Глубоко-глубоко под землей, там, где находится ад, там живут черти.
Если кто из вас еще не знает, что такое ад, то вот вам вкратце: ад, это такое место, где грешники; а грешники, тоже, если кто еще не знает, это такие люди, которые в свое время жизни на земле насовершали разные поступки, которые считаются нехорошими и называются грехами; и вот теперь эти самые грешники расплачиваются в аду за все свои прегрешения. А расплачиваются они так: их варят в больших, черных, чугунных котлах в черной, кипящей смоле и жарят на больших, чугунных сковородах на раскаленном масле, есть, правда, еще и другие муки, но они для особенных, очень больших грешников, и про них мало кто чего знает.
А живут черти в больших, каменных, многоэтажных домах; дома эти, правда, были так давно построены и так давно не ремонтировались, что никто уже и не припомнит, какого цвета они были на самом деле. Штукатурка на них местами пообвалилась и пообсыпалась, краска пооблупилась и пооблетела, так что кое-где, местами, даже стал виден кирпич, а сами дома, от времени и непогоды стали аж какого-то грязно-серо-желто-розово-коричнево-зеленого цвета. Все окна в домах оказались покрыты густым, толстым слоем копоти и сажи, которые постоянно летят на город с Ада; и вот тут надо вам сказать, что черти почему-то очень не любят убираться, нет, за собой они, конечно, все и всегда убирают, но вот, например, мыть окна, убираться во дворе или ухаживать за деревьями они почему-то считают не очень важным и нужным делом. И если деревья у них хоть кто-нибудь и когда-нибудь еще и польет, то двор они убирают только возле своего подъезда и возле качелей с песочницей; а окна свои они вообще почти что никогда не моют. Ну, а если кто, хотя тоже очень и очень редко, и вымоет свое окно, то уж вымоет он его на совесть, с горячей водой, губкой и мылом, да еще так, что зальет и забрызгает вокруг себя половину дома и все соседские окна, на что черти, впрочем, совсем даже не обидятся, а многие так даже просто не обратят внимания. Потом, после мытья, они протрут окна сухой, чистой, мягкой, фланелевой тряпкой и после этого они, уже ослепительно чистые, будут сиять как солнце и гореть как пожары на сером и пыльном фасаде здания, нестерпимо блестя и полыхая в полдень, и жарко горя и переливаясь всеми огнями Ада по вечерам. А вокруг дома, вместо цветов и лужаек, которые здесь раньше, конечно же, были, теперь осталась только вытоптанная, окаменевшая и растрескавшаяся от жара земля; на ней, правда, все равно растут кое-где одинокие деревца и кустарники, но они такие слабые и хилые, и листья у них такие редкие и жесткие, что даже просто удивительно, как они вообще здесь смогли вырасти. А ведь раньше здесь были и тенистые сады и прохладные аллеи, на клумбах цвели яркие, душистые цветы и повсюду, куда только не кинешь взгляд, росли прекрасные кусты сирени и шиповника. Теперь же здесь только и осталось, что старая, засохшая клумба, на которой валяется битый кирпич, да куски железа, да еще несколько небольших ям, тоже доверху заполненных всевозможным мусором. Вообще, надо вам сказать, здесь очень много образовалось самого разнообразного мусора - это и куски арматуры, и перемазанные в цементе старые доски, и ржавые водопроводные трубы, и разбитые кирпичи, и пустые железные бочки, и комья застывшего бетона, и даже осколки стекла - все это, очевидно, оставили после себя еще строители, которые здесь строили этот дом и после окончания своего строительства не удосужились за собой убрать. И весь этот мусор, что валяется во дворе, незаметно переходит в самую настоящую, большую свалку, которая продолжается за домом и тянется почти что до самых ворот Ада. А откуда эта настоящая, большая свалка взялась здесь и когда она появилась - никто не знает, вот и получается, что вся зелень, которая еще осталась на аде, осталась, разве что, только на окраине, да в парке, который, кстати, был одним из самых любимых мест отдыха у чертей.
Парк же ихний находился на берегу небольшого, круглого озера, со всех сторон густо заросшего вековыми, черными липами и потому являвшимся чуть ли не единственным местом на аде, где всегда было свежо и прохладно. Свой парк черти очень и очень любят, они любят гулять здесь вместе со всем своим семейством, но, к сожалению, это бывает очень редко и только на выходные, тем более, что выбраться в парк вместе со всей семьею дело далеко не простое, можно даже сказать, что трудное и поэтому черти относятся к нему чрезвычайно серьезно. С самого раннего утра они чисто-начисто умывают своих чертенков горячей водой и мылом, трут им щеки щеткою с мыльной пеной и чистят им зубы до ослепительного блеска, так что потом в парке у них у всех, как на подбор, ярко блестят пятачки и нежно переливается прозрачным светом их шелковая шерстка. Потом им одевают чистые рубашки и чистые штанишки, красиво и аккуратно их причесывают, потом все вместе садятся за стол, и плотно-плотно завтракают яичницей-глазуньей из трех яиц и выпивают по стакану горячего, кипяченого молока, хотя маленькие чертенки почему-то очень не любят кипяченое молоко, но в этот день они не сопротивляются, хотя и терпят и мучаются, и честно выпивают свой стакан, так как ведь всем хочется идти в парк и веселиться в нем, а не сидеть дома отшлепанному и зареванному, потому что бывает и такое, а ведь именно в выходной день не нужно спешить никуда по делам и можно гулять по парку сколько тебе захочется. И потому любят черти начинать свой выходной день с неторопливой прогулки по центральной аллее парка; они ведь очень долго ждали этого дня и очень тщательно к нему готовились, и ведь он у них бывает всего только один раз в неделю, а то и того реже, и поэтому любят черти, чтобы, подойдя к парку, еще раз, как следует, причесаться, вытереть чертенкам носы и - не спеша, и даже нарочно не спеша, пройтись по центральной аллее. И еще черти любят так: чтобы взрослые, мамы и папы, бабушки и дедушки, шли бы по дорожке и непринужденно бы разговаривали друг с дружкой или просто мило улыбались, глядя на своих чертенков, а те, чтобы в это время бежали бы вприпрыжку впереди них и кричали бы и шумели, или же вот чтобы взрослые сидели бы на лавочках, а малыши бы чтобы бегали вокруг них, играя с другими чертенками, или бы сидели в песочнице, и тихо и мирно делали куличики или строили башни и дороги. Бывает все и так, но бывает, что не обходится и без слез и без драки, но тогда родители, конечно же, сразу же разнимают своих детей, сердечно извиняясь друг перед другом и стараясь как можно быстрей вернуть праздничное настроение. После прогулки по аллее, сразу же, взрослые черти идут занимать очередь на Чертово колесо и за лодками на озеро, а маленькие чертенки бегут пить газированную воду с сиропом, которую им из многочисленных автоматов сколько угодно продают тетеньки-чертихи, одетые в белые халаты; потому что больше всего на свете черти любят кататься на Чертовом колесе, в лодках по озеру и пить газированную воду с малиновым, вишневым, клубничным, смородиновым и апельсиновым сиропом. И потом, когда доходит очередь до Чертова колеса и до лодок, черти катаются на них, сколько им хочется, вплоть до самой иллюминации и даже во время нее, потому что всегда, с наступлением вечера, в парке начинаются праздничные фейерверки и салюты, и это самое любимое время для чертей и чертенков. Высоко в небо взлетают разноцветные, окрашенные во все цвета, какие только захочется, ракеты: и красные, и голубые, и желтые, и розовые - и потом вдруг изо всех сил, со страшным грохотом взрываются в черном, ночном небе, и тысячи пылающих огней падают прямо на парк, освещая все его дорожки и аллеи невиданным по красоте светом: половина парка становится красная, половина - зеленая, половина - желтая, а все остальное вокруг остается страшного, черного цвета. И те черти, которые катаются на Чертовом колесе, оказываются в самом центре разноцветных и красочных взрывов, а те черти, которые катаются на лодках, получается, плавают уже не в черной, ночной воде, а в цветных, ярких, красных, зеленых, желтых, голубых бликах, которые отражаются в волнах озера, и становится до того красиво, что ни один чертенок не в силах удержать своего восторга, и крики и визг на празднике стоят оглушительные. И уже потом, когда, наверное, уже наступит ночь и сил у чертенков совсем не останется, и начнут стихать и заканчиваться взрывы и салюты, взрослые черти потихоньку уводят своих чертенков домой, а те даже и не пытаются сопротивляться и реветь, они, может быть, и хотели бы, да вот сил у них уже нет и некоторые из них даже уже засыпают на ходу, на руках у своих мам и пап, бабушек и дедушек. И взрослые приносят их домой, осторожно, чтобы не разбудить, раздевают их прямо таких сонных и укладывают спать в свои кроватки; да и самим взрослым уже пора ложиться спать, потому что время уже позднее, а вставать им завтра очень и очень рано.
А вставать им надо действительно очень рано, в шесть часов, потому что уже в половине седьмого огонь под котлами и сковородами Ада уже должен гореть, а уже в семь часов первых грешников приведут на первые муки.
И вот встают они из своих тепленьких постелек, когда за окном еще глубокая ночь, одевают, с закрытыми глазами, свои шлепанцы, и бредут полусонные к умывальнику, и умываются холодной водой с мылом, и чистят зубы зубным порошком. Потом они идут на кухню и готовят себе яичницу-глазунью из трех яиц и ставят кипятиться чайник; надо вам сказать, что черти всегда на завтрак съедают яичницу-глазунью из трех яиц и выпивают стакан горячего и очень крепко заваренного чая, причем чай они заваривают так, что он у них становится аж ярко-красно-черно-коричнего цвета и пьют они его всегда только очень горячий и только из стаканов. В отношении же яичницы надо сказать, что откуда на аде берутся яйца - неизвестно, потому что никто никогда не видел в аду ни одной курицы. Загадка. И вот позавтракав, съев на завтрак свою яичницу из трех яиц и выпив свой стакан крепкого, горячего чаю и закутавшись потеплее в свои шарфы и куртки, черти выходят на улицу. Еще только-только первый свет начинает освещать территорию ада и сквозь густую пелену тумана еще только-только начинают проступать отдельные очертания кустарников, камней и мусора, и ничто не нарушает тишину предрассветного часа, разве что только какой-нибудь черт недовольно пробурчит себе что-нибудь под нос, споткнувшись об какой-нибудь камень или вдруг закричит спросонок продрогшая от утреннего холода одинокая дикая капуста и опять наступит тишина, в которой слышны будут только скрип шагов, сопенье невыспавшихся чертей и душераздирающие крики капустов и все, и больше ничего, ни единого звука. Тишина. Утро.
А надо вам сказать, что капуста живет здесь уже очень и очень давно, сейчас, наверное, даже никто бы и не смог припомнить, когда она появилась здесь впервые. Известно только, что в свое время она была завезена в ад для еды, но почему-то никому не понравилась, и ее выкинули на свалку и про нее забыли. Но она не только не погибла, а даже напротив, разрослась и расселилась по всей свалке, правда, от такой жизни она одичала и стала злобной и агрессивной, и теперь, если кто из чертенков случайно забредет на свалку или кто-нибудь отстанет или зазевается по дороге на работу, то она непременно норовит незаметно подкрасться сзади и укусить в какое-нибудь незащищенное место, и непременно изо всех сил.
И вот выходят черти из своих домов в это сырое, промозглое утро и отправляются на Ад, на работу. А дорога на Ад лежит через свалку, и чего только на этой свалке за много-много лет не накопилось: и железные трубы всевозможных диаметров и размеров и старые, сломанные паровые машины, куски железобетона и ржавая арматура, и повсюду, и на земле и в ямах, разлиты огромные лужи мазута, и поэтому идти по свалке надо очень и очень осторожно, внимательно смотря себе под ноги, и только по дорожке, не сворачивая никуда в сторону - потому что можно вдруг зацепиться за какую-нибудь железку и порвать на себе одежду, или можно неожиданно поскользнуться и упасть в яму с мазутом, а ямы здесь есть о-го-го какие глубокие, или, если вдруг зазеваешься, то какая-нибудь дикая капуста незаметно подкрадется и укусит тебя за ногу, а это, особенно спросонок, очень больно.
И вот так и идут они по два, по три чертенка в ряд, уткнувши свои носы в шерстяные шарфы, и поглубже засунув руки в карманы, и не разговаривая друг с другом, и даже не смотря по сторонам, так только, бросая изредка взгляды на бредущих вдоль трассы двух-трех полусонных капустов, которые отстанут теперь от них только ближе к Аду. И даже если кто-нибудь из молодых чертей вдруг заорет во все свое луженое горло, пугая остальных чертей и капустов, и пронесется мимо всей колонны вперед, то даже тут ни одна усмешка не тронет губы ни одного черта, а у многих на лице так даже вообще появится осуждение. И только потом, когда впереди покажутся знакомые ворота Ада, мелькнет у них на лице что-то похожее на улыбку. И лишь когда войдут они в ворота Ада и разойдутся по своим рабочим местам, вот тут только появятся у них и первые улыбки и разговоры, а уж когда под котлами и сковородами разгорятся костры и огонь заполыхает во всю силу, то тут уже можно будет услышать и веселые шутки, и крики, и громкий смех - и все это уже будет звучать, не умолкая, до самого конца рабочего дня, до тех пор, пока самый последний грешник не получит свою самую последнюю муку и самый последний костер не погаснет в Аду, потому что больше всего на свете черти любят, все-таки, наверное, огонь.
II
И вот в этом-то аду жил Желтенький Чертенок. А надо вам сказать, что желтеньких чертенков в аду нет, то есть вообще нет. Нет, конечно, рождаются они все желтого цвета с, правда, еще очень короткой, но уже достаточно плотной и густой шерстью, и с даже еще более белесыми подпалинами на ногах, но уже через две недели шерстка у них начинает потихоньку рыжеть, подпалины желтеют, и к году шерстка у них уже прилично поотрастает и становится гораздо более пушистой и жесткой, и уже не просто рыжего, а ярко-рыжего цвета, с, правда, еще желтоватыми подпалинами. И вот с такой ярко-рыжей шерстью они будут жить почти что до самого окончания школы, и только перед самым ее окончанием шерсть у них вдруг неожиданно начнет очень сильно расти и лохматится, становиться жесткой и непослушной, и из ярко-рыжей превратится в огненно-рыжую, а подпалины на ногах к этому времени у них уже станут почти что красно-коричневыми. Ну, а у взрослых чертей шерсть уже становится черно-рыжею с огненным отливом, да еще с таким, что иной раз даже кажется, что кончики шерсти у них горят самым настоящим пламенем; а подпалины у них ослепительно сияют блестящим, черным цветом. У старых же чертей шерсть от долгой и нелегкой жизни, от дождей и от огня, как бы повыгорела и стала какого-то бесцветного, светло-белесого цвета с грязно-серо-желтыми подпалинами.
Желтый же Чертенок родился совершенно необыкновенного цвета, нет, он родился, как и все, тоже желтым, но его желтый цвет был совершенно необыкновенным: во-первых, он был не просто желтого, а небесно-желтого цвета, во-вторых, у него была не просто шерсть, а пух, и пух этот был легкий, нежный и воздушный, как дуновение ветерка, волосики его были до того прозрачные, что сквозь них прекрасно просвечивала его розовая кожица, и у него были восхитительные, чудесные, нежнейшие, молочно-белые подпалины. Когда его родители впервые увидели своего чертенка, они просто обомлели. Первое время они даже боялись к нему подходить, а вдруг он какой-нибудь не такой и они что-нибудь не так сделают; но когда Желтенький Чертенок стал орать, стало ясно, что подходить к нему все-таки надо, и они, конечно же, стали подходить к нему и брать его на руки, хотя и с превеликой осторожностью. Но уже в скором времени они научились превосходно с ним обращаться и стали уже смелее, хотя все так же очень и очень осторожно, брать его на руки, пеленать его в сухие, глаженые пеленки, поить его теплым молочком из бутылочки и купать в горячей воде. Единственное, что сначала им было очень неловко от той чрезмерной заботы, которой их окружили родные и близкие, главной целью которых была вовсе не помощь, им просто хотелось поглазеть на необыкновенного чертенка. Но, конечно же, уже очень скоро его родители совершенно перестали обращать на них внимание, и уж тем более стесняться своего чертенка, потому что он стал для них самым красивым, самым чудесным, с самым восхитительным и прелестным пухом и они очень и очень сильно его полюбили, потому что ведь это был их чертенок.
Вот так и стал жить Желтенький Чертенок со своей удивительной и непривычной для всех шерсткой. И когда через две недели всем чертенкам пришло время менять свою желтую шубку на рыжую, он все равно остался в желтой, и даже когда через год все начали потихоньку обрастать лохматой рыжей шерстью, он все равно остался со своим воздушным, шелковистым, нежным, желтым пухом.
Когда Желтенький Чертенок подрос и стал выходить гулять на улицу, то первое время взрослые черти также не давали ему прохода. Они обступали его со всех сторон, кричали, шумели, показывали на него пальцами, размахивали руками. А как же! Другие чертенки уже давно бегали с густой и рыжей шерсткой, а этот, хоть и вырос, а все еще ходит со своим желтеньким пухом, как у новорожденного. Но к счастью, все, это продолжалось очень недолго, потому что все скоро привыкли к нему; хотя, надо сказать, что черти, приходящие к ним из других дворов, еще очень долгое время не могли на него наглядеться, но эти, правда, так, встанут где-нибудь в сторонке, посмотрят на него и так же потихоньку уходят. Вот так и рос Желтенький Чертенок, играя во дворе с другими чертятами, которые дрались с ним, не обращая внимания на его цвет, так же как и он на их; и так же пошел в школу, где тоже никто из чертят не обращал на него внимания, разве что только кто-нибудь из учителей, да и то они старались сделать, чтобы это было как можно менее заметно; но Желтенькому Чертенку было тогда совершенно все равно, какого он был цвета. Он прекрасно учился, так же после школы опаздывал домой к обеду и приходил с разодранными коленками, и так же, как и все чертенки ада, любил после уроков бегать на Ад, смотреть на огонь, тем более, что взрослые им разрешали. Какой же огонь был красивый! Он поднимался выше их голов, целиком охватывая собою котлы и сковороды и обдавая их таким сильным жаром, что чертенки всегда стояли и терпели из последних сил и, замерев от радости, широко открытыми глазами смотрели на гигантские снопы искр, вырывающиеся из бушующего пламени, в результате чего нередко возвращались домой с опаленными мордочками. А еще они очень и очень любили смотреть на Желтенького Чертенка, когда он близко подходил к огню. В это время его нежнейшая, желтая шерстка становилась необыкновенного, удивительного, чудесного цвета: она то нежно полыхала, как молодая, утренняя заря, то алела восхитительным алым небесным цветом, то пылала нестерпимым огненным жаром, то сияла, как ослепительное солнце; а когда огонь вдруг неожиданно всполыхал и обдавал Желтенького Чертенка с головы до пят пылающим жаром, то пух его в этот момент начинал нежно колыхаться и переливаться всеми мыслимыми и немыслимыми цветами пламени: он то отливал расплавленным червонным золотом, то становился страшного, темного малинового цвета, то вдруг развевался безумным огненным вихрем и даже светился изнутри изумрудом. Сначала чертенки всегда смотрели на него как завороженные, потом не выдерживали и бросались к нему, и начинали носиться вокруг него и вокруг костра, кричать, орать какие-то песни и даже кувыркаться, всегда поднимая, таким образом, невообразимые шум и гам на пол Ада. Взрослые же черти никогда им не мешали, даже напротив, когда Желтенький Чертенок подходил близко к костру, они сами оставляли свою работу и подходили посмотреть, как он будет светиться; но эти никак не реагировали, стояли, молча смотрели, не осуждая и не одобряя, и неясно было, нравится им Желтый Чертенок или нет. И когда Желтенький Чертенок отходил от огня, они тоже, вслед за ним, поворачивались и уходили по своим рабочим местам, но чертенки совершенно не обращали на них внимания, и веселье их продолжалось, сколько им того было угодно. Надо сказать, что дорога на Ад через свалку совершенно не страшила маленьких чертенков, и они запросто, одни, без взрослых, по десять раз на дню ходили туда и обратно; и мало того, что они не боялись диких капустов, напротив, всякий раз, как только они завидят где-нибудь поблизости какую-нибудь зазевавшуюся капусту, они непременно норовили кинуть в нее камнем и непременно так, чтобы попасть. И бедные капусты, хотя они и не так быстро бегают, как чертенки, вынуждены были спасаться от них бегством и прятаться где-нибудь за кочками или в канавах.
Желтый Чертенок никогда не принимал в этом участия. Он всегда уходил куда-нибудь один и очень жалел диких капустов.
Так продолжалось изо дня в день, но вот только с некоторых пор Желтенький Чертенок стал как-то сторониться своих друзей и все свое свободное время стал проводить один. И его уже невозможно было уговорить идти после школы на Ад, смотреть на огонь и на его шерстку, и многие чертенки на него из-за этого очень обиделись, потому что всем очень нравилось смотреть, как он полыхает. А Желтенький Чертенок сразу же после школы бежал домой и принимался за книги. Вы знаете, в последнее время Желтенький Чертенок ужасно полюбил читать. Первым делом он прочитал все книги, которые ему достались от бабушки. Потом почти что все книги, которые были у соседей, а почему почти, потому что некоторые книги соседи ему все-таки не давали, считая, что он еще маленький. Тогда он стал брать книги у своих знакомых, но, оказалось, что в аду очень мало книг и они скоро все кончились. Тогда те книги, которые ему понравились больше всего, он стал перечитывать по второму, а некоторые даже и по третьему разу, но таких книг было все-таки мало.
Тогда Желтый Чертенок стал гулять по аду. Но так как он прекрасно знал все окрестности своего двора, то он отправлялся гулять в другие места, где он еще не бывал ни разу. Он, не торопясь, проходил по чужим дворам, осторожно нагибаясь под веревками, на которых сушилось выстиранное белье, и, обходя играющих в песочницах и вокруг нее маленьких чертенков, и, если где ему встречались, что, правда, бывало чрезвычайно редко - островки с зеленой травой. Он очень любил, когда навстречу ему попадались мамаши, выгуливающие в колясках своих маленьких чертенков; и, если это было удобно, он всегда старался заглянуть в коляску, чтобы посмотреть, какой там лежит малыш. Ему вот только не нравились сухие, пыльные листья на деревьях и окаменевшая, вытоптанная земля; и то, что все дворы оказались на удивление одинаковыми: повсюду в них ему встречались развинченные и ужасно скрипящие качели, развалившиеся, рассохшиеся песочницы и заброшенные клумбы; и почему-то все дворы постепенно переходили в свалку или в пустырь, который мало чем отличался от свалки.
И тогда Желтенький Чертенок стал гулять по улицам. Больше всего ему нравилось не спеша спускаться вниз по асфальтовому тротуару и, заложив руки за спину, внимательно рассматривать многочисленные трещинки и выбоины на асфальте, выщерблины на углах зданий, обнажившийся кирпич цокольного этажа; ему нравились различные вывески над магазинами; нравилось смотреть на идущих ему навстречу старых чертей в старых, выцветших куртках и соломенных шляпах, и на толстых чертих, перепоясанных крест-накрест разноцветными платками, тащивших сумки с яйцами, молоком, хлебом и картошкой; которые, надо вам сказать, никогда вот так прямо не смотрели на Желтенького Чертенка, хотя, может быть, им этого очень и хотелось, напротив, встречаясь с ним, они всегда опускали глаза книзу или смотрели куда-нибудь в сторону; ну, а уж когда они расходились, то тут уж, конечно, многие из них оборачивались и смотрели на него сколько хотели. Желтый Чертенок, конечно, все это знал, и в таких случаях старался как можно быстрее пройти вперед или свернуть куда-нибудь за угол. Но уже в скором времени черти стали гораздо меньше уделять ему внимания, но вот кто еще очень и очень долго не оставлял его в покое, так это маленькие чертята: увидев где-нибудь Желтенького Чертенка, они всей гурьбой, с криком и визгом, бросались к нему и, обступив его со всех сторон, в восхищении любовались его удивительной шерсткой. Но с ними Желтенькому Чертенку было намного легче; он всякий раз терпеливо дожидался, пока они не насмотрятся на него вдоволь, после чего уже сам отправлял их дальше играть в свои игры и, чрезвычайно довольный, продолжал свою прогулку.
Но, к сожалению, ад был очень маленький, и уже очень скоро Желтенький Чертенок исходил его весь вдоль и поперек и знал его как свои пять пальцев. Он, казалось, знал каждую трещинку на асфальте, каждый угол дома, знал, что будет за следующим поворотом, и когда он поворачивал за угол дома, где должен быть продуктовый магазин, ему казалось, что сейчас он увидит старенького черта в соломенной шляпе и парусиновом пиджаке, который несет из магазина в авоське бутылку молока, батон белого хлеба и половинку черного - и точно! Когда он поворачивал за угол, то навстречу ему шел старый черт в соломенной шляпе и в парусиновом пиджаке, и нес в авоське молоко, батон белого и половинку черного. И это уже не нравилось Желтенькому Чертенку. Его прогулки по аду становились все реже и реже, а вскоре и совсем прекратились.
Тогда Желтенький Чертенок стал гулять по свалке. Остальные черти не решались далеко заходить на свалку, потому что все-таки боялись диких капустов; у Желтенького же Чертенка как-то так получилось, что он их никогда не боялся. Он и раньше, до этого, неоднократно бывал на свалке и никогда не обращал на них особенного внимания, хотя, конечно, краем глаза всегда внимательно присматривал за ними, впрочем, как и они за ним. Первое время капусты вообще ни на шаг не отпускали от себя Желтенького Чертенка, и куда бы он не направлялся, они в буквальном смысле слова следовали за ним по пятам: они сопровождали его сзади, с боков, а некоторые, самые отчаянные, так вообще бежали впереди, при этом изо всех сил стараясь сделать так, чтобы Желтенький Чертенок их не увидел. А если он усаживался рассматривать какой-нибудь старый прибор или механизм, то они мгновенно рассыпались вокруг него, спрятавшись за всевозможные кочки, пожухлые кусты, мотки проволоки и внимательно наблюдали оттуда, чего это он там такое нашел интересное, чего они у себя на свалке не знали; при этом, опять-таки, принимая всевозможные меры предосторожности, чтобы Желтый Чертенок ни в коем случае их не увидел - и Желтый Чертенок, конечно же, изо всех сил старался их не видеть: не видеть сопевшего прямо у него под боком, наверное, самого смелого на аде капуста, не слышать перешептывающихся и перепискивающихся его любопытных товарищей. Когда же он отходил от интересующего его предмета, а тем более, если он там что-то вертел или откручивал, то они мгновенно набрасывались на оставленный механизм и самым тщательнейшим образом облазивали его со всех сторон, выясняя, ну что же там все-таки было такого интересного; после чего опрометью кидались вслед за Желтеньким Чертенком, чтобы продолжить свои наблюдения.
Однажды Желтенький Чертенок сидел на корточках и разбирал себе какой-то старый механизм. В это время одна дикая капуста незаметно подкралась к нему сзади и уже хотела, было, как следует его укусить, но Желтенький Чертенок как-то успел ее заметить: неизвестно, может быть она слишком громко шлепала по лужам, может быть слишком громко сопела, но только Желтенький Чертенок вдруг неожиданно повернулся к ней, встал на четвереньки и громко-громко залаял - и капуста с ужасным визгом бросилась, сама не зная куда. Смех и хохот над болотом стояли невообразимые, смеялись все капусты, которые только это видели: одни визжали пронзительными голосами, другие тонюсенько пищали, третьи хрюкали, каждый смеялся, как только мог. А опозоренная капуста стала вдруг нежного, почти что розового цвета, и ругаясь со смеющимися капустами и даже крича какие-то угрозы Желтенькому Чертенку, быстро пробиралась через болото, чтобы там, в приболотных кустах, наверное, спокойно разобраться, что же это такое с ней сейчас произошло и как бы ей поковарнее за себя отомстить. Вот. И после этого случая капусты стали гораздо лучше к нему относиться и почти совсем перестали его бояться. И однажды, когда Желтый Чертенок разбирал манометр от парового котла, одна молодая капуста не выдержала и подошла к нему очень близко, и посмотрела ему прямо в глаза: мол, ну - и чего дальше? А Желтый Чертенок ничего не стал делать, он просто пододвинул к ней поближе пружину от манометра, чтобы она могла получше ее рассмотреть, какая она красивая и блестящая, а если захочет, то и потрогать ее. Дикая капуста тихонько дотронулась до нее, захихикала и убежала к себе назад в кусты. После этого у Желтенького Чертенка установились уже совсем хорошие отношения с дикими капустами, хотя, конечно, близко никто из них друг к другу подходить все-таки не отваживался - и, хотя и стараясь это делать как можно незаметнее, но все же изредка поглядывали друг на друга.
Желтый Чертенок захватывал с собою из дома белый хлеб и сахар и однажды угостил этим устроившихся вокруг него капустов: белый хлеб капусты почему-то есть отказались, а вот сахар им очень и очень понравился, и всякий раз, когда он брал с собой сахар, а брал он его с собой всегда, когда отправлялся на свалку, он разворачивал кулек в лист бумаги, клал на середину его сахар и отодвигал от себя в сторону. Капусты тут же набрасывались на него и в мгновение ока все разбирали. Потом некоторые из них оставались смотреть, как Желтый Чертенок будет заниматься своими механизмами, а остальные разбегались, потому что ведь не всем нравится разбираться в различных механизмах, а вот сахар, наверное, нравится всем,
Еще Желтенький Чертенок повадился ходить на Ад, и тоже совершенно один. Ходил он туда всегда по вечерам, когда уже все остальные чертенки возвращались к себе домой и ему уже никто не мог помешать смотреть на огонь. И очень часто он оставался там почти что до самой глубокой ночи. Ему очень нравилось смотреть, как по ночам на Аде горят костры. Ярко пылая, они освещали все вокруг себя жарким, ослепительным, пылающим светом. Когда же огонь неожиданно вспыхивал, то казалось, что гигантские языки пламени лизали бездонное, черное небо и страшные, черные тени метались над Желтеньким Чертенком, и раскаленная земля уплывала у него из под ног, и его шерстка горела вместе с ним мятежным, малиновым цветом.
Когда же костры затихали, Желтенький Чертенок всегда оставался ждать, когда они превратятся в угли. Он садился на корточки и, просунув голову между высоко задранных, худых коленок и уткнувшись носом чуть ли не в самое пекло и чуть не обжигая себе щеки, часами, не отрываясь, смотрел на пылающие немыслимым жаром раскаленные, огнедышащие угли. В эти минуты его льняной пух медленно колыхался, переливаясь вместе с углями невозможным, удивительным, чудесным, жарким светом. Иногда он шевелил их тонкой веткой, и тогда тысячи искр безумным вихрем взлетали высоко в небо, окрашивая все вокруг волшебным, золотым, огненным цветом. А когда угли гасли, то повсюду сразу наступала ночь, и Желтенький Чертенок сидел совсем один у потухшего огня и ему было страшно и холодно, но он все равно не хотел никуда уходить, но приходил сторож и отправлял Желтенького Чертенка домой. А путь его домой лежал через свалку, но Желтенький Чертенок уже сто раз ходил по ней и днем и ночью, и совершенно не боялся сбиться с дороги. И дикие капусты его почему-то не трогали, может быть, они удивлялись, что он один, такой маленький, идет ночью через свалку и ничего не боится, а может, они просто спали. И Желтенький Чертенок отправлялся домой через свалку, осторожно ступая по неверной тропинке, чтобы не оступиться, внимательно смотря по сторонам, чтобы не сбиться с пути, и все-таки, иной раз, нет-нет, да и бросая взгляд на диких капустов, хоть они и не обращают на него большого внимания, а все-таки. Желтый Чертенок шел, постоянно оглядываясь на догорающие огни Ада, которые провожали его, озаряя пол Ада страшным, багряным светом и освещая ему дорогу почти что до самого дома. Желтый Чертенок приходил домой уже поздно ночью; не ужиная, разбирал кровать, ложился, накрывался с головой одеялом и всю ночь ему снились огни, огни, огни...
А жил Желтенький Чертенок в небольшой, маленькой, узкой комнате с одним окном. Слева от двери у него стояла старинная, бабушкина, железная кровать с большими, блестящими, никелированными шарами, на которых, правда, от времени, никелировка кое-где послезала и на ее месте появились черные пятнышки ржавчины. За кроватью, у окна, стоял большой, старинный, тяжелый, тоже бабушкин, гардероб темно-красного дерева с уже давно поблекшей полировкой; причем он был такого темно-красного цвета, что непонятно было, то ли он стал таким темным от времени, то ли он с самого начала был таким. Напротив кровати, у противоположной стены, стоял небольшой, с двумя дверками, деревянный кухонный стол, крашенный белою масляной краской и покрытый старой, вытертой, потрескавшейся клеенкой. Над столом висели две небольшие кухонные полки, тоже крашенные белой масляной краской, в которых Желтый Чертенок хранил свои тарелки, кастрюли, вилки, ложки, спички, растительное масло, соль и еще много чего другого из своего хозяйства. Прямо напротив двери было большое, высокое, двухстворчатое окно, которое выходило прямо на Ад и которое Желтый Чертенок почти всегда держал раскрытым. У стола у него стояли два деревянных стула с гнутыми спинками и вот, в общем-то, и вся обстановка, которая была у него в комнате; да, еще прямо в комнате, у двери, перед кроватью у него была большая, белая, чугунная раковина и медный водопроводный кран, из которого текла только холодная вода. Пол у Желтенького Чертенка был деревянный, сделанный из больших, длинных досок, покрашенных красно-коричневой краской; от времени доски, конечно, рассохлись и когда Желтый Чертенок ходил по комнате, они под ним прогибались и тихонько скрипели, и Желтый Чертенок очень любил стоять посреди комнаты и, скрестивши на груди руки, раскачиваться на рассохшихся досках и смотреть в раскрытое окно на таинственные огни Ада.
Так и рос Желтенький Чертенок, ежедневно посещая школьные занятия и прекрасно успевая по всем предметам, по вечерам бегая на Ад смотреть на догорающие огни, а по выходным катаясь в парке на Чертовом колесе, на лодке по озеру и выпивая огромное количество газированной воды с вишневым, малиновым, грушевым, ежевичным и апельсиновым сиропом. И вот, наконец, пришла пора Желтенькому Чертенку оканчивать школу и устраиваться на работу. Выпускные экзамены Желтый Чертенок сдал просто великолепно, чему был необычайно рад, потому что он очень долго и очень серьезно к ним готовился, и очень волновался. И теперь пришло время идти на Ад устраиваться на работу. Всем выпускникам надлежало на следующий же день после сдачи экзаменов собраться в семь часов утра как раз у дома Желтенького Чертенка, с тем, чтобы идти на Ад. Желтый Чертенок ужасно волновался, еще накануне он специально приготовил свежестиранную и накрахмаленную рубашку и новые брюки, которые для него специально погладила его толстая соседка и которые теперь аккуратно висели у него на стуле. Днем Желтенький Чертенок очень долго мылся в ванной, причем он мылся в такой горячей воде, которую просто невозможно было терпеть, так что даже удивительно, как он вообще не ошпарился; он с такой силой драил себя мочалкой, что наверняка повыдирал из себя некоторое количество волосков, и извел на себя целый кусок мыла. Когда же он вышел оттуда уже под вечер, то нежно-розовый пятачок и прозрачные ушки блестели у него как нарождающаяся утренняя заря. Спать Желтенький Чертенок лег очень и очень рано, потому что он очень боялся проспать, но спал он очень плохо, потому что всю ночь ему снился огонь: он вдруг то разгорался до самого неба и осыпал его тысячами раскаленных, огненных искр, то нескончаемо тлел переливающимися в ночи углями, то снова разгорался и бушевал безудержным, негасимым пламенем. Желтенький Чертенок вдруг проснулся среди ночи, вскочил на своей кровати и ужасно перепугался, что он опоздал на работу, от волнения у него на лбу даже выступили капельки холодного пота. Но за окном стояла глубокая ночь. Желтый Чертенок все равно решил больше не ложиться, потому что он очень боялся проспать. Он забрался с ногами на кровать, закутался в одеяло, уткнулся подбородком в свои худые коленки и стал ждать утра. Но так ждать ему в скором времени надоело; он встал, надел на босу ногу шлепанцы и, не включая света, пошел к умывальнику; умылся холодной водой с мылом, почистил зубы зубным порошком, вытерся пушистым полотенцем и отправился на кухню готовить себе завтрак. Он приготовил себе яичницу из трех яиц, заварил себе крепкий-крепкий чай, позавтракал и опять отправился к себе в комнату дожидаться утра, которое вот-вот уже должно было наступить. И вот оно, наконец, наступило, и Желтенький Чертенок вместе с другими чертенками отправился на Ад устраиваться на работу. Встретили их очень хорошо, каждому из них выдали со склада по новенькому, синенькому комбинезону и по новой защитной каске и повели знакомиться с Адом, и хотя чертенки и так уже все прекрасно знали, они внимательно все осмотрели и прослушали лекцию о том, что такое Ад, для чего он нужен, как он работает и что они будут здесь делать. Когда наступил обеденный перерыв, их провели на центральную площадь Ада, где должно было состояться торжественное посвящение их в рабочие, и поставили полукругом перед специально сколоченной по этому случаю трибуной из свежеструганных досок. В скором времени вокруг них собралось большое количество чертей, почти что все работающие в ту смену на Аде, все, кто хотел посмотреть на церемонию посвящения. На трибуну поднялись представители дирекции, профсоюза, совета ветеранов и торжественное собрание началось. Первым взял слово один очень толстый черт в сером плаще, в серой фетровой шляпе и в очках тонкой золотой оправы, который оказался директором Ада, он произнес небольшую торжественную речь, в которой поздравил чертенков с началом трудовой жизни и пожелал им быть достойными продолжателями славных дел своих дедов и отцов. Следом за ним выступил самый старый и самый заслуженный мастер на Аде, у которого тоненькие, седые волосы были аккуратно причесаны на пробор расческой, а из переднего кармашка комбинезона торчали острозаточенные карандаши. Он крепко сжимал в руке свою старую кепку и долго и горячо говорил чертенкам о тысячелетней истории Ада, о свято чтимых традициях, о передаваемых из поколения в поколение секретах мастерства и об огне. После этого началось торжественное посвящение: старый мастер выкликал по списку какого-нибудь чертенка, тот выходил из строя на два шага вперед, ему объявляли, где и кем он будет работать, и торжественно вручали лопату и пару брезентовых рукавиц, после чего чертенок становился в строй уже настоящим рабочим. Так они по очереди вызывали каждого чертенка, торжественно вручали ему лопату и рукавицы, и объявляли ему место его будущей работы. Когда же очередь дошла до Желтенького Чертенка и он вышел на свои два шага вперед, то старый мастер вдруг как-то растерялся, и вместо того, чтобы просто сообщить ему, где и кем он будет работать, он вдруг почему-то заговорил о дружбе между чертями, о чутком отношении друг к другу, о гуманизме и стал предлагать Желтенькому Чертенку самые разные места работы, какие он только захочет, хоть чуть ли даже не в конторе. Желтый Чертенок стоял, низко опустив голову, и тихо отвечал: "Да, нет...", "Да, спасибо...", "Да, не надо...", а сам изо всех сил щипал у себя на груди свои тоненькие волоски. Под своим желтым, небесным, воздушным пухом он стал весь необыкновенного, восхитительного, чудесного, малинового цвета, а на ресницах у него даже заблестели слезы. Тут всем стало очень неловко, и ему сказали, что он может себе выбрать место работы, какое захочет; ему торжественно вручили лопату и рукавицы, и он встал в строй. Остальная часть собрания прошла уже не так торжественно: всем быстро вручили лопаты и рукавицы, объявили о распределении и развели по рабочим местам. Вот так начался первый рабочий день у Желтенького Чертенка.
Единственное, чем воспользовался Желтый Чертенок из предложений дирекции - он выбрал себе место работы: он стал работать кочегаром у небольшого котла, а почему у небольшого, потому что небольшой котел обслуживает один черт, а Желтенькому Чертенку очень хотелось работать одному. И расположен он был очень удачно: он стоял прямо у забора, недалеко от главного входа, и Желтенький Чертенок, сидя за котлом, мог сколько ему угодно наблюдать за идущими мимо него к воротам или в контору чертями, сам при этом оставаясь незамеченным, что ему очень нравилось.
Вот так Желтый Чертенок стал работать на Аде. Ему нравилось каждый день вставать рано утром, умываться холодной водой с мылом и чистить зубы зубным порошком. Ему нравилось каждое утро готовить себе на завтрак яичницу глазунью из трех яиц и заваривать крепкий, горячий чай. Ему нравилось идти вместе со всеми чертями ранним, холодным утром на Ад, поглубже засунув руки в карманы и уткнув нос в воротник, нравилось входить в ворота, нравился свой котел, черный, холодный и еще влажный от ночной росы, нравилось раскладывать под ним дрова, пересыпать их стружкой и зажигать с одной спички. А надо вам сказать, что он всегда разжигал костер с одной спички и никогда не пользовался бензином, как это делали остальные черти; и если у него не было стружек, он поджигал тоненькую веточку, подносил ее к сухой коре, ждал, пока она разгорится, и уж потом подкладывал, сначала тоненькие, а потом все более толстые сучья и поленья, и с любопытством наблюдал, как огонь набирает силу, охватывая собою котел и жадно пожирая смолистое дерево, подбрасывая все новые и новые поленья, и, замирая от счастья, смотрел, как огонь, неистовствуя и полыхая, трещит и взрывается, обдавая Желтенького Чертенка немыслимым жаром, и, наконец, разгоревшись, бешено гудит и воет раскаленным огненным вихрем до самой глубокой ночи на радость всем чертям. Ему нравилось после работы возвращаться к себе домой, готовить себе ужин на кухне и съедать его прямо там же, сидя за маленьким столом у раскрытого окна и смотря на Ад и на свалку. Ему нравилось играть с маленькими чертятами толстой чертихи-соседки, которые, едва завидев его, с визгами бросались к нему через всю кухню и облепливали его с головы до ног, висли у него на шее, тискали его во все стороны и ползали по нему, сколько им хотелось, чему Желтенький Чертенок совершенно не сопротивлялся, так как ему это очень нравилось. Он усаживал их к себе на ногу и катал их всех по очереди; а иной раз, когда чертят не оказывалось на кухне или они долго не выходили, так Желтенький Чертенок даже специально оставался и поджидал их.
И тут вдруг случилось то, чего никто не мог предположить - Желтенькому Чертенку все разонравилось. Хотя, конечно, в первое время его еще очень интересовали грешники. Ему интересно было смотреть, как они приходят холодным, пасмурным утром на Ад, на муки, строем, в колонну по двое, в сопровождении двух надзирателей, заспанные, хмурые и непричесанные, зевая и почесываясь, нещадно дымя папиросами и тщетно пытаясь согреться, кутаясь в свои обноски: кто в дырявое пальто, кто в рваный костюм, а кто так уже и вообще неизвестно во что; и что удивительно, почти что все босиком, нет, кое у кого была, конечно, кое-какая обувь, но большинство предпочитало лучше ходить босиком, чем нежели постоянно мучиться в поисках какого-нибудь материала для ремонта этой обуви, у которой все постоянно рвется и отваливается, а найти в Аду веревочку или кусочек проволоки для грешников почти что неразрешимая проблема. Еще ему очень интересно было смотреть, как грешники готовились прыгать в котел, как они, вместо того, чтобы сразу же отправиться на свои муки, собирались в кучки и начинали рассказывать друг другу бесконечные истории, время от времени взрываясь безудержными приступами хохота, не торопясь докуривали свои папиросы, искоса поглядывая на надзирателей, как, не слишком ли они перебарщивают, испытывая их, конечно же, не бесконечное терпение. Но надо вам сказать, что черти никогда им особенно не мешали, но если уж грешники слишком уж бессовестно начинали тянуть время, то черти очень скоро напоминали им об этом своими острыми вилами и тогда грешники начинали нехотя пододвигаться ближе к железной лестнице, ведущей к вершине котла. Но и тут они придумывали себе тысячи различных причин, чтобы как можно дальше оттянуть начало своих мучении: то у одного из них вдруг развязывался ботинок и его необходимо было срочно завязать, хотя его все равно снимать через три минуты, то другой вдруг неожиданно начинал себя плохо чувствовать и ему всем бригадой мерили температуру, то кому-то неожиданно вдруг потребовалось уточнить расписание мук на следующую неделю. Но все равно, рано или поздно, наступало время, когда они вступали на лестницу и... опять начинали топтаться на месте, и опять уже были слышны шуточки, пока, наконец, один каком-нибудь грешник вдруг не бросал свою папироску и, скидывая с себя на ходу одежду, не взлетал вверх по лестнице и не кидался с пронзительным криком вниз в котел. Тут уж и все остальные грешники скидывали с себя свои одежды, взбирались вслед за ним вверх по лестнице и с криком, визгом и хохотом прыгали в котел. Но бывали и дни, когда грешники сами, очевидно, продрогнув на утреннем холоде, нарушая строй, бросались к лестнице, расталкивая друг дружку вскарабкивались по ней наверх и с радостным криком бросались в кипящий котел, в чем черти им, конечно же, никогда не мешали. Все было интересно Желтенькому Чертенку. Но и грешники ему разонравились. Шутки у них были каждый раз одинаковые и грешники каждый раз одинаково радостно им смеялись. Сначала еще Желтый Чертенок их очень жалел, что они так сильно мучаются, но они так противно кричали сонными, ленивыми голосами - чтобы только надзиратели не подумали, что они недостаточно сильно мучаются, или же, напротив, так бессовестно душераздирающе, когда приходила какая-либо комиссия, что Желтенькому Чертенку стоило большого труда, чтобы сдержать себя и не закричать на них еще более страшным и злым голосом.
Неизвестно почему, но только Желтенькому Чертенку это все разонравилось.
III
Однажды, гуляя недалеко от своего дома, как раз там, где начинается свалка, Желтый Чертенок услышал тоненький писк; он сначала не понял, откуда он раздается, и остановился, чтобы прислушаться - писк повторился и Желтенький Чертенок осторожно направился в ту сторону. В скором времени он увидел лежащую под кустом маленькую, израненную, общипанную дикую капусту. Она была без сознания! Желтый Чертенок очень растерялся, он никогда раньше не общался так близко с дикими капустами и самое главное, он совершенно не знал, чем ей можно сейчас помочь. Он осторожно наклонился к ней и тихонько до нее дотронулся - дикая капуста открыл глаза, увидела Желтенького Чертенка, вскочила, издала пронзительный боевой клич и приготовилась к драке - но на это у нее, увы, ушли последние ее силы и она снова упала без чувств. Желтый Чертенок даже чуть не расплакался, это что ж такое, это если он опять до нее дотронется, она опять вскочит, опять приготовится к драке и опять потеряет сознание? А сил-то у нее осталось совсем мало.
Желты Чертенок бросился домой, схватил свою куртку и в скором времени уже опять стоял возле того самого места, где только что была дикая капуста, но дикая капуста за это время уже успела придти в себя и уползти к другому кусту, и, по всему было видно, что она не на шутку приготовилась к самым решительным действиям. Желтый Чертенок не стал мучить ее ожиданием, а прямо бросился на нее. Схватка была короткой и как дикая капуста не сопротивлялась, Желтый Чертенок завернул ее в куртку и, счастливый, бросился домой, осторожно прижимая к себе раненую капусту, чтобы как-нибудь нечаянно не сделать ей больно. Дома он осторожно положил куртку на стол и сразу же закрыл свою дверь на ключ, потому что если сюда войдет его толстая соседка или еще кто-нибудь из чертей, и увидят здесь дикую капусту, то ничего хорошего из этого не будет. После этого Желтенький Чертенок стал осторожно разворачивать куртку, но все равно дикая капуста его чуть не укусила. Почувствовав свободу, она быстро ретировалась к стене, из куртки у нее само собой получи лось естественное укрепление, она ощетинила все свои листья и приготовилась к решающей и, может быть, даже, своей последней битве. Желтый Чертенок решил пока что больше ничего не предпринимать, а посмотреть, что будет дальше. Нижняя губка у дикой капусты чуть-чуть вздрагивала, на глаза набежали слезы, она постоянно шмыгала носом, чтобы уж совсем не раскиснуть, но при этом все равно угрожающе сопела. Так они и стояли друг против друга, пока Желтый Чертенок не спохватился, что она ведь так долго не продержится, и решил первым делом дать ей воды. Он осторожно, чтобы не вспугнуть капусту, отступил назад, наполнил стакан водой и уже хотел, было, поставить его перед капустой, но тут он вдруг сообразил, что как же она будет пить из высокого стакана, ведь ей же нужно что-нибудь более плоское, блюдце там, например, какое-нибудь, или тарелку - и как же теперь быть? Ведь все блюдца и тарелки стояли на полке как раз над столом, где сидела дикая капуста, и как же их теперь достать оттуда и не потревожить дикую капусту? И тогда Желтый Чертенок решил как можно быстрей, и в то же время как можно медленней, протянуть руку к полке и взять с нее какую-нибудь тарелку. Дикая же капуста все равно решила, что наступают самые страшные минуты, она постаралась придать своему лицу как можно более свирепое выражение и страшно зашипела. Желтый же Чертенок, специально не глядя на капусту, чтобы лишний раз ее не беспокоить, старался как можно быстрей донести свою руку до полки, в то же время всем своим видом показывая, что он ей не только не угрожает, а даже совсем наоборот. Дотянувшись, наконец, до тарелки он осторожно взял ее с полки и так же осторожно, затаив дыхание, понес ее назад. У Желтенького Чертенка уже совсем не было сил; и после того, как он, наконец, донес тарелку, он позволил себе взглянуть на капусту. И Желтый Чертенок вдруг увидел, какая же она, все-таки маленькая и слабенькая: она вся как-то завалилась на один бок, пообмякла, а некоторые листья у нее так даже подзавяли. Желтый Чертенок быстро налил в тарелку воды и поставил ее перед капустой, но она так и продолжала сидеть в своей устрашающей позе и издавать угрожающие звуки, и совершенно не собиралась двигаться к тарелке, а уж тем более пить из нее. И тут Желтенькому Чертенку пришла в голову мысль, что если он сейчас выйдет из комнаты, то в его отсутствие дикая капуста напьется воды, сколько ей хочется. И Желтый Чертенок осторожно, так же, как и все, что он делал до сих пор, направился к двери, улыбнулся ей, что, мол, все будет хорошо, пей воду, вышел из комнаты и закрыл за собою дверь на ключ, чтобы кто-нибудь из соседей случайно не вошел в комнату. Он сначала отправился на кухню, чтобы там подождать, пока капуста напьется, но потом решил, что соседи могли бы у него спросить, а что это он здесь стоит просто так, ничего не делая, и тогда ему пришлось бы снова идти в свою комнату, а дикая капуста к тому времени могла еще и не успеть напиться, и он пошел на улицу. Он попробовал, было, гулять вокруг дома, но из прогулки ничего не получилось, потому что он все время думал о капусте, о том, пьет она воду или нет, и ему хотелось как можно быстрее подняться к себе в комнату и посмотреть, что она там делает. И тут вдруг Желтенький Чертенок только подумал, что ее ведь еще чем-то и кормить надо, и он стал лихорадочно вспоминать, что едят дикие капусты: он знал, что они едят сахар, да и то не все, а только самые маленькие, его капуста была, правда, тоже еще не очень большая, но ведь на одном сахаре долго не протянешь. Дома у него были хлеб, масло, сахар и яйца, и он решил выставить перед ней на стол все эти продукты, а там уж она пусть сама разбирается, что ей понравится, а что нет. Решив, что времени на питье у капусты было предостаточно, Желтый Чертенок со всех ног бросился к себе домой. Осторожно открыв дверь и заглянув в комнату, он увидел, что капуста пила воду! И хотя она продолжала точно так же сидеть на своем прежнем месте, закутавшись в его куртку, и так же злобно поглядывала на него своими маленькими глазками, но весь стол вокруг тарелки был забрызган водою, да и сама капуста вся была покрыта мельчайшим бисером искрящихся и переливающихся капель. Желтый Чертенок очень обрадовался и стал готовить капусте обед. Теперь он уже гораздо меньше внимания уделял мерам предосторожности, и уже вскоре приготовил ей белый хлеб с маслом, два сваренных вкрутую, очищенных яйца, два сырых, положил в блюдечко сахару, поставил все это перед капустой, долил в тарелку воды, и так же, как и в прошлый раз, вышел из комнаты, закрыл дверь на ключ и пошел гулять на улицу. Только на этот раз он решил не торопиться с возвращением, все-таки капусте необходимо время, чтобы разобраться во всех этих продуктах, да еще потом и поесть, и, заложив руки за спину, он не спеша тронулся в путь. Он гулял и за домом и на свалке, в чужих дворах и вокруг песочницы; он гулял, смотрел себе под ноги и наверх, и постоянно чему-то про себя улыбался.
Когда он вернулся домой, он увидел, что капуста съела два сырых яйца, скорлупа от них валялась тут же, на столе, и теперь спала. Тогда он решил подойти к ней поближе, с тем, чтобы повнимательнее ее рассмотреть: какая же она была еще маленькая! Ее тельце было до такой степени тоненьким и слабеньким, что Желтенький Чертенок сначала даже испугался, как же это она еще может с ним жить; а ведь когда он увидел ее в первый раз, она показалась ему намного сильнее и кустистее. Капуста спала, разметавшись на чертенковой куртке; и даже сейчас, во сне, изо всех сил стараясь придать своему лицу как можно более грозное выражение - она сердито хмурила свои бровки и тихонько сопела, хотя, надо сказать, сейчас это у нее уже не очень-то получалось - и уже в следующее мгновение личико ее прояснялось, и она на несколько секунд забывалась целебным, спасительным сном. В это время ротик у нее чуть-чуть приоткрылся и Желтенький Чертенок увидел два ряда очень белых, очень маленьких и, наверное, очень острых зубов. "О-го-го!" - подумал Желтенький Чертенок, теперь-то ему было понятно, почему они так больно кусаются и у него даже холодок пробежал по спине, ведь он столько раз проходил так близко от диких капустов и они столько раз пытались его укусить, правда, чтобы по-настоящему, до крови, такого все-таки не было, но все равно, это ж, оказывается, какой он всякий раз подвергался страшной опасности!
Но какая же она была еще все-таки маленькая!
В результате каких-то, очевидно чрезвычайно серьезных событий, произошедших с нею на свалке, листья ее были пообщипаны, а некоторые так даже и надорваны. Из ее ран медленно, капля за каплей, сочился, правда, уже очень и очень густой сок, некоторые же раны уже затянулись, и что интересно, все они были удивительно качественно обработаны, очевидно, она их сама себе вылизывала языком. И тут вдруг Желтенький Чертенок заметил, что лоб у нее покрылся испариной, а Желтенький Чертенок раньше слышал, и даже, кажется, еще от своей бабушки, что если лоб у больного покрылся испариной, то это очень хорошо, это означает, что больной выздоравливает, и необычайно довольный данным обстоятельством, он осторожно накрыл ее пледом, чтобы она не замерзла, и отошел от нее, чтобы не мешать ей спать.
С тех пор прошло уже немало времени. Дикая капуста выздоровела, окрепла, и осталась жить у Желтенького Чертенка. Уже очень скоро она совсем перестала его бояться и в свою очередь сама, с превеликим любопытством, приступила к изучению его жилища. Питалась она одними только сырыми яйцами, съедая их в день шесть, а в иные разы и целых девять штук, так что у Желтенького Чертенка совсем уже не оставалась лишних денег на какие-нибудь там сладости или развлечения, но он совершенно не унывал по этому поводу, а даже совсем наоборот, он очень сильно привязался к дикой капусте и ухаживал за ней, как за маленьким ребенком, да она ведь, в сущности, еще и была маленькая, хотя, правда, с уже богатым боевым опытом. Желтый Чертенок даже пытался ее воспитывать: он приносил в блюдечке горячее, кипяченое молоко и заставлял ее все его выпивать, чтобы побыстрее выздороветь, и капуста, хоть и морщилась, но пила. Вскоре она совсем поправилась, раны ее затянулись, листочки налились соком и закустились, и она совершенно освоилась в его комнате. Оказывается, она очень ловко умела взбираться по занавескам, прыгать с них на абажур, а потом с абажура на кровать, и, конечно же, она обследовала всю его комнату, где что лежит, что как устроено, зачем все это нужно и, надо вам сказать, что особенно ей понравилась старая бабушкина железная кровать с большими никелированными шарами. Она очень любила забираться на середину кровати, изо всех сил раскачиваться на ней и прыгать на ее мягких пружинах. Еще дикая капуста очень любила время, когда Желтенький Чертенок приходил вечером с работы, переодевался, умывался, ужинал и поступал в ее распоряжение. Она залезала к нему на плечи и начинала свои бесконечные рассказы о своей жизни на свалке. Она то что-то быстро-быстро говорила ему на своем хлопотливом языке, то что-то доверительно шептала ему на ухо, а то вдруг состроит смешную, страшную рожицу, да как закричит своим пронзительным, тоненьким голоском, как будто бы кого-то пугая, чтобы показать ему, какая она сильная и смелая. И хотя Желтенький Чертенок ничего не понимал из ее рассказа, ему все равно очень нравилось вот так сидеть и слушать, как она ему что-то рассказывает, ползает по нему и даже щиплет его шерстку. Он слушал и улыбался.
Желтый Чертенок уже давно перестал закрывать окно, потому что он уже не боялся, что дикая капуста от него убежит, дверь же в комнату он вынужден был закрывать постоянно, чтобы кто-нибудь из соседей случайно бы не вошел к нему и не увидел бы у него непрошенную гостью.
И вот однажды Желтенький Чертенок, вернувшись домой после работы, открыл дверь и от неожиданности замер на пороге: в его комнате вместо одной дикой капусты их находилось, наверное, целых пятнадцать. Все они были маленькие, грязные, чумазые - наверное, прямо только что со свалки. Они сидели вокруг его капусты и смотрели на него испуганными глазами. Сюда они забрались, очевидно, по водосточной трубе, которая как раз проходила рядом с его окном. Наверное, они и раньше приходили к ней в гости, но всегда успевали уйти до его возвращения, а в этот раз почему-то не успели. Первым опомнился Желтенький Чертенок и, чтобы не дать им возможности успеть прийти в себя и убежать, он быстро стал выкладывать на стол сделанные им сегодня покупки: молоко, яйца и хлеб, приглашая их откушать. Но капусты так и продолжали сидеть на своих местах и даже не пошевельнулись. Тогда его капуста подбежала к столу, схватила яйца и стала раздавать каждой капусте по яйцу, потому что по два яйца всем все равно бы не хватило, при этом что-то объясняя им на своем удивительно непонятном языке. Капусты взяли яйца, вежливо поблагодарили его, пролопотав ему что-то в ответ, а некоторые так даже слегка поклонились, но есть не стали, а сразу же стали прощаться и все как одна устремились к распахнутому окну и, как и предполагал Желтенький Чертенок, одна за другой взбирались на подоконник, становились на край карниза и, ухватившись за водосточную трубу, ловко спускались вниз. Единственное, что только беспокоило Желтенького Чертенка, это чтобы их никто не увидел, потому что в этом случае вход им сюда будет заказан раз и навсегда.
И вот, начиная с этого самого дня, дикие капусты стали постоянными жителями его небольшой комнаты. Обычно его посещали всякий раз новые капусты, но встречались среди них и постоянные, и некоторых из них Желтый Чертенок даже уже узнавал в лицо, но вот понимать их так и не научился. Зато теперь, чтобы иметь возможность угощать всех капустов, он был вынужден работать в полторы смену, то есть, он сначала работал в свою смену, а потом оставался еще на полсмены - если он работал в утреннюю смену, и наоборот, приходил на полсмены раньше, а потом еще оставался и на свою - если он работал в вечернюю смену. Слава Богу, с этим никогда никаких проблем не было, чего-чего, а работы на Аде хватало. И только после этого Желтенький Чертенок мог со спокойно душой возвращаться к себе домой, зная, что купленных им яиц хватит на всех желающих, и ни одна капуста не останется без угощения. А чтоб никто ни о чем не догадался, Желтый Чертенок вместо авоськи купил себе сумку и стал покупать яйца небольшими партиями и в разных магазинах - даже если для этого приходилось ехать на другой конец ада.
А диким капустам, судя по всему, очень понравилось у Желтенького Чертенка, и, конечно же, они старались вести себя как можно тише, как и наказал им Желтый Чертенок. Они аккуратно рассаживались по всей его комнате и с величайшим интересом рассматривали все предметы интерьера, но особенно их интересовали большие металлические шары на спинках кровати: они могли смотреться в них сколько угодно времени, строить в них самые смешные рожицы и показывать друг другу языки. Но больше всего им понравилось раскачиваться на его кровати, стоило только иной раз Желтенькому Чертенку выйти из комнаты, как они в одно мгновение набрасывались на нее и начинали дружно на ней прыгать. Желтый Чертенок неоднократно заставал их за этим занятием и строго грозил им пальцем, потому что, хотя капусты и старались вести себя очень тихо, не смеялись и не кричали, но железная-то кровать все-таки скрипела, да еще как! А ни в коем случае нельзя бы допустить, чтобы хоть кто-нибудь из соседей догадался, что у него в комнате кто-то есть, в этом случае их тайна была бы в ту же секунду раскрыта.
И вот однажды, уходя на работу, Желтый Чертенок сказал им, что вернется сегодня домой очень и очень поздно: на Аде сейчас много срочной работы и он вынужден будет задержаться допоздна. Дикие капусты в его отсутствие сначала очень долго играли, потом спали, потом опять играли, потом просто сидели и ждали его, потом, когда на улице стемнело, сидели и ждали его в потемках. Света они не зажигали, во-первых, потому что Желтый Чертенок строго-настрого запретил им это делать, а во-вторых, потому что свет им вовсе и не был нужен, они и без света прекрасно видели в темноте. И вот тут-то кто-то из капустов предложил приготовить ему ужин, самый настоящий ужин с кипящей, булькающей, шкварчащей яичницей и с крепким, горячим, душистым чаем. Ведь он же придет с работы очень поздно, голодный и усталый, и будет им очень благодарен, когда увидит на столе горячий, только что приготовленный ужин. Но для этого им необходимо было попасть на кухню. Надо вам сказать, что они уже бывали несколько раз на кухне, правда, вместе с Желтеньким Чертенком и поздно-поздно ночью, когда все уже спали, чтобы их никто не увидел, и очень-очень недолго, но все же они успели запомнить, где что лежит, что можно брать и что нельзя, что Желтеньково Чертенковское, а что соседское и самое главное, как пользоваться газовой плитой. И сейчас, перед тем, как выйти, они долго-долго прислушивались, стоя у двери комнаты, и, наконец, убедившись, что все соседи спят, они взяли с полки спички, тихонько вышли из комнаты, спустились на две ступеньки вниз, быстро прошмыгнули на кухню и закрыли за собой дверь и, по заранее составленному плану, немедленно приступили к приготовлению ужина: одна капуста доставала из холодильника яйца, другая снимала с крючка сковороду, третья тащила бутыль с растительным маслом, сразу две капусты зажигали газовую плиту - это ведь очень серьезное и ответственное дело и тут надо быть очень и очень осторожным, и, надо вам сказать, капусты с честью с ним справились. Но впереди был еще непочатый край работы: надо было достать большой, старый, медный чайник Желтенького Чертенка с длинным носиком, наполнить его водой и поставить кипятиться на плиту, налить в сковороду растительное масло, аккуратно, чтобы получилась глазунья, разбить в нее яйца и посыпать их солью. И так как капусты работали очень дружно, то уже в скором времени на плите зашумел чайник, а в сковороде закипела и забулькала яичница и, чрезвычайно довольные своими успехами, капусты расселись по всей кухне, где кому было удобно: кто на полках, кто на подоконнике, кто на спинке стула, а кто забрался даже на карниз и стали ждать, когда ужин будет готов, внимательно следя, чтобы закипающий чайник не залил бы конфорку, а яичница бы не подгорела.
И тут произошло то, о чем они не только не хотели говорить друг с дружкой, но даже боялись и подумать: на пороге кухни появилась толстая соседка-чертиха и щелкнула выключателем! Она уже совсем, было, открыла рот, чтобы закричать, при виде открывшейся перед ней картины, но, онемев от ужаса, так и осталась стоять с широко открытым ртом, уставившись немигающим взглядом на диких капустов, которые тоже, в свою очередь, растерявшись от неожиданности и от нестерпимо яркого света, испуганно моргали на толстую соседку, совершенно не представляя, что же им теперь надо делать. Так они и смотрели друг на друга, пока, наконец, дикие капусты не поняли, что им надо как можно быстрее бежать отсюда, пока толстая соседка еще не опомнилась, и в ту же секунду они, не раздумывая, бросились врассыпную: кто в открытую форточку, кто через люстру в открытую дверь, прямо над головой чертихи, кто бросился ей под ноги. И тут она начала кричать, и, конечно же, на ее крик сбежались все соседи и помогли разогнать оставшихся капустов и, конечно же, назавтра уже весь дом знал про это ночное происшествие, причем, в самых мельчайших подробностях, и Желтый Чертенок, сам того не подозревая, стал, наверное, самым известным чертенком в округе. И наутро все черти, словно сговорившись, разом перестали с ним разговаривать; ну, да Желтенький Чертенок не очень-то из-за этого и переживал, он и сам сейчас не очень-то стремился к общению с ними.
Он, конечно же, сразу же, отправился на свалку искать капустов, но то ли они были очень сильно напуганы, то ли с ними что-то случилось, но только никого из знакомых ему капустов он так и не нашел, а если ему и попадались какие-либо незнакомые ему капусты, то они почему-то были к нему чрезвычайно агрессивно настроены.
Желтенькому Чертенку стало казаться, что теперь весь ад знает про его историю с капустами, а кто его знает, может быть так оно и было. Ему казалось, что теперь все черти смотрят исключительно на него одного. Если же кто-то шептался между собой, то это опять-таки касалась Желтенького Чертенка. Если же к нему кто-нибудь подходил - по делу ли или же просто так, поговорить, то он считал, что все это они специально, а на самом деле их интересовало, что же у него там, в действительности, произошло с дикими капустами. А что скрывать, ведь так оно и было. Разговаривая с ним, они с нескрываемым любопытством рассматривали его с головы до пят, как будто общение с дикими капустами должно было наложить на него какой-то неизгладимый отпечаток; и все ждали, а вдруг он проговорится, напрямую же спросить его никто не решался. Ну, да Желтенький Чертенок не стал принимать все это близко к сердцу, тем более, что он уже и сам не хотел, чтобы все было как прежде. Он все реже и реже стал появляться дома, а один раз даже не вышел на работу, за что получил от начальства строгий выговор, но он даже не обратил на это внимания, а однажды случилось так, что Желтенький Чертенок вообще исчез.
Его искали и дома и на работе, и у друзей и у соседей, но его нигде но было. Сначала думали, что он уехал к кому-нибудь из своих родственников, но прошла неделя, другая, прошел месяц, второй, третий, а Желтый Чертенок все не появлялся. Уже к нему в комнату неоднократно наведывалась комиссия из домоуправления и интересовалась его отсутствием. А однажды из его комнаты вышел старенький, маленький, лысенький черт в меховой безрукавке и подтяжках, который получил на нее ордер, как на пустующую продолжительное время.
А Желтый Чертенок, просто однажды гуляя по окрестностям ада, вышел к Куличкам, которые находились на самой окраине ада и куда редко забредали черти, и где росли чудесные полевые цветы и кустарники с мелкими, сиреневыми цветочками, и на берегу ручья обнаружил небольшой, пустующий домик, который в свое время для себя построили рабочие, которые добывали здесь уголь, или кто-нибудь еще, теперь-то уж про это точно никто не узнает. Желтенькому Чертенку так там понравилось, что он решил там остаться. Дом был еще достаточно крепким, чтобы укрыть Желтенького Чертенка от непогоды и пронизывающего ветра, и ему оставалось только вымыть окна и протереть пыль.
И Желтенький Чертенок стал в нем жить. У стены он поставил кровать, перед кроватью постелил старую циновку, а у окна поставил тумбочку, на которую поставил вазу с цветами. Желтый Чертенок стал плести корзины из ивовой лозы, что в изобилии росла в здешней округе, и тем зарабатывать себе на жизнь. Он отдавал их проезжавшему мимо него шоферу, который каждое утро отвозил на своем фургоне в город яйца, а тот оставлял ему взамен один, два или даже целых три десятка яиц, в зависимости от количества и размеров сделанных им корзин, и раз, другой в неделю, по просьбе Желтенького Чертенка, он привозил ему из города соль, спички, хлеб, молоко, пирожное и что там еще надо по хозяйству.
Надо сказать, что сначала у него, конечно же, ничего не получалось, но уже в скором времени он достиг известного мастерства и у него стали получаться довольно-таки приличные, крепкие и аккуратные корзины, которые он теперь вязал самых разнообразнейших форм и размеров, какие только могут пригодиться в хозяйстве.
По вечерам, после трудового дня, когда необходимое количество корзин уже было сплетено и подготовлено к отправке в город, Желтый Чертенок очень любил сидеть на пригорке, у своего дома, на берегу быстрого, прозрачного ручья и смотреть на густую зеленую траву и на нежно-сиреневые кусты кустарников.
Но однажды шофер, проезжая на своей машине мимо домика Желтенького Чертенка, увидел, что дверь в дом распахнута настежь и в доме никого нет. Шофер был очень и очень этому удивлен, потому что еще не далее как вчера он видел Желтенького Чертенка, разговаривал с ним и ничего такого не заметил.
Больше Желтенького Чертенка никто не видел.
А покинутый им дом так и остался стоять в глухом, заброшенном уголке ада, потихоньку зарастая травой и цветами.