Оутерицкий Алексей : другие произведения.

Любовь типа морковь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
   ISBN 978-9934-8190-0-1
  
   Алексей Оутерицкий
  
  
   Любовь типа морковь
   Сборник рассказов
  
  
  
  

Мы едем к морю

  
   Мы едем к морю. Мы мчимся по Пятой авеню. Я, Дэн, Ширик, Базель и Толстый Кварк мчимся на белом лимузине. Нас пятеро, но вообще-то нас четверо, потому что я за рулем, а это не считается. Поэтому нас четверо, хотя на самом деле нас пятеро. Но это все херня, потому что мы мчимся к морю на лимузине и этого достаточно - к чему забивать себе голову подсчетами; пусть это делает училка по математике! Вообще-то, это не лимузин, а кадиллак-кабриолет, и он совсем не белый, но нам нравится думать, что мы едем на белом лимузине и нравится мчаться на этом лимузине к морю. Это здорово, клянусь!
   Мы никогда не видели моря, поэтому и мчимся по Пятой авеню. Мы хотим увидеть море, а только Пятая авеню ведет прямо к нему. Еще мы хотим отыметь свою училку по математике - она старая стерва, она старше нас на тридцать лет, и она учила нас математике, дура. Нам не нужна математика, поэтому мы хотим отыметь ту училку. Нам по тридцать лет, значит, училке шестьдесят. Мы считаем, что это забавно - в тридцатник отыметь шестидесятилетнюю училку математики, у которой кружевное белье и чулки на подвязках. Вообще-то, нам по пятнадцать лет, а у училки, возможно, нет никакого кружевного белья и чулок на подвязках, но нам приятно думать, что нам по тридцатнику и что чулки эти есть. Только вот училке и вправду шестьдесят, хотя на самом деле никакая она не училка, она только замещала настоящую, у которой затянулись месячные. Ничего, мы отличные парни и мы можем отыметь кого угодно, даже ненастоящую училку математики без месячных и кружевного белья, клянусь!
   Мы останавливаемся возле бензоколонки, потому что нам надо заправиться. Рядом с нашим лимузином появляется старый негр в бейсбольной кепке, повернутой козырьком назад. Это уродский негр и уродская кепка, мы сразу это поняли. Все отличные парни ловят такие вещи на лету, а мы отличные парни, честное слово! Он и пахнет, как должен пахнуть старый негр, и выглядит так же, хотя на самом деле он совсем даже неплохо пахнет, просто он побрызгался какой-то пахучей парфюмерной гадостью из дешевых, вот от него и разит. Мы спрашиваем негра, как проехать к морю и просим его заправить наш лимузин. Негр пучит на нас свои бесстыжие глаза, у него хитрая рожа прохиндея. Он говорит, что здесь нет никакого моря, что Пятая авеню ведет в тупик, что там кирпичная стена и об этом знают все в округе, а у нас никакой не лимузин и даже не кабриолет, а обычный "Кадиллак", у которого сорвана крыша. Нет, это все-таки уродский негр, он все врет и пахнет очень паршиво, мы не зря сразу подумали, что он старый уродский негр! Мы выхватываем пистолеты сорок пятого калибра и стреляем в эту глупую рожу, которая смеет так нагло врать. Это здорово - дружно стрелять впятером! Клянусь, это здорово! Правда, на самом деле стреляли мы вчетвером, потому что Толстый Кварк палил не из сорок пятого калибра, а из тридцать восьмого, а из тридцать восьмого не считается. Лживый негр падает, а мы едем дальше. У нас прекрасное настроение, ведь мы только что пристрелили старого уродского негра в уродской бейсболке с уродским козырьком, который пах чем-то уродским и врал отличным парням. На самом деле у нас нет пистолетов, в этом долбаном штате их не продают даже таким отличным ребятам, как мы, если им только по пятнадцать лет, даже если на самом деле им по тридцать, а пятнадцать - только по паспорту. Все равно мы рады, что замочили старого уродского негра. Возможно, правда, что то был и не старый негр в бейсболке, а молодой белый парень в широкополой шляпе, но нам нравится думать, что мы пристрелили старого негра в бейсболке. Клянусь, нам нравится так думать и мчаться к морю!
   С нами поравнялась машина с молодыми девчонками. Они машут нам руками, трясут здоровенными обвислыми грудями, предлагают сделать с ними то, что мы хотели сделать с училкой математики, которая на самом деле вовсе не училка, а только ее замещала. Мы кричим, чтобы они притормозили, но они не сбавляют скорости, они только еще больше дразнятся! Это шикарные девчонки, ведь у них огромные дряблые задницы и они ровесницы нашей училки! Мы не сердимся на таких шикарных девчонок, за то, что они только дразнятся, потому что Дэн, Ширик, Базель и Толстый Кварк тут же начинают дружно дрочить на этих девчонок вчетвером. Моим дружкам здорово нравится дрочить на этих молодых девчонок, потому что те шикарные и дразнятся, а мы едем к морю. Вообще-то, они, конечно, не дрочат, просто так выглядит, будто они делают это, а на самом деле они просто трут свои набухшие письки, плотно обхватив их кулаками, и при этом им нравится думать, что они дрочат. Та занудливая училка математики с подвязками тоже думала, будто мы дрочим на ее уроках, а все совсем не так - зачем нам это нужно, в тридцать лет заниматься такой ерундой! Хотя дрочить приятно и в шестьдесят, наверное... Так что, на самом деле мы просто трем писи. Мы трем их впятером, каждый свою, но я за рулем, а это не считается. Вскоре у лимузина изнутри заляпана вся крыша, честное слово! На самом деле у кабриолета нет никакой крыши, но нам нравится думать, что она есть и что мы заляпали ее втроем. Втроем - потому что я за рулем, а Ширик брызнул на лобовое стекло - а на лобовое не считается. Девчонкам тоже нравится, что мы дрочили на них и заляпали всю крышу, клянусь! Ну, то есть, они только так думают, что мы дрочили... Они визжат, машут нам руками, прибавляют скорости, и вскоре скрываются из виду. Мы не догоняем, хотя нам хочется отыметь их еще хотя бы по разику. Нам нужно держать крейсерскую скорость, потому что только на ней полагается подъезжать к морю, а еще у нас может не хватить бензина. Ведь тот старый негр так и не успел нам его залить, он сразу принялся заливать про море и про Пятое авеню, урод... К тому же, любая другая скорость не считается, а жаль. Клянусь, нам очень жаль...
   Мы едем к морю. Мы мчимся по Пятой авеню. Нам приятно мчаться к морю, которого мы никогда не видели!
   Мы доезжаем до тупика, останавливаемся и смотрим на кирпичную стену. Мы вспоминаем старого уродского негра и понимаем, что совсем не зря его пришили. Он отвратительно пах какой-то гадостью и врал нам про Пятую авеню, он врал нам про тупик и что здесь нет никакого моря.
   Мы вылезаем из лимузина и смотрим на кирпичную стену.
   Мы видим море.
   Оно красивое, это море. Оно красивое, клянусь...
  
  

Белочка "perpetuum", обыкновенная

  
   Он проснулся, как это было в последнее время все чаще, в привычном холодном поту. И резким рывком сел на кровати, подобно тому, как вскакивают в американских боевиках вляпавшиеся в неприятную историю крутые ребята, то есть когда режиссеру требуется показать, что герои его фильма гонимы, в опале, и не могут спокойно спать по причине запредельной расшатанности нервов. Перед глазами еще мельтешили резко выделяющиеся во тьме цветовые пятна замысловатых конфигураций, совсем как в калейдоскопе из детства - картонной трубочке с зеркалами и осколками пивных бутылок внутри; такие некогда продавались преступными советскими бизнес-организациями в качестве детских игрушек. Пятна, в отличие от тех, вызывающих восторг, волшебных, из детства, были неприятными, гнусными, и вызывали даже не страх - безотчетный неконтролируемый ужас. Они не были четкими, калейдоскоповскими - скорее напоминали электроны из школьных схем, крутящиеся вокруг каких-то омерзительных ядер, подобно сперматозоидам, взявшим в осаду яйцеклетку.
   Откинув одеяло, он с усилием сел, спустил с дивана ноги и, коснувшись подошвами пола, вздрогнул от накатившего приступа паники - прикосновение тоже показалось ему омерзительным, хотя и было несколько иного оттенка, чем омерзение от осознания существования пятен. Оно было телесным, физическим, а пятна воздействовали на мозг, энергетику, каким-то особым - волновым? - способом разрушая его волю, разум, вообще всю саму его сущность.
   Неуловимой тенью бродила по просторам его разума смутная догадка, что причины всех его мук кроются в американской системе употребления алкоголя, на которую он, к своему несчастью, вынужден был перейти под давлением деловых партнеров и дурацких советов жены. Алкоголь по этой системе, если уж не согласен обходиться без него совсем, надлежало принимать с шести - или около того - вечера; пить, сколько влезет, затем некоторое время следовало отвести сну, а проснувшись, до шести - или около того - вечера не глотать ничего крепче, чем огромные шипучие таблетки, вызывающие дурноту и тягостное чувство в желудке. За это время, согласно выкладкам американских деляг от медицины, организм более-менее очищается от токсинов и готов к принятию очередной дозы.
   Система была мерзкой и вызывала чувство омерзения не только своей омерзительностью в плане физическом; гораздо большее омерзение приносила она морально - самим фактом, что ты этой идиотской системе зачем-то подчиняешься, вместо того, чтобы просто жрать алкоголь, заливать таковой в свою глотку, пока его принимает физическое тело при поддержке бестелесной души.
   - Ты ночью кричал. Что, опять эти твои пятна?
   Голос жены прозвучал вроде бы сочувственно, но похмельная подозрительность и та самая расшатанность нервов диктовали совсем иное толкование обычных на первый взгляд слов и жестов: подобно рентгену, она как бы обнажала очевидное в совсем не очевидном - скрытом от невнимательных глаз - свете, вскрывала второе, потаенное дно. Поэтому вопрос жены он оценил как издевательский - вопрос с подвохом, вопрос, должный послужить катализатором для усиления его мучений по меньшей мере вдвое.
   Ничего не ответив, он сел за стол и хмурым взглядом окинул приготовленные яства. Стол тоже был американским, типа тостов с джемом и прочей диетической пакостью, и один только вид его вызывал в похмельном желудке болезненные спазмы, сопровождающиеся рвотными позывами.
   - Есть что, опять не будешь?
   Возможно, и этот вопрос был без подвоха, без того второго дна, но сейчас этого было не разобрать. Может, к обеду, когда накатит первая - робкая - волна некоторого облегчения, или - уже совершенно точно - после шести вечера и второй, к примеру, стограммовки, он, обдумав все тщательно, придет к определенному выводу.
   - Слушай, я нашла хорошего врача...
   Это прозвучало будто бы нейтрально, даже, скорее, мягко, что не могло не вызвать озлобления.
   - Ты хочешь сказать, будто я алкоголик?
   Жалко, что сейчас нельзя было заорать, затопать ногами, забрызгать слюной или сделать еще что-то климактерическое, в этой ситуации надлежащее и достойное настоящего мужчины - просто из-за невозможности сделать это физически, потому что при малейшем сбое дыхания опять последуют рвотные позывы. Вопрос следовало решать кардинально, иначе американская система просто сведет его в могилу. И он уже решил, как будет его решать.
   Свернув завтрак, он позвонил в свою контору и сообщил бизнес-партнерам, что намерен взять небольшой тайм-аут. Как он и предвидел, его заявление не вызвало не то что возражений - вообще особых эмоций. Никаких экстренных дел, которые могли бы послужить препятствием для осуществления его скромного желания, в конторе в данный момент не было. Единственное, что слегка омрачило радость предстоящего - дружеское пожелание не слишком увлекаться отдыхом, чтобы вернуться в строй бодрым и полным творческих идей.
   - Они тоже намекают, что я алкоголик! - с негодованием сказал он, вежливо распрощавшись с партнерами. И брякнул трубкой о стол так, что в ней что-то явственно хрустнуло. - Да, вы все принимаете меня за алкоголика! - с вызовом добавил он уже не вообще, а конкретному адресату.
   - Никто не говорит, что ты алкоголик, - возразил получивший послание адресат опять мягко, что опять не могло не вызвать раздражения. - Но тебе действительно надо отдохнуть. По-настоящему отдохнуть.
   - Этим я и собираюсь заняться, - с трудом сдерживая негодование, согласился он. - Потому что я принял решение бросить пить! - И в подтверждение своих слов немедленно проследовал к бару, где с целью снятия стресса, предсказуемо и скоротечно развившегося от циничного заявления жены, так же немедленно плеснул в бокал виски и еще более немедленно его осушил. - Именно этим! - чувствуя, как его отпускает, громко повторил он и плеснул себе еще. Примерно столько же, пальца на два. А заметив укоризненный взгляд жены, быстро наплескал и третий, вдогон, опять пальца на три, нарочно, хотя уже мог позволить себе сделать небольшую передышку - состояние улучшалось буквально с каждой секундой, потому что он, наконец, нашел в себе мужества с вернуть с порочной американской дорожки...
   Примерно через неделю он решился на небольшую вылазку из дома. Жены он, слава богу, почти не видел, потому что в знак протеста против неизвестно чего она почти не покидала своего второго этажа, и это его вполне устраивало, потому что видеть он ее не хотел вообще, а еще больше не хотел конкретно натыкаться на ее укоряющие взоры или - не дай бог - слушать идиотские протесты против чего-то. Желание размяться возникло внезапно, в какой-то из дней прогнозируемо успешного лечения, когда обычная утренняя слабость была, как всегда, успешно преодолена всего какими-то двумя сотнями граммов рома. Лечение после затянувшейся американской болезни действительно проходило настолько успешно, что оставалось только удивляться, почему он не решился оздоровить свой организм раньше. Вообще, следовало бы еще хорошенько напрячься и припомнить, кто его на эту американскую систему подсадил, какой - возможно, подкупленный кем-то - негодяй так ловко промыл ему мозги...
   Он принялся одеваться, а внимательный, не без сочувствия, взгляд спустившейся со своего этажа жены лишь укрепил его желание проветриться. Она, видите ли, переживает! Нет, вы только вдумайтесь в это! Словно он какой-то алкоголик. Словно не он своим потом заработал всю эту хрень в виде двухуровневой квартиры в престижном доме, двух дорогих автомашин и прочих радостей комфортной жизни.
   - Я ненадолго! - все же зачем-то выкрикнул он и хлопнул дверью, злясь на себя за малодушие: словно он обязан перед кем-то отчитываться или - упаси боже - спрашивать разрешение.
   Ноги, конечно, слушались плоховато, но в целом прогулка проходила нормально и даже принесла некоторое удовольствие, если не брать в расчет периодически возникавшие головокружения, приступы тошноты и прочие несущественные мелочи. Наверняка во всем виноват был свежий воздух, поэтому следовало вернуться и продолжить отпуск дома. Еще, возможно, он совершил ошибку, не взяв в дорогу плоскую двухсотграммовую бутылочку виски, производимую как раз для таких целей - согревать своим присутствием карманы деловых людей, подбодрять их морально в трудные жизненные моменты.
   Едва он поднялся со скамейки парка, где решил сделать передышку перед последним переходом домой, как в дальнем конце дорожки возникли два темных силуэта. Как-то сразу он понял, что силуэты эти появились неспроста и пришли именно по его душу, хотя их разделяло метров сто. Слишком уж чужеродными были эти двое с деловой походкой в плотных черных костюмах сейчас и здесь - жарким летом в парке, среди беззаботно прогуливающихся молодых мам, почти полное отсутствие одежды на которых компенсировалось детскими колясками.
   На секунду он замер в нерешительности, размышляя, не двинуться ли ему быстрым шагом в противоположном направлении, но в итоге счел эту мысль неперспективной. Вряд ли в случае чего он сможет побежать сейчас, в своем нынешнем состоянии, учитывая слабость не получавших около часа привычную дозу алкоголя ног - так чего тогда попусту суетиться, ставить себя в глупое положение.
   Приняв мужественное решение вести себя спокойно, без паники, он испытал какое-то облегчение, сравнимое, наверное, с облегчением окончательно выбравших героическую смерть храбрецов, и застыл возле скамейки, дожидаясь приближения незнакомцев. Единственное, что при всей этой своей внезапно обнаружившейся храбрости он все же так и не смог заставить себя сделать - это смотреть на приближающихся быстрым шагом мужчин.
   - Степанков Виктор Иванович?
   Отзвуки четких шагов замерли - кто бы сомневался - рядом, и только тогда он решился повернуться. Близнецы по костюмам, они оказались близнецами и внешне - натуральными, в полном смысле этого слова. Не просто похожими, а являющимися абсолютно идентичными друг другу людьми.
   - Да, - хрипло сказал - или, скорее, каркнул - он. - Чем обязан, господа?
   Им было где-то между тридцатью и сорока, совсем как ему, и, судя по костюмам, они были примерно такого же достатка, потому что дома, в шкафу, у него висел аналогичный, и стоил он около штуки баксов. Ну, если только костюмы эти не выдавались им бесплатно, в какой-то могущественной небедной организации. А что они принадлежали какой-то организации, в этом почти не было сомнений. Только вот какой? Явно не налоговики, да и нечего ему было бояться налоговиков, дела они с компаньонами вели чисто, не поймаешь. Больше всего эти двое напоминали персонажей из фильма "Люди в черном". Ему вдруг показалось, что их карманы оттопыриваются, они явно набиты специфическими штуковинами из того фильма, которые стреляют, лишают памяти или совершают еще какие-нибудь неуместные в приличном обществе штуки. Ага, точно. Вон, у обоих отчетливо оттопыриваются левые карманы пиджаков - что там еще, если не оружие.
   - Может, присядем? - предложил старший.
   Почему он решил, что этот является старшим, Виктор Иванович и сам не смог бы сказать. Просто подумалось, и все. Стараясь выглядеть безразличным, он пожал плечами и брякнулся обратно на скамейку, чувствуя, как между лопатками заструился горячий пот. Интересно, каково же этим, в этих их костюмах, если его прошибает пот даже в легкой летней рубашке с короткими рукавами. Впрочем, в отличие от него, они ведь не боятся.
   - С кем имею? - стараясь выглядеть и говорить спокойно, спросил он.
   - Люди в черном, - бросив на него быстрый пронизывающий взгляд, ответил старший. - Вы же сами нас так охарактеризовали, не правда ли. Тогда зачем спрашиваете? - И двое тоже опустились на скамейку.
   Он с запозданием решился на короткий хриплый смешок, показывая, что оценил шутку должным образом, и умолк, ожидая настоящего представления. Когда прошло секунд десять, а никто из этих двоих так и не соизволил что-либо сказать или извлечь из кармана удостоверение, он решился посмотреть на старшего, который оказался ближе. Запаха от этих двоих не исходило. Не запаха пота или чего-то в этом роде - вообще никакого. Словно они не только не пользовались туалетной водой или дезодорантами, но и не пахли как физические личности.
   - Итак, приступим? - словно интересуясь его мнением, словно оно что-то для них значило, спросил старший. Он выдержал секундную паузу и, не дождавшись возражений, потому что Виктор Иванович как раз пытался собраться с мыслями, неожиданно спросил: - Вам часто снятся подобные сны?
   - Какие еще... - растерянно промямлил он, решив, что ослышался. В следующий момент он слегка отклонился корпусом, извлек из кармана штанов платок и промокнул лоб. И поймал себя на том, что проделал все это движениями нарочито плавными, пусть даже при этом сильно тряслись руки. Плавность же возникла опять-таки из-за страха перед этими двумя - как бы он не подумали, что он собрался выхватить оружие, и не решили сыграть на опережение.
   - Цветные пятна, - пояснил старший. - Такие, как в детском калейдоскопе.
   - Опишите нам их, - внезапно подал голос второй, и голос его оказался полностью идентичным голосу брата-близнеца. - И, пожалуйста, сделайте это как можно более подробно.
   - Послушайте! - взвился он, решив теперь, что сходит с ума. - Уж не знаю, что за методы психологического давления придумали в вашей службе и почему вы решили применить их по отношению ко мне, но все эти ваши бредовые вопросы, они... Кстати, вы так и не представились по-настоящему.
   - Люди в черном, - спокойно повторил старший. Затем он полез рукой в пиджак, в район выпуклости, и когда Виктор Иванович уже окончательно решил, что сейчас ему в бок упрется что-то наподобие пистолетного глушителя, рука незнакомца неожиданно вынырнула из пиджака с полулитровой бутылкой водки "Столичная". - Будете?
   Не дожидаясь ответа, он быстро свинтил с бутылки колпачок, и тут же ловко плеснул по услужливо протянутым братом пластиковым стаканам, один из которых он немедленно всучил ошалевшему Виктору Ивановичу.
   - Ну, за встречу!
   - Так как, говорите, выглядели виденные вами пятна? - повторил второй, в то время как выпивший предложенное Виктор Иванович, резко выдохнув, сидел, зажав рот ладонью.
   - И не вздумайте отпираться, мы все знаем, - сказал старший. - Итак...
   - Они такие расплывчатые... - опять промямлил Виктор Иванович, пытаясь сосредоточиться и освежить в памяти те светящиеся разноцветные круги, - они похожи на электроны, вот!
   Двое быстро переглянулись.
   - Крутились? - напряженно спросил старший.
   - Да.
   - Вокруг одного, самого большого и яркого пятна? - спросил второй.
   - Да. Но откуда вы вообще знаете про то, что я видел пятна?
   - Мы проверяем мозговые импульсы каждого, кто выпил более пятисот граммов водки, - пояснил старший. - Поэтому вы находились под нашим контролем ежедневно, в течение двух последних лет. Если я вправе давать вам советы, то замечу, что не стоило бы вам так доверяться американской системе. Она губительна для организма, это давно и научно доказано.
   - А что значат эти пятна? - осторожно спросил Виктор Иванович, начиная испытывать к этим людям доверие. Одновременно он уже в который раз убедился, что находится на верном пути. Ведь он только что получил дополнительную аргументированную поддержку в своей борьбе против американской системы. Да еще от кого - столь авторитетных специалистов неизвестной организации! - И вообще, что все это значит. Ну, все эти ваши вопросы, и...
   - Это значит, что вы разгадали тайну строения вселенной, и в целях безопасности должны быть незамедлительно подвергнуты стиранию.
   Рука старшего опять нырнула в пиджак, и на сей раз вернулась уже с пистолетом, на ствол которого был навинчен огромный черный глушитель.
   - Ничего личного, - доверительно сообщил второй. - Извините, у нас инструкция.
   Невесть откуда в его теле появилась такая сила, которой, наверное, не было даже тогда, когда он, будучи студентом, сдавал всевозможные спортивные нормативы. Эта сила, вкупе с выпитым стаканом, и позволила ему сделать кувырок назад с места, прямо так, не вставая со скамейки. Он упал за ее спинку и, не вставая и не оглядываясь, всего за несколько секунд проскакал по траве на четвереньках около десятка метров, до ближайших кустов.
   - Стоять! - ударило ему в спину запоздало, и так же запоздало что-то звучно шмякнулось в ствол оказавшегося рядом дерева, отколов от него огромную щепу. - Стой, парень, иначе хуже будет!
   Не оборачиваясь, он петлял по парку под истеричные вопли рассыпающихся в стороны мамаш и угрожающий топот сзади. Вот он пробежал детскую площадку с качелями и прочим бесполезным дерьмом, миновал огромную клумбу с не менее бесполезным дерьмом цветочным, и вскоре оказался за оградой парка. И только пробежав пару кварталов, обнаружив, что топот людей в черном уже не преследует его, наконец поверил, что страшное миновало. Забежав на задний двор какого-то магазина, он согнулся, упершись руками в стену возле пирамиды пустой тары, и некоторое время тяжело, с присвистом легких дышал, пока не успокоилось сердце и из желудка не поперла привычная пенная блевотина.
   Через некоторое время он шел по залитому солнцем тротуару, постоянно оглядываясь и шарахаясь от почему-то редких на этой улице прохожих. Ушел! Он все-таки ушел. Нет, но какие гады! А еще в приличных костюмах... Внезапный рев сирены едва не над самым ухом остановил на время его учащенно бьющееся сердце, вогнал в столбняк, пока он не сообразил, что это всего-навсего пожарная машина. И действительно, он вдруг почувствовал запах гари и обратил внимание, что впереди по курсу собралась кучка задравших головы зевак. Из окон чердака старинного пятиэтажного дома ленивой толстой змеей струился черный дым.
   - А ну, посторонись!
   Красная машина остановилась, с грохотом ударившись в фонарный столб, и из нее высыпал пожарный расчет. Точнее, высыпался, потому что группа облаченных в брезентовые робы людей была безнадежно пьяна, это было видно с первого взгляда. Один, соскочив с подножки, растянулся на асфальте и остался лежать неподвижно, второй побежал, пошатываясь, к чугунному уличному люку и замер над ним в растерянности, кажется, сообразив, что забыл необходимые для его вскрытия инструменты, третий, начав раскатывать брезентовый рукав, тоже упал; к тому же этот рукав все равно некуда было подсоединять по причине закрытого люка.
   Виктор Иванович даже забыл на время о преследователях, настолько диким показалось ему это зрелище. Из кабины тем временем неспешно вылез еще один пьяный человек. Он постоял, глядя на своих коллег, затем что-то им крикнул и махнул рукой.
   - Уезжаем, - доверительно сообщил он приблизившемуся Виктору Ивановичу и показал пальцем на тот самый дымок. - Разве это пожар? Хуйня это, а не пожар. Ложный вызов... - Виктор Иванович почувствовал сильный водочный запах. - Мы выезжаем только на пожары первой категории сложности, а это... - Он сплюнул и перевел взгляд на подчиненных. - А ну, давай, остолопы, назад! Быстро, быстро, я сказал, сворачиваемся!.. Хотите к нам, в машину? - Это опять адресовалось Виктору Ивановичу. - Посмотрите, как мы там обустроились.
   Поколебавшись, он кивнул и полез за пожарником в красную кабину. Мысль укрыться здесь от людей в черном показалась ему удачной. Тем более, он будет находиться под защитой пожарников, а они, как ни крути, люди почти что военные, пусть и пьяные.
   - В тесноте да не в обиде, верно, мужик? - свойски подмигнув ему, спросил один из пожарного расчета, тот, что забыл инструменты для вскрытия люка. И споро разлил по стаканам из бутылки "Столичной". - Ну, за что?
   - А давайте просто так, - предложил тот, что недавно валялся на асфальте. - Хорошо сидим, пожара нет, чего нам еще...
   Они действительно сидели хорошо. Кабина, конечно, была тесной, но не до такой степени, чтобы пятеро взрослых мужиков не могли приговорить в ней пару-тройку бутылок водки в относительном комфорте, что они добросовестно и делали, время от времени с любопытством поглядывая сквозь стекло на выползающий из чердачного окна дым. Тот валил все сильнее и становился все гуще.
   - Сейчас, сейчас... - бормотал, закусывая соленым огурцом, старший. Виктор Иванович уже знал, что это капитан пожарной службы, а зовут его Сергеев Петр Сергеевич. - Сейчас этот пожарчик достигнет второй категории сложности, - он быстро взглянул на очередную бутылку, что-то про себя прикинул, - тогда всем на старт, ребята. Пока размотаем шланги, пока допьем - вот и будет нам первая категория. Тогда и приступим... Петров, чего сидишь, наливай!
   - Итак... - через минуту неожиданно трезвым голосом начал неожиданно преобразившийся капитан Сергеев. Он выглядел совершенно трезвым, а взгляд стал жестким, угрожающим. Но самое неприятное, что смотрел он в этот момент в глаза Виктору Ивановичу. Тот замер со стаканом в руке, только сейчас осознав, что его разместили таким образом, что он со всех сторон оказался окруженным пожарниками - его попросту взяли в классическую "коробочку". - Итак, приступим. Как, говорите, выглядели пятна?
   - К-какие пятна? - пролепетал он.
   - Те, что вы видели во сне, - пояснили сзади. И этот голос звучал жестко, трезво. - Нас интересует их цветовая гамма.
   - Какие цвета преобладали? - вступил в разговор парень слева, со сломанным носом, похожий на классического боксера.
   - Я... - По спине Виктора Ивановича опять поползла успокоившаяся было струйка пота, та самая, еще из парка. - Я... я уже отвечал на этот вопрос.
   Пожарники переглянулись.
   - Кому, когда, где, при каких обстоятельствах?
   - Ну, этим, в черных костюмах.
   - Я так и знал! - зло выкрикнул капитан. - Эти суки опять нас опередили! - Он выхватил из-за пазухи огромный пистолет с глушителем и ткнул им в бок Виктора Ивановича, струйка на спине которого тут же превратилась в полновесный ручей. - Отвечать быстро, не задумываясь! Пятно по центру было самым большим, а остальные крутились вокруг, так?
   - Так, - пролепетал он, косясь на приближающуюся к их машине тетку в оранжевой робе и с метлой в руке.
   - Какого цвета было пятно по центру?
   - Г-голубого, кажется...
   - Отвечать точнее! - рявкнул капитан, и под напором пистолетного глушителя у Виктора Ивановича начало трещать ребро.
   - А они сидят! - внезапно заорал снаружи сварливый женский голос, и он догадался, что тетка подошла к кабине вплотную. - Тама во всю полыхает, а они тута как баре знатные сидят! Да еще вона осветительный столб на моем участке погнули!
   Дальше все получилось как-то само собой. Виктор Иванович быстро хватанул для храбрости стакан, который до сих пор держал в руке, и, пользуясь тем, что внимание капитана отвлеклось на тетку, с неизвестно откуда взявшимися силами в стремительном прыжке пробил головой автомобильное лобовое стекло.
   - Стоять, сука! - ударило ему в спину, затем что-то ударило по тетке, мимо которой он, мгновенно вскочивший на ноги, как раз сейчас пробегал, и ее очередной крик оборвался, не успев обрести силу. - Все равно не уйдешь, сволочь! - Но он уже забежал за угол...
   Попал... - стучало у него в голове. - Ну, попа-а-ал... И что теперь делать... Идти домой? Но где он вообще?
   Он опять стоял на каком-то заднем дворе чего-то, возле какой-то угольной кучи. Перед ним была обшарпанная кирпичная стена и обитая потертой жестью дверь.
   Дверь внезапно открылась и в проеме появился человек в белом халате, лица которого Виктор Иванович не разглядел. В руках он держал тазик. Выплеснув из тазика что-то мутное прямо во двор, он тут же скрылся, прикрыв за собой дверь. Поколебавшись, Виктор Иванович подошел к ней ближе. Дверь почему-то манила его - наверное, благодаря металлу, которым была обита. Она казалась надежной, такой, за которой не достанут ни пожарники, ни люди в черном. Отсидеться бы за ней, а то, если повезет, найти телефон и позвонить домой или в милицию, потому что мобильник он посеял во время какого-то из своих прыжков - он только сейчас это обнаружил. Потянув ручку на себя, и убедившись, что дверь не заперта, Виктор Иванович проскользнул в темный прохладный коридор и осторожно побрел на вырывающийся из-за угла свет, стараясь ступать бесшумно и не касаться покрытых выщербленных кафелем стен - ему почему-то казалось это важным.
   За углом в коридоре оказалась еще одна дверь, откуда и вырывался свет и еще - он только сейчас услышал - доносились веселые пьяные голоса. Хирургическая, что ли? - подумал он, с недоумением уставившись на людей с надетыми поверх белых халатов зелеными брезентовыми фартуками. Халаты и фартуки были забрызганы кровью, а головы людей украшали зеленые шапочки.
   - Да заходи, раз забрел, чего застыл! - крикнул, заметив его, массивный мужик в роговых очках. Выглядел мужик добродушным.
   Он постоял несколько секунд на пороге, настороженный, готовый в любой момент отпрыгнуть обратно во тьму коридора, но в итоге, поколебавшись, осторожно ступил внутрь.
   - Ты откуда здесь взялся, такой красивый?
   - Я... - Он вдруг обнаружил, что у рубашки исчезли ее и без того короткие рукава, а джинсы ниже колена превратились в лохмотья - кувыркания со скамейки и прорывы через стекло не добавили его и без того простой одежде лоска. - Я заблудился... - Он обвел взглядом сидящих за столом троих мужиков и тетку. Стол смахивал на хирургический, над ним нависали мертвые сейчас осветительные приборы, но пациентов на нем не было - одна только водка в количестве трех бутылок. Увидев этикетки "Столичная", Виктор Иванович почувствовал холодок в животе, но усилием воли отогнал нехорошие мысли. Нельзя подозревать всех, кто пьет такую водку, это просто смешно. Сами же люди напоминали хирургическую бригаду на отдыхе и своим внешним видом не вызывали отторжения, несмотря даже на свои окровавленные халаты и фартуки - у каждого, в конце концов, своя работа.
   - Хирурги мы, - словно прочитав его мысли, сообщил тот, дородный, в очках. - Вот, отдыхаем перед операцией. А если ты заблудился - не беда. Считай, уже нашелся. Правда, ребята? - Он посмотрел на своих, и те подтвердили его слова кивками и веселым смехом.
   - Не робей, подсаживайся, - сказала ему некрасивая тетка неожиданно приятным голосом. - Нас только на работе остерегаться нужно, сейчас же тебе бояться нечего, ничего мы тебе не отчекрыжим.
   Все опять весело рассмеялись и последние сомнения Виктора Ивановича рассеялись. Он бодро прошел по оказавшемуся очень чистым залу и присел на заботливо пододвинутую ему лопоухим мужиком табуретку.
   Очкастый тем временем ловко расплескал водку по стаканам и через секунду он опять сидел с емкостью в руке, отчего в его голову хлынули неприятные воспоминания, а в живот вернулся недавно изгнанный оттуда холодок.
   - А закуски нет? - спросил он после второй, хотя секунду назад ничего не собирался говорить. Наверное, просто от смущения и желания отвлечься от глупых мыслей.
   - Закуски? Да сколько угодно... - Очкастый, не вставая, запустил ногу куда-то под стол, пошарил ступней, и с жестяным скрежетом вытащил оттуда внушительных размеров тяжелый эмалированный таз зеленого цвета. - На вот тебе, закусывай... - И ногой толкнул этот таз к его табуретке.
   Виктор Иванович скосил глаза вниз, и его внезапно вывернуло наизнанку. Произошло это столь стремительно, что сидящие рядом не успели отшатнуться и их обдало струей остро пахнущей алкоголем блевотины - таз оказался наполненным отрезанными человеческими членами. Ступни, кисти, некоторые из которых отрезаны по колено или локоть, а с некоторых не сняты носки; уши, еще, кажется, печень, а сверху, как огромный бриллиант, украшал коллекцию аккуратно вырезанный глаз с налипшим на него веком.
   Все разом вскочили, и он опять оказался зажатым в "коробочку".
   - Игра закончена, - сухо сказал очкастый, выхватывая из-под фартука пистолет с навинченным на ствол глушителем. Нечего и говорить, что через секунду этот глушитель уже давил Виктору Ивановичу на ребра, а добродушие очкастого исчезло за ненадобностью, словно он, подобно змее, сбросил отслужившую свое кожу. - Отвечать быстро и по существу, иначе твои органы скоро украсят этот, - не отрывая от него глаз, он мимолетно кивнул вниз, - тазик.
   - В каком порядке вращались вокруг основного пятна остальные? - спросили сзади мелодичным женским голосом, и он понял, что говорила тетка.
   - Общая схема движения не показалась вам знакомой? - спросил лопоухий. - Может, вы видели что-то подобное в школьных учебниках, еще где-нибудь?
   - Я... Дело в том, что я... - Мертвенно бледный, что усугублялось светом противных люминесцентных ламп, он медленно встал и, не теряя ни секунды, поскольку за последние несколько часов уже невольно стал матерым профессионалом, всей своей массой рванулся сквозь плотный заслон из вражеских тел.
   - Стоять, сволочь!
   Раздался негромкий хлопок, и кафельная плитка на выходе, возле самого его уха, взорвалась десятком острых осколков. Он пробежал почти весь коридор, когда возле другого его уха просвистел еще один заряд. Через секунду он мощным ударом плеча протаранил дверь и вывалился на улицу. Упав, сделав ловкий спецназовский кувырок и, тут же вскочив, он немедля рванулся к выходу из оказавшегося для него губительным больничного двора. Преодолев его огромное пространство всего в десяток широких скачков, он свернул за угол, выбежал на улицу, был на мгновение ослеплен ярким солнцем, а еще через мгновение раздался режущий уши визг тормозов, последовал сильный удар, и солнце сменила тьма.
   - Твою мать, опоздали! - Его трясли сильные руки, но глаз он открыть не мог, как ни старался. - Мужик, скажи, что ты видел! Мужик, мы тебя откачаем, ты только скажи, с какой скоростью бегали по орбите электроны! Тебе ничего не показалось необычным? Может, оттенок их свечения или еще какая-нибудь мелочь? Мужик!
   Внезапно он увидел себя сверху. Он плавно поднимался, все выше взмывая над тротуаром, а второй он лежал перед милицейской машиной с мигалкой, и этого второго его тряс мент с погонами сержанта и блестящим от пота лицом. Второй молча стоял рядом. Одна его рука сжимала огромный пистолет с глушителем, во второй была бутылка "Столичной", а губы беззвучно шевелились - судя по выражению лица, мент с погонами капитана злобно ругался...
   Дальше он ничего не видел - набор высоты с каждой секундой делался все более стремительным, и не далее чем через минуту его уже со свистом втягивало в огромную темную воронку из сгустившегося вдруг воздуха...
  
   Огромный бородатый мужик с огромным пивным животом восседал в огромном кресле - по сути, троне с высоченной спинкой, и спинка эта была много выше неоново сияющего над Его головой нимба. Он как-то сразу понял, кто перед ним - точнее, перед Кем он - поэтому отныне он был еще более укреплен в ранге "он" с маленькой буквы, а напротив сидел Он подлинный, такой был всего один, пусть и в трех, обычно изображаемых на плоских древах, лицах.
   - Что, пацан, попал? - весело спросил Он.
   Виктор Иванович не успел ничего ответить - чьи-то руки мягко надавили на его плечи, но одновременно и поддержали, сделав это очень своевременно - его вмиг ослабевшие ноги подкосились, и он почти рухнул седалищем на заботливо, как оказалось, подставленную ему - пусть и жесткую - поверхность чего-то.
   - Разве перед... Вами можно сидеть? - спросил он, чувствуя, как его голос скрипуче продирается сквозь невесть откуда взявшийся песок, облепивший слизистую поверхность его горловой ткани.
   - Слушай, будь проще, - предложил Он, подмигнув. - Не люблю я этого чинопочитания. Тем более, обращаясь ко мне заочно, все вы запросто употребляете "ты", здесь же вдруг теряетесь и начинаете "выкать". Нехорошо получается. Смахивает на подхалимаж, а это уже наказуемо, ибо...
   - Ибо это грех есть, - словно кто-то тянул его за язык, закончил за Него он и, спохватившись, поспешил закрыть рот. - Извините. Извини, то есть, - поправился он, заметив, что визави нахмурился. - Но... но как тогда к вам... к тебе, то есть, - это он выдавил из себя силой, - обращаться?
   - А как хочешь, - беззаботно сказал Он, к его облегчению опять разглаживаясь челом. - Как больше нравится. Можешь и вовсе паханом называть, я не обижусь. Мне это не в подляк.
   - Паханом? - недоверчиво переспросил он.
   Предложение прозвучало столь же неожиданно, сколь и дико, и он затруднился с ответом, предположив, что попросту ослышался. А еще, кажется, кто-то неслышной тенью пребывал за его спиной, оттуда же доносились звуки, похожие на похлопывания огромных крыльев, и все это опять же здорово сбивало с мыслей. Проверить свои ощущения поворотом головы он не решался, он вообще боялся пошевелиться. Единственное, что счел он в данной ситуации возможным - это скосить глаза вниз, после чего и обнаружил, что сидит на заляпанной краской табуретке с подпиленными примерно наполовину ножками. "Похожа на обычную армейскую. Наверняка тяжеленная, а по ее центру имеется продолговатая прорезь для руки", - как-то тупо подумалось ему.
   - И она, эта прорезь, есть, - подтвердил Он, заставив его вздрогнуть от неожиданности. - Табуретка стандартная, армейская, увесистая. Такую армейский дедушка может с немалым толком кинуть в оборзевшего салабона, или, наоборот, доведенный до нервного срыва салабон может огреть таковой дедушку по голове - оба эти варианта укладываются, знаешь ли, в схему... Прикинь, - внезапно повысив голос и подпустив в него веселые нотки, воскликнул Он, - мне тут недавно докладывали, что в боевой части за номером... - Он замялся на мгновение, и тут же механический гнусавый голос, похожий на голос, обычно раздающийся из динамиков аэровокзалов, огласил на все помещение, слегка отдавая эхом: "Часть номер 109/8676, пневматические ракетные установки типа "Заря-М", тип личного оружия рядового и сержантского состава - автоматы Кала..." - Да плевать мне на оружие рядового и сержантского состава, - недовольно оборвал Он механический голос капризным голосом почему-то Ельцина, - я и без сержантов, понимаешь, сам себе немалый полковник... - Он вдруг умолк, задумался на мгновение, словно прислушиваясь к каким-то своим ощущениям, и выкрикнул громко, заставив Виктора Ивановича вздрогнуть: - Человек, дайкири!
   К Нему, выбежав откуда-то из-за плеча Виктора Ивановича, тут же поспешил мужчина в форменной одежде официанта, и, подобострастно согнувшись, протянул поднос с высоким узким бокалом.
   - Спасибо, - тепло поблагодарил Он и сделал знак: "свободен". Заранее предвкушая наслаждение, Он прикрыл глаза, отпил небольшой глоток, и Его лицо внезапно перекосила гримаса отвращения. Распахнув веки, Он шумно выплюнул на пол отпитое, и, наливаясь краской, заорал: - Это что, блядь, такое! - Начавший отбегать человек в страхе остановился и повернул к Нему перекошенное ужасом лицо. - Я тебе что велел принести!
   - Я... - пролепетал несчастный, замерев на полдороге между Ним и Виктором Ивановичем, - я... мне выдали это на кухне...
   Не слушая оправданий, Он отмахнулся и под провинившимся тут же разверзлась земля в виде выложенного светлой деревянной плиткой паркета. Несчастный с криком ужаса провалился вниз, а из отверстия вырвалось огромное облако пара. Запахло серой, из облака вдруг высунулась неприятного вида волосатая лапа, которая нашарила возле края ямы оставшиеся от несчастного до блеска начищенные черные туфли, и тут же исчезла. Через секунду паркет выглядел опять девственно ровным, а все, что напоминало о произошедшем - быстро рассеивающийся серный запах.
   - Пива, - устало выкрикнул Он, и тут же второй человек, как две капли воды похожий на первого, выбежав из-за другого плеча Виктора Ивановича, устремился к Нему с подносом. Он брезгливо снял с него обычный граненый бокал с пенной шапкой, какой в советские времена можно было получить на любом вокзале или в другом злачном месте, и сделал человеку знак убираться. - Никак не могу научить этих мудаков делать настоящий "дайкири", - посетовал Он и неожиданно опять подмигнул, - ну, ты помнишь: "смешать, но не взбалтывать". Или там речь шла о "мартини"? Да и ладно. Короче, вот, приходится пить пиво. Быдляцкий, конечно, напиток, да чего уж там, за неимением-то...
   Затем Он некоторое время с кислой миной похлебывал пивко, а Виктор Иванович во все глаза разглядывал Его, пользуясь тем, что Он смотрит на пиво. Он перевел на него взгляд как раз в тот момент, когда Виктор Иванович с удивлением обнаружил, что у края пивного бокала отбит кусочек стекла.
   - Чего пялишься? - добродушно поинтересовался Он. - Думаешь, мне самому приятно заниматься таким вот дерьмом? - Он кивнул на место, куда недавно провалился официант, принесший негодный, очевидно, напиток. - Ну, а что еще прикажешь с таким делать? - Он заметил выражение лица Виктора Ивановича, нахмурился и с легкой укоризной сказал: - Не веришь... Думаешь, небось, я тут развлекаюсь. И так обрядил этого охламона, - Он опять кивнул на гибельное место, - специально, чтобы унизить? Бабочку еще ему нацепил, чтобы побольше поизгаляться... Думаешь, думаешь, - уверился Он, заметив, как вильнул Виктор Иванович взглядом. - И зря. Он сам себе такую униформу выбрал. Потому как там, на гражданке, всю жизнь официантом проработал. Гнался, так сказать, за длинным рублем. В шахтеры-то, небось, не подался...
   - А что с ним теперь будет? - осмелился поинтересоваться Виктор Иванович, - Вы... ты его туда навсегда?
   - Да ну, скажешь тоже... Кабы б я каждого распиздяя отправлял туда навсегда, давно б остался без работников. - Он скосил глаза на люк при полном его отсутствии, поморщился и отвернулся, а Виктор Иванович смотрел туда неотрывно, объятый неодолимым ужасом. - Хотя, какие из них работники - одно название, я ведь уже говорил... Крылья вон многие отрастили, это у них модно, а мухами летать не хотят. Ничего, повозит уголек в тачке лет этак с сотню, тогда, небось, за пивом куда шустрее бегать станет. Не хотел в шахту добровольно, определим его туда принудительно, как у вас направляют в ЛТП, на трудовое лечение. Смежникам ведь, - Он опять покосился на недавний люк, - людишки всегда ох как нужны! Им ведь тоже непросто температурный-то режим держать... В общем, хватит об этих остолопах, у меня и без них проблем выше крыши. - Он рубанул рукой точно между макушкой и нимбом, и опять приложился губами к пиву. - Тебе не предлагаю, уж извини. Во-первых, ты в завязке, во-вторых, тебе еще работать... Ладно, хватит о пустом. На чем мы остановились?
   - На воинской части, кажется, - промямлил Виктор Иванович.
   - Ага, точно. Так вот... Короче, доложили мне, что в этой самой части... Впрочем, чего там базарить. Пустое это. Ну, огрели там табуреткой одного разъебая по балде, так и хрен с ним. Заслужил. Я даже напрягаться не стал - на кой, скажи, мне все эти разборки. Тоже мне, ЧП, блядь, районного масштаба... Хотя обращение от пострадавшего солдатика принял, конечно. Так положено, тем более что он постарался, подключил матушек-тетушек и прочую родственную общественность, переведя таким образом свое обращение в коллективное, с ароматическими свечами и лобовыми, до самой землицы, поклонами... Но вот что мне делать с этими их устными факсами, пока ума не приложу. Представители другой стороны тоже ведь сложа руки не сидят. Тоже накупили свечей - и ну долбить лбами о пол: "Не губи, батюшка, не дай нашему охламону в дисбате почем зря сгинуть! Молодой он у нас еще, ветер в голове. Тот ведь тоже виноват - чего дедушку не слушается"... Короче, там так все запутано, что сам этот, - он опять мимолетно кивнул на люк, - ногу сломит, а у меня времени - сам понимаешь... Но и без внимания оставить такое не могу. У нас, между прочим, тоже бюрократия... А ты думал! - воскликнул Он, все же уловив его тщательно скрываемое неверие. - Если мои служивые с крыльями обращение зарегистрировали, внесли его в наш кондуит, то изволь, понимаешь, разобраться или хотя бы дать тетушкам надлежащую отписку по всей форме... - Он вдруг остановился, нахмурившись. - Ты меня слушаешь ли вообще? Че таращишься-то?
   - Извини, но я... Про часть я уже понял. Но все-таки как-то в голове не укладывается... Ну, насчет табуретки. Этой, которая под моей...
   - Жопой, - на лету ухватил Он. - Понял. Продолжай.
   - Так вот, - уже значительно уверенней продолжил Виктор Иванович, уловив в голосе Его заинтересованность, - мне почему-то всегда казалось... - От волнения он все же опять сбился на сумбур: - И еще этот бокал с отбитым краем...
   - Ясно, - опять молниеносно ухватил Он. - Типичное заблуждение. Все вы думаете, что мы тут жируем, сплошь на золоте с каменьями сидим... А между тем все совсем не так. Мы организация хозрасчетная, рулят в лучшем случае разъебаи из отставных, по причине смерти, хозяйственников, а какие они ворюги, любому известно. В последнее время бывших прапорщиков, кстати, появилось немало. Раньше, при Советах, такого не было... Кто-то уснул с сигаретой на взрывоопасном складе, кто-то получил расчет за продаваемое оружие девятиграммовыми монетами из него же, если покупатель попался из бойких... А у меня до плотненькой ревизии уже какое тысячелетие руки не доходят. Вот и относительно табуретки твоей... У нее просто ножка подломилась, потому и пришлось остальные вровень с ней подпилить - по-настоящему починить-то некому. Нынче ведь толковых мастеровых не осталось, - вздохнув, пояснил Он и кивнул с брезгливостью, указывая на кого-то за его спиной: - Не эти ж, крылатые, тебе работать вдруг станут. Они тут все или такие из себя чиновники, что не подступись, или "принеси-подай" парнишки, других вариантов нет. Чтоб в наше время кто-то захотел добровольно взвалить на себя ответственность за что-то, или, тем более, поработать руками... Принуждать я их тоже не могу, у нас, понимаешь, тоже демократия, хотя пока и в рамках, не по раскладу Новодворской... - И неожиданно спросил: - Значит, спрашиваешь, зачем я тебя пригласил?
   - Ну, вообще-то, я не то чтобы...
   Вообще-то он ничего не спрашивал, не говоря уже о том, что никто его сюда не приглашал; но способа, как бы ему необидно для собеседника оформить эту мысль соответствующими звуковыми колебаниями, он найти не сумел.
   - Хочу сделать тебя смотрящим по району, - не дождавшись его ответа или засчитав за таковой молчание, пояснил Он.
   - Смотрящим?
   - Ну да. Опять, вижу, дивишься. И зря. Ведь у любого заурядного пахана из ваших имеются свои приглядывающие за порядком людишки, так неужели ж я, Пахан паханов, не могу обзавестись своим человечком для присмотра! Потому-то и обратился к тебе. Нехватка кадров у меня, короче. Мне такие, вроде тебя, хваткие пацаны - во как нужны! - И Он рубанул себя теперь ребром ладони по шее. - Моих работничков ты уже видал... Так ты как, согласен? - Виктор Иванович скромно потупился. - Вот и договорились... Слушай! - после недолгой паузы вспомнил Он, кажется, что-то важное, потому что выглядел изрядно возбужденным. И, кажется, это важное было еще и очень приятным, потому что возбуждение сопровождалось характерным блеском в глазах. - А ты, случайно, не продюсер?
   - Н-нет... - осторожно признался он, не зная, к лучшему это для него, или... - Я больше по коммерческой части.
   - Жаль! - Он с таким откровенным разочарованием саданул себя кулаком по колену, что едва не расплескал пиво в другой руке. - А то познакомил бы меня с Жанной Фриске. Ну, или, на худой конец, хотя бы с Анькой Семенович.
   - А разве вы не можете призвать их к себе, чтобы...
   Он посмотрел на него так, что он поспешно прикусил язык.
   - Таких молодых? - укоризненно сказал Он. - Я думал, ты умнее. Вот если бы они сами так решили... Можно было бы, конечно, их к такой мысли тонко подвести, но... Нет, не по моему это ведомству. А к смежникам обращаться не хочется.
   - Да и вряд ли такое пройдет, - осмелился высказать свое мнение Виктор Иванович. - Им и там неплохо.
   - То-то и оно! - Он выглядел удрученным. - Потому-то я и спросил насчет продюсерства.
   - А что мне нужно будет делать? Ну, в качестве смотрящего.
   - Да ничего особенного. Будешь ежедневно листать газеты и вырезать для меня самые важные новости. Ну, в первую очередь все про Жанну Фриске, конечно, потом про Семенович, еще про Ксюшу Собчак... Первым делом выяснишь, делала ли Семенович пластическую хирургию, наращивала ли силиконом свои предметы, это для нас очень важно, а потом... Короче, наши тебе все подробно разъяснят. А список интересующих меня девок получишь в специальном отделе. Да, вот еще. Самое, пожалуй, важное...
   Внезапно он обнаружил себя босым, обливающимся потом, стоящим с телефонной трубкой в руке. Кажется, он что-то кричал, потому что сверху к нему стремительно спускалась жена - это ее топот он слышал сейчас сзади. По крайней мере, он на это надеялся, потому что появись перед ним сейчас люди в черном или кто-нибудь из пожарного расчета, им бы даже не потребовалась штуковина с глушителем. И без того, возможно, он сейчас отправится туда, куда положено отправляться видевшим пятна. Сам, без посторонней помощи, потому что сердце...
   - Сердце? - догадалась, подбегая, жена, и на сей раз ее заботливость отчего-то не вызвала у него категорического отторжения.
   Он безвольно принял из ее рук таблетку и сунул ее под язык. В его свободную руку тут же сунули стакан, и он бездумно выпил что-то, пытаясь сообразить, почему стоит с трубкой, и еще пытаясь вспомнить, где только что был и что только что видел, или же ему показалось, что он где-то был и что-то видел.
   - Позвонить в "Скорую"? - с тревогой и все той же - уже почти заслужившей право на существование в системе его внутренних координат - заботливостью спросила жена, но он отрицательно покачал головой.
   - Ты говорила, что нашла какого-то врача, - промямлил он и поразился, как всего лишь одна преступно дурацкая фраза, произнесенная выжившим из ума человеком, может заставить другого выжившего из ума человека почувствовать себя счастливым.
   Не отвечая, жена радостно кинулась обратно, ее домашние танкетки простучали наверх, потом тут же вниз, потом он обнаружил ее стоящей рядом с огромным ежедневником в руке.
   - Я сам, - твердо сказал он, когда из его руки попытались осторожно вытянуть трубку. - Я принял решение и желаю самолично...
   - Конечно-конечно, - торопливо сказала жена, одновременно лихорадочно листая ежедневник. - Ага, вот он. Набирай...
   Под мерный голос озвучивающей цифры жены он тыкал пальцем в клавиши и чувствовал, как с каждым их электронным попискиванием, каждой вспыхивающей на дисплее цифрой к нему мчится долгожданное избавление от всего. От пятен, пожарников, хирургов, ментов с людьми в черном и тайн строения вселенной; только вот о Нем он почему-то боялся думать, хотя Он не только не сделал ему ничего плохого, но, более того, назначил смотрящим по району, потому что он оказался достойнее других и...
   - Его зовут Александр Петрович, - шепнула жена. - Лучший в Москве специалист. Скажешь, что ты по протекции Ивана Ивановича, иначе к нему не попасть, потому что...
   Он приложил палец к губам, потому что на том конце провода сняли трубку.
   - Я... - собираясь с мыслями начал было он, но его мгновенно перебил хорошо знакомый голос, который он отныне вряд ли спутал бы с другим.
   - Я давно ждал твоего звонка, чувак, - одобрительно сказали ему в ухо, и у него ослабели ноги. - Я дико рад, что ты проявил мужество и принял такое, не побоюсь этого слова, судьбоносное решение. И не думай, что это дешевый пафос, чувак, я за свои слова отвечаю! Это действительно очень важно, принять такое решение самому, лично, а не ведясь на уговоры жены или рекламирующих себя ублюдков из телика... Короче, ложись в нашу клинику и ни о чем больше не парься, у нас тут все по высшему разряду, я отвечаю. Промывание крови, душ Шарко и массаж всех конечностей, включая крылья, но только, конечно, если ты уже заслужил право быть летающим раздолбаем. Однако тебе насчет крыльев думать преждевременно, ты ведь еще не успел приступить к своим обязанностям, верно?.. По крайней мере, - внезапно отбросив дружеский тон, злобно заорал Он опять почему-то голосом Ельцина, - я еще не получил от тебя ни одного отчета об интересующих меня прошмандовках! Ты почему, блядь, до сих пор не выяснил, пользуется ли та телеведущая презервативами, или же она ебется без всяких там...
   Трубка выскользнула у него из рук, а сам он увидел почему-то стремительно приближающийся к глазам паркет.
   - Что с тобой!
   Испуганная жена бросилась к нему, просунула руки в подмышки, пытаясь поднять его с пола, а он, совершенно не помогая ей, лежал, расслабленный, отстраненно наблюдая, как, открытые распахнувшимся красным махровым халатом, пружинят, напрягаясь, ее ноги в сетчатого верха танкетках. Это было красиво, пожалуй, в общем-то. С такими пружинящими ногами он бы, пожалуй, нашел что сделать, если бы вдруг вспомнил, как... Черт, когда же это было в последний раз... Страшно гудела голова, которой он только что приложился к паркету. Но, по крайней мере, его хотя бы не огрели армейской табуреткой, и одно только это уже было хорошо...
   Тем временем жена, отчаявшись его поднять, бросилась теперь к трубке, послушала, посмотрела на него с сомнением.
   - Ты дозвонился? Он тебе что-то сказал?
   Он не слышал ничего, и, собственно, не слушал, продолжая разглядывать ее ноги. Ему почему-то нравилось это. Почему-то они вызывали у него необычайный интерес. Однако, странно, почему эти ноги вдруг стали интересны ему... Ракурс! - внезапно осенило его и наступило невиданной силы облегчение. Да-да, все дело в этом ебаном ракурсе! Никогда не доводилось смотреть на ее ноги под таким углом, чтоб они под самым носом, напряженные и в танкетках...
   Перехватив его взгляд, жена положила трубку на рычажки, но тут же сняла ее опять и принялась тыкать пальцем в клавиши, почему-то опасливо поглядывая в его сторону, словно он мог вздумать помешать ей делать это. Еще она почему-то снизила уровень голоса до минимума, как делала обычно, когда запиралась в ванной и разговаривала с любовником. Он же по-прежнему не слышал ничего, потому что не слушал - разве что раздавшийся где-то за окном вой, очень похожий на звуки сирены медицинской машины. Кажется, сирена приближалась, но, возможно также, она стояла на месте, а кто-то просто делал ее звук громче.
   Его опять схватили за подмышки, потянули. Теперь руки были сильными, а халаты - белыми и совсем не махровыми. Пружинящие ноги, возможно, присутствовали тоже, но теперь они скрывались под штанами и, скорее всего, были волосатыми, не то что ракурсные ноги жены... Все команды, подаваемые ему незнакомыми людьми, он исполнял почему-то едва ли не с радостью, кажется, так было нужно и ему же во благо. По крайней мере, эти люди так утверждали. Люди говорили доброжелательно, а сотканные из бархата мягкие голоса их были укреплены специальными стальными нитями. Спуск по лестнице был долгим, но не утомительным - его несли. Носилки были не мягкими, но и не обладали твердостью паркета... Короче, ему было даже хорошо, в общем-то, тем более после нескольких, для чего-то сделанных уколов.
   Вскоре носилки запихали по каким-то желобкам куда-то, и он оказался в пропахшем лекарствами салоне. Рядом сел седовласый врач, где-то за головой разместился, кажется, санитар, и машина тронулась. Ехали они мягко, поездка сопровождалась тем самым звуком той самой сирены, и ему стало настолько хорошо, что вдруг захотелось спать. Его не пугала сейчас даже вероятность увидеть опасные пятна и возможные последствия этого, настолько казалось правильным погрузиться сейчас в непременно оздоровительный - он чувствовал это - сон. В конце концов, его окружали милые, добрые люди, врач с приятной улыбкой на симпатичном, хотя и с бородкой, лице, и санитар, которого он не видел, но который - он был уверен в этом - был не менее приятным, хотя и без бородки. Не пугало даже то, что люди эти были вызваны той, с ногами и ложным сочувствием. И, в конце концов, они доказали свои чистые помыслы, подняв его с паркета...
   Внезапно со стороны врача раздались электронные звуки "Полета Валькирии". Он не глядя запустил руку в нагрудный карман халата и вынул трубку.
   - Северцев слушает... Простите, не понял. Так... Так... Но откуда вы узнали номер моего телефона? - внезапно спросил он изменившимся голосом и выглядел при этом обескураженным. - Кого-кого позвать? - спросил он после слегка затянувшейся паузы, очевидно, выслушав чей-то ответ. - Н-ну ладно... - Теперь в его голосе была растерянность. Он протянул мобильный телефон Виктору Ивановичу: - Вас, кажется. Если только я правильно понял этого... этого... Ну, в общем, звонящего.
   Он взял телефон почти с воодушевлением, вызванным тем, что он вдруг кому-то за каким-то хреном понадобился, хотя и не без некоторой опаски:
   - Я слушаю.
   Услышав знакомый голос, он покрылся потом, хотя, кажется, с какого-то момента многострадальные поры его организма и без того не просыхали ни на миг.
   - Это правильно, что слушаешь, чувачок! И слушай внимательно, небось, просек уже, с кем базаришь. И поскольку ты пацан башковитый, то наверняка просек также, что происходящее - это тебе просто очередное испытание, прикидка, потянешь ли ты настоящее дело... Короче, задание по поводу Тины Канделаки отменяется, появилась более важная тема, чем цвет ее нижнего белья или полное отсутствие такового в повседневной жизни... - Кажется, звонивший отхлебнул что-то из чего-то, возможно, что и пресловутый "дайкири" из удлиненного запотевшего бокала. - Короче, так... Во-первых, какие бы ты инструкции сейчас не получил, не дрейфь, знай, что все под контролем. Небось, догадываешься, под чьим? Правильно! На этих летающих распиздяев, как тебе уже известно, полагаться нельзя, поэтому я решил курировать дело лично. Короче, сейчас поедешь с этими мудаками в белых халатах на их ебаную желтую точку...
   - В смысле, с врачами? - быстро вставил он, воспользовавшись еще одной паузой собеседника, опять связанной, кажется, с тем удлиненным бокалом.
   - Ну да. Я ж говорю, ты чувак дельный, все рубишь на лету.
   - А точка - это...
   - И опять ты прав, брателло. Они называют это место клиникой, там они ставят свои преступные опыты над совершенно здоровыми людьми... А потом, когда ты уже окончательно внедришься, то есть вотрешься к ним в доверие и прочувствуешь атмосферу... - он невольно метнул быстрый взгляд на врача, а тот, заметив это, насторожился, - хотя нет, отставить... На сей раз дайкириевая пауза изрядно затянулась, врач стал проявлять первые признаки нетерпения и уже протянул было руку за своим телефоном, как трубка ожила вновь. Он был опять собран, скор и словесно деловит. - Короче, слушай сюда внимательно... Планы меняются, чувак. Поступила новая информация, и штаб планирования операций в моем лице принял следующее решение... Не надо затягивать, короче. - В следующий миг голос снизился почти до шепота: - Внедрение отменяется... У тебя руки связаны?
   Он пошевелился и обнаружил, что тело пересекает широкая матерчатая лента, прикрепленная к носилкам, но она предназначалась скорее для обычной фиксации туловища при переносках и переездах, нежели служила в преступных усмирительных целях.
   - Н-нет, кажется...
   - А что сейчас делает этот мудак?
   - Который? в халате?
   Услышав это, врач уже открыто уставился на него, а голос в трубке опять приобрел одобрительные нотки.
   - Рубишь, чувак. Он самый.
   - Смотрит на меня.
   - И правильно делает. Я б на его месте тоже смотрел. Но и вечно смотреть он не может. Так вот... Как только этот сукин кот утратит бдительность и отвернется, пизданешь его чем-нибудь таким по голове. Сильно, но не смертельно. Гематомы и средней тяжести ушибы мозга приветствуются; проломы черепа - категорически не допускаются, это уже совсем другая статья. Все понял?
   - А чем я его должен...
   Врач нахмурился и, склонившись к дюжему помощнику, с тревожным видом принялся нашептывать ему что-то на ухо.
   - Да какая разница, чувак! Главное - не медлить, сейчас каждая секунда на счету! Осмотрись, неужели рядом нет ничего подходящего?
   Он скосил глаза и заметил внизу нечто похожее на монтировку.
   - Ну, есть какая-то штуковина...
   - Ну так и давай, вперед! Не теряйся, действуй по обстоятельствам, на тебя сейчас вся наша надежда! А чтобы избавиться от ненужных сомнений, вспомни о том люке и вероятности попасть в шахтеры. Короче, мы надеемся на тебя. Все, отбой...
   Отдав врачу трубку, некоторое время он лежал для маскировки неподвижно, наблюдая за ним из-под приспущенных век. А когда тот отвернулся к окну, осторожно опустил руку, которая вскоре нащупала холодный металл.
   - Держи его! - истерически закричал врач по фамилии Северцев, внезапно повернувшись и обнаружив занесенную над своей головой монтировку. - Держи, блядь, этого козла, делай ему укол номер три!
   Удар пришелся вскользь, врач схватился за голову, на седых волосах которой проступила яркая, зеленого цвета кровь, попытался отбить второй удар, пришедшийся по руке, которая тут же рассыпалась, словно была из стекла, и даже разлетелась с характерным стеклянным звоном по салону мелкими осколками... на ее месте тут же выросла новая, а он все бил и бил из неудобного сидячего положения, пока на него не навалилось чье-то тяжелое, остро пахнущее тиной тело...
   - Укол номер три! - еще раз выкрикнул врач, на лице которого проступила неприкрытая злоба, и Виктор Иванович понял, что они уже перестали маскироваться, видимо, за отсутствием надобности. - Мы раскрыты! Удаляем этого гондона начисто, минуя корзину, без возможности восстановления!
   Он вдруг отчетливо вспомнил, что когда эти лжемедики заполняли у него дома какие-то бумаги на него же, они написали что-то в графе "Предполагаемый диагноз", словно он действительно был больным. Он успел рассмотреть только начало записи, после чего его словно бы невзначай оттерли от заполняющего бумаги врача. Единственное, что ему удалось разглядеть, это что запись осуществлялась на латинице и начиналась буквами "DEL". Значит, к удалению он был приговорен сразу, вне какой бы то ни было зависимости от его дальнейших действий.
   В следующий миг в его плечо воткнулось что-то острое, отчего сердце на несколько секунд забилось в бешеном ритме, затем все тело охватила слабость и резко потемнело в глазах. Еще через мгновение сердце набрало такую скорость, что последовал неизбежный сбой, а затем окончательно остановилось.
   - Никому не дозволено проникать в тайны строения вселенной! - злобно закричал Северцев, тряся его за грудки. - Ты кончился, падла, как физическая личность! Ты покойник! Ты никогда не узнаешь тайну нижнего белья Тины Канделаки...
   - Как выглядели те пятна? - улучив момент, быстро спросил сделавший укол санитар, но после очередного встряхивания врача Виктор Иванович внезапно стал невесомым и плавно полетел вверх, прямо сквозь крышу начавшего притормаживать санитарного фургона. Кажется, он устремлялся к знакомой уже воронке, а воздух вокруг стал привычно густеть. И это было просто ужасно, осознавать, что ты провалил задание Пахана и вскоре неизбежно станешь шахтером, а времени изменить ситуацию уже, увы, нет. Ведь вряд ли он сможет за оставшиеся секунды узнать, является ли Ксения Собчак натуральной блондинкой, даже если она честно не выбривает лобок.
   Впрочем, достаточно того, что он сумел разгадать тайну строения вселенной.
  
  

Клубень

  
   Конечно, ему было страшно, но что значила боязнь любви против ужаса перед ночными педерастами?
   "Собирайся, парень, - скажут пришедшие в первозданной тишине пидоры, эти подлинные властители ночи, и дружный голос их будет безапелляционен и жуток; ровный в уверенности своей, он прозвучит страшнее яростно ревущего во тьме зверя, - на тебя пал наш выбор сегодня. Мы пришли за тобой парень, здесь нет ошибки, да, мы пришли за тобой..."
   Алексей Оутерицкий, повесть "Ночные педерасты" (Властители тьмы").
  
   - Ты кто?
   От голоса темнота словно бы рассеялась и я, наконец, ощутил себя как физическое тело. Точнее - кажется, ощутил; я не был точно в этом уверен. И темнота рассеялась всего лишь в голове, потому что мои глаза по-прежнему оставались закрытыми. Кажется, это из-за странной тяжести ресниц, непонятно откуда взявшейся; но уже одно только осознание того, что я это осознаю, вызвало во мне целую гамму чувств радостного оттенка. Значит, я существую как личность, раз я могу ощутить тяжесть век, осознать то, что я это ощущаю, и еще - слышу чей-то голос, от которого бросает в дрожь, потому что в нем явно присутствует инфразвук. Значит, у меня имеются какие-то рецепторы, способные это распознать, и свойства организма, способные обеспечить его реакцию в виде дрожи. Может, я летучая мышь? Хотя нет, летучие мыши, кажется, специализируются на ультразвуке.
   - Ты кто? - повторил голос.
   - Я... я клубень.
   Это вырвалось у меня неуверенно, неожиданно, неосознанно, каким-то порывом, радостная сила которого запросто разомкнула тяжелые губы.
   - Клубень? - переспросил голос. Он звучал механически, хотя и с художественными отзвуками далекого грозного водопада, что я чутко уловил не без удовольствия - оттого, что я чутко это уловил. - А зачем они, эти клубни? Что они умеют делать?
   - Клубни... - Вопрос опять вызвал у меня затруднения. - Они затем, чтобы клубиться.
   - Кажется, я задал два вопроса, - после недолгой паузы напомнил голос.
   - Они умеют проходить клубный фэйс-контроль, - поспешно ответил я, чтобы не разозлить его обладателя, если только голос не существовал автономно.
   Инициатором паузы оказалась теперь другая сторона.
   - Открой глаза, - наконец сказал голос.
   - Я... я не хочу.
   - Ты испытываешь мое терпение. Подними веки.
   Наконец я ощутил свое тело по-настоящему - теперь оно сжалось от ужаса. Веки действительно оказались очень и очень тяжелы, но мне удалось справиться. В глаза ударил яркий свет, но снова зажмуриться я не рискнул. Через несколько секунд, потребовавшихся мне, чтобы привыкнуть к свету, я увидел голого человека в маске. Это была обычная пидорская маска из набора садо-мазо, украшенная петушиными перьями. В руке, запястье которой окольцевал браслет с несомненно очень дорогими и престижными часами, человек держал многохвостую плетку явно из того же комплекта.
   - Сейчас ты будешь отхуячен вот этим предметом, - не запугивая, просто констатируя факт, сказал страшный человек в маске, отчего слова его прозвучали особенно страшно, и слегка тряхнул плеткой, отчего ее концы разлетелись на миг грозным черным веером. Грудь незнакомца поросла густой темной шерстью, ареал которой сужался на животе, концентрировался на лобке и ровным слоем переходил на ноги. Собственно, из-за этого голым его назвать было нельзя, а издалека и вообще наверняка можно было счесть, что он в черных брюках. Между его ног болталось что-то увесистое, доставая почти до колен, но на этом предмете я не стал фокусировать внимание; почему-то он, даже не подвергнувшийся тщательному рассмотрению, заранее вселял в меня чувство беспокойства. Словно он нес самим своим существованием какую-то угрозу; словно эта его неумолимая уверенная сила могла каким-то - и непременно омерзительнейшим - образом коснуться меня.
   - А... а зачем?
   - Ты всегда заикаешься? - спросил человек в брюках из собственной шерсти.
   - Н-нет... Просто сейчас я боюсь.
   Мое признание, кажется, заставило его задуматься, потому что опять возникла пауза.
   - Не бойся. Все проходят через это, - наконец прогудел человек все тем же инфразвуковым голосом, от которого меня опять бросило в дрожь. Он сделал паузу, словно давая мне возможность что-то сказать, и, не услышав ни звука, еще более буднично завершил: - А потом ты пройдешь обряд посвящения.
   - А... а что из себя представляет... обряд... - едва смог выдавить я из себя. Мне почему-то казалось, что предстоящий обряд каким-то образом связан с этой тяжеленной штуковиной, болтающейся у человека между ног. И это отчего-то казалось очень страшным.
   Как бы в подтверждение моих мыслей человек метнул быстрый взгляд вниз, на собственный пах, и все тем же будничным тоном сказал:
   - Тебе не сделают ничего дурного, поверь... Сначала непосвященных это страшит, как всегда страшит людей все неизвестное, затем, распробовав, они просят этого еще и еще. - Кажется, я издал какой-то жалкий звук, наподобие стона приговоренного, потому что человек посмотрел на меня внимательно и сказал: - Однако, поскольку это произойдет с тобой впервые, я дам тебе возможность подготовиться... Я вернусь через десять минут, - бросив взгляд на наручные часы, бросил он, одновременно бросая плетку на столик с витыми гнутыми ножками. И через секунду удалился из поля моего зрения.
   Только сейчас я рискнул оглядеться. Я находился во внушительных размеров зале, где все было белым - потолок, стены, предметы мебели, даже пол был выложен белым паркетом. И лишь метрах в трех от меня, контрастным пятном выделялась на паркете небольшая ярко-алая лужица. В ее центре что-то темнело, но с такого расстояния я не мог разглядеть, что это. Мне только хотелось верить, что это не кровь с дерьмом по центру, хотя запах исключал иное толкование этих физических предметов, находящихся в поле моего зрения. Еще я вдруг пожалел, что ко мне вернулась способность воспринимать окружающее пространство - похоже, есть случаи, когда рецепторам организма лучше не просыпаться, пусть даже они и существуют, чтобы предупредить организм об опасности.
   После некоторых колебаний я решился опустить голову, чтобы оглядеть, наконец, себя. Это было страшно, потому что те же рецепторы недвусмысленно сообщали мне, что я сижу на чем-то твердом, мои кисти и голени прикручены к седалищу чем-то смахивающим на узкие ремни или веревки, и, что самое страшное, я почему-то абсолютно голый. При мысли о неизбежности неизвестного обряда меня затрясло - пусть и неизвестный, он явно не обещал быть приятным.
   Я вздрогнул, услышав звук открывающейся двери, и не сразу решился повернуть голову - иногда лучше как можно дольше оставаться в неведении по поводу того, что тебя ожидает. Вдруг страшный человек с инфразвуковым голосом в черных штанах передумал относительно многохвостовой плетки и вернулся с железными клещами и газовой горелкой - в таком случае один его вид мог убить меня раньше, чем пламя опалило бы мне... кстати, что? Что можно опалить ни в чем не повинному человеку газовой горелкой, и зачем, за что...
   - Слышишь, что ли?
   Голос не был инфразвуковым. Он был дребезжащим, старческим, с примесью ворчливости, и мог бы принадлежать премерзкой старухе, в чем я и убедился, набравшись мужества скосить в сторону вошедшего глаза.
   - В-вы... что-то сказали?
   - Ты всегда заикаешься? - спросила премерзкая, похожая на бабу-ягу из сказок старуха в синем рабочем халате. Она остановилась напротив меня, поставила на пол жестяное ведро и, опершись на щетку, стала разглядывать меня с нехорошим любопытством. На ее длинном крючковатом носу красовалась огромная бородавка и я, естественно, теперь глядел исключительно на эту бородавку. Кстати, я поймал себя на мысли, что бородавка, в другое время непременно бы вызвавшая у меня рвотные позывы, сейчас, в контексте ожидания чего-то значительно более страшного, нежели обычное лицезрение мерзкого кожного образования мерзкого существа, казалась мне вполне обычным, едва ли приятным для глаза предметом.
   - Н-нет... Просто я боюсь.
   - И зря. Все проходят через это, - равнодушно бросила старуха и, прекратив меня разглядывать, принялась за работу. Она ловко выудила из ведра тряпку, отжала ее неожиданно мощными движениями, и не менее ловко намотала ее на щетку.
   - Через что - это, - решился спросить я, наблюдая, как сноровисто старуха елозит тряпкой по паркету.
   - Известно через что, - не оборачиваясь, бросила через плечо старуха. - Выебут тебя в жопу, всего и делов. Не ты первый, не ты последний. Переживешь.
   Меня бросило в дрожь. И еще я внезапно подумал, что бородавка на ее носу все же, пожалуй, противная. Потерявшая ко мне интерес старуха потихоньку подбиралась к красному пятну. Я заметил, что по мере приближения к нему, движения старухи становились все более замедленными - она явно оттягивала момент соприкосновения тряпки с непонятным объектом.
   - Это кровь? - спросил я хрипло, чувствуя, что готов закричать от ужаса, и зная, что не смогу это сделать, потому что у меня пересохло в глотке. Спросил неожиданно для себя, потому что не хотел знать ответа, и вообще, собирался спросить что-то другое.
   - Кровь, кровь, чего еще, - буркнула старуха.
   - А там, в середине, дерьмо?
   Тряпка старухи остановилась в сантиметре от обсуждаемого объекта. Она выпрямилась и повернулась ко мне.
   - Дерьмо, дерьмо, чего еще, - все так же ворчливо подтвердила она.
   Мне показалось, что ворчливость эта в изрядной мере напускная, что старуха рада этой оттяжке времени, вызванной моими вопросами. Кажется, ей не хотелось связываться с кровяным пятном, украшенным, как я и предполагал, дерьмом, возвышавшимся в центре, подобно украшающей торт розочке.
   - А... откуда оно?
   - Оттуда, - просто ответила старуха. - Откуда и у тебя повалится, когда тебе жопу порвут.
   Я не закричал только потому, что у меня перехватило дыхание.
   - А вы... вы не могли бы меня развязать? - решился пролепетать я робко, наперед зная ответ. Естественно, никто меня не развяжет и не отпустит, по крайней мере, до окончания обряда, если к тому времени я еще буду жив. Но и не задать этот пустой вопрос я просто не имел права. Иначе, потом, когда я уже сам изойду дерьмом, как мой неизвестный предшественник, что скажу тогда я себе, чем оправдаю свое бездействие...
   Дальнейшее оказалось столь же неожиданным, сколь и невероятным.
   Старуха опять повернулась ко мне и спросила:
   - А Магистр разрешил?
   Хотя произнесено это было все тем же будничным тоном, каковой, вероятно, имел здесь устойчивое хождение, то, что Магистр было произнесено именно так, с большой буквы, я все же разобрал при всей своей нынешней нервической расшатанности и преобладании дум совершенно о другом.
   - Это такой волосатый гомосек с огромным болтом и плеткой? - все же автоматически спросил я и тут же зачастил, стремясь исправить свою, такую дурацкую, могущую привести к трагедии, ошибку: - Я имел в виду, это великий человек в черной маске?
   - Он, он... - Кажется, старуха умела только ворчать. Она приблизилась и завозилась возле моих запястий. Что-то щелкнуло и мои руки оказались свободными. Все произошло как-то очень запросто, буднично - кажется, без этого определения здесь было не обойтись. Здесь все говорилось и делалось буднично, словно иначе было никак нельзя, словно пафосу здесь не было места. Старуха с кряхтением нагнулась и через секунду щелкнули застежки ремней, удерживающих мои ноги.
   - И... и я могу идти? - не веря в происходящее, спросил я. И, вскочив, принялся растирать запястья, глядя на уже потерявшую ко мне интерес старуху.
   Старая карга отмахнулась, не отвечая и не глядя; ее внимание было опять поглощено той самой лужицей. Кажется, она прикидывала, как бы половчее к ней подступиться.
   Поколебавшись, я осторожно вышел из зала. Искать одежду мне и в голову не пришло. На виду ее не было, да и все равно, это было лишь преступной тратой времени. Коридор оказался пустынным. Длинный, тоже белый, с дверьми по бокам, некоторые из которых были открыты. Откуда-то раздавались стоны, но стоны весьма специфического свойства, и стонами боли явно не являлись. Преодолевая пространство бесшумно, на цыпочках, в чем мне помогала мягкая безворсовая дорожка красного цвета, я поравнялся с одной из раскрытых дверей. Наверное, мне следовало уверенно, не сбавляя шага, пройти мимо, но верх одержало любопытство, тем более что трудно выказывать уверенность, когда ты абсолютно голый. Я повернул голову и мой взгляд сразу обнаружил источник стонов.
   В средних размеров комнате с обилием мягкой мебели и ковров, торцом ко входу стояла большая двуспальная кровать, пружины которой скрипели с размеренностью хорошо отлаженного механизма.
   На меня уставились две пары глаз примерно двадцатипятилетних ребят. Один, стоявший на четвереньках, субтильного телосложения, с художественно растрепанной прической "а-ля певец Зверев", раскачивался под напором пристроившегося сзади лысоголового молодчика с крепкими мышцами и зверским выражением лица. Стонали оба. Стон одного имел жалобно-сладострастный оттенок, в стоне второго преобладали четко выраженные нотки звериного рычания. Кому какой голос принадлежал, я определить не смог - все же мой слух не являлся абсолютным.
   - Иди к нам, - сказал пидор, цинично дербанивший другану очко. И цинично мне подмигнул.
   Тот, которому друган цинично дербанил очко, сказал:
   - Посмотри на меня. Видишь, как я кайфую? Подойди, и тебе будет так же хорошо. И он цинично мне подмигнул.
   Застыв как вкопанный, я с ужасом смотрел на циничных пидоров и изо всех сил мотал головой, с ужасом думая, что будет, если они решат применить ко мне убеждение силой.
   - Н-нет, я... Мне... мне нельзя, я спешу. Меня Магистр отпустил! Я... может быть, потом...
   - Все равно никуда от нас не денешься, - цинично заметил лысый пидор.
   - Посмотри, как мне заебись, - цинично сказал второй. - Скоро ты сам убедишься, как это хорошо...
   Тут лысый пидор цинично на него поднажал, и растрепанный закричал в голос:
   - Бог мой, ты обязательно в этом убедишься!
   Объятый ужасом, я попятился и через секунду побежал, не оборачиваясь, прочь.
   - Стоять, сука!
   Дорогу мне перегородил охранник, держащий в руке огромный пистолет. Пистолет этот был настолько огромен, что держащую его руку молодчику приходилось поддерживать второй своей рукой и чувствовалось, что это стоит ему немалых усилий.
   - Мне Магистр разрешил! - не сбавляя скорости, прокричал я, несясь прямо на него.
   Расстояние между нами неумолимо сокращалось и, когда столкновение казалось уже неизбежным, он отступил.
   - Тебе уже раздербанили очко? - с нескрываемой завистью прокричал он мне в спину, когда я уже боролся со стеклянными дверьми, от волнения не соображая, как их открыть.
   - Еще как! - подпустив в голос восторженных ноток, закричал я, вырываясь на улицу и меньше всего думая, как буду выглядеть перед прохожими без одежды - ведь у меня не было даже подобия шерстяной защиты, каковая надежно прикрывала тело Магистра.
   Под подбадривающее рявканье клаксонов я несся мимо стремительно расступающихся прохожих и чувствовал, как темнеет в глазах от неимоверного перенапряжения, сопровождающегося стремительно набирающей силу гипоксией...
  
   - Это все равно что попасть под невидимый вагон, - сказал старик.
   - Невидимый вагон?
   Я обнаружил себя сидящим на скамейке. Рядом сидел этот чертов, смахивающий на бомжа старик, от которого воняло, как от той кучи, которая возвышалась в той луже, что пригрезилась мне в том дурацком пригрезившемся зале. Естественно, это оказалось бредом, потому что я, совсем не голый и вполне себе такой довольный жизнью, сидел на скамейке в парке, где любители собак выгуливали своих питомцев. Довольный же жизнью я был, потому что удачно закинулся каким-то химическим дерьмом. Как я им закидывался и что это было за дерьмо, я не помнил, но, судя по на редкость благостному душевному состоянию, для поднятия общего жизненного тонуса оно оказалось в самый раз.
   - Вагон, вагон, чего еще... - Старик скользнул по мне заговорщическим взглядом.
   - А что это за вагон?
   - Понимаю... - Теперь он со значением мне подмигнул; точнее, обозначил зачаток такого движения покрасневшим от пьянок веком. - Я тоже не люблю трепаться на эту тему. К тому же, это небезопасно... - Он метнул в стороны быстрые проверочные взгляды. Точнее, опять только обозначил таковое движение, потому что ему нужно было конспирироваться, это было ясно как дважды два. - Кто посвящен - в случае разглашения не имеет права обижаться, поскольку давал подписку. А кто не знает, тому и не надо. Это всего лишь означает, что ему не дали допуск.
   Он, как и я, выглядел вполне довольным жизнью - наверное, ему удалось удачно залиться жидкостью для разведения огня в каминах или еще какой-нибудь гадостью из подобных. Если не брать в расчет этот его оптимистический вид и такой же тон, выглядел старик, честно говоря, неважнецки. Непонятно было, как теплится жизнь в его изношенном годами теле. Казалось, старого вот-вот скрючат почечные колики или хватит апоплексический удар.
   - А эти невидимые вагоны... они... ну, это... - Тема внезапно показалась мне очень важной. - Они что...
   - Они, как тебе известно, поскольку у тебя имеется допуск, и, соответственно, вся информация по данной теме, следуют за обычным видимым составом. Не более одного невидимого вагона на состав - такие у них правила. И только в редких - исключительных - случаях, цепляют два. Но главное, ты никогда не знаешь, к каким поездам пристегнут такой вагон. Поэтому знающие люди никогда не идут через рельсы сразу, едва только прошел состав. Они не сделают этого ни при каких обстоятельствах, как бы и куда не спешили... Знающие непременно выждут для верности какое-то время.
   - Понятно...
   - Они, конечно, говорят, что так надо, что проверочные вагоны необходимы, но я не очень-то этому верю, - пошамкав губами, осторожно сказал старик. - По-моему, Они таким образом просто развлекаются. Только я тебе ничего не говорил, учти. Иначе Они меня...
   - А кто Они? Ну, эти они.
   Явно перепугавшийся старик приложил палец к губам.
   - А вот вслух о Них не надо. Они этого не любят. Я и без того допустил вольность, позволив себе говорить на эту тему. Просто я подумал: поскольку мы оба посвященные...
   - Понял, - неуверенно сказал я.
   Старик внезапно гнусно захихикал, обнажив потемневшие обломки гнусных зубов.
   - Ну, а если ты все же забылся, шагнул сразу, то... Тут уж не до обид, как я уже сказал. Сам виноват. К тому же, считай, тебе повезло, что вообще остался жив - значит, вагон оказался резиновым!
   - Резиновым?
   - Бывают и такие! - радостно подтвердил старик смехом и обломками зубов, к виду которых я, кажется, уже начал привыкать. - Иногда Они запускают и резиновые! Это, наверное, какая-то хитрая проверка или опять розыгрыш... - Он вдруг осекся и посмотрел на меня с подозрением. Кажется, он только сейчас осознал значение моего недоуменного вопроса и недоумение это ему, кажется, очень и очень не понравилось. - Так ты не из посвященных? - с внезапной злобой спросил он. И с неожиданной прытью вскочив со скамейки, пронзительно закричал: - Я так и знал! Ну конечно, это проверка! Теперь я должен тебя замочить, иначе Они замочат меня!
   - Я посвященный! - испуганно закричал я, тоже вскакивая. От волнения я пошатнулся и, взмахнув рукой в стремлении не потерять равновесие, случайно блокировал профессионально исполненный стариком удар ногой в район моего горла. - Не надо, я инспектор, это как раз я прислан Ими для проверки! - Я опять потерял равновесие и, опять взмахнув рукой, случайно отбил удар, устремленный теперь в мою печень.
   Злобный старик уже не выглядел подобно спившемуся клоуну на последнем издыхании. В его осанке появилась неожиданная стать, он сделался на голову выше прежнего и на столько же шире в плечах. Судя по всему, он оказался прекрасно тренирован, не хуже, чем Брюс Ли - я бы не удивился, если бы тот вообще оказался его учеником.
   Старый хрен молча наседал, удары сыпались беспрерывно, а у него даже не сбилось дыхание. Его омерзительно осклабленный рот источал сияние крупных белых зубов, накачанные руки и ноги мелькали в воздухе подобно мельничным крыльям в ветреную погоду, а я, постоянно теряя равновесие и размахивая руками, очень ловко случайно их отбивал. В какой-то момент разъяренный старец выхватил из-за пазухи нунчаки, и я, не выдержав, бросился наутек...
  
   - Ну и что это было? - безразлично спросила Ленка. Она лежала рядом, и даже не смотрела на меня - она листала какой-то женский журнал. Ну, из тех, глянцевых. - Зачем ты орал?
   - Я? - Я в панике обвел взглядом комнату и догадался, что это та самая ебаная съемная хата, которую Ленка заполучила от какого-то хмыря за какие-то, наподобие сексуальных, услуги. Я сидел рядом с ней, красивой и меланхоличной, обливался потом и слушал свое тяжелое хриплое дыхание. - Ты о чем?
   - Ты всю ночь орал про каких-то пидоров.
   - Я? - Я понял, что попал в западню, и мне стало страшно. Я не знал, в чем заключалось мое попадалово, но от этого оно не становилось менее страшным.
   Ленка не ответила, и мной овладела уже настоящая паника. Возможно, она не была живой, возможно, она давно стала куклой и шевелились только ее руки, управляемые тем стариком, который, как откуда-то знал я в точности, являлся специалистом вуду.
   Покосившись в ее сторону, я спрыгнул с дивана и подскочил к стоящему поодаль журнальному столику, на котором были россыпи упаковок каких-то таблеток. Чтобы заглушить эту свою панику, я присел на стул и быстро надавил из фольги горсть таблеток, которые тут же забросил в рот. Таблетки оказались сильными, потому что меня сразу и как-то очень органично втащило в музыку. Играл, кажется, оркестр Поля Мориа, и это продолжалось какое-то время, в течение которого я ритмично тряс головой.
   Внезапно оркестр утих, зазвучала песня "Girls and boys" группы "Blur", и я не выдержал. Я вскочил, стал извиваться и скакать по комнате с опущенной головой, наслаждаясь редкостной силы эстетическим зрелищем своего красиво дергающегося болта.
   - Ты похож на пидора, - безразлично, не поворачивая головы, крикнула Ленка. - И хватит дергаться. Включи лучше музыку...
   Когда я понял, что она не слышит песню "Girls and boys", мне опять стало очень страшно. Мною опять едва не овладела только что ушедшая было паника. Чтобы избавиться от этой паники, я подбежал к музыкальному центру на тумбочке, который был оставлен Ленке в съемной хате каким-то хмырем за какие-то, наподобие сексуальных, услуги. Наугад нажав какие-то клавиши, я вызвал громкий рев замаскированных где-то колонок, и от этого рева мне снесло башню окончательно. Я слушал, как какой-то мужик хрипло выкрикивает какие-то английские слова, и это было так здорово, что я прекратил танцевать со своим болтом и просто стал биться с разбега в стены.
   - Где мои противозачаточные таблетки? - вдруг громко прокричала Ленка. Она прокричала так громко, что заглушила хрип англоязычного певца. Я открыл глаза и обнаружил, что она встала с дивана и одной рукой роется на журнальном столике, с раздражением разбрасывая обрывки фольги. В другой руке она держала какой-то женский журнал, из таких, глянцевых, похожий на тот, что она просматривала, лежа на диване. А третьей рукой, в которую внезапно превратилась та, первая, она почесывала свою обвисшую грудь. - Здесь их целая куча лежала!
   - Пошла на хуй! - громко прокричал я и в этот момент как-то особенно удачно врезался плечом в стену. Это было так здорово, что я не отказал себе в удовольствии прокричать еще раз: - Пошла на хуй!
   - Ты похож на пидора! - прокричала Ленка. - Она включила телевизор и сейчас сидела с пультом, стараясь сделать звук громче моей английской песни.
   - А как ты вообще к ним относишься!
   - К кому! - прокричала Ленка, перекрывая звук телевизора и музыкального центра.
   - К пидорам! - перекрикивая звук музыкального центра и телевизора, прокричал я.
   - Да ты сам такой! - прокричала Ленка.
   - Да пошла ты на хуй! - прокричал я.
   Я ловко подтанцевал к столику и забросил в рот горсть еще какого-то дерьма.
   - Ты не видел моих таблеток для похудения?
   - Нет!
   - Ты что, сожрал их?
   - Дура! Я жру только активированный уголь!
   - Да сам ты пидор!
   - Я не стал бы тебя ебать даже под страхом пистолета! - выкрикнул я.
   - Ты меня ебал сегодня ночью! - выкрикнула Ленка. - Точнее, пытался это сделать!
   - Вот видишь! - радостно выкрикнул я и в этот момент внезапно услышал, о чем бухтят с экрана - кажется, мой слух здорово обострился после принятия того самого дерьма. - Дроздов! - не выдержав, закричал я. - Тебя надо уволить из телевизора! Ты морочишь людям головы! Пингвины - это не птицы, это такие жирные сволочи в смокингах!
   И тут меня внезапно озарило. Я все понял. Фрагменты зловещей мозаики сложились в целостную картину. Я понял, что сейчас Ленка выпустит из ванной прячущихся там старика, Магистра, двух циничных пидоров из его окружения, и тогда мне настанет конец.
   Подтверждая мою догадку, эта хитрая сука не глядя отбросила журнал куда-то в сторону, который, блеснув глянцем, напомнил мне те, фальшивые, которые она рассматривала до этого, и со скучающим видом направилась к ванной комнате. Естественно, этот скучающий образ был игрой - искусной, но не настолько, чтобы меня обмануть. Чтобы ее опередить, я бросился на кухню...
  
   Я стоял на железнодорожном переезде в кучке каких-то придурков, которым лень было соблюсти правила и перейти дорогу через виадук, и ждал, когда пройдет длиннющий товарный состав. Почему-то мои руки были в какой-то красной липкой мерзости, напоминающей кетчуп. Когда прогрохотал последний вагон, я бездумно пошел вперед, пытаясь вспомнить какую-то важную информацию, которую, кажется, слышал совсем недавно и которая, кажется, касалась как раз таких вот, как этот, железнодорожных составов.
   Едва я сделал последний шаг к рельсам, как меня вдруг толкнуло в грудь. Удар был таким мощным, что меня, мгновенно смятого бездушной, но злобной силой, откинуло на десяток метров и силой инерции потащило мордой и прочими частями тела по гравию. Перед тем как сознание померкло окончательно, я понял, что Магистр все же добрался до меня. И что по-иному и быть не могло. Разве может спрятаться от четко структурированной разветвленной организации всего лишь жалкий законопослушный человек, индивидуум, выбранный ими в качестве своей жертвы...
  
   - Не доедет, - равнодушно сказал, выпрямляясь, человек в белом халате. И посмотрев на еще двоих в белых халатах, так же равнодушно бросил: - Чего стоим, практиканты? Не оставлять же все это здесь. Забрасывайте его в машину, повезем на вскрытие.
   Двое, синхронно поморщившись, натянули на руки резиновые перчатки, подхватили искореженное тело неосторожного пешехода и небрежно бросили его на носилки. Толпа расступилась, давая им пройти.
   - Что это было? - прижимая руки к груди, с волнением выдохнула тетка со старомодной химической завивкой. - На его месте мог оказаться любой из нас! Я своими глазами видела, что он шагнул, когда поезд уже прошел! Рельсы были совершенно пустые!
   - Может, воздушные завихрения его под вагон затянули, - предположила шустрая старушенция в тяжелых роговых очках. - Я по телевизору слышала, что есть такие завихрения.
   - Какой вагон! - истерично выкрикнула тетка. - Я своими глазами видела, что он шагнул, когда состав уже прошел!
   - Времена такие, - равнодушно бросил дорого одетый мужчина с портфелем в руке. - Не знаешь, где свой конец найдешь... В двух кварталах отсюда девицу только что зарезали. Вон в том высотном доме. Ей там любовник хату снимал, за какие-то непонятные, типа сексуальных, услуги... - Он неопределенно мотнул головой. - Там до сих пор милицейские машины у подъезда стоят... - Взглянув на часы, он двинулся через переезд.
   - А я слышал, к товарным составам зачастую цепляют невидимые вагоны, - вдруг сказал здоровенный небритый мужчина в обтрепанном бушлате. В руке он держал пакет, в котором при каждом движении мужика позвякивали пустые бутылки.
   Сказанное прозвучало столь нелепо, что в толпе, несмотря на трагичность ситуации, раздались звонкие смешки.
   - Пить меньше надо! - выкрикнул кто-то, и народ засмеялся уже совсем откровенно.
   Мужик сплюнул и неуверенной походкой отправился вслед за владельцем дорогой одежды и портфеля. За ним, охватив свидетелей происшествия цепким запоминающим взглядом, словно невзначай пристроился бомжеватого вида старик с обломками гнилых зубов.
  
  

Пиджак справедливости

  
   "Говорят, в некоторых барах сидят распоследнейшие бляди и бесплатно рассказывают желающим о своих мифических возлюбленных, которые якобы у них были и которые якобы погибли при непременно очень трагических обстоятельствах, после чего все в жизни этих блядей пошло наперекосяк, после чего, собственно, они и стали блядьми. Надо только знать, в каких именно барах эти особы сидят, если вдруг возникло желание их послушать..."
   Из слухов.
  
   - Семеныч, завязывай!
   Семеныч отозвался не сразу. Он дождался, когда атакуемая резцом болванка сдастся, неохотно скинув отрезанную от себя часть в наполненный металлической стружкой поддон, затем выключил станок. Сняв защитные очки, он повернулся к переминающемуся рядом Володе Коломийцеву.
   - Мастер ушел?
   - Да ушел, ушел, все давно ушли. Одни мы остались.
   Подошел Серега Маринин.
   - Ну, чего вы тут телитесь?
   - Да идем, идем уже, - сказал Семеныч ворчливо, хотя изнутри его распирало от предвкушения прекрасного. Он был самым старшим из припозднившейся в цеху троицы, поэтому должен был вести себя соответственно, то есть, солидно, пусть разница в возрасте между ними составляла всего десять лет. А то, вон, эти двое прямо лучатся счастьем, разве что ножонками не сучат, и то что они сейчас пойдут делить честно заработанный литр, можно прочитать по их сияющим лицам - разве ж это дело. Литр выкатил работяга из малярной бригады, которому их троица выточила нестандартную, особо сложную деталь для усовершенствованного самогонного аппарата.
   - Задолбал уже этот новый мастер, - сказал переодевшийся первым Володя. - То ли дело Михеич. И на хрена, спрашивается, он ушел. Был бы Михеич, не пришлось бы конца смены дожидаться. Грамм по двести уже в обед тяпнули бы.
   - Не на хрена, а на пенсию, - солидно ответствовал Семеныч. - Доконал его этот цех. Он последний год уже дни до пенсии считал.
   - А чего доконал-то? - поинтересовался Серега. Он тоже переоделся, и теперь двое ждали Семеныча, который переодевался, как и разговаривал, нарочито неспешно, чтобы подчеркнуть спокойствие и уверенность в себе, то есть то, чем он на самом деле не обладал, но что полагалось ему иметь согласно возрасту. - Чего доконал-то? - повторил Серега, потому что Семеныч не спешил с ответом.
   - А то и доконал. Такие как мы доконали. Как ты только что сам подметил, мы вот сейчас, к примеру, спирт до конца смены припрятали, потому что нового мастера боимся, а при Михеиче прямо во время смены глушить бы начали. А ему, думаешь, нравилось таких как мы, ловить? Просто должность у мастера такая. Собачья, прямо скажем, должность... - Он посмотрел на Серегу и Вову. Те внимательно слушали, и Семеныч на секунду почувствовал истинное удовлетворение, ощутив себя настоящим наставником.
   - Отчего ж собачья? - опять не выдержал паузы Серега. - Мастер, небось, руками не работает, только за другими смотрит.
   - Вот оттого и собачья, - пояснил Семеныч. Он надел легкую летнюю куртку и закрыл шкафчик. - Оттого, - повторил он, навешивая на дверцу замок. - Мастер и не великий начальник, и не работяга, а что-то среднее между ними. Ни то ни се, как прокладка... - И только услышав ржание коллег, понял, что подобрал не совсем уместное определение. Просто не привык он, что в последнее время появились слова, которых лучше бы было избегать. Точнее, не то чтобы появились, а просто старые безобидные слова вдруг приобрели новое значение. И это раньше можно было говорить "прокладка", и никто бы и не вздумал засмеяться, потому что прокладка и означала прокладку, а не вкладываемую в прелую промежность гигиеническую пакость, каковой она стала нынче, для молодых, слышащих это слово из телевизора в сопровождении соответствующей картинки с утра до вечера, без права на выходные. - Понимаете, - продолжил он, когда товарищи отсмеялись, - мастера ведь имеют со всех сторон. Для начальства он никто, пешка, от которой требуют надзора за работягами и дрочат за все нарушения нами дисциплины. А для работяг он никакой не начальник, он как бы один из них, умудрившийся пролезть в мастера, то есть его в любой момент можно послать подальше, как своего. Вот и получается, что мастер, это... это... - Семеныч замялся, подбирая слово, но слушатели уже потеряли к теме интерес.
   - Прокладка, короче, - подытожил Серега. - Да и хрен с ним. Вован, давай, извлекай.
   Володя Коломийцев подошел к шкафчику Ивана Дынина и завозился с замком. Замок был старым, советского производства, и открывался комбинацией цифр, которые мог подобрать любой, имеющий руки. Такая мера предосторожности, как прятать спирт в шкафчике пребывающего в отпуске слесаря была отнюдь не лишней. Новый мастер развил кипучую деятельность по отлову нарушающих режим, и даже устраивал проверки шкафчиков на предмет обнаружения в них алкоголя. Проверки, разумеется, были незаконными, но большим, на что отваживался народ, было тихое ворчание. К примеру, жаловаться в прокуратуру на незаконные обыски и досмотр личных вещей никто не собирался. Где еще можно пристроиться по специальности тому же, к примеру, токарю, если в городе не осталось, наверное, ни одного действующего завода. Ремонтно-механический цех при трамвайно-троллейбесном парке оставался, возможно, единственным пнредприятием, где таковым пока находилось место.
   - Надо бы сразу разбавить, чтобы потом не возиться, - сказал Коломийцев, извлекши из шкафчика вожделенный литр. - И, не удержавшись, любовно встряхнул пластиковую бутыль. - Медицинский, не какой-нибудь там "технарь".
   - Не надо, - возразил Серега. - Сделаем, как в прошлый раз. Купим по дороге что-нибудь вроде "Колы", ею и разведем. Вкуснее будет.
   Двое уставились на Семеныча, и он пожал плечами.
   - "Кола", так "Кола", - сказал он...
  
   Они сидели в проверенном месте, между двумя невысокими насыпями с рельсами, ведущими к ремонтным корпусам трамвайно-троллейбесного парка на окраине города. Место было прекрасным во всех отношениях. Случайные люди сюда не забредали, в холодную погоду насыпи служили защитой от ветра, а расположились они на длинной широкой доске, специально принесенной сюда в незапамятные времена и уже несколько лет служащей отдыхающим здесь работягам удобным седалищем.
   Все было хорошо, только Володька слишком уж быстро сегодня набрался и порой своими хамоватыми репликами заставлял друзей хмуриться.
   - Ты, случайно, не выпил где-то до нас? - не выдержал Семеныч, когда Володька в очередной раз отпустил дебильную шутку и сам же ей рассмеялся.
   - Угомонись, Семеныч, - отмахнулся тот. - Всего-то на какой десяток лет старше, а изображаешь тут перед нами наставника. Да только и нам уже по тридцать, не мальчики, так что поучи, как говаривал Горбатый, жену щи варить.
   И опять рассмеялся. Нарочито громко и противно.
   - Ты чего на Семеныча наезжаешь, - попробовал осадить его Серега, в то время как сам Семеныч поджал губы и отвернулся, не найдя что ответить.
   - А кто такой Семеныч? - с вызовом сказал Коломийцев, разливая по пластиковым стаканчикам. - Он у нас что, неприкосновенная персона?.. Нет, Семеныч, ты, конечно, мужик неплохой, но слишком уж слабохарактерный.
   - Это чего это я слабохарактерный? - наконец не выдержав, впервые ответил на недружественный выпад Вована Семеныч.
   - А то, - пьяно икнув, сказал Коломийцев. - Вот, к примеру, я у тебя пятисотку недавно занимал. Обещал отдать через два дня, а уже две недели прошло.
   - И что? - не понял Семеныч.
   - А то. Другой бы уже давно по мордасам надавать пригрозил, а ты даже не напомнишь. Стесняешься, что ли.
   - Ну, я просто... - Не зная, что сказать, Семеныч опрокинул стаканчик и крякнул. Серега быстро протянул ему другой стаканчик, с запивкой.
   - Просто, просто... - опять икнув, передразнил Коломийцев. Он тоже выпил, тоже крякнул, но запивать не стал, только сделал глубокую сигаретную затяжку. - Просто ты ни рыба ни мясо, вот что. Потому и мнешься. А ведь сам здоровый, килограммов девяносто, наверное, весишь. И мышцы приличные. Захотел бы, любому из нас запросто бы навалял.
   Нависла неловкая пауза. Возможно, Коломийцев понял, что переборщил, потому что некоторое время он молча смотрел куда-то в сторону. Он же и увидел первым неожиданного в этих краях гостя.
   - Во, смотрите, какой-то чудак нарисовался. Интересно, за каким хреном он сюда забрел.
   Двое повернули головы и тоже стали смотреть на приближающегося мужика плотного телосложения. Такой походкой мог передвигаться либо слепой, либо пьяный, либо человек, у которого не все в порядке с головой. Не глядя под ноги, периодически спотыкаясь, мужик в плотном пиджаке брел, глядя в одну точку перед собой, но возникало ощущение, что он при этом ничего не видел.
   - Обдолбался, что ли, - предположил Серега. И не глядя пошарив за спиной, нащупал замеченную раньше короткую толстую палку. - На всякий случай, - пояснил он, положив ее перед собой.
   Незнакомец тем временем приблизился к ним на расстояние нескольких шагов и остановился. Он смотрел на напрягшуюся троицу, но, казалось, ничего не видел.
   - Эй... - негромко окликнул его Коломийцев. - Ты чего, брат, заблудился?
   Мужик с обычным, ничем не примечательным лицом, продолжал смотреть сквозь них. Трое переглянулись.
   - Может, тебе налить? - предложил Семеныч.
   Незнакомец очнулся. По крайней мере, он, кажется, наконец их увидел. В его глазах появилась осмысленность, а губы беззвучно зашевелились.
   - Не слышу, - недовольно сказал Коломийцев. Его явно стало тяготить присутствие чужака, который помешал их посиделкам. - Говори громче... И членораздельней, - добавил он и хихикнул. - А то непонятно ни хрена.
   Словно вняв его совету, мужик издал первый звук - он негромко прокашлялся. И в следующий миг вперился взглядом в Семеныча, что последнему не очень-то понравилось. Он даже поежился под взглядом этого безумца и бросил косой взгляд на лежащую перед Серегой палку.
   - Слушай, - продолжая смотреть на него, сипло сказал мужик. - Давай меняться.
   - Меняться? - Семеныч нахмурился и опять скользнул глазами по палке, которую Серега словно невзначай взял теперь в правую руку.
   - Ну да, - сказал мужик. И добавил торопливо: - Мы с тобой как раз одного телосложения. Ты мне дашь свою куртку, а я тебе свой пиджак.
   Наверное, разведенный спирт ударил Семенычу в голову, потому что несколько секунд он вполне серьезно раздумывал над озвученным этим безумцем предложением. Куртка его была старой. Честно говоря, ее вообще давно пора было выбросить, и если он до сих пор не сделал этого, то дело было в элементарной привычке. Ну, как человек привыкает к какой-то вещи, пусть это стоптанные домашние тапочки. Но и пиджак этого странного мужика был ему не нужен. Пиджаков Семеныч не любил, и единственный его пиджак, в комплекте с брюками составлявший дешевый выходной костюм, болтался в шкафу на вешалке нетронутым уже добрый пяток лет. С другой стороны, предложенный пиджак выглядел дорогим, престижным. Возможно, именно такие и стоят по нескольку штук баксов, и именно такие рекламируются в глянцевых мужских журналах.
   Мужик продолжал на него смотреть и Семеныч тоже прокашлялся, словно пародируя недавнее действие незнакомца. Но едва он собрался промямлить что-то неопределенное, как слово взял Серега.
   - Фирменный? - спросил он.
   - Не знаю, - неожиданно сказал мужик и перевел взгляд на свой пиджак, словно впервые его увидел. - Но, кажется, дорогой. И удобный... Так что, меняемся?
   - Не буду, - набравшись решимости, сказал Семеныч, когда незнакомец опять уставился ему в глаза. И подумал, как бы этот мужик не набросился на него, разъярившись от отказа. - Мне и в своей куртке комфортно.
   - Тогда так его возьми, - предложил мужик и Семеныч окончательно уверился, что они имеют дело с сумасшедшим. - Так что, возьмешь?
   - Возьмем, - бодро заявил Коломийцев, пока Семеныч размышлял, как бы ему необидно для мужика отказаться и от этого его предложения. - Давай сюда свой пиджак, и до свидания. Ты нам отдыхать мешаешь... - И почувствовав, что прозвучало слегка грубовато, пояснил уже мягче: - Все равно пить ты отказываешься. Мы ж тебе предлагали, верно?
   Мужик даже не посмотрел в его сторону. Он молча снял пиджак и, сделав шаг вперед, протянул его Семенычу. Тот неуверенно посмотрел на товарищей, но те молчали. Пауза затянулась. Незнакомец так и стоял с протянутым в его сторону пиджаком, а Семеныч не спешил его брать, подобно Лаокоону, почувствовавшему исходящую от дара угрозу.
   - Спасибо... - наконец выдавил из себя он и протянул за пиджаком руку.
   Едва его пальцы коснулись ткани пиджака, все его тело будто пронзило током. Он непроизвольно вздрогнул, попытался отдернуть руку, но кисть как бы сама собой вцепилась в этот чертов пиджак.
   Мужик же, наоборот, с каким-то, если только это не показалось Семенычу, вздохом облегчения отпустил петельку на воротнике и немедленно поспешил прочь, словно скинул с себя какой-то тяжкий груз и боялся, что его остановят, заставят взять обузу обратно. В какой-то момент с недоумением наблюдающим за ним друзьям показалось, что незнакомец перейдет на бег, но тот удержался, просто ускорил шаг до максимума. Кстати, теперь его шаг был вполне уверенным, четким, словно нормально ходить ему мешал как раз этот пиджак.
   - И что мне с этим теперь делать? - растерянно спросил Семеныч, держа неожиданную добычу на вытянутой руке.
   - Для начала примерить, вот что, - сказал Коломийцев.
   - Точно! - поддержал его Маринин. - Дай-ка мне его на секунду, надо лейбл посмотреть.
   Семеныч почувствовал какое-то странное желание не давать свою обновку Сереге. Это действительно было странным. Минуту назад он не хотел принимать неожиданный дар, а теперь не хотел с ним расстаться, отдать его другому хотя бы на время.
   - Ты чего? - спросил Коломийцев. Судя по тому, с каким недоумением смотрел на него Вован, его лицо перекосилось или что-то вроде этого. Во всяком случае, что-то с ним было не так.
   - Да ничего, - кое-как выдавил из себя Семеныч и почувствовал, что голос стал сиплым, словно у него пересохло во рту. - На... - Он отдал пиджак Сереге, заметив, что пальцы разжались неохотно, как будто он отдавал что-то свое, очень дорогое, выстраданное.
   - Так-так-так... - пробормотал Серега, рассматривая подкладку. - "Маджик Джакет"... Впервые о такой фирме слышу.
   - А что это значит? - поинтересовался Коломийцев.
   - Волшебный пиджак, - пояснил Серега, продолжая рассматривать лейбл. - Тяжелый, зараза, - добавил он, прикинув пиджак на вес. - Кирпичи там, что ли, в карманах понапиханы. Карманы, кстати, вон какие огромные, кирпич туда точно запросто влезет.
   Коломийцев хохотнул.
   - Семеныч, ты бы его примерил, что ли, - предложил он. - Заодно и проверил бы... Ну, начет волшебства. Вдруг у тебя какие-нибудь способности проявятся.
   - А что там еще написано? - спросил Семеныч, заметив, что помимо красочной надписи "Magic Jacket" большой по величине лейбл содержит еще какой-то мелко вышитый текст. - Читай, читай. Ты у нас лучше всех по-английски соображаешь.
   - Да фигня какая-то, - приглядевшись, удивленно сказал Серега. - Что-то про справедливость закручено, что обладатель этого волшебного пиджака вроде как является высшим хранителем нравственности, и прочая лабуда. Сам пиджак переходящий, кстати...
   - Как знамя за трудовые успехи? - тупо спросил Семеныч. - Ну, за которое в советское время цеха нашего предприятия боролись.
   Серега пожал плечами.
   - Да непонятное тут что-то. Написано, что каждый очередной обладатель пиджака вносит посильную лепту в дело торжества всеобщей справедливости и передает пиджак другому.
   - Да примеривай уже, говорю! - нетерпеливо повторил Вован. - А лейблов таких можно нашить сколько хочешь. Китайцы тебе за час тысячу на любой вкус наштампуют. Хоть волшебных, хоть каких...
   Семеныч снял свою куртку, аккуратно положил ее на доску, принял из рук Сереги пиджак, просунул руки в рукава и опять почувствовал, как проскочил по всему его телу электрический заряд, а в глазах потемнело. И при этом еще на мгновение заложило уши.
   - Как влитой сидит, - радостно сказал Коломийцев. - Глаз у того мужика наметан. Сразу преемника для своего пиджака вычислил.
   - А что в карманах? - нетерпеливо поинтересовался Серега. - Семеныч, да не стой ты как статуй, проверь. Может, там что-то ценное.
   Семеныч запустил правую руку в боковой карман и нащупал удобную деревянную рукоятку непонятного предмета. В следующий момент двое раскрыли рты, а Серега даже непроизвольно охнул - рука Семеныча вынырнула из кармана, сжимая мясницкий тесак с широким окровавленным лезвием.
   - Это подстава! - истерически вскрикнул Вован, вскакивая. - Семеныч, скидывай скорей пиджак и сотри с рукоятки отпечатки пальцев! Этот урод нарочно так сделал! Он кого-то убил, а подставить решил тебя!
   - Точно! - поддержал его тоже вскочивший Серега. - Собираем все свои причиндалы и роем отсюда скорее! Смотрите внимательно, чтобы ничего не оставить! Все пустые бутылки, весь мусор, все свое с собой забираем!
   - Неплохо бы еще табаком все вокруг посыпать, - деловито сказал Коломийцев. - Чтобы собаки след не взяли.
   Двое уставились на застывшего Семеныча.
   - А ты чего стоишь? Бросай ты эту гадость и...
   - Сколько ты мне должен? - неожиданно для себя спросил Семеныч все тем же сиплым, не своим, голосом. Он чувствовал, что сознание его словно мерцает, бросая его из крайности в крайность. В течение нескольких секунд он прошел эволюционный путь от ящера до человека прямоходящего, и чувствовал, что это еще не предел. Еще немного, и он станет сверхчеловеком, человеком справедливым... И еще он ощутил в себе силу. Силу с большой буквы, которая так необходима людям, решившим отдать себя борьбе за торжество справедливости, людям, бросившим дерзкий вызов мировому злу вообще и людской тупости в частности.
   - Пять сотен, - растерянно сказал Коломийцев. - Только при чем здесь... Не вовремя ты с этими деньгами, Семеныч! Давай потом с этим долгом разберемся, когда...
   Он упал от сильного удара по челюсти, приложился головой к доске, на которой все они только что сидели, и на мгновение затих, оглушенный.
   - Ты что делаешь, Семеныч! - заорал смертельно перепугавшийся Серега, когда Семеныч деловито распластал кисть поверженного во имя справедливости Вована на доске и занес над головой руку, по прежнему сжимающую окровавленный тесак.
   - Я всего лишь выполняю свой долг, - процедил Семеныч. В следующий миг тесак с глухим стуком вонзился в доску, ставшую на время разделочной, отрубленный мизинец откатился в сторону, а мгновенно обретший сознание Вован завизжал так, что у собутыльников заложило уши.
   - За что! - истошно орал Вован, прижимая к груди кисть, из которой, пачкая его недавно купленную "гавайскую" рубашку, вовсю хлестала кровь. - Семеныч, неужели ты за какие-то жалкие пятьсот рублей способен...
   - Буду рубить по пальцу в день, пока не вернешь долг, - спокойно сообщил Семеныч.
   - Семеныч, мы все поняли, - торопливо сказал Серега. Он старался держаться на расстоянии, готовый в любой момент броситься наутек. - Позволь нам уйти. И палец Вована забрать. Может, его еще пришьют... А ты не ори, - прошипел он, не глядя, в сторону Коломийцева. - Сам про пятисотку начал. На хрена говорил ему, что он рохля? Вот и нарвался...
   - Да если бы я знал... - простонал, нянча на груди руку, несчастный, пострадавший за справедливость Вован. - Если бы я...
   Потеряв к друзьям интерес, Семеныч, не оборачиваясь, побрел прочь, а двое таращились ему вслед. Даже Коломийцев перестал на время скулить, когда осознал, что походка Семеныча точь-в-точь схожа сейчас с походкой недавнего незнакомца, подарившего ему волшебный пиджак. Но в следующий момент боль вернулась и его лицо опять перекосилось.
   - Серега, будь другом, заверни мой палец во что-нибудь чистое, - жалобно попросил он. - Лучше вон в тот целлофан...
  
   Он не помнил, как и зачем Он здесь оказался, но это был центр города - несомненно. Доказательство: перед ним был Центральный вокзал.
   - Вы не подскажете, повторяют ли по РЕН-ТВ сегодня вечером фильм, в котором пауки-мутанты сожрали группу забредших в лес негров?
   Прохожий просто побежал, не оборачиваясь - он даже не соизволил вступить в разговор, скотина!..
   Проходя по на редкость прямой улице, пребывая в неплохом - хотя и с легким оттенком грусти - настроении, Он искоса, сквозь свежевымытое окно, взглянул в случайный полуподвальчик. Разглядеть происходящее внутри в деталях ему помешали блики солнца, но, однако, они же не смогли помешать ему ухватить суть, то есть определить в точности главное: в помещении полуподвала сидят бляди. А что особы эти, прикидывающиеся обычными, исполненными благопристойности гражданками, являются, несомненно, таковыми, не подлежало ни малейшему сомнению. Доказательство: большинство из них ожидали маникюра. То же обстоятельство, что некоторые сидели в очереди к педикюрше, не могло послужить им оправданием ни в малейшей степени. Да, следовало просто смириться с этим фактом именно как с фактом, данностью, и признаться честно - возможно даже, набрав воздуха в легкие, мужественно выкрикнуть в беспорядочную уличную суету: в полуподвале средь бела дня в наглую сидят бляди! Причем, разнузданные сексуально, особы эти сидят неспроста: они, бросая вызов благопристойности, ждут маникюра!
   Успокоившись слегка, Он прошел по улице дальше и опять остановился в смятении. Разрешающего - зеленого - сигнала светофора ожидала несомненная блядь! У нее были голые ноги и педикюр, что усугубляло ее вызывающую, ничем не замаскированную блядскость стократно. Свежевыскобленные же, преступно розового оттенка пятки лишь подтверждали очевидное, позволяя вычислить ее блядскую сущность в точности. Это потрясло Его до состояния, граничащего с крайностью: по городу запросто разгуливают бляди и не стесняются этого в степени ни малейшей! Разгуливают, и никого не боятся! Но ведь это нонсенс! Да-да! Бляди с голыми ногами не только ничуть не стесняются такого постыдного обстоятельства, но, даже, по сути, бравируют им!
   Однако, справедливости ради, следовало все же сделать кое-какие оговорки: в частности, можно было предположить, что не все из виденных им сегодня существ женского пола являлись блядьми стопроцентными, законченными: у кого-то, возможно, просто не было денег на приличествующие порядочным женщинам колготки.
   А ведь их всех не переебать - вдруг опять осенило Его свыше. Он даже остановился на очередном перекрестке, озаренный этой, пусть и простой, но такой потрясающей своей глубиной и силой мыслью. Да, да! Вас всех не переебать! - опять захотелось крикнуть Ему, набрав полную грудь азотно-кислородной смеси и обличительно утвердив указательный палец в сторону голоногих блядей, которые, словно в насмешку над этой выстраданной Им сентенцией, как раз нагло скопились на светофоре, щедро источая запахи присущих истинным блядям парфюмов. - Где взять столько хуев на все эти ваши пизды! - едва не крикнул Он в голос, но, естественно, опять усилием воли сумел сдержать такой свой светлый, исполненный истинного благородства порыв - в этом Ему помог случившийся рядом милиционер: обвешанный рациями, еще какими-то, не менее неприятными на вид штуковинами, тот как раз проходил мимо. Представитель органов мог Его и не понять - на вид милиционер был очень глуп и вряд ли смог бы прочувствовать всю глубину озарившего Его откровения. Такой, пожалуй, - по некоторому размышлению понял Он, - мог бы даже с этой подмеченной мною очевидностью и поспорить. Такой, со всеми этими своими рациями, мог бы даже, наверное, всерьез заявить, что сумел бы переебать всех этих голоногих блядей скопом - с такого, пожалуй, станется...
   - А что, Жанка, - услышал Он подтверждающий Его тайные мысли голос, - ты, кажется, побрила ноги?
   Осторожно скосив глаза, Он обнаружил двух блядей в опасной для себя близости и невольно отшатнулся, не сумев совладать с расшатанными сегодняшней прогулкой нервами.
   - Нет, я стала ходить на ваксинг, - жеманно ответила крашеная шатенка крашеной блондинке. Губы обеих были густо намазаны омерзительно густой консистенции помадой, что лишь усугубляло их вину без права на снисхождение, - это надежнее, и вообще, раз и навсегда.
   - Но вы же, суки, ебетесь! - все же не сдержался - обличительно закричал он, воспользовавшись тем, что опасный человек с рациями свернул за угол и находился сейчас вне поля зрения. - Вы же еще те!
   И долго стоял в недоумении, не понимая, почему две легкого поведения девицы бросились от него наутек.
   Затем Он опять долго стоял, задрав голову к Небу, и хохотал как безумный, осененный уже в сотый за день раз: бляди попросту его испугались! Да-да, оказывается, этих чрезвычайно опасных существ можно банально запугать, достаточно только выкрикнуть, не боясь, истину им в лицо! Вот он, ключ, ниспосланный Ему Свыше, теперь Он может быть относительно спокоен, теперь он может ходить по улицам свободно и не бояться.
   С одухотворенным лицом, Он побрел прочь, просветленный...
  
   - Ты вся такая из себя средняя, среднестатистическая, - с мягким укором сказал Он, одновременно размышляя о кардинальной перемене своего мировоззрения, случившейся непонятно в какой момент и непонятно в связи с чем, но случившейся несомненно. Доказательство: женщины легкого поведения без колготок и с педикюром не только уже не казались ему опасными, но даже внушали некоторое - без малейшей примеси страха - почтение. По зрелому размышлению, с такими стоило бы даже - без излишнего в данном случае преклонения - тесно дружить. - С такой ничего никогда не происходит, с такой просто не может ничего произойти, ничего необычного, потому что такая не посещает ночных клубов, не оказывается ночью в незнакомом районе города - пьяная, с кучей неизвестно как заработанных денег; она просто забыла по пьяни, как она сюда попала и как бабло оказалось в ее сумочке, зачем она здесь в порванных колготках и со вкусом спермы во рту... - Собственно, Он остановился просто перевести дух, что было воспринято этой несомненной шлюхой абсолютно неправильно.
   - Ну так это же хорошо, - не без тупого вызова или упорства - Он не смог так вот сразу этого разобрать, это еще неплохо было бы тщательно обдумать на досуге, попав в спокойную, с ликером, обстановку, - что хорошего может быть, когда девушка ведет себя таким неподобающим образом, то есть оказывается пьяной в метро и в порванных колготках.
   - Так вот поэтому, да-да, именно поэтому ты должна быть наказана, тварь! - внезапно для себя заорал Он, хотя только что выслушал жалкий лепет этой заблудшей шлюхи пусть не с интересом и согласием, но хотя бы просто снисходительно, как и подобало Несшему Секретные Знания. - Именно поэтому! Ты должна узнать жизнь с другой - правильной - стороны, и займусь этим Я - именно Я покажу ее тебе во всей ее изнаночной красе, тупая ты безмозглая курица! Ты знаешь стихи, а я должен ознакомить тебя с жизненной прозой! - прокричал Он шлюхе в лицо, которое стало перепуганным и это лишь усугубляло ее несомненную вину за что-то, что еще предстояло обдумать в более подобающей обстановке, с рюмкой абсента в руке. - Это моя обязанность, учить таких как ты Истине! Даже таким, представь, можно ее вдолбить, если подобрать к их замшелым мозгам подходящий ключик!..
   Он очнулся в какой-то подворотне, не зная сколько времени прошло с Его последней - задним числом Он нашел ее довольно удачной, пусть она и не принесла, наверняка, должного воспитательного эффекта - уличной проповеди. Он не делал ничего особенного или, тем более, предосудительного - просто мочился на дверь какого-то офиса, сквозь стекло которой на него с ужасом пялился туповатого вида и плохо выстиранной формы охранник. Также Он почему-то сжимал в свободной от члена руке чьи-то колготки. Такие, кажется, называемы законченными мудаками ажурными, - вдруг вспомнилось Ему. - Хотя правильнее было бы назвать их приманкой из Магазина Блядских Принадлежностей, возбуждающими у сомневающихся низменное. А еще, кажется, Он видел такие у этой, которой Он пытался втолковать Истинное. Занятый мыслями о Единственно правильном, Он застегнул ширинку и, пошатываясь, двинулся по направлению к главной улице. Он чувствовал невероятную слабость, как и должно было быть - Он уже знал это - после приступа, вызванного вынужденным общением с непримкнувшими. Наверное, таков был крест всех Просветителей, который Он добровольно сносил как добровольно же на Себя взваленное, не утруждаясь бесполезными жалобами на мнимую несправедливость.
   Отбросив прямо на асфальт порванные колготки и сразу почувствовав невероятное облегчение от избавления от чего-то не имеющего право на существование в обществе, если оно претендует на звание просвещенного, Он подступил к возбужденно гудящей толпе.
   - Что произошло? - слабым голосом спросил Он гражданина, подозрительность вида которого подчеркивал неправильно - Он сразу определил это - завязанный галстук.
   - Вы не поверите! Прямо сейчас, прямо средь бела дня, на той вот самой улице... - гражданин неопределенно махнул рукой в сторону, - какой-то маньяк содрал со студентки колготки. Потом ударил подбежавшего милиционера так, что того пришлось увезти на "скорой".
   - Что было потом? - спросил Он, внезапно почувствовав интерес к рассказу подозрительного, хотя спрашивал, в общем-то, просто из вежливости и желания помочь людям навести хоть какой-то порядок в их головах; ведь кто еще, кроме Него, мог правильно объяснить зевакам суть происходящего.
   - Потом этот маньяк, который, кстати, сорвал с бедняги фуражку...
   - Говоря слово "бедняга", вы подразумеваете милиционера? - уточнил Он вежливым тоном, которого этот недоумок вряд ли был достоин.
   - Конечно.
   - Но почему вы прибегли к слову "маньяк"? Уместно ли в данном случае данное определение?
   - А кто ж еще станет срывать с людей колготки, - почему-то вдруг забыв о фуражке, сбился на интимные женские принадлежности гражданин, усугубляя неблагоприятное мнение о себе, составленное Им сразу после обнаружения в гардеробе незнакомца неправильно завязанного галстука.
   - А почему вы решили, что та блядь являлась студенткой?
   Разговаривая с Ним, подозрительный гражданин неотрывно смотрел туда, куда были устремлены взоры собравшихся - на лужу крови, растекшуюся прямо посередине проезжей части. Были слышны голоса, что ушедший было маньяк, вдруг вернувшись к поверженному милиционеру, взрезал тому живот, успокаивающе выкрикнув в толпу, что это всего лишь оборотень и ему ничего не будет, что лжемилиционер даже не чувствует боли, но Он этому не верил - люди обычно склонны к преувеличениям... В какой-то момент рассказывающий нелепицы гражданин перевел взгляд на Него и неожиданно дико закричал, увидев в Его руке служебную милицейскую фуражку. Для Него это было странно, потому как только что гражданин был относительно, в пределах допустимого для мудаков, спокоен.
   Он хотел было объяснить что-то этому нуждающемуся в услугах опытного психиатра недоноску, но не смог сообразить - что. Его здорово сбивал звук милицейской сирены, который становился все громче и громче, а, следовательно, соответственно законам физики о распространении звуковых волн, сирена эта означала стремительно приближающуюся машину, набитую неприятными людьми в неприятной форме, со служебным оружием в кобурах. И, поскольку вид этих неприятных людей всегда вызывал у Него некоторую неприязнь, Он поспешил уйти, доброжелательно махнув напоследок в сторону надрывающегося гражданина рукой. Крик почему-то оборвался, хотя в его руке не было ничего, кроме широкого отточенного мясницкого ножа, которым нельзя было причинить человеку ни малейшего вреда. Конечно, в том случае, если человек этот был Подготовленным к Восприятию Истины. Наверное, нелепого поведения гражданин выдохся, или же ему просто надоело кричать. В то же, что этот зевака осознал порочность своего поведения, Он не очень-то верил.
   Все это было весьма и весьма странным, и все это, конечно, еще требовало спокойного осмысления под негромкую музыку и рюмочку чего-то выдержанного, желательно из старой дубовой бочки...
  
   Был и еще один, весьма странный - почти неприятный - момент, поразивший Его если не до крайности, то до небольшой, тоже допускающей по меньшей мере несколько философских трактовок события, многозначительности.
   Он вдруг обнаружил Себя возле какого-то стеклянного павильона с прилавком, где, опершись поясницей на этот прилавок, хотя тот был заведомо грязен, жрал какое-то пахучее жареное дерьмо из кошек, что-то нечто беляша или шаурмы. Людей вокруг было совсем немного, -некоторые сидели за облупившимися краской столиками и с невиданным аппетитом жрали тех же кошек, - но те, что были, смотрели на Него со странными выражениями на лицах, словно Он сделал что-то такое, из фильмов, ну, как если бы, к примеру, в открытую, при свидетелях, убил чью-то бабушку, или без ущерба для себя выпил серной кислоты.
   Он покосился через плечо, назад, на таращившуюся на Него продавщицу в потенциально белом, а сейчас несвежем, халате, и заметил, что она, обнаружив Его внимание, моментально нырнула в свою амбразуру, что не могло не навести на Мысли.
   Он обнаружил еще, что у Него сальные после беляша - или шаурмы - руки, и этот факт разозлил Его до средней примерно степени, ведь Он всегда считал, что продавцам следовало бы выдавать клиентам побольше бумаги, ну, той, которая якобы для протирки пальцев, а на самом деле заранее промаслена, только вот Его никто не слушал, а Он, к тому же, никому об этом не говорил.
   К прилавку подошел солидного, даже почти благообразного, если не считать его нечистых помыслов, вида человек и, неуверенно посмотрев на Него, облизывающего пальцы, усеянные, как показалось Ему в какой-то момент, кошачьей шерстью, так же неуверенно постучал пальцем в запертую амбразуру. В стекле показалась растрепанная голова работницы нью-пищеторга, но посмотрела дородная бабища почему-то не на этого, с помыслами, а на Него. Посмотрела испуганно, и тут же спряталась в глубине своего сарая.
   - Слушай, - шагнув к мужику, доверительно сказал Он. - Видишь ли, в чем дело, дружище... Вот ты вознамерился сожрать какое-то дерьмо, чтобы рыгать потом, чувствуя, как желудок не в силах справиться с подобным лакомством. Возможно даже, твое решение осознано. Тебе, по-видимому, доставляет удовольствие жрать кошачье мясо, не задумываясь о последствиях... Что ж, как человек, только что отведавшей этого угощения, я мог бы многое тебе рассказать... Но тут есть такая маленькая, но очень важная фигня... К примеру, Я мог бы свалить тебя сейчас отработанной подсечкой, а потом добавить по голове тяжелым штурмовым ботинком из сексшопа, но я ведь не думаю о чем-то таком, это ведь все не наше, не настоящее, это, скорее что-то из компьютерных игр, ну, где там стреляют из бластеров, и все такое... Я бы мог также разнести весь этот ебаный киоск, - тут Он мимолетно посмотрел на опять высунувшуюся тетку, и Его перекосило лицом, отчего та опять спряталась, - ну, просто врезавшись в него с разгону хотя бы даже на истребителе Ф-16... Но я не стану делать и этого, и дело даже не в том, что у меня нет тех ботинок или прав на вождение этого долбаного истребителя, что их не выдают в этой стране даже своим, проверенным людям...
   Мужик попятился, его лицо исказил ужас, но Он цепко держал его за рукав поношенного пиджака.
   - Короче, я к чему все это говорю... Вот у этой тетки, - Он опять быстро кивнул на опять высунувшуюся тетку, и ему не понравилось, что она смотрела на Него и что-то говорила кому-то по мобильнику, если только таковой не являлся замаскированной рацией, и тетка, следовательно, не являлась секретной агентессой тех самых служб, ну, тех, которым на выпускных балах вручают бластеры, - короче, у этой тетки есть сестра. Ну, она почти такая же, просто другая, тетка, в таком же халате, с которой Я бы, однако, с удовольствием поговорил о большой политике, чего никогда не стал бы делать с этой, если бы она, ну, эта ее сестра... Эй, ты куда!
   Мужик вырвался и побежал, совсем как тот, утренний, которого Он спрашивал о лесных неграх, но это почти не удручило Его, потому что с тупостью окружающих Он уже почти начал свыкаться. Он только подумал, что в другой своей жизни мужик этот наверняка тоже был хитрожопым и цепким таким котом, ну, из тех, что здорово снуют по крышам в поисках всякой хуйни, чтобы ее обнюхать и потрогать лапой, и у него, конечно, здорово получалось выманивать у ротозеев колбасу. Поэтому он и приперся сейчас сюда, к павильону, чтобы набить вволю брюхо своими менее удачливыми соплеменниками.
   - Вы думаете, я не знаю, о чем вы все думаете? - неожиданно для Себя, как происходило сегодня все или почти все - все Его действия или мысли, - заорал Он. Сразу после этого половина посетителей, сидящих за столиками, рванулись врассыпную, даже оставив на этих столиках что-то из своего не дожранного кошачьего дерьма. - Вы думаете, у Меня не хватит мозгов проникнуть в милицейский отдел под видом пришедшего написать заявление терпилы, и неожиданно выхватить перед окном дежурного противотанковую гранату? - При этих Его вполне нейтральных словах врассыпную бросились и остальные, кто еще перемалывал гнилыми зубами свою оплаченную кошатину.
   Ему показалось, что из одного из брошенных на столе чебуреков торчит клок черной шерсти, и Он со злостью подумал, что нет, возможно, у тетки никакой сестры в халате, да и кому она, по большому счету, нужна. Все это привело Его в состояние такого бешенства, что Он широко размахнулся, и бросил что-то, что только вытащил из бокового кармана своего пиджака, в сторону павильона, угодив случайно в амбразуру, в которой случайно в очередной раз показалась тетка. Предметом оказался неизвестно как оказавшийся в кармане огромный нож с буроватыми потеками на клинке. Нож был из тех, тяжелых, квадратных, мясницких, ну, которые не способны причинить кому-то серьезного вреда, и поэтому, пробив стекло, он снес тетке всего лишь полчерепа.
   Теперь Ему вдруг показалось, что зря Он метнул этот нож в эту амбразуру, потому что никаких мгновенных перемен в Его жизни не произошло, Зло так и оставалось безнаказанным, просто тетка почти бесшумно, если не считать звона стекла бьющихся бутылок, свалилась где-то в своем киоске, но разве это Ему было нужно, разве этого Он добивался, чтобы какая-то глупая баба лежала сейчас внутри своей конторки со счастливым выражением лица...
   Вдалеке завыла милицейская сирена, что Он счел недобрым знаком и поспешил ретироваться в сторону парка, чтобы посмотреть на катающихся на каруселях уродов. По пути Он внимательно оглядел группу молодых бездельников, которые валялись прямо на траве, изображая сценку из жизни английской или американской молодежи, хотя по законам РФ - он четко знал это - валяться на траве было нельзя. Возможно, это именно за ними ехала милицейская машина, чья сирена звучала все противнее, потому что становилась все громче, и Ему внезапно подумалось, что молодежь, возможно, тоже кому-то нужна, что не только же в ней же, в конце концов, сосредоточилось все вселенское зло, что они просто тупые и достойны соответствующего наказания, тем более что почему-то смотрели на Него в достаточной мере вызывающе, что не могло не вызвать раздумий...
  
   На сей раз Он очнулся в каком-то пустынном парке и сразу понял, чем вызвана Его душевная и физическая тяжесть. Ну конечно, в такую жару таскаться в этом чертовом тяжеленном и плотном пиджаке... Еще некоторое раздражение вызывало у Него ощущение, что Он что-то забыл или, если и не забыл, то, по крайней мере, просто не может что-то вспомнить. Причем что-то такое, простое, из серии типа: есть ли у Него дом, работа или, на худой конец, жена.
   Заметив на дальней скамейке распивающую водку троицу, он радостно поспешил к ним. Зачем Он спешит и откуда эта непонятная радость, Он не знал, но чувствовал, что так надо. Главное, желание избавиться от явно дорогого и престижного пиджака почему-то становилось все сильнее и с этим приходилось считаться.
   - Чего уставился? - грубо спросил небритый мужик, очевидно бывший среди троицы за основного, и Он заметил, как рука этого мужика в потертой куртке, совпадавшего с Ним комплекцией на все сто, как брат-близнец, многозначительно нырнула в карман.
   - Слышь... - Он тоже запустил руку в карман и нащупал рукоять неизвестно как оказавшегося там тесака. Рукоять была почему-то липкой, наверное, измазалась в какой-то гадости типа варенья, хотя Он не любил сладкого и уж, конечно, ни в коем случае не стал бы взбивать тесаком неизвестного происхождения варенье. - Слышь, - повторил Он, снимая пиджак и почему-то испытывая чувство облегчение, сравнимое, наверное, с чувством успешно выполнившего свою миссию на земле высшего существа. - Давай, поменяемся...
  
  

Интервью

  
   - Вы готовы?
   Словно ревматический больной, я кое-как присел на кровати и, кутаясь во влажную от собственного пота простыню, молча кивнул.
   Человек, или кем он там был, выглядел как всегда. Точнее, его силуэт, потому что я, как всегда, видел лишь его темный силуэт, четко обрисованный на светлом фоне окна, за которым вовсю светила луна.
   - Сейчас вы получите задание. Процедура обычная. Я говорю, вы внимательно слушаете и запоминаете. Потом выполняете все в точности, без малейшего отступления от инструкций... Вы готовы? - Я опять молча кивнул. - Итак. Вам надо проникнуть на фирму "Транс-Инвест". Лучше всего это сделать в качестве нанимающегося на работу специалиста. Есть данные, что им срочно потребовался спец по связям с общественностью. Вам понятно?
   Я в очередной раз кивнул и впервые решился пошевелиться, чтобы изменить направление стекающей по спине горячей струйки - щекотка всегда была для меня тяжким испытанием. Человек взял паузу и долго молчал, оставаясь абсолютно неподвижным, и я опять замер, опять боясь пошевелиться. Еще я смотрел на него, его, по сути, не видя. Еще я не решался отвести от него взгляд - возможно, ему не понравится, что я на него не смотрю. Еще я размышлял, на чем он сидит, ведь в моей спальне не было стула. Еще я гадал, в маске ли он, словно это было важным - при подобном освещении я все равно не смог бы рассмотреть его лицо.
   - У вас есть какие-нибудь вопросы?
   Вздрогнув от звука тягучего голоса, более всего похожего на звуковой движок "Николай", выставленный на чрезмерно низкую скорость, я поспешно помотал головой.
   - Н-нет! То есть, да. То есть... я не решаюсь спросить.
   Собеседник впервые обозначил едва уловимое движение. Он кивнул. Точнее, примерно на сантиметр опустил подбородок.
   - Это ваше право. Говорите.
   - Я... - Я с шумом набрал воздуха и выдохнул: - Какова цель задания?
   Эта пауза была значительно длиннее. А когда я уже почти уверился, что ответа не будет, и почти решился пошевелиться, чтобы пустить горячую струйку в обход позвоночника, внезапно раздался чистый голос "Катерины":
   - Цель задания вы узнаете на месте. В какой-то момент вы просто поймете, что вам надлежит сделать. Вам уже доводилось выполнять подобные задания. Вы помните?
   - Да.
   - Главное, ничего не бойтесь. И не забудьте про таблетки. Помните, что даже такая мелочь, как не выпитая вовремя таблетка, может сорвать дело...
  
   - Вы к кому?
   Заступивший мне дорогу охранник в приличном костюме выглядел респектабельно и в целом производил весьма благоприятное впечатление. Вся эта мишура в виде всунутого в ухо микрофона, выпуклости под пиджаком и квадратного подбородка, типичного для такого накачанного громилы, не могли обмануть столь опытного человека, как я. Парень был сентиментальным, каждый вечер смотрел сериал "Бедная Настя" и держал в съемной квартире не менее полудюжины плюшевых игрушек, среди которых преобладали песики с черными пуговками вместо глаз. Дело в том, что я видел суть вещей. Эта способность проявилась у меня в детстве, когда я со всего размаху врезался на велосипеде в фонарный столб, упрочилась в армии, когда меня в умывальнике до полусмерти отпиздили деды, и окончательно закрепилась в период работы на стройке, после того как на меня с лесов упал чемодан с инструментами.
   Поэтому я заговорщически ему подмигнул, намекая, что знаю, как он плакал недавно, глядя фильм "Белый Бим, черное ухо", и с четко дозируемой деловитостью сказал:
   - Фирма "Транс-Инвест". На собеседование. Мне назначено.
   Охранник сделал вид, будто намека не понял, что я, благодаря своим сверхспособностям, предвидел заранее. Такие всегда стесняются открыто проявлять свои чувства, считая, что тем самым выказывают слабость. А те, кто узнает их тайну, сразу становятся их врагами.
   Пока парень бубнил что-то в микрофон, очевидно, связываясь с секретариатом "Инвеста", я размышлял, стоит ли ему сказать, что я знаю о том, как он в очередной раз плакал совсем недавно, узнав в новостях о том, что еще одна стая китов выбросилась на берег в районе острова Маврикий.
   Он уже закончил говорить, а я так и не пришел к какому-либо решению. Впрочем, моего основного задания все это, кажется, не касалось, поэтому все эти мелочи можно было отбросить за ненадобностью.
   - Вас ждут, - подчеркнуто нейтральным тоном сказал охранник, отступая в сторону. - Шестой этаж, справа от лифта.
   Окончательно решив, что не стоит смущать парня своим знанием подробностей его личной жизни, я неторопливо двинулся к лифту. Ладно, пусть тешится мыслью, будто никто не знает, что он до того обожрался анаболиками, что ебет свою подругу не чаще раза в неделю, зато ежедневно делает ей куннилингус.
   Чувствуя, как косится на меня этот сентиментальный громила, я шагнул между бесшумно разъехавшимися дверцами и нажал кнопку с цифрой "шесть". Честно говоря, мне здесь нравилось - а такое бывает редко, почти никогда, чтобы мне понравилось обиталище сатаны. Но в этом небоскребе все было по-другому. Все эти ковровые дорожки, кондиционеры, мраморные стены, картины на них, и прочие атрибуты достатка - все это не было чрезмерным, хотя и четко давало понять, что ты оказался в месте средоточия преступного капитала.
   Зато на шестом этаже обстановка оказалась в лучших дурных тонах мира чистогана. Этот дурацкий "ресепшн" со стоящей и непременно улыбающейся секретаршей, все эти часы над ней, показывающие время в разных частях света, словно это за каким-то хреном кому-то надо, и прочая мишура. Рядом с "ресепшн" стоял еще один мордоворот, заложивший руки за спину. Наверное, он думал, что выглядит очень мужественно.
   - Господин Малышев?
   У двадцатилетней девицы оказался весьма приятный голос. Я кивнул, решив не говорить здесь ни слова. Я зачастую действую по наитию; что-то внутри меня оценивает обстановку и подсказывает, как себя вести в той или иной ситуации. Сейчас солиднее было молчать. Пожалуй, даже не стоит говорить ей, что я в курсе, какая она большая поклонница анального фистинга, а поскольку с некоторых пор кулака ей уже мало, она использует для своих игр бутылки из-под шампанского. Еще девушка обожает заглатывать "золотой дождь" своей подруги-лесбиянки, но об этом я тоже, пожалуй, промолчу.
   - Вас ждут.
   Видимо, мое многозначительное молчание произвело должное впечатление, поскольку девица оказала мне честь, выйдя из-за стойки и лично проводив меня через огромный зал с кабинками служащих до двери с табличкой "Директор". Ноги у нее оказались весьма недурной конфигурации, и если бы я не знал о грибке, недавно поразившем ступни этого милого создания, я бы обязательно ими заинтересовался.
   - Здравствуйте... - Этот деятель даже не поленился привстать в крутящемся кресле, чтобы перегнуться через стол и поручкаться с соискателем должности в его фирме, когда я пересек довольно большой кабинет и приблизился к нему вплотную. Затем он брякнулся седалищем обратно и кивком указал мне на место напротив: - Присаживайтесь.
   И я присел на другое крутящееся кресло, так что теперь нас разделял широкий стол.
   Хотя и обладал я внутренним зрением, пришлось бегло осмотреться, нарочно покрутив головой, чтобы этот толстосум не разоблачил меня раньше времени, поняв, что имеет дело с человеком, от которого не укроется ничто. Ну что ж, директор как директор, кабинет как кабинет. Все достойно, все на уровне, в полном соответствии с репутацией почтенной фирмы, лидера в сфере производства и продажи строительных материалов. И все же что-то было не то. Только вот я почему-то никак не мог понять, что именно.
   Тем временем в кабинет кто-то вошел. Некий человек пересек его пространство, миновал меня, остановился возле директора и выложил перед ним какие-то бумаги. Одет человек был в не менее дорогой костюм, чем у директора, часы на его запястье стоили не менее директорских, и вообще, чем-то неуловимым он смахивал на своего босса. Не нужно даже говорить, что изучение нового персонажа я осуществил молниеносно, с минимальными движениями головы и глаз. Даже не знаю, почему, но интуиция подсказывала мне, что это очень важно, его надо запомнить.
   - Подпишите вот это, Лев Борисович.
   - Это срочно, Борис Львович? - спросил директор, беглым взглядом оценив толщину папки. - Если не возражаете, я сначала закончу с господином, - теперь он метнул взгляд на стоящий перед ним календарь-блокнот, - Малышевым, и тогда... Возможно, господин Малышев займет место руководителя отдела продаж, вместо Семена Яковлевича.
   - Хорошо, я зайду позже.
   Уходя, он метнул в меня острый запоминающий взгляд, я четко уловил это, хотя смотрел в другую сторону. А смотрел я - подчеркнуто - на стену, на которой висел ковер или как еще называются такие штуки, на которых, в свою очередь, развешивают коллекционное оружие. Здесь, например, висели всякие такие японские причиндалы - самурайские мечи, ножи и прочие предметы, которыми сносят головы, рубят от плеча к противоположному бедру или делают харакири.
   Заметив мой интерес, Лев Борисович расплылся в почти естественной улыбке.
   - Вам нравится?
   Я сглотнул, с трудом оторвавшись от созерцания этих волшебных вещей, которые были нужны мне куда больше, чем этому, в кабинете. Ведь ими нужно пользоваться, а не смотреть на них самому и давать глазеть другим. Впрочем, возможно, он пользовался ими время от времени. Например, следствие так и не установило, куда делся их прежний специалист по связям с общественностью. Просто в один прекрасный день он исчез, и все. Это я узнал благодаря все более - буквально с каждой секундой - обостряющимся способностям к ясновидению. И, следовало без лишней скромности признаться - способности эти были столь сильны, что мне уже долгое время приходилось глушить их специальными таблетками, иначе они могли доставить изрядные неприятности. Про таблетки, которые я обречен принимать каждые два часа в течение всего дня, за исключением времени сна, мне напоминал и куратор, но соблюсти инструкцию я сейчас не мог, хотя время настало. Не достанешь же из кармана таблетки прямо во время интервью, ведь это было бы равносильно признанию, что я обладаю сверхвозможностями, что я сильнее их, что я заслан к ним специально.
   - Да, - честно ответил я. - Меня всегда привлекали такие вот штуки. Конечно, в руках мне их держать не приходилось, но я не пропускаю ни одной телепередачи подобной тематики.
   - Это нашей фирме подарили наши японские партнеры, - не без гордости сказал директор. - Кстати, на их хранение в офисе нами получено соответствующее разрешение органов. Пришлось, конечно, кое-кого подмазать, но иначе было нельзя. Японские партнеры могли обидеться, если бы мы спрятали их подарки в запасник. - Он даже издал короткий смешок, создавая как бы чуть менее формальную обстановку. Наверное, начитался всякой псевдопсихологической импортной хрени, которую продают сейчас на каждом углу. Ну, типа "Как добиться, чтобы сотрудники хотели зарабатывать для вас", "Как настроить сотрудника на позитивное мышление", "Мотивация персонала" и прочую дрянь...
   - А вы бы могли в случае надобности пробить такое разрешение? - как бы между прочим, как бы неофициально подкинул он.
   Ага, вот и еще одно подтверждение, что он налистался такого вот околопсихологического дерьма. Проверка. Инициативен ли я, способен ли выполнять особые поручения не по моему профилю, и тому подобная чушь.
   - Думаю, да, - без малейшей заминки подтвердил я. - Нет, даже уверен в этом, пожалуй.
   - Очень хорошо, - как бы не придавая этому особого значения, сказал он. Словно вопрос действительно вырвался у него просто так, между прочим. - Итак, вернемся к делу... Получали ли вы другие предложения о работе?
   А, ну ясно. Это он проштудировал очередное дерьмо из той же серии, что-то вроде "Как правильно построить интервью и выяснить настрой возможного сотрудника". Хорошо, ответим ему стандартной фразой из той же рекомендации. Сейчас, сейчас вспомним... "Если получали, прямо скажите об этом: это повысит ваши шансы. Разумеется, следует добавить, что данная работа вас интересует больше".
   - Разумеется, получал, - спокойно подтвердил я. - Но данная работа меня интересует больше.
   Как и следовало ожидать, он расплылся в дебильно-благодушной улыбке и уперся взглядом в бумагу на своем столе. Наверное, принялся вычитывать очередной вопрос, на который получит ответ из той же памятки, потому что она не только у него на столе, она еще и у меня в голове. Наверняка она взята нами из одного места.
   Кстати, о голове... В ней уже начали происходить изменения, я почувствовал это по первым пробежавшим внутри черепной коробки мурашкам. Именно мурашкам, а не, к примеру, тараканам, потому что у тараканов куда более грубые лапки. Тараканы бегали когда-то раньше, пока я не перешел на более сильнодействующие препараты... Итак, настало время приема таблетки, а я не могу ее проглотить, ибо это, разумеется, не укроется от пытливого взгляда простодушного директора. Кстати, так ли он простодушен, каким хочет показаться? Это тоже вопрос, ответ на который я получу буквально с минуты на минуту, потому что, если не принять немедленно препарат, мои способности к ясновидению обострятся... Кстати, опять же дилемма. Куратор поставил мне задачу просканировать эту фирму, но при этом напомнил о необходимости принимать таблетки. Но ведь в этом случае мои сверхспособности гасятся химией, как же при подобных ограничениях я могу просканировать этого чертового директора и определить, чем они тут занимаются на самом деле...
   - Почему Вы хотите получить именно эту работу? Почему нам стоит вас нанять?
   Господи, он точно шпарит по той самой бумажке, которая у меня в голове и которую сейчас топчут мурашки. Кстати, мне вдруг показалось, что по протоптанной муравьями тропе промчались первые тараканьи особи. Слишком уж тяжелый и гулкий топот они производили, чтобы их можно было с кем-то спутать.
   "К ответу на этот вопрос следует подготовиться заранее. От вас ждут подтверждения того, что вы в курсе дел компании. Отсутствие знаний о компании и отрасли является одной из основных причин отказа в приеме на работу".
   - Я в курсе дел вашей компании, - четко, глядя ему в глаза, ответил я в точности, как того требовал импортный разговорник между предпринимателем и будущим рабом. И, чтобы у него не осталось сомнений в смысле сказанного мною, столь же четко добавил: - Я в курсе всех дел вашей компании.
   Упор на слово "всех" он явно заметил, но сделал вид, что не понял истинной подоплеки поставленного мною акцента. И, должен признать, вышло это у него довольно искусно. Еще бы - ведь я имел дело с матерым профессионалом. Для того чтобы увидеть это, не надо было даже обладать моими сверхспособностями.
   - Интере-е-есно, - протянул он, не зная, что сказать еще. И, наверное, чтобы собраться с мыслями, забарабанил по столу пальцами.
   Я же тем временем почувствовал, что тараканы окончательно вытеснили мурашек. Они заняли их тропу и носились сейчас по ней галопом. Если муравьи перемещались осознанно, мотивированно, как и полагается обработанному по западным книжкам персоналу, то тараканы носились без цели, в свое удовольствие, находя его в самом процессе этих бессмысленных скачек. Еще я понял, что скоро настанет момент истины. Мое ясновидение уже набирало силу, и, если не принять таблетку немедленно, процесс станет необратимым. Таблетку же, по известным причинам, я принять по-прежнему не мог.
   В какой-то момент тараканы да такой степени усилили давление на мою черепную коробку изнутри, что мне стало совсем не по себе. Я покачнулся на стуле и едва сумел сдержать стон. Было удивительно, как эти маленькие твари...
   - Что вы сказали? - слабым голосом спросил я, с содроганием думая, какие откровения откроются мне в следующую секунду. Может, я в преисподней, и сейчас на голове директора вырастут знакомые мне по картинкам рога? - Нет-нет... мне вовсе не плохо. Это, наверное, просто жара. И еще... - я напрягся, вспоминая настольный справочник нанимающегося на работу, - мне очень хочется работать именно в вашей фирме, чтобы... чтобы...
   И тут наступил момент истины. Я понял, что нахожусь в гестапо. Не знаю, как я догадался, я бы даже не смог внятно ответить на этот вопрос, вздумай мне его кто-то задать, но с этого момента все стало очевидным. А то, что место, в котором я находился, совсем не походило на гестапо, лишь еще более утверждало меня в моем озарении, усугубляло эту и без того имеющую место данность.
   - Так вы работали по специальности? - зачем-то повторил он, глядя на меня почему-то со страхом. Возможно, он понял, что разоблачен, и опять не знал, что говорить дальше. Или же, скорее, вел какую-то тонкую игру, правила которой были известны ему одному.
   - Я... я...
   Я смотрел на лжедиректора во все глаза. На его плечах внезапно появились витые из золота погоны оберштурмфюрера и я понял, что он уже решил перестать скрываться. Это подтверждала и свастика на рукаве, выглядевшая, надо признать, довольно эффектно.
   Тем временем момент истины продолжался. Все предметы, имеющие двойное дно, вдруг проявились, наружу выплыл их потаенный смысл. При этом я, естественно, не должен был выдать открывшееся мне знание ни единым словом или движением. Изображая безразличие, я как бы машинально прошелся взглядом по кабинету...
   Мне стоило огромных усилий сдержаться, когда истинное предназначение обычных на первый взгляд канцелярских офисных предметов явило мне свою тайную суть. Как и следовало ожидать, случайных вещей здесь не было. Все они служили либо оружием, либо орудиями пыток. Вот этим стильным черным дыроколом меня наверняка вскоре будут пытать, используя его по назначению, то есть, прокалывая мои уши и ноздри. А для того чтобы я не дергался, мои пальцы пригвоздят к столу вот тем вот огромным скрепером. Не будь я опытным разведчиком, не пройди я специальную подготовку или имей более слабые нервы, я бы давно себя раскрыл. Но, хотя меня вовсю колотила внутренняя дрожь, внешне я оставался совершенно спокойным. По крайней мере, я на это надеялся, да и поведение оберштурмфюрера это подтверждало - хотя, без сомнений, опытный работник гестапо провоцировал меня на активные действия, провоцировать он меня по каким-то причинам мог лишь пассивно.
   Внезапно в кабинет кто-то вошел без стука. Тяжелые шаги приблизились, и этот кто-то оказался за моей спиной. Конечно, это нервировало меня, но обернуться я не решился. Это сразу показало бы мою слабость, отсутствие владения собой, что было недопустимо; разведчик в тылу врага должен обладать крепкими нервами, иначе ему нечего на такой работе делать. Единственное, что я мог определить в точности, по звуку, на вошедшем были тяжелые штурмовые ботинки городского типа "Кобра" с металлическими супинаторами, и задниками, усиленными термопластическим материалом "Tecno GI" производства Италии.
   Некто за спиной не издавал ни звука и не двигался, а мое внутреннее зрение почему-то дало сбой, и я не мог определить, кто это и что он замышляет. В гестапо же в подобной ситуации можно было ожидать чего угодно - внезапного выкрика над ухом, выстрела над ним же, болезненного удара по голове или по другому жизненно важному органу, дергания за волосы или каких-то иных мер физического воздействия, целью которых являлось вывести тебя из равновесия, заставить раскрыться, получить от тебя подтверждение, что ты из стана конкурирующей организации.
   Конечно, можно было допустить, что человек за спиной просто готовился показать директору какие-то бумаги, и сейчас стоял, сосредотачиваясь перед разговором или ища в этих бумагах главную, но это было малодопустимо, а проверить это было нельзя. Иного выхода, как продолжать игру, эту войну нервов, у меня не было, и я постарался выйти из этого положения с честью. Не поворачивать же мне было голову - так можно раньше времени раскрыться. Это все равно что громко крикнуть: да, я разведчик, и вот тому доказательство! Берите меня тепленьким, устраивайте допрос третьей степени, выворачивайте мои члены хирургическими инструментами с хрустом костей и криками проявившей слабость своих нервов жертвы!
   Поэтому я, разумеется, и ухом не повел, изображая спокойствие и уверенность в себе. Пауза затянулась, но и длиться до бесконечности она не могла. Рано или поздно человеку за моей спиной надлежало сделать какой-то жест; в конце концов, он не статуя, да и не могли профессионалы, каковыми, несомненно, являлись все работники гестапо, позволить себе "переиграть", подобно неопытным актерам.
   Еще через секунду я убедился, что был прав. Хорошо, что я не позволил себе ни малейшего движения, этим я заставил их играть по моим правилам - у них первых сдали нервы.
   - Иван Иваныч, подпишите, пожалуйста, здесь и здесь...
   То есть, человек, в полном соответствии с моими догадками, якобы нашел нужное место в документах и сейчас сунет их главному на подпись. Кстати, то, что Лев Борисович стал вдруг Иваном Ивановичем, не укрылось, естественно, от моего внимания. Как матерый профессионал, директор уже успел сменить имя.
   Человек вышагнул из-за моей спины и приблизился к директорскому столу. Я словно невзначай, будто бы безо всякого интереса, чисто автоматически взглянул на него и обомлел, естественно, опять не выказывая это внешне - я узнал недавнего скромного клерка со сразу показавшейся мне несколько неуместной здесь, в офисе, бородкой. За время, проведенное мною в директорском кабинете, этот клерк очень изменился. Свой строгий костюм он сменил на камуфляж, его крепкое, раздавшееся в плечах тело обвивали ремни скрипучей портупеи, а на поясном офицерском ремне висели гранаты, нож в чехле, и множество различных подсумков, в том числе и с патронами. Главным предметом был огромный крупнокалиберный "Магнум" в кобуре, сквозь кожу которой я внутренним зрением рассмотрел даже инкрустированную перламутровую рукоять. "За истребление комиссаров во славу Аллаха", - гласила наградная надпись... Разрослась и его борода. Из аккуратной, "чеховской", она превратилась в огромную, формой напоминающую совковую лопату, и я узнал в "скромном клерке" кавказского полевого командира Нурали Адыгова.
   Естественно, являясь профессионалом, ни единым звуком или жестом я не выдал, что рассекретил террориста номер один, находящегося во всероссийском розыске. Тот же, словно невзначай, мельком взглянул на меня, и я даже не отвел глаз, глядя на него равнодушно, изображая человека, уставшего от затянувшегося интервью - игнорировать его, не смотреть в его сторону в данной обстановке было совершенно неестественно. Надо отдать должное, он, как и ожидалось, оказался настоящим профессионалом. На его лице не отобразилось ничего, не шевельнулся ни единый мускул, но я готов был поклясться, что он оценил мою выдержку, воздав ей должное.
   Итак, ситуация становилось все более щекотливой. Две стороны почти не скрывались друг перед дружкой, но еще изображали из себя что-то, откровенно вынуждая противника сделать свой ход первым. Они понимали, что я обо всем догадался, а я понимал, что они четко понимают это.
   Поскольку я сейчас обладал обостренным зрением и даже мог видеть в инфракрасном излучении, прочитать то, что было написано в подсовываемых "директору" документах, мне не составило труда.
   "Верховному имаму. Докладываю, что после тщательного анализа ситуации, нашими экспертами сделаны нелицеприятные, но обоснованные выводы. Подготовить в ближайшее время в Москве восстание силами организации "Исламская революция" не представляется возможным. Еще доводим до Вашего сведения, что..."
   Там было много чего еще, но дальше читать я не стал. Подтверждение было получено, а просто так читать омерзительные подробности аналитиков-террористов мне было неинтересно.
   Молниеносно просчитав все возможные варианты выхода из сложившейся ситуации, я пришел к единственно правильному решению. Необходимо было сыграть на опережение. При сложившемся раскладе, то есть численном перевесе противника, при необходимости ведения боевых действий на его территории, это действительно было единственно возможным вариантом. Стопроцентных гарантий он не давал, не давал даже и десятой доли этой сотни, но попробовать стоило. В конце концов, русский разведчик не может так вот запросто сложить лапки, подобно бездумно сожравшему губительный препарат таракану - он просто не имеет на это права. Да и воинскую присягу пока еще никто не отменял.
   Я решился.
   - Давайте раскроем карты, коллеги, - спокойно сказал я по-немецки, и надо было видеть, как взвились эти двое.
   Директор едва не выпал из кресла, а полевой командир повернулся ко мне так резко, что на его поясе с тихим металлическим стуком соприкоснулись гранаты.
   - Вы что-то сказали? - хрипло спросил он с ужасающим кавказским акцентом, хотя секунду назад говорил по-русски чисто. В этом не было ничего необычного - в минуты крайнего волнения человеческие рефлексы выкидывают и не такие коленца.
   - Я сказал, не пора ли прекратить эту ненужную игру, - продолжил я по-немецки, хотя никогда ранее на этом языке не говорил и никогда его не изучал. И это не было удивительным, потому что в минуты опасности возможности даже обычного человека не имеют границ, так что же в таком случае говорить обо мне.
   Реакция профессионалов оказалась, разумеется, молниеносной.
   - Я сразу заподозрил, что с этим человеком что-то неладно! - возбужденно выкрикнул оберштурмфюрер, и молниеносно потянулся к стоящему на столе телефону. А полевой командир так же молниеносно метнулся к выходу. Скорее всего, все нештатные ситуации были у них четко отработаны и они действовали сейчас согласно проработанной тактике действий в экстремальных условиях.
   Но моя реакция, разумеется, была еще более молниеносной, поскольку я являлся профессионалом из профессионалов, на голову выше даже сотрудников гестапо. Я оттолкнулся ногами, крутанулся в кресле и, вскакивая, ребром стопы ударил уже почти проскочившего мимо меня полевого командира в коленный сгиб с задней стороны. Он упал как подкошенный, проехал бородой по ковролиновому покрытию и, изрыгая громкие проклятия на арабском языке, на чем свет стоит кляня неверных, предпринял бесплодную попытку встать. Я же молниеносно метнулся к японским подаркам и, не раздумывая, сорвал с ковра заранее облюбованный квайкен, отличный женский кинжал, используемый для обрядового самоубийства путем вскрытия вен на шее. Для эсэсовца, который все же оказался не столь крепок нервами и от волнения все не мог набрать номер ставки фюрера, квайкен был в самый раз. Один миг - и кисть его правой руки, на которую он опирался, оказалась пригвожденной к столу. Раздался дикий крик оберштурмфюрера, не ожидавшего от русского разведчика такого фортеля, и я теперь мог со спокойной душой заняться полевым командиром. Тот все барахтался на полу, предпринимая попытки встать и будто не понимая, что с поврежденной ногой это у него не получится - в разведшколе были хорошие инструкторы, и меня научили и не таким штукам.
   Не теряя ни секунды, я сорвал со стены самурайский меч катану, и, обнажив клинок, приставил его к шее перепуганного насмерть врага.
   - Говори!
   - Что я должен...
   - Меня интересует Бен Ладен. Он здесь, в офисе? Где он прячется? Говори!
   Адыгов посмотрел на меня как на сумасшедшего и протяжно завыл, тряся бородой, словно больной в припадке падучей:
   - Я не знаю-у-у! Я не знаю никакого Бен Ладена-а-а! Отпустите меня, я всего лишь бухгалтер... - Видимо, у него были тоже хорошие инструкторы, если он научился играть так убедительно.
   Внезапно за дверью послышался тяжелый топот, и чей-то громкий голос довольно беспечно произнес:
   - Ну, что тут у вас? - Видимо, прибежавшему ответили что-то, что я не смог разобрать даже при своем обостренном чутье, потому что голос спросил уже с совсем другими интонациями: - Где он? Эй, выходите, иначе мы примем меры!
   Медлить было нельзя. Сейчас откроется дверь кабинета и в проеме возникнет туша какого-нибудь охранника, наподобие того, что нес вахту на первом этаже. Поэтому я просто полоснул полевого командира лезвием по горлу, и молниеносно, чтобы не запачкаться фонтаном вырвавшейся из артерии крови, отскочил, опять оказавшись перед очень своевременно подаренными фирме "Инвест" японскими сувенирами. Сорвав танто, короткий меч самурая, я не глядя метнул его в вывшего от боли оберштурмфюрера, который моментально затих, и скакнул к двери, чтобы встретить врага лицом к лицу, как и подобает настоящему воину. Едва ее кто-то осторожно приоткрыл, я, не раздумывая, ткнул окровавленным клинком катаны в образовавшуюся щель и, с восторгом ощущая, что он утонул в чем-то мягком, мясном, с криком радости выскочил в забитое зеваками пространство перед кабинетом:
   - Аллах Акбар! - неожиданно для себя зачем-то закричал я, и принялся рубить разбегающихся с испуганными воплями офисных тварей направо и налево, отчего мой выходной костюм мгновенно отяжелел, пропитавшись кровью и покрывшись мясными ошметками. Часть прыснувших в разные стороны деляг от бизнеса забилась в свои кабинки, где стояли их передатчики с дисплеями - наверное, чтобы доложить кому-то о провале своего руководства, а некоторые рванули к выходу из зала, куда устремился и я, продолжая разить их сталью своего справедливого японского клинка. - Всем затихнуть! - закричал я, перекрыв выход из общего зала, - я не люблю, когда шумят! - И одним молниеносным движением распахнул пиджак, отчего на пол звонко посыпались пуговицы.
   Когда мерзавцы увидели пояс шахида и поняли, что обречены, их опять обуяла паника. Они принялись носиться по лабиринтам между своих кабинок подобно лабораторным крысам, только, разумеется, бездумно, без расчетливости последних, поскольку те обладали хоть какими-то мозгами. Наконец все те, кому не хватило места в какой-либо щели, сбились на открытом пространстве в огромное дрожащее стадо.
   - Здание окружено! - внезапно раздался откуда-то усиленный мегафоном голос. - Предлагаю террористам отпустить заложников и выйти добровольно, с поднятыми руками.
   - Террористы уничтожены! - закричал я, подбежав к окну, но не высовываясь из него, поскольку эти недоумки наверняка везде расставили снайперов - а что они еще умеют делать. И, поскольку вряд ли в их рядах были люди хотя бы с малейшими аналитическими способностями, меня запросто могли принять за врага. - Доложите президенту Российской Федерации, что в фирме "Транс-Инвест" в ходе спецоперации мною вскрыта резидентура противника! Я полковник Исаев! На данный момент осуществляю поиски Бен Ладена!
   - Выходить по одному с поднятыми руками! - донеслось снизу, и я догадался, что это говорит отвлекающий внимание механизм.
   - Сюда мне эту шлюху с tinea pedis! - отбегая от окна, заорал я, бешено вращая глазами. Толпа мерзавцев взвыла и многие бессильно осели на пол. - Быстро, иначе сейчас нажму кнопку!
   - Мы не понимаем, о чем вы говорите! - дрожащим голосом выкрикнул маскирующийся под клерка парень в черном костюме. Естественно, эти недоумки не знали латинского.
   - Я сказал, доставить сюда эту шлюховатую девку с ресепшн, у которой микоз стоп! - рявкнул я. - Иначе вы все немедленно отправитесь к праотцам!
   Через минуту толпа исторгла из себя упирающуюся дрянь, ту самую любительницу золотого дождя. Схватив ее за крашеные волосы, я протащил мерзавку до окна и высунул ее башкой наружу.
   - Если вы выстрелите, вы попадете в эту шлюху! - закричал я. - Я хочу говорить со старшим!
   - Полковник Иванов, федеральная служба безопасности! - после короткой паузы прозвучало снизу, и я понял, что говорящему механизму поменяли программу. - Озвучьте ваши требования!
   - Я требую, чтобы все отошли от здания! - Я рассмотрел внизу маскирующихся под милиционеров международных агентов и чуть не рассмеялся в голос. В следующий момент я рывком водрузил на подоконник едва держащуюся на подкашивающихся конечностях похотливую дрянь и вспрыгнул на него сам. - Всем отойти, иначе я взорву вашу резидентуру!
   Внизу началось шевеление. Фигурки в камуфляже засуетились, сверху напоминая тараканов, спинки которых кто-то выкрасил в цвет хаки.
   - Пой... - спокойно сказал я, и встряхнул шлюху за волосы.
   - Ч-что... что петь... - пролепетала наглая тварь, ежедневно расковыривающая себе анал и всерьез думающая, что об этом не знает ни одна разведка мира.
   - Что хочешь. Ты знаешь до конца хотя бы одну песню? Пой, сука, иначе я сброшу тебя вниз!
   Она заскулила. Я пребывал в твердой уверенности, что сейчас эта тупая шкура запоет что-нибудь из репертуара Аллегровой, нечто типа "Младший лейтенант, парень молодой", но произошло неожиданное, такое, что я не поверил своим ушам. Дрожащим от страха, но опять же очень приятным голоском, она затянула песню на слова поэта Александра Величанского и музыку Сергея Никитина. Откуда такая шкура могла знать такую песню, было загадкой, но факт оставался фактом.
   - Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди, под музыку Вивальди, под вьюгу за окном... Печалиться давайте, давайте, давайте, печалиться давайте об этом и о том...
   Тут же снизу заиграла музыка Вивальди, которую поставил полковник ФСБ Иванов - точнее, запрограммированный под такового механизм. Я никогда в жизни не слышал музыку Вивальди, но сразу понял, что это она. Это было столь величественно, столь торжественно, что я изменил свое решение относительно этой ногастой курицы. Если минутой назад я хотел отшвырнуть ее за ненадобностью обратно в зал, к другим недоумкам, то теперь я решил взять ее с собой в прекрасное далеко.
   - Тебя как зовут? - отечески-ласково спросил я.
   - Т-таня... - пролепетала тертая шкура, на миг перестав петь.
   Я подмигнул ей, и, насколько это было возможно в данной ситуации, подбадривающе улыбнулся.
   - Ты готова, Таня?
   Я отпустил ее волосы и, обняв за талию, под истеричный крик внезапно опомнившейся девицы сделал широкий шаг вперед.
   Мы не полетели камнем вниз, мы не полетели вверх, как вырвавшиеся из клетки птицы, мы просто стали плавно опускаться. У Татьяны раздулась колоколом ее короткая, выше колена, юбка, у меня - двумя колоколами поменьше - надулись широкие штаны. Снизу, должно быть, это выглядело очень эстетично, потому что поклонница Сергея Никитина, как знал я в точности благодаря ясновидению, не носила нижнего белья.
   Третьего этажа мы достигли примерно за полминуты, и в течение всего этого времени я не переставал улыбаться в работающие внизу видеокамеры и подбадривать упавшую духом Татьяну добрыми, вряд ли заслуженными ею словами. А примерно ко второму этажу я положил палец на кнопку.
   - Не ссы, Танюха, сейчас мы пропишемся в вечности...
   Дура перестала петь и зачем-то опять принялась скулить.
   - Гитлер капут! - зачем-то выкрикнул я, перед тем как рассыпаться миллионами шипучих бенгальских искорок.
   А думал в этот момент, разумеется, о возвышенном. О Вивальди, Бен Ладене, и еще о тех плюшевых собачках, которыми так приятно обкладываться перед сном...
  
  

Любовь типа морковь

  
   Я смачно, как положено, шлепаю своей ладонью о пацанские. Тугой. Гнус. Корявый. Короче, все придурки в сборе. Цирк приехал. Или, точнее, не уезжал никуда.
   - Привет, кореша.
   Тугой морщит узкий лоб, глядит на меня с таким преувеличенным сочувствием, что я сразу понимаю: денег у них ни хрена нет. Нет их и у меня. А значит, не будет мне и пива, потому что тот, стоящий за обшарпанной барной стойкой мудак не дает его без денег. Точнее, дает, но до определенного предела. Если перебрал некий уровень, то больше в долг не получишь - такая хуйня называется, типа, бухгалтерией и всякое такое научное дерьмо.
   - Вот, наскребли на два повтора, - виновато объясняет Корявый, кивая на свой бокал, в котором осталось на самом донышке, а Гнус, дернув клочковато выбритой головой, молча хватает свой, в котором больше половины, и начинает жадно, с причмокиванием лакать, подобно обезвоженной пустыней собаке, дорвавшейся, наконец, до миски с пойлом. Собаке легче, ей все по херу, она может лакать даже простую воду, а мне после вчерашнего нужно, черт возьми, именно пиво. Ну, за неимением водки, конечно.
   - Пришел бы на полчаса раньше, - шепелявит Гнус сквозь потемневшие осколки зубов, - хоть какой бокал перехватить успел бы.
   Я оглядываю полупустой бар. Рядом сидит компания строительных рабочих, наверное, у них обед и ребята в заляпанных известкой комбинезонах пришли хватануть пивка. Против работяг я ничего не имею, кому-то, в конце концов, надо и работать, без этого государство остановилось бы, типа, в развитии и прочая экономическая хуйня. Чуть дальше сидит какой-то молодой хер, по виду типичный дрочила. Аккуратный, хорошо прикинутый, с идеальным пробором, из тех, которые покупают дешевые порнографические журналы со страшными девками на обложках и штудируют их, забравшись под одеяло с фонариком, чтобы не засекла мамка... А вот это уже кое-что! Две шикарные телки, пьющие водку! Одна, блондинка, смотрит на меня и не отводит взгляда, отчего я мгновенно загораюсь пахом. Это отличная баба, у нее сиськи, нейлон, каблуки и блядский взгляд, каковой и наличествует иметь бляди, коей она без всяких сомнений и является. Такие обычно обнимают ногами, царапают тебе спину и прочая сексуальная хуйня, если только ты сумеешь грамотно взять дело под контроль. Просто надо с самого начала жестко обрубить потуги такой суки скакать на тебе верхом, послать ее на хуй с лизанием клитора и прочей мудотенью, а, не давая опомниться, сразу ввалить ей за щеку, предварительно забравшись на ее грудь.
   - Ладно, попробую подкатиться к Майклу, - с трудом оторвав взгляд от ног этой девки, оптимистично заявляю я, хотя знаю, что мне ничего не светит, и все дело здесь в той самой долбаной бухгалтерии.
   Тяжелой походкой я пересекаю убогий, запущенный бар и становлюсь напротив стойки.
   - Пива дай? - закидываю я этому пучеглазому уроду.
   - Деньги, - спокойно напоминает урод, расставляя вымытые бокалы на каких-то дурацких подносах. Он расставляет их вверх дном, чтобы стекала вода и все такое подобное. - Ты задолжал слишком много, твой лимит исчерпан.
   - Кто знает, кому какой отпущен лимит, - так же спокойно замечаю я, глядя на него в упор. Это философия и прочее подобное дерьмо, меня этим штукам научил один китаец с местного рынка, которому я как-то раз помогал разгружать машину с дерьмовым китайским ширпотребом. - Иной думает, ему отпущено жить долго, а на поверку оказывается...
   Бармен пропускает китайскую философию мимо ушей, типа не боится и все такое. Только с еще большим тщанием выравнивает бокалы на подносе. Он из тех ребят, которые ходят по рынкам и доебывают продавцов всяческой хуйней, типа оттягивая у рыбы жабры и спрашивая, почему они не красные, или толстые ли вот у этих апельсинов шкурки, а в детстве такие отрывают у пауков лапки и балдеют от собственного всемогущества.
   - Недавно одного бармена отпиздили, - как бы между прочим сообщаю я, пытаясь поймать его взгляд; этот козел до сих пор ни разу не посмотрел мне в глаза. - В баре на кольце пятого. "Мутный глаз" называется. Знаешь?
   - За то, что он пива в долг не давал? - Он усмехается, показывая, что типа опять не боится и вообще.
   - Да нет, - я пожимаю плечами, - просто отпиздили. Выебывался, наверное.
   Майкл по-прежнему подчеркнуто не смотрит на меня, и я, поколебавшись, поворачиваю оглобли к выходу.
   Некоторое время я стою на крыльце, раскуривая сигарету и осматриваясь, затем решаю пойти за бар опорожнить пузырь; там, с задней стороны, какие-то сараи с дровами и кусты - самое то для поссать. Можно было, конечно, отлить и в баре, но тогда пришлось бы просить у этого пучеглазого педрилы ключ от сортира, чего мне делать не хотелось; достаточно того, что я клянчил у него пиво. Проходя мимо окна, за которым сидела та роскошная телуха, я с трудом удерживаюсь от искушения посмотреть на нее - не хрен доставлять телке такое удовольствие. Типа я независимый и все такое.
   Увидев тетку, заранее смотрящую на меня с осуждением, хотя я не сделал ничего предосудительного, не говоря уже об откровенно противозаконном, я изменяю решение завернуть за сараи. Я захожу за жиденькие кусты и принимаюсь мочиться почти у нее на глазах, делая это с нарочитым шумом. А не хрена пялиться, дура! Тетка, поджав губы, отворачивается, но ничего не говорит, и я, довольный этой маленькой победой, спокойно застегиваю ширинку. Уже намылившись уходить, я вдруг улавливаю за сараями какой-то шум и решаю посмотреть, что там такое происходит. Один хрен, никакого конкретного плана у меня нет, и идти мне некуда.
   Опа-на! Я не верю своим глазам. Двое каких-то молодых гопников лениво мутузят какого-то похожего на студента очкаря. Отморозки, как и положено, в своих типичных прикидах, состоящих из курток, накинутых на какие-то мешковатые штуковины с капюшонами; про таких уродов частенько крутят по телику в американских фильмах. Нет, эта гопота совсем оборзела! Заниматься такой херней в моем районе, прямо возле моего родного бара! Нет, чтоб отпиздить этого студента где-нибудь подальше; теперь же я попросту обязан вмешаться - типа законопослушность, моральные принципы, неприятие насилия и прочая непримиримая гражданская позиция. И, в конце концов, это наша с пацанами территория. А эти уродцы пользуются тем, что мы давно стали солидными людьми, почтенными отцами семейств, и поэтому давно никому не чистили на своем районе рыл.
   Я тихо подхожу вплотную к молодым уродцам и останавливаюсь, с интересом наблюдая. От студента требуют денег, награждая его вялыми зуботычинами, а тот так же вяло защищается, то есть неловко выставляет вперед руки. Придурки словно репетируют сцену из кинофильма, делая это из рук вон плохо. Нет, это полная хуйня. Точно. Так дела не делаются.
   Именно так я и говорю:
   - Так дела не делаются, ребята. Стоп-мотор!
   Испуганно встрепенувшись, гопники разворачиваются ко мне. Их лица злы, а студент смотрит на меня с надеждой. Типа долгожданная защита и все такое. Избавление, бля.
   - Че надо? - настороженно спрашивает один, с удлиненной лошадиной мордой. Он стоит почти на расстоянии вытянутой руки, но руку к нему я протягивать не собираюсь; они у меня в карманах и мне лень их оттуда доставать.
   - Подойди ближе, - доброжелательно прошу я и даже улыбаюсь, демонстрируя миролюбие и дырку вместо зуба в верхней десне.
   - Че это? Зачем?
   - Ну подойди, если просят. Пожалуйста.
   Гопника расслабляют руки, не вытаскиваемые мною из карманов, и вежливость. Он делает ко мне неуверенный шаг и тут же получает удар в свое молодое прыщавое лицо - не заморачиваясь лишними жестами, я попросту сильно бодаю в него лбом. Мне кажется, что всяческие красивые штуковины из кино про Чака Норриса здесь излишни, тем более, я один хрен не умею их вытворять. Второй гопник, опешив, некоторое время смотрит на меня во все глаза, словно узрел инопланетянина, затем, спохватившись, быстро запускает руку в карман и лихорадочно нашаривает там что-то, наверняка какую-нибудь гопницкую хуйню наподобие ножа или кастета.
   - Ты че, братан, суетишься?
   Я делаю шаг вперед и бью его ногой в ту область, где нормальные пацаны обычно носят свои штуковины, столь любимые Фаберже. От боли гопник резко складывается, его голова наклоняется вперед и из нее получается такая отличная мишень, что я, не удержавшись, бью по ней как по футбольному мячу. Аут.
   - Ты спасен, товарищ! - с чувством произношу я. Вытащив, наконец, руки из карманов, правую я протягиваю студенту. - Вова! - представляюсь я первым пришедшим на ум именем. - Ты че, брат?
   Теперь уже студент смотрит на меня, словно на инопланетянина. Он дрожит от пережитого, типа не верит в чудесное избавление, и все такое.
   - Вы... - Он, наконец, начинает отходить. Спохватившись, протягивает в ответ руку, предварительно протерев ее о штаны, лепечет имя, которого я один хер не расслышал, и хлопает вытаращенными глазами, которые за толстыми линзами кажутся совсем огромными. Скорее, это он похож на мутного инопланетянина куда больше чем я. - Вы...
   - Ну, ну, - подбадриваю я его, - чего я?
   - Вы меня спасли!
   - Брось, приятель, - скромно говорю я. - Не надо пафоса. Пустое. Чего они от тебя хотели?
   - Денег.
   - А они у тебя есть? - быстро спрашиваю я.
   Студент шмыгает носом, роется в карманах, я смотрю на него с радостным предвкушением, но он извлекает всего лишь носовой платок и прикладывает его к разбитому носу, чтобы унять бегущую веселым ручейком кровь.
   - Вы... - промокая крашеные эритроцитами сопли, заводит он старую пластинку, и я морщусь. - Вы...
   - Ну че опять я?
   - Вы... вы как Ван Дамм! - внезапно радостно восклицает он, вспомнив.
   Я снисходительно улыбаюсь, обдумывая, похож ли я на того прыгающего бельгийского мудака. Студенческая мысль мне даже нравится чем-то.
   - Ты думаешь? - спрашиваю я.
   - Да.
   - Типа "Кровавый спорт" и все такое?
   - Да.
   Когда студент, глядя на меня с обожанием, в очередной раз прикладывает свой пропитавшийся кровью платок к носу, я резко бью его по этому платку правой рукой. Я уебал его с такой силой, что студент улетел метра на два назад, ударился своей глупой башкой о сарай, а его очки почему-то отлетели в противоположную сторону, упав мне под ноги. Оглянувшись на всякий случай, я, хрустнув очками, подхожу к неподвижному телу и, присев на корточки, быстро охлопываю карманы. Нащупав твердое и объемистое, я усмехаюсь. Конечно, студент, как и подобает приличному мальчику, носит деньги в бумажнике, а не как некоторые, в карманах. Я распрямляюсь и, гордо игнорируя проездной, вытаскиваю из новехонького кожаного лопатника не такую уж тонкую пачку разноцветных бумажек. Затем бросаю опустевшее денежное вместилище на тело студента и киваю благодарно.
   - Спасибо, друг.
   Покидая пространство между сараями, я оборачиваюсь и окидываю его взглядом. Три бездыханных тела, кровь на умиротворенных лицах, картинно разбросанные члены... Кажется, все красиво, но чего-то явно не хватает. Жаль, что я выссался, - вдруг понимаю я, - неплохо было бы помочиться сейчас на этих уродов, вот в чем штука. Натюрморт и все такое. Икебана даже. Может, та тетка была не так уж и неправа. Можно было и попридержать мочу до более подходящего момента...
   Кажется, все сегодня договорились пучить на меня глаза.
   - Считай, что я расплатился. Там даже больше. Лишнее можешь оставить себе, - поясняю я бармену и он опять переводит взгляд на денежные купюры, брошенные на его долбаный прилавок моей щедрой рукой. Типа проценты и все такое. - А сейчас тащи, дружок, по два... нет, по три пива на брата.
   И я направляюсь к корешам, которые уже приподняли задницы, намереваясь уходить.
   - Откуда? - с недоумением спрашивает Гнус, брякаясь обратно на покореженный белый cтул. Стулья здесь из пластмассы, это наиболее практично, такие вещи доходят даже до тупых барменов, если им приходится менять обстановку пару раз за год. Пластмассовыми стульями не переебешь кому-нибудь по голове, и бросаться ими бесполезно, все равно никого толком не уроешь, вот в чем вся штука. Ну, диалектика и прочее мудреное дерьмо.
   - Так, встретил одного. Короче, долг мне вернули, - говорю я уклончиво. - Очень вовремя мне этот кореш подвернулся.
   Трое недоверчиво косятся на мою правую руку, на содранную с костяшек пальцев кожу, но оставляют мое заявление без комментариев. Только Корявый понимающе хмыкает.
   - Может, тогда лучше водки? - предлагает Тугой, заметив несущего пиво Майкла.
   - Потом, - соглашаюсь я. - Сейчас бы отпиться этой мочой. Сушняк у меня.
   Первое пиво я заглатываю не отрываясь, от второго отпиваю половину. Ага, кажется, уже нормально. Восстановление водного баланса и все такое.
   - Что там за хуйня? - Тугой тянет шею, рассматривая что-то, происходящее на улице.
   Посмотрев в окно и увидев ментовскую машину, я оживляюсь.
   - Кажется, что-то интересное. Пойдем, пацаны, посмотрим.
   Я первым выскакиваю на улицу.
   - Что тут происходит, офицер? - интересуюсь я у мента с тупой рожей. На ней, как у той недавней тетки, уже заранее скроено определенное выражение. У той было осуждение, у этого - подозрительность.
   - А в чем дело?
   - Да так... - механически отвечаю я, с интересом наблюдая, как еще двое ментов вытаскивают из-за сараев безжизненное тело первого гопника, которого я саданул башкой. Подтащив его к "бобику", они засовывают его в торцевую дверь и опять удаляются за сараи. - Просто интересуюсь, что происходит в моем районе. Ну, как честный налогоплательщик и все такое, - поясняю я, глядя, как тащат под руки второго, получившего по штуковинам Фаберже. - Господи, страх-то какой! Честному человеку уже по улице спокойно не пройти.
   - Налогоплательщик, блядь, - фыркает мент, оглядывая меня с ног до головы. - Нечего тут ошиваться. Если бы ты хотя бы что-то видел...
   - Типа, вам нужны свидетели? - оживляюсь я. - Офицер, вам здорово повезло!
   - Сержант, - механически поправляет мент. Он тоже оживляется. - Так ты что-то видел?
   - Я видел все! - веско заявляю я, наблюдая, как теперь тащат к машине студента. Тот на удивление быстро оклемался, он даже может уже переставлять ноги, поддерживаемый за подмышки ментами. Типа молодой организм, и все такое прочее. - Я случайно проходил мимо и все видел. Короче, было так... - Я на мгновение задумываюсь, не обращая внимания на своих дружбанов, которые, стоя за спиной сержанта, крутят пальцами у виска, намекая, что менты не есть подходящие собеседники, что лучше бы вернуться к пиву.
   - Так как было?
   - Короче, этот очкарь... - я тыкаю пальцем в еще не загруженного в машину студента, - подходит к этим двоим... - теперь я тыкаю в сторону "бобика", в который погружены гопники...
   - Стоп! Почему "очкарь"? - Мент нахмуривается.
   - Потому что он был в очках, - удивленно поясняю я. Сержант делает знак и двое ментов опять плетутся за сараи. Вернувшись, один протягивает сержанту очки, в виде согнутой металлической оправы, в которой чудом удержались несколько крупных обломков стекол. - Так вот. Этот дрочила...
   - Почему дрочила?
   - Ну, в смысле, очкарь... - Я вдруг замечаю, что из окна бара на меня пялится та блонда, которая обнимает ногами, и немедленно возбуждаюсь. - Короче, офицер...
   - Сержант.
   - Короче, сержант... - я опять мельком смотрю на блондинистую шкуру, расправляю плечи, выпячиваю грудь, - тот очкарь пристал к тем двум гопникам. Требовал у них денег. - Я начинаю размахивать оживленно руками, перемещаясь рядом с машиной. - Эти двое отказались, и тогда он отмудохал их по полной программе!
   - Этот? Тех двоих? - недоверчиво переспрашивает мент.
   - Ну да! Я просто глазам своим не поверил! Он сделал их как сынков! Так разошелся, что мне аж поплохело! Парень прыгал, что твой Ван Дамм! Типа "Кровавый спорт" и все такое!
   Разойдясь, я даже пытаюсь изобразить что-то в стиле этого летающего по воздуху бельгийского отморозка, но вдруг обращаю внимание на выражение лица сержанта. Я прекращаю махать руками, смотрю озадаченно.
   - В чем дело, офицер?
   - Хорошо. Этот... очкарь, как ты говоришь, отмудохал этих двоих. А кто тогда отмудохал его самого?
   - Ну... н-не знаю. Я, вообще-то, ушел побыстрее. Знаете, просто испугался, если честно. Я все ж не какой-нибудь, из этих, которые крутые и все такое. Я, типа, налогоплательщик и все подобное, - напоминаю я сержанту и даже подмигиваю.
   - А точнее? Чем ты еще занимаешься, кроме честной уплаты налогов?
   - Я? Да ты че, братан! Я работяга!
   - Работяга?
   - Ну, трудяга типа.
   - Трудяга?
   Физиономия мента не нравится мне все больше и больше.
   - Да на мне сплошные мозоли! Живого места не осталось, вот, сами посмотрите! - Я кручу перед его физиономией ладонями и быстро их убираю, пока он не заметил свежеободранные кистевые костяшки. - Короче, если не верите, я пошел.
   Скроив обиженную физиономию, я пробую улизнуть, но меня останавливает окрик опомнившегося мента:
   - А ну-ка, ну-ка! Эй, я кому говорю!
   Я останавливаюсь и теперь напускаю на себя вид оскорбленной добродетели.
   - А в чем дело? Я рассказал вам, что своими собственными глазами видел! Не хотите, не верьте.
   С нехорошим предчувствием я смотрю, как сержант что-то шепчет своим подельникам, те извлекают из машины слегка оклемавшегося студента, суют ему очки, шепчут теперь что-то ему... Я напрягаюсь. Студент придерживает пальцем очковые проволочки, которым не на чем держаться, потому что вместо носа у него теперь сплющенная багровая масса, щурит глаза, пытаясь рассмотреть меня сквозь осколки линз... Потом он пожимает плечами и меня слегка отпускает.
   - Я... я ничего не вижу.
   - Вот видите! - радостно восклицаю я. - Уж не знаю, что вы там подумали, но...
   Услышав мой голос, студент оживляется, и я начинаю остро сожалеть, что не съездил ему заодно и по ушам.
   - Ваш адрес? - строго спрашивает сержант, пока студента запихивают обратно в "бобик". Я четко, без запинки выдаю ему адрес шлюхи с огромными сиськами, с которой недавно познакомился в триппербаре. Ее, как и меня, вызвали в это заведение по ложному навету, никакого триппера у нас не оказалось и в помине, врачи обнаружили у обоих всего лишь хламидиоз, после чего мы, проникшись взаимными симпатиями, дружно отметили это радостное событие у нее дома. - Фамилия, имя, - настойчиво гнусит сержант, думая застать меня врасплох, и я так же четко называю ему фамилию и имя одного урода, который задолжал мне кое-какие деньги, а сам благополучно укрылся от моих финансовых претензий в тюряге.
   Один хрен, в машине этих обшившихся позорными погонами долболомов нет никаких долбаных компьютеров с долбаными базами данных, и проверить мои слова они не смогут. Это тебе не киношные американские менты с их продвинутыми технологиями и прочим дерьмом. А в "бобике" для меня все равно не хватит места. На всякий случай мент с деловым видом записывает всю эту бодягу в блокнотик. Ну, или делает вид, что записывает. Хорошо еще, что за неимением компьютеров, им выдают хотя бы блокнотики...
   - Ты че, совсем, типа, охренел? - дивится Гнус, когда мы уже сидим, схлебывая из свежепринесенных бокалов пену. - Чего так выеживался-то? Замели бы, на хрен, только так.
   - А, дерьмо это, - небрежно отмахиваюсь я, жадно наблюдая за блондинистой шкурой. Та как раз закинула ногу на ногу, отчего одна из ее обтянутых черным и прозрачным ляжка обнажилась аж почти до самых трусов. - Просто скучно стало.
   - Все равно, зря, - говорит Корявый.
   Какое-то время мы поглощаем пиво молча.
   - Слушайте, вы это... - Я пытаюсь вспомнить, о чем хотел спросить, но та шкура мешает мне нормально сосредоточиться - она вдруг начинает помахивать ногой, той, которая типа на другой ноге и всякое такое. Ну, как обычно делают бабы, чтобы привлечь внимание к своим конечностям. - А, вот... У Кулька кто-нибудь был? А то лежит там один, весь переломанный.
   - Корявый, кажется, к нему съездить грозился, - вспоминает Гнус.
   - Ну, был я у него, - после секундной задержки, словно тоже силясь припомнить что-то, - подтверждает Корявый. - Чего таращитесь? И чего вы вообще так разволновались. Тоже мне, "весь переломанный"... Подумаешь, человек из электрички выпал и клешню сломал. Сам виноват.
   - Так может, расскажешь, если был? - говорит Тугой. - Как он там вообще.
   - А хрен его знает. Да нормально, наверное, чего ему сделается.
   - Ну так ты был у него или нет? - настаивает Тугой. - Как это, "наверное"?
   - Да был, говорю. - Корявый опять морщит лоб, кажется, опять пытается что-то вспомнить. - Только не видел я его, вот. - Его лоб разглаживается. Он явно вспомнил, что хотел, и выглядит удовлетворенным.
   - Как это? - не врубается Гнус.
   - Да так. Меня к нему врач не пустил.
   - Врач?
   - Ну, может, санитар. Какая разница. Короче, какой-то мудак в белом. Ментовку, сказал, вызовет, если я это... - лоб Корявого на секунду опять собирается гармошкой, - а! не покину помещение, вот. - Лоб опять чист.
   - А чего он? - спрашивает Гнус. - Неприемный день, что ли, был?
   - Да просто нажрался я, - поясняет Корявый. - Не помню даже, как до больницы доехал. - Он опять берет секундную паузу, чтобы погонять сладки на лбу. - И как уехал, тоже не помню. Помню только того мудака, что про ментовку орал. - Довольный, что все так подробно и четко объяснил, Корявый присасывается к пиву. - Может, он разозлился, что я с бутылкой в учреждение приехал?
   - А говоришь, что был у него, - упрекает Корявого Тугой.
   - Ну так ездил же!
   - Херня получается, - говорю я. - Надо бы пацана навестить.
   - Ну так и съезди сам, - кидает, оторвавшись от пива, Корявый.
   - Ну так и съезжу, - говорю я.
   - Ну так и давай.
   Наступает пауза.
   Кулька мне, вообще-то жаль, тем более что он из-за нас и пострадал, но и переться к нему через весь город тоже, честно говоря, не особо тянет. Я отпиваю пива и в итоге решаю, что Кулек действительно сам виноват, мы тут ни при чем. Точнее, виноваты пидоры, которые решили устроить свое очередное пидорское шествие. Мы тогда решили на добровольных началах помочь мэру навести в городе порядок, очистить его от голубой срани, и в итоге пострадали, как испокон веков страдают все честные люди за свои благие намерения. Когда мы узнали, что мэр в очередной раз запретил проводить гей-парад, а эти уроды в колготках в очередной раз пообещали все равно свой парад провести, мы здорово возмутились и, вооружившись арматурой, поехали к месту обещанного шествия. Ну, как неравнодушные, типа, люди решили встать на защиту нравственности и всякое такое. Ну, гражданская позиция и прочее... Только пидоры в итоге всех наебали - они просто не прибыли к месту обещанного сбора. А неравнодушных, наподобие нас, граждан разогнали менты, которые собрались на том месте заместо тех пидоров, чтобы поддержать порядок и всякое такое. Ну, а когда мы возвращались домой на электричке, то пересеклись еще с одной такой группой неравнодушных. Сначала мы курили с ними в тамбуре, матеря гомосеков, из-за которых нормальные пацаны лишились удовольствия размяться, а потом, когда добили третью бутылку, решили помахаться хотя бы между собой. Ну, раз те уроды оказались такими трусливыми... Вот Кулек и пострадал, выпав во время драки из электрички.
   - Че задумался?
   Я очухиваюсь от тычка в бок.
   - Да так, вспомнил кое-что...
   Но Кулька те пацаны из электрички не выбрасывали, Кулька выбросили мы сами, позже, когда уже пересели в другую электричку. Просто мы были дико злыми, что те пацаны нам на костыляли - настолько злыми, что стали махаться теперь между собой, вот Кулек и спланирован на перрон во время очередной остановки. А накостыляли нам те пацаны, потому что их было больше. Ну да ничего, херня, пусть Кулек скажет спасибо, что мы его вообще не выбросили на ходу, хотя и хотели - просто не смогли в горячке открыть дверь...
   Мы опять сидим молча.
   - Кто-нибудь смотрел вчера "Окна"? - вдруг спрашивает Тугой. Это звучит настолько неожиданно, что некоторое время все молчат, охуевшие, с трудом переваривая мысль, что парень, которого до сей поры считали вменяемым, пизданулся мозгами до такой степени, что смотрит по телику подобную херь. Наверное, я жутко романтичный, и прочая книжная хуйня, потому что мне почему-то всегда жалко разочаровываться в людях. Поэтому, когда Тугой, обводя взглядом нашу троицу, доходит до меня, я отвожу глаза. Примерно так не смотрят на больных со смертельным, типа, диагнозом и все такое. - Чего молчите?
   - А чего базарить? - Гнус фыркает, а поскольку бокал находился возле его губ, пиво насмешливо булькает ему в тон.
   - Не, а в чем дело! Вы че притухли-то? - форсирует голосовые связки Тугой, когда до него, наконец, с запозданием доходит, как здорово он прокололся.
   Я сразу понимаю, какую байду начнет он нам сейчас прогонять. Так бывает обычно, и не обязательно конкретно с Тугим. Когда неконкретный, просто вообще человек влипает в какое-нибудь дерьмо, ему хочется, чтобы в него вляпались все, и тогда ему будет не так обидно; когда же он в каком-нибудь, содеянном дерьме признается, обмолвившись случайно, то, опомнившись, он тут же начинает гнать, что это дерьмо самое клевое на свете, что это и не дерьмо вовсе, и вообще, он сделал так нарочно, что дураки те, кто этого не понимает, и гонит подобную муть, пока кто-то из наиболее простодушных не начинает ему верить. Тогда, типа, его дерьмо уже вроде действительно не такое уж и дерьмо, тогда это уже вроде как клево, просто надо это понимать, и всякое такое.
   - Это охуительная передача, пацаны, правда, просто охуительная! - оправдывая мои ожидания, с наигранным воодушевлением говорит Тугой. Он якобы уткнулся в пиво, но сам быстро, вскользь стреляет по нам изучающим взглядом. Никто пока не смеется откровенно и это для него уже кое-что. - Короче, расклад там был такой...
   - Ты че, совсем крышей поехал? - дивится Гнус, только сейчас врубившись, к чему идет дело. Он опять подносит бокал к губам, и пиво, опять поддакивая ему, булькает теперь возмущенно. - Ты че, типа, собрался пересказывать нам всю эту поебень?
   - Да пусть базарит, - неожиданно заступается за Тугого Корявый. - Чего наезжаешь?
   Гнус смотрит на меня, я безразлично пожимаю плечами.
   - Член с тобой, - сдается Гнус. - Давай, впаривай нам про свои "Окна". Смотрю, тут многим интересно, оказывается. Ничего, я, в общем-то, к такому привык. Мне мой спиногрыз тоже содержание мультиков всю дорогу пересказывает, - не удержавшись, язвительно добавляет он. - А я че, я слушаю. Как-никак, отец, типа, а он мелкий. Один раз даже сам с ним мультики смотрел. Он уговорил. Роботы-трансформеры, типа, и прочая байда. А че, мне понравилось даже! - Гнус ржет во всю глотку, расплескивая поднесенное к губастому хлебалу пиво.
   - Что за роботы такие? - внезапно спрашивает Корявый, когда Тугой уже готов приступить к рассказу. Спрашивает с таким интересом, что все начинают смотреть на него. Он смущенно, напоминая в чем-то проколовшегося чела, утыкается взглядом в кружку, а меня внезапно осеняет: да ведь Корявый, черт побери, тоже смотрел этих самых трансформеров!
   - Ну, разные там есть, - охотно, со знанием темы поясняет Гнус. - Есть такие, типа правильные пацаны, а есть... ну, как их... дегенераты, что ли. Ну, изменники типа.
   - Может, ренегаты? - вставляю я. Вставляю осторожно, не дай бог пацаны догадаются, что и я смотрел этот мультик. С удовольствием, кстати, смотрел. А в какой-то момент даже вставал пораньше, чтобы не пропустить очередную серию, когда события разворачивались особенно интересно.
   - Че еще за ренегаты?
   - Ну, изменники как бы.
   - А, типа ссучившиеся трансформеры? - доходит до Корявого.
   - Ну, типа да. Небось, роботы-менты их на чем-то прихватили, вот пацаны и дали слабину. Мне кто-то рассказывал... - Я пожимаю плечами, будто никакого отношения к роботам-трансформерам не имею, и пока пацаны не догадались, что я этот мультик смотрел, бросаю деловито: - Ладно, Тугой, давай уже свою байду.
   - Да-да, давай, - оживляется Гнус. - Может, и меня зацепит, может, и я на просмотр "Окон" подсяду. - Он опять начинает ржать так громко, что на наш стол оборачиваются.
   - Короче, расклад такой, - пропуская его выпад мимо ушей, наконец приступает к конкретике Тугой. - Ну, вы знаете. Стоят, типа, диваны, на диванах, типа, собираются всякие ублюдки, которые делятся всяким там своим дерьмом, типа спрашивают у зрителей их ебаных советов, мириться им там или нет, как им, блядь, дальше жить и прогоняют всякую подобную пургу, короче.
   - Знаем, - неохотно поддакивает Корявый. - Ближе к телу давай.
   При упоминании о теле я автоматически кидаю взгляд в сторону своей шкуры, а та быстро отворачивается. Я ликую - сучка смотрела на меня! Застеснялась, типа, шлюха, пойманная на месте преступления.
   - Давай, Тугой, гони дальше, - подбадриваю я его, довольный. - Короче, че там эти, на диванах.
   - Короче, вчера этот хуепутало пригласил две семейные, типа, пары.
   - Что за хуепутало? - не врубается Гнус.
   - Ну, Нагиев, - поясняет Тугой. - Расселись эти ублюдки друг напротив друга и начали такую терку. Типа, они дружат семьями и все такое прочее. И все бы хорошо, но один пацан кричит, что... Нет, сначала не он, сначала его соска кричит, - поправляется он, - что ее муж, типа, слишком часто ходит к тем двоим уродам в гости.
   - Каким уродам? - опять не улавливает Гнус.
   - Ну, другой, типа, паре! Которая на противоположном диване выебывается! - не выдерживает Корявый. - Гнус, хорош тормозить! Дай пацану рассказать нормально! Давай, Тугой, дальше.
   - Короче, эта блядина, которая жена, кричит, что тот, типа, положил глаз на другую соску, которая жена из другой пары. Она, типа, переживает за семью и все такое. - Тугой дергает острым кадыком, перегоняя пиво по пищеводу. - А тот сразу в отказ. Типа, ни хуя мне та соска не нужна, я, типа, люблю только тебя, так что лучше заткнись, пока я тебя не урыл, на хуй, вглухую... А та не унимается, кричит, что он, типа, врет и все такое прочее. Тогда этому пацану надоело и он говорит, что она его заебала, что он сейчас все объяснит. И объясняет. Оказывается, он, типа, пидор. И ходит он вовсе не к той соске, а к ее мужу. Типа влюбился в него, а та соска, что его жена, нужна ему просто для отвода глаз. Чтоб не заподозрили, что он пидор, а думали, будто он ходит к ней. А тот, второй, типа, не врубается, что этот пидор, и любит именно его. И этот, типа, потому страдает.
   - И че? - тороплю я, наблюдая, как опять заработал кадык Тугого.
   - А ниче. Тот, из второй пары, который не пидор, сначала, типа, охуел. А потом подумал, и говорит: а хуй ли, типа, если он меня любит. Я, правда, не пидор, но могу пидором стать. Мне это, мол, не в напряг. Потому что, типа, жена меня давно заебала, а тут мужская, типа, дружба и все такое прочее. Тот первый пидор обрадовался, кричит, что им, типа, вместе будет заебись, вскочил и полез ко второму пидору обниматься. А жены посмотрели, как они целуются, и начали кричать, что, типа, пошли бы эти пидоры на хуй, что они, типа, назло им тоже станут лесбиянками. Точнее, одна уже была, оказывается, а вторая может такой стать, раз ее муж, типа, пидор и уходит к другому пидору жить.
   - И че дальше? - спрашивает уже Гнус. Он кажется всерьез заинтересовался такой хитрокрученой интригой.
   - А дальше Нагиев кричит, что он тоже, типа, пидор, только всегда стеснялся в этом признаться. Начал обращаться к телезрителям, агитировать, гнать пургу насчет голубого братства и прочего дерьма. Типа, нормальным пацанам надо держаться вместе и все такое.
   - Ни хуя себе! - охреневает Корявый. - А дальше че?
   - А дальше меня развезло и я вырубился прямо на диване, - с сожалением говорит Тугой.
   Все замолкают, обдумывая услышанное, а я неожиданно для себя поднимаюсь и решительным шагом пиздюхаю к той шкуре. Краем глаза я на ходу замечаю, как Гнус, глядя на меня, толкает локтем Корявого, обращая его внимание на происходящее.
   - Здравствуйте, леди, - вежливо здороваюсь я, с раздражением отмечая, что эта шлюховатая блонда ведет себя до тошноты стереотипно, как ведут себя в подобных ситуациях подобные ей шкуры - то есть, с упрямством, достойным лучшего применения, "не замечает" меня в упор. Ну, когда я начал продвигаться в ее сторону, ладно. Допустим. Не видела. Не обратила внимания. Может, я иду мимо. Но сейчас, когда я уже нависаю над их столиком всей своей массой! - Здравствуй, крошка, - приторно-ласковым голосом, из-за которого сам себе становлюсь противен, повторяю я. Больше всего мне сейчас хочется садануть ту суку, с которой пиздит моя сука, по ее крашеному рту, а потом взять свою суку за волосы и пригнуть ее тоже крашеным ртом к своей ширинке, предварительно ту расстегнув. Хочу, но, конечно, не делаю этого. Ну, типа, правила приличия, и прочая хуйня, которая полагается перед тем как засадить. Прелюдия называется. Ну, такая вежливость, наподобие ухаживаний, типа. Кстати, ментов пока тоже никто не отменял.
   - Это вы мне, молодой человек? - Моя сука в притворном удивлении приподнимает тонкую выщипанную бровь.
   - Тебе, маленькая, тебе, - все так же противно-приторно подтверждаю я, оглядывая стол, за которым сидят эти шлюхи. Конечно, они не жрут пиво, как это зачем-то делаем мы, они пьют изысканный дамский напиток - водку. Две опорожненные до половины стограммовые рюмахи, стаканы с желтоватым соком, пепельница, наполненная окурками с измазанными помадой фильтрами... - Вижу, девочка, ты умеешь проводить время с толком? - Я одобрительно киваю на убранство стола.
   - Простите, а мы что, уже перешли на "ты"? - жеманным голоском интересуется моя блондинка. Она смотрит на подругу, а та, подыгрывая ей, фыркает. Типа эти шкуры возмущены, блядь! - Хотя, возможно, я вас просто не узнала... - Тертая блядина поворачивает голову, окидывает меня нарочито внимательным взглядом, хмурится, якобы припоминая. - Нет, простите. Никак не могу вспомнить вашего имени.
   - Тогда разрешите представиться! - с энтузиазмом восклицаю я, и наклоняюсь, в намерении поцеловать этой шкуре ручку. Лучше бы я этого не делал! Переломленный надвое желудок реагирует в точности так, как и должен реагировать любой наполненный, готовый лопнуть от своего содержимого сосуд. Я попросту блюю прямо в вазочку с какими-то мудацкими орешками, стоящую перед моей пассией, а эта шлюха зачем-то истерично визжит и вскакивает со стула. При этом она смотрит на меня с отвращением, словно перед ней не просто стравивший лишнюю желудочную влагу, интересный, в расцвете лет и сил мужчина, а зеленый инопланетный ублюдок, и вообще, дура ведет себя так, словно произошло нечто неординарное. Вторая блядь, конечно, вскакивает тоже. Типа солидарность и прочее дерьмо. Охуевший, я на мгновение теряю над собой контроль, затем прихожу в себя и хочу объяснить дуре, что нечего так орать, словно я вывалил перед ней блевотную массу непереваренных шкурок от помидоров, что это всего лишь моча, которую этот мудак бармен продает под видом пива, но вдруг обнаруживаю, что объяснять уже некому. Две блядины умчались, подобно школьницам-недотрогам, за которыми погнался вываливший наружу член сексуальный маньяк.
   - Наблядовался? Иди сюда! Обмоем твою удачу!
   Я окончательно прихожу в себя, и под веселое ржание пацанов возвращаюсь за свой стол.
   - Хуй ли разорались! Пасти прикройте, да? - Затем я обвожу зал строгим взглядом. Вот тех толсторожих ублюдков я готов отпиздить прямо здесь и сейчас, они это понимают и отворачиваются, поспешно гася свои паскудные ухмылки, бармен отводит взгляд и принимается излишне суетливо обслуживать какого-то залетного мудака в дорогом костюме, и уже через секунду на меня подчеркнуто никто не смотрит. - Я и здесь могу кое-кому врезать, - сквозь зубы цежу я. - За столом, в смысле.
   - Ладно, ладно, не заводись. Мы ж ничего такого.
   Корявый с усилием гасит рвущийся сквозь гнилые зубы смех и хлопает меня по плечу.
   - Ты молодец, короче. Нормальный такой съемщик... Повторить бы пивка. Бабки еще есть?
   Я лезу в карман и не глядя вываливаю на стол мятые купюры.
   - На. Сгоняй, возьми сразу по парочке каждому. Нет, кто мне скажет, на кой хрен мы стали жрать это долбаное пиво! Надо было брать водку...
   Вопрос, брошенный в спину нетвердо удаляющегося Корявого повисает в воздухе - нас уже начинает развозить...
   - Слышь, девка! Да стой же, пизда!
   Я взбешен. Какая-то блядь рванула подобно спринтеру, едва услышав мой голос. Кажется, она меня еще и увидела, оттого и развила такую скорость. Я с трудом отрываю руку от дерева, на которое только что опирался, и окидываю себя придирчивым взглядом - может, во мне что-то не так? Какое-то время я тупо смотрю на зажатый в руке член, и, наконец, начинаю соображать, что, поссав, его нужно было б заправить в штаны. А откуда и чья вообще эта ебаная кровь на свитере?.. Через какое-то время я припоминаю, что, вывалив из бара, мы на соседней улице недолго, но с наслаждением пиздили каких-то двух пидоров в пиджаках, из тех, что строят из себя охуительных менеджеров. Такие летом ходят в белых рубашках с галстуками и беспрерывно пиздят по мобилам о каких-то долбаных продажах. Одного такого я месяц назад видел в вокзальном сортире. Он сидел на очке и трепался с кем-то о бизнесе. Ну полная хуйня! Ублюдок сидит на толчке, вовсю воняет, и пиздит о каких-то неликвидных, блядь, акциях! Я с трудом удержался от искушения подойти и нассать ему, сидячему, в рот...
   - Девушка! Эй, маленькая!
   Стук еще одних каблуков затихает вдали. Подергавшись, я, наконец, окончательно обретаю равновесие, и набираюсь сил и решимости выйти на асфальтовую дорожку, по которой ходят такие замечательные соски. Здесь охота на них пойдет бойчее, здесь их, если проявить ловкость, можно даже схватить.
   - Хуй ли разорался, мудак!
   Я задираю башку и грозно вглядываюсь в окна дома, под которым только что изливал добросовестно переработанное почками пиво.
   - Это кто там, такой смелый, пиздит? А ну, покажись!
   - Проваливай, урод, или я сейчас выйду!
   - Так давай, пидор, выходи! Где ты там, я тебя не вижу! Выходи, я, блядь, только этого и жду!
   Некоторое время я стою, пребывая в радостном предвкушении, что эта сучара действительно выйдет. Сейчас мне выпадет замечательная возможность навалять какому-то наглому ублюдку заслуженных им пиздюлей. Еще через некоторое время, поняв, что меня жестоко наебали, я огорченно вздыхаю и выруливаю на дорогу...
   Нашарив в кармане что-то твердое, я извлекаю это на свет и напрягаюсь, соображая, откуда у меня мобильный телефон, если я пропил его уже неделю назад. Да этот и выглядит совсем по-другому. Хотя, какой, хрен, разница. Главное, по нему можно звонить. Но звонят, наоборот, мне, и я от неожиданности едва не роняю аппарат. Еще бы - если вместо привычной "Мурки" вдруг играет какая-то классическая полифоническая хуйня, и при этом еще и вибрирует!
   - Алло! Владислав Сергеевич?
   Я бурчу что-то нечленораздельное.
   - Наша сделка не отменяется? Все договоренности остаются в силе?
   - Типа того.
   - Но вы можете гарантировать, что...
   - Я за базар отвечаю, - заверяю я.
   - Владислав Сергеевич... - Мудак на проводе мнется, подобно батону в жопе, начиная меня раздражать. - С вами все в порядке?
   - Со мной все ништяк, - говорю я и нажимаю кнопку отбоя - этот мудак уже успел меня достать. Можно представить, как способен заебать такой урод, если с ним побазарить минут десять.
   Сплюнув, я стою, вспоминая свой домашний номер. Ага...
   - Женушка! Меня пробило на хавчик! Я иду домой! Слышь, нажарь к моему приходу какой-нибудь параши, а!
   - Опять пьяный! Чтоб ты, скотина...
   - Я вернусь! Я научу тебя кончать, дура!
   К сожалению, мой замечательный посул, почерпнутый из какого-то кинофильма, зависает в пустоте - жена в остервенении бросает трубку...
   Потоптавшись возле лифта, потыкав для порядка в кнопку, я решаю идти пешком. Ерунда, мне всего лишь на пятый этаж, осилю. Тем более лифт, один хрен, не работает уже несколько месяцев... Цепляясь за перила, я добредаю до второго этажа, где мужественно справляюсь с желанием немедленно помочиться в закутке возле мусоропровода. Я решительно отвергаю такую мысль, потому что это неприлично - в первую очередь оттого, что здесь живет старая сука, у которой дурная привычка чуть что вызывать ментов.
   Словно поймав мой телепатический призыв, одна из дверей приоткрывается и из щели высовывается морщинистое лицо старой жабы, на седую башку которой навешаны бигуди. Она молча смотрит на меня и хмурится, совсем как та, недавняя, на улице, когда я мочился в кустах.
   - Вот, иду... - доброжелательно сообщаю я ей, растягивая губы в дружеской улыбке. - Лифт, знаете ли, сломался. Здравствуйте, Алевтина Георгиевна...
   Хоть бы сказала слово в ответ, старая блядина! Она продолжает молчать, и смотрит на меня таким взглядом, словно это именно я сломал ее долбаный лифт! А я никакого лифта не ломал, я просто подпрыгнул в нем от злости, возвращаясь домой - как раз в тот день, когда мы едва не подрались с пидорами, ну, когда Кулек случайно выпал из электрички и угодил в больницу. Так что лифт сломался сам, потому что за ним плохо следят те уроды, ну, которые из той конторы, что обслуживает лифты в нашем районе. И я вообще пострадавший, потому что просидел в этой долбаной кабине целый час, пока приперся какой-то мудак в спецовке, и которому я, разозлившись, едва не проломил башку за нерасторопность.
   А эта старая дура все продолжает смотреть. Я хочу объяснить ей, что во всем виноваты гомосеки, которые маршируют по городу в колготках и туфлях на каблуках, и еще мэр города, который не пресекает с надлежащей жесткостью все эти их пидор-парады, что именно из-за его мягкотелости, из-за того, что власти не чешутся, нам, неравнодушным людям с арматурой, приходится вмешиваться в процесс и даже страдать за свою непримиримую гражданскую позицию, выпадая из электричек, но старая блядь, смерив меня последним негодующим взглядом, просто захлопывает дверь. Нет, вы только подумайте! Она, видите ли, даже не хочет со мной общаться, словно перед ней не приличный и вежливый молодой человек, а какой-то урод, не говоря уже о том, что я добросовестный налогоплательщик. Ведь этот факт сегодня признал даже тупой мент!
   Сплюнув от обиды на лестницу, я опять вцепляюсь в перила и продолжаю путь наверх, горько размышляя о зачерствевших сердцами людях. Лучше бы тетка напутствовала меня по-матерински, ведь мне карабкаться еще целых четыре этажа!..
   - Я так и знала!
   Жена смотрит на меня с отвращением, подобно той суке из бара, и это удивительно. Та видела меня в первый раз, а эта - каждый день. Могла бы и привыкнуть. Зато я смотрю на нее с обожанием. Моя красотуля сейчас в ажурных чулках с подвязками, и с пышно взбитыми волосами. Я смотрю на нее, умиляясь, пока вдруг не соображаю, что чулки и прическа не для меня, эта стервь явно навострила куда-то лыжи. Хуй она когда надевала для меня чулки, и вообще неплохо бы выяснить, откуда они у нее, и для каких, блядь, долбаных целей!
   - Ты куда собралась? - с грозными нотками спрашиваю я, ненавязчиво напоминая, кто является ее законным мужем.
   - Твое-то какое дело? - Сучка стоит перед зеркалом, подкрашивая губы.
   - К-как это?
   Икать, конечно, было излишним. Это я понимаю, нарвавшись на ее презрительный взгляд. Но и это еще не все. Начав осмотр, такие стервы обычно не могут остановиться. Она даже прекращает краситься, и поворачивается, рассматривая меня подобно какому-то невиданному уебищу.
   - Ты что, облевался? И откуда кровь на свитере?
   - Это студента кровь, - поясняю.
   - Это тот, из твоих отмороженных дружков? Вы что, опять все передрались?
   - Нет, это не тот. Студент - не кликуха, это настоящий студент.
   - Ты что, пьешь уже со студентами? - недоверчиво спрашивает жена. Она так и стоит передо мной в исподнем.
   - А чего? Человек получил стипендию, проставился... Меня, между прочим, люди уважают.
   Она фыркает, но что на это возразить, не находит.
   - Вообще-то ты собирался искать работу.
   - А что я, по-твоему, делал целый день?
   - И как, нашел?
   - А почему с таким сарказмом! Я это, блядь, типа заслужил?
   - Хорошо. Вот тебе без сарказма. Нашел?
   - Нет пока. И вообще, я решил устроиться на курсы.
   - На какие курсы?
   - Компьютерщиков.
   - Компьютерщиков?
   - А чего ты вылупилась? Твой муж что, типа тупой? Программистом, короче, решил попробовать. Они до хуя заколочивают, мне сказали. А делать ни хрена не надо. Сиди да пялься в этот телевизор с кнопками.
   Ну вот какого хрена она молчит! Какого хрена так смотрит? У меня начинают чесаться кулаки.
   - Я, кажется, кого-то о чем-то спросил. Куда намылилась?
   - А я, кажется, ответила. Не твое дело. С мужиком иду встречаться. Ясно? Не тому спрашивать, кто бегает за каждой юбкой.
   Жена демонстративно теряет ко мне интерес и собирается удалиться в свою комнату. Она поворачивается ко мне спиной, и я вижу ее роскошную задницу, обрамленную кружевами. Я чувствую мгновенно охватившее меня желание. Это желание отвердело в паху и вовсю рвется из штанов. Я даже не знаю, чего мне сейчас больше хочется, ссать или ебать. Ссать мне хочется очень сильно, но ебать - пожалуй, еще больше. Я уже знаю, как это должно произойти. Я буду ебсти ее, как долбаный Киану Ривз еб долбаную Шэрон Стоун в долбаной ванной комнате, прислонив ее к долбаной кафельной стене!
   - Знаешь, что я тебе скажу, моя прелесть, - елейным голосом начинаю я, не отрывая глаз от удаляющихся, соблазнительно покачиваясь, кружев. - Ну, насчет юбок, в смысле... Не тому об этому говорить, кто делал аборт от какого-то плешивого хуя! - Последние слова я уже кричу - по-нормальному с этой обнаглевшей сукой разговаривать просто невозможно.
   Кружева останавливаются, поворачиваются ко мне опять передом.
   - Хватит мне парить насчет того аборта! - Они, кружева, тоже кричат. - Ты тогда сидел в тюрьме, придурок! Тебя не было полгода! Мне что, нужно было зашиться?
   - Я никогда не сидел в тюрьме, дура! Я тебе что, уголовник? Это был всего лишь изолятор временного содержания! Временного, понимаешь! Там держат какое-то время, а потом отпускают!
   - Но ты там сидел!
   - Но ты сама меня туда упекла!
   - Но ты сломал мне челюсть!
   Я охуеваю от столь несправедливого обвинения до такой степени, что несколько секунд только беззвучно открываю рот.
   - Что еще за глупости! Стану я своей жене ломать челюсть! Я тебе ее всего лишь вывихнул! Врачам на пять минут работы! Я б и сам тебе ее вправил, если б ты не убежала.
   - Но ты...
   - Но ты сама первая!
   - Но я тебя не сажала!
   - Не ты, так мой ебаный тесть по твоей ебаной указке! А люди разобрались, что я невинен, как младенец, и отпустили!
   - Мой отец не ебаный! И отпустили тебя, потому что я попросила его забрать заявление, придурок!
   - Хорошо, чего ты хочешь? - сбросив обороты, спрашиваю я. Не могу долго ругаться. Лучше уж просто пиздануть ей по мозгам, это будет наилучшим завершением такого говенного разговора. Хотя, по мозгам ей сейчас тоже давать нельзя. Я вдруг вспоминаю, что хотел взять в долг у этой распустившейся сексуально и мозгами суки денег.
   - Я ничего не хочу. Это ты чего-то хочешь. А я просто ухожу. Кстати, пора бы нам подать на развод официально.
   - Подожди. Не уходи. Я хочу с тобой поговорить.
   Я смотрю на черный треугольник, высвечивающий под кружевами, и чувствую, что поссать мне пока не светит. Стоячим просто не получится.
   - О чем?
   - Ну... - Я вдруг начинаю мяться, как красна девица, то есть, как опытная шлюха, изображающая из себя что-то перед смачным заглотом. - Ну, листья пожелтели, в общем...
   - Че-го?
   - Ну, "унылая пора, очей очарование", типа, - вдруг брякаю я, вспомнив слышанную где-то парашу. - О любви, короче, побазарить хочу.
   - Чего-чего?!
   Сказать, что она удивленно вскинула брови, значит не сказать ничего. Сейчас они у нее вообще переломятся, к хуям. Кстати, они красиво выщипаны, как у другой суки, той, что была в баре.
   - Я... это... Ну, люблю, в общем, и прочее дерьмо.
   - Кого любишь? Ме-ня?!
   Охуевшая жена никак не может поверить в услышанное. А еще она порозовела щеками и даже смущенно потупила глазки. Еще бы! О любви я ей не говорил ни разу. Даже когда распечатал ее, усадив задницей на широкий подоконник какого-то загаженного подъезда. Ей тогда было семнадцать, мне на три года больше. Перед этим я обхаживал малолетнюю дуру целых два дня, усиленно накачивая водярой. Сейчас двадцать уже ей...
   - Ну а кого еще, на хуй? Тебя, конечно! Других шкур у меня нет.
   Она недоверчиво качает головой.
   - Нет, ты точно сошел с ума. Кажется, ты окончательно допился. Кстати, застегнул бы ширинку, что ли.
   - Я и спиногрыза хочу, - вдруг заявляю я, так же вдруг вспомнив слова Гнуса.
   - Спиногрыза? С чего бы это вдруг?
   - Подрастет, мультики с ним буду смотреть.
   - А-а-а... Ясно.
   Она опять смотрит на меня, как смотрят на сумасшедших.
   Я делаю шаг вперед, намереваясь воплотить в жизнь всю ту киношную поебень, что вытворяли в ванной Киану и Шэрон. Жена понимает меня превратно. Наверное, прочно уверилась, что у меня от пьянок поехала крыша. Она вдруг пугается, опять поворачивается ко мне своей роскошной тыльной стороной и бросается в свою комнату. Щелкает замок, и дверь начинает вибрировать от сильных, но - увы - запоздалых ударов.
   - Открой, блядина! Открой, иначе потом хуже будет! Я кому сказал!
   - Я тогда опять тебя посажу, урод! Вот только посмей меня еще хоть раз ударить...
   От возмущения я даже перестаю дубасить хуеву дверь хуевыми кулаками. Зачем мне ее бить? Если бы я делал это всерьез, моя лапуля давно бы ходила у меня без зубов. А на хрена она мне со вставной челюстью! Ведь я ее люблю и поэтому хочу занять у нее денег.
   Еще я хочу выебать ее, наконец, всерьез, а деньги мне нужны, потому что меня в баре ждут пацаны. Это реальные пацаны и они ждут меня с конкретными деньгами...
  
  
  
   (с) Алексей Оутерицкий
  
   Рига, 2005 - 2010 гг
  
   ISBN 978-9934-8190-0-1
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"