Пак Михаил Тимофеевич : другие произведения.

Облака на юге

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В сборник ыключены рассказы, написанные в разное время, их объединяет тема любви.
  
  
  
  
  
  
   ОБЛАКА НА ЮГЕ
   (Сборник рассказов)
  
   За неделю Виктор сильно загорел, до цвета красной бронзы. Он думал, что кожа начнет шелушиться и облезет, но все обошлось. Наверное, крем, который жена дала, помог.
   Было ему как-то странно, никуда не спешить и заботиться лишь об одном - после завтрака шагать на пляж, а вечерами гулять по набережной среди сутолоки, музыки и детских голосов.
   На пляже он брал каждый раз лежак, вытягивался на нем и смотрел, как по небу плывут облака. Белые облака по синему небу. Яркие и чистые, как в мультфильме.
  
   ***
  
   Сегодня он вновь остановился у витрины магазина.
   За стеклом стоял манекен молодой женщины в малиновом вечернем платье.
   В восковой фигуре все было статичным, как и подобает быть манекену, - левая рука поднята пред собой, правая на бедре, голова слегка откинута назад, ноги расставлены на уровне плеч. И лицо, обращенное на улицу, почти как живое...
   Манекен на витрине магазина поразительно походил на Лизу - первую любовь Виктора.
   Давно это было. Почти двадцать лет назад. Они с Лизой в одном дворе жили и часто целовались в темном подъезде. А сейчас Виктору тридцать девять. И духом не ведал он, что память выкинет такую штуку именно здесь, в провинциальном южном городке, куда он вырвался отдохнуть из шумной столицы.
   Лицо манекена-Лизы было слегка наклонено, а глаза ее, зеленовато-серые, пытливо, с живым блеском смотрели на Виктора, стоящего на тротуаре в шортах и спортивной майке. И будто спрашивали:
   "Что ты тут делаешь, Витя?.."
   И Виктор ей мысленно отвечал:
   "Да вот, отдыхаю... Море, пляж, то да сё..."
   "Что у тебя в пакете?" - спрашивала еще Лиза.
   "Так, набор предметов. Книжонка-детектив, солнцезащитные очки, полотенце, бутылка колы, фотоаппарат-мыльница".
   "Не завел тут роман с какой-нибудь незнакомкой? - все продолжала допытываться подруга юности. - А то жгучих, да одиноких много сюда понаехало..."
   "Что ты! Какой из меня Дон-Жуан?! Вон, и брюшко потихоньку уже выпирает..."
   Мимо шли курортники, женщины, мужчины, в одиночку, парами, с детьми. В шлепанцах на босу ногу. Загорелые, полуголые, кто в шортах, кто в легких халатах, кто в купальниках... Они шагали вдоль торговых рядов в сторону площади, за которым синело море, и не обращали на Виктора никакого внимания. И на вечернее платье, надетое на манекен, они не обращали внимания.
   Он стал вспоминать, видел ли подобное платье на Лизе и пришел к выводу, что нет. Бывало, что девушка вся сияла в красивой обновке, когда они шли на вечеринку или в кино, но такого платья-декольте у Лизы точно не было.
   Наконец Виктор решился зайти в магазин.
   Внутри посетителей не оказалось, был только продавец, грузин лет сорока пяти, крупного телосложения, явно скучал, сидя у кассы и слушая джаз из радиоприемника.
   - Извините, - обратился Виктор к мужчине, - я хотел вас спросить о манекене на витрине...
   - Что, хочешь купить платье?! - оживился грузин. - Красивое платье, не правда ли?
   - Красивое, - согласился Виктор. - Но я, собственно, насчет манекена... Скажите, где вы его взяли?
   - Как - где? - не понял продавец. - Он всегда тут стоял.
   - Понимаю... Вы же его где-то заказывали, верно?
   - Жена позвонила и его привезли. А в чем дело-то?
   - Видите ли... - Виктор хотел было рассказать продавцу, объяснить все как есть, почему его так привлек манекен, но вдруг понял нелепость этой затеи. И извинившись, вышел на улицу.
   - Постой! - окликнул его продавец. - Айда, заходи, поговорим!
   Виктор вернулся.
   Грузин убавил звук на радиоприемнике, взял чистую чашку и налил из чайника чай, подал гостю.
   - Угощайся!
   - Спасибо! - Виктор отпил. Чай был крепкий и ароматный.
   - Я вспомнил, - сказал продавец. - Ты вчера тоже около витрины стоял. Город наш маленький, я всех знаю, кто свой, кто чужой. Значит, отдыхать приехал?
   - Да, - кивнул Виктор.
   - Меня Отар зовут, - продавец протянул ему крупную жилистую руку.
   Виктор пожал ее, и назвал свое имя.
   - В санатории живешь?
   - Нет, комнату снимаю у одних стариков.
   - Удобства есть?
   - Нормально. Чистый дворик, виноградник. Тишина.
   - А, - сказал удовлетворенно Отар. - Наш город за счет курортников живет. Всем должно быть хорошо, и гостям, и местным жителям. Моя жена по делам в Краснодар поехала, я тут вместо нее сижу. У меня свой бизнес есть. Небольшой, очень средний. Скажи, Витя, что ты меня про манекен спрашивал?
   - Да, так, - неохотно проговорил Виктор. - Уж больно девушка похожа на одну мою знакомую.
   - Что ты говоришь?! - удивился Отар.
   - Обычно все манекены похожи на манекены. А тут манекен похож на конкретного человека. Вот я и...
   - Да?! И на кого же он похож?
   - На подругу молодости. Лиза ее звали.
   - Гм...
   - Ну, вы извините, Отар... - Виктор торопливо допил чай, поставил чашку на столик. - Не буду мешать вам.
   - Постой... - Продавец задумчиво потер себе щетинистый подбородок. Достал из кармана сотовый телефон. Набрал номер и стал с кем-то говорить на своем языке. Разговаривал, наверное, минут пять. Потом выключил телефон и сказал Виктору.
   - Я тут с женой поговорил, насчет манекена. Она говорит, что один мастер делал в Краснодаре. И точно, этот мастер лицо манекена слепил со своей дочери, а зовут ее Настя. Два года назад, когда мы магазин построили и манекен привезли, Настя в институт пошла. Теперь она, значит, на втором курсе учится. Надо же... я не знал, что наш манекен хранит такую историю...
   Отар залез рукой в тумбочку под кассовым аппаратом, выудил бутылку вина.
   - Слушай, давай, выпьем.
   - Да нет, спасибо...
   - Садись, - Отар поставил гостю табурет, а сам уселся на раскладном стульчике. - Все равно покупателей нету. - Он вытащил из холодильника сыр, нарезал, открыл бутылку и налил в два стакана. - Давай! За хороший день! За встречу!
   - Давайте! - согласился Виктор и медленно осушил стакан.
   Отар тоже выпил и вытер рот тыльной стороной ладони.
   - Бери сыр, - предложил он. - Другой закуски нету.
   - Сойдет и так.
   - Где работаешь? - спросил Отар.
   - В одной фирме, инженером.
   - Женатый?
   - Ага, - кивнул Виктор.
   - Дети есть?
   - Сын и дочь.
   - А у меня трое, дочь и два сына.
   Отар вновь наполнил стаканы.
   - А эта Лиза, девушка твоей юности... ты с ней, значит, расстался?
   - Да, - качнул головой Виктор.
   - А почему расстались?
   - Так вышло...
   - Гм... Но она внутри тебя еще крепко сидит, да?
   - Вы правы...
   - Держи, - Отар подал гостю стакан, взял в руку свой. - Я что хочу сказать... Наверное, многие люди в молодости, по своей глупости или еще отчего, теряют свою мечту... Выпьем за нее, мечту, чтобы ей с другими повезло больше, чем с нами.
   - Да, - согласился Виктор. - За нее!
  
   ***
  
   Виктор растянулся на пластиковом лежаке, подставив под лучи солнца спину. Ни о чем особенном он не думал. Ему просто было приятно от мысли, что на белом свете живет девчушка, очень похожая на любовь его юности. Он представил в своем воображении это незнакомое милое создание по имени Настя, идущее по улице родного города - ветерок треплет волосы девушки, а на светлом лице блуждает улыбка.
   Потом он повернулся, щурясь, взглянул на солнце.
   Неподалеку расположилась парочка, мужчина с женщиной, они натирали друг друга кремом.
   Виктор присел, снял темные очки, положил поверх одежды и пошел к воде. Он вошел в море и поплыл.
   Волны лениво перекатывались друг за дружкой, плыть было легко.
   Вскоре он перевернулся на спину и расставил руки в стороны. Вода держала его. Он поднял голову и обнаружил, что отплыл от берега на довольно приличное расстояние. Если даже закричать, никто не услышит.
   А вдруг сердечный приступ случится, подумал Виктор, что тогда? А чего ему сделается плохо, сердцу-то?
   В висках стучало гулко.
   Откуда-то издалека приближался звук работающего мотора. Это катер шел прямо на него, придержал ход, сбавил обороты. В катере сидел дочерна загорелый парень в одних плавках.
   - Эй! - крикнул он. - С вами все в порядке?!
   - Нормально! - ответил ему Виктор.
   - Точно?! Вы уверены?!
   - Конечно.
   - По радио передавали штормовое предупреждение!
   - В самом деле?
   - Лезьте сюда или поплывете?
   - Поплыву.
   - Ну, как знаете...
   Виктор увидел на небе облако, за ним еще и еще - целую цепочку облаков. Ветер гнал их в эту сторону. Похоже, спасатель говорил правду о надвигающемся шторме. Да и волны уже заметно бугрились.
   Виктор, стараясь экономить силы, медленно и широко загребая воду, поплыл к берегу.
  
  
  
  
   Л Е В
  
  
   Лев жил в парке. Он лежал под старым кленом и больше времени спал, положив голову на лапы. Неподалеку текла Яуза-река. Прохлада и шелест воды успокаивали его. Откуда взялся здесь лев, никто не знал. Сердобольные старушки из ближайших домов приносили ему еду, хлеб, похлебку... Кости были ему уже не по зубам. Он никому не мешал, никого не трогал, и желал, чтобы и его никто не беспокоил.
   Приезжали из зоопарка какие-то люди, но они не проявили ко льву никакого интереса. Сказали, что это животное, может, когда-то и было львом, но нынче оно больше похоже на обычную дворнягу. Мол, и грива-то его вся облезла от старости. Собака и есть, хотя и с большой головой.
   А милиция?.. Что ей до дворняжки, мирно лежащей на траве?
   Однажды в парк забрела свора бродячих собак. С вожаком во главе по кличке Бот. Место собакам очень понравилось, и они решили здесь обосноваться. И тут они увидели лежащего неподалеку старого пса. Бот подошел к нему.
   - Послушай! - бросил он сердито. - Убирайся-ка, прочь, пока не намяли бока!
   - Чего ты?! - поднял голову лев. - Места же всем хватит.
   - Спорить еще вздумал?! - вскричал Бот. - Валяй отсюда, тебе говорят!
   - Я тут уже давно, ребята, - мирно проговорил лев, окидывая взглядом разношерстную толпу, с любопытством наблюдающую за жертвой. - Здесь мой дом.
   - Теперь будет наш! - отрезал вожак.
   - Пусть так... - вздохнул лев. - Ну, а где же кодекс чести?.. Ведь джентльмен должен прежде...
   - Вызвать на поединок?! - рассмеялся Бот.
   - Не очень хотелось бы драться в мои лета... Но вижу - выхода нет...
   - Ха! - поразился Бот и поморщился брезгливо. - Старый хрен вздумал со мной сразиться?!. Да я только дуну разок - и тебя не станет!
   - Все должно быть по-честному, Бот, - вмешалась одна из его молоденьких наложниц по кличке Эмми, сучка неизвестной породы, но весьма смелая своими суждениями. - Нас много, он - один. Пусть поединок и решит.
   - Пошли! - щелкнул зубами вожак. И вышел на поляну. Лев с трудом поднялся с земли, и побрел тяжелой походкой следом. Они встали друг против друга. Их обступили.
   Бот изготовился, поскреб когтями землю, напрягся, и ринулся вперед, полетел точно копье, намереваясь сбить противника с ног. А лев только одним движением передней лапы, как если бы отмахивался от назойливой мухи, двинул вожака по загривку. Но многие наблюдатели опытным взглядом просекли сразу, насколько мощным был удар.
   Пес перелетел поляну и угодил прямо на середину Яузы-реки. Только брызги и нарушили тишину. Свора собак застыла, ошеломленная увиденным, затем испустила короткий вопль, и бросилась врассыпную. Только Эмми осталась.
   А лев вздохнул и побрел к себе, лег под дерево, положил голову на лапы.
   Вожак, тем временем, выполз на берег и простуженным голосом окликнул подругу:
   - Ты, что, Эмми, остаешься?!. Так ведь он старый!..
   Эмми даже не удосужилась взглянуть на своего бывшего друга, она грациозными шагами приблизилась к победителю и улеглась рядом.
   Лев лежал, закрыв глаза, глубоко дышал, с шумом вдыхая и выдыхая воздух. Он временами хмурился или дергал бровью, вспоминая огненную свою молодость. Картины, одна краше другой, появлялись перед его взором и уплывали в туманную даль.
  
  
  
  
  
  
  
   ПОДСОЛНУХ
  
  
   1
  
   Маленький дворик, скамья, качели, тополь, две березки - эту картину наблюдал изо дня в день Иван.
   Он смотрел, как ветер срывает листву, как дождь мочит деревья, скамью, качели...
   Карие, большие глаза его, будто покрытые дымкой, ничего не выражали. Взгляд был пуст. Только при виде играющих детишек, в глазах появлялось нечто, похожее на блеск. Раньше он мечтал поездить по свету, но теперь весь мир сомкнулся в стенах одной комнаты, где предстояло ему провести всю оставшуюся жизнь.
   В восемнадцать лет Ваня стал инвалидом. Зимой 1996 года под Грозным он подорвался на мине. Госпитальный хирург собрал его раскуроченные осколками ноги по частям, но ходить ими молодой солдат уже не мог.
   Какая-то благотворительная организация выдала ему инвалидную коляску, и с нею парень намеревался вернуться в свой интернат маленького городка на Вологодчине, надеясь найти там пристанище. Но неожиданно отыскался родной дядя, и увез его в Москву, поселил в тихом районе, в однокомнатной квартире старого пятиэтажного дома. Там стояла крепкая дубовая мебель - кровать, стол, кресло. На стенах светло-зеленые обои с белыми ромашками.
   Ножки стола и газовой плиты на кухне были укорочены, а ванная оказалась вовсе квадратная, не глубокая, в которую не требовалось забираться, а можно было спуститься прямо с коляски. Дядя Роман предварительно обо всем позаботился.
   Своих родителей Иван никогда не видел в глаза, про них дядя коротко бросил: "Скоты! Лучше тебе не знать о них!" Роман приходился братом матери, у него была своя семья. О жене сказал: "Светская капризная дама". А о сыне и дочери: "Сукины дети! Только и делают, что сосут из меня всю кровь."
   Возвращение Ивана они отметили вдвоем. Почти всю бутылку водки дядя сам опустошил, а Ваня пил сок, он спиртное не употреблял, к тому же продолжал принимать таблетки, чтобы кровь циркулировала по больным ногам.
   - Не повезло тебе, паря, - говорил раскрасневшийся от выпитого Роман. - Глухо. Но ты не отчаивайся. Жить можно и так. Лишь бы голова была на месте. Надо бы профессию какую-то освоить, а? Как считаешь? Ты кем хотел быть?
   Иван смотрел на него слегка нахмурившись, как смотрят на одинокое облако, плывущее в небе.
   - Ну, чего молчишь? Ты, вроде, как осуждаешь меня? Нет? Не повезло тебе с родителями и с родственниками не повезло... Что я мог сделать? Меня самого жизнь лупила по загривку, будь здоров! Верчусь как белка в колесе. Сейчас я наладил кое-какой бизнес. А бизнес дело такое - сегодня ты на коне, а завтра - в канаве. Я за тобой все же приглядывал, не чужой ведь, наблюдал, как ты растешь в интернате, правда, без ведома супружницы, она и про это жилье не знает, что я тебе купил. Если, случаем, явится, скажи, что от государства получил. Но ты не вешай носа-то. Это не конец. Все наладится.
   А Ваня не был в обиде на дядю. Он вообще думал о себе, что круглый сирота. А так все же родной человек нашелся. В детдоме он получал по большим праздникам подарки и теплые вещи от неизвестного человека, теперь знал, что их посылал Роман.
   Телефона у Вани нет, он ему и не нужен, некому звонить. Было бы, конечно, интересно побеседовать с двоюродными братом и сестрой, они, наверное, похожи на своего отца, Романа. А он мужик ничего, крепкий еще, в молодости, наверное, был видный, рослый, курчавый брюнет с открытым лицом и темными, как сливы глазами. Они с мамой, должно быть, похожи.
   В последнее время дядя заходил к нему все реже и реже.
   Однажды он появился, посидел дольше обычного, сообщил, что уезжает в длительную заграничную командировку.
   - У меня в запасе неделя. Скажи, если что нужно.
   Ване ничего не было нужно, он только кивнул на телевизор, который Роман принес в прошлый раз:
   - Можно, я его продам?
   - Он твой, делай что хочешь, - был ответ. - А зачем тебе продавать?
   - Я его не смотрю, - сказал Иван. - Там про войну много показывают и про всякие убийства. Лучше продать и нанять на вырученные деньги сварщиков.
   - Сварщиков? - удивился дядя Роман. - Для чего?
   - Чтобы они приделали к потолкам кольца, наподобие тех, что висят в гимнастических залах. Мне так удобней будет передвигаться, да и коляска меньше станет изнашиваться.
   - Гм...
   - Я и схему нарисовал. - Парень показал ему чертежи на тетрадных листках. Роман изучал их внимательно, потом сунул бумажки в карман и ушел. На другой день он привез бригаду рабочих, те соорудили из труб малого диаметра каркас, опоясывающий стены и потолок по всей квартире, повесили на перекладины железные круги, похожие на бублики. Хватаясь за них, Иван передвигался по комнате, как обезьян по веткам.
   - Ты как Маугли, елки зеленые! - грустно пошутил дядя Роман. И уехал.
   Два года с тех пор прошло, а от него известий никаких.
   А телевизор так и стоял на тумбе без дела.
   Ваня приноровился к кольцам, висящим по всей комнате точно новогодние забавные гирлянды. Над кроватью они тоже висели. Проснувшись утром, Иван хватался за кольца и проделывал несколько рывков - оказывался в туалете или в ванной. Еще пару движений - и он уже на кухне, там он одной рукой держался за поручень, а другой зажигал газ и ставил чайник. Иван раздался в плечах, мышцы рук и груди бугрились и совершенно не болели, как это было поначалу. Болели только ноги, он их постоянно мял, изуродованные мослы в красных шрамах.
   За окном дворик усеяли опавшие листья, - их заливал дождь, а потом накрыл снег. У противоположного дома, за песочником и качелями, всегда останавливалась белая красивая машина, из нее выходила высокая девушка с распущенными светлыми волосами, исчезала в подъезде. Позже она выходила, садилась за руль и уезжала. Иван никак не сосредотачивал на ней внимания, как не обращал внимания на все другие предметы дворика. Он просто глядел на мир, не имеющий теперь к нему никакого отношения, который жил сам по себе. И Ваня жил сам по себе. Таковым отныне был его удел - наблюдать из окна посторонние картины, смену весны, лета, осени, зимы...
   Снег падал тополиным пухом - в медленном, сонном полете. Иван наблюдал за падающим снегом, который тоже был из другого мира, и в этом отдаленном мире красивая белая машина с сидящей внутри стройной девушкой, появлялась, исчезала, и вновь появлялась, как в сказке.
   Иван раскрыл тетрадку, взял карандаш, стал писать.
   Он представлял пред собой три подсолнуха на краю зеленого поля. Семейка подсолнухов, - подсолнух-папа, подсолнух-мама и подсолнух-сын, - качается слегка под тихую мелодию. Ветерок треплет их золотые волосы.. Малыша зовут Рем, он спит на груди мамы. Сопит носом. Потом он открывает глаза и лопочет радостно:
   "Мама, гляди, облако! Какое красивое! Я тоже хочу летать, как облако!"
   "Это невозможно, - отвечает мама. - Но ты у меня лучше всех. Ты - солнышко."
   "А я хочу!" - не унимается малыш.
   "Пусть попробует, - вмешивается тут подсолнух-папа. - Чего уж там."
   "Это же высоко! - пугается подсолнух-мама. - Он упадет!"
   "Не упадет. Пусть полетает."
   Мама подбрасывает малыша в воздух и тот, правда, уносится плавно в небо.
   "Как здорово!" - радуется Рем и повисает над полем.
   "Чего одно поле обозревать, отправляйся дальше, погляди мир, "- советует папа.
   "Только будь осторожен и возвращайся назад!" - наставляет мама.
   "Хорошо!" - отзывается уже в стороне сынишка.
  
   2
  
   Надо бы купить новую тетрадь, подумал Ваня, заодно и кое-какие продукты. Он надел курточку, кепку и выкатился на коляске из квартиры. Закрыл дверь на ключ. Три ступеньки, которые спускались к парадному подъезду, дядя Роман залил цементом, сровнял их для удобства передвижения племянника. Но на улице в продуктовые магазины ему не подступиться из-за высоких ступенек, поэтому он обычно ехал два квартала дальше, где в небольшом супермаркете были предусмотрены въезды инвалидных колясок. Там продавали массу всяких продуктов и вещей. Парень обходился скромно, покупал вместо мяса рыбу, минтай, путтасу, иногда селедку или скумбрию. Варил картошку, гречку. А по утрам - овсяную кашу "Геркулес".
   Колеса сминали тонкий слой снега на асфальте, катили вперед.
   Иван не уставал. Он теперь думал, что с наступлением тепла, неплохо бы поездить, ознакомиться с городом получше, побыть на Красной площади. Ведь он все-таки жил в Москве уже третий год, и кроме собственного двора ничего не видел.
   До супермаркета оставалось совсем немного, полквартала, когда путь ему преградили трое незнакомцев, рослых мужчин, лет за тридцать, в кожаных куртках. Неподалеку стояла их черная "Волга".
   - Здорово, малый! - сказал один из них, ощупывая инвалида бегающими глазами. - Куда путь держим?
   - А что? - спросил Иван.
   - Надо быть вежливым, - заметил Второй. - Изволь отвечать, когда спрашивают.
   - С незнакомыми я не разговариваю.
   - Ну, так будем знакомы, - сказал Третий. - Как тебя зовут?
   - Ладно вам, ребята, напирать, - пожурил друзей Первый и кивнул Ване: - Так ты инвалид чеченской ?
   - Допустим, - проговорил Иван.
   - И медаль имеешь?
   - Допустим.
   - Что-то ты не приветлив, друг, - сказал Второй.
   - Слушай, - сказал Первый, - хочешь поработать в нашей фирме? Гарантируем хорошие проценты. Побольше пенсии будет. Тебе ничего не надо делать, мы сами тебя отвезем и привезем. Работа - не бей лежачего. Сиди себе в коляске, да и все. На Садовом кольце будет твоя точка.
   - Нет, - покачал головой Иван, - я не согласен.
   - Упертый, - хмыкнул Третий. - Дохлый номер, ребята. По морде же видно - не пойдет.
   - А куда он денется? - бросил Второй. - Свалим его к чертовой матери, отберем коляску! Мигом согласится!
   - Попробуй, - предложил Иван. Он чувствовал, что незнакомцы последуют угрозе, опрокинут и запинают ногами. Улица была пустынна, да если бы и были люди, кто заступится?
   - Гляди, блин, какой ершистый! - удивился Второй и протянул руку, намереваясь ткнуть пальцем в нос Ивану. Но парень перехватил руку, сжал так крепко, что послышался хруст. Мужик застонал от боли и в следующее мгновение Ваня резко бросил свое тело вперед, ударил головой тому в грудь. Оба повалились на землю. Иван откатился в сторону, поймал ногу сообщника, метившую ему в грудь, вывернул. Дико вскрикнув, мужчина свалился рядом. И тут от удара в голову, в глазах Ивана потемнело, он услышал чей-то окрик и топот ног.
   Шум в ушах исчез, парень увидел, как мужики сели в машину и исчезли.
   - Изверги! Несчастные изверги! - незнакомая старушка склонилась над ним. - Сильно они тебя, сынок? А? Больно, да? Вызвать скорую?
   - Нет, ничего, - сказал Иван, ощупывая голову, удар ноги прошелся по касательной, задел затылочную часть и ухо. - Подкатите только коляску. - Попросил. Затем оперся коленями об асфальт, превозмогая боль, взялся за подлокотники коляски, подтянулся и, резко развернув тело, сел на сиденье.
   - Что творится, что творится! - запричитала старушка, отряхивая с куртки парня снег. - Ну, ты как, сынок, доедешь?
   - Доеду, - сказал Иван, - Спасибо.
   Старушка долго смотрела ему вслед, затем покачав головой, пошла своей дорогой.
  
   3
  
   Вернувшись домой, Иван сложил продукты на стол и снял куртку. Локоть левой руки была в красных ссадинах и слегка кровоточила мочка уха. Он обработал их йодом.
   Подкатил к окну.
   Снег уже совсем укрыл дворик, холмики лежали на качелях, скамье. А белые хлопья все продолжали садиться на ветви деревьев, на пожухлые листья, на белую машину у дома напротив.
   Там внутри кто-то сидел и курил. Девушка.
   Она вскоре вышла наружу, подправила дворники на стекле. Из уютного салона неслась музыка. Девушка была в красном свитере, облегающем стройное тело, на красном выделялись ее светлые волосы. Потом она села за руль, захлопнула дверцу и уехала.
   Иван подумал о случайной старушке, проходившей недавно по улице во время его стычки с незнакомцами. Если бы не она, то его, наверное, убили бы. Тем лучше, чего зря коптить небо.
   А эта девушка, хозяйка белого автомобиля, любит ли сказки? Конечно, нет. Взрослым не нужны сказки.
   Ваня открыл новую тетрадь... Подсолнух-малыш Рем все летает над миром. Вот он приближается к африканскому поселку, - соломенные крыши домиков желтеют яркими пятнами на фоне коричневой земли, бегают черные детишки.
   "Эй, ты! - кричит, задрав голову, пацаненок. - Улетай, давай, прочь! У нас и так засуха. Солнце нещадно сушит поля, и ты вдобавок светишь!"
   "Уж больно у вас интересно! - откликается Рем. - А насчет засухи... Стало быть, у вас давно нет дождя. Так я вам помогу! Обождите!.."
   Подсолнух-малыш куда-то исчезает, вскоре появляется в небе, таща за собой целый караван туч. Тучи гремят громом и поливают землю дождем. Жители поселка вне себя от радости высыпаются на улицу. А пацаненок тот старается перекричать шум толпы: "Это он! Подсолнух! Он принес дождь!" Но его не слышат. И Рем тоже не слышит, он уже летит дальше и до него приглушенно доносятся праздничные звуки тамтамов. Так куда он держит путь? Неважно, куда. Земля-то большая и всюду интересно.
   Неплохо бы рассказать сказку детишкам во дворике, подумал Ваня. А еще лучше показать представление, как, например, в кукольном театре, историю о подсолнухе, летающем над землей! А что? Почему бы не сделать театр на этой инвалидной коляске?
   Иван оглядел коляску. Стал чертить на бумаге. Через полчаса схема была готова. Итак, колеса справа и слева, - к ним он привяжет древки расписанного красками задника, который займет место впереди, прямо перед грудью и лицом, высота его от живота и до макушки головы или чуть повыше. Узкая полоска материи, без рисунков, но серого тона установится над коленом. Пространство между ним и задником послужит непосредственно сценой. Места достаточно, чтобы манипулировать куклами. Вот и все. Самое главное - куклы. Иван никогда их не делал, но красками рисовал в интернате новогодние стенгазеты, а однажды даже выполнил портрет учительницы литературы, не с натуры, а по фотографии. Все говорили, что похоже.
  
   4
  
   Эти зимние дни летели для Ивана незаметно.
   Парень был занят изготовлением кукольного театра.
   Декорацию он сделал из куска простыни, по краям загнул и зашил аккуратно иголкой, нарисовал небо синей гуашью. С куклами пришлось повозиться долго, никак не удавались подсолнухи. Но к концу марта он добился желаемого - семейка подсолнухов получилась что надо! Подсолнух-мама и подсолнух-малыш надевались на руки, а подсолнух-папа стоял статично в стороне - его роль была невелика. Особенно удачно вышел подсолнух Рем, с копной огненно-золотистых лепестков-волос и смышлеными нарисованными глазами, ведь он - главное действующее лицо. Изготовил Иван и пацаненка-африканца, и сам поселок - соломенные домики - из картона. Сделал еще медвежонка и льдины, потому что подсолнух окажется позже на крайнем Севере. В спектакле - три картины: зеленое поле, африканский поселок и Север. Потом Иван начал репетировать. Перенес из ванной зеркало, повесил на стену. Сидя в коляске, он озвучивал роли, вертел куклами, смотрел в дырочки в декорации, наблюдал за своими действиями в зеркале.
  
   5
  
   Теплым апрельским деньком Иван выкатился во двор. Там играли три девочки и два мальчика - лет пяти-шести. Сидела на качелях девчушка постарше с книжкой в руке, да грелась на солнце худая старушка.
   - Ну, что, ребятки! - окликнул детвору Иван. - Хотите посмотреть спектакль?! Если желаете, то поторопитесь занять места на скамейке, рядом с бабушкой! И не шуметь, а то я волнуюсь! - Последние слова Ваня проговорил себе под нос, занявшись приготовлением. Достал из багажника, что на спинке коляски, декорации и куклы. Заинтригованные дети начали собираться возле скамьи. И та девчушка, что каталась на качелях, тоже подошла.
   Все было готово.
   Иван посмотрел в глазочки задника. Детвора с нескрываемым любопытством оглядывала этот странный импровизированный балаган на колесах.
   - Итак, уважаемая публика, - начал Иван, повысив голос, - мы приступаем! У деревни Большие Ключи, на краю зеленого поля, росли подсолнухи. Подсолнух-папа... - Иван подвесил подсолнух за специальный крючок в правом боку декорации. - Подсолнух-мама и подсолнух-сын, Рем. - Иван вдел в руки куклы и выставил над сценой. - Жили они себе спокойно, мирно. А однажды над полем проплывало облако. - Он вытянул руку из куклы малыша, повесил наверху задника картонное белое облако на тонкой проволоке, после чего опять занялся Ремом. - Мама! Папа! Глядите, облако! Какое красивое! Наверное, ему все видно! Я тоже хочу летать, как облако!..
   Вскоре история подсолнуха завершилась. Малыш полетал над африканской деревней, над Севером. И спектакль закончился.
   Иван сказал:
   - Ну, все, ребятки! Конец! Завтра в это время к вам снова приедет кукольный театр.
   Только тут, опомнившись, детишки захлопали в ладошки.
   - Правда, приедете?! - раздались голоса.
   - Сказано - приеду, значит, приеду. Если, конечно, дождя не будет.
   Иван собрал декорацию и вернулся к себе. Два малыша увязались следом за ним, но у подъезда Ваня сказал им строго:
   - Старики! Дальше - запретная зона! Вас ожидают другие дела. И как говорят аристократы-англичане, - бай, бай!
   Закрыв дверь, Иван принял теплый душ. Давая спектакль, он вспотел, рубашка на нем вся взмокла. Парень ощущал удовлетворение. Детям понравился его театр. Еще бы! У них были такие лица! Даже старушке понравился. Надо только придумать новое действие, с другими героями, показывать каждый раз одно и то же неинтересно.
   Иван изготовил новую куклу - стог сена. Пусть подсолнух-малыш ночует в стогу, на самой его верхотуре, а стог при этом расскажет ему интересную историю, а потом споет колыбельную песню.
  
   6
  
   На следующий день, ровно к двенадцати, Иван был уже на месте - на площадке. Еще из окна квартиры он заметил, что там на сей раз детишек собралось не меньше дюжины.
   - Достопочтенная публика! - приветствовал зрителей нарочито громким, театральным голосом Иван, как и подобает артисту кукольного балагана. - На сцену нынче выйдут новые герои! Но многих из вас вчера не было. Поэтому наши артисты сыграют спектакль с самого начала...
   Дети захлопали. Они теперь хлопали дружно, после каждой удачной реплики и действия.
  
   7
  
   Прошла неделя.
   Иван изготовил еще три новые куклы, - океанского кита, слона и малазийскую девочку Гиту, что живет на реке в плавучем домике-джонке. Так же, после каждого спектакля, он взмокал, как трудяга-грузчик, выгружающий на вокзале вагоны.
   Однажды, дав представление, Иван принимал душ, смывал с себя натруженный пот. И в это время раздался звонок. Парень надел только спортивные шаровары на голое тело и слегка вытерся полотенцем. Это могла быть соседка с верхнего этажа, старушка Людмила, которая иногда угощала парня своими соленьями, или почтальон Анна, девица лет сорока, приносившая ему на дом пенсию.
   Открыв дверь, Иван удивился. Пред ним стояла девушка, хозяйка белого автомобиля, из дома напротив.
   Нежданная гостья, в свою очередь, с любопытством округлила свои красивые зеленые глаза, ее поразило мускулистое телосложение молодого человека.
   - Привет! - сказала она.
   - Здравствуйте! - отозвался Иван, держась одной рукой за поручень, свисающий с потолка, а другой - за дверь. Он не знал, как себя вести, столь неожидан был визит.
   - Ты не пустишь меня в дом? - спросила девушка.
   - Гм... Зачем?
   - Просто так.
   - Видите ли, мое жилище не приспособлено для нормальных людей.
   - Нормальных?! - брови незнакомки приподнялись кверху. - Считай, что я ненормальная.
   - Что ж, проходите. Только у меня беспорядок.
   - Ничего.
   Девушка прошла в комнату, лавируя между свисающими кольцами, а Иван последовал следом, за эти кольца хватаясь, сел в коляску и надел рубашку. Гостья огляделась, взяла со стола, заваленного всяким хламом, мотками проволоки, картоном, кусками ткани, красками, - книгу, прочитала:
   - "Антуан де Сент Экзюпери". О чем она?
   - О маленьком принце, - сказал Иван.
   - Понятно. А ты тут известная личность, про тебя весь двор говорит. А моя сестренка все уши прожужжала. Аж мне самой интересно стало. Ты покажешь мне представление?
   - Вам? Сейчас?
   - Нет, вечером. В одной компании. Я тебя повезу в своей машине. Идет?
   - Не знаю... Все так неожиданно.
   - Соглашайся. Чего тебе в четырех стенах прозябать?
   - Будут все незнакомые люди...
   - Меня же знаешь. Я Лилия. А ты?
   - Иван.
   - Вот и прекрасно, - девушка направилась к выходу. - Я зайду за тобой ровно в шесть, Ваня. Приготовься.
   Черт те что, подумал Иван, сердясь на себя, но делать нечего, раз согласился. Он вымыл голову шампунем, погладил рубашку.
   В шесть часов появилась Лилия, подогнала машину к самому подъезду. Иван без труда влез в заднюю дверь и уселся на сиденье, а девушка сложила коляску и запихнула ее в багажник. Поехали. На шоссе деревья и высокие дома справа и слева стремительно уносились прочь. Лилия уверенно управляла автомобилем, ее спокойное лицо было обращено вперед, тому неведомому, которого она, казалось, достигала всегда без труда и усилий.
   - А мы не поедем через Красную площадь? - спросил Иван.
   - Через Красную площадь? - отозвалась девушка. - Нет. А что?
   - Я там никогда не был.
   - В самом деле? Если мы туда заедем - опоздаем. Получится крюк.
   Они выехали на широкую магистраль, по которой машины мчались на бешеной скорости в пять или шесть рядов, столько же машин летело навстречу. Иван поглядывал по сторонам, он впервые наблюдал такое большое скопище автомобилей! Потом они свернули на лесной асфальтовый серпантин, петляли среди мохнатых сосен, и вскоре впереди завиднелся дачный поселок. Лилия подрулила в ворота, в просторный двор, где уже стояло несколько автомашин.
   Девушка первой поднялась по ступенькам крыльца двухэтажного кирпичного особняка. Иван услышал, как ее дружно встретили.
   - Мы уже хорошо сидим! - вещал громкий мужской голос. - Семеро одного не ждут, Лилечка!
   - Ну, ты даешь, лапочка, - вторил другой голос. - У тебя ж первоклассная машина. Забарахлила, что ли?
   - А где обещанный твой сюрприз? - спросил третий.
   - Не все сразу, - ответила Лилия. - Сережа, Саша, идемте со мной, помочь надо человеку.
   Двое молодых мужчин в белых рубашках помогли Ивану подняться с коляской в дом, а Лилия захватила декорации и пакет с куклами.
   За большим, ярко освещенным столом, сидели человек двенадцать мужчин и женщин. Лилия представила Ивана собравшимся.
   - А это Иван, - сказала она, - с нашего двора, мой сосед. Человек редких способностей. Прошу любить и жаловать!
   Компания с любопытством оглядывала нового гостя, затем продолжила застолье, зашумела. Перед Иваном на стол поставили тарелку, положили еды, налили водки. Какая-то девушка рядом, с полноватым добродушным лицом ухаживала за ним.
   Но Иван не дотрагивался к еде, разные чувства его одолевали.
   Лилия сидела вдалеке, среди мужчин, весело болтала и смеялась.
   Потом стали по очереди петь песни, кто не пел, тот рассказывал какую-нибудь историю. Девица напротив выдала такой пикантный анекдот, изобилующий матерными выражениями, что Иван густо покраснел, но обществу за столом понравилось, оно загудело, захлопало. Когда очередь дошла до Ивана, Лилия милым голосом известила:
   - А теперь обещанный сюрприз! Иван покажет спектакль!
   Все опять загалдели, застучали бокалами, не придавая словам Лилии значения, но когда Ваня развернул и установил на коляске причиндалы с декорациями, наступила тишина.
   - Уважаемая публика! - начал Иван спокойным голосом. Его лица за декорацией никто не видел. Ему волнительно было выступать перед детьми, но здесь, среди взрослых людей, уверенных в себя и скучных, расслабившихся едой и питьем, он был спокоен. Разве нужна им сказка? Конечно, нет. - Эта история произошла у деревни Большие Ключи, - продолжал он. - На краю зеленого поля клевера росли подсолнухи: подсолнух-папа, подсолнух-мама и подсолнух-сын по имени Рем. Рем был малыш любознательный, без конца донимал родителей вопросами. Особенно доставалось маме, потому что сынишка сидел у нее на груди...
   Иван показал все действия, - африканский поселок, северный полюс, малазийскую деревню на реке, а закончил картиной, где подсолнух Рем засыпает под колыбельную песню в стогу сена одной канадской провинции, которая так напоминала ему родные края.
   - Все! - сказал Иван и стал собирать декорацию.
   Компания захлопала. Лилия смотрела на Ивана с некоторым удивлением.
   - Вот же! - произнес в сердцах молодой господин в джинсовой рубашке на другом конце стола. - А ведь все мы в детстве любили необычное и сказочное, жили в ожидании волшебства!.. И как скоро человека поглощает проза жизни!..
   Мужчины и женщины одобрительно кивали Ивану, подходили к нему, хлопали по плечу, предлагали выпить. Кто-то осторожно поинтересовался, что с ним, Иваном, случилось, отчего тот начал пользоваться инвалидной коляской? Иван коротко ответил: "Было под Грозным..." Все на секунду замолчали. Потом снова зашумели, застучали приборами. Наверху заиграла музыка. Гости поднимались и спускались по ступенькам лестницы. Какой-то мужчина, с толстой шеей и залысиной, встал из-за стола, попросил минутку внимания.
   - Тут мы решили, - сказал он, держа в руке конверт, - для нашего гостя собрать гонорар. Короче - собрали деньги. Прошу, передайте ему!
   Конверт опустился на стол перед Иваном.
   - Не нужно ничего, - сказал Иван.
   - Чего ты?! - над парнем нависло чье-то лицо, дохнуло на него перегаром. - Бери, не ломайся! Это же хорошая надбавка к пенсии. Чтобы их заработать, тебе год надо стоять в переходе метро. - Мужчина сгреб конверт, запихнул его в карман Ивану. Вокруг загалдели, зазвенели рюмками и фужерами. Кто-то уронил тарелку, разбил.
   - На счастье! - воскликнула девушка в платье-декольте и вдогонку бросила свой бокал.
   - Не пускай в расход родительское имущество! - пожурил ее молодой хозяин дома.
   - А, поймала! - девица ухватила хозяина за галстук. - Я хочу выпить и закусить твоим галстуком! - Она подняла свободной рукой рюмку соседа и выпила одним махом, затем поднесла тарелку с соусом, обмакнула в него кончик галстука и отправила себе в рот, облизала.
   Компания загоготала.
   - Ты что вытворяешь, Евгения?! - хозяин, пошатываясь, развязал галстук. - Такой дорогой галстук испортила. Вот шалунья!
   - Делу - время, а потехе - час! - вскричала Евгения и шумно задвигала стулом.
   Солидного вида господин в черном костюме обнял Лилию за талию, что-то занимательно рассказывая, повел ее на верхний этаж.
   Гость в инвалидной коляске был забыт. Неподалеку за опустевшим столом сидел человек, подперев голову рукой, смотрел бессмысленными туманными глазами в одну точку. Иван вынул из кармана конверт, положил на стол. Двинулся к выходу. Ступеньки были крутые. Иван слез с коляски и спустил ее вниз, одновременно сам спустился, ухватившись одной рукой за перила, а другой за подлокотник коляски.
   Он катил в ночи по тихой дороге и вокруг молчал темный лес. Зашуршала в траве мышь и где-то за стволами сосен, за нависающими мохнатыми ветвями какая-то птичка тонко выкрикнула -у-у-и-и! Наверное, болотная пташка, подумал Иван, пусть у нее будет имя Уня. Почему Уня? Так, первое, что пришло в голову. Уня - хорошее имя. Характеризует все повадки птицы. Когда Иван жил в интернате, то ходил с ребятами и девчатами в ближайший лес за орешками и ягодами и там пели разные птицы.
   "Уня, расскажи, где твой дом?"
   "Мой дом? Тут, рядом... Он из веток и соломы, а внутри пух. Так тепло и хорошо."
   Лучи фары появившегося сзади автомобиля осветили коляску. Иван посторонился. Белая машина объехала его и встала в нескольких метрах впереди. Лилия вышла, оставив включенным мотор.
   - Эй, ты что?! - окликнула девушка, приближаясь на каблуках. - Бросил меня одну! А еще джентльмен!
   Иван молчал.
   - Ты чо исчез? Обиделся, да?
   Иван не знал, что ответить.
   - Вам лучше вернуться, - сказал он.
   - Ну, как же!.. Давай, садись в машину!
   - Я сам доберусь.
   - Нет уж, я тебя привезла, я тебя увезу! Садись, не спорь!
   Иван повиновался.
   - Вот и хорошо. Давай, на переднее сиденье садись... Тебе будет удобно?
  
   8
  
   Они катили по ночной Москве. Молчали. Даже радио не было включено.
   - У тебя есть друзья? - девушка обернулась к нему.
   - Есть, - ответил Иван. - Я переписываюсь с директором интерната. А еще с Алексеем, он уехал во Владивосток и стал матросом рыболовецкого траулера
   - Ты сказал - интернат?
   - Да под Вологдой, я там вырос.
   - Значит, у тебя нет родных?
   - Только единственный дядя.
   - Понятно.
   - А где мы едем? - спросил Иван, видя из окна автомобиля совсем другие места, нежели те, что наблюдал по дороге на дачу.
   - Уже приехали, - сказала Лилия. - Красная площадь. Ты же хотел увидеть? Вон справа - Кремль. А вон - памятник - видишь? Это маршал Жуков на коне. Сейчас мы с той стороны выйдем.
   Машина подъехала к Васильевскому спуску. Лилия достала из багажника коляску, Иван пересел в нее и покатил. Лилия толкала, держась за спинку.
   - Я сам, - сказал Иван.
   - Ладно тебе. Сегодня я буду твоим гидом. Кремль ночью красив, правда? А это храм Василия Блаженного. Существует легенда, что мастеров, строивших его, царь приказал ослепить.
   - Зачем?
   - Чтобы они не построили еще где-то подобное красивое сооружение.
   - Неужели так приказал?
   - Говорят. А вот и Красная площадь.
   Иван во все глаза уставился на развернувшуюся пред ним картину.
  
   9
  
   Потом они приехали в свой дворик.
   - Спасибо за Красную площадь, - поблагодарил Иван.
   - А тебе за спектакль, - сказала Лилия. - Нет, правда, он мне понравился. Даже не ожидала.
   - Спокойной ночи!
   - Слушай! Я поставлю машину на стоянку, тут рядом, и вернусь. Ты угостишь меня чаем?
   - Поздно уже. И вообще...
   - Какой - поздно? Только десятый час.
   Дома Иван убрался маленько, перенес на столик вскипевший чайник из кухни. Поставил банку персикового варенья, печенье. Больше ничего не было. Тут подошла Лилия. Осторожно прошла в комнату, потрогала свисающие кольца. Спросила:
   - Удобные они?
   - Привык, - сказал Иван. - Сначала болели руки, а потом ничего, перестали.
   - А твой дядя где живет? - девушка присела в кресло, взяла чайник. - Давай, я... - Она разлила кипяток в чашки, бросила туда пакетики с чаем.
   - Он где-то в центре живет, дядя, - сказал Иван.
   - Ты бывал у него?
   - Нет.
   - Понятно. Вкусный чай... А ты как проводишь время? За телевизором?
   - Нет.
   - Он сломан?
   - Нет, не сломан. Просто не смотрю.
   - Гм... Понятно. А моя сестренка, - ей семь лет, - натурально обожает тебя. Половина двенадцатого - и она уже на улице, ждет. Только говорит, что ты строгий, никого не подпускаешь к себе.
   - Да, - согласился Иван. - Незачем все. И вы тоже больше не должны сюда приходить.
   - Почему? - удивилась девушка, ее овальные щеки тотчас порозовели.
   - Двор маленький, - сказал Иван. - Пойдут разговоры и пересуды.
   - Еще чего! - приподняла удивленно брови гостья. - Я взрослый и самостоятельный человек. Кому какое дело до меня?!
   - Все верно. Но вы не поняли. Вы принадлежите другому миру, а я - своему.
   - Не согласна. Извини. В таком случае... почему ты показываешь детям театр? Если следовать твоей логике.
   - Это сказка. Дети вырастут и забудут сказку. А я держусь за эту тонкую нить, связывающую меня с внешним миром.
   - Постой, - девушка рассмеялась искренне. - Я взрослая и тоже люблю сказки, а мне уже двадцать один.
   - Это ничего не меняет. Между нами стоит стена, которую не перепрыгнуть, не перелезть.
   - Что, начитался философских трудов? - Лилия внимательно посмотрела ему в лицо. - Жизнь проще книг. Вот война идет, шальная пуля - и человека нет. И все. И ничего ему уже не надо. Тебе было там страшно?
   - На войне всегда страшно.
   - А я не боюсь смерти. Честное слово.
   - Вам надо бояться. Вы молоды и красивы.
   - А ты что, старый? - спросила девушка. - Сколько тебе?
   - Двадцать три.
   - Ну, вот. А рассуждаешь, как старик.
  Иван улыбнулся.
   - Слушай, я вот наблюдала за тобой. Ты совсем не пил. Почему?
   - Так, привычка.
   - Привычка не пить? Это что-то новое.
   - Когда человек пьет, он сопли распускает. И все начинают его жалеть. Мне жалость не нужна.
   - Гм, понятно... Слушай, завтра в пять я к тебе зайду. Да не делай ты такое лицо, на дачу больше не поедем. Я повезу тебя в одно чудное местечко. К озеру!
  
   10
  
   После ухода Лилии, Ваня начал делать куклу девочки Гиты из кусочков ткани и ваты. Прежняя Гита вышла неудачно, да и лодка никуда не годилась. Он сделал головку, приклеил волосы из бахромы, покрасил краской лицо, нарисовал глаза, рот, нос. Потом изготовил джонку из картона, а шалаш склеил из кисточек старого веника. Лег поздно, о Лилии старался не думать.
   Утром он, как всегда, занялся зарядкой, сначала лежа на коврике, затем сидя на коленях. Хотя и больно, но он должен тренировать колени, пока не набьет на них мозоли! Потом перешел на кольца, в висе упражнялся, выполнил даже трудный гимнастический элемент - крест. Принял душ. Съел овсяную кашу и выпил кружку чая. После чего придирчиво оглядел куклу девочки Гиты и взял карандаш, чтобы довести сюжет до конца.
   "Эй, кто ты?!" - окликает ее подсолнух Рем.
   "Я - Гита. А ты?!"
   "Рем. А еще мама зовет меня - Солнышко. А ты что делаешь в лодке?"
   "Живу."
   "Одна?"
   "Нет. С папой и мамой. Только они сейчас в другой лодке, ловят в заливе рыбу."
   "Рыбу? Ты покажешь, как ловят рыбу? "
   "Покажу. Давай, спускайся, я как раз плыву туда, везу родителям обед."
  
   11
  
   В полдень Иван показал детям спектакль, потом вернулся домой и начал раскрашивать новую декорацию, у старой уже отлетела краска и в двух местах порвалась.
   В пять часов Лилия не пришла.
   Ну, конечно, подумал Иван, она и забыла, не придет, так и должно быть. Поговорили - разошлись. Никто никому ничего не должен.
   Около шести кто-то стукнул в дверь. Иван отворил. На пороге стояла зеленоглазая девочка в платьишке и свитере, одна из зрителей его кукольного театра.
   - А моя сестра Лилия попала в больницу, - сообщила она. - Ты навестишь ее?
   - Что? Какая Лилия? - не понял Иван. - Постой!.. Как - в больнице?!
   - Она угодила в аварию.
   - В аварию?! - Иван тотчас побледнел. - Где?! В какой больнице она?!
   - В Склифосовского. Она ничего, только ногу сломала. Ну, я пойду. До свиданья!
   Иван остановил на улице такси, договорился с водителем о плате, влез в кабину, шофер сложил коляску, положил в багажник. И они тронулись.
  
   12
  
   Лилия лежала в палате с загипсованной ногой.
   По соседству на койках сидели две женщины, у одной забинтована рука, у другой - шея.
   - Привет! - сказал Иван.
   Он некоторое время разглядывал девушку, пытающуюся улыбнуться ему, подкатил на коляске и вложил ей в руку букет тюльпанов.
   - Спасибо, - проговорила Лилия слабым голосом. Лоб ее над бровью был залеплен крест-накрест пластырем. - Ты как приехал?
   - На такси, - сказал Иван. - Что ты так неосторожно ездишь?
   - "Чайник" один на красный свет поехал, - объяснила девушка, - и стукнул меня.
   - Чайник?
   - Ну, так называют водителей, кто правил не знает.
   - Понятно.
   - А я тебе хотела показать озеро.
   - Чего там озеро, - сказал Иван. - Ты помолчи, побереги силы.
   Девушка поднесла тюльпаны к лицу, понюхала.
   - Они пахнут полем, где твои подсолнухи растут. А как ты придумываешь сказки?
   - Да ничего особенного не придумываю.
   - Не скромничай. Не каждый такое сможет. Это надо любить детей.
   Больничная сорочка на груди Лилии слегка распахнулась, выглядывали края белых холмиков. Иван старался не смотреть в их сторону.
   - Моя сестричка Саша тебе про меня сказала? - спросила девушка. - Она в тебя влюблена. Знаешь, что она выдала? Говорит, если ты за него не выйдешь замуж, то я за него выйду. Представляешь?!
   Иван покраснел.
   - Это я с виду деловая, да крутая, - продолжала Лилия. - Я ж деревенская, в деревне у бабушки и дедушки росла вплоть до восьмого класса, пока родители сами доучивались в институте. Они инженеры у меня, сейчас в Южной Корее работают по контракту. А я заочно учусь в институте иностранных языков, да в одной фирме подрабатываю, стучу там на компьютере. Ты принесешь мне книжку Экзюпери?
   - Принесу, - кивнул Иван. - Значит, сестренка дома одна?
   - За ней тетя смотрит. Сестра папы.
   - Это хорошо, - Иван улыбнулся. - А я скоро, наверное, в Вологду поеду.
   - В Вологду? - забеспокоилась девушка. - Зачем?
   - Директор интерната пишет, что я в любое время могу вернуться. Буду хоть там полезен со своими куклами.
   - Значит, оставишь меня одну?
   Иван опустил голову, не зная, как следует вести себя. Все происходящее казалось ему далеким от реальности, походило на грустную и светлую картину спектакля, героем которого он не был. Две женщины, сидящие на кроватях, переглянулись и молча вышли из палаты.
   - Я тебе не нравлюсь? - спросила Лилия.
   - Это не имеет никакого значения.
   - Скажи, не нравлюсь?
   - Я просто знаю свое место.
   - Ты не хочешь отвечать на вопрос?
   - Нравишься, - сказал Иван. - Уже давно. Я наблюдал за тобой всегда из окна, как ты садишься в машину или как выходишь. Но то другой мир. Я - калека. Инвалид.
   - Можно ходить на своих ногах, - сказала девушка, глядя Ивану в глаза, - иметь дорогую машину, кушать в ресторанах, и быть при этом инвалидом. Но ты не инвалид.
   - У меня нет профессии, я живу на пенсию.
   - Образование можно получить и заочно. А работа... Кстати, вчера утром, еще до этой дурацкой аварии, я заглянула в специализированную частную школу, там у меня подруга работает. Рассказала о тебе, она загорелась, говорит - приведи его. Будешь показывать спектакли в начальных классах. Тебе заплатят.
   - Мне не нужны деньги.
   - Нет, нужны! - возразила девушка. - За работу каждый человек должен получать деньги. А ты делаешь хорошую работу. Я знаю, что говорю. И вообще, тебе понадобится много денег, чтобы покупать мне цветы.
   Иван поднял глаза и встретился с глазами девушки, глубокими и синими, с зеленым отливом, как море. Парень опустил глаза, потом вспомнил о чем-то, достал из кармана пиджака куклу подсолнуха Рема, положил на тумбочку у изголовья девушки.
   - А, путешественник! - улыбнулась Лилия и взяла куклу, стала с неподдельным любопытством разглядывать. - А как же ты без него?
   - Сделаю еще.
   - Спасибо!
   - Ну, пойду я...
   - А разве ты... ты не поцелуешь меня?
   Иван вновь покраснел, а затем тотчас и побледнел. Он никогда не целовался еще с девушками.
   - Ну, иди сюда. Никого ж нет. Иди.
   Парень подкатил к девушке поближе, нерешительно склонился, Лилия подалась ему навстречу. Иван поцеловал ее в щеку. Затем молча развернул коляску и покинул палату.
  
   13
  
   "Достопочтенная публика! Наш герой нынче пересечет экватор, и, преодолев два океана, Атлантический и Тихий, достигнет берегов Австралии. Нет нужды пересказывать вам, как потрясла малыша необычайная природа экзотической страны. И, конечно же, подсолнух Рем знакомится там с пятнистым кенгуру по кличке Сэр Роберт. Сэр Роберт целыми днями валялся в тени платанов, жевал жвачку и спал. Его ничто не интересовало, он все знал и на все вопросы у него был ответ. Однажды он услышал, как с высоты облаков кто-то поет песенку.
   "Это еще кто такой?!"
   "Я! "
   "А?!"
   "Я! Рем! Подсолнух! Да подними ты, ленивец, голову!"
   "Вот еще!.. И правда, подсолнух! Ну и ну! Впервые вижу, чтобы подсолнух летал, как облако! Или это сон?"
   "Не сон, не сон! И не надоело тебе лежать?! Поднимайся, да укажи короткий путь в Зеленую саванну! Мне надо повидаться с Сэром Робертом!"
   "Сэр Роберт - это я!"
   " Ну, уж, никогда не поверю."
   "Я! Честное слово - я!"
   "Ты - лежебока. А мне сказали, что Сэр Роберт веселый кенгуру, жизнерадостный, что с ним можно дружить."
   "Я веселый и жизнерадостный! Видишь?! Я хочу дружить!"
   "Ладно. Поглядим... Так пошли же в Зеленую саванну, там, говорят, озеро красивое и вода в нем как стеклышко."
   "Верно! Но далековато... Ну, да ладно, пошли! А ты рассказывай по дороге мне что-нибудь."
   "Я песенку спою."
   "Песенку? Хорошо, только не колыбельную, а то я спать захочу."
   "Айда!"
   Декорация у Ивана новая, с чистым голубым небом и белыми барашками облачков. И много новых кукол.
   Вскоре подсолнух Рем опускается на стог сена.
   И Иван сказал:
   - На сегодня все! Наш герой придет к вам через два дня, чтобы поведать о своих новых приключениях! Может быть, он расскажет о пятнистом теленке по имени Чевон, живущем в корейской деревне Меари. А пока Рему надо набраться сил. Он появится пред вами, уважаемая публика, в субботу. Если, конечно, не будет дождя.
  
  
  
   КРАСНЫЕ ТЮЛЬПАНЫ
  
  
   Поезд ушел. Некоторое время тихим шепотком висел в воздухе перестук колес, да стих. Прогромыхала вереница тележек с горами багажа. И перрон опустел.
   Продавщица киоска, пожилая тучная женщина, в своей стеклянной будке, от нечего делать изучала расхаживающего по платформе мужчину в шляпе. Тот был одет в опрятный костюм, слегка потертый в локтях. "Холостяк", - буркнула себе под нос киоскерша. - Служит, наверное, в какой-нибудь конторе... Точно, холостяк. Влюбился в девицу из газетного объявления. Как там пишут эти девки... "Хочу встретить друга и опору в жизни, достойного любви и уважения, которому отвечу верностью и преданностью." Хе-хе... Ждёт... А она не приехала. И не приедет. Так, что, иди-ка, милый, домой. Свари себе макарон, выпей стопочку водки, да ложись на диван, смотри телевизор. Иди, иди, а то вон, какой дождь начался." - Довольная этим своим умозаключением, женщина надела на нос очки, вздохнула, и принялась листать журнал.
   А мужчина на перроне с растерянным видом поглядывал по обе стороны железной дороги, не обращая внимания на дождь, не замечая, что давно намокли пиджак его и газета, которым он завернул цветы - красные тюльпаны.
   Он продолжал ходить туда-сюда по перрону, но вдруг застыл, как если бы что-то вспомнил важное, хотя, со стороны можно было бы предположить, что мужчину привлек осмотрщик вагонов в оранжевой спецовке, идущий вдоль грузового поезда и постукивающий молоточком по крышкам букс.
   Верблюды! Вот что он увидел. Целый состав верблюдов. Животные находились в специальных вагонах, - дощатые перегородки доходили им только по грудь, а длинные шеи и головы были открыты.
   Он смотрел на них, оцепенев. Придя в себя, и, словно не веря своим глазам, мужчина спустился с перрона, перешагнул ряд стальных путей, приблизился к верблюдам. Те не повернули к человеку и головы, с гордым видом обращали свой взор поверх привокзальных зданий, к облакам. В каждом вагоне было не меньше десяти верблюдов.
   Из вагона рядом, гремя пустым чайником, спрыгнул на землю мальчуган в майке и шароварах. Весь темный, почти шоколадный от загара. Мужчина, не мешкая, окликнул его:
   - Скажи-ка, малыш, это что, верблюды?
   - Верблюды, - ответил мальчик, удивленно вскинув брови. И пошел набирать воду из шланга, удавом свернувшегося на платформе. Повернул торчащий из люка рычаг, и, пока набиралась в чайник вода, оглянулся на незнакомца, который, вероятно, впервые в жизни видел верблюдов.
   Вернувшись к своему вагону, мальчик залез внутрь, лег на соломенную подстилку и выглянул. Странный незнакомец все еще стоял и разглядывал верблюдов. Дождь зачастил, земля вокруг почернела, а газетный киоск в отдалении выглядел очень угрюмым.
   Мужчина снял шляпу, встряхнул с нее влагу, подошел к вагону, где лежал мальчик.
   - Я видел, как ты ловко запрыгнул, - сказал он. - Тебе, значит, не впервой с верблюдами обращаться?
   - Ага, - кивнул мальчик, не поднимаясь с соломы, их головы приходились почти на одном уровне.
   - Откуда же они? Я хотел спросить, где их родина?
   - Тасбогет.
   - Гм... Это далеко?
   - Нет. Два дня надо ехать.
   - А ты, следовательно, тоже из Тасбогета?
   - Ага.
   - Прекрасно, - молвил мужчина и кивнул в сторону верблюдов. - А они понимают тебя?
   - Понимают, - ответил мальчик. - И я их понимаю.
   - Вот как, - незнакомец покачал головой. - А сколько тебе лет?
   - Двенадцать.
   - Замечательный возраст, - мужчина повертел в руке сверток, осторожно сбросил мокрую газету. Три красных тюльпана.
   - Недавно поезд уехал, - сказал мальчик. - Вы кого-то ждали?
   - Дочь, - не сразу последовал ответ.
   - Она учится в школе?
   - Что?.. Нет, дочь большая уже.
   - Значит, она не сказала, в каком поезде едет?
   - Не сказала, - согласился мужчина и задумался. Потом достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку. - Вот... - Он прикрыл от дождя рукой фотографию, на которой была изображена, освещенная солнцем, смеющаяся девочка, лет пяти.
   Где-то далеко на зеленом поле гуляет девочка со своей подругой и беседует о кузнечиках. Эта картина вдруг возникла у мальчика перед глазами, и он, как ни силился, не мог представить девочку взрослой.
   - Она с вами не живет? - задал вопрос мальчик.
   - Так получилось, - мужчина виновато улыбнулся, спрятал записную книжку. - Я, вот, иногда выхожу к поезду. Мне кажется, что дочь должна приехать... И тогда иду встречать. Я ее непременно узнал бы... - Голос его чуть подрагивал, на взмокших полях шляпы плясали капли дождя. Брызги долетали и до мальчика.
   - Айдате, сюда! - сказал мальчик. - Вы совсем промокнете.
   - Мне туда не запрыгнуть, - ответил мужчина.
   - У нас лестница есть, - отозвался тотчас мальчик.
   - Не нужно, - незнакомец улыбнулся. - Дождь - пустяк. - Он ткнул пальцем себе в грудь. - Когда человеку пятьдесят или... двенадцать. - Рука его переместилась на голову мальчика, потрепала чуб. - Что нам дождь, верно?
   - Ага. Но все равно, залезайте. У нас чай в термосе есть.
   - Чай - прекрасно! А не пойти ли нам ко мне? - мужчина по-приятельски подмигнул и поднял вверх указательный палец. - Кофе пить! Кофе с молоком, а? Я тут недалеко живу, в пяти минутах езды на автобусе.
   - Не могу, - мальчик покачал головой. - Скоро вернется наш бригадир, и мы поедем.
   - Бригадир, говоришь?
   - Ага, мой отец.
   - Вон оно что. Тогда ладно... Знаешь, парень, мне кажется, мы с тобой могли бы подружиться. Ты бы рассказал мне о верблюдах, а я тебе - о чем-нибудь, тоже интересном. Например, о северном сиянии. Или о тюленях с пингвинами. Я много лет в Заполярье работал на научной станции. А знаешь, как поступим? Ты заходи ко мне на обратном пути. - Мужчина вновь достал записную книжку, написал свой адрес, оторвал листочек, подал мальчику. - Вместе с отцом заходи.
   - Хорошо, - пообещал мальчик. - С другом приду. - Он кивнул в глубину вагона, где на соломенном матрасе спал, свернувшись калачиком, подросток.
   - Ладно, - улыбнулся бывший полярник. - Только зайди обязательно. - По лицу его катились бороздки дождя. Затем он обернулся к верблюдам, по-прежнему гордо взирающим в небо, усмехнулся и зашагал в сторону вокзала.
   Когда он исчез из виду, мальчик прочел адрес, разборчиво написанный на клочке бумаги, сложил его вчетверо, достал из ящика иголку с ниткой и зашил листок в кармашек шаровар. Потом, усевшись на соломе, он выглядывал наружу, - ему чудились шаги того мужчины, чей силуэт, чуть пригибающийся, выплыл бы из-за завесы дождя, и тот снял бы шляпу, встряхнул ее, и договорил бы что-то очень важное.
   Мальчик поднял красные тюльпаны, лежащие у дверей, на полу вагона, и все продолжал смотреть на дождь. Дождь лил все сильней.
  
  
  
  
  
  
  
   СОН БАБОЧКИ
  
  
   1
  
   Я пытаюсь запомнить каждый миг... Я слышу мелодию тающего снега под теплыми лучами солнца, улавливаю звуки, с какими пробивает мягкую почву зеленая трава... Но картины передо мною сменяют друг друга с такой стремительностью, что я не в силах ничего запомнить...
   Какая-то неведомая сила выталкивает меня из сумрачной скорлупы наружу, - в глазах становится больно от разноцветных огней, я ловлю воздух ртом и замираю. Проходит некоторое время, и на мне вырастают крылья, секунду-другую я раскачиваюсь на стебле донника. Затем взмываю вверх. Окружающий пейзаж до глубины души трогает меня. В буйстве красок я обнаруживаю бесконечное обаяние. Отбросив страх, я приближаюсь к каждому яркому пятну и предмету и едва ли не тычу в них носом, чтобы сполна удовлетворить свое любопытство.
  
   2
  
   С недавних пор подле меня засуетилась было другая бабочка, мужской особи с вполне джентльменскими повадками, но вскоре пропала, не находя с моей стороны отклика. Да, признаться, я проявила полное равнодушие. И с какой стати я должна растрачивать драгоценное время на пустяки?
   Потом, занятно, появились двое. В платье цвета зеленого кобальта, девушка напоминала то легкое растение, с лепестка которого я утром пила росу. Ее спутник же, крепкого спортивного сложения, в потертых джинсовых брюках и куртке, щурил синие глаза. Будто вырубленное зубцом скульптора, лицо его отливало бронзовым загаром. Он обнимал подругу за талию своей мускулистой рукой.
   Молодая женщина увидела меня, проделывающую в воздухе замысловатый танец, высвободилась из объятий мужчины, пробежала вперед по лугу, да остановилась, прижав к груди руки. Ее внезапный порыв объяснялся вовсе не желанием поймать бабочку, просто все существо девушки переполняло бесконечное чувство свободы.
   А мужчина улегся на траве, постлав куртку. Затем он позвал:
   - Иди сюда!
   Девушка, растерянная, приблизилась к нему. Ее друг лежал на земле такой сильный и красивый, с открытым лицом. Глаза в прищур смотрели вверх. Она присела рядом.
   - Какая тишина, - сказал он. - Подумать только... В тридцати километрах отсюда большой город бурлит жизнью... А чего, собственно говоря, суетятся люди?.. Ведь вселенная здесь... - Перевел взгляд на девушку, взял ее за плечи, медленно опрокинул на спину. В волнении она закрыла глаза. Он склонился, поцеловал ее в губы.
   Тут я сообразила, что мне впору уходить, я даже заприметила местечко, куда перенестись, - скоплению ярких цветов крокусов, но в это самое время мужчина неловким движением руки примял куст, и меня прижало стебельками.
   Он перебирал ее волосы, черные, стелющиеся поверх зеленой травы. Он гладил шелковые волосы, пропускал между пальцами. Заметил меня, присвистнул.
   - Эге! Бабочка попала в ловушку!
   - Мы ее поранили! - встревожилась девушка, встала на колени, высвободила бабочку из густых переплетений трав, бережно положила себе на ладонь. Я взглянула ей в глаза и обнаружила в них пережитые мгновения счастья и глубокую жалость к миру, в котором что-то безвозвратно угасло. Я хотела ее подбодрить, но не знала, как это сделать.
   - Крылья бабочки состоят из пыльцы, - сказала она, внимательно разглядывая меня. - Пыльца, нанизанная на ажурный серебряный каркас.
   - Ну, скажешь! - проговорил он весело. - Дай-ка взгляну... - Протянул руку. Но я оттолкнулась от теплой девичьей ладони, вспорхнула. Я сделала круг над поляной, увидела, как они удалялись в сторону шоссе, где на обочине стоял сверкающий на солнце серебристый автомобиль.
   Хлопнули дверца, коротко прорычал мотор, и машина уехала.
   А в траве лежал забытый зажим для волос с перламутровыми шариками. Вновь стало тихо. А тишина наступает не только тогда, когда все вокруг смолкает, но и когда твое сердце заполняет грусть, пусть даже возникающая ниоткуда.
  
   3
  
   День выдался вновь теплый.
   В ультрамариновом небе повисло выкрашенное известью облако. Прозрачный воздух плыл над лугом, уносил к дальним холмам шлейф парашютов-одуванчиков.
   И они тоже плыли по зеленому морю, вчерашние мужчина с женщиной. Он был нынче одет в шорты и футболку, она - в малиновый сарафан, который очень шел ей, оголял шею и плечи, делал ее похожей на подростка.
   Они опустились на траву. Рука его лежала на ее груди. Девушка как будто уснула, но почувствовав мое появление, улыбнулась, длинные ресницы ее слегка задрожали. Мужчина долго следил за моим скачкообразным полетом и приподнялся на локте.
   - Слушай, - подал он голос, - мне ночью приснилось, будто я - бабочка.
   - Бабочка? - переспросила девушка и открыла глаза. Повернулась к другу, погладила тонкими нежными пальцами его бронзовое плечо.
   - Странная получается штука, - продолжал тот с серьезным видом. - Мне все чудится - это было наяву. Так явственно ощущал я себя бабочкой. Крохотным существом. Понимаешь?
   Молчание. Лишь взгляд юного создания, полный удивления и участия.
   - Машу я, значит, крылышками, порхаю над землей. Так здорово! Лечу в свое удовольствие. А внизу город уплывает, плавно сменяется сельским пейзажем, - домики, копны сена, коровы жуют жвачку, птицы поют, речка, мостик... тот самый, деревянный старый мостик, у которого я встретил тебя. И вижу - ты сама стоишь на мосту, облокотившись о перила. Хочу спуститься, но не могу. Окликаю - нету голоса. А потом до меня доходит - я же бабочка! "Я бабочка!" - отчаянно вырывается из моей груди. От собственного крика и проснулся. Сижу, потерянный, потом заглядываю себе за плечи - нет ли на спине крылышек. - Тут рассказчик не выдержал и захохотал. Она тоже рассмеялась.
   - Вот такая история со мной приключилась! - мужчина вытер выступившие в уголках глаз слезы, хмуро огляделся по сторонам, сорвал травинку, сунул себе в рот, пожевал, сплюнул.
   - А ведь нынче утром, - заговорил он вновь с усмешкой, - мне показалось, что я постиг смысл бытия этого крохотного существа - бабочки. Я познал некую скрытую тайну. Я находил всему объяснение... - Он перевел взгляд на девушку, погладил ее шею, плечи, мочки ушей с белыми камешками, лоб с завитком локона. Затем склонился и припал губами к ее губам.
  И в это время где-то высоко в небе зазвучала едва уловимая музыка.
  
   4
  
   На следующий день они не пришли на поле.
   Не было их ни на четвертый день, ни на пятый... А появились только спустя месяц.
   Молодая женщина сидела, обняв колени. Ее теперь не привлекали ни дикие цветы, ни облака, ни мое вальсирующее в воздухе телодвижение. Уткнувшись лицом в колени, она беззвучно плакала. А он, присев подле, озадаченно глядел в траву, с трудом выдавил из себя ничего не значащие слова:
   - Все будет хорошо...
   А время застыло над простором, и воздух не шелохнулся, сделался беззвучен и нем.
  
   5
  
   Теперь нет того поселка с речкой и деревянным мостиком, - город поглотил его. Всюду, там и тут возвышались многоэтажные каменные дома. Их бесчисленные окна по утрам отражали всполохи встающей зари.
  
   6
  
   Однажды в середине июня у обочины дороги остановился автомобиль. Из него высыпала небольшая семейка и расположилась на траве за поздним завтраком. Строгая полная дама властным голосом пыталась унять расшалившихся детей - девочку и мальчика лет двенадцати и четырнадцати.
   Мужчина, глава семьи, на первый взгляд, казалось, мало изменился с тех пор.
   Такое же волевое, загорелое лицо, такие же синие глаза, та же подтянутая спортивная стать. И все-таки слегка поседевшие виски говорили о том, что немало уже весен и зим миновало. Он не притронулся, несмотря на уговоры жены, к еде, накрытой на клеенчатую скатерть. Сделал лишь глоток чая, налитый из термоса, посмотрел вокруг и двинулся вглубь зеленого поля. Он ступал по невысокой траве, то и дело подносил ко рту сигарету. Когда он увидел белую бабочку, взлетевшую с куста тысячелистника, то придержал шаг, улыбнулся чему-то и при этом его синие глаза, подернутые дымкой, неожиданно заблестели.
   Он сел на траву, вновь огляделся, глаза его будто что-то искали в зарослях летней растительности, быть может, они надеялись отыскать тот давний простенький зажим для волос с перламутровыми шариками?
   Мужчина лег на спину, распрямил ноги. Он смотрел, щурясь, на бездонное синее небо, а вскоре закрыл глаза. Он спал. Ему хотелось увидеть сон, вернуться хоть на мгновение в то ушедшее время, и дотронуться руками волос девушки, встретившейся однажды в пору молодости, черных шелковых волос, рассыпанных поверх зеленой травы.
   А бабочка, не желая тревожить его сон, полетела прочь, к яркому пятну неподалеку - скоплению диких фиалок.
  
  
  
  
  
   ОДНАЖДЫ В ДЕКАБРЕ
  
  
   Далекий школьный бал. Они медленно двигались в танце. И вдруг - это случайное легкое движение, он коснулся щекой её щеки... Горячее прикосновение, заставившее сильно забиться сердцу... Ее звали Вика...
   Воспоминания нахлынули на него ни с того, ни с сего, накануне Нового года. И Николай решился. "Все! Решено - еду!" - сказал решительно вслух. Он сам себе не мог объяснить, откуда взялся этот порыв.
   Николай руководил небольшой строительной фирмой, занимающейся ремонтом офисных и жилых помещений. В штате его находилось пятьдесят человек. Чтобы фирма держалась на плаву, Коле приходилось много думать, и работать, не покладая рук. Своим подчиненным он сказал, что отлучится по делам на пару дней.
   Утречком выпил чашку душистого кофе и сел в свой старый джип. На заднем сиденье в сумке лежал подарок для Вики - французские духи. И висели на крючке его отглаженная белая рубашка, галстук и черный костюм. Из динамиков плыла легкая музыка.
   Что это был за школьный бал, и по какому случаю, Коля теперь и не помнил. С тех пор много воды утекло. Когда он уехал из родных мест и обосновался в Москве, до него доходили слухи, что Вика окончила музыкальное училище, получила направление в городок N, и там преподает в детской музыкальной школе.
   По Ярославскому шоссе ему навстречу двигался поток автомобилей. В каждой из тех машин сидели люди, в их головах теснились различные думы, они подняли их с утра, позвали в дорогу. Как и его, Николая. Он мчится к школьной подруге в незнакомый город. А она не подозревает об этом. Да и не помнит она, по большому счету, Колю. С какой стати? Они никогда не дружили, не встречались, не ходили вместе в кино. Лишь раз он проводил ее до дома, после того школьного бала. Шли через весь город, молчали. "А чего я не находил слов, - думал теперь Коля, держа руки на руле и глядя вперед на дорогу. Надо было рассказывать смешные истории. Ведь девушки любят, когда их развлекают". Но ничего не поделаешь, он унаследовал это свойство характера от родителей. И точно, отец с матерью были молчуны, как говорится, два сапога пара, они хорошо понимали друг друга без лишних слов, и будто берегли их, слова, откладывая на будущее, будто дрова на долгую зиму. Только дочь Аленка, сестра Николая, болтушкой-болаболкой, да голосистой с юных лет была, став девушкой на выданье, пела в городском народном ансамбле. Ее, стройную, со жгучими черными глазами, приметил один заезжий бизнесмен из Владивостока. И увез с собой, а вскоре и старики к ним подались - внучка родилась, да и дочь с зятем настойчиво звали. Отец очень обрадовался, что поедет к местам своей молодости, он там служил во флоте. Уезжали родители через Москву, Коля купил им билеты на поезд, в купе, - поскольку мать ни в какую не захотела лететь самолетом. Она говорила, что в воздухе, на огромной высоте, у нее инфаркт может случиться, и что она еще мечтает понянчить и его, Колиных, детей.
   А у сына пока что-то не получалось создать семью. Он всего год жил в гражданском браке с одной женщиной. Но они расстались. Это были те еще времена, когда у Колиного бизнеса дела не шли. Но постепенно все выправилось, он рассчитался с кредиторами, возвратил всем долги, купил однокомнатную квартиру и подержанный джип... Короче говоря, жизнь входила в колею.
   Так зачем же он едет к Вике после стольких лет? Не для того ведь, чтобы предложить ей выйти за него замуж?.. Нет. У нее, наверняка, семья, - муж, дети... Просто поговорить. И расстаться. А дальше что? А ничего. В чем тогда смысл их встречи? Никакого смысла... Но, кто бы объяснил, почему человек вдруг заглядывается на звездное небо и прислушивается к шуму листвы деревьев? Отчего мерцание звезд и пение ветра будят в нем забытые струны души?..
   Он понимал нелепость своей затеи. Но упрямо давил на газ, устремлялся вперед в неизвестность.
   А вообще, Коля встречал Новый год всегда по-разному, дважды летал к родным во Владивосток. Разок был в Праге, разок - в Анталье, а нынче, вероятно, встретит он праздник один в своей квартире. Честно говоря, он особенной радости в праздновании Нового года не ощущал. Для детей - радость, да. И ожидание чуда! А взрослым к чему обманываться?.. Но традиция есть традиция. Само собой, - будет застолье накануне, тридцатого числа, в кругу сотрудников фирмы. Он вручит всем подарки. Скажет речь, поблагодарит коллег за самоотверженный труд и пожелает здоровья и благополучия их семьям... Но до тридцатого еще целых два дня!..
   Из динамиков плыла негромкая мелодия. Пел Джо Дассен. Николай любил этого певца, его несколько пропитый, грубоватый, но в то же время бархатный голос. Ему хотелось разок съездить во Францию. Побродить по улицам Парижа с молодой женщиной, с которой его связывали бы взаимная привязанность и уважение. В любовь Коля не очень верил, она казалась ему придуманным символом вроде китайского дракона, которого в реальной жизни никогда не существовало. Вот уважение - другое дело. Оно посильней и надежней любого другого чувства. Уважение с годами крепче становится. Как у его, Колиных родителей. Да и другие примеры имеются...
   О той женщине, с которой он некогда жил, Николай старался не думать. Ну, ушла, не выдержала трудностей, кого тут винить?
   Сергиев Посад давно остался позади... У Ростова Великого он обедал в придорожном кафе. Затем взглянул на карту, прикинул, что до городка N остается ехать еще столько же, сколько проехал.
   Он прибыл на место к четырем часам. Уже смеркалось. Город был небольшой. Обычный город, с обычными людьми, идущими по обычным улицам и тротуарам.
   Отыскал музыкальную школу. Двухэтажный кирпичный дом. Наверху ярко горели окна. Рабочий день еще не кончился. До слуха Николая доходили приглушенные звуки рояля и поющие детские голоса. Он посидел в машине некоторое время, затем достал из сумки коробочку с духами, переложил в полиэтиленовый пакет. Надевать костюм ему что-то расхотелось, он пошел, как есть - в джинсовых брюках и теплой шерстяной рубашке, только сверху накинул спортивную куртку. Захлопнул дверцу машины, вошел в здание.
   Первый этаж был безлюден. В фойе висела галерея портретов преподавателей и лучших учеников. Николай узнал ее, хотя не сразу, - с фотографии на него смотрела слегка располневшая молодая красивая женщина с серьезными глазами и строгими чертами лица - Вика. Под снимком выведена фамилия, не Викина, мужа, должно быть.
   Походив туда-сюда по коридору, Николай поднялся по лестнице на второй этаж. Оглядел пустынный коридор, и осторожно приоткрыл дверь, откуда доносилось пение. Актовый зал, сцена. На сцене пели нарядно одетые дети. Это шел концерт учащихся музыкальной школы. Зал был полон народу.
   Коля вошел и уселся в крайнее свободное кресло. Никто не обратил на него внимания. Зрители были поглощены происходящим на сцене. А какая-то родительница, снимала концерт на видеокамеру. Один номер сменялся другим, зрители хлопали. Вскоре объявили, - семейное трио. Вышли на сцену мать, отец, и их дочь лет двенадцати. Мать села за рояль, отец установил контрабас, а девчушка приставила к хрупкому своему плечику скрипку. Они играли серьезный концерт, что это была за музыка, Николай не знал, но, наверняка, классическая, Шуберта или Брамса или какого другого солидного композитора.
   Вика играла на рояле великолепно, Коля определил это сразу, как только ее пальцы забегали по клавишам. Муж ее, контрабасист, тоже был профессионал, высокого роста, коротко остриженный блондин. Вся их игра, и матери и отца, призвана была служить лишь дополнением игры их дочурки, которая извлекала из скрипки удивительные звуки.
   Родители, играя самозабвенно, умилялись мастерству своего чада. Это было видно по выражению их лиц. Такая гармония могла родиться лишь в счастливой семье.
   Николай прослушал до конца концерт семейного трио, и когда зал дружно зааплодировал, он вышел.
   Он ехал в обратную сторону той же дорогой... На душе его царило спокойствие. Будто гора с плеч свалилась. Лишь размеренно урчал двигатель джипа. И тут Коля громко рассмеялся. Своей выходке. Ведь то был юношеский порыв, вызванный воспоминаниями первой любви!
   И какой бы могла быть их встреча, в самом деле? Что он сказал бы ей? Нет, нет, встретиться они уже никак не могли.
   На белом заснеженном шоссе попадались редкие встречные машины. А вокруг стоял темный лес.
   Прошло около часа, фары дальнего света выхватили указатель "Каменка". Николай сбавил ход, пригляделся, и, не долго думая, почти машинально, свернул направо. Коля удивлялся, - сколько же на земле мест, о существовании которых он и не подозревал!
   Спешить было некуда.
   Спустя некоторое время взору его открылся поселок, - одноэтажные деревянные избы дымились трубами, подслеповато желтели окнами, как если бы в старину, от света керосиновой лампы. Николай поехал по первой попавшей улице. Выехал на площадь, где стояла небольшая каменная церковь. Сделал круг, остановился у почты. Все здания здесь тоже были деревянные, но преимущественно двухэтажные. Продуктовый магазин, аптека, местное управление милиции. Новые веяния дошли и сюда, - горела неоновая вывеска "Интернет-клуб". Даже была гостиница. При виде гостиницы, у Коли возникло желание растянуться на кровати и поспать пару часов. Он запер джип, поднялся на крыльцо старого дома, топнул ногами, отряхивая с ботинок снег. В холле заплатил приветливой администраторше за ночлег и получил ключ.
   Номер оказался маленьким, но теплым, с кроватью, столом, двумя стульями, платяным шкафом и душевой комнатой, совмещенной с туалетом. Он разделся, забрался под одеяло и тотчас уснул безмятежным сном ребенка.
   Проснулся Николай в одиннадцать, - проспал аж больше пяти часов. Он принял душ, посушил полотенцем волосы и отправился вниз. Буфет уже закрылся. Администраторша сказала, что можно поужинать в кафе у автовокзала. Коля поблагодарил ее за приют, сказал, что решил ехать, не дожидаясь утра.
   Площадь и улицы райцентра оказались уже совершенно пустынными. Прохожие давно разбрелись по домам. Даже машины все исчезли, кроме одинокого джипа, укрытого тонким снежным покрывалом. С неба сыпал ленивый редкий снежок.
   Коля завел мотор, и пока тот разогревался, он почистил стекла, затем вновь огляделся вокруг, - мысль его пронзила: через минуту он уедет, и вряд ли еще когда-нибудь доведется ему вернуться сюда!
   В конце улицы, на окраине поселка, он заметил приземистое здание автобусной станции, - автобус "Икарус" примостившийся к правому его боку и кирпичный квадратный домик с вывеской " Кафе "Север" - слева. И ни души вокруг.
   Николай решил зайти в кафе, взять в дорогу чего-нибудь поесть. Он тормознул напротив автостанции и заглушил двигатель.
   В кафе было немноголюдно, звучала музыка. В глубине светился разноцветными гирляндами лампочек бар, а за столиком у окна разместилась компания молодых людей - три девушки и три парня. Они пили пиво, курили и беседовали. Коля ощутил вкусный запах жарящегося мяса из кухни и подумал, что неплохо было бы сразу поужинать. Молоденькая барменша за стойкой приняла заказ. Коля уселся за столик у входа. В ожидании заказа, он взял из стакана салфетку и стал чиркать на ней шариковой ручкой. Салфетка оказалась не рыхлой, и потому рисовать было удобно. Он нарисовал зимнюю площадь неизвестного поселка - почту, продуктовый магазин, отделение милиции, гостиницу, церквушку, редких прохожих в шубах и валенках.
   Девушка из компании вышла на улицу, и, через некоторое время вновь зайдя, вдруг, подсела к нему. Одета она была в длинную серую шерстяную юбку и бежевый, грубой вязки, свитер. Лицо продолговатое, губы полные, не накрашенные, нос прямой, а глаза большие, глубокие, карие с зеленоватым отливом, открыто и с любопытством глядели на Николая, - они излучали настроение романтической свободы и едва заметного, легкого опьянения. Длинные ее волосы, цвета гречишной соломы, были прихвачены сзади у затылка резинкой в один тугой пучок. На вид ей было лет двадцать три - двадцать пять.
   - Ю спик инглиш? - задала она вопрос, оглядев позднего гостя.
   - Можете говорить по-русски, - ответил Николай.
   - А я подумала - иностранец, - улыбнулась девушка. - Значит, ты русский человек?
   - Что, не похож?
   - Гм... Волосы черные, глаза черные, лицо скуластое... Но, говоришь ты по-русски хорошо.
   - Спасибо и на том. Чтобы вы не гадали, скажу так: я в какой-то степени полукровка. Родители мои русские, бабушка донская казачка, а вот дед был кореец. Из тех обрусевших корейцев, предки которых перебрались в Россию в девятнадцатом веке.
   - А, понятно, - девушка кивнула. - Значит, ужинать собираешься?
   - Ага.
   - А что ты там рисуешь?
   - Так, - Николай протянул ей салфетку, - в школьные годы любил рисовать, даже оформлял школьные стенгазеты.
   - Постой... - она отняла глаза от рисунка, взглянула на Николая. - Это же наша Каменка... А ничего. Здорово ты изобразил. Похоже. Подари его мне?
   - Бери, - ответил Коля, тоже переходя на ты.
   - Подпиши.
   - А как тебя зовут?
   - Ирина.
   - Ира, значит?
   - Ага.
   "Ире, с уважением, Николай", - подписал в уголке рисунка Коля.
   - Спасибо! - поблагодарила девушка. - Я его на стенку в раме повешу.
   - Ладно, - сказал Николай. - А твой парень, поди, нервничает. Разговариваешь с незнакомым мужчиной.
   - Он просто друг, - ответила Ира. - У него своя девушка имеется в городе Владимире. Эти ребята и девчата - друзья детства. Решили встретиться, давно не виделись.
   - Понятно, - кивнул Николай. - Друзья - это хорошо.
   - А ты откуда?
   - Из Москвы.
   - Что в наших краях делал?
   - Так, случайно забрел.
   - И что, нравится у нас?
   - Вроде ничего поселок, тихий.
   - Скука, - проговорила Ира. - Молодежь разбегается, работы никакой. Раньше три леспромхоза было, а теперь один остался, и то еле колупается. Люди кормятся подсобным хозяйством, что на огороде вырастили, - картошка, капуста... Да грибами с клюквой... Тебе не понять, ты городской. Москвич.
   - Ну почему же? - возразил Николай. - Я сам провинциальный, из Нижнего Новгорода. В Москве работаю, я - транзитный москвич.
   - А чем там занимаешься? - спросила Ира.
   - Так... Небольшой бизнес.
   - Понятно. Значит, новый русский?
   - Хех! Новые русские в такую глушь не ездят. Они в Ниццу и на Канары летают.
   - Отчего же? Приезжают они и сюда. Пострелять. Дичь и кабанов. Хочешь, анекдот про нового русского расскажу?
   - Давай.
   В это время барменша принесла на подносе еду: горячий бифштекс, салат, хлеб, чай.
   - Ну, ты кушай, потом расскажу, - пообещала девушка, вставая со стула. - Приятного аппетита!
   - Спасибо!
   Николай принялся есть. Белый хлеб был невероятно вкусный. Он напоминал Нижегородский. В провинциях хлеб почему-то был всегда вкусней, чем в столице, то ли там традиция хлебной выпечки держалась крепко, то ли еще отчего.
   Когда он покончил с едой, подошла Ира. Она держала в руке тетрадную бумагу, свернутую в трубочку.
   - Здесь твой рисунок, - сказала девушка, садясь рядом. - А то сомнется и никакого виду... Ну, как, вкусная еда?
   - Ага. Особенно хлеб.
   - Все так говорят. Даже за рецептом приезжали из больших городов. А чего там рецепт-то? Здесь в каждом доме такой хлеб пекут. Я и сама умею.
   - Неужели?! - удивился Николай.
   - У мамы научилась, а мама - у бабушки.
   - Похвально... Нынче молодежь не очень-то себя утруждает...
   - Это у вас, в Москве, все избалованные, - сказала Ира. - Девки выходят замуж и не представляют даже, как яичницу пожарить. Либо не могут, либо ленятся. Домработниц приглашают. Разве нет?
   - Не знаю, - ответил Коля. - У кого как...
   - А у тебя жена готовит? Не держите домработницу?
   - Я один живу.
   - А-а... - Ира качнула головой. - Что так? Деловой человек, видный. И один?
   - Ну... - Николай развел руками. - Не нашел еще...
   - Ту единственную и неповторимую, - подсказала девушка.
   - Единственную и неповторимую, - согласился он.
   - Это твоя машина на улице стоит?
   - Моя.
   - Анекдот тебе хотела рассказать, про нового русского... Но, не расскажу. Он с матерными выражениями. Тебе такой анекдот нельзя слушать.
   - Отчего же?.. Я разные слышал.
   - Не тот случай. Я вот повешу твой рисунок на стену, и меня совесть заест, - буду думать: он такой красивый рисунок мне подарил, а я ему неприличный анекдот рассказала.
   Николай хохотнул.
   - Кстати, моим друзьям я показала рисунок. Им он тоже понравился.
   - А ты здесь учишься или работаешь? - спросил Коля.
   - Учусь, - ответила Ирина. - В Ярославле. В педагогическом колледже. Еще год остался. Вот, приехала домой на каникулы. Подруги тоже учатся, одна со мной на курсе, а другая - Нинка - на экономиста во Владимире. Сашка учится в школе МВД, а Валерка с Антоном в леспромхозе работают, лес валят. Опасная работа. Чуть зазевался, сосна-дура может раздавить - будь здоров! Ты когда-нибудь лес валил?
   - Нет. Только рубил топором поленья. Березовые.
   - Ну, это я тоже могу.
   Помолчали.
   - Пожалуй, мне пора, - сказал Николай.
   - Спасибо за компанию, - улыбнулась девушка, - и за подарок. Будешь еще в наших краях - заходи.
   - Зайду.
   Он выехал на шоссе, указатель с названием "Каменка" на мгновение блеснул серебром от света фар и тотчас исчез в густой темени. Коля включил СD-плейер. Негромкий голос Джо Дассена заполнил салон. Неизвестная мелодия, неизвестный язык, но ему было ясно, о чем песня, понятны чувства, выраженные певцом... И сколько бы ни прошло времени, чувства человеческие останутся неизменными... Пройдет несколько лет, а может, и десять... Он вспомнит, может быть, и этот неприметный поселок, затерявшийся на огромных просторах России. Что-то заставит его вспомнить девушку по имени Ирина...
   Николай нажал на тормоза, - скорость была не высокая, но машина по утоптанному снегу дороги заскользила юзом, так, что едва не угодила в кювет.
   Он развернул джип и поехал назад...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   НА ОСТРОВЕ
  
   посвящается Т.В.
  
   Морской трамвай, белый в оранжевую полоску, с глухим урчанием рассекал темную воду. У борта стояла миловидная девушка, лицо ее светилось той необъяснимой таинственной радостью, следствием которой была юность - когда впереди большая неизведанная жизнь, полная разных открытий. Глаза ее были цвета моря, обращенные вдаль, где в сизой дымке проступали очертания призрачного острова, конусообразного, вершиной своей задевавшего серебристые облака, похожие на слезинки. Туда, к острову держало путь судно. Спутник девушки, мужчина лет тридцати, стоял рядом, облокотившись о перила, дымил сигаретой и смотрел на бугрящиеся волны. Они почти не разговаривали. Девушка ни о чем его не спрашивала, словно боялась нарушить, поколебать ту легкую романтическую мелодию, переполнявшую ее сердце. Только иногда переглядывалась с ним, при этом ее глаза искрились озорно. Он улыбался ей в ответ сдержанной, скупой улыбкой. Голова его тоже полнилась мыслями и переживаниями последних дней, смутной неясностью происходящего, того, о чем они потом оба могли бы вспомнить с разочарованием. Он полагал, что человек, в сущности, для того и живет, чтобы бесконечно страдать и разочаровываться.
   Его звали Александром, он был художник. Он обитал здесь, на острове, почти год. Отшельником. В загородном особняке господина Лю Гвансу, пятидесятидвухлетнего толстяка-адвоката. Лю работал в городе Кванджу, где и была его большая семья - три дочери, сын, жена. Жена - такая же толстенькая, энергичная, как сам хозяин.
   Они с художником встретились случайно, когда адвокат, путешествуя по Москве, забрел на его выставку. Тогда он купил у Александра несколько картин, пригласил в ресторан и там неожиданно сделал ему предложение поработать в Корее: будут предоставлены апартаменты, море света и полная свобода в выборе сюжетов. А все полотна потом Лю сам и приобретет. Сделка устраивала обоих, и они ударили по рукам.
   Остров был небольшой, за пару часов художник мог пешком обойти его. Здесь жили рыбаки, они кормились извечным древним промыслом, - выходили на своих суденышках в океанский простор и ловили рыбу. Александр писал рыбаков, их шхуны и дома, писал рыбацких жен и, конечно - море. Он никогда прежде не видел моря, только озера и реки. А здесь всюду, куда ни кинь взгляд, было море. Море ему нравилось. Но постепенно, с каждым днем, у него все чаще возникало желание уехать отсюда. Нет, не домой, не в Москву. А куда-то в иное место хотелось, чтобы дать отдых натруженному телу - в Таиланд, что ли... Нет, не в Таиланд, а куда, он сам не знал.
  
   ***
  
   Художник порой впадал в меланхолию и ходил по острову как неприкаянный. Ему казалось, что он зашел в тупик и уже не способен что-то сделать в своем творчестве.
   Однажды к нему приехала Джулия - старшая дочь адвоката. С двумя огромными пакетами продуктов. Стройная худощавая девушка внешностью ничуть не походила на своих родителей. Джулия лихо водила автомобиль, имела собственный взгляд на мир, даже категоричность некоторых суждений. Она училась в университете Лос-Анжелеса, успела выйти замуж и развестись. Джулия по поручению отца встречала Александра в аэропорту, когда он прилетел в августе прошлого года из Москвы. На своей машине приезжала, из Кванджу в Сеул. Она ему говорила всю дорогу по-английски, при этом мило улыбалась, когда он отвечал не сразу, стараясь подобрать правильные слова.
   Рассовав в холодильник принесенную еду, Джулия потащила Александра купаться. В заливе она разделась, кинула на песок одежду и совершенно голая бросилась в воду. Вероятно, девушка считала, что художники - это существа, которых не надо стесняться. Вообще, Бог знает, что было у нее в голове. Александр вовсе не относился к числу тех, кто лез на рожон, искал случайных связей, сулящих любовные приключения. Оттого, в первую минуту, он чувствовал себя не в своей тарелке. Уплывшая далеко от берега, Джулия звала его, кричала звонко и махала рукой. Александр разделся до плавок и нырнул.
   Джулия мощно загребала воду, как настоящая пловчиха. Затем она круто взяла вправо, к скалам, вылезла на них, легкая, и легла на большой камень, животом вниз. Художник тоже лег, - по соседству, на спину. Так они лежали некоторое время, глубоко дыша, как рыбы. Потом девушка повернулась к нему, убрала рукой нависавшие на глаза мокрые волосы и сказала:
   - Хорошо как, не правда ли?
   - Да, - ответил художник, - здорово!
   И старался не смотреть в ее сторону. Все ее тело покрывал ровный коричневый загар, на спине у лопаток даже не было следа от лямок лифчика. Ее молодое упругое тело как бы говорило морю, небу и облакам: "Смотрите, какая я красивая! Смотрите, мне не жалко!"
   Чтобы не молчать, Александр спросил:
   - Продукты отец прислал?
   - Нет, - ответила девушка. - Я сама купила. Выдался свободный день, вот и приехала. Машину оставила у пристани, на набережной Самчонпхо.
   - Спасибо за заботу об одиноком художнике, - сказал он и поинтересовался, не угонят ли машину за время отсутствия ее хозяйки?
   - Здесь, в Корее, машины не крадут, - сказала она. - Это в Америке и у вас, в России, крадут.
   - Верно, - согласился он. И хотел было добавить, что будь его воля, то он бы всех автомобильных воров мира поселил на диком необитаемом острове, но не сказал. К месту ли было вести разговор о ворах с молодой девушкой, обнаженной, лежащей так близко от него, что была видна каждая жилка на ее теле? О чем же следовало ему говорить?.. Лучше уж молчать! Он молчал. И она молчала, смотрела на него с любопытством и выжидательностью. "Что за фрукт, этот мой соотечественник из России? - спрашивали, должно быть, ее черные сливовые глаза. - Способен ли он понять движения моей свободной души? Не одичал ли он вконец в борьбе с искусством, размешивая в одиночестве краски? Чего он ждет от жизни, от будущего?! Ведь будущее эфемерно. Есть настоящее! Настоящее - это море, небо, облака, деревья, травы, камни. И я тоже настоящее! И ты - настоящее! Так, иди сюда, ну иди!.. Вот видишь, ничего не случилось... Твоя рука тверда, я чувствую приятную тяжесть мужской руки..."
   Художник сам не помнил, как оказался рядом с девушкой. Он гладил ее плечо, руки, волосы... - сотворенное природой произведение искусства. Она прикрыла веки, потом открыла, приподнялась, легла на спину, при этом ноги согнула в коленях, и правой рукой прикрыла черный стыдливый островок. Он погладил ей шею, ухо, мочку уха с дырочкой... На груди ее отпечатался грубый узор камня и совсем крохотный камешек остался на бугорке, поверх розово-шоколадного соска, впился в нежную кожу. Александр убрал его мизинцем. Девушка улыбнулась. Вокруг не было ни души. Но у них здесь ничего не произошло. Это случилось позже, в доме на втором этаже, среди картин. И та картина, что он сотворил с Джулией на полу, слившись с нею воедино, взволнованно, на одном дыхании, превосходила все полотна, написанные им за целый год! Так ему казалось в то мгновение.
   Девушка в искусстве немного разбиралась. Ее любимым художником был Шагал. Уезжая вечером с острова, Джулия выпросила этюд пристани с рыбацкими шхунами. А через месяц улетела в Лос-Анжелес. И с тех пор никак не давала о себе знать. Из обрывочных слов адвоката Александр понял, что девушка не думает возвращаться, устроилась на приличную работу, но расспрашивать более подробно, ему было не удобно. Та их встреча была для художника, как сон по яркости и скоротечности, и не имела продолжения. Оттого сердце его порой щемило необъяснимой грустью. Он теперь стал писать картины иначе, - его все меньше занимала форма, а все больше - цвет.
  
   ***
  
   Остров к вечеру погружался в тишину и умиротворение. Особенно теперь, летом. Это было неуловимое состояние между семью и восемью часами. Васильково-ультрамариновый налет сумерек на крышах хижин, на узких улочках, на площадке таверны, где редкие посетители сидят на белых железных стульях с ажурными спинками, пьют кофе или пиво. А впереди, на пристани покачиваются рыбацкие шхуны, синяя тяжелая вода лениво плещет и лижет борта, там отражения от судов темно-зеленые и темно-оливковые, а дальше - открывается океан, затихший до поры, до времени, и на волнах его перекатываются розовые блики. Это настроение природы уходило, исчезало, до обидного скоро, прямо на глазах. Минуты истекали в мгновение ока. Как ни старался Александр "замесить нужную палитру", выходило все не то. Этюды, конечно, делались с полной отдачей сил, они излучали достаточно мощную энергию чувств, и краски дышали, но художник оставался неудовлетворенным, он считал, что не выложился до конца, не постарался, не добился того, чтобы в полотнах звучала симфония... Он написал двенадцать или тринадцать этюдов с рыбацкими лодками. Затем шел сюда так, без этюдника, просто подышать запахом пристани.
   Как-то раз он встретил у таверны пожилого мужчину, сидящего за столиком. Художник поздоровался с ним. Человек, одетый во все белое - белая льняная сорочка с короткими рукавами, белые брюки, белые матерчатые туфли, на голове белая кепка - курил трубку и любовался бликами зари на море. Перед ним дымилась чашка кофе. Что-то было в облике старика и его движениях, - как отпивал из чашки, как курил трубку, - нечто утонченное, аристократическое. Лицо темно-бронзовое от загара, глаза глубоко посаженные, орлиные, но не глядящие остро, может, в молодости они и смотрели пронзительно, но теперь, покрытые дымкой времени, оставляли впечатление уставшего, мудрого орла. Рот выразительный, большой. А главное, Александра поразил его нос, крупный, с горбинкой - настоящий мефистофельский нос! Руки тоже большие, мозолистые. Судя по туловищу и ногам, закинутым друг на друга, - и росту незнакомец был высокого. Александр раньше его не видел в поселке, и тот был явно не рыбак. Живописный старик притягивал внимание. Стояла тишина, особая, напоенная яркими красками уходящего вечера, прибрежная морская тишина. Стая чаек кружила в бухте, над баркасами. Некоторые камнем падали вниз, чтобы схватить в воде рыбешку.
   - Вы сегодня не рисуете? - нарушил тишину мужчина, спросил по-английски. Голос был бархатисто-грубый, глубокий. Нет, стариком его никак не назовешь. Внешне, может, и старик, но внутренне - совсем молод.
   - Да, не рисую, - ответил Александр.
   - Как вам остров? - спросил еще мужчина.
   - Ничего, нравится.
   - А пища здесь подходит?
   - Вполне.
   - В таверне одну рыбу подают. Ничего не поделаешь. - Собеседник затянулся трубкой. - Но если надоест, можно заказать и мясное блюдо. Сделают.
   - Обойдусь. Я в еде не привередлив.
   - Вы ведь в том доме живете - на холме - из красного кирпича?
   - Верно.
   - Из Японии приехали?
   - Нет. Из России.
   - Вон, как, - кивнул мужчина. - А я в России никогда не был. Как звать-то?
   - Александр. Александр Сим.
   - Садись ближе, - предложил сосед, переходя на "ты". - А то приходится напрягать слух.
   Художник пересел, захватив свою кружку.
   - А меня - Чен Сонгу. Но в молодости все звали Джимми. Я прожил жизнь в Англии.
   - В Англии?! - удивился Александр. - А здесь вы, значит, в гостях?
   - Почему же? Здесь мой дом. На этом острове и доживать мне свой век.
   - А в Англии как вы оказались?
   - Я отбыл туда грудным младенцем. Вырос в пригороде Лондона. Так чужая земля стала мне родиной. В двадцать пятом году мои родители сели на корабль, отправляющийся в Англию, тогда здесь были японцы. - Чен замолчал, выпил из чашки, окликнул официантку на корейском, чтобы сварила еще кофе. - Ну а в России много наших соотечественников живет?
   - Сто пятьдесят тысяч, - сказал Александр. - А всего в бывшем Советском Союзе - четыреста тысяч.
   - Вон, как, - покачал головою мужчина. - А родной язык, стало быть, забыли?
   - Забыли.
   - Такое везде происходит... Человеческие судьбы разбросаны по всему миру... Ну, а вы, много картин написали?
   - Нет, около пятидесяти...
   - Труд художника тяжел. А адвокат наведывается?
   - Редко. У него много дел. Знаете его?
   - Кто ж его не знает? Личность известная.
   Подошла официантка, женщина, лет тридцати, в зеленом переднике, поставила на стол чашку с кофе, а пустую унесла.
   - А в Англии чем вы занимались? - поинтересовался Александр.
   - Пел в опере, - просто ответил Чен Сонгу.
   - Правда?! Значит, вы оперный певец?!
   - Ну, да. Сорок лет пел в театре. Все известные партии сыграл. Больше, конечно, итальянские. Гастролировал по всему миру. Но вот в Россию не удалось съездить. Жаль. Интересно было бы.
   - Еще не поздно, съездите, - улыбнулся Александр. - Там есть, что посмотреть.
   - Я много слышал о Санкт-Петербурге, - сказал Чен, ставя потухшую трубку на столик и беря чашку. - Красивый город?
   - Красивый.
   - Может, и удастся... Надо только жену-старушку уговорить. Она бодрей меня. Но не любит эти перелеты... Знаете, как я с ней познакомился? - Чен хитро улыбнулся, и враз лицо его посветлело воспоминанием, сделалось молодым. - На улице Лондона. Она спешила на свидание к одному джентльмену. Так торопилась, что сломала каблук на туфельке. Он отлетел, каблук, на метров пять. Я поднял его с тротуара и говорю ей: "Дела плохи, уважаемая леди! Тут в округе нет обувной мастерской. Вам придется посидеть в ближайшем кафе, пока я вам не отремонтирую." "Очень признательна вам, - отвечает. - А где вы почините?" Миловидная такая англичанка, скромно одетая, воспитанная. Не сказать, что она мне здорово понравилась тогда, у меня были партии получше, был молодой, видный, к тому же еще пел в опере. В общем, Мэри в тот день не пошла на свидание. А через год мы поженились. Родила она мне двоих сыновей. Хорошие ребята, самостоятельные. Один пошел по моим стопам, тоже в опере поет, в Лондоне. Другой стал бизнесменом. Пятеро внуков и трое правнуков у нас.
   - Вы прожили большую и интересную жизнь! - сказал Александр. - В самом центре Европы. Ну, а что вас сюда потянуло, на этот заброшенный остров?
   - Кто знает, зачем человек живет? - произнес старый артист, усмехнувшись. - Зачем появляется на свет и умирает? Каждый живет и видит в жизни свой смысл. Один живет, глядя себе под ноги, а другой - глядя в небо. Я всю жизнь смотрел на небо. Мечтал. Мечта - и есть мой смысл. А о чем я мечтал - кто разберет...
   Они помолчали.
   - Выпей еще пива, - предложил Чен. - Здесь пиво хорошее.
   - Пожалуй, - согласился Александр.
   - Юнли! - позвал артист официантку. - Налей еще кружку молодому человеку!
  
   ***
  
   Дни уходили, друг за дружкой, наполненные чем-то значимым, каждый - со своей отметиной... И наступало утро! Сулившее надежду, хорошее настроение и удачную работу.
   Художник позвонил ей совершенно неожиданно для самого себя - Ирине. Полистал записную книжку, нашел номер телефона и тут же набрал его на своем "мобильнике", лежавшем без дела в кармане брюк, который лишь нарушался изредка звонком адвоката Лю.
   "Алло!"
   Александр услышал девичий голос, прилетевший с другого конца земли. Он даже слегка растерялся от ударившего в ухо ясного, как небо, и показавшимся вдруг таким родным, голоса. Молода она была, Ира. Слишком молода, чтобы понять мятущееся сердце художника. А творцы таковы, порой они сами не понимают, чего хотят в этой жизни. А она, вероятно, уже и не помнила его. Ведь один раз всего виделись, познакомились на какой-то вечеринке прошлой осенью в Доме художника. Ну, пили кофе внизу, на первом этаже, говорили о чем-то. И все.
   "Привет! Это Александр, художник,"- начал он.
   "А, тот самый, который обещал показать свою мастерскую, но так и не позвонил?! - ответствовала девушка, после секундного замешательства. - Привет, привет!"
   "Закрутился, заработался... Извини."
   "Что ж, бывает..."
   "Как поживаешь?"
   "Так себе. Сессию вот сдаю. А ты все пишешь картины?"
   "Что мне остается? Другого не умею."
   "Понятно. А что пишешь?"
   "Море".
   "Море? По памяти изображаешь или фантазируешь?"
   "Почему - по памяти? С натуры."
   "Ага. Значит, ты на море сейчас? А какое море?"
   "Как тебе сказать... Это не море даже, а океан. Тихий."
   "Да?! Постой... Тихий, говоришь?!"
   "Ну да. Я на юге Кореи. На острове."
   "Ты из Кореи звонишь?! А так хорошо слышно! Будто рядом. А что за остров?"
   "Кымдо. В переводе означает - Золотой остров."
   "А там золото добывают?"
   "Нет. Просто так назвали. Почему, не знаю. Он почти пустынный. С десяток рыбацких хижин, да мой шалаш. Из шалаша я и звоню тебе."
   "Вот здорово! Я тоже мечтаю на море побывать!"
   "А в чем же дело? Приезжай!"
   "Правда?! Но это ж не близко, не Петербург. И билет, поди, дорого стоит. Таких денег у меня пока нет. Вот когда начну работать, тогда..."
   "Я вышлю тебе денег на дорогу."
   "В самом деле?!"
   "Давай, бери сумку и в аэропорт!"
   "Прямо сейчас?! У меня же сессия!"
   "Вот же... "
   "А вообще, наверное, что-то придумать можно. Но все равно раньше чем через полмесяца не получится."
   "О`кей! Давай, через полмесяца!"
   "Ты в самом деле хочешь, чтобы я приехала?"
   "Конечно."
   И вот она здесь, Ирина, с которой он разговаривал по телефону две недели назад, - стояла рядом и улыбалась той простой улыбкой, от которой делалось волнительно на душе. Самолет - чудо техники - перенес девушку на край света, в другую страну за восемь часов!
   Он встретил ее в сеульском аэропорту Инчон, суперсовременном, - настоящем городе под куполом. Когда Александр впервые увидел его в прошлом году, поразился несказанно, - все в аэропорту было сделано для удобства пассажиров, как говорится, по высшему классу. Тогда он подумал, что было бы здорово, если нечто подобное построили бы и в Москве, взамен устаревшему "Шереметьево".
   Ирина прилетела с одним небольшим чемоданчиком. Александр вручил ей букет цветов. И они поехали на автобусе-экспрессе в самый центр Сеула. Художнику не хотелось сразу везти на остров утомленную в долгом перелете девушку. Ведь необходимо было им взять билет на вокзале и ехать на поезде еще целых четыре часа до городка Самчонпхо, а там сесть в морской трамвай, который через сорок минут доставил бы их, наконец, до места.
   Александр повел ее в гостиницу, снял отдельных два номера. Себе и девушке. Он ни секунды не сомневался в верности своего решения и даже не раздумывал. А поступи он иначе, взял бы он, допустим, один номер, то кем бы художник выглядел в глазах девушки? Самоуверенным типом, который слишком о себе возомнил. Да и в собственных глазах бы упал, ощущал бы себя полным идиотом.
   "Через час встречаемся в фойе, - сказал Александр девушке. - Я покажу тебе город."
   "Прекрасно! - ответила Ирина. - Я только приму душ и переоденусь."
   Александр знал Сеул плохо, только раз бывал с господином Лю Гвансу в районе Инсадона - местном "Арбате", изобилующем антикварными магазинами, лавками сувениров, картинными галереями и ресторанами. Туда он и повел на экскурсию Иру. Бульвар Инсадона был полон народу, повсюду слышались речи туристов самых разных национальностей. Экзотики здесь хватало на каждом шагу. Ира с огромным интересом разглядывала вокруг и то и дело щелкала затвором фотоаппарата. От ее внимания не ускользнули и женщины-монахини, проходившие мимо, с остриженными наголо головами, в серых одеяниях и сумой через плечо.
   Ужинать зашли они в небольшой ресторан, расположенный в узком проулке, где однажды художник уже бывал с господином Лю. Александр поведал девушке, что эти улочки сохранились с древних времен и предназначались для простого люда - когда король раз в год выезжал из своего дворца и ехал в своей колеснице по главной улице, прохожие падали ниц и не смели поднять головы, а большая часть людей укрывалась именно в таких узких улочках. При застройке современного Сеула городские власти решили сохранить старые улочки Инсадона, - здесь теперь нашли место многочисленные забегаловки и ресторанчики.
   Сидеть за столом на корейский лад, подогнув ноги, Александр с Ириной не могли, поэтому хозяйка заведения подала им для удобства целую гору подушек.
   Принесли заказ - "хемультан" - блюдо из овощей и морепродуктов: крабов, устриц, осьминога, моллюсков, - которое варилось перед ними прямо на столе, в массивной посудине.
   Потом они зашли в кофейню.
   "Корейцы ужинают в одном заведении, а чай пьют в другом, - объяснил Александр. - И мы тоже так поступим."
   "Как интересно! - сказала Ира. - А я ведь впервые за границей. Ну, была еще в Прибалтике. В Риге. А вообще тут все необычно, я не ожидала. Послушай, Саша, это ведь твоя историческая родина. Какие твои ощущения? Ты чувствуешь себя здесь своим?"
   "Пожалуй, нет, - ответил он, после некоторого раздумья. - Иностранцем - да."
   "Почему?!"
   "Кто же я, если не иностранец? Языка не знаю, культуры и обычаев не знаю, страны не знаю..."
   "Но язык-то ты знаешь. "
   "Самую малость. Только общие слова."
   "А ты хотел бы тут жить?"
   Возникла долгая пауза.
   "Извини, я задала глупый вопрос..."
   "Нет. Я просто думал... Что бы я тут делал?.. Без друзей, без общения."
   "Хорошо. Не будем о серьезном. Только о беззаботном и веселом! Значит, ты живешь в шалаше?"
   "В шалаше. Из веток и листьев растений. Правда, я его расширил к твоему приезду."
   "Здорово! Расскажи-ка про остров. Ты говорил - там рыбаки?"
   "Рыбаки. Остров - одна большая сопка. На его склоне каменные хижины, они уступами сбегают к морю. Улочки в поселке узки и петляют - по ним, во время дождя, устремляются потоки воды. Заборы сложены из камней, при этом они ничем не скреплены, ни цементом, ни глиной, а просто поставлены друг на друга. На причале качаются баркасы, катера, шхуны. Пока рыбаки в море, жены их возятся со снастью, сушат и чинят. И так день за днем, год за годом... Остров весь покрыт дикой растительностью, плюшем, на холме растут сосны, а внизу - огороды с кукурузой, перцем, соей, салатом..."
   "По утрам над морем стелется туман?"- спросила Ирина.
   "Стелется."
   "Хорошо. Я туманы люблю."
   Они гуляли по Сеулу до поздней ночи.
  
   ***
  
   Судно вскоре вошло в бухту и пристало к каменной платформе. Пассажиры по мостику сошли на берег: женщина с ребенком, старушка, несколько горожан-туристов с цветастыми шляпами на головах. И художник с девушкой. Ирина окинула глазами поселок, где домики, точно игрушечные, сбегали друг за дружкой к самой воде. "Замечательно!" - сказала она и приоткрыла рот, как ребенок, не могущий сдержать восторга, обнажив ровные белые зубы. Он ничего не ответил, поднял чемодан, зашагал впереди. Художник шел уверенной поступью, как если бы родился в этих местах, поднимался по петляющей улочке, в гору. Поселок как будто вымер, не было слышно даже детских голосов. Светило жаркое солнце, они вмиг вспотели. Кирпичный, двухэтажный красный дом заметно возвышался над приземистыми хижинами рыбаков - к нему путешественники вскоре и подошли. Александр поставил чемодан на крыльцо, отпер ключом дверь.
   - Это и есть твой шалаш?! - удивилась Ира, переводя дух. - Вот обманщик! Постой... Это же натуральная вилла!.. Какой обманщик!
   На первом этаже была кухня, просторная гостиная, комната и туалет с ванной. Наверху две большие спальни, туалет, ванная и балкон. Девушка осмотрела дом.
   - Как здорово! - вскричала она, стоя на балконе и обозревая пейзаж с бескрайним зеленым морем. - Аж дух замирает! Вот же... Я, правда, думала - шалаш. Ты почему мне не сказал, что особняк?
   - Пошли купаться, - предложил лишь художник, улыбаясь.
   - Постой... - Ирина вернулась к картинам, кучей сложенным у стен. - Я вижу твои работы впервые, - проговорила раздумчиво. - И не могу сравнивать московские со здешними. Но чувствуется - ты много работал. Наверное, новые места писать интересно, да?
   - Ага, - согласился он.
   Потом девушка осмотрела двор, огороженный низким каменным забором, там стояло персиковое дерево, на земле валялись недозрелые плоды, сорванные ветром. За оградой на зеленом лугу паслась черная коза. Ира подошла к животному, сказала:
   - Ну, привет, козочка! Как тебя зовут?!
   Коза повертела головой, уставилась на человека своими черными глазами, ее черная шерсть маслянисто блестела на солнце.
   - Ты - Катька, да? Всех коз на свете зовут Катями, и я тебя буду так называть.
   Луг был небольшой, за ним сразу вздымался холм, покрытый дикой растительностью, на вершине вздымались три вековые сосны, - Ирина видела их издали, когда плыла на морском трамвае.
   Александр был доволен, что девушке остров понравился. Ведь по большому счету, остров так себе, ничего особенного. Остров как остров. Это он, художник, мог увидеть в нем притягательные образы. А человеку простому, никак не связанному с искусством, остров может быстро наскучить. Но, как говорится, время покажет. А пока все шло хорошо. Первое впечатление от встречи с островом у девушки самое благоприятное. И особняк ей понравился, он все же лучше, чем шалаш. Шалаш никуда бы не годился, но ведь Ира готова была жить и в нем! Непонятный народ - женщины! И шуток они не понимают! Художник представить себе не мог, как бы они жили в шалаше? А двухэтажный дом - просто здорово! К приезду Ирины он навел в нем порядок, собрал валявшиеся везде тюбики красок в коробки, выбросил мусор, вымыл пол. Особенно старательно отдраил комнату наверху, - где прежде спал и куда намеревался теперь поселить гостью, - с большим окном на море. А помещение рядышком служило своеобразной галереей, куда складывались готовые картины. Свою постель он расстелил внизу, в комнате, примыкавшей к гостиной. Туда же отнес свои художественные принадлежности. Намеревался позже спросить девушку, не станет ли ей мешать запах краски? Если так, то он перенесет вниз все картины. Но надобность в этом отпала, потому что Ира сказала, что его полотна пахнут морем.
   Они купались в заливе, где кроме них не было ни души, ловили удочкой рыбу, загорали на песке под тентом в виде огромного зонта. Щедрый солнечный свет обильно разливался окрест, и даже в тени все тело девушки постепенно приобрело бронзовый загар. А художник выглядел в сравнении с ней почти черным. Сидя подле Ирины, он щурил глаза, вглядываясь вдаль, где над кромкой синего океана таяли белые облака, и, почти по-детски задавался вопросом, недоумевая, куда же они, эти облака исчезают: вот же они висели только что высоко над головой и убежали незаметно!..
   До них доносился шум волны, набегающей на камни. Камни выглядели мирными животными, улегшимися неподалеку, они невольно вызывали в художнике воспоминания о Джулии, и он почему-то стыдился их, как нашкодивший ребенок стыдится своего проступка.
   Они гуляли по острову, заходили в поселок, - там женщины-рыбачки приветливо кивали молодой паре, светловолосой иностранке и ее спутнику, которого уже привыкли видеть с этюдником через плечо. Александр с Ириной покупали продукты в магазине, иногда обедали или ужинали в уютной таверне, рядом с единственной гостиницей, построенной для заезжих туристов, и возвращались домой. По утрам девушка вставала рано, будила художника вкусными запахами сваренного кофе, жареной яичницы или картошки. Они садились за низкий корейский стол и поглощали еду, беседуя о чем-нибудь, смотрели телевизор, где говорили на непонятном языке.
   - Ты из-за меня не работаешь, - сказала она ему однажды. - Я хочу, чтобы ты писал.
   - Не беспокойся, все нормально, - ответил он.
   - Так не годится. Я тебя отвлекаю. Я уже достаточно освоилась на острове и найду себе занятие.
   Да, подумал Александр, пора, наверное, действительно, приниматься за работу. И стал, как прежде, уходить в поселок. Он отыскивал на острове еще уйму интересного, а иногда писал одно и то же место по нескольку раз, при различном освещении солнца. Ирина зачастую его находила, работающего, то в одном уголке острова, то в другом, приносила ему еду, бутерброд, кока-колу, мороженое или что-то еще.
  
   ***
  
   По вечерам, приняв душ и включив настольную лампу, Ирина записывала в тетрадку свои впечатления. Или читала книгу, которую обнаружила на полке. Это был сборник писем Винсента Ван Гога, заложенный во многих местах закладками. Вероятно, Александр часто возвращался к прочитанному.
   Тетрадку свою Ирина прятала под подушку.
   "Сегодня, по пути в магазин, я встретила двух женщин. Они сидели в тени навеса и чинили снасть. Я подошла к ним и поздоровалась по-корейски: "Анёнхасимника!" Как научил Саша. Других слов я не знала. Женщины ответили мне кивком головы, улыбнулись. Перед каждой лежала неглубокая корзина, рыбачки укладывали в нее по кругу тонкую веревку. К веревке были привязаны на расстоянии пятнадцати сантиметров друг от друга короткие лески с крючками на концах. Женщины отрезали ножом лески со ржавыми крючками и на их место завязывали лески с новыми крючками. Эти крючки, - чтобы не путались, - втыкались по краю корзины на какой-то мягкий материал, похожий на пенопласт. На площадке стояли десятка два готовых корзин, и столько же - которые надо починить. Тяжелый труд! Лица у рыбачек темно-коричневые от солнца, а руки узловатые и грубые. Я видела, как вечерами, при свете прожекторов, мужчины грузили корзины в баркасы. Чтобы рано поутру отправиться в море."
  
   "Утром Саша ушел на этюды, а я занялась уборкой. Закинула грязные рубашки в машинку, вымыла полы, подправила картины на стенах, которые покосились. Потом я поднялась на сопку, к соснам. По узкой тропинке. С вершины холма виден простор, на все четыре стороны. Далеко в море маленькими точечками белеют рыбацкие лодки. Море синее, местами зеленое, а еще бирюзовое, стальное, серебристое. А домики рыбаков, как игрушечные, с черепичными оранжевыми крышами. И залив маленький, где мы купаемся. На песок накатываются волны с ажурной пеной."
  
   "Начала читать письма Ван Гога. Раньше я знала о нем совсем немного. Имела почти обывательское, досужее мнение, - что, мол, он много бедствовал, и, в помутнении разума, отрезал себе ухо. Мне стыдно, что так думала. Письма мне дают совершенно другое представление об этом художнике. Он ни минуты не сомневался в своем выборе, и какой бы трудной, а подчас и мучительной ни была его дорога к искусству, он не терял присутствия духа. Неужели надо художнику так страдать, и в результате быть непризнанным при жизни?"
  
   "Собирала я цветы у подножия сопки. Набрала целую охапку, белого, василькового, синего оттенков. Поставила букет в вазу. Саше цветы понравились, и он тотчас написал их на небольшом холсте."
  
   "Коза Катя беременная. У нее живот большой. Поводок ее длинный запутался в кусте. Я распутала веревку и обнаружила, что у козы живот явно выпирает. Сказала об этом Саше. Он удивился: "Да? Вот же, как бывает..." "Нарисуй Катю" - попросила я. "Зачем?"- спросил он. "Так", - сказала я. "Гм, - задумался он. - Вообще-то, наверное, можно попробовать. Только надо ее привязать к чему-то." "Так она же привязана" - сказала я. "Привязать к какому-то образу", - сказал он. И мы расхохотались."
  
   "Не знаю, что приготовить на обед. Все фантазии исчерпала. Борщ - любимое его блюдо. Но не буду же я каждый день варить только борщ! И рыба тоже надоедает. А в здешнем магазинчике продают только рыбу. Есть еще какие-то мясные консервы, из которых я варю борщ, но это не то. За мясом, наверное, надо ехать в Самчонпхо. Пожарила все-таки рыбу. И салат сделала из огурцов, помидоров и лука. Рис приготовила в электроварочном аппарате. Корейцы хлеб не едят, только рис. А мы-то без хлеба не можем. Но я нахожу выход - часто пеку блинчики."
  
   "Встретила в магазине старушку Мэри, жену маэстро Чена. Она была в светлых брюках и кофте, застегнутой на все пуговицы. Как всегда приветлива и элегантна. Они вдвоем никак не подходят под определение "божьи одуванчики". Совершенно никак. Жизнерадостны и светлы. И остров из-за их присутствия не выглядит таким заброшенным. Мы с Сашей иногда бываем у них дома. Три комнаты, скромно живут. Из окна видна пристань. По стенам развешаны фотографии в рамах. Всю их жизнь можно прочесть по фотографиям. На стене висят и два их портрета, которые написал Саша. Он им подарил.
   Один раз Мэри и Чен Сонгу были у нас. Но им тяжело подниматься в гору. Живут они на острове всего третий год. Маэстро выпустил книгу в Англии, о театре. Сейчас заканчивает вторую - автобиографическую повесть. Пишет на английском языке."
  
   "Менталитет у Саши русский. Ведь он родился в Твери и его отец с матерью родились в России. Но восточное в нем сохранилось, но пока не пойму - что, и дело не в его облике. Первого корейца, которого я впервые узнала - это рок-музыкант и певец Виктор Цой. Песни его мне нравятся. Жалко, что он умер рано."
  
   "Захотелось мне козьего молока. С чего вдруг? Наверное, это желание навеяно воспоминаниями детства, когда бывала в деревне у бабушки, под Москвой. Саше я не сказала, что хочу козьего молока. Еще засмеет. А спросить молока у пожилой женщины, соседки, что выводит каждый день на луг козу, я не решилась. Поэтому, я пошла к пристани и купила в магазине обыкновенного молока, коровьего. Выпила сразу полпакета, и у меня случилось расстройство желудка. Вот дура!"
  
   "Иногда он не ходит на природу, работает дома. Корпит над большим холстом. Лицо у него при этом одухотворенное. Люблю подсматривать. Но стараюсь не мешать. Дня три пишет, пока не закончит картину.
   Я полдня гуляла по поселку. Потом забралась на сопку, любовалась морем. Отсюда, с высоты, море как живое. Как единое, цельное существо"
  
   "Сегодня Саша начал писать меня. Я сижу на стуле и смотрю в его сторону. Порой наши глаза встречаются. Глаза у него глубокие, карие, слегка раскосые. Лицо удлиненное, подбородок волевой. Черные смоляные волосы вьются, спадают на плечи. Слишком длинные волосы, надо бы подстричься. Он трогает себе нос, и случайно оставляет на нем пятно зеленой краски. Я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. За три часа с перерывами он написал портрет. Сказал - завтра продолжит. А мне кажется - уже готово. Я вышла на портрете нормально, даже чересчур хорошо, там проглядывается то, чего во мне нет, верней, таится внутри меня глубоко. А он "вытащил". Как ему это удалось?"
  
   "Я задаю себе вопрос, нравится ли он мне? Конечно. Я боюсь себе в этом признаться... А нравлюсь ли ему я? Не знаю. В нем сокрыта восточная суть - молчаливо-филосовская отстраненность, если можно так выразиться. Трудно уловить. Хотя чутье мне подсказывает... А любовь - это терпение... Не обязательна скорая близость. Хочу ли я его прикосновения?.."
  
   ***
  
   Александр явился домой за чистым холстом, потому что ему на удивление быстро удалось завершить этюд домика с огородом, который облюбовал еще вчера. Ему хотелось написать это место с другой точки. Во дворе на веревке висели постиранные его рубашки. Ирины в особняке не было. Художник пошел к заливу, на пляж - не обнаружил ее и там. Он зашел в таверну, затем в магазин, поинтересовался у продавщицы, не заходила ли сюда девушка? Он обошел весь остров - даже постучался в дом супругов Чен, - вдруг у них сидит? - Ирина как в воду канула. Она объявилась неожиданно, когда Александр, сбившись с ног, потерянно сидел на крыльце и курил. Он услышал легкие шаги. Из-за угла соседней хижины появилась Ирина, с улыбающимся светлым лицом, точно в сказке.
   - Я ищу тебя по всему острову! - выпалил Александр, вскакивая с места. - Где же ты была?!
   - В городе, - просто ответила девушка. - И не стоило беспокоиться.
   - В городе?! В Самчонпхо?!
   - Ну да. Села в катер и поехала. За рулем была молодая кореянка, почти моя ровесница.
   - А что ты там делала?
   - Подстриглась. Разве не видишь? - Ирина повертела головою. - Как ты находишь? Идет мне такая прическа?
   Прежде свои длинные волосы Ира завязывала на затылке в один пучок, а теперь у нее была короткая мальчишеская стрижка.
   - Ты поступила опрометчиво, - проговорил Александр. - Зачем?!
   - Зачем подстриглась?
   - Нет. Ушла, ничего не сказав.
   - А что со мной может случиться?
   - Я уже хотел звонить в полицию, объявить розыск.
   - Еще чего!
   - Я не знал, что и подумать!
   Художник подобрал этюдник, и, дымя сигаретой, зашагал прочь.
   Он сидел на раскладном стуле и наносил мастихином широкие мазки, писал море. Вскоре подошла Ирина, опустилась рядом на корточки. На ней вместо легкого платья были джинсовые шорты и футболка.
   - Я думала, что ворочусь скоро, - улыбалась Ира. - Но не сразу отыскала парикмахерскую. На ломанном английском спрашивала прохожих. Одна девчонка показала. А что ты сегодня написал?
   - Так, ничего особенного, - сказал он.
   - Я видела... Нормальный получился этюд с огородами. Ты не сердись на меня... Не сердишься?
   - Нет.
   - Вот и хорошо... А я ведь главное забыла купить в Самчонпхо. Мясо. Хотела сварить тебе настоящий борщ и сделать котлеты. Только в катере на обратном пути вспомнила. Просто зла не хватает.
   - Ничего. Обойдемся.
   Помолчали. Над островом мчались быстрые облака. Повеяло прохладой.
   - А я ведь скоро уезжаю, - сказала Ирина.
   - Знаю, - сказал Александр.
   - Через пять дней.
   - Через шесть.
   - Так быстро летит время... Ты когда приедешь в Москву?
   - Как закончится контракт.
   - А когда он закончится?
   - Осенью. В сентябре.
   - И тогда сразу приедешь?
   - В сентябре будет выставка в Сеуле. После чего приеду.
   - А ты все работы выставишь?
   - Нет. Картин тридцать.
   - Почему? Ты же написал много.
   - Этюды не в счет.
   - А чем они отличаются от картин?
   - Этюд есть этюд. Я ведь его переосмысливаю и переношу на большой холст, получается наслоение образов, в результате выходит картина.
   - Но этюд - тоже образ! Разве нет?
   - Маленький образ.
   - Жаль - не увижу выставку.
   - Ты можешь вновь приехать в сентябре.
   - Нет. Я и так тебя сильно нагрузила. Хорошего помаленьку.
   Ирина поднялась.
   - Кто сотворил остров! - сказала она, глядя вокруг, затем глубоко вздохнула. - Но как представишь, что надо жить тут всю жизнь... Тоскливо становится. А люди живут... Кстати, один старик-рыбак утром обещал поймать мне рыбу. Пойду, взгляну, может, уже вернулся...
   - Старик? - спросил Александр.
   - Да. Мы с ним жестами объяснялись, и друг друга поняли. Я тебе сварю на ужин уху.
   - Постой, пойдем вместе, - сказал художник и стал собирать инструменты.
  
   ***
  
   Ира, действительно, приготовила вкусную уху из большой рыбы, породу которой они с Александром никак не могли определить. Весу в ней было больше двух килограммов. Деньги рыбак не взял. И предупредил, что надо быть осторожным: тайфун надвигается.
   Они ели и беседовали о том, о сем. Потом Ирина спросила:
   - А тот рыбак говорил о тайфуне? Это что? Я не очень представляю. Нечто страшное, подобно смерчи?
   - Это ветер, - сказал Александр. - Только сильный. Тайфун в этих краях частый гость.
   - Он опасен?
   - Не думаю.
   - Давай, включим телевизор. Там есть канал, который вещает на английском языке.
   По телевизору показывали документальный фильм о животных, после чего пошли новости. Молодая дикторша с первых минут, сходу, стала сообщать о тайфуне. А еще внизу экрана бежала строка.
   - Что там? - спросила Ирина.
   - Тайфун "Элли", зародившийся у малых островов Тихого океана, движется по направлению Японии и Кореи, - начал читать Александр бегущую строку. - По данным метеослужб, скорость ветра в эпицентре тайфуна достигает 185 километров в час. В случае сохранения направления движения тайфун может достичь побережья Кореи уже к завтрашнему утру.
   - Ты чувствуешь, как ветер усилился?
   - Ага. Но ты не бойся.
   - Я не боюсь, - сказала девушка. - Ты рядом и мне не страшно.
   Она бодро, даже напевая что-то, помыла посуду и отправилась к себе наверх. Включила свет. Искупалась в ванной, затем принялась читать книгу. Конечно же, Ирина не была совершенно спокойной. Читая книгу, она прислушивалась к звукам снаружи. Во дворе ветер нарастал. Мощные необузданные потоки шли один за другим. Вскоре над землей что-то прошумело, словно огромная птица, маша крыльями, промчалось близко, у самого окна. По стеклу захлестал дождь. Через минуту неожиданно хлопнуло громко, как из ружья. Ира вскрикнула. Александр побежал наверх.
   - Это дерево, - сказала Ирина, стоя посреди комнаты в халате. - Ветка с размаху ударила в стекло. Я так испугалась.
   - Ветер, похоже, разбушевался не на шутку, - сказал Александр.
   - А стекло не разобьется?
   - Нет. Здесь на окнах небьющийся пластик.
   - Там на лугу коза... Она вся промокнет.
   - Ее, наверное, давно увела хозяйка.
   - А вдруг она забыла?
   - Хочешь, я взгляну?
   - Ага. Только ты осторожно, ладно?
   - Хорошо.
   Художник вышел. Тотчас на него обрушился шквал ветра и ливня. Он пригнулся. Сильный ветер вывернул зонт. Александр обежал луг и вернулся в дом. Ира всплеснула руками:
   - Ужас! Ты весь промок! Вот дура я - послала тебя в дождь!
   - Коза со своей хозяйкой пьет дома чай, - пошутил Александр. Он скинул с себя мокрую одежду на пол и в одних плавках юркнул в ванную, под теплый душ. Ирина подала ему чистую рубашку и спортивные шаровары. На улице грохнуло, как из нескольких ружей сразу, и яркий сноп молний ударил по всем окнам. Девушка ахнула и прильнула к Александру. Он обнял ее. Так стояли они долго, потом он поцеловал ее в губы. Она обхватила его шею. Он поднял ее на руки, понес в комнату. Там бережно опустил на пол, на тонкое одеяло...
   Она застонала и что-то прошептала, но он не расслышал. Электричество в доме погасло. За окном ветер выл по-волчьи и в беспамятстве тряс деревья.
  
   ***
   Ураган обрушился на остров со всей своей дикой мощью, намереваясь скинуть его в океан. Не светилось ни одного огня в поселке, будто он замер испуганно в кромешной ночи, ожидая самого худшего.
   Девушка плакала, прижавшись к художнику. Он гладил ее.
   - Мы не утонем?.. Скажи, остров не утонет в море?
   - Нет, не утонем, - сказал он. - И с островом ничего не случится. Успокойся.
   - Я-то спокойна. Вот бы еще тайфун успокоился...
   - Он успокоится.
   - А почему у него женское имя?
   - Так повелось... Всем тайфунам дают женские имена. Наверное, из-за коварства.
   - Ты считаешь, что женщины коварны?
   - Нет, совсем нет. Я хотел сказать другое... Ведь тайфун - мужского рода. Мужчина, одним словом. Сила его не знает преград. И чтобы как-то оправдать поведение распоясавшегося мужчины, кто-то решил его назвать женским именем. Таким образом, переложил часть мужской вины на женщину. Логика, конечно, несправедливая.
   Шквал ветра и воды с остервенением бил в окно, пытаясь вырвать его вместе с рамой.
   - Знаешь, - сказала девушка, - мне не было страшно спать наверху. Потому что рядом были твои картины, от них веяло спокойствием. Всегда, перед сном, я долго смотрела на одну из них.
   - Какая же это картина? - спросил Александр.
   - Не скажу... Пусть это будет тайной... Я теперь ничего не боюсь. Если что-то случится... мы - вместе... Я с тобой и ты со мной...
   - Все будет хорошо.
   Ураган, как расшалившийся великан, тряс особняк, не жалея сил.
   - Скажи, почему ты так долго не шел ко мне? - шептала Ирина. Слезы неудержимо катились по ее щекам.
   - Я шел, - сказал Александр. - Но каждый раз меня что-то останавливало. Я ведь вроде хозяина дома... Не пристало хозяину вести себя по отношению к гостье подобным образом... Ты могла бы подумать обо мне...
   - Ничего бы я не подумала.
   - И не прогнала бы?
   - Не прогнала.
   - Гм...
   - Ты ведь мне сразу понравился. Еще тогда, в Доме художника. Если бы не нравился - не приехала бы. Когда ты позвонил, я по голосу почувствовала, что я тебе тоже нравлюсь. Разве нет?
   - Нет. То есть, да. Ты мне нравишься.
   - Я теперь многое знаю... Я ведь до сих пор неправильно жила... Спорила с близкими... а чего спорить? Ради каких-то никчемных принципов... А надо ладить... Вот вернусь и все пойдет по-другому. Потом закончу институт, приобрету специальность. Менеджера и экономиста. Буду экономить деньги. А ты - их зарабатывать.
   - Видишь ли... Художник не всегда бывает "на коне". Случаются у него и темные полосы...
   - А я на что? Я ведь тоже буду работать.
   - Должен тебе сказать... Я бездомный. Другими словами, бродяга. Только тем отличаюсь от бродяги, что имею паспорт и способность малевать картины.
   - А где ты в Москве живешь?
   - В мастерской. Да и то мастерская не моя. Друга.
   - Ничего страшного. На дом заработаем. А твои родные в Твери?
   - Да. Отец с матерью - пенсионеры. Сестра.
   - Понятно.
   - А ты в семье одна?
   - Нет, брат еще есть, младший. В школе учится, в девятом классе.
   - Ты его, наверное, учишь, воспитываешь?
   - Нет. Он меня воспитывает.
   Снаружи вой урагана приобрел теперь некую металлическую сущность, будто потоки ветра проносились сквозь дыры в жести. Послышался омерзительный треск падающего дерева.
   - Я тебя люблю! - сказала Ирина.
   - Я тебя тоже люблю! - сказал Александр.
   Они прижались друг к другу тесней. Он целовал ее, взмокшую от слез. Ему хотелось открыть дверь, устремиться наружу и закричать. Чтобы своим нечеловеческим криком обуздать грохот тайфуна. И, бессильный что-либо изменить, он только крепко прижимал к себе девушку.
  
   ***
  
   Ранний свет сочился в комнату, ветер снаружи заметно поутих. Александр поправил одеяло на спящей Ирине, подошел к окну. Его глазам предстала невеселая картина: у большинства домов снесло крыши, всюду валялись сломанные ветви деревьев, мутные реки воды устремлялись вниз по узким улочкам, они забирались сквозь бреши каменных заборов во дворы. Мелькали фигуры снующих людей. Доносился отдаленный плач ребенка. Соседский дом был цел и сарайчик, в котором находилась коза, устоял.
   Художник оделся и вышел на крыльцо. Дождь, наверное, перестал лить совсем недавно, иначе откуда было взяться рекам, низвергающимся с холма? Выглянула напуганная Ирина:
   - Ты куда, Саша?!
   - Пойду, взгляну, как там старики, - сказал художник.
   - Я с тобой! - заторопилась девушка.
   Они двигались улочкой вниз, к пристани, перешагивая потоки воды, ступая на кирпичи, которые кто-то осмотрительно накидал повсюду. В бухте раскачивались шхуны, изрядно побитые тайфуном. Дом маэстро Чена стоял невредимый, тускло поблескивая черепичной крышей. Только двор был сильно замусорен сорванными листьями и недозрелыми плодами сливы. Окна светились. Хозяева очень обрадовались ранним гостям. Они не спали, сидели за столиком перед зажженными свечами, может быть, и вовсе не ложились всю ночь. Заварили кофе, поставили на стол вазу с печеньем. Несмотря на возраст, супруги Чен каждое утро пили кофе.
   - Что наделала непогода, а! Просто бестия какая-то! - пожурил в адрес прошедшего тайфуна Чен. - А у вас там все в порядке? Окна и крыша целы?
   - Целы, - ответил Александр.
   - За все время такое впервые. Этот тайфун был сердитый, как Отелло, а?! - пошутил маэстро.
  
   ***
  
   Через день художник вновь писал этюд.
   А накануне он помог знакомому рыбаку залатать крышу дома. Рыбаки - народ привыкший - быстро починили побитые лодки, да вышли в море, не дожидаясь, пока оно окончательно успокоится.
   Девушка была рядом, держала в руке букет только что сорванных цветов, смотрела вдаль, в море, где рыбацкие разноцветные баркасы плыли навстречу удаче. Яркие лучи солнца пробивали гряда облаков в небе, рассеивали утреннюю дымку тумана. Поселок розовел крышами домов. Зеленели огороды, на их изумрудном фоне золотыми камешками разгорались подсолнухи. О прошедшем урагане напоминал лишь с десяток деревьев, белеющий обрубками сломанных стволов. А на вершине сопки продолжали стоять могучие сосны, которые на своем веку видели немало подобных стихий.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"