Улита пол-лета шила, и наконец-то сшила себе платье. Красоты необыкновенной - белое, нежное, воздушное, переливающееся всеми цветами радуги; фасона невиданного - все в бантах и рюшечках, отделанное кружевами и фестончиками.
И в один прекрасный вечер она решила выйти на улицу. Она очень долго сопела перед зеркалом, примеривая на себя платье, крутила шляпку, одергивала пелеринку, поправляла ридикюль, перекладывала зонтик с одной руки на другую. Еще раз осмотрела всю себя в зеркало, вздохнула и вышла на улицу.
Был чудный вечер. Солнце клонилось к закату, и все вокруг было освещено волшебным, чарующим светом. Не спеша, тихонько посапывая, она осторожно спустилась с крыльца, оправила на себе платье и отправилась в путь. Она шла, опустив глаза, раскрасневшаяся, хорошенькая, и чему-то про себя улыбалась. Она неторопливо обползала ямы и рытвины, подбирая подол платья, чтобы не запачкаться, и здоровалась с редкими, удивленно глядящими на нее прохожими, и с выглядывающими из-за цветков герани на подоконниках соседками. Дойдя до конца улицы, где уже начиналась грязь и где уже совсем не было дороги, она остановилась, повернулась и пошла назад. Она шла и смотрела на пылающий во все небо кроваво-красный пожар заката; на отражающийся в стеклянных окнах домиков местных жителей ярко-красный, ослепительный огонь; на землю, ставшую страшного, огненно-рыжего цвета; на свое платье, ставшее неземного, волшебного, раскаленного, небесного цвета. Редкие прохожие быстро пробегали мимо нее, испуганно взглядывая на невиданное зрелище. Подойдя к своему дому, и пройдя, таким образом, всю улицу туда и обратно, улита остановилась, посмотрела на догорающий в вечернем небе закат, улыбнулась и вошла в дом. Она села на табуретку, поставила в угол зонтик, и долго сидела, вспоминая, как она только что шла в своем платье по улице. Потом она встала, сняла платье, повесила его на плечики, поставила самовар, заварила чай и до поздней ночи сидела, пила чай и смотрела на свое платье.