Теперь можно надышаться вволю. Распахнув зеленый кафтан, обессиленный юноша уселся в тени зубца крепостной стены, а желтые лучи восхода обступили его с обеих сторон. Он снял очки, чтобы рукавом камзола вытереть взмокший лоб.
Пальцы содраны в кровь; беглец взбирался, не ощущая боли. Все его чувства сосредоточились в намерении продвигаться вверх. И вот он достиг единственно важной цели, но это далеко не конец.
Взбираясь, он почувствовал дрожь стены, когда в башне повторился грохот бочки. А значит теперь - в библиотеке топчется его заклятый конкурент. Должно быть, он уже пустился в погоню.
Сейчас не самое подходящее время для встречи. Белокурый юноша заставил себя подняться и пустился трусцой в обход; посмеиваясь с иронией, что похож на неугомонного героя приключенческого фильма.
Стылый ветерок струится в библиотеку сквозь полую арку; но не поэтому зябко потирает плечи девушка в длинном платье из небесно-голубого шелка. Запах страниц кажется затхлым. Ее взгляд несмело касается книжных стеллажей, словно они хранят не фолианты, а склянки с мерзостными ингредиентами чернокнижника: скрюченными гадами, иссушенными летучими мышами, отрубленными кистями висельников, разбухшими языками утопцев.
Писарь, оскорбленный этим взглядом, стиснул зубы; но заострившиеся скулы не видно за ржавой бородой. Елейно кланяясь, он смиренно попросил:
- Будет Вам, сударыня. Разве заслуживают сей немилостивый взор хроники нашего покровителя?
Девичьи губы скривились, словно раздался скрип камешка по стеклу.
- Я бы попросила тебя не коверкать правду, да только ты тогда и слова не скажешь.
- А что Вам надобно услышать? Я Вас давненько не видывал, и не упомнить, когда в иной раз застал за пределами мастерской. Буде Вы хоронитесь от встречи со мной, аки с юродивым.
- Зачем тебе видеться со мной?
- А как иначе? Рази ж можно сообща, да порознь стараться на благо Его Величества?
- Мы не можем стараться сообща.
- Извольте возразить...
- Не стоит.
- И все же выслушайте меня. Не гнушайтесь радушием - проходите. В ногах правды нет, - по мановению руки, дверь мягко притворилась; тот же жест означал гостеприимность. - Только и делов, что Вы гнушаетесь меня послушать и уразуметь истину. Чужда Вам справедливость...
Слова-провокаторы расшибаются о безразличие девушки. Нашептывая заклятие, писарь на ходу залатал арку новым стеклом: с архивольта потекли слюдяные ручьи, сливаясь в тонкую пленку; с ледяным скрипом, она застыла искристой наледью. На эти чары писарь потратил лишь толику своего внимания. Проходя между колонн, он сотворил бронзовую ротонду, выросшую прямиком из дощатого пола: половицы вспучились и потрескались, а из круглой дыры стал выдуваться бронзовый пузырь - купол беседки. Когда ротонда поднялась на высоту антресоли, стали видимы навесные качели, похожие на жердочку в птичьей клетке.
Девушка вздохнула и вошла в гостеприимную западню; сгладив платье на бедрах, опустилась на жердь. Писарь остался поодаль, вперил настороженный взгляд, пытаясь разгадать неожиданный поступок. Он рассчитывал на сопротивление. Теребя бороду, ловец стал маячить перед невольницей, ожидая узреть подсказку в глазах, укрытых длинными ресницами.
- Начинай допрос. Я ведь уже за решеткой, - возвестила девушка.
- На женский норов нет угадчика... Какой Вам резон совать голову в петлю?! - писарь сорвался на визг, но тут же взял себя в руки: - Как же мне жаль, сколь же прискорбно, что Вы не желаете увидеть во мне друга. Вот Вы, сударыня, советница Его Величества по делам ремесленным... хорошо-хорошо, чую Ваш укор, изрекусь иначе - советница в творческих чаяниях, Муза. Почто же Вы не зрите, как творчество калечит нашего покровителя. Ведь неспроста он отдалился от Вас. И я вопрошаю так же, как и Его Величество: разве нельзя просто ваять, не терзая себя сердечными переживаниями? До того дожили, что ножки съежили. Прежде жили, не тужили; теперь живем - не плачем, так ревем.
- Не мучай меня марафоном поговорок.
- А вот напрасно Вы так. В поговорках и пословицах с нами говорит мудрость старины.
- Мудрость старины, - которую ты навязываешь аксиомой, - всего лишь инструмент твоих россказней.
- Буде я изверг какой!
- А кто ты, ставящий целью растоптать чужую точку зрения, чтобы коварно назидать свое ложное восприятие?
- Разве можно насильно затолкать свои думы в чужую голову?
- В этом ты искусен. Ты никогда не берешь чувства в расчет, только их последствия, и лишь те аспекты, которые показывают твои домыслы в выгодном свете.
- Всяк свою истину пестует. У моих домыслов всегда имеются доводы. Без них слова не представляют ценности и сеют лишь раздор... И Вам надобно схлестнуться домыслами со мной, дабы выиграть время для своего фаворита, коего покрываете. Да только я, все одно, настигну этого татя и заставлю ответ держать за деяния.
Писарь присел на основание колонны, упер локти в колени и свел пальцы в замок.
- Давайте вести разговор по сути. Итак. Есть былое, на котором зиждется нынешнее и пророчится грядущее. Все случившееся требует осмысления, дабы человека не сгубить, а на путь истинный наставить. А судьи кто? Эт мы с Вами. Вы объясняете Его Величеству как жить по сердцу, я в свой черед - как по уму. Совсем без Вашей помощи нельзя, зачахнет наш покровитель. Да и я вроде как нужон. Так давайте трудиться сообща!
- Твое "сообща" сводится к тому, чтобы отрекаться от чувств.
- Не от чувств - от страданий! Разве потребны они?
- Потребны.
- За коим лядом?
- Они сопутствуют амбициям.
- Вот за гордыню-то и приходится каяться!
- Именно амбиции превращают личность в индивидуальность.
- И на кой ляд это надобно? Лучше жить потихоньку, чем тужить с размахом.
Девушка горько усмехнулась.
- Ты никогда не сможешь меня понять. Ты думаешь словами, я - образами. Ты стремишься усреднить человека, я - сделать особенным. Ты акцентируешь внимание на страданиях и невзгодах, я - говорю о всеобъемлющих чувствах. Ты хочешь, чтобы Валентин занял свою нишу в обществе, уподобился, приспособился, и не радеешь о таланте, о духовном огне. Тебе, во что бы то ни стало, нужно загасить его, потому что твой покровитель не Валентин, а общество. Ты ненавидишь сражения за честь, ты противник отстаивания индивидуальной точки зрения, но словно пес служишь истине, одобренной большинством людей. Вот тебе пословица в коллекцию: большинство всегда неправо.
Писарь вскочил, злобно визжа и сотрясая кулаками:
- Да как ты смеешь глумиться, глупая деваха?! Как неразумная молодуха, ты возводишь капище эгоизму! Пора повзрослеть и уразуметь, что люд без Валентина проживет, а наоборот - едва ли! И кто кому должен нести свою волю? Не собака воспитывает хозяина!
- Скажи что-нибудь еще, чтобы мне не приходилось повторять сказанное.
- Я скажу, не сумлевайся! Его Высочество Валентин, наш покровитель, уже в достатке настрадался, ведомый твоими чувствами. Посмотри на статуи в саду, забывчивая моя. Этот путь не бесконечен. Я истолчу в пыль последнюю надежду, и сделаю это прежде, чем она в очередной раз покалечит нашего нерадивого слепца. А ты, непокорная, сама в ножки мои упадешь, лобзать будешь, смачивая губы слезами благодарности!
- Рановато ликуешь. Что там по поводу медвежьей шкуры?
- Думаешь, мне помешает тот смутьян, которого ты привела в подоле?! Решила пожертвовать собой, дабы трус улепетать успел? Рука руку моет, вор вора кроет? Что ж, свою партию ты отыграла.
Заклятие сорвалось с побелевших губ писаря. Прутья решетки обрушились из-под купола ротонды, звонко схлопнулись на дне клетки. Словно змея с дерева, широкая цепь спрыгнула с библиотечного свода, громыхнула звеньями по бронзовой крыше, кусая торчащее на верхушке кольцо. Девушка не шелохнулась, не моргнула, даже когда жуткий скрежет ржавого механизма затряс стекла, поднимая клетку высоко над дырой в полу.
Накинув капюшон, писарь отправился к выходу, пообещав напоследок:
- Прижму баламута к ногтю раз и навсегда!
Крадучись, гость отворил дубовую дверь и заглянул в кромешный мрак. Зайдя внутрь, тихонько заперся, придавив последний лучик света.
- Не-е. Так дело не пойдет.
Щелкнули пальцы; одновременно зажглись настенные факелы, озаряя тесный зал из грубо обработанных булыжников.
- Так лучше.
Вдоль левой стены тянется девиз, выжженный на доске: "Мы облачаемся согласно тому, какую жизнь среди людей избираем", а на противоположной стене: "Чем крепче дух, тем надежнее шит и острее меч". Осматриваясь, юноша проследовал к дальнему концу арсенала: слева чередуются металлические каркасы с доспехами; на крюках справа висят щиты и мечи.
Первый экспонат, - "белый" доспех, - пострадал больше остальных. Словно великаны дубасили его палицами размером с дерево; лобная часть шлема гранд-бацинет вмята, латные рукавицы стерлись до браслетов. Этот доспех ни то что непригоден для битв - его вообще непонятно как сняли с тела.
- Да уж, - согласился зритель выставки, - и действительно, не столько драконы, сколько принцессы...
У каждой треноги, под военной обувкой, крепилась табличка с именем доспеха: Доверие, Честность, Сострадание, Равенство, Справедливость... Чем дальше гость следовал по залу, тем менее изношенной и ущербной выглядела амуниция. Видно, что воин научился вовремя отступать. И еще заметно, как облегчалась само обмундирование, становясь менее крепким, зато более гибким.
Эволюция доспехов напрямую отражала перемену тактики ведения боя. Крупнопластинчатая корацина ковалась под упрямца, неотступно прущего до конца. А вот следующий, - кольчатый доспех с кольчужным капюшоном, - явно свидетельствовал о нежелании растягивать боевые действия. Если в начале ратного опыта воин, упоенный бравадой всепобеждающего добра, не щадил живота своего ради виктории, то в дальнейшем - сильно сомневался в успехе той или иной военной компании, и уже ставка делалась не на сильные руки, а на шустрые ноги.
- Мельчаешь, друже, - скорбно проронил гость.
Зато последний доспех смог приятно удивить: подогнанная по фигуре классическая бригантина лучится доблестью; она надежна и подвижна. А как приятно пахнут кожаные ремни, не разбухшие от пота и крови! Ни пятнышка ржавчина, и черточки царапины. Его имя - Бесстрашие.
- А зачем тут молот?
Юноша пнул громоздкий инструмент, и тут его осенило догадкой.
- Ах ты поганец...
Лишь одному неугоден блеск воинского доспеха и рокот рыцарского кодекса. Тот, кто культивирует раболепство и признает лишь отступление, замыслил диверсию.
- А вот обломись!
Фокусник вытянул из-за пазухи мешок и поспешил затолкать в него составные части новенького доспеха. Когда крест каркаса стал тощ и гол, юноша достал из кафтана бумажку с карандашом; начеркал пару строк и насадил записку на рукоять молота. Прихватив с крюков увесистый палаш и каплевидный норманнский щит, оруженосец кое-как закинул раздутый мешок на спину. Пригибаясь под его тяжестью, юноша заспешил в королевские покои.
Гнев распирает грудную клетку; писарь в черной хламиде до треска кожи сжимает кулаки. Дверь в арсенал распахнул пинком.
- Ну сейчас душу-то отведу...
Он застыл на пороге; горящие факелы сразу доложили о краже. Словно за шкирку вылили ушат колодезной воды - даже цветом лица, вымороженный черной ненавистью. Разом сошли суета и взвинченность.
- Ай как жалко-то... Если бы не эта очередная, - такая глупая, - ошибка... Я-то мыслил пощадить и сослать... Сумлевался... Хотел отпустить взамен на сворованные летописи... Но ты сам подписал себе приговор.
На полу он увидел свой молот и клочок бумаги, насаженный на рукоять. Писарь сорвал и прочел записку.
"Инструкция по эксплуатации: продолговатым концом - в задний проход".
Зловещий взгляд опустился на молот.
- Как остроумно шутит тот, кто вот-вот сгинет.
Скала, что отступила от горного плато, высится над острыми пиками сосен, рощами и долами. На вершине воздвигнута крепостная стена; но и на нее можно взглянуть сверху вниз взойдя на каменную корону донжона.
Башней он казался лишь со стороны, а на деле был исполинским колодцем. Гуляя на кольце крыши, можно с любого ракурса любоваться безоблачным небом: будь то вишневые оттенки заката на западе, объятые лимонной желтизной, или бирюза зенита, перетекающая в восточные сумерки. Если найти силы оторвать взгляд от упоительных небесных красот и опустить глаза, можно узреть даль, осматривая ландшафт с высоты птичьего полета.
Созерцание прекрасного чуждо писарю. Взойдя на крышу донжона, колдун в черном балахоне одним своим присутствием развеял идиллию, в которой чудилась благоговейная музыка. Теперь, вместо щипков арфы и рулад свирели, нервно запиликала скрипка, словно смычок возжелал распилить инструмент поперек; мистичные, - по поверьям, - лишающие рассудка, ноты стеклянной гармоники тонкими иглами впиваются в душу, погружаются в нутро, словно в тельце куклы Вуду.
В лесном чертоге сверкнула синяя искорка на металле. Рыцарь скачет на резвом жеребце прочь из замка.
Чернокнижник воздел руки к небу.
- Аларан! Парем! Дугхлоссс!!!
Клекотом стервятника прозвучало заклятие. Рокот заворчал в вышине. Облака проступили на небе, будто иней; посерели, почернели, и разразились шелестящим градом. Градины секут раскинутые руки писаря, застревают в бороде, разбиваются в дребезги о лоб, оставляя на коже красные пятна. И это лишь прелюдия.
Глыба льда обрушилась на крышу замка; раскрошила зубцы, словно снаряд баллисты. Осыпаясь чешуйками наледи, трещина пробежала по грани ледяного яйца; скорлупа отворилась, расправилась гибкими крыльями. Из сердцевины пахнуло арктическим холодом; словно огромные питоны, вытянулись шеи трехглавого дракона. Крокодильи пасти ощерились частоколами клыков, вытесанных изо льда. Голубые глаза рептилии сверкают голодом под карнизами надбровных дуг. Двулапый кошмар встал во весь рост - собой загородил чернокнижника от града. Серединная голова повернулась боком, замечая своего повелителя.
Пасть накинулась молниеносно. Клыки проткнули живот и поясницу; густо заструилась горячая кровь. Она брызнула на камни, над которыми задергались ноги писаря. Правая голова метнулась, чтобы схватить дрыгающиеся конечности; сомкнула челюсти и дернула в сторону. Кровавый сок выплеснул как из ведра; третья голова принялась слизывать лакомство.
0.5
На голове заныла шишка. В рабочий день, Валентин зашел в кабинет к начальнице, и остался на чашечку кофе. Крестная молча рассмотрела его документы и стала подписывать, а он тем временем, - к своему разочарованию, - послушал радиостанцию из магнитофона. Ведущая новостного блока дикцией нагнетает беспокойство:
- Прошлой ночью в городскую реанимацию был доставлен юноша двадцати пяти лет в тяжелом состоянии. Врачи поставили диагноз: множественные телесные повреждения, нарушение работы почек, три закрытых перелома и черепно-мозговая травма. Причиной стали жестокие побои, которые нанесли местные хулиганы. В результате расследования, сотрудники полиции установили причину нападения: двое молодых людей выследили пострадавшего, когда тот возвращался с работы. Избиение стало расплатой за любовные интриги с девушкой одного из нападавших. Виновников задержали спустя несколько часов. На данный момент возбуждено уголовное дело по статье разбойное нападение с нанесением тяжких...
- Вот твой экземпляр, - голос Елены освободил из плена неприятных новостей, - Вот твой бейдж. И вот ламинированные таблички для зала, где тренируются самураи.
"Служебный проход".
Валентин приклеил таблички с обеих сторон двери. Перечитывая надпись, он радовался тому, как изящно удалось решить чью-то проблему, и что смог поучаствовать в этой маленькой победе. Поддержание жизни клуба показалось интересным.
- Ей! Показушник!
Валентин почувствовал необходимость обернуться. Напротив него оказался боксер, и никого, к кому бы тот мог обращаться.
- Ты чё везде суешься? - заметно, что боксера удерживает на месте возможный выговор за драку на работе. И он всячески порывается намекнуть, что бумажный щит - временный. Но было в задире нечто комичное - он оказался низкого роста, с созвездиями прыщей на лице, и выглядел злобным подростком.
Не отдавая отчет, откуда взялось столько смелости, Валентин надменно ухмыльнулся:
- Больше конкретики, пожалуйста.
- Через эту дверь мои парни ходят. Снимай свою хрень.
- Но это не моя хрень. Это хрень твоей начальницы.
Боксер хмыкнул, метнул взгляд, ударил кулаком в ладонь. Затем повернулся к лестнице и метнулся вверх, демонстрируя силу ног.
- Самец, - с насмешкой иронизировал Валентин.
Вторая сменщица-администратор, с которой Валентин работал сегодня в паре, оказалась заразительно жизнерадостной девушкой. От нее словно шел свет; и имя подходящее: Света. Ее веснушчатое личико постоянно сияло задоринкой; будто кто-то рассказал ей уморительную шутку. Было приятно просто находиться рядом с таким человеком.
А еще юноша заметил, как относятся к ней клиенты. Почему-то ни один не выказал недовольства, не придрался к словам или сервису. Словно сегодняшний день для всех гостей оказался на редкость удачен. И свой день Валентин считал таковым, несмотря на испорченную радость от маленькой победы. Не хотелось думать, что его затея с табличками была показухой.
Накануне закрытия, в группе Алексея закончилась тренировка. Инструктор спустился к ресепшену, и Валентина кольнула мысль:
"Подхалим, думает он про меня".
Алексей подошел и, не говоря лишних слов, уважительно поклонился. Позади него встал полнотелый Владимир и с улыбкой последовал примеру учителя. Валентин смутился и скопировал поклон, отвечая благодарностью. Вскоре спустились оставшиеся ученики, и самураи удалились.
Весело удивленным взглядом Света посмотрела на Валентина.
- Ничегошеньки себе!.. С чего такие почести?
- Пустяки.
- М-м... - Света многозначительно кивнула, тайком улыбаясь: - Пока я заканчиваю, можешь пойти переодеться. Я живу неподалеку, поэтому прихожу из дома в рабочей форме. Так что ты зря ждешь, чтобы пропустить меня в раздевалку первой.
- Неужели я так предсказуем? - улыбнулся юноша.
- Понаблюдав за тобой, я бы сказала, что ты верен хорошим манерам.
- Хорошо. Тогда позвольте выразить благодарность за терпение, проявленное специалистом высшего уровня по отношению к новичку.
- Хи-хи. Какая приятная лесть!
- Завтра принесу новую.
Сам того не ожидая, юноша галантно поцеловал ручку Светы. Девушка подыграла реверансом.
- Тогда до встречи. Не забудь, что завтра сокращенная смена.
- Почему?
- В честь Дня Рождения клуба. Здание закроют на час пораньше и сотрудники останутся пить чай и фреши. Думаю, тебе не помешает пообщаться со всеми.
- Хорошая мысль, - согласился Валентин, представляя общение с весьма конкретной особой по имени Анна.
Жаль, что уличная одежда - не доспех. Валентин точно знает, что серьезные проблемы поджидают его во дворе главного входа, но отказывается думать о запасном выходе. Непонятно почему, но страх сказывается меньше, чем самоуверенность. Валентину кажется, словно горы по плечо. Он хочет стать таким, кто понравится Ане. А для этого нужно понравиться себе. Валентин знает, как бывает больно после драк, предвидит, что побитые руки надолго забудут плотнический инструмент. Но зная и то, насколько больнее обходится трусость, юноша сжал кулаки.
Прощаясь перед уходом, он помахал Свете; в последний раз полюбовался ее улыбкой. Оказавшись за стеклянной дверью, он пошел настороженно, и вскоре услышал разговор двух парней в тени здания:
- Что я, по-твоему, должен сказать ему? - злится Антон.
- Не тупи! - подначивает боксер. - Скажешь, чтоб не терся около твоей Насти. Эй ты! - гаркнул он Валентину: - Сюда иди!
Шумит город, равнодушный к происходящему в темном дворе. Погас верхний ряд окон фитнес-центра; всего их три. Когда охранник спустится, чтобы погасить нижний - ляжет плотный сумрак. Он покроет произвол безнаказанностью.
Валентин отозвался уверенным тоном:
- Что нужно?
- Слышь, горгона, убавь гонор! Ты откуда такой деловой вылупился?
- У тебя отличные ученики, - похвалил Валентин.
- Чё?
- Удар ты им хорошо поставил - заметно по твоей отбитой башке. Может пора переходить на снаряды, груши например?
Боксер опешил, дернулся вперед.
- Я те ща голову отобью, умник!
Неожиданно задира смерил пыл. Валентин сообразил не сразу, что дело в Свете, которая вышла домой:
- Привет, мальчики. Чего делаете?
Она выглядит беспечной, но Валентин уловил ее тревогу.
- Все в порядке, - заверил он. - Знакомимся.
Света не поверила его словам.
- А можно с вами постоять?
- Нет, - отрезал Антон. - У нас темы мужские: тачки, телки. Иди домой.
Девушка подождала, чтобы Валентин одумался и ушел вместе с ней. Но он отмолчался.
Погасли окна первого этажа, и только далекие фонари подсвечивают двор. "Видимость ни к черту", - юноша пожалел, что очков при себе нет. Пока Светины шаги затихали, сердцебиение Валентина становилось громче; но смельчак невозмутимо закатал рукава.
Боксер хмыкнул, распихал руки по карманам.
- Свет погас, ушла и Света, - хохотнул задира, вышагивая к жертве. - Ты там че-то про отбитую голову говорил, кажется? Не напомнишь?
- Зачем? Ты же через минуту снова забудешь.
Боксер хрюкнул.
- Ты че такой борзый? А ведь я хотел по-хорошему с тобой поговорить, а ты оскорбляешь меня. Придется с тебя спесь стряхнуть, как желуди с дуба. Ты хоть понимаешь, какие у тебя печальные шансы, дубок?
- Не стал бы доверять твоему подсчету.
- Все! Будешь свои синяки считать сам!
Боксер пошел в наступление, не считая паяца за соперника. Он чувствовал его страх.
Кулак Валентина рефлекторно метнулся вперед, и так получилось, что задира налетел переносицей. Он заматерился и разъярился всерьез. Валентин не успел опомниться, как удар в ухо прилетел с боку. Зазвенело в голове и потемнело в глазах. Пришлось зажаться в глухой защите, понимая, что это тактика закончится поражением.
- Шухер!..
Боксер замер на середине удара, когда услышал команду Антона. Расправу прервали шаги во дворе.
- Кого еще там несет?
Вид четырех фехтовальщиков остудил его пыл. Впереди шагает Алексей, а трое позади него начинают расстегивать чехлы с деревянными катанами. Их учитель прошел мимо остолбеневших хулиганов и встал рядом с Валентином; а сами они остались позади, отрезая путь к отступлению.
- Мы задержались у фаст-фуда, - с улыбкой объяснил Алексей приятелю, и кивнул на жующего толстячка. - Мимо проходила Света, сказала, что тебе интересны мужские разговоры. Предлагаю пообщаться с нами по дороге до метро.
- Ты не заметил, - встрял Антон. - Мы вообще-то разговаривали?
- Когда я подошел - молчали.
Самурай взглянул на заносчивого инструктора, чтобы тот прозрел плачевность своего положения.
- Многие воспринимают только силовые доводы. Но все же попытаюсь словами. Это называется численным превосходством. Теперь, когда всем понятен расклад, мордобой отменяется раз и навсегда. Мы уходим.
- А ..ули ты раскомандовался?! - не может уняться боксер.
- Да заткнись ты уже! - выпалил один из старшеклассников, выскочил вперед и отвесил тренеру пендаль. Боксер дернулся и вылупил глаза, но не стал отвечать.
- Мирослав! - рявкнул Алексей. - Я не этому тебя учил!
Ученик отступил к остальным, все еще надеясь на удобный случай проучить гопника. Валентин ощупал пламенеющее ухо, накрыл холодной ладонью.
- Алексей. Я с удовольствием принимаю приглашение. Но прежде, мне нужно кое-что выяснить с Антоном.
- Хорошо. Мы подождем, - самурай скрестил руки на груди, как бы позволяя приступить к переговорам.
- Антон, - начал Валентин. - Давай поговорим спокойно, без оскорблений и угроз. Давай уважать друг друга.
- Давай. Давай! - взорвался Антон: - Уважь меня, как пацан пацана! Не прикасайся впредь к моей девушке!
- Твоя обида беспочвенна.
- Ты обнимался с ней!
- Я не посягал на твою девушку. Я не преследовал корыстные интересы, мне нечего стыдиться. То был жест моральной поддержки, сострадания.
- Ты не одурел так сострадать?
- А как нужно?!
- Не нужно вообще лезть не в свой огород, выскочка. Для поддержки у нее есть я.
- Не по моей вине тебя не оказалось рядом, когда это было необходимо.
- А если ей ночью в постели станет холодно, - а меня не окажется рядом, - ты и тут подсуетишься?! Хорош словоблудить!
- Как мне доказать, что я хотел поддержать коллегу, а не потешить либидо?
- Хрен ты докажешь. И знаешь, что я тебе скажу - не спасут тебя никакие заступники. Рано или поздно, я доберусь до тебя.
- Может дать сдачи заранее? - с надеждой предложил Мирослав.
- А почему бы вам не разобраться на ринге? - придумал боксер. - По-поцански.
- Соглашайся, Валентин, - отозвался Мирослав. - Я буду драться вместо тебя.
- Пусть лучше будет пари, - подхватил Антон. - Если Валек залезет на вершину моего скалодрома - я подам документы на увольнение. Если струсит - прости-прощай. Ну?
Наступило молчание. Старшеклассники решили, что это идеальное предложение. Даже позавидовали, что за так удастся полазить на скалодроме. Но Валентин не разделяет их мнение. Потирая глаза, он с мукой произнес:
- Мне не нужно твое увольнение, которое навредит клубу. Я хочу одного - исчерпать инцидент. Если тебе так нужно меня ударить - давай, я согласен.
Антон почуял слабину.
- Ну уж нет. Я готов тебя простить, если ты исчезнешь раз и навсегда.
- Если я полезу на стену - разве это докажет порядочность твоей возлюбленной?
- Это докажет твою порядочность!
- Я бы хотел принять участие в пари, - завил Алексей.
- Нет, - отрезал Антон.
- Это не обсуждается. Я делаю ставку. На кону мое увольнение. Ставлю на Валентина.
- И что ты хочешь?
- Ничего.
- ... То есть, если ты проиграешь - увольняешься, а если выиграешь - ничего?
- Именно так.
- ... Нахрена?
- Чтобы поддержать товарища.
- Я отказываюсь брать на себя такую ответственность! - возразил Валентин.
- О чем ты? Ответственность остается на мне.
- Сэнсэй! - воскликнул второй паренек-школьник. - Разве кодекс нашей школы не запрещает азартные игры?
- Все верно, Федор, - с улыбкой ответил учитель. - Но сейчас иной случай. Я вкладываю веру в человека. Таков Путь Самурая - служить победе.
Безрассудный мир всеми способами толкает Валентина действовать против собственной воли. Словно фигуре короля объявляется шах; есть лишь один ход, чтобы ужиться в коллективе.
- Я принимаю пари...
Антон ухмыльнулся:
- Я совсем забыл уточнить - скальную обувь и страховочное снаряжения я тебе не дам. Но так и быть, вот бесплатный совет - оденься поудобнее. И в чистое, ха-ха. И еще - ты в споре, самурай. Я буду рад избавиться сразу от двоих конкурентов.
- Школота! Ваш, так называемый "учитель", всего лишь работник сферы услуг, а не волшебный сказочный мудрец. Он такой же, как я, и как любой сраный сотрудник в здании сраного клуба, который вы приняли за "священный японский храм". Разуйте глаза, малолетние фанатики: вы машете палками, а не саблями!
- Ты глуп, - констатировал Федор. - Ты перепутал стереотипы, навязанные голливудскими фильмами, с гармонией в наших сердцах, которую мы постигает в зале для тренировок. Ты не понимаешь значение слова "учитель". Учитель - этот тот, кому ученики стремятся уподобиться.
Мирослав поддержал речь напарника:
- А я бы никогда не стал заниматься у такого гнусного типа, как ты. Никто из нас не стал бы.
- Не велика потеря. Ко мне приходит больше людей, чем к вам.
Федор подметил:
- Многие сами не знают, чего хотят, пробуют, что подвернется. Но такие не задерживаются.
- Поэтому все в клубе - конкуренты, и сами клубы конкуренты между собой. Никому из нас не выгодно процветание другого.
- Если так считать, то вообще все люди - конкуренты.
- Так и есть по жизни, мальчик. Когда ты садишься в общественном транспорте - ты занял чье-то место. Когда едешь в лифте - другой человек ждет на этаже. Во взрослой жизни быстрый жрет медленного. Побеждает тот, кто первым отбросит порядочность.
Федор уважительно поклонился.
- Благодарю за урок. Теперь я понимаю, чего мне нужно остерегаться в будущем.
- На здоровье.
- И чего же ты будешь остерегаться? - подыграл Мирослав.
- Стать рвачом, - ответил Федя, и мальчишки засмеялись
- Рвачем! - рявкнул боксер, - А ваш долбанный "учитель" - не рвач? Или вы занимаетесь у него за конфетки? Ваш рвач просто неудачник, строящий из себя мудреца. У нас хотя бы денег хватает продолжать развиваться дальше!
Толстяк Вова удивился:
- А разве ты не остановился?
- ... Не понял.
- Разве ты не остановился в развитии? - ученики дружно заржали.
Валентин далек от смеха. У боксера будто предохранители сгорели, и он пошел с решимостью калечить. Мирослав с кровожадной улыбкой подался вперед, забирая первенство у товарищей.
- Хватит! - выпалил Валентин. - Уже все решили!
В спешке забирая с собой боксера, Антон оглянулся на юношу.