Аннотация: Огромное спасибо Юре Гордиенко за стихотворение Jak ten facet gral bluesa, которое я переименовала в Блюз старой лодки. Познакомиться с замечательными стихами Юры можно здесь http://rybachka-sonya.livejournal.com/
Танец GO
В тот вечер я проигрался в дым. Сам виноват - нарушил золотое правило игрока: никогда не садись за один стол с новичком. Новичкам всегда карта идет. У госпожи Фортуны все взвешено не хуже, чем в палате мер и весов. Каждому игроку за столом - своя порция удачи. Сегодня ты в пролете, завтра - на коне, если, конечно, это завтра вообще наступит.
Сначала я даже подумал, что крепкий молодой сибиряк - катала- гастролер. Наивный взгляд и простодушие, написанное на лице, могли быть профессиональной маской. Своими глазами как-то видел дедулю с внешностью заслуженного вахтера Советского Союза, который пришел малость подзаработать к пенсии. Даже все повидавшие охранники в казино с трудом сдерживали смех, когда он свое коцаное пальтишко в гардероб сдал, и гардеробщику на чай гордо вручил металлический рубль догорбачевских времен.
Потом всем стало не до смеха. Дедуля оказался ветераном-каталой, решил тряхнуть стариной, чтобы внучку на учебу деньжат отбить. Отбил, да так, что у Нодара - владельца казино - чуть Кондратий не приключился. И только кавказское уважение к старшим спасло ветерана от неминуемой расправы. Так мы до сих пор и не знаем, какую методику пенсионер использовал, нам не доложили. Я потом дедулю по всей Москве искал, чтобы опыт перенять, а его и след простыл. Одно слово: старая гвардия.
Сибиряк, видимо, неплохо чего-то там прокладывал, бурил или осваивал, потому что денег у него было знатно еще до выигрыша, а у меня всю неделю напряженка с наличностью, не везло с самого воскресенья. И когда деньги кончились, ко мне незаметно подошли мальчики Нодара, и вежливо пригласили к хозяину.
Я скромно стоял на пороге роскошного кабинета. Как все низкорослые, субтильного телосложения люди, Нодар обожал большие и массивные вещи. Кабинет призван был своей грандиозностью компенсировать хозяйскую мелкоту: дубовые панели на стенах намекали на крышки гробов должников, из этого кабинета не вышедших. На что намекала полутораметровая скульптура рыцаря в золотых доспехах я так и не понял.
Нодар поднялся из-за своего роскошного стола, выполненного из какого-то ароматического дерева. Черт его знает, как оно называется, но запах этот прочно ассоциировался у меня с похоронным бюро. Нодар плеснул "Хеннесси" в квадратные стаканы, один из них протянул мне.
- Нодар, дай отыграться, - я залпом махнул коньяк, даже не почувствовав вкуса, по желудку разлилось спасительное тепло. - Ты знаешь, что за мной не пропадет.
- Вадик, дорогой, что на кон поставишь? Квартиру свою в центре ты еще три года назад проиграл, живешь с мамой в клетушке в спальном районе. Тачка твоя - рухлядь японская - давно у нас в гараже пылится, в карманах ветер свищет, что ты мне можешь предложить? Свою бессмертную душу?
У меня непроизвольно сжались кулаки, тонкостенный стакан треснул в руке и порезал пальцы, несколько капель крови упали на дорогой бежевый ковер. Не терплю, когда меня унижают. Долг отдам или отработаю, а унижения никому не спущу, даже всесильному Нодару.
- Душу мою не трогай, - тихо сказал я, - не про тебя честь.
Он внимательно посмотрел на меня, прищурился, закурил и неожиданно улыбнулся по-волчьи: просто раскрыл широко рот и показал все зубы, а в глазах ни смешинки, ни лукавинки.
- Молодец. Не гнешься, не шестеришь - я таких уважаю, - он протянул мне золотой портсигар.
- Спасибо, курю только свои, - я достал из кармана пачку сигарет и с удовольствием задымил. Мой табачок попроще будет, зато не дареный.
- Вот что, Вадик, дам я тебе одно деликатное задание. Отработаешь - все долги спишу. Девочка одна у меня есть на стороне, любовница. Сладкий грех, единственная слабость моя. Вот ведь ерунда какая: ни одна баба никогда заморочить не могла, а Марина... - Нодар снова разлил коньяк по стаканам, с лихвой плеснув и на мою долю, выпил, закусил лимоном, цыкнул зубом, вытаскивая лимонное волоконце, - в бараний рог меня скрутила. Чую, что дурит и за нос водит, а сделать ничего не могу. Знаешь, мне как-то отец говорил, что у каждого мужика есть одна единственная женщина, которая грех его смертельный и могила его. Встретишь такую - и конец, вся жизнь под откос. Я на свою беду встретил.
Он внезапно замолчал, задумался о своем. Тихий ангел зацепился крылом за стрелку массивных настенных часов. Пять минут, десять - Нодар молчал. Я прочистил горло, напоминая о своем присутствии. Он встрепенулся:
- Вадик, мне нужно, чтобы ты проследил за ней. Она в какой-то клуб каждый день ездит, странная стала, замкнутая, и до этого стервозная натура у нее была, а теперь вообще не подступишься. Глаза жесткие, колючие, боюсь, как бы на наркоту не села или в историю нехорошую вляпалась. Ее использовать, чтобы до меня добраться - раз плюнуть.
- Нодар, какая из меня ищейка? - этого мне только не хватало: за крутой бабой бегать, - у вас овчарок полный загон, то есть казино забито охраной...
- Да не могу я их послать, - отмахнулся он. - У них полторы извилины на всех, только на разборки и годятся, да еще и авторитет себе подорву. Ну, ты сам посуди, какие слухи пойдут: Нодар с девкой справиться не может. Да надо мной после этого каждый ишак смеяться будет! А ты человек тонкий, ловкий, соображаешь быстро, и блефуешь хорошо, - он вдруг улыбнулся, но на этот раз нормально, по-человечески.
Ага, доблефовался уже! Ты нам, Вадик, должен, так мы из тебя ездовую собаку сделаем, будешь овцу хозяйскую домой гнать! Хорошо хоть молочко на базар возить не предложили. А с другой стороны, иначе мне от долга не отвязаться, проиграл - плати.
- Ладно, Нодар, договорились.
- Возьми ключи от машины,- он бросил мне ключи, я поймал их на лету одной рукой.
- Хорошая реакция, Вадик, я в тебе не ошибся, в следующий раз кинжал брошу, - он захохотал, довольный собственным остроумием.
Ох, какие физиономии были у охранников Нодара, когда я вышел из кабинета живой, вполне веселый да еще с ключами в руках. Ей-богу, только ради этого стоило согласиться!
- Ну что, мужики, вынос бездыханного тела отменяется, подавайте кабриолет к парадному подъезду.
У всех троих были одинаковые квадратные челюсти, похожие на компостер в троллейбусе. Информация, словно талон на проезд, попадала вместо ушей прямиком в челюсти, металась наверх в поисках выхода в мозг. Не найдя лазейки, она падала вниз и выплевывалась одинаковыми и пустыми, словно дырочки на талоне, словами.
- Чего? - спросили они хором.
- Ничего! Тачку, говорю, гоните!
На следующий вечер я сидел в машине возле дома девушки Нодара и ждал, когда она выйдет. Отар показал мне ее фотографию, но когда Марина вышла из подъезда, я понял, что всю эту цифровую технику нужно выкрасить и выбросить, потому что хваленые дигитальные игрушки не передавали и половины того, что видели мои глаза. По улице шла Женщина! Пума, рысь, ведьма! Черные волосы, доходящие до того места, где спина теряет свое благородное название, пухлые губы, чуть изогнутые в капризной гримаске, антрацитовые глаза и кожа персикового оттенка. Черное платье облегало фигуру-скрипку, ремешки серебряных босоножек охватывали изящные лодыжки.
Спросите меня, какой предмет лучше всего рассказывает о женском характере, и я скажу вам: посмотрите на сумочку. Марина держала в руках маленький серебряный ридикюль. Когда-то их называли "тропиканами" и они были непременным атрибутом свободных женщин. "Тропиканы" - это полуночный блюз в маленьком клубе, где витает под потолком табачный дым и потерянные мечты, хриплый от сигарет женский вскрик, уставшие пальцы лабуха-гитариста и легкий бриз с океана, которого мы никогда не видели. Мы бредили ночью, блюзом и "тропиканами" в пахнущих табаком и мускусом руках чернокожих жриц любви, тела которых просвечивали сквозь легкую ткань платья. Теперь это называется клубной сумочкой, но сути не меняет.
Марина - или как я мысленно окрестил ее - Пума небрежно бросила сумочку на переднее сиденье, закурила и тронула черную "Ауди"с места. Ночные улицы проскальзывали мимо окон машины, горящие в темноте вывески элитных клубов оставались в стороне. Мы вырвались на окраину, потянулись серые унылые коробки промышленного района. "Ауди" нырнула в узкий переулок возле заброшенной фабрики и остановилась рядом с одноэтажным обшарпанным домиком. Справа от здания тянулся пустырь, заросший выгоревшей травой и колючками. Та часть пустыря, которая вплотную подходила к зданию, была уставлена дорогими машинами. Нелепая картинка! Машины смотрелись на пустыре, как НЛО во дворе средневекового замка.
Марина скрылась за железной дверью. Я подождал минут пять, и подошел к железной двери, над которой тускло светились две буквы:
GO
Остальные я не смог разобрать, потому что над дверью не было даже лампочки, не говоря уже о фонарях.
- Вход только по личному приглашению хозяйки клуба, - высокий парень из фейс-контроля загородил собой проход. Он был одет в строгий черный костюм и белую рубашку, на галстуке красовалась булавка в виде змеи.
- А кто хозяйка? - спросил я
- Пропусти его, - из-за широкой спины вынырнул второй охранник, ростом поменьше, - у нас сегодня одни завсегдатаи, новичков совсем нет.
- А может, сегодня новички и не понадобятся, - неуверенно возразил первый.
- Новички нужны всегда, - веско произнес второй, и внимательно посмотрел на товарища, - всегда! - повторил он.
- Ну ладно, - вдруг улыбнулся первый и жестом пригласил меня войти.
- А кто хозяйка-то? - спросил я, на всякий случай делая шаг внутрь, пока они не передумали.
- Ее зовут Марина.
Да, девочка совсем не простая, открыла втихую клуб, наверняка, на деньги щедрого папика Нодара, а милому спонсору ни словечка не сказала.
Я зашел внутрь, меня оглушила дробная пульсация транса. Контраст между тишиной снаружи и шумом внутри был настолько разителен, что уши немедленно заложило. Умели же раньше строить! Кирпичные стены старой кладки надежно законсервировали внутри грохот музыки и шум многоголосой толпы. Это вам не современные панельные дома, где на пятом этаже чихают, а на первом желают доброго здравия. Оформление было стильным: пол словно вырублен из черного оникса, светильники на потолке имитируют звездное небо. Но что меня поразило больше всего - это панели на стенах. Они были сложены из переплетающихся между собой статуй людей в натуральную величину. Объемные фигуры на стенах принято называть барельефами, но это были именно статуи, а не барельефы. Сплетенный в немыслимые позы клубок человеческих тел был вырублен из неизвестного мне камня золотистого цвета так искусно, что, казалось, эти люди дышат. Я не выдержал и дотронулся рукой до фигуры девушки, свернувшейся в позе эмбриона. Ладонь ощутила тепло, и мне вдруг показалось, что закрытые веки чуть дрогнули. Я испуганно отскочил и обругал себя за излишнюю впечатлительность. Обычный подогрев - тоже мне новость! Но по спине поползли противные мурашки.
Хорошая порция выпивки - вот что нужно мужчине в такой ситуации.
Я медленно пробирался к барной стойке через танцующую толпу. Клуб был забит до отказа. На танцполе извивались полуголые девицы, старательно изображая то ли гурий в аду, то ли грешниц на адской сковороде. А наверху, на галерее, бледный ди-джей с полузакрытыми глазами неустанно крутил винил.
- Что будем пить? - выкрикнул бармен, перегнувшись через стойку.
- На ваш выбор, - выкрикнул я в ответ, чем заслужил одобрительную улыбку. Если хочешь задобрить бармена - дай ему возможность свинтить для тебя фирменный коктейль. Этим приемом я пользовался не раз. Бармен человек полезный, потому что единственный трезвый. Высокий барный табурет рядом со мной был свободен, и на него немедленно плюхнулась девица в кислотно-розовой юбке. Если можно было назвать юбкой ту узкую полоску пластика шириной с мой брючный ремень, которая безуспешно пыталась прикрыть прелести юной тусовщицы.
- В первый раз здесь? - крикнула девица, и добавила что-то еще, но окончание фразы потонуло в грохоте. Иногда мне кажется, что люди ходят в клубы, потому что в них не нужно разговаривать. Ритм возбужденных танцующих тел, дым сигарет, расширенные от снюханных в туалете дорожек кокса зрачки, скрежет техно, струящегося по венам вместе с выпивкой - все это прогоняет одиночество. Но вместе с тем ты никому не должен изливать душу. Те, кто хотят поговорить, идут в ресторан, кафе или просто садятся в поезд. А в клуб идут люди, которым к чертям не нужны задушевные разговоры, а нужен драйв, адреналин в крови и бесы в глазах, короткая яркая жизнь здесь и сейчас.
- Да, в первый раз, - крикнул я и жестом показал бармену, чтобы он налил девице выпить за мой счет.
- Скоро начнется Танец, - выкрикнула она.
- Какой танец?
- Сами увидите, - она соскользнула с табурета и смешалась с толпой.
Я допил коктейль и встал. Мне нужно было найти Марину. Внезапно музыка смолкла, а толпа выдохнула, как один человек. На галерее рядом с ди-джеем появился саксофонист. Худой, бородатый, он был одет в черный костюм, черная шапочка дополняла наряд, темные очки скрывали его глаза. За спиной саксофониста стояла Марина. Она подняла руку, ди-джей крутанул пластинку, скрежет техно раздался в тишине, и нервным смехом шута отозвался саксофон блюзмена...
...Простуженный саксофон в дымном воздухе,
Блюзовый рваный ритм, ритм вздоха перед смертью или перед тем последним падением, ради которого мы, мужики, готовы все стерпеть и все отдать. Хриплый тихий голос шептал мне в ухо Блюз старой лодки, который написал мой друг, замечательный поэт Юра Гордиенко:
Глотая воду, как водку,
Будто бы в горле жжёт,
Кто-то движется к лодке, детка,
А кто-то просто живёт.
В этот вечер я просто жил, а он играл блюз...
серые предрассветные подворотни, в которых гулким эхом отзывались наши с Юркой голоса, когда мы шатались всю ночь с бутылкой дешевого портвейна в руках.
Он играл блюз...
ночного города с ярким макияжем ночной бабочки на лице, города, который боится утра так же, как боится дневного света стареющая женщина, в ужасе разглядывая в утреннем жестоком зеркале морщины на лице, невидимые при лунном свете.
Он играл блюз...
дрожащие руки держат карты. Козырей нет, твоей масти нет в колоде. Твоя масть - красные трефы, которые вырвутся из дула пистолета, когда ты пустишь себе пулю в висок.
Он играл блюз...
Кто-то тронул меня за рукав, я вздрогнул, приходя в себя. Официантка протягивала мне странный предмет: зеркальные очки на широком обруче, а сверху, над очками крепилась маленькая камера. Больше всего это напоминало виртуальный шлем для компьютерных игр. Только сейчас я заметил, что большая половина посетителей клуба уже облачилась в шлемы.
- Наденьте, - крикнула официантка, - сейчас начнется Танец, а на него нельзя смотреть без очков.
Да, молодцы ребята! Обшарпанный фасад здания у черта на куличках и навороченные технологии внутри - это уже концепт, причем красивый концепт.
Я надел очки, которые оказались не очками вовсе, а миниэкранами. Официантка провела рукой по обручу в районе моего виска, на левом экране появилось маленькое изображение видеокамеры, и я увидел весь клуб в зеленоватом свете. С непривычки заболели глаза, и я попытался стащить шлем.
- Нет, - девушка схватила меня за руку, - через несколько минут привыкнете. Камера передает изображение на минидисплеи, а зеленоватый оттенок защищает глаза.
Голос саксофона взлетел, и там, на немыслимой высоте, где испуганная птица, глотнув смертельного холода, камнем падает вниз, звук умер. А вместе с ним погас свет. Лишь один прожектор высветил Марину. На ней не было очков. Она стояла на железной винтовой лестнице, ведущей на галерею ди-джея, внизу затихла толпа. Марина вытянула руки вперед, по залу пронесся шепот, и я услышал странный звук, как будто кто-то отрывает липкую ленту от пластикового стола. Скрежет усилился, у него появился собственный ритм: мерный, механический и оттого очень тоскливый. А к ритму добавился высокий женский голос - это пела Марина. Я посмотрел на ди-джея в полной уверенности, что он подтягивает ее голос на синтезаторе, но парень стоял, скрестив руки на груди. На нем тоже были очки. Она делала это сама, хотя мне неизвестна ни одна певица, которая смогла бы взять такие высокие ноты. Человеческий голос на это просто не способен, но, тем не менее, она пела. А толпа, расступившись, выплюнула из себя группу людей.
Золотые облегающие костюмы, руки и лица тоже выкрашены в золотой цвет - они выглядели, как живые статуи. И походка была под стать костюмам. Они шли, не отрывая ступней от пола, и этот противный скрежет, который зубной болью отдавался в мозгу, был аккомпанементом их танца. Живые статуи неотрывно смотрели на Марину, отзываясь на каждый взмах ее руки.
Она повернула вправо раскрытую ладонь, и статуи неловко вскинув правую руку, повернули голову направо. Я видел, что каждое движение дается им с трудом. Один из танцоров прошел рядом со мной, ликующая разгоряченная толпа жадно заглядывала ему в лицо, свистела и улюлюкала, а я встретился с ним глазами и холод змеей скользнул по позвоночнику. Лицо мужчины было искажено страданием и болью.
Что, к чертям, здесь происходит? Я начал протискиваться сквозь толпу на выход. С меня хватит! Подожду ее на улице! Эти их гламурные забавы не для меня, хоть я, конечно, не ангел, и мне не нужно перешивать пиджаки, чтобы под ними поместились сложенные крылья.
А когда я дошел до выхода из клуба, почти дошел, я увидел, откуда появляются эти странные танцоры.
Те самые диковинные панели на стенах, как будто сложенные из человеческих тел и теплые на ощупь, расплетались, распадались на отдельные фигуры, и медленно сходили на пол со звуком, похожим на то, как отдирают липкую ленту от пластикового стола.
Этого просто не может быть! Это глюки! Чертов бармен подмешал мне что-то в коктейль,
- Куда это ты? Танец еще не окончен, - высокий охранник выступил навстречу мне и толкнул в грудь. Толкнул не сильно, но я отлетел на несколько шагов назад. Он прыгнул на меня, заломил руку за спину в болевом приеме и потащил через толпу. Я оказался среди танцующих статуй, сзади горячо дышал в затылок здоровяк-охранник, а в нескольких шагах от меня стояла Марина. Она внезапно замолчала, и как только смолкло пение, фигуры замерли неподвижно.
- В нашем клубе сегодня новичок, - промурлыкала она насмешливо, и толпа отозвалась смехом. У смеха толпы бывают разные тональности: веселая, когда рыжий клоун в цирке дежурно падает, споткнувшись о маленькую собачку; торжествующий, когда на многотысячном стадионе игрок из враждебной футбольной команды растягивается во весь рост, поскользнувшись на мокрой траве. У этой толпы был смех, как у стаи голодных шакалов, когда жертва вот-вот упадет бездыханной, осталось совсем немного.
Уже знакомая мне официантка протянула Марине золотой поднос, на котором лежали салфетка и маленькая коробочка в виде головы змеи. Марина взяла салфетку, поднесла ее к глазам. Что-то мне напоминает этот жест... линзы! Так вытаскивают контактные линзы. Охранник вдруг сорвал с меня очки, а Марина бережно положила линзы в коробочку.
- Посмотри на меня, - сказал она властно. И я посмотрел ей в глаза. Вернее, туда, где раньше были глаза. Теперь на их месте зияли льдисто-голубые провалы. Цвет был такой невыносимо яркий, что я попытался зажмуриться, но веки словно приклеились. И я вынужден был смотреть, как волосы Марины превратились в клубок танцующих в гипнотическом ритме змей, как из ее глаз вырвались тонкие голубые лучи, замерли в воздухе и медленно поплыли ко мне, настолько медленно, что, казалось, можно ускользнуть от холодного пламени. И я инстинктивно подался назад, но охранник крепко держал меня за плечи.
Лучи дотянулись до меня, превратились в лунное облако, окутали все тело, и я перестал его чувствовать. Онемение началось с затылка и в считанные секунды достигло кончиков пальцев на ногах. Несколько мгновений я не мог даже дышать. Потом стало легче, и я смог с трудом наклонить голову. Мое тело превратилось в золотую скульптуру.
- Дамы и господа, поприветствуем нового танцора в клубе Танцующих Горгоник, - прошипел змеиный клубок на голове Марины. Она запела, и при первых же звуках мои ноги непроизвольно сделали шаг вперед. Я не хочу! Я не буду живой игрушкой! Мои руки медленно, с трудом, вытянулись наверх, как у всех скульптур, которые окружали меня.
Клуб взорвался светом прожекторов и криками толпы, и на черном ониксе пола мы начали свой Танец. Танец живых статуй в клубе Медузы Горгоны.