Понедельник, 16 августа 1999 г. Город Таллинн, Эстония.
Было обычное, самое обычное утро рабочего дня - около девяти часов.
На Лубянке, как и всегда, жизнь бурлила ключом - люди в форме спешили туда-сюда, выбегали из здания, садились в машины, и с включённой сиреной, устремлялись прочь; другие - напротив, приезжали. Привозили арестованных, вели их в наручниках по коридору. Кругом раздавались голоса, звонки, ругань, что ещё усугублялось переездом целого ряда отделов с Лубянки в новое здание, на Рахумяе, что вообще на другом конце города... Лубянка жила своей обычной жизнью, и ничто, ничем уже не напоминало о вчерашней шумихе с поимкой скандально известного преступника. Полиция вновь с головой ушла в свою нелёгкую, беспокойную работу.
... В это время в здание вошёл седой, сгорбленный старик, и подошёл к столу дежурной. Это была уже немолодая женщина, крашенная под блондинку, вероятно, чтобы скрыть неумолимую седину.
-Мне нужен Козлов - сказал старик. - Где я могу его найти?
-Вы по какому делу? - спросила она.
-Мне нужно с ним поговорить - уклончиво ответил тот.
-Как Ваша фамилия?
Старик молча протянул ей документы. Этот вопрос в последние дни вгонял его в краску - как и вчера, когда он отвозил жену в больницу "Скорой Помощи", и дежурная медсестра, помимо данных пациентки, поинтересовалась и его фамилией, и у неё прямо аж глаза округлились, когда она услышала ответ...
-Порфирий Тсцх... - стала читать дежурная.
То же, что произошло дальше, произвело эффект разорвавшейся бомбы. Как, если бы пару лет спустя, то есть, осенью 2001-го, в канцелярию американского президента пришёл бы некто, и назвался Осамой Бен Ладеном.
-Черногорский - угрюмо проворчал старик.
И все, кто находился в коридоре, словно парализованные, мгновенно замолчали, и устремили свои взоры на старика.
-Что? - невольно вырвалось у дежурной. Она была буквально шокирована.
-Моя фамилия Черногорский - устало повторил старик, и женщина нервно схватилась за телефонную трубку.
-Пётр! Вас желает видеть человек, его фамилия Черногорский...
-Порфирий Прохорович? - вежливо уточнил голос на другом конце провода.
-Да, Порфирий... Как Ваше отчество? - спросила она у старика, скорее, чисто автоматически. Уж такое сочетание имени и фамилии, вряд ли встречается настолько часто, чтобы была б необходимость уточнять ещё и отчество.
-Прохорович - проворчал старик, не показывая и тени удивления.
-Кабинет 220 - едва заметно побледнев, произнесла дежурная.
За полчаса до вышеописанных событий, Попов, как ни в чём не бывало, приехал на работу. Возле главного входа в административное здание стояли лишь две полицейские машины.
Попов поставил свой "Фиат" на привычное место, у столбика с биркой "756", вышел из машины, и, не обращая внимания на вышедших полицейских, подошёл ко входу.
-Попов! - его окликнули.
Обернувшись, он увидел двух крупных мужчин в форме инспекторов полиции. У одного из них в руках были наручники.
-Слушаю Вас - с лёгким недоумением, сказал Попов.
-Вот ордер на Ваш арест - сказал один из инспекторов. - Вы подозреваетесь в причастности к серии преступлений по делу "Красный Москвич". Ваш сообщник, Черногорский, уже у нас. Даёт показания.
-Руки! - скомандовал второй.
-Господа, а без этого - Попов, улыбаясь, кивнул на наручники - как-нибудь можно? Ведь я же не арестован с поличным, а только подозреваюсь. Что ж, у каждого своя работа. Только, прежде чем совать мне вот это, вы должны мне зачитать мои права.
-О своих правах ты и так лучше всех знаешь! - сказал инспектор с бумагами.
-А поэтому разрешите мне воспользоваться всего одним из них - правом на звонок адвокату. И после этого, я охотно с Вами проеду, куда сочтёте нужным.
-Заходите! - ответил голос Козлова за дверью, когда Порфирий Прохорович постучался в кабинет.
-Здрасте - сухо промолвил старик.
Они стояли друг против друга, смотря друг другу в глаза. Козлов даже ощутил некоторую растерянность, прекрасно понимая, что сейчас чувствует его гость. Он даже не находил нужных слов для него. Да и какие слова могли бы уже помочь?
-Смотрел я вчера телевизор - проворчал старик. - Так что в курсе. Где мой сын?
-В арестантском доме - Козлов чувствовал, что ему неловко это говорить, и никак не мог понять: откуда эта неловкость? Разве что-нибудь не так, разве это не естественно, не закономерно, разве он сам не исповедовал всю жизнь эту истину - что преступник должен сидеть в тюрьме?
-То есть, в тюрьме? - уточнил старик Черногорский.
-Нет, это ещё не тюрьма, но тоже, сами понимаете, уже не свобода.
-В прошлый раз мы с Вами говорили - крякнул старик. - Тем более, Вы и в школе были, и, в общем, всё знаете. Что он - больной человек. Поэтому перейдём сразу к делу. Вот бумаги.
Порфирий Прохорович достал из пакета объёмистый скоросшиватель, и протянул его Козлову.
-И то, что он нёс вчера, перед всем честным народом, только доказывает то, что он - ненормальный. Не мог он никого убить! Побоялся бы! Он и сдачи дать всю жизнь боялся, какой из него убийца! Бредить - да, запросто. Это он может. Ходить, и кричать: убью этого, убью того... Но те, кто что-то могут, те кричать не станут.
-И что Вы мне этим хотите сказать? - не понял Козлов.
-То, что место ему - в клинике, а не в тюрьме. Пускай полечится, тогда, может, и правду заговорит. А не будет из себя бармалея строить.
-Это уже экспертиза разберётся! - слегка повысил голос Козлов.
-Вот Вам экспертиза! - веско промолвил старик.
Козлов взял папку, бегло пролистал.
"Хроническое расстройство центральной нервной системы. Синдром навязчивых состояний, психастения, ярко выраженный синдром зависимости. В условиях травмирующей ситуации, эмоциональные нагрузки непереносимы. Склонен к образованию фобий, легко впадает в депрессию и панику, мышление и воля парализуется. На внешние раздражители реагирует неадекватно, пассивно подчиняется чужой воле. При исключении ситуации, возникают мании вычурного характера, навязчивые фантазии, бредовые замыслы нанести вред тем, кого пациент считает виновными в своём униженном, затравленном и беспомощном состоянии. ... При обострении болезни собой не владеет, за свои поступки ответственность ограничена, сознание помрачено, ввиду чего плохо отдаёт себе отчёт в том, что делает. В силу синдрома зависимости, характерна ярко выраженная тенденция - подчиняться другим лицам и внешним обстоятельствам, от которых легко формируется зависимость, подчинение собственных интересов чужим... страх перед обострением отношений с людьми, от которых образована зависимость, вследствие беспомощности и неспособности к самостоятельной жизни. Способность к принятию решений резко ограничена. ... Доминирующим фактором является сверхнизкая внутренняя самооценка, пониженная способность к обучаемости, и склонность к сугубо инфантильным реакциям на внешние раздражители, заученным в детстве беспомощности и стремлении переложить ответственность на других, из страха перед неизбежной ошибкой..."
И всё в подобном роде.
"По причине вышеописанных симптомов прогредиентного психоза... пациент был освобождён: в 1985 году - от посещения общей школы; в 1991 году - от прохождения действительной службы в Вооружённых Силах СССР".
Ничего нового.
Суть заключения сводилась к следующему: Черногорский, одним словом, невменяем. Но здесь же содержалась и ещё одна интересная деталь: он был не просто псих, делающий всё, что взбредёт в его безумную голову, и при этом не ведающий, что творит. Он был болен именно синдромом зависимости, являясь, таким образом, слепым орудием в руках того, от кого он зависит. И под этим "тем, кто...", и Козлов, и сам Порфирий Прохорович, понимали отнюдь не тех, кто в своё время так или иначе, глумился над Вениамином. И Козлов это прекрасно видел, что старик хочет ему этим сказать. Даже конкретно - не на что, а на кого он тем самым указывает.
Козлов знал и то, что для того, чтобы заполучить сей документ, Порфирий Прохорович продал квартиру, и купил взамен гостиничный блок.
-Вы знаете, я тоже считаю Вашего сына нездоровым. Но не настолько, чтобы не отдавать себе отчёта в своих действиях. Он может быть трусом, паникёром, фантазёром - кем угодно. Но эти его слабости вовсе его не оправдывают, и вины с него не снимают.
-Значит, нашли козла отпущения? - проворчал Порфирий.
-Не надо озлобляться. Вы же прекрасно понимаете, что и я знаю, какова роль Вашего сына в этом деле. Только вчера он дал показания по всем эпизодам. Признал себя виновным. О Попове - ни слова. Вот, ознакомьтесь, если хотите.
-Что мне читать его эти бредни... Боится он Попова! Вот и наговаривает на себя, чёрт знает, что!
-Знаете, Порфирий Прохорович? Ошибка Вашего сына состоит в том, что он уверен, что ему терять уже нечего. Либо смерть, либо пожизненная одиночка, что, в сущности, одно и то же. Либо Попов его спасёт и отсюда, как он уже спасал его от всяких Иванцовых, и от Янсонов.
-Спасатель чёртов! - в сердцах выдавил старик.
-Вы зря, Порфирий Прохорович, пошли на такую немыслимую жертву... - Козлов, как всегда, зашёл издалека.
-Это Вас не касается - отрубил тот.
-Аналогичные справки есть и у меня. Я готов дать Вашему сыну шанс. Побудет в закрытой лечебнице, годков с десяток, ещё столько же - под наблюдением диспансера, глядишь - после сорока, сможет начать жизнь заново. Как раз пора самого расцвета для мужчины. Но - при одном условии: если он будет говорить правду. А будет сказки рассказывать, и выгораживать своего Попова - пусть посидит в общей камере.
-Вы не имеете права! - прошипел старик.
-Не бойтесь, не умрёт. Просто за пару деньков ему доходчиво разъяснят: где, как и в какой роли, ему придётся провести всю свою оставшуюся жизнь. А уж этого он явно не захочет.
У старика непроизвольно сжались кулаки.
-Не думайте, Порфирий Прохорович, никто ничего с Вашим сыном не сделает. Это не в наших интересах. Просто он убедится, что такой его жребий станет неизбежен, если он будет продолжать стоять на своём.
-Где он сейчас?
-Я распорядился поместить его в двухместную камеру. Там его быстро просветят, что к чему, и чем дышат в ГУЛАГе, как бы он не назывался. Сегодня утром задержали ещё и Попова, поэтому дело можно не откладывать в долгий ящик. К тому же и Вы здесь. Приведите Черногорского! - это уже было сказано в переговорное устройство.
Порфирий Прохорович закурил. Оба мрачно, угрюмо молчали, устало думая о своём. Молчание становилось тягостным - и Козлов, и Порфирий Прохорович нетерпеливо ждали, в смутном, тревожном предчувствии чего-то из ряда вон выходящего.
Это "из ряда вон выходящее", ворвалось на порог кабинета в лице бледного, перепуганного парня в полицейской форме.
Отец резко повернул голову, впившись в парня горящим, полным ярости и боли, взглядом.
-Как - умер? - спросил Козлов, изо всех сил подавляя своё волнение.
-На перекличке его не было. Проверили камеру - он мёртв! Соседи ничего не знают - все спали...
-Что ещё за соседи? - напрягся Козлов.
-Черногорский был помещён в 34-ю камеру. Остальные все и так переполнены. Две двухместные камеры - и в каждой по шесть человек...
Козлов досадливо махнул рукой, и стал набирать внутренний телефон.
"Какой резон отчитывать ни в чём не виноватого парня? Кому-то нужно было меня опередить, и отправить Черногорского в общую камеру. Причём не просто в общую, а именно в 34-ю, где подобрался самый, что ни на есть "бурый" контингент. Но именно в той камере царит железный порядок, благодаря правящему бал рецидивисту Александру Ивановичу Налимову, более известному под прозвищем Нахимов. Вот посадить бы их в двухместную камеру, так Нахимов бы в два счёта ему мозги вправил. Черногорский бы за полчаса раскололся, сдал бы мне Попова со всеми потрохами. А при всём честном народе, не исключено, что Нахимов сам помог ему повеситься..."
Так думал Козлов, пытаясь дозвониться до невидимого абонента. Но ему не отвечали. Тогда он набрал другой номер.
-Где ваш начальник? Пусть со мной свяжется, и чем быстрее, тем лучше.
Потом он обернулся к молодому сержанту, и сказал:
-Ты свободен.
И стал набирать другой номер - медпункта, в надежде, что самоубийство Черногорского окажется лишь неудачной попыткой.
-Говорит Козлов. Меня интересует Черногорский.
-Смерть наступила примерно двенадцать часов назад, в результате отравления соединениями синильной кислоты. Конкретнее - цианистым амфетамином...
-И как же он умудрился его пронести? - раздражённо скрипнул зубами Козлов, положив трубку.
Порфирий Прохорович сидел, неподвижно глядя перед собой, и его глаза застилали слёзы.
-Дорвались, гады! Этого вы все хотели! Списал всё на себя - и кони двинул! Довольны, суки?
-Порфирий Прохорович! - пытался урезонить его Козлов.
При этом сам он чувствовал перед стариком крайнюю неловкость, переходящую в вину и стыд, и даже свои собственные слова казались ему жалкой попыткой оправдаться - за то, что не уберёг его сына.
-Моя милиция меня бережёт - глухо произнёс старик.
-Меня, как Вам уже известно, такой вариант устраивает меньше всего.
-Вам-то что? - разозлился Порфирий. - Преступление раскрыто, виновник найден, можете спать спокойно. Знали, небось, что ему там грозило? Что раз его уже сделали крайним, то им уже никакие решётки не преграда? Что им всем только это и нужно? Что же вы его не упрятали так, чтобы его не смогли достать? Что, как он мог пронести с собой какой-то яд? Неужто его там не обшмонали? Да расскажите кому-нибудь! Вам-то он даром не нужен. Вы получили его признание - а там хоть не рассветай!
-Да, Порфирий Прохорович. Это была и моя ошибка. Я недооценил своих врагов, и не учёл, что среди нас есть предатели. Которые помогли Вашему сыну уйти из жизни. Теперь, конечно, по этому факту я возбужу уголовное дело. Скорее всего, эту отраву ему подбросили, но вот, кто и как...
Старик схватился за сердце.
-Вам плохо? Может, позвать врача?
-Нет - прошептал он в ответ. - Не надо. У Вас водка есть?
Козлов встал из-за стола, и запер дверь кабинета. После чего извлёк из сейфа бутылку водки, и два стакана.
-Не казни себя, начальник - прошептал старик. - Вы ведь тоже... с нами были. Только бессильны мы все оказались. И я, и мать, и педагоги. Надежда Поликарповна та же. Все мы бились-бились, тянули-тянули...
Козлов молчал. Ему вспомнилось, что вчера, в этом же самом кабинете, говорил сам Черногорский.
"Родители... всю жизнь воспитывали во мне ничтожество. Не решать проблемы, а убегать, прятаться от них. Но ведь от мира не отгородишься..."
Козлов молча думал о том, кто же из них прав, пытался поставить себя на место того и другого, или, даже больше - на место отца. Как бы поступил он сам, если бы у его сына возникли бы такие проблемы в отношениях с людьми? Но беда Черногорского-сына была в том, что он всегда предпочитал путь наименьшего сопротивления, всю жизнь искал себе Фокиных - не в одном лице, так в другом, и вцеплялся в них мёртвой хваткой. А родители, желая того или нет, ему в этом потакали. "Жертвы рождают жертв" - вспомнилась Козлову классическая цитата, и тут же снова вспомнился вчерашний разговор: "А мне, чёрт побери, нужна их жертвенность?"
Порфирий Прохорович, залпом осушив гранёный стакан, хмуро глядел вперёд. Козлов еле пригубил свой стакан, подавив в себе желание выпить.
-Пусть ему там будет легче - прошептал старик. - Здесь ему всё равно не жизнь...
Козлов молчал. Да и что, собственно, он теперь мог сказать? Он не мог себе простить того, что не уберёг, не проследил, недооценил... Да, он, можно сказать, чего-то добился - получил санкцию от самого Генерального Прокурора Эстонии. Попов задержан, ждёт своего часа в каком-нибудь пустом кабинете, или в "обезьяннике", или... Только какая теперь от этого польза? Что теперь предъявить Попову? Теперь, со смертью Черногорского, всё идёт крахом - ни следственных экспериментов, ни очных ставок...
Да и вообще, какое всё это имеет значение, какая цена всему этому, когда сейчас, прямо перед его глазами, происходит ужасающая трагедия, крушение всех устоев человеческой жизни? Перед ним был отец, потерявший сына. И теперь это будет Козлову укором на всю жизнь....
-Вчера, когда Минька по телевизору выступал, у матери произошёл сердечный приступ. Сам её в больницу отвёз - со слезами на глазах произнёс старик.
Ему просто хотелось выговориться, облегчить душу, и Козлов это прекрасно понял.
-Только б она не узнала! Только б хоть жива осталась...
После этих слов Порфирий Прохорович не выдержал, и расплакался.
-Налейте ещё водки - попросил он.
... В то время, как Козлов беседовал с отцом Черногорского о дальнейшей судьбе последнего, и затем обоих, словно громом поразила весть о страшной тюремной были - в том же коридоре, в кабинете начальника отдела, находился другой посетитель. Это был Третьяков.
-Давай смотреть на вещи реально - вроде бы мягко, но со скрытой агрессией в голосе, говорил он. - Ты себя дискредитировал на все сто процентов. Отстранил Козлова, назначил Шубина. Только Шубин всё до сих пор в чекиста играет, а Петя нашёл убийцу. Который сам, с ходу, признался во всех эпизодах. Теперь с прокурором тебе в любом случае предстоит тёрка, от этого уже никуда не денешься.
Третьяков говорил с расстановкой, выдерживал паузы между отдельными фразами, многозначительно заглядывал комиссару в глаза, и едва тот раскрывал рот, чтобы что-то ответить, адвокат вновь продолжал свою тираду.
-Тем более, сам Петя обратился с докладной, ни много, ни мало - к Генеральному Прокурору Эстонии. А что это значит?
-Алексей, я не детсадник, не надо объяснять мне азбуку.
-Хорошо, я буду краток. В этом кресле ты, считай, уже не сидишь. Лучше будет, если ты сам подашь в отставку. Это поможет избежать скандала. Теперь переходим к самому главному. Уходить надо с достоинством. Чтобы не ломать жизнь людям, и не давать в руки козыри таким, как Петя. То есть - пусть проверка, во главе с Генеральным, займутся, в первую очередь, Петей. Тем более - он их сам в это втянул. Вот пусть и проверят - что у Пети там за неразбериха с пикником.
-Мне ваши интриги, тем более, сейчас - раздражённо буркнул начальник, но Третьяков его перебил:
-Это не наши интриги. Это ваши интриги! Я адвокат, моё дело - защита человека, и соблюдение законности. А что до вас до всех, то вы шли разными путями, но пришли всё равно к одному. Только Петя вас опередил. А почему? Потому, что он, в отличие от вас, знал, что ему нужно. А ты, вместе со своим Шубиным, просто облажался.
-Вот что, Алексей - попытался урезонить его начальник. - Шубин, между прочим, раскрыл заказное убийство, замаскированное под маньяка. Уверен, что и с Черногорским он бы справился не хуже, чем Петя. Не лезь не в своё дело.
-Дорогой друг! - злорадно, с язвительной иронией, ухмыльнулся адвокат. - Во-первых, неужели ты сам веришь в эту шубинскую сказку? А во-вторых, ты свой выбор сделал в самом начале. Теперь, если ты не хочешь, чтобы тебя зажали со всех сторон, держись уж чего-нибудь одного. Единственное, чем ты можешь себя спасти - это не мешать нам, и дать нам возможность завершить начатое дело. То, что касается моего клиента, твоего Пети, и прокурора.
-Не тебе меня учить. И уж, тем более, не Попову твоему желторотому. Мне не важно, кто он, и с кем он.
-Это всего лишь эмоции - парировал Третьяков. - Ты взволнован, ты напуган предстоящей проверкой. Тебе есть, чего опасаться, вот ты и ругаешься. Могу сказать только одно: поперёк нас тебе прокурора пустить не удастся. Засыплешься. К Пете переметнёшься? Уж я не думаю, что он тебя примет с распростёртыми объятиями. Отсюда выход у тебя один. И мы это сделаем прямо сегодня. Нечего моему подзащитному в обезьяннике париться.
...Порфирий Прохорович ушёл.
Козлов сидел за столом, изучая протоколы, экспертизы, рапорты относительно самоубийства Черногорского. В протоколе говорилось, что на трусах покойного, в отделении для резинки, был вшит специальный потайной карман, в котором он носил завёрнутый в бумажку порошок, что подтверждали микрочастицы бумажных волокон. Козлову такая версия казалась самой, что ни на есть, натуральной липой. Он был уверен, что яд ему подбросили. Вот только - кто? Естественно, за всем этим стоит Попов, и иже с ним - Третьяков, Жанна, кто ещё? Уж не сам ли Королёв словечко замолвил?
Смерть Черногорского сводила на нет всю работу Козлова. Версия о лаборатории так и оставалась недоказанной. С какой целью предпринималось ограбление магазина? Каковы истинные мотивы убийств?
Хотя некоторые зацепки всё же оставались. Например, Катя. Зачем, спрашивается, Диме Филиппову понадобилось убивать её ребёнка? Если даже у него и были какие-то счёты с Черногорским. Дима его в своё время обидел, унизил; тот в отместку расправился с его матерью и с его девушкой... Катин ребёнок - не от Попова, хоть они и встречались; и, что уж совершенно ясно - не от Черногорского. Каким же образом в этой истории оказался замешан Дима? Почему Черногорский, уже отомстивший ему, решился его убить?
Или Валя Михайлова, утверждавшая, что в день убийства Беспалова, Черногорский, он же Феоктистов, весь вечер провёл у неё? Что может связывать эту красивую, умную, утончённую женщину, с интригами Попова, и, в конечном итоге, с убийствами? Почему она дала ложные показания? Из страха? На неё это не похоже. Тогда в чём причина? Да в том, что прямо сегодня он, Козлов, предъявит этой прелестной барышне обвинение в сокрытии опасного преступника, и тогда ей больше ничего не останется делать, как... Правда, теперь она тоже может переменить тактику - валить всё на Черногорского. Но ведь она сама утверждала, что в день убийства и Попов тоже был у неё.
Беспалова Черногорский убил якобы в отместку за Ольгу. Да, теперь очную ставку не проведёшь, не докажешь, что это была лишь сказка, придуманная для сокрытия истинных мотивов.
Ладно, здесь можно обойтись и без Ольги. Начнём, пожалуй, с Вали - она уже попалась в ловушку, которую она сама же на себя и поставила.
Размышления Козлова прервали вошедшие в кабинет - начальник отдела и Третьяков.
-На каком основании арестован мой подзащитный? - беззастенчиво заявил адвокат.
-Санкция на арест выдана Генеральным Прокурором Эстонии - бесстрастно ответил Козлов. - Если Вас что-то не устраивает - обращайтесь прямо к нему.
-И на каком основании Вы запрашивали санкцию у Генерального Прокурора? Почему Вы в своей докладной называете моего клиента подозреваемым?
-На основании свидетельских показаний, и его самого, в первую очередь.
-Вот здесь я скажу Вам следующее. Ознакомившись с протоколами Ваших бесед с моим подзащитным, я считаю необходимым подать против Вас встречный иск. Я подготовил докладную, по поводу фальсификаций и подлога с Вашей стороны. Докладную, как Вы сами понимаете, на имя Генерального Прокурора. Вы сами выбрали его третейским судьёй.
-Я тоже ознакомился с материалами, и подтверждаю, что налицо подлог с целью фабрикации улик - добавил начальник. - В деле имеются два протокола допроса Попова, по одному и тому же эпизоду. Один из них заполнен лично Вашей рукой, и в нём говорится, что Попов якобы по приглашению Борисова, поехал на пикник с девочками, и что никакого Феоктистова там и в помине не было. Причём подпись самого Попова явно подделана.
-Явно или подделана? - переспросил Козлов. - Что утверждает наша доблестная экспертиза? - хотя он уже сомневался в правильности экспертизы, даже если бы её и провели. Они всё равно ответят так, как от них потребуют...
-Неужели Вам самим не пришло в голову придумать что-нибудь поумнее? - съязвил Третьяков. - Простите, но этот протокол мне больше напоминает сочинение двоечника. Самый настоящий бред!
-Написанный со слов Попова! - заметил Козлов. - У меня тоже его история вызывала сомнения.
-И тут же - второй протокол, вторая версия. Объяснительная, якобы от Попова, в которой он рассказывает, как по просьбе своего давнего знакомого Черногорского, он поехал с некими его знакомыми за город - сказал начальник.
-Этот протокол я, между прочим, получил из Ваших рук - парировал Козлов.
-Однако она была Вами добавлена к делу - ответил комиссар. - И на основании этого, Вы выстраиваете версию о преступном сговоре Черногорского с Поповым. Так был ли Черногорский на пикнике? По Вашей первой версии, его там не было.
-А что до Вашей второй версии, то графологическая экспертиза установила, что почерк Попова подделан - заявил Третьяков.
-Что касается Черногорского, то он сам сознался - сказал Козлов.
О разговоре с Черногорским по поводу двух пикников, он решил умолчать. Во-первых, почему-то в письменных показаниях Черногорский не упомянул об этом ни слова. А во-вторых, Козлов сам в это не верил.
-А что касается моего подзащитного, то его в тот день вообще там не могло быть! - возмущённо воскликнул адвокат. Иначе, как он мог там быть одновременно - и без Черногорского, и вместе с ним же! Кроме этого, имеются веские доказательства его присутствия совсем в других местах. К примеру, квитанция магазина, на которой стоит подпись Попова. Выбита 22 мая, в 19 часов 45 минут. И это ещё не единственное его алиби. Ну, а Вы, при всём при этом, ещё искусно подделываете объяснительную, в которой Попов якобы сознаётся в пособничестве преступнику!
-Знаете, что? - не выдержал Козлов. - Я согласен! Пусть прокурор и разбирается. Кто и что фабрикует.
-Подумать только - продолжал Третьяков. - Даже Лидия Романова - и та не признала Попова. А ведь его ни с кем не спутаешь! А Мурата Борисова я в расчёт вообще не беру - он недееспособен. Своими показаниями он подтверждает все четыре версии, и при этом противоречит себе на каждом шагу. Поэтому его опусы нет смысла даже читать.
-Что Вы ещё от меня хотите? - разозлился Козлов. - Ради Бога, ступайте к прокурору, докладайте, это ваше право. А мне работать надо.
Последнее, что сделал начальник отдела, будучи на своём посту - изменил меру пресечения в отношении Попова, на подписку о невыезде; и расписался в докладной, состряпанной Третьяковым.
В тот же день он подал в отставку.
К Валентине Михайловой Козлов решил наведаться тем же вечером.
Этот визит он для себя планировал, как неофициальный - просто прийти, по-хорошему объяснить девушке, что она, мягко говоря, не права. Поинтересоваться, из каких это соображений она так красиво, достоверно и вразумительно лгала. Ну, и затем, ненавязчиво ей объяснить, под какую статью Уголовного кодекса, попадает её, прямо-таки материнская, жалость к Феоктистову, который Черногорский; и так же ненавязчиво, предложить взаимовыгодное сотрудничество.
В Пяэскюла Козлов поехал не на своей машине - решил не рисковать из-за принятых после дневных бесед ста граммов. Ехать с кем-либо из коллег не хотелось - беседа намечалась конфиденциальная. А что до такси, то на них не хотелось даже смотреть.
Пройдя пешком через Старый Город, Козлов пришёл на вокзал. Сел в электричку.
Электричка - особенный транспорт, сама собой уже наводит на раздумья. Почему-то всегда в поезде хочется думать. Смотреть в окно - и думать, о чём-то далёком, уноситься мыслями в будущее, или в прошлое, или вовсе в воображаемый мир. И Козлов думал. Думал о том, в каком облике предстанет сегодня перед ним эта женщина. Невинный ангел? Обворожительная хищница в засаде? Снежная Королева? Хотя - откуда в нём такая уверенность, что ей уже известно об аресте и смерти Черногорского?
Он думал, как начать разговор. Чтобы не спугнуть её, и в то же время, не дать ей шанса ускользнуть. Если она будет просить очной ставки, значит, она уже всё знает. А это уже наводит на некоторые размышления...
И вот, наконец, он перед её дверью.
-Кто? - голос за дверью звучал несколько встревожено.
-Это Пётр Александрович - он решил обойтись вообще без всяких официальностей, раз уж сегодняшний визит сугубо частный.
Дверь открылась.
Увидев Анжелу-Валентину, Козлов сразу отметил, что эта женщина недавно пережила какое-то сильное душевное потрясение - на её лице читалось выражение тревоги, затаённой печали, и пережитой боли. Чего не было в прошлый раз. Хоть она держалась стойко, по крайней мере, внешне, сохраняла совершенное спокойствие - но определять состояние человека, его переживания, по внешнему виду - было у Козлова работой. Женщина носила свою боль, свою скорбь, свои терзания глубоко в душе, и этот груз был отнюдь не лёгок. Она была ранена. Может быть, даже чем-то сродни Черногорскому - Козлову вдруг вспомнились его рассуждения о раненом звере.
-Здравствуйте, Валентина! - сказал Козлов.
-Проходите - без тени смущения ответила она, будто приглашала старого знакомого на чашку чая.
-Вас мой визит не удивляет? - с иронической подоплёкой спросил Козлов.
-Этого и следовало ожидать, рано или поздно.
-И Вы знаете, почему - добавил Козлов, не то вопросительно, не то утвердительно. - Вы хорошо помните нашу прошлую беседу?
-Да, я всё хорошо помню - вздохнула она. - Феоктистов был у меня. Потом он уехал, и через два-три часа вернулся. Я до самого последнего момента не верила, что Миша кого-то убил. Такого я и представить себе не могла. Он сам мне потом об этом рассказывал - как он убивал, что его к этому побуждало. Но я ему не верила. И, честно говоря, я до сих пор в это не верю.
-То есть, по-Вашему, он на себя наговаривает?
-Я не могу этого утверждать. Мне самой очень тяжело всё это воспринимать, уложить в голове. Это не поддаётся никакой логике, противоречит не только здравому смыслу, но и...
Она сделала паузу, поправляя рукой волосы.
-Это вообще противоестественно. Даже если, в силу каких угодно причин, эти чудовищные бредни превратились в реальность.
-Когда Вы видели его в последний раз?
-Вчера. У нас был долгий разговор, который так и окончился ничем.
-Хорошо. А Вы знаете, как эта Ваша с ним дружба называется на языке юридическом? Наша с Вами предыдущая беседа? Его вчерашний к Вам визит? Вам известно, что такое покровительство, является деянием уголовно наказуемым?
-В таком случае, я готова понести наказание - совершенно спокойно и легко, ответила девушка.
-Вы знаете, я сейчас пришёл вовсе не для этого. Если Вы сядете, или будете осуждены условно, или даже Вам придётся платить штраф - лучше от этого никому не станет. Для меня наказание никогда не было целью. Даже в отношении Вашего друга, Миши Феоктистова.
-Он у Вас? - спросила девушка.
Козлов кивнул головой.
-Я это поняла сразу, как Вас увидела.
-Логично - кивнул Козлов. - Иначе не было бы причин для разговора, если бы Черногорский не сознался.
Козлов наблюдал за реакцией женщины. Она оставалась невозмутимой, не показывала и тени удивления.
-Вам знакома эта фамилия? - добавил он.
-Да - скупо прозвучало в ответ.
-В прошлый раз Вы утверждали, что с Поповым и с Черногорским, ну, или с Феоктистовым, как Вам удобнее...
-Пусть будет Феоктистов.
-Что с ними Вы знакомы, скажем так, шапочно. Но у меня появились некоторые сведения, и я пришёл к печальному выводу, что Вы и на сей раз, мне солгали. Зачем, позвольте осведомиться?
-Что Вы имеете в виду? - она непроизвольно моргнула обоими глазами.
-Начнём с того, что с Поповым Вы жили.
-Это уже интимный вопрос, и никого не касается.
-А Миша Вам, прости меня, Господи - как непутёвый сын, несчастный и беспомощный, которого Вы всячески жалели и опекали, и при этом совершенно не воспринимали его, как мужчину. И при всём этом, Ваши отношения были достаточно близкими и доверительными, раз он даже вчера поехал именно к Вам.
-Это уже Ваше личное мнение, и оно, на мой взгляд, не обосновано. Догадки, не более того.
-Что ж, может быть, я несколько сгустил краски. Но в целом я с Вами согласен - что Феоктистов жертва. Жертва, которая отчасти была вынуждена хвататься за оружие. Поэтому я вполне понимаю Ваше, чисто человеческое, участие, даже, я бы сказал, заботу об этом человеке. И как раз в этом, я хочу попросить Вас мне помочь. Вчера он написал признание. Семнадцать эпизодов, тридцать человек одних только убитых. Не считая искалеченных, изнасилованных, пострадавших в авариях. Вот какой послужной список он себе инкриминирует. Я считаю, что это не соответствует действительности.
-Я тоже так считаю - бойко подхватила она.
-Что ж, поделитесь - усмехнулся Козлов.
-Исходя из презумпции невиновности. При мне он никого не убивал, и никаких аварий не совершал. А, следовательно, мне его и не в чем обвинять.
-Снимаю перед Вами шляпу - вздохнул Козлов. - Вы мудрая женщина, у Вас гибкий ум, и незаурядное мышление. Но я хочу поговорить с Вами о другом.
-Я понимаю, к чему Вы всё это ведёте. Вас интересует Андрей Попов.
-Вы удивительно прозорливы - с издёвкой ухмыльнулся Козлов.
-Вы знаете, если честно и откровенно. О Попове мне известно многое. Практически, всё то же, что известно Вам, а может, и более. Только говорить я этого ничего не стану, потому что это будут голые слова, не подкреплённые никакими доказательствами. А за неимением таковых, вся информация, в лучшем случае - сплетни, в худшем - клевета и навет.
-Доказательства я найду. Это моя работа - ответил Козлов. - Мне нужна, в первую очередь, информация.
-А этой информацией Вы и так уже располагаете. Почему бы Вам тогда не найти доказательств?
-Ввиду её недостатка. Я слишком мало знаю. Слишком мало для того, чтобы остановить охотника. Пока пришлось довольствоваться лишь охотничьей собакой, которой Вы, милая, обеспечили алиби на момент убийства Беспалова. Кстати, не припомните ли Вы, когда Феоктистов жил, или встречался, с некоей Ольгой Семёновой из города Пайде? И это при том, что на кассету, перед всей массовой аудиторией, он во всеуслышание заявил, что в его жизни не было ни одной женщины! Где же тогда правда, а где ложь?
-Заглядывать в чужую личную жизнь - не в моих правилах - вновь отрубила Анжела.
-То есть, у Вас нет никакого желания помочь мне? Вы с лёгкостью укрывали у себя убийцу и мародёра, разыскиваемого по всей стране, и до сих пор водите дружбу с человеком, сделавшим его своим орудием. Значит, "Красный Москвич" для Вас - в порядке вещей, а пролезать за счёт этого в рай, оставаясь при этом чистеньким - это жизненная мудрость, и даже необходимое условие выживания! Если Вы не считаете нужным бороться, и пресекать такие явления. Пусть Поповы делают, что хотят, вместе с Черногорскими!
-Вы просто сейчас меня дразните. Берёте меня на "слабР". Я, как уже сказала, готова понести наказание. Вы хотите арестовать меня прямо сейчас?
-Вы выражаете готовность нести наказание за укрывательство Черногорского... - покачал головой Козлов. - А Вы знаете, что он умер?
-Как - умер? - Анжела, она же Валентина, резко переменилась в лице.
-Вчера в камере следственного изолятора, Черногорский покончил с собой. Отравился. Или, скорее, его отравили. Вас это не наводит на размышления?
-Наводит. Только с Вами мне всё равно поделиться нечем. Могу, правда, оказать одну маленькую услугу.
Она прошла в комнату, вернулась обратно в коридор с мобильным телефоном.
-Если у Вас и в дальнейшем возникнут вопросы, можете напрямую обращаться к этому человеку.
-Он Ваш адвокат? - прищурился Козлов.
-Нет, он не адвокат - ответила женщина, нажимая на кнопки телефона. - Привет - сказала она, уже в трубку. - Это Анжела...
-Что ещё за чертовщина? - невольно вырвалось у Козлова.
-Ко мне пришёл Подполковник, Поповым интересуется... - продолжала Анжела.
Козлов удивился до крайности. Это прозвище было известно даже далеко не всем его знакомым - лишь тем, кто был с ним рядом в последние годы перестройки. Когда в 88-м году старший следователь областной прокуратуры (и Комитета, чего греха таить), объявив непримиримую войну влиятельной преступной группировке, не остановился ни перед чем, даже перед похищением его собственной жены. Ценой её жизни, далась ему и эта победа, и перевод в Москву, и погоны подполковника... Когда в начале 90-х годов в Москве, подполковник Козлов, объявив такую же войну более крупным воротилам, чудом выходил живым из перестрелок, изворачивался, когда ему подстраивали одну провокацию за другой, наконец, вычислил тех, кого надо, но это оказалось уже никому не надо... И вот теперь, он слышит своё звание из уст какой-то девчонки, возомнившей себя больно умной! Готова понести наказание! Да тебе, девочка, двух дней, да что там - нескольких часов этого наказания хватит, чтобы ты мне соловьём запела! А заодно и доказательства сама найдёшь, а не найдёшь - так придумаешь, если жить захочешь! Ишь, какая правильная выискалась! "Презумпция невиновности", "не в моих правилах", "слабР"... И, кстати, что ещё за Анжела? Почему Анжела?
Она, тем временем, протянула трубку Козлову.
-Петя, здорово! - сказал в трубке голос, показавшийся ему до боли знакомым. - Не узнаёшь? Полковник Громов, Фёдор Павлович.
-Федя? - удивился Козлов. Он был полностью обескуражен.
-Он самый - ответил оппонент. - У меня к тебе просьба будет одна маленькая. Ты, пожалуйста, девушку не обижай. Она и так много пережила. Лучше со мной сразу свяжись. Может, и помогу чем.
-Ты в Системе? Или... - Козлов никак не мог подобрать нужных слов. Каким бы сильным, волевым и хладнокровным он ни был, а за сегодняшний день он уже дважды испытывал буквальный шок...
-Что - или? - рассмеялся Федя. - В братве, что ли? Нет, с братвой я боролся и борюсь. В Системе, куда же я денусь. Только несколько в ином ведомстве. Не местного значения.
-Федя... Здесь не до шуток. Твоя подопечная, или кто она тебе, умудрилась влезть в такое... Красный Москвич - тебе это ничего не говорит?
-Говорит, говорит. Ты знаешь, кто я по совместительству? А Анжелка никуда не влезала. На неё эту грязь просто ветром надуло. А она оттряхнула весь этот мусор, и дальше пошла. Поверь, ей нет резона.
-Я не могу понять - она Анжела, или Валентина? - вырвалось у Козлова. - Вы что все - сговорились, что ли?
-Лично я ни с кем не сговаривался. А нам с тобой все вопросы лучше обсудить при встрече. В конфиденциальной беседе.
-Я готов хоть сейчас - сказал Козлов.
-Мы встретимся на похоронах Черногорского. В четверг, в двенадцать, на Пярнамяе. Я, скорее всего, приеду туда вместе с Поповым. Ну, и с Анжелой, естественно.
-Что? - Козлов вновь изумился. - С Поповым?
-Да, вместе с Поповым - повторил Громов. - Работа у меня такая: Попов!
Четверг, 19 августа 1999 г.
Черногорского хоронили под музыку Вивальди.
Такова была последняя воля покойного - отцу вспомнилось, что ещё когда-то сын говорил, что хотел бы, чтобы его похоронили под знаменитое "Ларго", а не под традиционный "Марш" Шопена, или "Адажио" Альбинони.
На похоронах было малолюдно. Из родственников был лишь отец, ещё несколько человек с работы. Приехала также и Надежда Поликарповна с мужем, и, что самое удивительное - Вольдемар с Олесей. Ещё несколько человек, которых Козлов не знал. Ну и, конечно же, Анжела, и Попов, и с ними - крепкий пожилой мужчина с тугими усами, в котором Козлов узнал своего бывшего московского коллегу, Фёдора Громова, с которым они вместе, после развала Союза, ехали в Таллинн, в одном поезде. С той лишь разницей, что Громов, вместе с женой, возвращался домой после многолетней командировки, а Козлов ехал в неизвестность, начинать всё с нуля.
Собственно, Фёдор и предложил в своё время Козлову податься сюда...
Здесь, в Таллинне их приняли весьма радушно, работа сразу нашлась для обоих, и не стало преградой даже то, что Козлов, хоть и свободно владел английским, но не понимал ни слова по-эстонски. Впрочем, язык выучить для него была не проблема. Закрыли глаза даже на то, что в своё время Козлов имел отношение к "особой конторе" - когда проверили, в чём это отношение выражалось. Козлов никогда не занимался ни "антисоветчиками", ни осведомителями, ни, вообще, политикой. И в провинции, и, тем более, в Москве, основным его профилем была борьба с международными преступными сообществами. В провинции - таковые шуровали, в основном, вокруг ювелирного завода; лакомым кусочком для них были и многочисленные церкви, музеи, а то и частные коллекции, зачастую нажитые, скажем так, не совсем честно. Поэтому ни одно крупное дело не обходилось без того, чтобы нити не вели за границу. А в Москве Козлов работал в одной группе с Громовым, и международная организованная преступность была их специализацией. Такие дела, как, например, "Казанский вокзал", были для них обычной, рутинной работой.
Сам Громов тоже не был коренной - в Москву он был временно переведён из Таллинна, ещё за два года до того, как туда перевёлся Козлов. Поэтому именно с ним, Козлов и нашёл общий язык быстрее всех...
А в молодой Эстонии, практически вся организованная преступность была именно международной. Организованные группировки тесно переплетались - не только с российскими, но и с европейскими, азиатскими и американскими кланами. И это касалось не только транзита наркотиков, или цветных металлов. В сугубо местном масштабе работали лишь мелкие "бригады", занимавшиеся сбором дани с розничных торговцев, или востребованием долгов - короче, тем, что в той же Москве, или в Питере, считается делом, достойным разве что дворовой команды. Поэтому такой кадр, как Козлов, в формирующейся эстонской полиции, оказался на вес золота. Такой не только пользу делу принесёт, но и передаст свой бесценный опыт более молодым коллегам.
Некоторое время Козлов и Громов поработали вместе, затем их пути разошлись - Козлова определили в отдел по расследованию особо тяжких преступлений, Громов же формально вообще уволился из рядов полиции - открыл собственную фирму, занимавшуюся охранными и сыскными услугами. С той лишь разницей, что работала его фирма не "под братвой", как поначалу и предположил Козлов, а под эгидой Интерпола; имела также лицензию, и разрешение от Полиции Безопасности. То есть, Громов продолжал заниматься тем, чем занимался всю свою жизнь - борьбой с международной организованной преступностью.
Перед встречей со своим старым знакомым, Козлов успел навести некоторые справки. Его слишком насторожило высказывание Фёдора: "Работа у меня такая: Попов!".
К своему немалому удивлению, Козлов узнал, что Фёдор по совместительству работал ещё на одной работе - менеджером безопасности фирмы APF Trans Spedition. Той самой, где в состав правления входил и Попов. Вспомнилось Козлову и то, что Фёдор всегда испытывал страсть к машинам.
Козлов понял, что Фёдор, о котором говорил Черногорский в день ареста, и Громов - одно и то же лицо. То есть, так или иначе, этот человек знает, если не всё, то достаточно много. Но, в таком случае, что же это выходит? Что дело "Красный Москвич" совершалось с позволения, пардон...
Козлов решил не забивать себе голову бессмысленными догадками.
Обращало на себя внимание и ещё одно обстоятельство. У Фёдора Громова есть дочь Мария, 1974 года рождения, правда, два года назад, она вышла замуж, и живёт теперь в США. Но это было вовсе не главное. Главное было то, что, когда самого Громова перевели в Москву, Маша осталась в Таллинне, жила с родителями матери, то есть, жены Фёдора. В одном классе с Машей, училась некая Анжела Морозова, ровесница Марии Громовой. В полицейских материалах, её имя косвенно упоминается как раз в 1993-м - 1994-м годах, причём не где-нибудь, а в тех же делах, в которых фигурировал Попов. Весной того же 94-го, Анжела вышла замуж за Емельяна Трофимова, мичмана запаса российского военного флота. Взяла фамилию мужа, и уехала вместе с ним в Тверскую область России. В ноябре того же года, Трофимов был осуждён по статье 111, часть 4, УК РФ, и помещён для отбывания наказания в колонию строгого режима, в Республике Коми, под Воркутой. В декабре их брак был официально расторгнут, и далее след Анжелы теряется. Родственники бывшего мужа о ней ничего не знают. Выписалась, уехала - и всё. Зато приблизительно в это же время, в Эстонии появилась некая Михайлова Валентина Ивановна, 1972 года рождения, уроженка волжских Нижних Долин. Как раз в декабре 94-го, в Россию выезжал Попов. И хоть, согласно документам, основным пунктом его назначения была Москва, но, тем не менее, в самой Москве, он находился ровно двое суток. Где он провёл оставшиеся две недели?