Поехал однажды молодой Иван-царевич на своей любимой кобыле в лес покататься и повстречал он на берегу лесного озера девицу-красавицу. А звали ее Наталья. Спрыгнул он со своего коня и подошел к ней. Понравились они друг дружке, и стал Иван-царевич каждый день приезжать к Наталье в гости и гулять вместе с ней по берегу. Полюбилась ему красная девица, решил он на ней жениться и увез ее к себе во дворец.
Только не знали они, что злой колдун уже давно выбрал себе Наталью в жены. И в тот день и час, когда молодым уже пора было идти под венец - застучали вдруг ставни, захлопали двери, налетел колдун вихрем черным, ураганом безжалостным, поломал ставни узорчатые, побил стекла многоцветные, ворвался в светлицу ее девичью, схватил невесту рукою своею сильною, кинул в седло черкесское и взвился на коне своем могучем под облака высокие. Завизжали, закричали мамки да няньки ее, испугались, на пол попадали, выбежали навстречу гостям, переполошились гости именитые, вбежал царевич в светлицу, бросился к разбитому окну, да увидел только, как загорелась золотым огнем на солнце грива у коня чудесного, да скрылись они за синим лесом. Бросился царевич в конюшню, вскочил на коня своего любимого и помчался за ними в погоню.
Летит колдун, прижимает к себе Наталью крепкою рукою да погогатывает. Оглянулся он назад, да вдруг видит, что Иван-царевич за ними скачет, да хорошо скачет, да верною дорогою, этак он, пожалуй, и до терема его доскачет и придется колдуну еще с ним повозиться, да еще как Наталья все это увидит, да еще больше возненавидит своего похитителя. И придумал тут колдун хитрую хитрость, колдовство коварное, колдовство жестокое: решил он заколдовать их обоих, да так, чтобы забыли они друг о дружке на веки вечные, а царевич чтобы стал жадным, злым и жестоким, а чтоб никто и никогда не смог бы расколдовать их, он поставил такое условие, что расколдуются они только тогда, когда сами, добровольно, по собственному желанию откажутся друг от друга - ай, да колдун, ай, да молодец, давненько он ничего такого не придумывал: ведь для того, чтобы расстаться друг с другом, им необходимо будет встретиться друг с другом, а для того, чтобы встретиться друг с другом, им необходимо будет узнать друг друга, а этого никогда не может произойти, потому что они никогда не узнают друг друга, а даже если и произойдет это чудо, и они узнают друг друга, то все равно - они ведь уже сами, добровольно, по собственному желанию откажутся друг от друга, то есть, они уже никогда не будут вместе! Захохотал колдун злобным голосом, да так что весь лес содрогнулся, встрепенулись вороны потревоженные, закричали сороки испуганные, заплакали чибисы жалостливые, заухали филины осторожные. И в ту же минуту забыл Иван-царевич о своей невесте. Оглянулся он по сторонам, ничего понять не может, как он здесь оказался, чего ему здесь нужно, кой черт его сюда занес? Хлестнул он со всей силы коня своего любимого, да так что у него на боку аж кровавый рубец выступил, заржал его верный конь, больше от обиды, чем от боли, рванул царевич поводья, поворотил коня и помчался во весь опор назад ко дворцу, злясь на себя за то, что потратил столько времени, проскакав в такую даль неизвестно куда и неизвестно зачем.
И очутилась Наталья в тереме у злого колдуна. Стоял его терем в самой чаще глухого, непроходимого леса, окруженный высоким частоколом из цельных деревьев. Живет в нем Наталья одна-одинешенька. Не грустит она, не печалится; невидимые слуги любое ее желание исполняют. Заколдовал ее колдун, только ему одному и радуется. Ходит она день-деньской по бесконечным коридорам да переходам дворца, да в окошки поглядывает, злого колдуна домой поджидаючи. А как колдун вернется, так она либо с ним, нежит его да милует, либо с конем его златогривым. Полюбился ей конь его златогривый, холит она его, да лелеет, расчесывает ему гриву его шелковую, чистит ему шерстку его густую, и конь тоже очень привязался к своей новой хозяйке.
А царевича, с тех пор как он вернулся с поисков своей невесты, никто и узнать не мог. Стал он жестоким, злым, раздражительным, за малейшую провинность велел он сечь своих слуг на конюшне, совершенно не разбираясь, виновны они или нет, и тут уж доставалось и правому и виноватому, и слуги, едва завидев его, в ужасе разбегались кто куда по многочисленным закоулкам и коридорам дворца; и он одинокой, мрачной, тенью молча шествовал по пустынным залам и галереям. Но больше всего, конечно, доставалось его конюшим, ибо каждое утро он отправлялся на своей любимой кобыле кататься в лес, ну а уж повод придраться к чему-либо всегда найдется, и в редкие часы с царской конюшни не доносились крики и стоны истязаемых. Сильно опечалился старый царь, узнав, что его сын так изменился. Куда подевались его доброта и ласка, его веселье и смех, ведь он всегда был такой внимательный и заботливый, и откуда взялись эти злоба и ненависть? Но еще больше опечалился царь, узнав, что расстроилась свадьба у царевича: уж он успел узнать и полюбить свою будущую невестку, уж успел потешить себя мыслью понянчить своих будущих внуков и не мог нарадоваться, что у царевича будет такая красивая и умная жена; не вынесло его старое сердце столько горя и печали, заболел он и умер - и стал молодой царевич молодым царем. И заплакало тут, загоревало все царство-государство его, потому, как не было больше кому окоротить бесчинства и распутства его, нищало и разбегалось его государство, но царь, казалось, не замечал этого, и лились кровавые слезы по несчастной земле его, и росли богатства в его кладовых, которые ему вовсе и не нужны были, и только покрывались бесполезною пылью.
И вот поехал однажды молодой царь на своей любимой кобыле в лес покататься. Много ли, мало ли он проехал, а только выехал он к лесному озеру и увидел он вдруг на его берегу коня златогривого, стоял чудесный конь у самого края озера и пил воду студеную. Никогда еще царь такой красоты не видывал, сколько он в своей жизни коней перевидал, но такого впервые встретил, и захотелось ему, чтобы сию же секунду этот конь очутился у него в конюшне. Бросил он поводья своему слуге и наказал ему строго-настрого следить, чтобы кобыла его не вспугнула бы как-нибудь ненароком коня расчудесного, а сам потихоньку да помаленьку, ползком да перебежками, кустами да осокою все ближе да ближе стал подкрадываться к коню златогривому. И вот когда он был уже совсем рядом, когда ему оставалось только вскочить ему на спину - его кобылица вдруг возьми, да заржи своим звонким голосом; побелел царь от злобы и решил, что как только вернется, сейчас же повесит слугу своего нерасторопного; а конь вскинул голову, запрядал ушами и заржал в ответ легким голосом; и тут вдруг его кобылица возьми, да заржи еще раз. Испугался царь, а ну как убежит сейчас чудо его невиданное, плюнул он на все предосторожности, благо и сам конь потерял сейчас всякую осмотрительность, бросился он вперед, изловчился и вскочил к нему на спину, схватился руками за гриву и застонал от боли - грива-то его золотая огнем горит. Потемнело в очах его светлых, помутился разум его ясный, и чуть было не выпустил он гриву из рук, да уж больно полюбился ему конь волшебный, стиснул он зубы изо всех сил, побледнел лицом, да еще сильнее вцепился в гриву огненную. Захрапел конь, почуяв седока непрошенного, рванулся в сторону, но удержался царь, впился каблуками в бока его крутые, закусил губу до крови, но пальцев своих не выпустил. Заржал тогда конь грозным голосом и взвился под облака ходячие, зашлось у царя сердечко, но не сдается он, терпит; бросился конь тогда из-под самого неба на дно ледяного озера, занялся у царя дух, но и тут он гривы не выпустил; видит конь, что ничего у него не получается, бросился он тогда в самую гущу глухого, непроходимого леса: продирался он через самые злые и колючие кустарники, скакал по самым глухим да заброшенным оврагам, а царь как припал к холке, впился руками в гриву, так от боли уже ничего не видит и не слышит, что вокруг него делается; видит конь, что ничего не помогает, только зря себя да царя мучает, выехал он к стоявшему в самой глуши терему, перемахнул через высокий забор, подскакал к крыльцу и заржал слабым голосом. Вышла на крыльцо хозяйка и ахнула - стоит перед нею конь ее любимый, все бока-то у него в кровь исцарапаны, а на нем сидит добрый молодец, тело белое его в кровь изранено, глянула она на его руки и вскрикнула, на руках-то у него волдыри кровавые. Помогла она слезть царю с коня златогривого, проводила его в палаты богатые, промыла ему раны водою ключевою, перевязала их платками белыми, накормила его щами горячими, напоила чаем душистым и уложила спать на постель пуховую.
А хозяйка терема была Наталья. Уже много лет жила она в своем тереме одна-одинешенька. Поехал однажды ее злой колдун по своим колдовским делам далеко в горы к своему заветному колдовскому камню. Только в особенных, исключительных случаях отправлялся он к этому камню и совершал с его помощью свои самые великие, самые могучие колдовства, вот и сейчас, очевидно, его впереди ожидало какое-то очень серьезное испытание. Оставил колдун своего коня у подножия гор, а сам один, по извилистой тропинке, затерянной среди травы и каменьев, стал подниматься наверх, дело в том, что только в одиночестве мог он появляться перед своим могущественным помощником. Конь же его нисколько не удивился и терпеливо стал дожидаться своего хозяина, потому как не в первый раз приезжали они к этому камню и он все знал наперед. Теперь неизвестно, конечно, что у них там произошло на самом деле, то ли камень был не в настроении и не хотел колдовать в этот день, то ли колдун в чем-то ошибся, то ли прогневил его чем, но только вдруг раздался страшный грохот и огромный камень обрушился на своего незадачливого хозяина, поднялись клубы пыли до самого неба и раздался страшный крик злого волшебника. Вздрогнул бесстрашный конь, но остался стоять на прежнем месте. Целых три дня прождал он своего хозяина и только после этого посмел вернуться домой. Не удивилась Наталья, не опечалилась, увидев коня одного, а проводила его в конюшню, расчесала ему гриву его шелковую, почистила ему шерстку его густую и стали они жить-поживать, как будто бы ничего и не было, ведь хоть колдун и исчез, а колдовство-то его все осталось: и так же невидимые слуги исполняли любые ее желания и так же она не плакала и не горевала, а занималась весь день своими делами и ничего ей больше не нужно было.
А царь Иван, наконец, выздоровел, и пришло ему время уезжать к себе во дворец. Вышла Наталья на крыльцо проводить его. Стоит перед нею во всей своей красе конь ее златогривый, золотою уздою взнузданный, черкесским седлом оседланный, парчовою попоной украшенный, золотою гривою потряхивает, копытом землю бьет, в мгновенье ока домчит царя до дому. Молчит царь Иван, не знает, что Наталье на прощанье сказать, уж давно полюбилась ему Наталья больше всего на свете, но из-за своего проклятого колдовства никак он не мог ей сказать про это. Вот и сейчас, вместо того чтобы спросить ее, любит ли она его и согласна ли она идти за него замуж, он вдруг схватил ее своею крепкою рукою, вскочил с нею в седло и натянул поводья, что было сил. Взвился на дыбы оскорбленный конь, хотел, было, сбросить седока бесчестного, но побоялся, ведь вместе с ним была и хозяйка его любимая, ничего он не смог поделать, и вынужден был подчиниться воле коварного царя и послушно поскакал, куда велел ему царь Иван, да еще и с превеликой осторожностью, чтобы не дай бог не случилось бы чего с его госпожой, и въехали они в скором времени на царский двор.
Поселил он Наталью в светлой горенке и приставил к ней множество всевозможных слуг и стражников, наказав слугам исполнять любое ее желание, а стражникам сторожить ее денно и нощно. И стояли они у нее под дверями и ходили под ее окнами без сна и отдыха, потому как знали, что если что случится с Натальей, не сносить им за это своей головы. А коня златогривого царь собственными руками привязал в стойле такими хитрыми узлами, что, пожалуй, теперь и сам не в скором времени их развязал бы. Но напрасно царь так беспокоился за Наталью, не собиралась она вовсе убегать от него, хоть и увез он ее к себе обманом и силою, успела она полюбить его от всего своего девичьего сердца и была бы счастлива остаться с ним на всегда; а конь без своей хозяйки и с места бы не тронулся.
И стал царь Иван ходить в гости к Наталье. Войдет он к ней, сядет у нее на стул и начинает вести с ней беседы приятные. И так все хорошо да разумно у них получается, что прямо как будто бы все это как в прежние времена: что это мудрый и сильный царь беседует со своей верной и любимой женой, и кажется, что сейчас распахнутся двери и сюда вбежит множество царевен и царевичей, и что царь посадит их всех к себе на колени, погладит их всех по головкам, перецелует их всех в макушки, после чего встанет, простится со своею женою и отправится со своею дружиною в поход, добывать славу и богатство своему государству. Боже мой, до чего хорошо! Ведь это же значит, что все опять может стать как прежде, ведь неспроста же он привез Наталью к себе во дворец - ведь чтоб женою своею сделать, ведь все же слуги сразу же признали ее, когда была она у них еще как невеста царя Ивана - тогда еще Ивана-царевича - и если бы она не исчезла бы тогда от них таким таинственным образом, то как знать, может быть жили бы они сейчас в счастии да довольствии. А и сейчас, как они поженятся, так народятся у них царевны да царевичи, а когда дети по дому бегают, нечто можно быть злым и жадным, а даже если и царь Иван не исправится, то все равно, царица Наталья будет для них матерью и заступницей. Да вот только побоялись они подойти да заговорить с ней - не признает их Наталья и как бы еще чего хуже не вышло бы из этого разговора - побоялись они вспугнуть счастье свое нежданное. И стали они ходить тише воды и ниже травы, зря царю на глаза не попадаться, без дела по двору не шляться, ведь в кои-то веки за целый день царь никого не ударил, ни на кого не накричал, никого не высекли на конюшне и впервые за все это время на лице паря мелькнуло что-то похожее на улыбку, правда, улыбка у него получилась жалкая и вымученная - совсем улыбаться разучился, горемычный - но все равно, как малое дитя ходить учится, так и он оживает, оживает помаленьку.
Но вот как-то раз, выйдя от Натальи и, как всегда, аккуратно прикрыв за собой дверь, царь вдруг ни с того ни с сего набросился на стоявшего у дверей и не к месту улыбающегося ему слугу, и влепил ему здоровенную пощечину. Все сразу же испугались и замерли, как? Неужели опять возвращаются старые времена? Неужели таким недолгим оказалось их неверное счастье? И все со страхом глянули на царя - а царь, казалось, и сам растерялся от неожиданности, но потом резко повернулся и, злобный и мрачный, молча прошествовал на свою половину. Войдя в свои покои, царь схватился за голову. Как же это так? Как же это все могло произойти? Зачем ему все это было нужно? Ведь он же столько времени мечтал о своем счастье и когда оно вот уже, совсем рядом и нужно только протянуть к нему руку, он вдруг сам, своими собственными руками все разрушает. А ему так хотелось, чтобы у него была умная, красивая и добрая жена, чтобы по дому у него бегали многочисленные красивые и нарядные мальчики и девочки, и чтобы они кричали и шумели, играли и баловались, и чтобы в доме у него всегда были мир, покой и счастье. Как же он теперь сможет посмотреть ей в глаза, ей, такой чистой и хорошей, он, такой злой и жестокий. Не знал царь Иван, что живо еще в нем проклятое колдовство и как ни сильна была его любовь к Наталье, колдовство было еще сильнее. Но не мог же царь Иван допустить, чтобы он стал злым и жестоким, ведь тогда же он никогда не сможет жениться на Наталье. А может быть все это была лишь только случайность, может быть все это больше не повторится и может быть ему только показалось, что слуга глупо улыбался? Во всяком случае, как бы там ни было, царь решил приложить все свои силы, чтобы этого больше никогда повторилось.
На следующий день царь снова отправился к Наталье. Жалостливыми взглядами провожали его слуги, не верили они, что он сможет что-нибудь изменить. Войдя к Наталье, царь сел на стул и снова стал вести с ней душевные и приятные беседы, и все снова воспрянули духом, а ну как все-таки у него получится, и с нетерпением стали ожидать его выхода. По окончании беседы царь встал, поклонился и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, и... вдруг опять ни с того ни с сего набросился на слуг, которые стояли в ожидании его выхода, и стал кричать на них, топать ногами и махать руками: "Что вы здесь стоите? Вам что, делать нечего?" и вдруг подскочил к ближайшему слуге, вцепился ему в волосы, и стал таскать его по полу и кричать: "На конюшню его! Немедленно! Высечь его! До крови! До крови!" Все бросились врассыпную, все вернулось к прежним порядкам, надежды больше не было.
Царь был в ужасе. Как же это так? Как же это опять все произошло? Да неужели же он не в силах справиться с самим собою! Ведь он же решил, что станет другим человеком, так в чем же дело? Завтра же, завтра же он станет другим человеком и будет достоин и своей прекрасной невесты, и своих будущих детей.
Но каждый раз повторялось одно и то же: с утра у него еще хватало сил вести себя разумно и достойно, но к вечеру его как будто подменяли и, выйдя от Натальи, он как дикий зверь набрасывался на все и вся, и жестокость его росла с каждым днем. Царь был в отчаянии. Ведь он же изо всех сил старался быть добрым и хорошим, достойным своей удивительной и прекрасной невесты, и он совсем не хочет, чтобы такая необыкновенная, чудесная красавица стала женой такого жестокого и сумасбродного тирана. И он должен, он сможет справиться с самим собой, ибо другого выхода у него нет.
Утром он выходил из своих покоев тихий и серьезный, собрав все свои силы, и специально медленно шел по коридору мимо застывших вдоль стен слуг, и подчеркнуто вежливо здоровался с каждым из них. Войдя к Наталье, он садился на свой стул и начинал вести с ней непринужденные беседы, стараясь быть веселым и общительным - и все у него получалось, тем более что и Наталья, видя, как непросто ему приходится, всеми силами старалась помочь ему. Но, выйдя от Натальи, он просто зверел, и как обезумевший вепрь набрасывался на первого встречного и мордовал его до потери сознания, а если же царь замечал, что кто-то из слуг пытается спрятаться от него, то на долю этого бедняги выпадали самые страшные, самые жестокие мучения. Царь приказывал запереть все ворота во дворце, чтобы ни кто не посмел убежать от него, и бегал по дворцу, разыскивая затаившихся слуг, вытаскивал их из укрытия и лютовал, сколько его душе угодно было и так продолжалось до тех пор, пока все они не были выпороты или перебиты, и только после этого смертельно усталый и обессиленный царь отправлялся спать.
На следующее утро царь выходил из своих покоев тихий и смиренный, и просил у всех своих слуг прощения за все свои вчерашние прегрешения, и обещал, что этого больше никогда не повторится, и что все желающие могут сейчас же беспрепятственно покинуть дворец и вернуться в него только когда они сами этого захотят. Но по вечерам все повторялось снова, опять запирались ворота, опять царь гонялся по бесконечным коридорам за зазевавшимися слугами, опять кого-то волокли на конюшню и опять лились кровь и слезы, и так продолжалось до самой глубокой ночи, покуда лишь только одинокие шаги измученного царя не продолжали отзываться гулким эхом в пустынных переходах и галереях затихающего на ночь обескровленного дворца.
И вот однажды с утра царь собрал все свои силы, решив во что бы то ни стало положить сегодня конец всему этому безумию или погибнуть - ибо сил терпеть у него уже больше не было. Он прекрасно прошел по коридору, вежливо и учтиво здороваясь со слугами, очень хорошо вошел к Наталье, вежливо поклонился, справился о ее здоровье, сел на стул, и снова стал вести с ней душевные и приятные беседы и вдруг ...царь заметил, что Наталья ему словно помогает, и он увидел, что у него опять ничего не получается, а это значит, что он сейчас выйдет за дверь и как бешеный зверь кинется на своих несчастных слуг, и, не выдержав больше этой ужасной муки, он впервые возвысил на нее голос и грубо крикнул ей: "Сударыня!.." Наталья так испугалась, что чуть было не заплакала, царю же стала противно смотреть на ее дрожащие губы и полные слез глаза и он закричал: "Сударыня!.. Вы забываетесь!.. Не кажется ли вам, что вы тут засиделись!.." и вышел, хлопнув дверью.
Наталья же до такой степени была поражена случившимся, что упала на кровать и заплакала, и плакала она не от того, что он ее оскорбил, а от того, что у него ничего не получилось, и хоть она, конечно, уже давно ждала конца, все равно, до последней минуты она продолжала надеяться на чудо, что однажды раскроется дверь и он войдет к ней сам, без принуждения, веселый, добрый и счастливый. Но теперь она поняла, что им уже никогда не быть вместе и она решилась бежать. Пусть лучше она одна будет мучиться и страдать, царь же ее со временем забудет, потом повстречает другую, с которой не надо будет мучиться и страдать, и заживет с ней счастливо и спокойно. Наталья спустилась в конюшню, а надо вам сказать, что царь уже давно разрешил ей навещать своего коня, после того как убедился, что она не собирается от него убегать, и Наталья частенько спускалась в конюшню к коню своему златогривому, расчесывала ему гриву его шелковую, чистила ему шерстку его густую и пела ему песни печальные, и конь уже давно стоял разнузданный и если бы хотел, давно бы уже мог убежать на волю, но не мог он оставить в беде хозяйку свою любимую. Подошла Наталья к коню своему волшебному, потрепала его по холке, пошептала ему что-то на ухо и вдруг вскочила на него верхом, взмыл конь под самые небеса и только их и видели. Закричали, зашумели слуги царские и побежали обо всем докладывать царю Ивану.
А царь Иван, после того как он вышел от Натальи, решил, что ему лучше не жить на белом свете - и он решил умереть.
И тут произошло то, чего не смог предвидеть коварный колдун - Наталья и царь Иван сами, добровольно, по собственному желанию отказались друг от друга и в то же самое мгновенье они сразу же вспомнили все, все, все. Бросился царь Иван в конюшню, вскочил на своего любимого коня и помчался вслед за Натальей, а Наталья уж сама ему навстречу из лесу выезжает, обнялись они, поцеловались и такую свадьбу сыграли, какой еще белый свет и не видывал.