Давным-давно жил на белом свете горшечник по имени Ефим. Пока молод был, вел жизнь беспечную, о будущем не думал. Да и зачем о нем, туманном, думать, когда жизнь каждый день дает столько радостей?
Бывало, спросят его:
- Ефимка, жениться еще не надумал? Пора бы уже остепениться.
- А у меня времени - тьма, успею!
И засмеется, покажет ровный ряд белых крепких зубов.
Однажды в воскресный день собрал он свои горшки, погрузил на телегу и повез в город продавать. Едет, весеннему солнышку радуется, в уме прикидывает, сколько за расписные горшки выручит на базаре. Подъехал к реке, смотрит - моста нет. Быстрым течением, знать, снесло. В тот год большое половодье было; вспучилась река, залила окрестные луга, затопила дома, что ближе всех к воде стояли, досталось и мостам. Срывала их неистовая в своей ярости вода, уносила, разметав по бревнышку.
Почесал озадаченно голову Ефим - хоть домой поворачивай. И тут услышал - вроде как зовет его кто-то. Покрутил головой. Никого. "Наверное, почудилось", - решил Ефим. Но нет, снова незнакомый голос повторил его имя.
- Кто тут со мной шутки шутить изволит?- крикнул Ефим и прислушался.
- Я это, оглянись!
Оглянулся Ефим. Смотрит - баба стоит. В белое одеяние - не то в чехол, не то в простыню - кутается. В общем, странная баба. На вид средних лет, простоволосая, захочешь ее облик описать - и не сможешь. Никакая. Безликая.
- Ефим, помоги на тот берег перебраться, спешу очень. Еще не бывало, чтобы я в означенный час опаздывала.
- Ты кто такая? Как звать-величать?
- Поди, не раз слышал обо мне, - засмеялась баба. - Неужто не узнал? Смерть я.
Ефим чуть с телеги не упал. Первой мыслью было: не за мной ли пришла, проклятая?
Смерть прочитала его мысли, снова засмеялась, довольная произведенным на мужика впечатлением.
- Не за тобой пришла, успокойся. Тебе еще рано. А вот в селе, что на другом берегу, старому кузнецу срок пришел. За ним иду. Еще до восхода солнца здесь мост был. А теперь нет. Может, ты мне поможешь на другой берег перебраться, к сроку поспеть?
- Как я тебе помогу, если сам не знаю, что делать?
- Верстах в трех отсюда мост есть. Если его паводком не снесло, поспеем к сроку. Только ты уж лошадь погоняй, мне успеть надо.
- Коли так, садись на телегу. Только я думал прежде, что тебе никакие преграды не страшны. Когда захочешь, тогда и явишься.
- Кабы так, - усмехнулась Смерть.- Я создание подневольное. Сроки жизни пишутся Богом на небесах. Есть у него Книга человеческих судеб. А я что? Сказано: прийти к такому-то часу, я и иду. Кого интересует, как туда попадаю, какими путями- дорогами? Вот и приходится изворачиваться. Вас много, я одна. Так что сделай милость, отвези. Сама, боюсь, не дойду ко времени.
- Тебя послушать - прям жалость берет, - сказал Ефим и стегнул лошадь.
Понесла резвая, да так, что упала с головы Ефима шапка в придорожную грязь. Да и бог с ней, шапкой, саму Смерть везет, шутка ли дело!
Мост оказался на месте, и Ефим быстро довез Смерть до нужного места. На околице села они распрощались.
- Спасибо тебе, Ефим, за оказанную услугу, проси чего хочешь.
- Не знаю, о чем и просить. Вот если бы ты сумела исправить в Книге судеб время моего ухода...
- Сложно это сделать. Но возможно. Сколько бы ты хотел прожить?
- Двести лет, - выпалил обрадованный Ефим.
- Что ж, двести - так двести. Будь по-твоему. Только предупредить хочу: раз исправишь, уже ничего не подправишь. Оставайся с миром. И не греши на меня, когда близким твоим черед придет со мной в царство мертвых отправиться.
Сказала - и исчезла, растаяла, как утренний туман под солнечными лучами. Пошла за старым кузнецом, который ее давно дожидался. А Ефим почесал в затылке, пожалел об утраченной шапке и поехал на базар горшки продавать.
Через год встретил он пригожую девушку и решил, что пора заканчивать с холостой беззаботной жизнью. И все бы хорошо у молодых было, только детки, что рождались у них, не доживали и до года.
- Ты зачем детей у меня отнимаешь?- однажды обреченно спросил Ефим пришедшую за очередным младенцем Смерть.
- Не я отнимаю, в Книге судеб их короткий век прописан.
- Эх, знал бы раньше, какое это горе - детишек терять, хотя бы для одного из них у тебя долгой жизни попросил.
- Но ведь в тот момент ты думал только о себе.
- Откуда же я мог знать, что если так все пойдет, то и дело свое горшечное некому передать будет!
- Ничего не могу поделать,- пожала плечами Смерть.- Их век короток, а у тебя длинный. Живи.
Шли годы. Один за другим ушли в небытие друзья Ефима, покинули белый свет родные и близкие. Его же самого смерть стороной обходила. А старость беспощадная брала верх, отнимала остатки здоровья. Занедужил Ефим, еле ноги передвигать стал. И то ведь дело - почти сто лет стукнуло! Все чаще вспоминал жену, не дожившую до пятидесятилетия, умерших одного за другим деток своих. Плакал навзрыд в одинокой холодной постели черными ночами. Призывал Смерть. Не приходила. Иногда казалось Ефиму, что все же мелькнет она мимолетно среди полок с нераспроданными горшками - и нет ее. Не один раз проклял сам себя за допущенную в молодости глупость. Да только понимал умом, что уже исправить ничего нельзя.
Когда исполнилось ему сто пятьдесят лет, никого не осталось в живых из тех, кто был детьми и внуками его друзей и знакомых. А чужим людям разлагающийся от старости дед был совсем не нужен. Обуза, да и только. Каждый, кому приходилось ухаживать за немощным стариком, мечтал о его скорейшем уходе в вечность.
Уже в открытую говорили:
- Когда ты, дед, наконец, помрешь?
Ефим только слезы глотал от их обидных слов. Ведь не скажешь же, что еще пятьдесят лет предстоит всем мучиться: и ему, и с ним.
Поначалу долгожителя Ефима ученые навещали, смотрели на него, как смотрят на диковину. Шутка ли дело, человек столько лет живет! Качали умными головами, чесали недоуменно в затылках. Но прошло еще два десятка лет, и стал он никому не нужен. Решили, что умер давно. А он все ждал, что хоть кто-то проявит к нему интерес, постучится в дверь, заглянет в окошко. Но приходила только соседка, кормила, убирала, и вновь оставляла одного: беспомощного, покрытого струпьями смердящих незаживающих язв.
Когда исполнилось Ефиму сто девяносто лет, стал он разлагаться живьем. Мясо отходила от костей, вызывая нестерпимую жгучую боль.
- Где же ты, смертушка, приди, прошу тебя!- прошелестел бескровными губами Ефим.
И Смерть пришла к нему.
- Не мучай меня,- обратился к ней Ефим, - пожалей.
- Потерпи немного, всего-то десять лет осталось,- сказала ему Смерть.
Если бы Ефим смог, он заплакал. Но слез не было давно. Сухими стали незрячие глаза.
- Пожалей! Я устал жить. Я не могу так жить!
Но Смерть только провела холодными пальцами по его лицу и исчезла. А холод остался. И не было от него никакого спасения. Омертвело внутри, исчезли любые желания. Ни жив, ни мертв. Так и пролежал недвижимо десять лет, пугая своим видом всякого, кто случайно заглядывал к нему.
Прошло десять лет. Наконец, Смерть явилась к измученному долгой жизнью Ефиму.
- Вот, пришла за тобой, - сказала она, - Чего молчишь?
Ефим не видел ее, но чувствовал ледяное дыхание на своем лице. Собрал последние силы, прежде чем сделать последний вздох.
- Теперь пора, - сказала Смерть и набросила на него белый, словно сотканный из речного тумана, саван.
Вся непростая жизнь промелькнула перед глазами Ефима. Тяжелый труд горшечника, умершие рано родители, жена, иссохшая от страшной болезни, дети, которым он так и не сумел передать свое горшечное мастерство. Последнее, о чем подумал, было сожаление. Сожаление о том, что сделал великую глупость, пожелав для себя прожить слишком долгую жизнь.