Он ненавидел чай с лимоном, но все равно глотал обжигающую жидкость. Исполнял приказ? Скорее, не хотел расстраивать мать, которая подобно тюремному надзирателю, умудрялась следить за Юрой даже находясь в другой комнате. Любил ли маму? Наверное. А еще боялся. Ведь только она могла сломать его мальчишечье упрямство.
-- Иди спать, -- прохрипел за спиной женский голос.
-- Угу.
Юра резко поднялся и случайно зацепил рукой стоявший на плите чайник. Длинноносая посудина угрожающе загремела.
-- Осторожнее, -- бросила мать.
-- Угу.
Юра за несколько шагов преодолел маленькую прихожую и, очутившись в своей комнате, плотно закрыл дверь. Он жалел мать, от всей души жалел. Одинокая, некрасивая, безумно уставшая женщина, на долю которой выпало столько несчастий. Папа ушел еще десять лет назад, оставив на память лишь короткую записку: "Я не могу больше так жить". Юра не винил отца, даже считал везунчиком, который смог перехитрить обстоятельства.
В комнате было душно. Окна в доме открывались редко: мама не любила сквозняков. Юра устало прижался лбом к прохладному стеклу, не смея нарушить запрет. Он был не таким как все. Отличался от серой массы горожан. Безразлично относился к людям. Мог часами бездумно бродить по узким улочкам. Единственным человеком, который вызывал в его душе хоть какие-то чувства, была мать. Мать, у которой завтра День рожденья... Юбилей! Да-да, нужно что-то делать. Нужно решиться. Он должен хотя бы немного облегчить ее страдания.
Руки легко открыли тугую защелку. С неприятным треском поддалась оконная рама и, наконец, Юра смог вдохнуть прохладный июньский воздух. Действовать. Взобраться на подоконник очень просто. Встать в полный рост, едва не ударившись головой о карниз. А потом развести руки, почувствовать солоноватый вкус свободы и прыгнуть, чтобы снова жить, снова надеяться. Всего лишь несколько секунд...
Юра плавно, словно кот, приземлился на мокрую траву. Чуть слышно хрустнул локоть: во время полета он умудрился зацепиться за бельевую веревку. Закусить губу и молчать. Задвинуть боль на самый краешек сознания и идти. Вперед.
Асфальт неприятно покалывал босые ноги. Опять забыл про тапочки. Юра злился на собственную неуклюжесть и безответственность. Иногда ненавидел себя. Но шел. Ведь он был обязан поздравить маму с Днем рожденья.
-- Эй, урод! - чей-то грубый голос попытался разрушить планы.
Юра вздрогнул. Обернуться? Покарать за оскорбление? Он мог, но не хотел. Не имел права забирать жизни у невинных людей. Хотя, так ли они невинны?
-- Юрик, тебя здороваться не учили? -- Тяжелая рука легка на плече задумавшегося парня. - А, я ж забыл, ты у нас немой!
Нужно было молчать. Стиснуть зубы и изо всех сил бороться с желаний отомстить. Молчать, молчать. Пора бы уже привыкнуть! Над Юрой ведь всегда издевались? Даже родственники, даже учителя, даже... Странная аномалия развития. Врачи только и делали, что записывали симптомы, но не ставили диагнозы. Всплески немотивированной агрессии. Лунатизм. Задержка в развитии. И атрофия речевого аппарата.
-- Как там мамаша поживает? Еще не спилась? - процедил голос.
Юра крепче сжал кулаки, но уже не в силах был терпеть унижения. Чуть заметным движением плеча сбросил чужую руку. За доли секунды повернулся и одним ударом сбил обидчика с ног. И только потом решился заглянуть в черные, словно уголь, глаза. На губах врага замерла глупая ухмылка. Да он же пьян, даже не понимает что происходит! Юра не мог, не должен был, не имел права...
-- Урод! - хрипел человек, пытаясь высвободиться из железной хватки.
Но Юра знал, что уже не сможет остановиться. В глубине зрачков разгорался огонь, который, подобно лазеру, тонкими пучками света прорезал ночь, проникая в самую душу противника. Да, все будет правильно. Голова закружилась, подступила тошнота. В ту самую секунду Юра увидел огромное поле ярко-красных тюльпанов, среди которых кружилась черноволосая девочка. Но видение быстро поблекло, и сознание захлестнул поток иных образов. Он едва мог что-либо разобрать среди мелькающих картинок. Только одна чужая мысль крутилась в голове: она увезла дочку в Канаду. Навсегда.
-- Отпусти. Пожалуйста.
Юра снова вздрогнул, с трудом выбираясь из мира удивительно красочной боли. Нет, он не оставит в покое, не уйдет. Он не будет. Он может убить того, кто не хочет жить, так? Горячие пальцы легко сжали запястье противника, нащупали пульс. Первый удар, второй, третий...
-- Отпусти, -- прошептал человек, однако, не пытаясь вырваться.
Юра молча покачал головой. Четвертый, пятый, шестой удар... еще немного. Главное, чтобы не дрогнула рука. Жертва не хочет жить. А Юре нужны деньги на подарок. Можно было просто ограбить и уйти, но он не мог остановиться. Слишком поздно. Почему-то вспомнилось седые волосы, темно-зеленые глаза и острый нос самого дорогого человека в мире. Седьмой, восьмой... Юра зажмурился: он ненавидел этот момент. Когда до костей пробирала дрожь. Когда электрический заряд пробегал по телам Вершителя и Жертвы, на миг объединяя невидимыми нитями. Девятый удар... Юра отпустил руку мужчины, с трудом поднялся на ноги. Потом, вспомнив о чем-то важном, снова медленно присел, неловко обшаривая чужие карманы. Черный кошелек. Несколько купюр. Хватит только на конфеты. Хотелось еще чего-нибудь купить маме. Не получится. Ладно. На сегодня достаточно. Закутаться, спрятаться, уйти. Уйти оттуда, где сердце противника ударило в последний, девятый, раз.
Июньская ночь была темной. На небе едва вырисовывались контуры тяжелых иссиня-черных облаков. Юра сидел на краю низкой лавочки и безразлично наблюдал за тем, как постепенно заполняются чернотой окна соседних домов. Неподалеку цвели мелкие ромашки. Наверное, из них мог бы получится великолепный букет. Поднимался холодный ветер. Босые ноги давно замерзли, будто превратились в две большие неподвижные льдины. Нужно идти, бороться. Но не было сил. Внутренняя опустошенность и слабость парализовали тело. Спать, забыть обо всем до утра. Свинцовые веки закрывались, и Юра уже не видел улицу. Он смотрел на море зеленой травы, шел по лесной, залитой ярким солнцем, тропинке. И слышал детский радостный смех. Юра резко открыл глаза и вскочил на ноги. Он не мог спокойно переживать чужие воспоминания, которые снова и снова приходили в ночных видениях. Воспоминания уже мертвых людей. Нет, он не должен спать. Еще с детства. С времен первого убийства.
Это было его проклятье и, одновременно, смысл всей жизни. Нечеловеческая сила, ловкость, быстрота реакции, но самое главное, умение убивать тех, кто желает смерти. Он никогда не развивал способности, а лишь покорно шел на зов, не забывая при этом, извлекать из умений всяческую корысть. Был уверен, что может брать небольшую плату за свои огромные услуги. Зачем мертвым деньги или золото? А вот дома они уж точно пригодятся. Мать молча принимала то, что приносил Юра. Догадывалась ли? Конечно же. Но вещи возвращать не заставляла.
Нужно что-нибудь купить, порадовать маму. За углом был круглосуточно работающий магазин. Туда. Он бежал по пустынной улице, которая на первый взгляд казалась давно спящей. Однако Юра знал, что это далеко не так. В ночное время начиналась другая жизнь: грязная, тяжелая и странная. Но он любил ее. Ведь, по крайней мере, в темноте мог быть самим собой.
В маленьком магазинчике пахло какими-то сладостями. Юра осторожно прикрыл дверь, словно ступая в другой, уже не такой дикий, мир. Над головой зазвенел маленький колокольчик, оповещающий о приходе позднего покупателя. Клавдия, седоволосая полная женщина, резко повернула голову на звук.
-- А, это ты, -- бросила она клиенту.
-- Угу.
Юра аккуратно сделал несколько шагов, стараясь не зацепить непомерно огромный холодильник, горы ящиков, заваленных фруктами, и две старые корзины с хлебом, опасно покачивавшиеся на хлипких табуретах. Сюда редко кто заходил. Оставалось только догадываться, как за столько лет магазин не прекратил свое существование.
- Выбирай, -- продавщица знала, что с Юрой лучше общаться жестами и короткими фразами.
Наверное, он был здесь едва ли не единственным постоянным клиентом. Любил это маленькое, освещенное тусклыми лампами помещение. Любил присаживаться на корточки и заглядывать в ящики, выбирая продукты. Да и продавщица обычно вела себя тихо, не мешала, лишь косо поглядывала на странного клиента.
Юра, толком неосознавая, что делает, бросал конфеты в пакет. Не глядя на ценники и названия. Пусть Клавдия сама разбирается. Так интереснее.
-- Все? - женщина неожиданно возникла рядом, когда Юра замер над коробкой с фруктами.
-- Угу.
Она молча выхватила покупку и пошла к старым механическим весам. Пробормотала что-то про надоедливых клиентов. Недовольно скривилась, увидев ассорти в пакете. Подняла глаза на покупателя, который молча переминался с ноги на ногу. Покачала головой, тяжело вздохнула.
-- Давай деньги, -- приказала она, как обычно решив, что постоянный клиент так и не научился толком считать.
-- Угу.
Две смятые купюры. Грязные, словно их старательно вымазывали чем-то липким. Женщина брезгливо поджала губы.
-- Давай еще! Мало!
Юра молча покачал головой и продемонстрировал пустые ладони.
-- Тогда выбирай что-то другое.
Снова непонятное движение головой. Кажется, задумался. Может, на ум придет что-то путное? Бедная Юрикина мамаша! Мучается с ним уже пятнадцать лет. Любит, хотя и по-своему. Бьет, но не часто. Странные они. Семья? Нет, скорее начальник и подчиненный.
-- Чего замер? - устало спросила женщина. - Я не буду за тебя платить.
Юрик вздрогнул, словно проснулся, поднял испуганные глаза. Ну вот, слава Богу, ожил. А то невозможно. Хотя, все равно с кем общаться. Главное, не сидеть дома. Главное, быть среди людей.
Клавдия устало вздохнула. Знала бы, какой окажется старость, давно бы умерла. Да еще и этот... Юрик. В его присутствии в голову всегда лезли странные мысли.
-- Стой! - продавщица, вовремя заметила, что клиент тихонько крадется к двери, прихватив покупку.
Удивительно, но мальчишка послушался. Замер, резко обернулся и бросил высокомерный, словно оценивающий взгляд. Клава нервно поправила ворот старого фиолетового свитера.
Миг, и парень ударил ее по лицу. Клавдия покачнулась, но не упала. В Юриных глазах горел какой-то странный свет. Или ей казалось? Мысли плыли медленно, ужасно медленно.
-- Пощади! - прошептала Клава.
Но голос не слушался. Глаза заволокла светло-серая, похожая на паутину, пелена. И Клава уже не видела маленький магазинчик, а стояла на пороге своей квартиры. Пустой квартиры. Квартиры, где жило ее одиночество. Дочь давно переехала в Германию, сын заглядывает раз в три месяца. Иногда звонил. Клялся в преданности и любви. Но она знала, что давно никому не нужна. Зачем тогда жила? Кровь гулко стучала в висках, и Клавдия автоматически стала считать удары собственного сердца. А после вдруг пришло осознание того, что досчитать до десяти уже вряд ли когда-нибудь получится...
Лучи красного, заспанного, солнца проникали сквозь мутное стекло. На плите снова кипел грязный чайник. Где-то за стеной болтало радио.
Юра бережно опустил в зеленую вазу букет ромашек. Рядом положил большой пакет с конфетами. Сладко зевнул, присаживаясь на краешек табурета.
-- Проснулся? - послышался родной хриплый голос.
-- Угу.
Юра исподлобья взглянул на вошедшую мать. В ее глазах лишь несколько секунд плескалось обычное недовольство, а потом тонкие губы расплылись в мягкой, ласковой улыбке.
Наверное, Юра всегда жил именно ради этих редких, но таких желанных, минут маминого счастья. Ведь больше всего на свете боялся, что когда-нибудь она тоже захочет умереть