Звонок в дверь раздался на границе приличного и неприличного времени для гостей. Я была на кухне. Чайник только вскипел, На блюдечке лежал аппетитный кусочек торта, в открытой вазочке с щипчиками белели аккуратные кубики сахара. Наизготовку стояла самая большая чашка. В заварнике, в кипятке расправлялись чайные листочки, наполняя кухню бесподобным ароматом.
Отложив прихватку, я неспешно направилась к входной двери. Из комнаты выглядывал Тима, он уже знал, что за дверью кто-то чужой. Глянув на меня, он, постукивая лапой, ушел обратно и сел за углом. Видно только ухо и усы.
Посмотрела в глазок, так и есть, Евдокия - соседка по подъезду, ее квартира этажом выше. Пятый день шел, я уже и не ждала. Она была одна... не взяла с собой Сережку. Хотя, думаю, он сам не пошел. Вид у Евдокии был решительный. Уже представляя, как сейчас начнется буря, открыла дверь и, не давая, Евдокии опомниться, пригласила войти. Она оторопела и даже попятилась
- Заходи, - повторила я настойчивее, - чай будем пить. У меня торт есть, тот самый, что ты мне советовала.
- Ой, Мариш, спасибо, - проговорила Евдокия растерянно, - но я... я поговорить. Серьезно. Как, как ты могла? Как посмела!?
Голос ее к концу фразы набирал громкости и уверенности.
- Да, проходи ты, чего в дверях-то стоять, да и в ногах ведь правды нет.
- Ну, знаешь, - прорычала она, но в квартиру, все же, вошла.
Я заперла дверь и повела ее на кухню, она нехотя сопротивлялась.
Подругами мы с ней никогда не были, уж тем более близкими, но соседками были неплохими. Она порою заходила в гости на чай, и почти всегда была со своим Сережкой. Помню его совсем маленьким.
Усадив на свое место, я пододвинула к ней блюдечко с тортом, положила еще один кусочек для себя, налила чай с чабрецом и села напротив.
- Угощайся, тортик свежий. Сегодня купила.
Евдокия взяла ложечку, отковыряла крохотный кусочек и, словно опомнившись, отложила ложку в сторону.
- Не отвлекай меня, Мариш... Мариша, я не просто так, не чай распивать пришла, да и дел у меня полно...
Я выпрямилась и тоже отложила ложечку.
- Ну, говори.
- Ты зачем Сережку стукнула?
По всему ее внешнему виду ясно, что Евдокия и зла, едва сдерживается, и словно не верит своим словам. Я вздохнула и на мгновение отвела взгляд.
- Так значит, он правду сказал?
- Правду? Ты дальше рассказывай, тогда и ясно будет, сказал ли он правду.
От таких моих слов Евдокия разнервничалась и, схватив ложечку, принялась уплетать торт, видимо не могла подобрать слова.
- Он во вторник с улицы с синяком на скуле пришел, да с шишкой на голове. Сначала отмалчивался, потом буркнул, что они с Пашкой подрались. Эх, мальчишки. Я ему к щеке холодное мясо приложила, да еще подзатыльник отвесила, в воспитательных целях. Мать Пашкина не звонила, ни вечером, ни на следующий день. Я и подумала, что разошлись полюбовно. И Сережка всю неделю гулять не ходил. Думала, поссорились. Ну, мальчишки, чего с них взять. А сегодня, как он из школы вернулся, я куртку его взялась стирать. Карманы вывернула. Куртку всю внимательно осмотрела, где застирать, если что. Смотрю, а на спине дыра. И почему я до этого не видела? Едва не насквозь клок выдран и зашит через край. Я к нему, а он злится, пыхтит, и молчит. Это же вы как с Пашкой дрались, кричу я на него. Да не дрались мы, бурчит он. Я говорю, как не дрались, если у тебя синяк только сходить начал, да еще куртка изодрана. Ты почему сразу не сказал? Я бы позвонила Наталье, это Пашкина мама, и все бы ей на счет ее отпрыска высказала. А он молчит как партизан. А когда я пригрозила, что прямо сейчас пойду к Наталье, и все и правда ей выскажу на счет ее Павлика, он сказал, что это ты их поколотила, и куртку он порвал, от того, что упал и зацепился за трубу. И эти темные пятна, он видимо пытался отмыть кровь. Только я не пойму откуда она? Я смотрела, на спине только ссадина, уже сошла почти.
- Что он еще рассказал?
- Он сказал, они играли, а ты мимо шла, потом подошла и ударила Сережку, Пашка увернулся. Я не понимаю, почему? За что? Они же просто играли!
- Да, играли, в каком-то смысле... А что, так и сказал, играли? А я шла мимо, и вдруг подошла и ударила?
- Да, - грустно ответила Евдокия.
Я засомневалась, стоит ли ей говорить правду, но, чего-то же она ждет. Другая на ее месте уже отругала бы меня на чем свет стоит.
- А что я у них игрушку отобрала, не говорили?
- Какую игрушку? - растерялась Евдокия.
- Как какую? Тиму.
- Чего?
- Тиму, говорю, они с Тимой играли.
Тима не мог не прийти, после того, как я несколько раз повторила его имя. Он его хорошо запомнил. Стукая лапкой по ламинату, маленький песик приковылял на кухню. Опасливо поглядывая на Евдокию, он торопливо миновал ее и, подойдя поближе, сел у моих ног. Его взгляд почти такой же, как и пять дней назад, испуганный, но полный надежды. Евдокия, увидав собаку, отшатнулась, и я ее понимаю, у кого угодно нервы сдадут от такого зрелища. Передняя лапа осталась одна, ветеринары не сумели спасти другую, и он еще не очень хорошо управлялся. Задняя лапа была в жесткой шине. Перелома не было, только трещина. Один глаз закрыт повязкой, и шансов мало, что зрение восстановится, другой, хоть и слезится все еще, но видит почти так же хорошо, как и должен. И еще он весь в плешинах, обстригли его как попало, это не было важно тогда, важно было все порезы обработать. Два десятка швов наложили. Это заняло почти три часа. А в понедельник его нужно на осмотр везти, может, часть швов снимут, а сегодня вечером нужно будет зеленку подновить.
- О боже, что это?
- Это Тима, - представила я собаку соседке. Тима услыхав свое имя еще раз, заулыбался и замахал обрубком хвоста. Был перелом, и хвост пришлось купировать. - Ребята им играли.
Евдокия побледнела. Торт она была не в силах доесть.
![[]](/img/o/owa_j/etotima/etotima.jpg)