Рыцарь в отчаянии опустил меч на уродливую голову чудищу, пот тек по лицу, в глазах стояли слезы. Чешуя с металлическим визгом вздыбилась. Меч сломался как глупая деревяшка. Змий поднял голову, красный, черный, запекшийся язык, раздвоенное жало, ядовитый шип показался из мерзкого рта, горло издало гадкий победный клич. Рыцарь упал на колени. Он проиграл, он вступил в битву за принцессу и проиграл, принцесса достанется чудищу. В его голове вдруг послышался голос: "подними глаза". Какое теперь это имеет значение, умирать с поднятой головой или опустивши взгляд. "Подними глаза". Он посмотрел ввысь. Позади монстра, позади его жуткого дома, дальше черной пустыни, среди иссушенной земли и серых острых камней высилась башня. Под самой ее крышей, за решеткой узких окон плакала беззащитная принцесса. Она звала, она ждала, ее нужно спасти.
"Встань, - прозвучало в голове. - За что ты бьешься?" "За любовь" " Неужели у тебя не осталось сил?" Рыцарь поднял латную перчатку, сжал ее в кулак.
Автобус чихнул, дернул, заледенелое стекло колкими намерзшими звездами стукнуло в лоб. За окном стоял поздний вечер. За тусклым дремотным желтым светом салона бежал мужчина. Куртка расстегнулась, шапка сползла на затылок. Водитель не видел торопящегося, прокладывая путь среди машин. Дверь закрывалась, надо подняться, придержать ее, чтобы мужчина успел. Глаза закрылись.
Чудище издыхало. Его дымящаяся кровь изливалась из страшной раны. Блестящие латы рыцаря покрылись ржавчиной, едва коснувшись ее. Земля плавилась и расступалась перед кислотой, открывая запрятанный в своих недрах путь. Ядовитые испарения душили рыцаря, тяжесть давила к земле. "Иди, - звучало в голове. - Куда ты идешь?" "За своей любовью." Шаг. Доспехи посыпались трухой. Шаг. Одежда превратилась в лохмотья, оголив израненное тело. Шаг. Не осталось ни оружия, ни защиты. Шаг.
Автобус дернул снова. Мужчина теперь бежал перед самым окном. Сонное лицо с безразличным любопытством смотрело на него. "Успеет, не успеет, а впрочем не интересует. Дома жена будет нудеть, опоздал на свой автобус, теперь неизвестно, когда доберешься. Дети будут спать, и это, если повезет. Ведь обещал с дочкой сходить в кино. А когда? Если приезжаешь домой, а уже пора вставать и идти на работу. И на работе что-то неуютно, и запах прокисшего супа,как будто снова урежут запрлату. Если жене сказать, будет обида. Самому то как обидно. Вот если бы бороться приходилось не с нищетой, усталостью и надоевшей скукой.
На соседнее сиденье вдруг увалился мужчина. Дыхание сбитое, лицо раскрасневшееся. Успел-таки. И сел, конечно, рядом. Зачем? Почти все места свободны. Еще говорить начнет.
- Вот так и происходит, да? - правда начал. Что это за вид человека такой. Никто их не спрашивает, а они отвечают. Лучше всего притворяться спящим, это говорливого соседа не остановит, но можно попробовать уснуть. - Мечтаешь вырваться из каждодневности, думаешь сразу станешь спасать принцессу и конечно же, спасешь, - мужчина снял шапку и обмахивал лицо. Откуда он про принцессу? Тоже мечтает, что ли? Куда ему, румяный, щекастый, куртка, как и душа нараспашку, сразу видно довольство жизнью, довольство каждым днем, собой, своей правотой и опытом, даже довольство недовольством. - Спасаешь ее в мечтах, бьешься с чудовищем, находишь в себе неизвестные силы, герой и победитель, а в реальности что? Даже не придержишь дверь спешащему на автобус, - упрекает? Вот так просто упрекает незнакомца? А все-таки, откуда он принцесу взял? Дремота спала, затылок стал излучать заинтересованность, глаза все еще упирались в черноту за окном. - Конечно, конечно, в мечтах рыцаря ведет сила любви, в мечтах она как магия, а в жизни магии нет места, как и любви, надо думать о насущном. Так и получается, герои мы там, где есть место героям, - философ? Глаза повернулись, наткнулись на пронзительный взгляд, который, впрочем, тут же подернулся добродушной простотой
- Думаете, нас это оправдывает? Насущное, о котором надо думать.
- А куда нам деваться? Когда душа рвется ввысь, сидеть на земле и считать свои неудачи - тоже немножко героизм, - мужчина завозился, вынул из кармана большой клетчатый платок, вытер лоб и пухлую шею.
- Зачем же неудачи считать?
- А ка? Не считать же урезание зарплаты и невыполненное обещание сходить с дочерью в кино удачей, - откуда он это берет? Почему кино, почему именно с дочерью? Угадал? Сказал ему кто? Мысли читает? Сам их в голову закладывает? - Тогда будешь не просто героем, а святым.
- По-вашему все люди герои? Каждый день одно и то же, каждый день битва с банальностью и рутиной.
- Когда-то был каждый. Теперь одни сказали, что повзрослели, и их это успокило. Другие ушли. Третьи все еще верят и ждут, - автобусный философ стал утрамбовывать цветастый платок в карман необъятной куртки. - Вот вы, например. Вы же подумали, что я мысли читаю, так?
- А вы читаете? - добряк полез в карман, достал шуршащую пластинку таблеток, отправил одну в рот и зачмокал.
- Набегался, а мне нельзя. Я же операцию перенес, - он склонился ближе и доверительно сообщил. - На сердце. Теперь надо режим соблюдать, таблетки вот пить. У меня их целый список, утром и вечером по целой горсти получается. Я ем меньше, чем таблеток пью. Надоедает страшно, но надо, - из-под куститых бровей вдруг опять стрельнул пронзительный взгляд. Тут же исчез. - А может и читаю. Вы бы поверили?
- А скажите, что я сейчас думаю.
- Думаете, что за чудак к вам подсел и небылицы рассказывет. У вас дома жена и дети, когда вы доберетесь , они уже спать будут и так и не увидят своего папку. Я, когда ребенком был, также своего с работы ждал. Сяду у окошка, мать уж спать позовет, на улице черным-черно, глаза сами закрываются, его нет. Он у меня начальником служил на железной дороге, всегда задерживался. Все соседи уже пришли, отужинали, а его нет. А я сижу. Сухарь грызу и сижу. Немцы стрелять начинают, снаряды рвутся, ребята в окопы и в ответ по ним изо всех орудий. "Прикройте, миленькие" - кричу я, и бегу со всех ног по полю к своему штурмовику. Ветер свистит, пули траву за мной срезают, я только голову пригну и вперед, запрыгиваю в кабину, тяну штурвал на себя, взлетаю, вверх, вверх, все выше, это папка меня, заснувшего берет на руки и несет в постель. Я обнимаю его за сильную шею, прижимаюсь так крепко к нему и шепчу: "я тебя дождался". И опять в свои сны ныряю, - он посмотрел мечтательно вдаль. - Да, папку я любил, если бы не он, - сосед завозился, вытянул снова свою яркую скатерть и спрятал в нее глаза. Стало неловко. Он же не плачет. Очень неудобно, когда незнакомый человек плачет: и не утешить, и мимо не пройти. Особенно, если сидишь у окна. - Если бы вам сейчас предложили, вот сейчас, пока вы в автобусе, пока не добрались до дома решить: остаться здесь или переместиться в другой мир, в тот, который вы выберете, с принцессами и чудищами, или с пиратами, или с пришельцами, или с войной против немцев. Что угодно. Вы бы что выбрали?
- Конечно, волшебный мир, - в нем я не буду думать, как заклеить прохудившиеся в 4-ый раз ботинки.
- Я вам про мечту, а вы про ботинки, - он досадливо сморщился. Как он про ботинки узнал, ведь не вслух же сказано было, опять мысли прочитал? - Вот представьте, вот есть у вас воображение? Вот сейчас, прямо сейчас, не поцеловав жену на прощание, не сходив с дочерью в кино, не полежав напоследок в своей кровати... Вот пусть я. Я вам предлагаю, - он повернулся ближе. Воздух сразу загусел и стал горячее. - Я предлагаю вам вашу мечту. Принцессу, заточенную в башне, долгий и трудный путь к ней, бледную пыльную дорогу, - рыцарь глотал сухой воздух пустыни. Три раза упали сумерки и поднялось тусклое серое солнце, пока он шел. Жажда царапала горло, глаза воспалились. Впереди него в расплавленном мареве, как указующая стрела маячила башня. Она не становилась ближе. Быть может ее нет? Или ее нельзя достичь? Может не нужно к ней стремиться? Остаться здесь. "Ты готов остановиться? Ты отказываешься от принцессы?" Ветер взъерошил песочную тишину пустыни, дымка разошлась, из башни послышался плач принцессы. "Нет." На обожженных щеках почуствовалась солоноватая влага. Слезы? Ее слезы? "Я иду вперед. Я преодолею все, верь в меня, принцесса."
Мираж развеялся, снова мерцали замерзшие лампочки, автобус гудел и подрагивал от холода.
- Вот так согласитесь? Согласитесь туда отправиться?
- Еще бы, конечно, соглашусь. Не задумываясь.
- А не боитесь?
- Чего?
- Того, что вы не герой. Представьте, вы проиграете, сдадитесь еще до того, как проиграете. Не победите врагов, не завоюете принцессу. И магия не поможет, и любовь не поможет. Вы окажетесь в сказке, в которой вы не рыцарь. Вы окажетесь просто посредственностью.
- Но она есть. Принцесса. Принцесса есть. И битвы есть, и место герою тоже есть.
- Верно, - мужчина склонил голову набок. - Все есть. Значит, не боитесь?
- Не боюсь, получается, - до чего же легко соглашаться в игре. Хотя нет, не игре. Ведь не игре. Можно больше не притворяться, что не верю. Даже, если неправда, очень хочется верить. Очень хочется оказаться не в автобусе, пыхтящем на пути к дому, недовольной жене и непослушным детям, не вставать на работу, не томиться в очередях, не слушать глупцов, обсуждающих бессмысленное. И никакого проблеска впереди, ни принцессы в башне, ни башни, ни даже чудища.
- А вы знаете, здесь останется ваш двойник. Жить вашей жизнью. Будет ходить на вашу работу, разговаривать ваши разговоры, воспитывать детей и любить вашу жену. Поэтому вам некуда будет вернуться. Пути назад нет. Все еще согласны?
- Да, согласен, - да, подлец, готов бросить жену и детей ради сказки. Ради мечты. Она того стоит. Даже не бросить, ведь они не узнают, с ними останется двойник, для них ничего не изменится.
-- Тогда доверьтесь, - собеседник подался близко и зашептал жарко, торопясь. - Доверьтесь мне. Нет, не так. Полностью. Не надо скепсиса, не надо сомнений. Доверьтесь. Представьте себе, что впереди, представьте дорогу, и себя на ней. Представили? - пронзительно вгляделся. - Нет, опять нет, - закричал, оскорбившись, замахал руками. - Вы не верите, вы боитесь. Вы должны верить. Полностью. Без оглядки. Сказжите, что верите.
- Вы должны верить мне. как будто знаете точно. Как верите в то, что за ночью будет утро, что, если заморозить воду, она станет лед, - посмотрел выжидательно, просительно. - Ну?
- Верю.
- Вы думаете о семье, о том, что вы оставляете. Так не пойдет, - досадливо сморщился мужчина. - Не думайте. То есть думайте, но не о них. Думайте о будущем. О сказке. Скажите это.
- Думаю о будущем. О сказке.
- Неправда. Вы сожалете. Вы будете скучать. Вы не должны скучать, вам надо отбросить прошлое.
- Ну, для них ничего не изменится, у них же будет двойник, они даже не узнают, что это не я, так?
- Так, так. Они ничего не узнают, забудьте, к этому нет возврата, - никакого возврата. Меня ждет мечта. -Тогда отправляйтесь, - он легонько хлопнул двуми ладонями в грудь. В груди появились боль, стук и жар. Жар пустыни и сухого ветра. Рана на груди, оставленная чудищем саднила. Рыцарь припал губами к влажному песку пересохшего озера. Илистые черви завозились, направляясь к его лицу. "Ай," - один впился в щеку. Он отпрянул, выдернул гада, бросил под ноги, растоптал. Кровь черной полосой стекла и закапала на землю. Там заворошился, разрастаясь клубок пожирающих кровь тварей. Они повернули свои пасти к рыцарю и зашипели ненасытными глотками, рыцарь отступил, ставший с него ростом холм копошащихся уродцев надвигался на него. Неожиданно морок спал. Мужчина на соседнем сидении пособирал свои таблетки и платок в карманы, покрутил головой, пытаясь разглядеть улицу за мутными стеклами - Моя, кажется, мне сходить, - он поднялся.
- А? Что? Я не понял, - разыграл? Как? Такой хороший актер? Да не может быть. Не разыгрывал. Да и зачем? Наверное, просто не сработало что-то.
- Что?
- Ну как же, весь разговор... и что? Я все еще здесь.