Любовь Отраднева

Посвящается Нару, без чьих неожиданных идей

не из чего было бы родиться такой случайности...

Задумано было давно, феерический пейринг получился случайно - последовательной заменой "Шульдих/Ока" на "Фарфарелло/Салли" при вёрстке на сайт фиков Нару Осака. Идея была одновременно дикой и в чём-то логичной, и в итоге родился вот такой мелкий ужастик.

Автор не любит Оку Сакаки, но это не означает, что как личность она ему неинтересна.

Идея пролежала "в загашнике" больше полугода, видимо, потому, что писать это с Ёжиком было нереально (он главную героиню не любит ещё больше, чем я), а самой некогда и другие вещи просились вперёд. А сейчас вот напало такое готичное настроение...

* * *

Ока очнулась от резкого холода. И обнаружила, что лежит на столе, едва прикрытая простынёй. Вокруг было темно и пугающе тихо. На соседних столах виднелись очертания людей. Недвижимых.

Оке стало так страшно, что она громко завизжала. Усевшись на столе и схватившись обеими руками за рану на груди.

Визг отразился от стен и, не пробудив мертвецов, оборвался так же внезапно, как и начался. Потому что от стены отделилась белая фигура со сверкающим жёлтым глазом. Одним.

Фигура покрутила головой, похлопала единственным оком, подошла поближе. Прошептала хрипло:

- Живая.

Одноглазый вполне мог бы сойти за чёрта, но, кажется, Ока встречала его в земной жизни, до того, как её застрелили. Он был одним из тех... кто называл себя телохранителями её отца.

Как ни была девушка напугана - она всё же спросила:

- Значит, я не умерла?

- Нет. Я не ждал, но надеялся. Попал в тебя случайно, но, может быть, не без расчёта. Все сочли тебя мёртвой, и скажи спасибо, что отложили твоё вскрытие до утра. Что я нашёл тебя первым.

- Вскрытие?! И что, Оми-кун... папа... мама?!

- Теперь уже никто ничего не узнает. Теперь ты моя.

От такой наглости Ока немного пришла в себя. Подтянула простыню к подбородку, привычно задрала нос:

- Да как ты смеешь? Я закричу, и тебя скрутят!

- Кричи. Никто не услышит, кроме покойников, - резким движением одноглазый схватил её на руки.

- Думаешь, мой отец так оставит... - девушка пыталась вывернуться, - пропажу тела... любимой дочери? Ммм... - это его ладонь зажала ей рот.

- Пусть кто захочет делает что захочет. Нас не найдут, - отрубил Фарфарелло.

* * *

Сознание милосердно покинуло Оку, и снова в себя она пришла уже в каком-то лесу, в пещере под корнями громадного дерева. Места здесь было немного, но хотя бы тепло. Только всё казалось, что земля того и гляди осыплется и погребёт под собой их обоих.

Девушка поёжилась и фыркнула. Одноглазый псих ухитрился обмотать её простынёй так, что рана была туго перевязана, а остальное тело едва прикрыто. Сидеть на земле приходилось на пятках, зажимая ногами жалкие края ткани. И да, Ока была привязана. За запястье к корню, уже не обрывком простыни, а какой-то верёвкой покрепче.

- Зачем тебе я? - девушка из последних сил бросила на этого сумасшедшего гордый взгляд.

- Ты мне нравишься. Постольку, поскольку ты смазливая девчонка. Так-то, учитывая, какая ты противная, само твоё существование оскорбляет Бога. Это была одна из причин не дать тебе умереть.

- Много ты сделал для того, чтобы я не умерла!

- У меня дрогнула рука. С пользой для тебя. Хотя бы знай, что твой мальчишка остался жив. В тебя я попал, потому что не хотел, чтобы ты ему досталась. Но в итоге ты теперь моя, и я с тобой сделаю всё, что захочу.

- Либо давай быстро и потом сразу вонзай нож в сердце, либо, если хочешь добиться чего-то путного, то хотя бы покорми и дай ополоснуться.

- Еда будет. И к речке провожу, только проверю сначала, не ищут ли нас.

Фарфарелло насторожился, покрутил носом, будто хищный зверь, и исчез в темноте.

* * *

Вернулся он довольно быстро, шмякнул на землю перед Окой полную коробку всякой снеди. Там было всё вперемешку - сладкое с солёным и соус поверх.

Девушка наморщила нос, поджала губы... и начала есть. Прямо руками, облизывая пальцы и даже радуясь тому, что вкусно и прикольно. Наверное, просто проголодалась...

- Ты не у моей ли мамы в ресторане это стащил? Смотри, не вздумай её напугать, ей без тебя тошно!

- Где стащил - там уже нету. Даже коллеги не знают, где я бываю во время своих загулов - а значит, никому и не скажут. Твой папаша мне уже всыпал - но мне-то как-то... параллельно.

- Ой, какие мы слова знаем. Сказал бы "фиолетово" - я бы ничуть не удивилась...

- Фиолетово - это у тебя на башке, девчонка. А в башке полторы мысли и много хулиганства.

- И кровожадности. Не меньше, чем у тебя.

- Не нарывалась бы ты... Пойдём лучше к воде, пока я ещё мирный. Только выше повязок в воду не заходи.

...Речка оказалась холоднющей, так что Ока вылетела из воды как пробка. Взвизгнула - и почему-то рассмеялась. От нервов, наверное. Тут же спохватилась и крикнула:

- Не смотри, извращенец!

- Почему это я извращенец? - подозрительно мирно осведомился Фарфарелло. - Ты не парень и не монстр - если только морально. И ничего нового я всё равно не увижу.

Ока снова фыркнула, потянула как можно ниже мокрые обрывки простыни... потом умылась ледяной водой и подумала вслух:

- Я что-то никак не пойму: ты в самом деле псих или притворяешься?

- А кто меня знает, - задумчиво ответил одноглазый.

- Я выясню, - припечатала девушка. Почему-то ей в голову не пришло даже попытаться удрать. То ли сил не было, с незажившей-то раной... то ли стало воистину интересно.

* * *

В городе шумели бои, творились беспорядки, всё горело огнём... Здесь, в глухом лесу, ничего даже не было слышно. Фарфарелло пропадал часто, но ненадолго, о творящемся во внешнем мире никогда ничего не рассказывал и, кажется, отдыхал душой подле строптивой девчонки. Ока говорила ему гадости, принимала его своеобразную заботу и примеривалась, как удрать. Пока не получалось.

В один прекрасный день псих сообщил своей пленнице:

- Можешь успокоиться: твоего папашу убили дружки твоего Оми.

Ока задохнулась и помертвела. А потом выпалила:

- А вы куда смотрели? Телохранители, тоже мне!

- Когда придёт хаос, кому будут нужны Такатори? - загадочно изрёк одноглазый. - Всё было до поры до времени.

- Козёл! - бросила девушка. Стиснула зубы и не заплакала.

...В эту ночь ей наконец удалось отвязаться. Психа рядом, к счастью, не было - спал он чутко, как хищный зверь.

Ока пошла куда глаза глядят, надеясь, что если идти всё время по прямой - где-нибудь да будет шоссе или хоть какая-то дорога.

Примерно через час стало ясно, что этому лесу нет конца-края. Чем дальше - тем становилось глуше и страшнее. И до самого рассвета Ока кругами носилась по чаще, кричала, пока не сорвала голос, и плакала от злости.

А уже утром вдруг обнаружила себя прямо перед пещерой. Фарфарелло был там - стоял, облокотившись на то самое дерево, и прислушивался к лесным шорохам.

Ока бросилась вперёд и повисла у одноглазого на шее.

- Уже соскучилась? - усмехнулся тот. - Не наколись, у меня ошейник с шипами! - небрежно приобнял девушку и потискал пониже спины.

- Я всё равно убегу! - прошипела Ока, но освободиться не пыталась, пока Фарфарелло сам её не отпустил, снова усмехнувшись:

- Убегай, даже привязывать больше не буду.

* * *

Так и не убежала ведь. Почему - сама не знала. Валялась вместо этого на траве и спрашивала психа:

- А за что ты ненавидишь Бога?

- А за что мне его любить? - вполне мирно отзывался тот. - Он отнял у меня всё, он попустительствует тому, чтобы люди убивали друг друга. Вон, даже резать себя мне не запрещает.

- А как он тебе запретит? Самому должно быть больно и противно...

- Я же не чувствую боли. Уже, по-моему, говорил. В этом-то и есть попустительство.

- Ну не знаю. Я как-то пару раз попробовала - это было ужасно. Хотя у меня тоже болевой порог повышенный...

- Вот уж не ожидал от такой балованной девчонки. Хотя... кто знает. Шрамы-то остались?

- Еле видимые, - Ока показала не запястье, как ожидал Фарфарелло, а ладонь. С двумя нитевидными полосками.

- Не смотрится, - хмыкнул псих. - Не старалась.

- Ну я ж не ты... Это было то ли назло, то ли на счастье, не помню уже... - она говорила - и сама не замечала, как трогает шипы на его ошейнике.

- А сейчас зачем? - он-то замечал...

- Не дождёшься, крови не будет. Мне просто нравится дотрагиваться до острого.

- Могу дать поиграться чем-нибудь из своего оружия, - одноглазый всё ещё смотрел на её другую руку - и осторожно касался пальцами шрамов на ладони.

- А не боишься, что убью? - Ока впервые без страха смотрела ему в лицо. Раньше только амуницию разглядывала - а сейчас вдруг поняла, что этот псих даже красивый. По-своему, конечно, но притягательный. Несмотря на чёрную повязку и шрамы...

- Не боюсь. Кажется, мы из одной психушки.

* * *

А потом пришёл ужасный день, когда Ока опять испугалась Фарфарелло. Он пропадал пару дней, вернулся совершенно не в себе, ничего не принёс, уселся наземь, привалившись к дереву, и от одноглазого долго не удавалось добиться ничего, кроме: "Теперь уже и Бога ненавидеть нельзя!"

- Ты можешь нормально объяснить, что случилось? - девушка подскочила к нему, ткнула локтем в бок, затормошила...

- Я сам убил своих родных, Ока-тян.

- Это когда это тебя угораздило?

- Когда был маленьким и вдруг узнал, что моя настоящая мать - монахиня, которая меня бросила.

- Нормально. А при чём тут твоя приёмная семья-то?

- Да я сам не помню, что на меня нашло. Помню - стою с ножом в руке... а они лежат...

- С чего ты взял-то, что это ты?

- Я и думал, что это не я. Что это Бог попустил и неизвестные разбойники сотворили. А тут мне рассказали, как было дело.

- Так. Быстро успокоился и не верь первому встречному.

- Родной матери.

- Тем более. Мой отец мною не разбрасывался, хоть и заделал меня на стороне, а она тобой разбрасывалась. После этого она ещё чего-то хочет.

- Она хочет... хотела, чтобы я больше не творил зло.

- А ты и не твори. Нафига себя-то ненавидеть? Себя надо любить. Очень-очень.

- Ещё скажи - творить всё, что захочется.

- Ну примерно. Если любишь себя - как-то наплевать, что нечего есть, не во что одеться и некуда идти.

- Ты что, только так и выживаешь?

- Ага. Хотя мне проще - меня все любили. А тебя, кажется, никто.

- Мне тоже наплевать.

- Да не наплевать тебе. Хочешь, скажу, почему до сих пор не убежала?

- Потому что не смогла найти дорогу.

- Потому что ты ужасно прикольный. Ты мне сумел показать, насколько я в самом деле сильная. Меня и надо было... немножко выпороть. А вот тебя - скорее приласкать.

- Да ладно!

- Как будто ты не этого добивался, когда меня воровал.

- Тогда - да. Сейчас - уже не знаю.

- Сейчас как раз тебе нужнее.

- И неужели не боишься?

- Ну в меня ведь ты ножик не воткнёшь? А так - чего мне бояться, у меня высокий болевой порог! - с этими словами Ока решительно уселась к психу на колени...

* * *

Ещё через пару недель Фарфарелло явился в лес нагруженный и объявил:

- Ока-тян, надо отсюда перебираться. Я тебе раздобыл одежду - плевать, что велика, тем лучше скроет фигуру. Краску для волос, чтобы тебя не узнали. И даже документы выправил. На меня долго показывали пальцами, но я пригрозил, что зажгу все церкви и устрою шухер на весь город. А это никому не надо - нам сейчас надлежит затаиться. Я тебя выведу в аэропорт, улетишь куда я скажу и жди, пока я проявлюсь. Если вскоре не проявлюсь - значит, погиб.

* * *

Прошла осень, зима... Мамору Такатори, который из последних сил пытался остаться прежним Оми Цукиёно, спешил в аэропорт не по делам, а в кои веки для души. На встречу с девушкой, с которой когда-то познакомился в призрачном мире котов и потом сумел связаться по Интернету в настоящей жизни. Девушку звали Надя Городецкая, она жила в Москве - правда, какой-то другой, отражённой, но досягаемой. Была симпатична, умна, необычна и могла перевернуть с ног на голову все представления о мире. Ибо Надя обладала магией и при этом не была Тварью Тьмы.

Сейчас, наконец, Оми должен был впервые увидеть своими глазами. И, наверное, наконец поверить, что можно быть счастливым, что можно наконец отпустить в прошлое призрак Оки Сакаки.

В аэропорту, во встречном потоке пассажиров, Оми зацепил взглядом девушку, здорово похожую на Оку. Только волосы ярко-красные и глаза сильно подведены. Да и не могла это быть она - Ока умерла у него на руках, он принял её последний вздох и слова любви, тело забрали у мальчика с трудом, а потом он был на похоронах... И слухи о том, что урна с прахом на самом деле пуста, быстро были сметены последующими событиями - Такатори, общий отец Оми и Оки, унёс все тайны в могилу.

Кажется, странная мимолётная встреча стала для Оми-Мамору окончательным прощанием с прошлым.

...Девушка, которую теперь звали Наоко Садаки, даже не улыбнулась, когда встретилась глазами с Оми. А что он ей - даже если уже не такой молоденький и не такой наивный? Всё равно ведь они в непозволительно близком родстве, и хорошо, что успели перебороть свои детские чувства друг к другу, и счастье, что не надо начинать всё по новой.

Ока даже отказалась со временем от мысли сообщить матери, что она жива. Хотя сначала готова была всё за это отдать и даже прибить Фарфарелло, если он не разрешит. А потом Ока-Наоко решила: а пусть его, всё равно все её похоронили, официально она перестала существовать, и проще будет начать совсем новую жизнь.

Благо есть с кем, и она сейчас спешит навстречу человеку, который и дальше будет её прятать и, может быть, привязывать. Скучно точно не будет.

А матери можно просто время от времени посылать деньги. От неизвестного доброжелателя, в память хорошей девочки Оки Сакаки.

Задумано: октябрь 2007

Записано: июнь 2008