Аннотация: Рутинная служба в обычном десантном полку, ВДВ СССР.
Вот и закончились дни отгула после командировки в Фергану. Снова выхожу на службу, к которой я так стремился во время учебы в академии . За время моего отсутствия работы накопилось непочатый край. Стационар больными забит. Истории болезней почти никем не велись. Вся документация запущена. Мои "любимые", некоторые подчиненные уже и не надеялись, что я еще вернусь. На утренней пятиминутке напоминаю, что расслабление за время моего вынужденного отсутствия закончилось. Прошу всех засучить рукава. Оказывается в полку да и в дивизии в целом, в течении последних лет продолжается вялотекущая вспышка энтероколитов*. На которые все уже давно махнули рукой. И их во всех документах маскируют за невинными диагнозами типа ФРЖ (функциональное расстройство желудка).
А на амбулаторном приеме в среднем ежедневно находится минимум семьдесят бойцов. Всем им нужно оказать соответствующую помощь. Как я уже упоминал, каждого нужно записать в минимум трех документах. Очень многим требуется консультация и госпитализация в вышестоящие лечебные учреждения. В первую очередь это наш дивизионный , так называемый отдельный медицинский батальон, сокращенно ОМедБ. И во вторую очередь, гарнизонный госпиталь. В нашем медбате, по штату нет инфекционного отделения, а в госпитале оно есть. И это отделение на 99% своей коечной мощности работает на нашу дивизию.
Наша пчелка труженица, Алевтина Михайловна, исправно изо дня в день водит бойцов на консультации и госпитализацию, как в одно, так и в другое лечебное учреждение. Я прихожу теперь домой в десять вечера, это в лучшем случае. Зачастую и позже. Но вот вернувшись из очередного похода по вышестоящим лечебным учреждениям, сержант Солдатенкова, потупив взгляд, скромно мне так передает. Что врачи, и в первую очередь командир медбата, возмущены таким большим наплывом больных. И требуют, чтобы я завтра лично прибыл в медицинский батальон. Вместе с теми солдатами, которых буду направлять на консультации и госпитализацию. Потому как они усомнились в моей врачебной компетенции.
Утром, как специально, под заказ, набралось ни много ни мало , а семнадцать десантников, страждущих поваляться на белых простынях медицинского батальона. Или хотя бы предстать перед ясные глаза "высокопоставленных" специалистов. Делать нечего. Оформляю на всех медицинские книжки, записываю их везде, где необходимо, и строем, в колонну по два сопровождаю к месту назначения. Это полтора километра от полка. На территории медбата я впервые. Тут же во дворе сталкиваюсь с подполковником Новиковым, командиром батальона.
- Это что еще за такая огромная толпа? Громко возмущается он.
- Лейтенант, это ты их привел!!!? Так это и есть тот самый лейтенант, что с девяносто девятого!? Так, сколько ты их сюда притащил? Семнадцать!? Ну, имей в виду, если сейчас, после проверки, хоть одного из них найдут такого, который не нуждался в нашей помощи, с которым ты мог сам справиться, я тебя растерзаю! Прямо вот здесь! Ты меня понял!? Такого свирепого медика, в своей жизни я еще не встречал.
- Согласен, товарищ подполковник! Не менее громко, отвечаю я ему. - Но если таких не окажется, то вы лично в присутствии всех кто нас сейчас слушает, принесете мне извинение.
- Ишь чего выдумал! Да ты еще и борзеешь! Да я тебя сгною в том полку! Да ты из него никогда не вылезешь! Вон с моих глаз! И тут же отдал распоряжение дежурному врачу по медбату, проверить все мною приведенных , самым тщательным образом, и ему доложить.
- Я тебе лейтенант покажу, как ставить мне условия.
-Ну, ну, выдавил я из себя, непомерно ожесточаясь от такого необоснованного наезда. И про себя пожелал ему долгих лет жизни.
Немедленно были задействованы все специалисты батальона по своим профилям. А это хирурги и терапевты, лор врачи и окулисты, дерматологи и невропатологи. При всем желании с их стороны, угодить своему комбату, они вынуждены были доложить, что все семнадцать нуждаются или в стационарном лечении в самом батальоне, или же по любому, в их консультации.
Естественно, никто и не думал извиняться передо мною. Увожу остатки обратно в полк. Выбрасываю все глупые мысли об отношении ко мне командиров и начальников разного уровня из головы, и продолжаю работать. На следующий день утром, узнаю печальную новость. Командир медицинского батальона, подполковник Е. Новиков, скоропостижно скончался. Пьяным уснул возле грубки, и отравился угарным газом. Мысленно я простил ему вчерашнее, и пожелал земли пухом.
Зима в том году пришла точно по расписанию. Первого декабря ударили морозы под двадцать пять градусов, а через пару дней снега выпало около метра высотой. Для местных южан это было истинное бедствие. Моя саманная халупа изнутри покрылась инеем. Вода в ведре замерзла слоем в пять сантиметров. Из под одеяла было страшно выползать. В полку я тут же кинулся узнавать, как быть мне с отоплением. К исходу дня пообещали завезти дрова и уголь. И точно, когда я вечером приполз домой, во дворе уже лежала машина дров, и машина угля.
Пришлось хорошенько повозиться, чтобы в тот вечер натопить печку. К утру все сгорело и остыло. Вода в ведре стоящем возле самой грубки, снова замерзла. Прошу утром хозяйку квартиры, чтобы нашла, кого ни будь с бензопилой. Порезать бревна. Спасибо ей, нашла. К моему приходу на обед дрова, толстые бревна акации, были попилены. Стоило это двадцать пять рублей. Из моей, двухсот сороковой, лейтенантской получки. Десятку, ежемесячно надо было отдать на поддержание штанов, "горячо любимой" партии, в качестве взносов. Прихожу в десять вечера и приступаю рубить дрова. Стараюсь заготовить столько, чтобы жена завтра могла топить с утра, а я продолжил вечером. Уголь тоже смерзается, и его нужно наковырять каждый раз ломом, чтобы набрать ведро.
Теперь каждый день, все свободные минуты я занят творческим и полезным делом. Режу, рублю, долблю, заготавливаю топливо. До конца зимы, а она закончилась снова же по календарю, двадцать восьмого февраля сошел последний снег. Мне завозили еще одну машину дров. Хозяева были в тихом восторге. Потому что кроме квартплаты, в двадцать пять рублей, я их еще и отапливал, бесплатно. Грубка то только передней панелью выходила в мое помещение, а всей остальной частью отдавала тепло хозяевам.
А где то в конце декабря, старуха хозяйка пришла к нам в гости, и напомнила, что мы ей еще не уплатили за август месяц. Напрасно я, ее сын и сноха, пытались доказать ей что в августе нас еще не было здесь. Что я еще даже не знал, в то время где этот Болград находится. Лет через семь, когда я бывал у нее в гостях, она угощала меня вином и все извинялась, за свой маразм. А тогда упорно доставала постоянными напоминаниями о долге. Но это все мелочи жизни. Эх, хорошо в стране советской жить!
Ежедневные построения в восемь утра возле штаба полка, за время моих путешествий, увы никто не отменил. С них то и начинается настоящая жизнь в полку. Для некоторых в этих построениях и заключается вся служба. После них они прячутся по своим раковинам кабинетам, и борются с голодом до обеда. Пьют чаи и кофе. Если есть за что, пьют что нить и по крепче. Потому что дома позавтракать такие военные не успевают. Кое кто из товарищей офицеров, даже умыться толком и причесаться не находит времени. Они, видите ли "совы" по биоритму. После обеда соответственно такие страдальцы борются со сном. И поэтому у них всю жизнь борьба.
То ли дело мне, "жаворонку". При всей своей загруженности ложусь максимум в одиннадцать вечера. Подъем в пять, а если надо то и в любое время ночи. Нужно с утра протопить грубку, чтобы хозяева на холод не жаловались. Привести себя в опрядок. Пробежаться по нечищеным тротуарам, или проползти по сугробам, если за ночь перемело, три километра, и в семь утра быть на работе. Чтобы до утреннего развода, полностью владеть обстановкой в стационаре и амбулатории.
Весь военный народ выстраивается под стенкой штаба в две шеренги. Офицеры и прапорщики МПП, получается примерно по, средине строя. Я стою в первой шеренге. Шапка ушанка, шинель, хромовые сапоги. Полчаса, плюс- минус десять минут, столько времени длится сие мероприятие, можно выдержать. Даже ноги не успевают замерзнуть совсем. Сначала начальник штаба проводит проверку наличия в строю. За тех кто опоздал, или вообще игнорирует эти построения, ежедневно получают взбучку и выслушивают массу матерков и угроз от командира, те которые присутствуют. Поэтому те что упорно игнорируют топтание на морозе или под палящими лучами солнца, берегут нервы, живут спокойно и благоденствуют. За них отдуваются все остальные, кто в строю присутствует.Так было всегда, и так есть.
Я уже почти весь личный состав офицеров и прапорщиков знаю в лицо. Они меня тем более. Я даже кое что по больше. Доброжелателей всегда с избытком. Которые покажут и расскажут кто есть кто. Кто с кем дружит, и кто кого ненавидит. Кто является любимчиком у командира, кто его холуи и подхалимы . Кто с какой женщиной в полку спит, а кто еще только пытается у этой мадамы, добиться расположения.
Вот позади меня почему то пристроился, и стоит каждый день, другого места не нашел, гад такой. Прапорщик, начальник склада ГСМ, он числится у командира полка "другом" и собутыльником. У него даже фамилия соответствующая, Гнид-жилов. Родом из племени местных гагаузов, а у них такие фамилии не редкость. Мне уже неоднократно доложили что он безбожно ворует и продает налево эти самые горюче смазочные материалы. И хотя они в то благословенное время еще стоили копейки, тем не менее видимо навар имеется. Я не буду здесь раскрывать секрет, с кем он тем наваром делится.
Так вот стоит этот паразит за моей "широкой" спиной, и дышит перегаром с чесноком и прочей дрянью. Перед нами , прямо напротив меня, ежедневно стоит одна и та же тройка "богатырей". По средине командир, он да, на богатыря тянет. А по бокам от него, начальник штаба и замполит. Ну эти слабоваты по фигурам. Но все вместе как раз тянут на Муромца, Добрыню и Поповича. После переклички, начальник штаба своим гнусавым, как у диакона голоском начинает зачитывать приказы, которые накопились к этому утру. Мы все по, неволе, вынуждены их более- менее внимательно выслушивать.
Командир полка, стоя рядом с ним откровенно мучатся. Потому что всю эту макулатуру он изучил еще в шесть утра, на каждой бамажке наложил уже свою резолюцию. И ему не просто не интересно слышать всю белиберду повторно, ему еще и противно ее слушать в озвучивании этим Карповым. И он своего страдания откровенно и не скрывает перед строем. Демонстрируя мимикой лица, косыми взглядами в сторону своего зама по штабной работе, и нетерпеливым топтанием на месте .
Я тоже не выдерживаю вони, которая беспрерывно вьется вокруг моих ноздрей. Поворачиваю голову назад, и вложив всю силу ненависти в голос и свои глаза, сычу:
-Ты, ворюга-прапорюга, какого хрена пристроился за моей спиной? Круглые моргала у Гниджилова, от моего напора округлились до размера блюдец, а я продолжаю, - Ты пьяное рыло, отодвинься хоть на полметра от меня назад, а впредь чтобы вообще я тебя не видел возле себя. Прапор охерел от такого неожиданного, и главное непривычного для него наезда. У рядом стоящих, тоже челюсти отвисли от удивления. Как же, какой то лейтенант, всего лишь младший врач полка, по сути расходный материал, и так борзо наехал на самого Леню Гниджилова, любимчика командира. Хи-хи, крантец этому лейтенанту. Нужно будет проследить за дальнейшим развитием событий. Подумали стоящие слева и справа от меня майоры с капитанами. Это они попозже так мне сами говорили. Прапорюга тем не менее отодвинулся на шаг от меня, на всякий случай.
В это время командир, не вытерпев блеяния начштаба, насильно вырывает у него из рук пачку бумаг, и мельком заглянув в содержание первой страницы, начинает передавать его длинное содержание кратко, своими словами.
-Значит так, внимание всем! От его громоподобного голоса весь строй встрепенулся. - Суть следующего приказа такова: Одиннадцать часов вечера, действие происходит в одном из полков вооруженных сил СССР. Сидят в дежурке, примерно как у нас, капитан, дежурный по части, и старлей, его помощник. Помощник с ехидцей, нашептывает дежурному на ухо. Слышь, Петрович, а ты в курсе, что в этот момент, когда ты уже мечтаешь растянуться на кушетке, и отдаться в лапы Морфея, твою Танюшку, на всю катушку, любит майор Петрыгин.
-Да ты что!?, этого не может быть!
-А ты сбегай домой, проверь... Капитан рысью срывается с места, бросив на ходу, - Побудь за меня! И прибегает домой. А там точно все, так как шептал ему на ухо помдеж. Не долго думая, капитан выдергивает из кобуры пистолет....
Наш строй замер от напряжения в ожидании развязки.
- И тогда, рогоносец отстрелял на отлично, упражнение, - командир полка делает, секундную паузу, и продолжает с вдохновением, - упражнение "бегущая бл..дь!" Наши шеренги аж, пошатнулись от громогласного ржания. А командир уже более спокойным тоном завершил доведение этого приказа.
-Значит так, теперь она лежит в гробу, вот так, а муженек сидит в каталажке, вот так. При этом подполковник на себе демонстрирует, как лежит та жена и как сидит ейный, бывший муж.
В полку все при этом прекрасно знают, что у самого командира, жена уже третья по счету, официально. Последнюю, в отличии от прежних болгарок и гагаузок, он нашел себе в самой Москве, когда проходил учебу в академии имени Фрунзе. Москвичка была под стать ему ростом, личиком и голосочком. И при этом видимо считала, что она у муженька единственная и неповторимая. Но знающий народ предполагал, что это далеко не так. Замполит с начальником штаба, старались тоже ни в чем не уступать своему " папику".
У меня за спиной, тихонько хлопает форточка, это дежурная телефонистка ее приоткрыла, не смотря на сильнейший мороз, чтобы послушать от чего так громко ржут товарищи офицеры. Командир никогда не обращает внимания на присутствие в том или ином месте полковых женщин. Как служащих, так и тем более военнослужащих. Они ведь знали, куда шли служить и работать. Его наоборот подзадоривает их полу скрытое присутствие.
Остальные, менее значимые приказы, тоже по быстрому, прокомментированы командиром. НШ, стоит сбоку с обиженной рожей. Как будто у него пустышку высмыкнули изо рта.
-Слово предоставляется майору Зубову. Как ведущий этой сцены, объявляет комполка.
- Товарищи офицеры! Пытается тоже громко произносить фразы замполит, но у него, так как у Бабича не получается. Поэтому он еще только больше выпячивает круглые глаза, и как Бисмарк топорщит загнутые вверх кончики усов.
- Я хочу остановиться товарищи офицеры, на том моменте нашей жизни, что не смотря на призывы нашей партии, многие из вас, а можно сказать что кроме командира и меня, до сих пор не перестроились! Погрязли в пьянстве и блуде. После этого он начинает перечислять фамилии главных полковых пьяниц, и блудников.
-Стой, стой Николай Васильевич, -прерывает его командир, - это который, это вон тот наш усатый Василенко!? Это он что ли не просыхает!? Так он же не только пьянствует, он же и всю службу в батарее завалил! И вообще товарищи офицеры, я вам хочу сказать, при этом Бабич смотрит в упор на меня, потому что я стою прямо напротив него, - Я когда вижу усатую морду, так сразу же представляю что это пьяница, вор и бездельник! У замполита, от таких слов чуть усы не отклеились. Он с таким невинным выражением морды посмотрел на своего предводителя, что тот хотя и стоял к нему в профиль, тем не менее , почувствовал этот прожигающий взгляд, повернул голову к нему, и на выдохе произнес, - Тебя Николай это не касается. Николай радостно улыбнулся в ответ. Я тут же подумал, а не пора ли мне расстаться со своими щегольскими усиками. Ну и ли хотя бы на время, пока я здесь служу.
Замполит еще что то там промямлил что пора уже всем перестроиться, и прекратить поганить славное имя передовой части в ВДВ.
Внезапно звучит команда от командира. - Поолк! Смирно! Равнение напра-во! Обычно такие громогласные команды подаются при появлении, кого либо из вышестоящих, приезжих командиров и начальников. В данном случае все было далеко не так.
-Синок, на месте, стой! Именно так, нежно, через мягкое "И", произносит слово сынок, командир.
И на нашем правом фланге замирает на месте, в позе "зю" боец. Он случайно вынырнул из-за угла штаба, направляясь, куда -то по своим, никому неведомым делам. Не смотря на то что для солдата то идти здесь некуда. Дальше только плац, да КПП. Строй замер по стойке смирно, и все внимательно смотрят вправо, на солдата. Он длинный, чуть ли не два метра ростом. Полусогнутый, в летнем, совершенно засаленном ХБ. На руках у него приспущенные трехпалые рукавицы, от чего руки опущены как у орангутанга ниже колен. С ноздрей свисают сопли. Уши шапки-ушанки завязаны на затылке, по лыжному. На ногах рваные, скрученные в гармошку, яловые сапоги. Обычно в такой форме находится личный состав в наряде по столовой.
Товарищи офицеры, обратите внимание на этого бойца! Ведь именно так выглядит наша пресловутая советская угроза, о которой мы денно и нощно слышим голоса наших врагов. Вот именно такой, замызганный, полураздетый и полуголодный солдат Советской Армии нагоняет ужас на все НАТО.
-Чей это боец? Уже более строгим голосом спрашивает командир. Тишина. Повторяю, чей этот несчастный солдат в таком затрапезном виде?!
-Ммой...-Мычит командир одной из рот.
-После построения подойдешь ко мне. Я тебе расскажу, как Родину любить. И добавил трехэтажным матом. - Синок, бегом в роту, бегом, марш! Солдат развернулся, и скрылся из виду.
На этом построение завершилось. В таком, или примерно в таком духе и темпе, оно проводится ежедневно.
В ежедневной суете незаметно подкрался Новый 1987 год. В нашем коллективчике тоже намечается попойка. С носа собирают по десять рублей. От меня не спрятаться, не скрыться, поэтому Пизанкина как ни в чем не бывало, подходит ко мне по среди коридора и задает вопрос в лоб.
-Доктор, вы на Новый год с нами, или как? Может с надеждой, что я откажусь, и не буду портить им настроение. Но я не собираюсь отрываться от компании, и подтверждаю, что буду обязательно.
-Ну тогда сдайте Наталии Пискуновой деньги. Она у нас кассир. С ехидной ухмылочкой произносит бойцыца. Так по болгарски звучит женщина-военная.
На второй день, по официальному окончанию рабочего дня, в холле нам втором этаже был накрыт стол. Больных по максимуму выписали в подразделения. Тех что остались, сосредоточили в дальней палате. Личный состав медпункта в своей казарме, под руководством периодически отлучающегося Розова готовится к своей, солдатской встрече даты. Садимся за стол. Вроде как кто где попало, но почему то рядом со мной оказывается лаборантка, Алла Кругликова.
Основной местный напиток, это сухой красное вино, марки "кабэрнэ". Местные пьют его с детства и до самой смерти вместо воды. Оно как считается, полезное по всем статьям. А в первую очередь, как жажду утоляющее, и не пьянкое. Самый "бедный" местный хозяин это тот кто по лени чрезвычайной, заготавливает его не более пятисот литров, в сезон. У хороших и отличных местных кулаков, вина минимум от полторы до трех тонн. Разных сортов. Кабэрнэ относительно дешевое, и выпить можно много. Кроме него пользуются спросом и вина местных винзаводов, сладкие, то есть крепленые. На пример такой сорт как "солнце в бокале". Я поначалу совсем не разбирался, и пробовал пить то которое вкуснее. А сладкие очень вкусные. Но как потом оказалось, пьются они очень легко, а похмелье ужасное.
В общем на нашем столе было всего в достатке. И сухие и крепленые, и водка для желающих. А закусок тоже предостаточно. Произнес тост начмед и все дружно за него выпили. По старшинству говорили друг за другом, лед отчуждения между мною и коллективом быстро таял. Но никто не терял бдительности. Спектакль был заранее разработан. Но я его быстро раскусил. Когда я удалился в свой кабинет на перекур, вслед за мной якобы за компанию покурить, потянулась и лаборантка. Слово за словом, я и сам не заметил, как она оказалась у меня на руках. И ручонку на шею мне закинула, и лепетала что - то невнятное, и как то скукожилась, и в глаза мне посмотреть боялась. В кабинет без стука заглянула Пизанкина.
- О, заходите, заходите Ульяна Николаевна! Ничего у вашей подсадной утки не получается. Она комплексует. Ну не в ее я вкусе, понимаете. Надо было кого - то еще по, развратнее под искать.
-Фи, тоже мне Ален Делон, нашелся, прошипела она, и хлопнула дверью. Лаборантку Аллочку как ветром сдуло. Операция по моему охмурению, провалилась. Шулякова с Пизанкиной пытались хоть на чем ни будь меня подловить, чтобы приручить, сделать своим что ли. Я даже вынужден был перед зеркалом поискать на своем отражении, хоть какие ни будь следы сходства с французским актером. Не нашел, но моим мадамам виднее. Новый год был встречен на следующий день, в домашнем кругу.
Январь, февраль, работы навалом. Масса простудных заболеваний. Моя задача не прозевать у кого ни будь из солдат пневмонию. А для этого всех простудных нужно слушать, слушать и слышать, то есть выслушивать фонендоскопом. Аускультировать, чтобы было более понятно. Благо я себе еще в Ленинграде приобрел, качественный, японский аппарат. По блату. И вовремя ее госпитализировать в медбат или госпиталь. В коллективе вроде все утряслось. Все работают на своих местах, не покладая рук. Майор Вяткин приглашает меня в кабинет, и сообщает приятную новость. Командованием полка уже оценена моя плодотворная работа, и мне вне очереди подыскали квартиру. Правда, пока однокомнатная, но это мол дело наживное. Придет время и расширят. На следующий день мне даже ключи от нее вручили, в домоуправлении.
Я сходил, посмотрел это жилье. Первый этаж, маленькая комнатка. Меньше по площади даже чем у меня была в Ленинградской общаге. Но со своей кухонькой, и санузлом. Правда еще нужно делать серьезный ремонт. Так что не скоро удастся заселиться. Но деваться некуда, в любую свободную минуту засучиваю рукава и самостоятельно крашу, белю, клею обои. Отличная у меня служба на первом году. Ни одной свободной минуты. Там режу и рублю дрова, нужно круглосуточно топить, чтобы не околеть к утру, в один прекрасный день. Служба с пяти утра и до десяти-одиннадцати вечера.Строевые офицеры при этом абсолютно уверены, что у медиков служба, не служба а сплошной шоколад.
Жена нашла себе самостоятельно, еще осенью работу, недалеко от дома. Работает медсестрой в местном военкомате. Да и дочери до школы не далеко, от того же военкомата. Так что они крутятся почти рядом. И у меня нет проблем с питанием, и другими семейными благами.
Через стенку с моей новой квартирой, но в соседнем подъезде живет коллега, Серега Давыдов.
Поэтому, когда я как то в очередной раз иду вечером заниматься ремонтом, он с Мишей Мазминовым, набиваются ко мне в гости. Я сетую на то что у меня там даже стола еще нет. А мы люди не гордые, мы и на полу посидим. Газета, чтобы подмостить найдется? А у меня там есть рулоны обоев. Ну вот и прекрасно. Они тащат с собой пятилитровую канистру все того же кабэрнэ. На улице темень, хоть глаз выколи. Мороз, снега выше колен, хуже даже чем на хуторе близ Диканьки. И луну черт уволок. Заходим, здесь у меня тоже полумрак. Только одна, единственная лампочка в комнате под потолком. В ванной и на кухне света еще вообще нет.
Расстелили рулон обоев. Нарезали хлеб и колбасу. Кружка одна на всех. Были такие, широкие, но низкие, эмалированные, граммов на триста. Мне наливают первому. Делаю глоток, и тут же бегу в ванную, хорошо, что не проглотил.
-Что это такое?
- У какой ты у нас нежный. Ухмыляется Давыдов. Подумаешь, нормальное Табакское вино. С примесью куриного помета и жженой резины. Для крепости болгары добавляют. Мы уже давно к нему адаптировались. И ты со временем привыкнешь.
-Ну уж нет, пейте вы сами эту гадость. Если у меня появится желание усугубить, то полагаю что найду денег и на что ни будь по приличнее. Парни надули губы на меня. Но и не очень чтобы сильно. Типа, ну и ладно, нам больше достанется. Сидим на полу, баланду травим. Они периодически себе наливают, и закрыв носы давясь, глотают отраву. Когда они уже немного отогрелись, к полумраку адаптировались, Давыдов меня и спрашивает.
-А ты знаешь вообще как этот дом, где тебе дали эту халупу называется?
- Да откуда же я знаю. Отвечаю.
-Этот дом стройбатовцы по быстрому слепили, с такими вот маленькими клетками-комнатушками, специально для афганцев. Он так между нами и называется, дом афганцев. Дело в том что по закону, семейного офицера нельзя отправить в Афганистан, если он без квартирный. Так что делай выводы сам, почему тебе так относительно быстро вручили ключи от этой скворечни. И надеюсь, ты сам догадаешься, кто этому активно способствовал, в нашем коллективе.
- Ну спасибо Серега, открыл ты мне глаза. То есть мои врагини так и не угомонились. Продолжают копать во всех направлениях, чтобы избавиться от меня любым способом. Прикинул я информацию в своих размышлениях. В ВДВ по отношению к Афганистану был такой не гласный закон: "Сам не просись, но если предложат, не отказывайся". Лично я так и поступал. Стук в дверь.
-Да, открыто! Заходит мужчина, чуть старше меня, в гражданке, по зимнему.
-Здорово мужчины! Можно к вам? Смотрю свет в окне тускнеет, думаю дай загляну на огонек. Я его лично что то не припоминаю. Но мои коллеги радушно предлагают ему располагаться. Друзья моих друзей, мои друзья. Беру у него с рук шапку, куртку и шарф. Пристраиваю их на подоконнике. Знакомимся.
- Капитан от артиллерии, Александр Воробьев. Я соответственно тоже представляюсь. Коллеги мгновенно наливают ему полную кружку. Гость преспокойно ее выпивает. - Ах харош, табакский шмурдячок, говорит он, и с удовольствием закусывает. Пока офицеры резвятся, я продолжаю клеить обои.
После третьей кружки, нашего гостя затошнило, слабоват все таки оказался, против качественной гагаузско-болгарской отравы. И он, не успев добежать до унитаза, вырвал на пол. Правда не смотря на наличие половой тряпки, стыд и совесть у него еще были пропиты не до конца. Своим модным и качественным шарфом он убрал за собой. После наглядного отказа "здорового" организма, у остальных тоже охота пропала продолжать "застолье", и народ потянулся на выход. Остатки "вина", вылили в раковину и смыли. Пошел домой и я.
"ФОТОГРАФ" в работе.(массовое увольнение алкоголиков).
На утреннем построении, было доведено, что сегодня в шестнадцать часов, командир дивизии собирает всех офицеров и прапорщиков в Доме офицеров. Мое дело маленькое. Приказано всем, значит и мне в том числе. Прибываем, согласно ранее "закупленным" полком, места занимаем, и ожидаем. Звучит привычная команда,
- Товарищи офицеры! По которой все отрывают свои пятые точки, и вытягиваются в стрнку. В зале полумрак. Видимо специально. Начпо у нас еще тот фигляр и режиссер. Любит нагнетать обстановку. По залу уже прошелестела информация, что "фотограф" будет снимать очередную массовку. Мне еще не приходилось присутствовать на подобных мероприятиях. По этому, я как неофит в любопытном ожидании. В зал, на трибуну, в президиум выходит вся верхушка командного состава дивизии.
Они в отличии от нас, полкового быдла, все такие солидные, откормленные, лоснящиеся. В повседневной форме, и в туфлях. Мы ходим в ПШ, зачуханные, почти все как лоза, тонкие, звонкие и прозрачные, и не вылезаем из сапог. Господа с толстыми, кожаными, для солидности папками, занимают места за столами в президиуме, на подиуме.
Наконец с уст комдива, милостиво звучит дубль команды, - Товарищи офицеры! В такие моменты, даже присутствующие в зале прапорщики, ощущают себя офицерами. По этой команде нам разрешается присесть.
За трибуну , находящуюся на левом от меня фланге сцены, выходит на своих рахитных ножках полковник Чиндаров.
- Товарищи офицеры и прапорщики, я не собираюсь сегодня надолго отрывать от службы. Но вынужден был в очередной раз собрать вас здесь, чтобы продолжить начатое мною дело, по очистке наших рядов от людей попавших в нашу доблестную дивизию по ошибке. Они случайно заняли чужие места, и должны их освободить... - В зале наступила мертвая тишина. Только пока я и мне подобные, были уверены, и то не на сто процентов, что сегодняшнее мероприятие их не касается. Минут пять еще звучала речь полковника в том же духе.
Затем ему на смену, за трибуну вышел начпо, тоже полковник.
- Товарищи офицеры! В то время как наша родная партия и правительство, неустанно трудятся ради нашего общего блага, среди нас все еще остаются те которые порочат свое звание и должность...Но мы, в первую очередь командир дивизии и я как его заместитель по политической работе, не собираемся ни на минуту останавливать обороты революционной гильотины! Мы и дальше будем очищать наши ряды... И вы сегодня попрощаетесь с группой своих бывших товарищей...- И в таком духе тоже минут на десять.
- Слово для зачитки приказа командира дивизии предоставляется начальнику отдела кадров дивизии полковнику Левчук. Как ведущий спектакля, огласил комдив. Из-за трибуны, пружинистой походкой, похожий на Геринга в чуть уменьшенной копии, вышел кадровик. Он называл фамилию и звание, после чего на сцену как на голгофу, поднимался очередной приговоренный. Всего в шеренгу по одному выстроилось семнадцать человек. В разных званиях и должностях. Находились все в таких жалких позах, как будто им сейчас будут накидывать веревки на шеи.
- Товарищи офицеры, посмотрите на этих пьяниц, и алкоголиков. Вы видите их в форме, на этой сцене в последний раз . Жены многих из них днями валялись у меня в ногах. Просили пощады, пожалеть их детей и тому подобное. Но терпению моему пришел конец. Они не жалели в течении многих лет никого, в том числе и своих родных. Для них роднее всех был стакан с кабэрнэ. Я все верно говорю!? Не слышу! Я к вам обращаюсь! Так точно, чуть громче прозвучал ответ приговоренных, на крик комдива.
- Все. Я вас СНИМАЮ, со всех ваших должностей. Прозвучало традиционно, любимое слово, дивизионного "фотографа". Вы свободны! На - ле - во! С армии Советской, в армию безработных, шагом марш! Шеренга повернулась налево, и на подгибающихся от стресса ногах потопала со сцены. Мне было тоже не по себе.
-Товарищи офицеры! Уже для нас прозвучала команда в очередной раз. Это означало что нужно снова встать.
-Все свободны, по рабочим местам. Это уже будничным голосом скомандовал начальник штаба дивизии. Впечатление лично для меня было сильным. Но никого из уволенных, я лично не знал. А по тому для меня это была всего лишь пока статистика. Потом, на протяжении многих лет, я наблюдал за теми алкоголиками, которые ушли в глубокое подполье, и выжили. Не смотря на продолжение работы по их выявлению и увольнению.
ПРЫЖКИ.
Следующим утром как обычно, стоим под стенкой штаба. Все то же доведение всем осточертевших приказов. Затем заместители командира полка доводят свои планы на сегодня. Кто то спланировал вождение АТ и БТ техники. Другой для остальных, незадействованных подразделений , понаписал планов на проведение стрельб в дивизионном учебном центре. Третий, зампотылу например, требует выделить ему личный состав для работы на складах. Потому что нужно срочно перебирать все корнеплоды. Народ без дела в полку не сидит никогда. Кстати все мероприятия вне пределов части обязательно сопровождает медицинская служба. Это называется медицинским обеспечением.
Но вот слово берет заместитель командира полка по воздушно десантной службе. Все командиры и начальники мгновенно напряглись. Потому что этот начальник не часто выступает со своими планами, но если делает объявление он, то все другие планы мгновенно отменяются.
-Товарищи офицеры, синоптики дают погоду. Сегодня будем совершать ночные прыжки, с ИЛ-76-го. Сейчас весь полк приступает к укладке и переукладке парашютов.
-Все слышали!? Переспрашивает командир полка. -Значит так, если "пернатые" говорят что будем прыгать, значит будем. И все ранее спланированные мероприятия отменяются. Весь личный состав сегодня занимается под руководством офицеров воздушно десантной службы. Пернатыми в дивизии в шутку называют всех кто работает в ВДС.
Я еще в полку своего купола не имею. Надо получить, оформить его на себя и сегодня в составе всего личного состава медпункта, уложить. Поэтому всю работу по приему и лечению больных приходится перекладывать на плечи дежурных по медпункту. То есть на фельдшеров и медсестер. Соответственное и качество этого лечебного процесса. Но такова пресловутая специфика службы в ВДВ.
Получаю на себя парашют и до обеда, на морозе с ветерком, под руководством все тех же ВДС-ников укладываю. После обеда весь личный состав полка идет спать. Но только не младший врач. Никто для него амбулаторный прием не отменял. Последнего больного принял и оформил в двадцать два тридцать. Здесь же, закрывшись в своем кабинете, прикорнул на часок. Без пятнадцати двадцать четыре, дневальный по моей просьбе меня будит. В двадцать четыре часа ночи командир строит полк на плацу.
Плац освещен тусклым светом фонарей, которые стоят по его периметру. Каждое подразделение занимает свое давно определенное место. В составе коробок происходит проверка наличия личного состава. Доклад командиру о количестве и об отсутствующих по тем то и тем причинам. Краткий инструктаж о предстоящем передвижении в пешем порядке на аэродром. Звучит команда для всего полка, - Налее-во! Шагом марш. Мое мелкое счастье в том, что я не иду пешком этих десять километров. Личный состав медпункта, в количестве восьми человек, погружается в санитарный автомобиль. Обгоняя колонны, с левой стороны, приезжаем на аэродром. Здесь я еще не был.
УАЗ-469, консервная банка, которая от холода не спасает. Тем более, что Розов уезжает на ней на ПП, то есть на площадку приземления. Сегодня он по ней дежурный врач. Там основное приложение медицинской службы. Потому что при приземлении всякое бывает. Приходится выходить и двигаться, двигаться чтобы не окоченеть. Не смотря на то что весь личный состав полка одет по сезону. А это специальные ватные, с огромными меховыми воротниками куртки, такие же ватные брюки, фетровые сапоги, шапки ушанки, меховые варежки, и свое индивидуальное, теплое белье, через час мороз проникает до костей. Прибывшие колонны солдат тут же разбредаются по лесополосам, собирают хворост, и жгут костры.
Я тоже занимаю место возле ближайшего из них. Бойцы тут же начинают разогревать банки с тушенкой из сухпайка. Народ резвится кто как может. На местном плацу, замполиты устанавливают киноаппаратуру и начинают с проекцией на экран, крутить мультики, типа "Ну погоди!". Они давно уже всем осточертели, но делать нечего, смотрят. И даже иногда кто ни будь, хихикает. С горем пополам дотянули до рассвета. Начинается работа.
Снова построения на проверку готовности парашютов к совершению прыжка. Прежде чем занять место в самолете, нужно пройти несколько этапов таких проверок. Малейшее замечание и парашютист на сегодня отстраняется от счастливого полета. Здесь должен заниматься своим делом и дежурный по "старту" врач (фельдшер). Он должен в сотый раз опросить каждого, при необходимости и осмотреть, на состояние здоровья. Сегодня таким дежурным должен быть старший лейтенант медицинской службы, Мазминов. Но его нет. Он по давно им заведенной привычке, всегда и везде опаздыает. Потому что мол холостяк, его некому было разбудить, и тому подобное может он при необходимости бормотать в свое оправдание. Вернее не такой уж он и холостяк, просто жена Москвичка, от него сбежала. Вот он и ведет совершенно свободный образ жизни.
ВДСники быстро вычисляют меня, и приказывают до его прибытия подежурить на площадке. С большой неохотой, боясь пролететь, с прыжком я соглашаюсь. И мне на левую руку напяливают белую повязку, с надписью "дежурный врач". Хожу вдоль шеренг и опрашиваю. Жалоб никто не предъявляет. Все больные находятся в лечебных учреждениях. Все таки основная масса солдат ВДВ, это действительно физически здоровый контингент. Но в одной из шеренг я давно заметил солдата с с небрежно выпирающей, ватно - марлевой повязкой на шее. Что у него? Спросил у своего медпунктовского сержанта фельдшера срочной службы. Который постоянно по моему приказу сопровождает меня, в этой работе. - А, так у него там был фурункул на шее, но уже проходит, ничего страшного. Я и поверил. Но вот в очередной раз, проходя вдоль строя в котором он стоял, я все таки спросил что у него. - Фурункул был на затылке, но уже прошел.
- А ну ка покажи. Солдат длинный, минимум метр восемьдесят. Нагибает голову. Я отклоняю повязку на затылке. Там действительно ничего нет. Кроме депигментированного пятнышка, размером с однокопеечную монету.
- Не понял, а зачем ты тогда такую толстую повязку напялил? Солдат мычит что то невнятное и прячет глаза. Возле меня мгновенно нарисовалась целая группа офицеров ВДС, и командирчиков разного уровня.
-Доктор, что там у него такого? Проявляют они нездоровый интерес, к казалось бы рядовому случаю. (потом, уже приходит понимание, что заинтересованные были в курсе дела).
- А вот это мы сейчас посмотрим , что там у него. Отвечаю я все еще не придавал особого значения, своим рефлекторно- автоматическим действиям. Снимаю бинт и вату, а под ними узкая наклейка из лейкопластыря. -Что там ? Спрашиваю у совсем опешившего бойца. - Царапину заклеили, невнятно мычит он. Снимаю и эту наклейку. Под ней действительно ссадина, с запекшейся кровью. Длиною до десяти сантиметров, и шириною полтора-два сантиметра. А по краям от нее четкий отпечаток парашютной стропы. В судебной медицине, которую я еще совсем недавно, немножко изучал, это называется странгуляционная борозда. Видимо своей мимикой я выдал какую то реакцию. Потому что окружающие офицеры и прапорщики еще больше сдвинулись в кольцо вокруг меня.
-Что, это, доктор? Звучали приглушенные вопросы с разных сторон.
-Очень похоже на след от петли. Отвечаю я. И обращаюсь к бойцу.- Было?
- Да. Полушепотом произносит он. -Когда?
- Вчера.
- А ну- ка дайте пройти. Кольцо расступается. Здесь пока что я за главного. И отвожу солдата в сторонку.
- Рассказывай.
- Были проблемы в роте. Вот я и хотел повеситься. Но меня вовремя сняли с петли. Меня снова окружили те же страдальцы. Теперь они уже переживали всерьез. В основном за себя. За суицид в подразделении по головке ведь никого не погладят.
- Так что нам с ним делать ? С затаенным страхом вопрошают командиры и начальнички. В этот момент я вижу, что с подъехавшего грузовика, выскакивает тот, кто должен сегодня здесь дежурить. Доктор Мазминов. Я машу ему рукой и он направляется в мою сторону.
- Значит так, кто его командир!?
-Я командир роты. Отвечает какой то плюгавенький капитан, с кудряшками выбивающимися с под шапки, и каплей "пота", на конце средних размеров шнобеля.
-Ваша фамилия?
- Мартенс.
- Солдата от прыжков немедленно отстранить, и отвезти в медицинский батальон на консультацию к психоневрологу. Понятно?
-Так точно. Пропищал капитан.
- Что случилось? Теперь уже меня спрашивает Мазминов. А в это время звучит команда идти на погрузку в самолеты. Я в двух словах ввожу Мишу в курс дела. И особо прошу проследить, чтобы боец не попал в самолет. А сам убегаю к своему парашюту, стоящему одиноко в сторонке. Натягиваю его на себя и последнее что успеваю заметить краем глаза, так это то что с суицидника офицеры силой стягивают парашют.
Успел, занял место и расслабился в огромном салоне ИЛ-76. Очередная специфика, летчики нам не подотчетные, они раньше девяти утра не взлетают. Пока пройдут допуск к полетам, пока попьют очередной кофе, у них свои заморочки. Для того чтобы в девять утра зайти в салон Ила, нужно выйти из казарм в двенадцать ночи. Это такая десантная дурка, с ефрейторским зазором. Нужно выморить народ так, чтобы прыжку он радовался как избавлению. И это будет еще великое счастье, если прыжок состоится в тот же день, когда мы прибыли на аэродром. Чаще всего погода резко меняется и мероприятие отбивают. С переносом на следующий день. Бывает что и неделями, день у день мы топчемся каждую ночь, не зависимо от погоды, здесь на аэродроме. И бывает что в конце концов прыгнем. Мы за это время успеваем сотню раз проклясть ВДВ, себя, летчиков, ВДСников, погоду.
Для чего они нам вообще нужны, эти прыжки? Лично мне, они и даром не нужны. Но существуют специально разработанные нормативы и программы. И их якобы нужно выполнять, чтобы не терять навыки. И так лейтенантам положено прыгнуть с парашютом, независимо от типа авиации, шесть раз в год. Только после этого год будет засчитан как год за полтора, а к зарплате добавят 25%. Майору, - подполковнику, уже достаточно пяти прыжков, полковнику, генералу и т.д. три, один раз в год. Советский солдат срочной службы, при всем хорошем раскладе, прыгает от пяти до пятнадцати раз, за два года. И то, если ему это так нравится. Для солдата главное один раз переступить борт самолета в небе. А дальше, сколько прикажут, столько и будет прыгать.
Среди офицеров и прапорщиков в обиходе поговорка: "долги зовут в небо". В ней есть определенный смысл. Одного прыжка не добрал в году, и вся твоя предыдущая работа в этом плане коту под хвост. Конечно, за бутылку и более, ВДСники могут по дружбе записать тебе этих прыжков, сколько надо. Но для начала нужно прослужить энное количество лет. Обзавестись этими друзьями. А пока что на борт, и жди, взлетим или нет. Если погода поменяется, то мы здесь просто посидим-посидим и назад выйдем по тому же трапу что и сюда зашли.
Ну слава Богу, моторы загудели, значит взлетаем. Грозная техника ИЛ-76. Это тебе не какой то фанерный кукурузник. Сто двадцать человек на борту. А если в военное время то и все двести сорок. Набираем высоту до десяти километров, и куда то летим. Нам знать не обязательно. Летим долго, полная заправка одного Ила, девяносто тонн горючего. Я на нем потом летал несколько раз по шесть часов в воздухе, без посадки. Летим специально долго, для имитации боевого полета. От воздуха согретого легким десантников, и теплой одежды, на борту становится тепло. Народ почти весь засыпает. Многие расслабляются до такой степени, что пускают как младенцы, слюни во сне. Всеобщая умиротворенность. Не смотря на постоянный равномерный гул, ведь салон здесь в отличии от пассажирского не герметичный.
Но вот самолет переходит со скорости в 750, на скорость в 180 километров. Весь летательный аппарат начинает жутко вибрировать, появляется не спокойный шум, а настоящий грохот. Так называемые выпускающие, проходят вдоль рядов и проверяют в крайний раз, зацепку карабинов за специальные тросики. Звучит рев мощнейшей сирены, и одновременно открываются боковые дверцы, на две стороны, а в хвосте раскрывает свою огромную пасть рампа самолета. Салон мгновенно заполняется морозным воздухом. Возникает непреодолимое желание покинуть этот только что бывший гостеприимным салон. И еще неизвестно от чего больше. Толи от мгновенно охватившего тело холода, то ли от рвущего барабанные перепонки, звука сирены.
Толпа мгновенно, вся, по жесту руки выпускающего ВДСника вскакивает в вертикальное положение. Борттехники открывают спецшлагбаумы перед воротами. Все это делается очень быстро, площадка приземления не безразмерная, прыгать за ее пределы не желательно. Первый пошел, а за ним мгновенно и все остальные. Проходит менее минуты, и на борту остается только экипаж самолета.
По сравнению с прыжками с АН-2, здесь совсем другие ощущения. Лично мне, например, с Ила больше нравилось прыгать, чем с кукурузника. Здесь не стоишь в дверном проеме, ожидая, когда выпускающий тебе хлопнет по плечу. С ИЛа, народ высыпается как патроны с обоймы в автомате.
Вылетаешь, воздушный поток подхватывает в свои мощные объятия, двести метров летишь как спеленутый ребенок, затем проваливаешься в пустоту, и наступает упоение. Больше конечно вариантов влететь в стропы товарищу, или тебе кто - то может влететь, но это уже другое дело. Ну а далее все как обычно.
Сбор на площадке приземления. Кто имеет второй уложенный парашют, стремится любыми путями быстрее добраться на старт, и по возможности совершить второй прыжок в этот день. Но с Илами это редкость. А вот с кукурузника, два раза не проблема. Я вместе с дежурным врачом по площадке приземления, домой. Мне на сегодня хватит.
На второй день, всеми своими фибрами души ощущаю какую - то враждебную по отношению ко мне энергетику. Как в медпункте так и на территории полка. Мои вечные доброжелатели, Шуликова и Пизанкина только что еще не клацают зубами в мою сторону. А уж молнии с их глаз так и сверкают. Начинаю интересоваться у все знающих. Оказывается надо мной нависла угроза неминуемой расправы. Младший врач полка, по неизвестной пока причине решил сотворить поклеп, и оговорить солдата с РДО, в попытке его якобы самоубийства. А солдат ни сном ни духом не имеет к этому никакого отношения. Мало того, оказывается солдат в тот день даже совершил прыжок. С разрешения "правильного" доктора Мазминова.
Замполиты уже копают где только могут материалы на этого "гнусного" лейтенанта. Служба ВДС, поклялась на запасном парашюте, что при всем моем рвении и желании вообще лишит меня права на прыжки, а соответственно и на все полагающиеся десантникам льготы. Командир полка и тот кипит и булькает как дырявый чайник на костре.
Принимаю быстрое и единственно верное решение. Посылаю своего старшину срочной службы в роту десантного обеспечения (сокращенно РДО). Чтобы он по тихому, под любым предлогом привел этого бойца суицидника, в медпункт. Что тот и совершает незамедлительно. Я закрываюсь с этим солдатом в кабинете стоматолога. И он не особо соображая, что происходит вокруг его персоны, пишет на двух страницах чистосердечное признание. Где излагает причины и сам процесс совершения суицида. Я его в сопровождении все того же старшины отправляю в роту. А сам иду в отделение не секретного делопроизводства штаба полка и регистрирую эту объяснительную. Только в таком случае она приобретает вес официального документа. Там регистрируют, потому что еще не знают для чего это мне надо.
После обеда меня в свой кабинет вызывает замполит полка майор Зубов. Так мол и так Владимир Кириллович, как же это вы докатились до жизни такой. Зачем вы и для чего выдумали вот этот эпизод с суицидом. В нашем полку такого быть не могло. Может у вас что то с головой? Так у нас есть хорошие врачи, в Одесском госпитале, а еще лучшие в Москве.
- Товарищ майор, вы тех врачей приберегите для своей головы. Я понимаю, что для полка это ЧП. Но не имею к нему ни малейшего отношения. То что я этого солдата обнаружил, чистейшая случайность. То что я его отстранил от прыжка, я сделал для вас же поблажку, чтобы он не повторил попытку. То что командование полка уломало Мазминова, и он разрешил солдату прыжок, это уже отдельный эпизод для прокуратуры. То что вы хотите вывернуть тулуп шерстью в мою сторону, вам лично тоже зачтется со знаком минус. Мой вам совет, отправьте солдата к психиатру. Выясните причину суицида. Накажите всех виновных. Забудьте обо мне. А я забуду о нашем разговоре. Да, к стати, - дополняю, - объяснительная рядового Н. у меня, зарегистрированная в не секретном делопроизводстве. И не вздумайте теперь копать дальше. В противном случае все выложу в прокуратуре.Разрешите идти выполнять свои функциональные обязанности?
На майора было жалко смотреть. Он стоял с растерянным видом. Выпученные глаза, смотрели на меня обиженно-виновато. Даже лихо закрученные верх кончики усов, опали вниз, а один кончик уса он нервно покусывал. Да, Владимир Кириллович, конечно, идите, работайте.
Глухое эхо этого дела тянулось еще несколько дней. До меня доносились только отголоски. Оказывается майору Хатькову, начальнику службы ВДС, "зарубили" поступление в академию, и он остался в полку, в связи с этим происшествием. Всех его подчиненных подвинули на ступеньку вниз. Командира роты, капитана Мартенса сняли с должности. Вся служба естественно заточила на меня клыки. Но старались их открыто не демонстрировать. Через пару дней я понес сдавать на склад ПДИ, инвентарное вещевое имущество. Это так называемая "десантура". Зимняя десантная куртка, брюки и меховые варежки. По дороге до склада, одну варежку потерял, выпала в снег. Начальник склада, прапорщик Моря, радостно потирая свои лапчонки, лыбится как геморройный анус, своим щербатым ртом.
- Что вы так радуетесь товарищ прапорщик? Вот найду ее по дороге обратно, и принесу.
-Ну, ну. Найдешь ты уже ее лейтенант, как же.
Через пару недель до меня донеслась легенда, запущенная в обиход замполитом, на солдатском собрании полка, о том что бедный-несчастный солдат Н., будучи на должности каптенармуса роты, допустил промотание семнадцати пар десантных рукавиц, стоимостью по десять рублей пара. Командир роты наложил на него взыскание, с вычетом денег с солдатской получки. Он стал изгоем роты. Собирал окурки по территории полка, потому что не на что было даже закурить. И вот он от такой жизни решил избавиться.
В роте которая занимается обеспечением всего полка десантным имуществом, он, будучи каптенармусом, нашел только гнилую стропу, и за неимением лучшей, решил вешаться. Но бдительный личный состав роты, предупрежденный командиром, выследил самоубийцу и вовремя его освободили от оборвавшейся стропы.
Варежку десантную я действительно не нашел. И уже забыл о ней. Но расписываясь в денежной ведомости при получении месячного денежного содержания, с удивлением обнаружил что она в этом месяце почему то уменьшилась ровно на девять рублей и восемьдесят копеек. - В чем дело? Спрашиваю у кассира. - А ровно столько стоит пара десантных варежек, говорит он мне. - Понял, вопросов нет. Все таки ВДСники хоть и мелковато, но отомстили мне.
Прапорщик Василий Моря, потом до конца своего шелудивого существования каялся, за то что что совершил сей необдуманный поступок.
Мазминов некоторое время меня сторонился, видимо осознавая свою предательскую роль. Ну да время все лечит. Через пару недель я уже забыл о происшествии.