бумагу в клочки и еще два года работал на износ, теперь уже экономя каждый медяк, чтобы оплатить самые лучшие обезболивающие, наркотики, услуги сиделки...
А Каари был в столице, в Академии, и ничего не знал. Скучал на лекциях, болтался с приятелями. Отец не писал ему и сестрам запретил. Сообщил только незадолго до конца. Каари примчался перепуганный и застал лишь тень от мамы: блуждающий взгляд, сизоватая бледность. Мама прижимала к лицу его пальцы, шептала со счастливой улыбкой: "Теперь и ты - тоже... Бережно жизни лелеют Нежные руки врача..." Она написала это когда-то об отце.
На третьем курсе студенты-медики проходят операцию по удалению когтей. Своего рода посвящение в цех. После устраивается торжественная попойка...
Третьего курса он так и не закончил.
Месяц спустя мамы не стало. Каари снова приехал домой - в этот очищенный от памяти, стерилизованный, чужой дом. И отец повторял и повторял: "Я так подвел тебя... Я не рассчитал... Прости..." Он давно уже начал сдавать. Не поспевал, терял клиентов. А тот, новый препарат, что так хорошо помогал, был ужасно, баснословно дорог... Но он - помогал! Четыре, шесть часов вовсе без боли... Отец надеялся, что вот сейчас подсоберется, успеет заработать... Не рассчитал. Надорвался. Слег сам.
Денег доучиться не хватило. Ни диплома, ни места. Полгода Каари промыкался, потом давний отцовский клиент нашел ему место у дядюшки Рати. Срам и ад. Но это лучшее, на что он теперь мог рассчитывать.
***
Доплыли успешно. Прибыли в срок. В "Бюро невест" поворчали, но приняли всех. У Каари удержали две трети жалования, но тот и не пикнул: могли оштрафовать и покруче.
Он протолокся в конторе двое лишних суток. Надзирательницы смеялись:
- Что ты тут перетаптываешься с этой девкой? Плясать, что ли, по-герски учишься?
А им просто нравилось, как звук расходится по полу - если пол не качается и внизу не ухает. Совсем другое дело! Они становились спиной к спине и выбивали пятками ритм. Они все четче, все синхронней попадали в такт... Но отпуск был всего полторы недели, и Каари поспешил домой.
Отец чувствовал себя получше. Сестры уговорили его выйти на пенсию. Каари обрадовался: боялся, отец себя вконец загонит. Все устроилось отлично: сестры оставались на выходной, забегали вечерами. К отцу то и дело захаживали старые приятели и бывшие пациенты, приносили всякую приятную ерунду, сопровождали на прогулках, развлекали болтовней, не давали тосковать.
- Как поездка? - спросил отец.
- О, изумительно! - Каари покосился на сестер. - Подробности - не при дамах.
- Болтун! - фыркнула Кнат. - Так, а где же изюм?
- Слопал, - Каари потупился. - Извини.
- Ты же его терпеть не можешь!
- Да вот, распробовал...
Не успел оглянуться - снова в рейс. В дорогу набрал с собой учебников. Зачем - батр знает, но не сдаваться ж так, сразу.
На месте переругался вдрызг с вербовщиками и с капитаном. Выбил себе лишний день, но всех осмотреть не успел, упустил-таки одну с венерическим... Фатальное невезение.
Изрядно продвинулся в герском, так что мог уже вполне доходчиво рявкнуть:
- А ну цыц! Как шляться с кем попало, так она непрочь, а как лечиться, так нам, видите ли, жжет. Да, жжет. Потерпишь. Хочешь мужа богатого? Тогда - цыц.
***
По приезде влетел в Бюро чуть ли не бегом.
- Как та девочка? Прошлый рейс, тридцать третий номер, без имени... Да, да, глухонемая. Удачно разрешилась?
Конторская служащая завздыхала:
- Невезучая ваша тридцать третья. Роды тяжелые, ребенок - мертворожденный... И ведь девочка была. Если б выжила, у матери же - все права, понимаете? Через пару лет заключила бы договор на брак, и была бы обеспечена. А так... Она ведь неродящая теперь, какие-то осложнения... Да вот доктор вам объяснит...
Местный эскулап воззрился на Каари свысока, пробурчал:
- М-да, коллега. Досадно. Я сделал, что мог, но вы же привезли ее в состоянии крайнего истощения да к тому же...
Каари не дослушал. Прорвался во внутренний дворик. Так резвились еще более похорошевшие девчонки - воспитанницы теперь. Одна или две узнали, окликнули:
- Эй, привет! Я лэкар. Ты - тыхо тэпэр. Ха-ха-ха! Себе-то никого не подцепил, а?
А она сидела, понурясь, на скамейке. Бесцветная, безжизненная.
Каари затараторил знаками: ребенок умер, мне так жаль, мне тоже больно, правда... Чем я могу помочь? Ничем - отстраняющий жест. Все в порядке.
И отвернулась.
Он почему-то чувствовал себя виноватым. Побрел обратно, теребя в руках позабытый мешочек с изюмом. Спросил рассеянно:
- И что с ней теперь будет?
- Даже не знаю, - нахмурилась служащая. - Юридически она - тарда, но ее и на службу-то не устроишь: не понимает же ничего. А для простых тяжелых работ непригодна: слабенькая очень...
Хлопнула дверь, показался из кабинета сам "дядюшка" - то есть, мэтр Нге Рати, вице-мэр, почетный гражданин и богатейший человек в городе.
- Юноша, я вас полчаса буду ждать? Получите уже расчет и наслаждайтесь вашим отпуском.
(Дядюшка Рати имел обыкновение всегда лично производить все денежные операции.)
- Что с этой девочкой, глухонемой? - спросил Каари.
- Хм. Оформим как инвалида, поедет в приют. С голоду не умрет, - и дядюшка Рати нетерпеливо развернулся к дверям.
- А можно я заберу ее к себе в дом?
- Что? Вы в уме, молодой человек? Что значит "заберу"? Это же не мешок соли. Вы желаете ее нанять? Имеете средства на содержание прислуги?
Дядюшка даже развеселился. Местный доктор уже попотчевал его историей про семейку этого юнца. Забавно. Прадед был верховным ад-джарадом в Академии, дед - что-то там еще, попроще, а дальше, так сказать, по нисходящей. Вырождение, увы. Как это он выразился? Прогрессирующее наследственное... нет, не упомнить.
- Или, может в брак желаете вступить, м-м? Это можно, мы еще не оформили ее, как тарду.
- Хорошо, - просипел Каари.
- Серьезно? - тут дядюшке стало жаль мальчишку. - Дружочек. Послушайте. Она - стерильна. Дефективна. К тому же... как это?.. короче, хилая. Она даже полы мыть не в состоянии, понимаете? Она у вас, пожалуй, помрет через годик и тогда...
- Сколько вы хотите за брачный контракт?
Дядюшка расхохотался. Нет, безнадежно. В конце концов, пока юридически человек не признан слабоумным, он вправе делать свои глупости.
- Берите даром, - отмахнулся он. - Ее лечение вы и так уже оплатили.
***
Дома Кнат, выслушав его жалкие оправдания, постановила:
- Ты идиот.
А Кадат хихикнула:
- Это что, приведение? Герки вроде должны быть румяные и жирные?
Зато папа вдруг оживился, принялся осматривать "пациентку", воркуя:
- Детонька, вас же ветром сдувает. Ах, и сердчишко... Ай, ай... Вам надо больше кушать. Что вы любите кушать?
- Изюм, - буркнула Кнат.
- Она не понимает, - пробормотал Каари. - Она...
- Ах, ну какая разница? Да и все она понимает. Правда, моя милая?..
Отец улыбался, касаясь девочки легчайшими, ласковыми движениями. "Нежные руки". Совсем старые, но ничего не забывшие.
Провожая Каари в рейс, наказывал:
- И привези этого изюму три больших мешка. Пять. Кнат, дай ему денег. Я знаю, у тебя отложено.
...Он умер два года спустя. Напоследок говорил сыну: "Я совсем ничего тебе не оставил. Только свою глупую сентиментальность. Паршивое наследство... Береги Малышку. И знаешь, черт с ней, с учебой, лучше свози ее на тот курорт. Там так красиво..."
Своего первого внука, что был назван в его честь, он не дождался.
Да, да, и эскулапы иногда ошибаются.
Много лет спустя джарад Ктана Каари стал профессором Медицинской Академии. У него было три сына и девять дочерей - все полноценные. Они с женой задавали пирушки на окончание каждого курса, и студенты налетали на щедрое угощение, как саранча.
Они любили танцевать без музыки, выбивая каблуками сдвоенный ритм.
Они баловали своих детей.
Они были вопиюще, вызывающе непрактичны.
Они жили долго и счастливо.