Ожиганов Александр Федорович. Баян. Восточно-западный диван

Искандер Аджиган

БАЯН

Восточно-западный диван

Самара

1980 - 1985

Когда путей нет внешних - в самом себе ты странствуй,

Как лалу - блеск пусть дарит тебе лучистый свод.

Ты в существе, о мастер, своем открой дорогу -

Так к россыпям бесценным в земле открылся ход.

Из горечи суровой ты к сладости проникни -

Как на соленой почве плодов душистый мед.

Руми

Шариат

I. Хаджж

Что Кааба для мусульман, то для тебя душа.

Свершай вкруг этой Каабы обход свой не спеша.

Руми

Первый таваф

Сползая вкось по вылизанной змейке,

складной аршин - состав - отмерил ткань.

Игла стучит по черной тюбетейке.

Куда ни ткни - кругом Тмутаракань.

Прибытие - предлог дли поворота

кругом: по кругу в миллиард углов.

Тускла засаленная позолота

лепных полустеблей и полуслов.

Смело самумом смысл для бедуина,

звучание - пучком согласных-стрел.

И шепелявит каждая руина

Самары с выщербленным "р".

Наплыв венков - щекоткой на губах.

Надрывное гуденье катафалка

гнездится в раструбах и в праздных рукавах

разбитых механизмов луна-парка,

где что-то лязгает, сверкает и шипит

окрошкою Песка, Огня и Сада

и все - суннит ли, суфий ли, шиит -

пестрят, как этикетки лимонада.

Отравлены колодцы вдоль пути.

Щепоткой соли, толикою блажи

удержит дервиш дерганье культи,

ведь на пути Аллаха нет поклажи.

Терновник на заброшенном карьере,

синеющий орнаментами сур,

свиреп и укреплен, как аль-Мансур,

корнями в реставрируемой вере.

По камешку окрашена в цвета

отцов и вся - ворсинкою к ворсинке -

подобрана... Сорви! - уже не та:

то в меле желтизна сквозит, то в синьке

Не выбелить ракушечный костяк.

не высинить воздушные чешуйки:

горят! И окроплен зеленый стяг

поволжской позолотой желчной шутки.

Второй таваф

Сириус направил острие

на мою раскрытую тетрадь.

Если я создание Твое,

что тогда такое благодать?

Утро развернуло ворох лент:

солнце, как султана, величать.

Если я искусный инструмент,

почему тогда на мне - печать?

Вся земля сверкает, как алмаз.

беспросветно в тайниках ума.

Если я - Твой филигранный глаз,

почему во мне такая тьма?

Славу былых племен,

пепел становищ их,

сотню Твоих имен,

тысячу звезд Твоих,

праведность чистых жен,

пение райских хур,

светоч священных войн

или полночных сур -

все, что могу назвать,

все я назвал бы. Но

"словом и убивать,

и воскрешать дано..."

Я же, немой имам,

темный шаир песков,

слабость, кичась, придам

сонму сыпучих слов:

каждое - тверже ядр,

а под рукой - ручей.

Пейте! Неверным - яд,

праведным - мед речей.

Когда - под пятистопный перестук -

меня размелет мельница разлук,

кому, скажи, понадобится эта

мука - щепоть нерастворимых мук?

Третий таваф

Говорится хикмет в год от хиджры такой:

одна тысяча триста сорок седьмой,

говорится в Самаре над Волгой-рекой,

говорит Искандер Аджиган.

У кафиров цыган холостит кабанов,

и Самара стоит, как очаг без хуев.

Я обрезан. Теперь я без ков и без -ов.

Ни отцов, ни богов - нет: хитан!

Не один я открыл и запомнил хадис.

Шамсиддин Мухаммад по прозванью Хафиз

меньше знал! Без конца бормотал я девиз

и орал муэззином азан...

Правоверные! Вместо мечети вокзал

свой облупленный купол Аллаху казал,

кыблу щит - помигал, помигал! - указал:

в Туристан - в ресторан - вдрабадан!

Правоверные, прозит! Чеснок - на зубок,

хлеба - Черного камня чернее - кусок,

крепче - белого - Черного камня - глоток,

и айда, куда дует хазан!

Мне чужие здесь цветы

Фет

Говорится другой хикмет.

Ночь. Бессонница. Лейлы нет.

Черным глазом на черный свет

красной розы открылась рана.

Аллах, помилуй Аджигана!

Ночь ушербна. Во сне - изъян.

Зачервивел любви тюльпан.

Я ж опять спозаранку пьян

в простынях своего дивана.

Аллах, помилуй Аджигана!

Лейла, черных касыд орда

до утра голосит: "Беда!"

Но михраб твоего бедра

озарен немотой Баяна.

Аллах, помилуй Аджигана!

Лейла, "Фатихи" первый звук

превращен Джабраилом в стук

сердца: лотосом сжатых рук

под луной серебрится - джанна...

Аллах, помилуй Аджигана!

Это проповедь маджина:

"Эй, не слушай муэззина!

Вот с утра у магазина

мусульмане голосят.

Если бы в нем были вина,

вылакали бы Сарат!

Час - посту и чан - досугу.

Время тащится по кругу

чашей, переданной другу,

но - троится циферблат.

Присудил к питью пьянчугу

справедливый шариат.

И едва Аллах затеплит

утро, - лихорадка треплет

правоверных. Мир не терпит

пустоты. Часы стоят.

И мулла вслепую лепит

пятерни своих салят.

Лейла фаррашем в шалмане,

будто гуль в Раха Битане,

держит жизнь мою в стакане

в добром жанре хамрийят...

Каждый - клятва на Коране! -

волосок ее - сират."

Четвертый таваф

Абу Нувас

Ну послушай, Бишр, что общего у меня с мечом? Война?

Видишь ли, звезде послушен я целиком - светла она!

Нет, дружище, не рассчитывай на меня: я смело трусом

мог себя назвать бы в стычке, где зуботычина нужна.

Если же я неожиданно неприятеля увижу

в этой стороне, покажется вдруг желанней сторона

прямо противоположная моему коню. Нагрудник?

налокотник? шит? шлем?... Господи упаси, - вот имена!

Нет, как только разгораются эти наши войны, право:

как бы драпануть удачнее? - перво-наперво важна

мысль!.. Вот если б было рыцарской доблестью - развеселиться

с разодетыми красотками за бутылками вина

и осыпать поцелуями атакованную деву, -

я б арабов первым рыцарем слыл в любые времена!

"Ту, которой друг наскучит,

пусть бессонница замучит!" -

краткой надписью на камне

перстенька Инан нас учит.

Я ей вырезал на перстне:

"Сон без сновидений - худший

вид бессонницы." Она же

стерла - написала лучше:

"Каждый любящий - не спящий

и не бодрствующий." - "Участь, -

написал, - такая только

у меня, ей-богу: мучась,

мертв!" Она же: "Ради бога!..

Промолчу, - тяжелый случай!"

И тогда я - забытый капризной любимой

и от воспоминаний весь в невыносимо

изводящей тоске (от нее ж - ни письма,

ни известия нет) - счел, что необходимо, -

чтобы страсть не убила меня наповал, -

вызвать дьявола - женских причуд господина.

И когда мы остались с ним наедине,

а горючие слезы катились лавиной:

"Разве ты не заметил, как я исхудал, -

возопил, - и глаза изъязвило кручиной?!

Если ты, всемогущий, опять не вдохнешь

ко страдальцу любовь в грудь безумно любимой,

я заброшу стихи, отвернусь от певиц,

никогда не открою дверь лавочки винной.

Я засяду за чтенье, открою Коран,

буду суры зубрить без конца, и мужчиной

не сочтут меня больше: молитва и пост

с филантропией станут моею судьбиной!"

И трех дней не прошло после этого, как

возвратилась ко мне капризуля с повинной.

Пятый таваф

Мирза Галиб

На пирушке у любимой я ни капельки не пьян, -

приказала бы хозяйка пить немного: океан.

Вот не выдержал напарник груза горестного дела.

Я кричу, и отвечает эхом только Багистан.

Приходи! За взгляд единый не отдаст ли брахман сердце?

сердце брахмана сумел бы отнять даже истукан.

Я столько выстрадал, что мне и Страшный суд уже не страшен,

внушает меньший ужас он, чем ужас этой жизни нашей.

Не выбираю: ад ли? рай? В моей груди пылает пламя,

вскипает райское вино в моей обуглившейся чаше.

Сидел я на ее пути, но так и не попал в покои.

Кто я такой? Чего я ждал? Что возомнил в любовном раже?

Одно - записки от подруг, другое же - посланье шаха.

Чего не в силах дать Хума, я ждал от голубя сейчас же...

Тебе же, Галиб, объяснять не надо, каково бедняге,

что саламандру с соловьем поставил у любви на страже.

Срывая поцелуй, я сразу же раскаюсь.

Как я заговорить с тобою ухищряюсь!

Я приношу кирпич с разрушенной мечети

и возле христиан отстроиться стараюсь.

Расплачиваюсь я с собой своею верой,

вытесываю сам кумир - и поклоняюсь.

На зеркале пятно? - вином очищу сердце.

Боль причиняет мир - на кравчего бросаюсь.

Я - "Победитель". Что каноны рифмоплетства?..

Но рвется на пиру круг,если отрекаюсь.

Шестой таваф

Говорит Искандер Аджиган.

Что индусу - пустой истукан,

что ушкуйнику - полный стакан,

мне - избыток пустыни: обман.

Ложью правды и правдою лжи

замани же, заворожи,

спрячь поглубже - и покажи:

нимб - снаружи, внутри - обман!

Возврати выпадающий слог,

чтобы я оглянуться смог.

Слогу - вечность, залогу - срок,

злобе - вещность, любви - обман.

Обмани же меня, обмани!

Ночи - днями, ночами - дни.

Все блуждающие огни -

маяки мои, капитан...

По наитью - курс на Маристан*.

Красной нитью - сплошной туман.

Колыбель бутафорских ран,

кыбла кыбл - наобум: обман.

*Маристан - сумасшедший дом, от мар - святой

Говорится хикмет о тоске

по уже пролетевшей беде:

если ни в городах, ни в Орде,

ни в суме, ни в уме - нет, то где?

Говорится: беда, мол, черна.

Может быть, так и было - вчера.

Сердце вдруг озарила стрела.

Свет остался, стрелы нет нигде.

Смертоносного света струя

ноет все и звенит, как струна.

Или не пролетела стрела:

все летит и сияет - везде?..

Если свет устремился к звезде

животворной стрелою, то где

быть победе? и где быть беде?..

Говорился хикмет о тоске.

Сороковая часть добра - закат:

дырою с дуры, дулей с дурака.

баскак сдавил, и вывалил босяк

ему ясак: баклагу языка...

Когда араб гордится красноречьем,

перс мудростью, а тюрк простосердечьем, -

отмалчиваюсь. Похвалиться нечем.

На висельнике - гиря языка.

Цепь натянулась. И оцепенело

на дереве добра сырое тело, -

отмаялось - невовремя поспело:

спросить "который час?" - нет языка.

А сорок жал шипят, как баклажаны

на противне: "Алля-илля рахманный,

переведи меня на ино-странный

немой, немецкий статус языка!"

Вещь - это весть. Вещественное веще.

Молчание лучом источит вещи.

Но толмачи выхватывают клещи

и расщепляют атом языка.

И в сорок сороков словарь толковый

разбух славянофильскою коровой

и, целое толкуя как целковый,

кладет на зуб лопатой языка...

Баскак, возьми целковый! Иляллах,

возьми свое - все сорок в тороках! -

не век мне быть в долгах, в шелках, в словах

на сорока немецких языках.

Седьмой таваф

Мирза Галиб

Не вырвалось ни искры, и кучки пепла нет:

сгорел! - испепелила, как? - для меня секрет.

Спешил, но не ходьба же испепелила ноги:

боль сломанной колючки ожгла тебя, поэт...

Эх, Галиб, не болтать бы о каре за неверье

тому, чью веру выжгло дотла и без примет.

Кто сказал, что я не верю в кары Страшного суда?

Верю. Только ночь разлуки - архистрашная беда.

Обо мне ты вспоминаешь, только чтобы осмеять:

"Ах, без этого кретина - на пирушке благодать!.."

Что ж, вино дли нас найдется даже в будничные дни.

Нищие за кабаками ждут, но жаждут ли они?

Тяжело мне. Все смешалось на земле: и смех и грех!

Но Господь меня, должно быть, вылепил не для утех.

Обещала? Бесполезно, Галиб, и напоминать.

Скажет: "Нет, с тобой об этом не могла я толковать!"

Что знают друзья? На причале "прости"

сказали, а там - сам верти да крути...

"Шейх! я не из тех, кто приходит в Каабу,

хотя - иногда - и встречал их в пути.

_________________

Я - камень. Камень я в воде.

И чем меня бы напугали?

Но сердце хрупкое разбил

поток безудержной печали.

Ты не поверишь, что погиб

я на пути к святой Каабе,

ведь ты вернулся - невредим -

из этой легендарной дали.

_________________

Судьбы последняя страница - и все: конец.

Никто со мною не сравнится - и все: конец.

Вся радость в старости - напиться. Напиться бы!..

Но и вина пришлось лишиться - и все: конец.

Целование

Абу Нувас

А когда они священный Черный камень целовали,

щеки любящих украдкой друг за друга задевали.

И они вдруг утолили страсть игрой, не согрешив,

так легко, как будто раньше все себе растолковали.

И вовеки б эти двое не опомнились, когда б

их паломники другие от игры не отрывали.

Прикрывал рукою каждый из напарникоз лицо,

чтобы, о проказах щек их в храме не подозревали.

Занимались мы с любимой во святой мечети тем,

чем паломники другие занимаются едва ли.

Последний таваф

Я не рисую на песке - черчу

твою судьбу, кубическую, черную,

которою читаю и учу,

как христиане проповедь Нагорную.

Как блеклое стекло оранжерей

заметнее в местах, где разбивали,

ты под копиркой кажешься жирней:

всю истолкли и всю истолковали!..

Вся бледная! - последний экземпляр.

Сброшюровать, прошить суровой дратвою.

Карась - Христом, кастратом - Абеляр,

телец - Тельцом, и ступа - бодхисатвою.

"Прости меня... я помню длинный дом,

воротничок и двойку по черчению..."

Так оглянулась баба на Содом,

еще на шаг шагнув к столпотворению.

2. Хал

Полушария глаз видны

лишь с одной стороны луны.

Только любящий, как лунатик,

смотрит с внутренней стороны.

Опять вы на меня сердиты: "Чуть что - выходит из себя!.."

Змея цепляется за плиты и вот - выходит из себя.

Сок винограда в бочках бродит, и космос из себя выходит,

и - весь в росе! - бутон закрытый с утра выходит из себя!

Нет читателей? - экое горе!

Мой читатель - Эгейское море,

тайный друг, росомаха и мак...

Мой читательский круг - Зодиак.

Аруд и кафия стиха - все окончательно забыто.

Ты хороша или плоха, - мной окончательно забыто.

Беспамятствуя буду плыть: там берег "знать", здесь берег "быть"...

И где зерно, где шелуха? - мной окончательно забыто!

Уходит... уходит земля из-под ног...

Не перешагнуть через низкий порог!

Летит голова, как ядро Галилея,

которым играл механический бог.

"Торопись, спеши, как будто у тебя одна минута!" -

понукает проповедник беззастенчиво и круто.

Но Аллах, какие бредни! - я не знаю миг последний:

каждый миг живу я вечно чередой несчетных суток!

Будда, Христос и Аллах.

Все обращается в прах,

если какое-то имя

будит свирепость и страх.

Дает обет пустынник и аскет.

Но вне обетов и аскез поэт.

На что бы он в пути ни оглянулся, -

на все и так отказ, на все запрет!

Не верь ничему. Лишь неверью доверься.

Ни снам, ни уму - лишь неверью доверься.

О чем там трубят? кто на рынках судачит?..

Закройся в дому и неверью доверься!

Лишь неверующий доверчив. Подозрение - веры плод.

И доверчиво так заверчен вечный двигатель - небосвод...

Свой хорал о Дверях и Рае семицветный волчок играет,

славя смысл бессловесной Речи тверди, тварей, дерев и вод.

Ты указал мне, сух и строг,

сдвиг ударения на слог:

"Лейли, - сказал ты. - А не Лейла..."

Да, здесь я ошибиться смог!

Двенадцать девиц, недотрога - одна.

Двенадцать кострищ, а дорога - одна.

Есть дюжина средств стать слугой падишаха.

Возможность стать стражником Бога - одна.

Не поклонился Адаму Иблис.

Бог рассердился - столкнул его вниз.

Можно понять возмущенье шайтана:

"Не поклоняться кумиру клялись!"

Тарикат

Пришел - копьем, ушел - дождем, стекающим с копья.

Вухорои

I. Макамы

I. Тауба

Я копаюсь во всем.

Я во всем покаюсь.

Покаянным дождем

по копью стекаю.

За спиной не Содом

и Гоморра - каюсь:

только пряничный дом

и сусальный аист.

Но дорогу зерном

я пометил - каюсь!

И с тех пор перед сном

я с сестрой прощаюсь.

Но каким языком

мне покаяться в том,

я не помню - каюсь!..

Что говорил? и сколько пил?

с кем спал? и выдохся когда?" -

не спрашивай: я все забыл,

забыл! - до Страшного суда.

Я говорю простой хикмет.

Я, как во рву пустой пакет

из-под событий и примет,

примят - до Страшного суда.

Сомкнулись половинки дня,

сверкнули языки огня

на дне... И не найти меня

нигде - до Страшного суда.

Источит окаянный пес

источник покаянных слез.

Не спрашивай. Что за допрос?

Я чист - до Страшного суда.

Я чище горлицы, невиннее ягня.

И ни о чем не спрашивай меня.

Пусть петел разгребает серый пепел, -

нет в пепле жемчуга, и нет в золе огня.

2. Вара

Говорит Искандер Аджиган.

Трезв ли ты или вдребезги пьян.

бейт бубнишь ли, зубришь ли Коран -

осмотрись! Разве шутит шайтан?!

Раз в собранье сидишь - осмотрись,

раз с женою лежишь - осмотрись,

раз работаешь, ешь или спишь -

осмотрись! Разве шутит Иблис?!

Смотри же. - "А что?" - Осмотрительней надо

быть. - "Ощупью лучше! лицо или слепок? -

во тьме различать. Предназначен для взгляда

мираж, а живому доверишься слепо."

- Но нужен же выбор! - "Не на бездорожье.

доверишься стражам в изглавье, в изножье,

читающим предначертание Божье

во тьме. Сновиденьям доверишься слепо."

- Кошмарные сны! - "Отражение дрожи.

Доверишься нервному дерганью кожи.

Зрачки заметались, и спутались вожжи!..

Возница, ты сердцу доверишься слепо.

Зрачки заметались пичугами в клетках!

вперед ли? назад ли? Четырнадцать лет, как

исполнилась тьма, но ее однолетка -

душа твоя - свету доверилась слепо.

3. Зухд

Истолкованье словес

есть основанье чудес:

я от всего отрекаюсь

значит во всем я воскрес.

Ночью молчание - волчий вой -

рыбьей расцвечено чешуей.

Все опечатано. И конвой

этот - никчемный: нет ничего...

Час отреченья - высокий час!

Но и вблизи не узнали нас.

Нас не заметили. Свет погас.

В час отречения - ничего.

Сазовый воздух заполнил сон.

Жизнь отзывается - в унисон.

Вот и сомнения вышли вон.

В час отречения - ничего.

Ночью молчание синевой

блещет. Укроешься с головой

этим сиянием. "Кто там?" - "Свой!"

В час отречения - ничего.

Отрекшийся от всего - свой.

Отрекшийся от всего - сам.

Отрекшийся от всего - все.

Отрекшийся от всего - сан.

4. Факр

Взбрыкнув козлиными ногами,

заверчивая смерчем пыль,

сплошными страшными ночами

факир пылает, как фитиль!..

Не эти шарики руками

перебирает перед вами:

Факир жонглирует мирами

и сам пылает, как фитиль.

Ах, штучки-дрючки, фокус-покус!

У нищего - высокий тонус.

факир - сужающийся конус

волчка - пылает, как фитиль...

Арабы, персы и татары

хохочут. Брошены товары.

в пыли - дирхемы и динары...

Факир пылает, как фитиль!..

О правоверные Востока,

жизнь беспросветна и жестока,

но, озаряя путь пророка,

факир пылает, как фитиль!

Ах, алейкум ас-салям,

палка, коврик и калам,

за сокровища Востока

не отдам вас, не отдам!

Мне сказал однажды нищий:

"Нищета - залог здоровья!

От имущества и пищи

откажись без предисловья."

Но подверженный сомненью

я почтенному ответил:

"Без еды я стану тенью,

и пойдут по миру дети

без имущества." - "Конечно! -

закричал старик без страха.

- Но живущий безупречно

обретает путь Аллаха,

на котором все лишенья

завершатся вскоре пиром!"

И тогда без промедленья

припустил я за факиром.

Разорвав мирские сети,

бросил я еду и платье.

И пошли по миру дети,

посылая мне проклятья.

И товарищи в шалманах,

говоря о происшедшем,

повторяли: "Странно! странно!.."

и считали сумасшедшим.

Отощавший от хожденья

то и дело я факира

тормошил: "Когда ж лишенья

доведут меня до пира?!"

И факир, потертый коврик

расстилая для намаза,

усмехался: "Вскоре! вскоре!.."

Порази его проказа!

Но - заплаты на заплаты -

только мой халат менялся.

И однажды провожатый

неожиданно скончался.

Боже! поздно или рано

все кончается на свете...

Но однажды у шалмана

я прохожего заметил.

И сказал ему я, нищий:

"Нищета - залог здоровья!

От имущества и пищи

откажись без предисловья."

Но подверженный сомненью

он почтительно ответил:

"Без еды я стану тенью,

и пойдут по миру дети

без имущества." - "Конечно! -

я сказал ему без страха.

- Но живущий безупречно

обретает путь Аллаха!.."

5. Сабр

Слушайте, люди! Молва донесла:

нет существа терпеливей осла.

Но все святоши - ничто перед ним;

первым вошел он в Иерусалим.

И знатоки говорят неспроста,

что на ослиной спине - знак креста.

Аллах! Так и слоняться? - "Подожди."

Или за дело взяться? - "Подожди."

Поститься? или пить? Ломить? или ломаться?..

И тихий голос граций: "Подожди!"

Когда у тебя и терпенья не просят, -

над этой страницей корпи не корпи! -

и ты одинок, как в Египте Иосиф,

то не торопи провиденье - терпи.

Чем глубже глаза западают в глазницы,

тем явственней суть испещренной страницы,

но чистых страниц белокрылые птицы

скрывают другое значенье - терпи!

Чем ближе к земле, тем искусней в полете.

На самой высокой и длительной ноте

в блистающем облаке сотен и сотен

страниц оборвется паренье - терпи...

Закон равновесия - черным на белом -

нарушится в сумраке осиротелом,

душа распростится с распластанным телом.

Предчувствуя чистое пенье, терпи.

6. Таваккул

Обещаньям не верю.

Не надеюсь на чудо.

Упованьем измерю

всю скудельность сосуда.

Я уповал. Вслепую, наповал

я на сырую глину уповал.

Я уповал на узкий промежуток,

что словом был и больше не бывал

ничем - еше: чесоткою пустыни

он заражал язык, и тот плевал-

ся пустотой... Зияющие язвы -

без осязания - я целовал.

И уповал. Ощупывая щели

в пустотах, я всмотреться забывал,

и заполняла пустота глазницы,

и паузами каждый интервал

взбухал. Звук глох. И напрягалась глина,

вминалась... И ворочался Ваал

в Валгалле пустоты. Витые кольца

сжав, от себя Иблис застраховал

себя. И центр - везде - пустая площадь,

пустая трубка и пустой подвал.

Я уповал на это. Слово в слово

я вкладывал, как будто колдовал.

И сыпалось по мусоропроводу

ничто в ничто. А я - я уповал.

Это празднество мирозданья -

разноцветные миражи...

Отражение упованья

на мгновение удержи!

Вглубь - вершина и ввысь - пещера.

Мир - смеющаяся химера.

Упование - это мера

веры на коромыслах лжи.

Лишь на то, чего быть не может,

положись, и ничто поможет,

как стократное "Боже, Боже!"

и паломничество хаджи.

Где же храм? Занесло песками.

Оказалось: ходил кругами!

Черный камень ли под губами?

Поднимайся! кружи... кружи...

В пустоте расцветет касанья

куст. Отсутствие осязанья...

Отражение упованья -

разноцветные миражи.

7. Рида

Не смерть, а эта ласковая сука -

жизнь вожделеет, жмурясь, прижимая

подушечки к земле... И вот - ни звука,

ни запаха во тьме! - жест самурая,

прыжок! - и ты уже прожжен, разорван,

распят, заласкан, вылизан, и стая

гиен визжит... Она же, эта прорва -

жизнь, вся - мур-мур, кис-кис, исчадье рая!

Лапы кверху - сдаюсь: горло рви!..

И у волка - покорность в крови.

Но кормление с рук - дрессировка:

плеть - петля - плоть. Уловка любви.

Дрессировка - кормление с рук:

десять ловких и ласковых слуг! -

в льстивом шелесте пальчиков слышен

кулачков повелительный стук.

2. Фана

Посвящение

Шейх! Рубаи твоих радений -

рубины запредельных стран.

Земному сонму поколений

ты завещал, Абд ар-Рахман:

"Мюрид! Взгляни светло и прямо

сквозь мир вещей и сквозь себя:

все замечаемое - яма,

все замечательное - я."

Джами

Так очевидно, бытие, как свет субстанция твоя,

что атомы любых существ - лишь проявление тебя.

А то, что отпадает здесь от твоего сиянья,

Уже сокрыто навсегда во тьме небытия.

Все вещи, кроме бытия, перед очами созерцанья

нуждаются для бытия еще в своем существованье.

Необходимо доказать, что только то необходимо,

что не доказано, а есть и без научных описаний.

Это бытие: не ново, не старо. Ты не унижен,

не возвышен им, не дальше от него, но и не ближе...

Ибо перед оформленьем мира или же тебя

первой стадией творенья суть бесформенность, пойми же!

Бог, открывший тебе в замки сотни дверей,

все же не указал к совершенству путей.

Чтобы ты не запутался в тщетных усильях,

остерег: "Не кощунствуй о сути моей!"

Свет, который переполнил мир, собою пронизал,

разом сердцем созерцаем и всегда открыт глазам.

Но достигнуть созерцанья созерцаемого света

в глубине ума, в основах разума - нельзя, нельзя!

О ты, чье сердце от разлуки исходит горькою тоской,

доколе будешь в этой муке стенать и биться, словно Ной?

Ведь ты - в самом же созерцанье. Из-за чего тоска разлуки?

Открой глаза! Смотри же: видишь, что видишь ты перед собой?

Божественные тайны мысль постигнуть тщится:

все копит истинную суть, все суетится,

но знание (по существу - ограниченье)

не постигает существа, в ком нет границы.

Сокровенное Истины и в целокупности все

бытие не постигнет ни ум, ни мышленье твое.

Лучше ты рассмотри отраженное зеркалом схемы

расчленение разных систем проявленья ее.

В мире мыслей, где предметы в сочетаниях любых

ни своих основ не знают, ни других основ чужих,

с точки зрения простого бытия они - одно,

но однако просветленный разум расчленяет их.

Идеи - девственницы за покровом вечности над всеми,

а в царстве вечности они - уже наложницы а гареме.

они - места, из коих жизнь исходит к нам потоком света,

хоть сами остаются там, где все - небытие, все - темень.

Когда вершило бытие по всем ступеням нисхожденье,

оно снимало на ходу покров с другого положенья.

В последней степени (а здесь осталась степень человека)

всех положений бытия явилось воссоединенье.

Бытие - это древнее море без дна,

где волну расшибает и пенит волна.

Берегись, если пеною море затянет:

эти пенные волны - мираж, пелена!

Любимая - одна. Украшен ею зал

(красуется - она!) ста тысячью зеркал.

И в каждом из зеркал красотка показала

свое лицо: то круг, то алиф, то овал.

Хакикат

Но я иной. И я, и ты, и он -

Все - я. Я сам в себе не заключен.

Я отдал все. Моих владений нет.

Но я - весь этот целокупный свет...

О, наконец-то мне постичь дано:

Вещающий и слышащий - одно!

Ибн аль-Фарид

I. Лайлийа

Выполняй молитзу при склонении солнца

к мраку ночи, а Коран - на заре.

Поистине, Коран на заре имеет свидетелей

Коран, Мирадж.

(17, 80)

I. Фатиха

Боже милостивый, милосердный!

Веди нас, рабов усердных,

по дороге прямой.

Боже мой!

Веди нас дорогой лучших,

облагодетельствованных Тобой,

а не отверженных и заблудших.

2. Корова

Боже милостивый, милосердный!

Это - Коран усердных,

тех, кто тайное утаивает

и молитву выстаивает,

и наделы устраивает.

Им, посланник, свети:

они на прямом пути!

Слышащий, знающий,

кроткий, прощающий,

и оживляющий,

и умертвляющий,

отнимешь у дерзких

и праведным дашь,

Господи наш!

Прости нас,

если мы что-то забыли

и погрешили.

Господи наш!

Избавь нас

от тягот всех тех, по могилам,

от тягот, что нам не по силам.

Господи наш,

помоги нам!

3. Семейство Имрана

Верим смиренно - ислам! -

в то, что ниспослано нам,

Ибрахиму и Исмаилу,

коленам и племенам,

Верим в святую силу

пророков, предрекших Храм.

Верим Мусе и Исе.

От Единого - все!

Кто ж не приемлет смиренья,

тем нет прощенья.

4. Женщины

И спросят ангелы во мгле.

Отчаявшиеся ответят:

"Мы были слабы на земле,

как старцы, женщины и дети."

И спросят: "Разве не была

земля Господня столь безмерна,

чтоб не остаться без угла?"

Итак, отчаявшимся - скверна.

5. Трапеза

Запрещена вам кровь и мертвечина,

удавленные и свинина,

те, что заколоты без молитвы,

забоданы и прибиты,

те, что разорваны зверями...

И лишь на жертвенниках - при храме...

Итак, я завершил Коран

сегодня. Горний свет. Баян.

Мой долг - свидетельство. Аллах

о ваших ведает делах!

26. Поэты

Та син мим.

Может, я не останусь живым

и, отчаясь, предам себя смерти

оттого, что не верят моим

наставленьям...

А, взяли бы черти

всех!

Пусть поэты их вводят во грех:

те горазды молоть языками.

Что поэты творят?

Говорят!

Но слова их несхожи с делами.

52. Гора.

Клянусь горой

и книгой,

начертанной на свитке,

и домом населенным,

и кровлей вознесенной,

и морем разъяренным -

поистине, от пытки

Господней нет спасенья,

когда придут в движенье

и небеса и горы.

И горе

в тот день клеветникам,

плескающимся там! -

в тот день в одно мгновенье

сгорят они в геене.

53. Звезда

Клянусь закатною звездой!

Товарищ ваш не заблудился.

То Всемогущий появился

пред ним за высшею чертой

и постепенно опустился,

и Своему рабу открылся,

И это не было мечтой.

Вот лотос крайнего предела,

и здесь душа Его узрела!

Аль-Лат, аль-Уззу и Манат,

иную, третью, кто же видел? -

никто. Господь вас не обидел,

нет! - это только имена.

Тот, кто неверьем заражен,

считает ангелами жен.

57. Железо

Знай, жизнь ближайшая - забава и игра,

и состязание во множестве добра.

Так пляшут в дождь вокруг ростков зеленых,

а ведь от них останется солома.

И жизнь ближайшая - не польза, а обман.

На дальнем рубеже - Господний стан!

58. Препирательство

А там, где трое, Он четвертый,

а там, где пятеро, - шестой.

Беседа тайная - от черта.

И скрытый разговор - пустой.

О верные, когда прикажут

"встать!" - встаньте, скажут "разойтись!" -

ступайте, ведь Господь на страже

и с каждым может обойтись,

как следует!

Когда ж ведете

с посланником беседу, здесь

зачтется, если вы найдете

при этом милостыни десть.

73. 74. Завернувшийся

О завернувшийся!

Простаивай ночь

или половину -

прибавлю, отрину,

когда уж невмочь.

И Слово низрину!

Во тьме - без обмана.

Полночное бденье.

Чтенье

Корана.

Великое плаванье - днем.

Господа помянем!

О завернувшийся!

Встань, увещевай.

и Господа твоего

возвеличивай!

77. Посылаемые

Клянусь направленными утром

и днем

и веющими гордо,

распространяющими бурно

и различающими твердо,

передающими прощенье,

напоминанье и внушенье!

Вот предреченного свершенье.

И когда звезды рассеются,

и когда небо расколется,

и когда горы развеются,

и когда сроки исполнятся, -

время терпенья -

до дня разделенья!

Где его рубежи?

И горе обвиняющим во лжи!

Вы разве забыли,

что Мы погубили

тех, кто согрешил?

И горе обвиняющим во лжи!

Землей наделили,

водой напоили,

ключ вас освежил.

И горе обвиняющим во лжи!

Ступайте же к тени

о трех разветвленьях! -

она швыряет огненные груды,

громадные, как желтые верблюды.

И горе обвиняющим во лжи!

В тот день язык свой, грешник, завяжи.

В день разделенья он не пригодится.

Ты хитр? - ну что ж, попробуй исхитриться!

И горе обвиняющим во лжи!

Богобоязненному - тень, вода и яства:

пей, ешь и здравствуй! -

ты это заслужил.

Но горе обвиняющим во лжи! -

немногое получит эта паства...

Ты наконец уверовал, скажи?

2. Вилайа

Аз есмь любовь. Безгласен, слеп и глух

Без образа - творящий образ дух...

Но у Любви нет цели. Не убей

Свою Любовь, прицел наметив ей.

Ибн аль-Фарид

Ман абадан газелями на -ан

не переперсияню персиян.

И в рукописных простынях дивана

я далеко уже не пахлаван.

Я только усыпляю боль обмана,

когда твоих - во сне! - касаюсь ран.

Сравнений не проси у Аджигана:

врозь тело и душа, раван и тан.

Но твоего коснусь я снова стана,

когда меня снесут на гурестан.

Я (не рязанский гармонист - самарский кочегар)

не восседал, как местный мист, в тени густых чинар.

Я проводил в подвале дни и ночи - трали-вали! -

хотя едва ли, извини, в подвале был пивбар.

Когда в Самару земестан приходит, кочегару

вручает розовый шайтан угарный плод - самар.

Глотая тухлое CO - ого! - я гурий рая

целую... в губы? - нет, в лицо? - нет, только строго в бар!

Из подземелья в Гюлистан я возношусь отселя,

хоть не Емеля я, mon джан, а только Искандар.

Твоего бедра човган,

зан, загнал меня в зендан.

Но страдать в сердабе сердца

твоего - блаженство, джан!

Словно джинн на дне кувшина,

я беспомощен и пьян.

Пусть внутри темно и сыро, -

весь сияет Аджиган.

Говорю: "В темнице сердца

мне томиться б дайеман!"

Большая родина абстрактна, а маленькая велика,

но не вернуть ее обратно - она безмерно далека!..

Смотри: становище в пустыне... Все расплывается и гинет.

Отец забыл о блудном сыне, у матери нет молока.

И проданная верблюдица к хозяину не возвратится:

в колодце высохла водица, и обратилась вспять река.

И распростерла крылья птица - кружит, ей некуда садиться!

внизу, куда ни обратиться, - земли родимой ни клочка.

И в сумраке осиротелом века плывут над Искандером,

как облака, - назад, к бендерам, и поднимается рука...

Когда барабанит баран,

"я буду" - будан - бусидан -

во сне "целовать" по-персидски -

твои дахане и дахан.

Дыханием - тихо - согрею

михраб лихорадящих ран.

Ты спросишь: "Кто это?" Отвечу:

"Сошедший с ума Аджиган..."

И утром сверкнет перед нами -

предвестником смерти - Кейван.

Вот из этого сосуда

я сосу до Самосуда

(или Страшного суда).

Со времен царя Дауда

не просохла борода.

Изменил Исе Иуда,

я сосуду - никогда!

Жизнь, я сыт тобой досюда,

но горит нутро - беда!

И сосу, сосу, сосу до

голоса: "Пей, Искандар!"

Глоссарий

Аджиган - Огненный Змей

Абадан - никогда

азан - призыв на молитву

аль-Мансур - халиф

аруд и - форма и содержание

Багистан - Бехистун (напарник - Фархад)

бар - грудь

баран - дождь

Баян - Откровение (ясная речь)

бейт - двустишие

бендеры - портовый город

будан - быть

бусидан - целовать

вара - осмотрительность

вилайа - святость, освящение духовным путем

Галиб - победитель

гиацинтовый камень - Черный камень (перв. Чистый гиацинт)

гуль - оборотень ж. р.

гурестан - кладбище

дайеман - всегда

дахан - рот

дервиш - нищий (странств. монах)

Джабраил - Гавриил

джан - душа

джанна - рай

диван - собрание стихов

динар - зол. монета

дирхем - серебр. монета

зан - женщина

земестан - зима

зендан - тюрьма

зухд - отречение, воздержание

Иблис - дьявол

Кааба - мечеть с Черным камнем в Мекке

касыда - поэма

кафир - неверный

Кейван - Сатурн (символ беды, смерти)

кыбла - направление на Мекку

лайлийа - зикр (радение) после захода солнца

лотос - средоточие рая

маджин - шутник, гуляка

макам - стоянки, ступень Пути у суфиев

ман - я

Манат - яз. богиня

Мирадж - "Перенес ночью", 17-я сура Корана

михраб - полукр. ниша в мечети

Огонь - ад

пахлаван - богатырь

Песок - земной мир

раван - душа

ран - бедро

Раха Битан - местность в Аравии

рида - покорность

сабр - терпение

Сад - рай

саз - муз. инструмент

саламандра - "не горит" в огне

салят - молитва (пять ежедневных)

самар - плод

Самара - г. Куйбышев

Самарра - город на Тигре

Сарат - канал в Багдаде

сират - мост в рай над адом тонкий, как волос

соловей - символ н. любви

суннит - ортодокс в исламе

сура - глава Корана

суфий - мистик в исламе

таваккул - упование

таваф - ритуальный обход

тан - тело

тарикат - второй этап Пути у суфиев, путь

тауба - покаяние

фана - букв. "уход", "смерть", растворение в Боге

факр - нищета

фарраш - мальчик-слуга

Фатиха - "Открывающая", 1-я сура Корана

хаджж - паломничество

хадис - предание о Мухаммаде

хазан - осенний ветер, символ беды

хакикат - последний этап Пути (хакика - истина)

хал - озарение, просветление

хамрийят - жанр "винных стихотворений"

хафиз - "знающий" Коран наизусть

хикмет - "изречение", жанр фил. стих.

хитан - обрезание

Хума - волшебная птица, Гамаюн

хур - гурия

човган - клюшка, нечто изогнутое

шариат - законодательство, первый этап Пути

шаир - поэт

шайтан - черт

шиит - сторонник Али

Комментарии: 3, последний от 27/04/2012. © Copyright Ожиганов Александр Федорович Размещен: 24/11/2011, изменен: 24/11/2011. 59k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия		Ваша оценка:

Ожиганов Александр Федорович : другие произведения.

Баян. Восточно-западный диван