Знаете, чтобы не ждало меня в дальнейшем, эту историю я определённо не забуду никогда - такова была мысль, посетившая меня на тот роковой, для многих включая меня, момент. Казалось, удушливый запах дыма заполнил собой все лёгкие, пропитал одежду, въелся под кожу, так что никогда не смоешь, царапал раздражённое горло, щипал ставшие вдруг чувствительными нос и глаза. Солнце до того ярко светившее на небе заслонили клубы едкого дыма. Было душно. Нестерпимо хотелось потереть красные, воспалённые от слёз и дыма глаза, осознание, что это не принесёт им облегчения, а наоборот сделает лишь хуже, останавливало руку уже занесённую в бесполезной попытке исправить положение. Из-за дыма дала знать о себе уже порядком подзабытая астма, превращаясь в непрекращающийся приступ сухого давящегося кашля. В попытке вдохнуть хоть немного чистого воздуха подношу, пропахший гарью насквозь рукав, к лицу и стараюсь дышать через него. Помогает слабо, но всё же состояние понемногу улучшается. Возвращаются зрение и слух. Приходят ужасная слабость и невыносимая жажда. Тогда за глоток кристально чистой воды не жалко было и душу дьяволу продать. Всё равно после такой рвущей сердце на части потери, она ничего не стоила, а значимость собственной жизни упала на глазах, казалось со скоростью света. С его уходом всё резко потеряло свой смысл. И уже было неважно, что в мире ещё оставались люди, желавшие моего непременного возвращения. Я никуда уходить не собирался, но жизнь как всегда вносит свои корректировки. Меня спасли, не дав задохнуться, нашли в самый последний момент и без промедления вынесли на свежий ничем не загрязнённый воздух. Помню, кричал, плакал, проклинал, обвинял, не желая смириться и отпустить. Так было легче. Боль не уходила, но притуплялась. Своих спасителей я так и не поблагодарил, посчитав, что каждый имеет право на собственный выбор. Только сам человек способен решать жить ему или умереть. Никто не может решать этого за нас, будь то бог, судья, семья или друзья.
После мир представлялся мне только в самых тусклых красках, то, что ещё совсем недавно искрилось и переливалось в моих глазах, вдруг стало серым. Жизнь, окрасившаяся в этот нестерпимый тон, была невыносима, ведь я помнил, что всё может быть по-другому не так совсем не так иначе. Но что бы я ни делал, той яркости, которая, появилась при нашей с ним встрече больше так и не смог добиться. Да я женился, прожил жизнь, воспитал детей, внуков, даже дерево посадил и дом построил. Чего-то всё же не хватало. Словно вырвали из сердца кусок, а оно кровоточит, рана не затягивается, хотя кровь бежит уже не так сильно, медленно вытекая, капля за каплей. Не было больше того чувства предвкушения волшебства, ожидания чуда. И мир виделся лишь через призму серого, которого в жизни стало слишком много. Сейчас я понимаю, что покинь он меня иначе или глубоко после, всё очарование сказки вскоре испарилось бы, под гнётом страшной реальности, где чуду места нет. Для людей ставших излишне рациональными, поглощёнными алчностью и жаждой наживы уже не было ничего святого и с них стало бы использовать его для своего ещё большего обогащения. А так благодаря ему я смог пронести через всю жизнь дарованный им кусочек чуда. И значительную часть моей души всегда занимал именно этот отрывок моего детства, теперь кажущийся лишь небывалым сном, но стоит мне посмотреть на собственные руки без единого шрама и ноги что по диагнозу врачей более не могли сделать не шага, я тот час уверяюсь, что это не так. Человек по имени Пётр Симонс Паули действительно существовал и вырвал меня из той тёмной пучины небывалого отчаяния, что оплело меня по немощным в тот миг рукам и ногам. Тот поистине ужасный для меня момент своего немалого жизненного пути я до сих пор стараюсь не вспоминать, слишком сильны отрицательные эмоции охватывающие меня. Не знаю зачем пишу всё это наверно для того что бы оставить после себя что-то и наконец поведать хоть кому-то что чудеса в нашей жизни всё же случаются. Не стоит терять надежду на лучший исход.
Тогда я, несомненно, думал совсем иначе. Попав в аварию и став не только круглым сиротой, но и инвалидом не способным существовать без посторонней помощи, я считал, что жизнь для меня уже окончена, так и не успев при этом начаться. Но с этим и другими фактами я уже смирился и, откровенно говоря, раздумывал над тем, как же мне свести счёты с жизнью так чтобы это было не слишком позорно. Во всяком случае, когда я уже решился откусить себе язык, силы сделать это во мне не нашлось, решимость таяла со скоростью снега в тридцатиградусную жару. Я позорно отступил. Следующая моя попытка самоубийства была столь же провальна. После неё чувство жалости к себе просто затопило меня. И в тот самый миг мне суждено было встретить Его. Он не был богом и никогда не претендовал на его славу и почёт. От людей, которым Он помогал, ему было необходимо лишь одно - спасение от одиночества. Он никого ни в чём не убеждал, не создавал сект, не поддерживал верований. Даже открыто заявлял, что атеист и если БОГ всё же где-то существует то благодарить его за жизнь, он точно не будет, скорее, предпочтёт высказать ему, что он о нём думает без малейшей утайки и прикрас. Он, несомненно, понимал каков мир и принимал его таким, какой он есть. Не старался кому-то что-то доказать, изменить, принимая действительность. Хотя он всё же не скрывал что в подобном мире ему совсем не место, что его тяготит существование в нём. Просто видел лишь то, что хотел видеть на остальное, закрывая глаза. Ну а я в те времена, как и все люди, только начавшие своё существование рассматривал всё через призму максимализма так присущую подросткам, отказываясь видеть в его словах и поступках совсем иной смысл, чем думалось мне. Раскрыть глаза и увидеть я смог лишь гораздо позже. Тогда когда уже некого было спросить, что же он имел в виду. Чувство запоздалого раскаяния затопило душу. Сейчас находясь уже в самом конце, понимаю, что ему от меня не надо было ничего кроме простого нахождения рядом ни понимания, ни тем более сочувствия он у меня не искал. Человеком он без сомнения был сложным. Всегда на своей волне. Обожал познавать саму человеческую суть, изучать психологию. Не отрицал логику, но не стремился слепо следовать ей. Потому что всё же верил в людей. Не людям, а в них. Надеялся, что не настолько прогнил мир, чтобы в нём не осталось места бескорыстию и чести. Мне он был не понятен также как и другим людям. В отличие от них я, видя и чувствуя на каком-то интуитивном уровне, что он не такой как все ощущал лишь небывалое любопытство.