Окно, выходившее на восточную сторону, и потому свободно пропускавшее солнцепёк к голове, ещё более усугубляло - и без того омерзительное - состояние похмелья. Голова раскалывалась на части. Вдобавок, её ещё и пекло. В ногах - свинцовая, нет, скорей, ртутная тяжесть. Как будто на переломанных культяпках, топал пешком от самого Таллинна, если не от Владивостока, или вообще не с того света. Живот жгло огнём и калёным железом. Нестерпимый вкус во рту, противная слабость во всём теле, омерзительный липкий пот, а пойти помыться - нет сил. А сердце прямо аж из груди вырывается - колотится, как бешенное, вертится, как белка в колесе...
Бес - так его называли все, кто его знал, и это прозвище подходило ему, как нельзя лучше; не только по фамилии, но и по его воистину бесовскому нраву; по паспорту же он звался Виталий Беспалов - тяжко "отходил" после трёхдневного загула.
Он поднялся с кровати, грязно выругался в адрес солнца, оглядел опухшими глазами запущенную комнату, после чего направился в кухню. Ничего подходящего он там не нашёл, а одеваться и куда-то идти, он был просто не в состоянии. Он снова выругался, и пошёл в туалет, надеясь облегчить свои страдания уже другим, более радикальным способом. И там - о, чудо! - его взору предстала валявшаяся на полу ополовиненная, ещё и разлитая по полу, заветная бутылка с мутно-красной жидкостью. Он зарычал, словно дикий хищник перед прыжком на беззащитную добычу, и рывком поднял бутылку с пола. Жидкости в ней оставалось примерно на треть. Одним махом опустошив живительную ёмкость - то оказался вермут - он почувствовал себя куда более уверенно, и уже без боязни встретиться со страшным персонажем фильма ужасов, подошёл к зеркалу. Оттуда на него, исподлобья, смотрел - ну, пусть не монстр из фильма "Чужие", но уж, во всяком случае, весьма отвратительный субъект. Грязный, небритый, нечесаный, весь помятый, как побитая собака - с огромными синяками под глазами, и гноящей царапиной на левой щеке. Такой жалкий облик никак не соответствовал имиджу, сопровождающему его новую "профессию". К тому же от него за версту разило удушливым перегаром, как - если уж не от бомжа, то, во всяком случае, как от самого заурядного алкаша. Из тех, что спят в автобусах, и по утрам выпрашивают у прохожих мелочь на пиво.
Новая "работа", на которую Бес "устроился" после очередной "ходки", таких прегрешений не допускала, и предусматривала свой менталитет - приличная, дорогая одежда, хорошие манеры. И уже лишь в том случае, если "клиент" начинал "восставать" против диктуемых ему условий, его приходилось "учить", при помощи угроз и "наездов", в мастерстве которых Виталию отказать было трудно. Уж что-что, а это у него получалось отменно. Сам он был отнюдь не богатырского сложения - среднего роста, худощавый, жилистый; каратэ или подобными единоборствами никогда особо не увлекался, зато имел богатый опыт уличной драки, и соответствующее лагерное "воспитание".
За свои тридцать с небольшим, он никогда и нигде не работал - не видел в этом необходимости. К чему напрягаться, что-то искать, горбатиться за паршивые копейки, если есть множество других способов дохода, на который можно жить, вполне прилично, и позволять себе - куда уж большую роскошь, нежели какой-нибудь жалкий работяга из нищей акционерки? Начинал Беспалов с пресловутого "гоп-стопа". Потом, как только появилось это новшество, пришедшее с развалом советской империи - переключился на цветной металл. Впрочем, не забывал он и старых своих навыков - то бишь, добиваться кулаками и угрозами того, чтобы с ним поделились. Однако, и на этом поприще далеко не всё шло гладко.
Ещё в шестнадцать лет, очередной "жених", или "пассажир" (так на блатном жаргоне грабители и воры именуют своих жертв), сперва, не задумываясь, отстегнул Бесу всю имевшуюся при нём наличность, а потом подбежал сзади, и запустил ему камнем в голову. Травма головы "спасла" Беспалова от армии, но с этим "благодетелем" он решил всё же "разобраться" - ответить беспределом на беспредел. "Один на один ему слабо; припух, всё вытряс, а как со спины - так он герой!". Спустя месяц состоялся реванш - обидчик шёл с девушкой, а Беспалов - с другом. "При бабе в западло. Давай выловим его одного, там всё и объясним" - возразил друг. "Нет, ничего подобного! Прямо при ней! Пусть девка знает, с каким говном она гробит свою невинную молодость!". Дальнейшую судьбу обидчика, Бес уже решал при помощи кастета. Друг стоял рядом, не вмешиваясь. После драки отправились к обидчику домой - поживились магнитофоном, кассетами, деньгами. Хотели забрать ещё хрустальную вазу и телевизор, да передумали. Родители в милицию заявят, и кукуй потом на нарах, годков эдак с пяток, из-за какого-то урода! Но того, на всякий случай, "предупредили", чтоб не смел никуда обращаться, пригрозив, в противном случае, казнить всеми самыми лютыми казнями. Тот и вправду никуда не обращался.
Этот "бизнес" Бесу понравился, и он уже "в нагляк" нарывался на скандалы. Его компанию в городе боялись и ненавидели. В двадцать лет, он впервые и пошёл за разбой - на "курсы повышения квалификации" - в славный стольный Таллинн-град, то бишь в "пятый лагерь", именуемый теперь Центральной тюрьмой. "Откинувшись" после трёх лет "сидки", он уже считал себя матёрым волком. Тогда и занялся цветным металлом - благо дело, на дворе стоял беспредельный 91-й год, этим металлом промышляли все, кому не лень, вот и приходилось "учить" конкурентов. Год спустя, решив, что в захолустном Пайде ему делать нечего, Бес подался в Таллинн. Там пытался слиться - то с одной "бригадой", то с другой, используя "могущие оказаться полезными", знакомства. Но роль мелкой сошки его не устраивала. Стал опять промышлять грабежом, и в 94-м году он оказался счастливым обладателем бесплатной путёвки на курорт. Отдыхать он поехал в предместья Таллинна - в санаторий строгого режима, в живописном местечке, в посёлке Румму, где и провёл четыре счастливейших года своей жизни. В сравнении с этим санаторием, "пятый лагерь" казался действительно лагерем, только пионерским.
По окончании "путёвки", Бес вернулся в родной город, встретился со своими старыми дружками-приятелями. Те тоже прошли лагерные "курсы", но предпочитали не делать свой бизнес, а "держать" таковых, предоставляя им свою "крышу". В масштабах этого маленького города, это было достаточно глобально - сфера влияния их группировки, во главе с рецидивистом Лёхой Жерлом, распространялась на полгорода. Их по-прежнему боялись, но теперь уже страх был не брезгливый, как перед бешенной собакой, а напротив, благоговейный, и сопровождался искренним уважением; а мальчишки - те смотрели вслед с завистью и восхищением - "Бандиты!", и хвастались друг перед другом, как кто из них видел того же Беса. А раньше их всегда называли - шпана, хулиганьё, подонки...
На сегодняшний день намечалась встреча в баре. То есть, туда Бес должен прийти чистым, опрятным, выбритым, надушенным... А в противном случае Лёха Жерло отстранит его от дел на определённый срок, а потом ещё Бесу предстоит платить за "прогулы" - как минимум по сто баксов за день, а если какой денёк выдался оперативным, то ещё и с процентами. А один из ближайших дней обещал быть именно таковым. Какой именно - выяснится сегодня.
Беспалов протёр губкой зеркало, и начал бриться. И тут обнаружил на своём лице гноящиеся царапины. Этого ещё не хватало!
Он плохо помнил, что было позавчера. Вчерашнего дня не помнил вообще. Запил он ещё в пятницу, в аккурат когда "бригадир" Лёха, чудом уцелевший в поножовщине, устроил себе после этого выходные - отключил телефон, и сам на пару дней решил "залечь", предупредив, однако, чтобы не слишком расслаблялись. В субботу Геше Соловью, исполняющему обязанности бригадира в отсутствие Лёхи, позвонил какой-то пацан, и сказал, где скрывается один строптивый деляга, не желавший делиться с местной братвой. Найти и наказать несговорчивого коммерсюгу, было приказом Лёхи, и все его подручные уже давно искали этого "комерса", поставив на уши почти весь город. После звонка с "наводкой", Геша Соловей быстро собрал братву, и поехали "накрывать" строптивого "клиента". На то, что Бес уже был пьяным, Соловей посмотрел сквозь пальцы - работка как раз подвалила по части Беса, а если тот как следует "обработает" своего "клиента", то уже и Лёха не обидит, причём благодарности ждать сперва Соловью, а Бесу - уж потом...
-Только вы, пацаны, не мешайтесь - сказал сидевший сзади Бес, когда серебристый "опель-сенатор" подрулил к дому. - Будьте тут, я сам с ним разберусь. Толян, дай волыну.
-Какую волыну? - всколыхнулся сидевший рядом с водителем Соловей. - Бес, ты чего? На хрена нам жмур? Э-эй, Толян, ты что, попутал? Ты что ему даёшь?
-Давай, давай волыну! - подбодрил водителя Бес. - Соловей, чего ты придуряешься? Не собираюсь я этого лоха мочить. Что, первый день меня знаешь, что ли? - рассмеялся он.
-Да ты, когда бухой, тебя хер поймёшь! - ответил Соловей уже более миролюбиво. - Ну, а Толяну как...
-Ладно, Кеша, это моя волына, и я сам за неё в ответе - вмешался сидевший за рулём крепыш средних лет, и протянул Бесу "макаров". - На, удачи тебе, Бес. Только смотри, без дураков, а то поссоримся.
-Я своё дело знаю - проворчал Бес.
Едва Бес вошёл в дом, послышались один за другим три выстрела. А через десять минут из дома вышел сам Бес, и с ним - бледный, трясущийся мужчина в костюме. Всё его лицо было в кровоподтёках.
-Всё путём, пацаны - сказал Бес. - Во вторник вертанём через нотариуса. А пока пускай уединится где-нибудь - посидит, на досуге подумает. У него теперь будет, о чём подумать. А мы съездим, помянем его любимую псину. Хороший был кобель, породистый. Я сам в детстве о таком мечтал...
"Клиента" отвезли в гараж одного из "братков", где несчастному предстояло лишь пассивно дожидаться своей участи, а сами направились прямиком в бар. Там уже разгулялись на полную катушку, даже девиц каких-то "сняли". В разгар хмельного застолья Беспалову вдруг стало душно, и он вышел на улицу, проветриться. Прошёлся по улице, подошёл к ночному киоску, и без всякого повода, просто так, из пьяного куража, "наехал" на девушку-продавщицу.
-Ты чего спекуляцией занимаешься? Откуда ты такие цены высосала? Чего молчишь, соска? Не видишь, с кем говоришь? Кто старший? Знаю, знаю такого. Вот сейчас я ему позвоню и скажу, чем ты тут занимаешься. А за такой косяк ты и с ним проблем поимеешь по самые гланды, и мне ещё должна останешься. Короче, давай сюда пятихатник, и расходимся; а нет - так всю твою будку к чёртовой матери спалю! Своими "Тампаксами" будешь питаться!
Поговорив в таком духе, Бес всё же "снял" с перепуганной девушки "ласточку" (вот до чего дожили! Раньше деньги давали и брали, а теперь их с людей попросту снимают, как с деревьев!). Походил ещё по улице, поискал приключений, и, не найдя ничего по своей доблести, вернулся в тот же бар.
Веселье продолжалось. Потом чья-то квартира, потом другая, какие-то общие знакомые, женщины, танцы, и всё водка, водка, водка... Видать, снова он добивался чьей-то взаимности, а ему в ней отказывали. А по пьянке у него частенько такое выходило - только познакомится с женщиной, выпьет с ней, потанцует, и уже на таком, шапочном, можно сказать, уровне, её внимание он воспринимал, как вызов, и тут же делал ей соответствующее "предложение". Не руки и сердца, конечно. И, если женщина отказывала, что весьма естественно, на пьяного Беса находило прямо-таки звериное бешенство. "Ты что, оборзела, сучка? Другим, значит, можно, а мне нельзя? А чего жопой вертела, шалава? Надурить меня вздумала? Гульнуть за мой счёт, языком потрепаться - и на лыжи? А потом со своими тёлками понты кидать, как ты на лохе проехала!". Порой случалось, что после таких "уговоров", женщина и соглашалась - лишь из боязни, что "дальше будет хуже". Хотя хуже вряд ли что могло быть - лучшим средством против секса, в данном случае, становился щедро налитый бокальчик вина, ибо после такого "ерша", никому уже бывает не до любовных подвигов. Насчёт возможных последствий, Бес предупреждал: "И не вздумай в ментовку капнуть! У меня своей ментуры полгорода. Так что бесполезно. Тебя просто пошлют, потому что вы все такие. Сперва все удовольствия хотите сразу, и на халяву, а потом бедная целочка! Силком напоили, силком накормили, силком отодрали, и так тридцать три раза подряд!". Если же кто-то осмеливался заявлять, к ней домой приходили, и просили забрать заявление. Без угроз и без "наездов", просто заранее предупреждали, что в противном случае, может случиться пожар в квартире, или ребёнок нечаянно попадёт под машину. В общем, личная жизнь Беса отличалась изысканностью и разнообразием, что для человека с таким складом характера было и неудивительно. Проблемы беременности и предохранения он считал сугубо женскими, а насчёт венерических болезней - имел одно твёрдое убеждение: "заразит - убью!". Была у него, правда, и невеста - хрупкая и наивная шестнадцатилетняя школьница, с которой он познакомился год тому назад - как раз после "санатория". С ней он вёл себя чинно - водил в рестораны, ездил на природу, дарил всевозможные безделушки. Близости у них не было - он знал, что она девственница, и сей ритуал намечал на первую брачную ночь. Со свадьбой он, однако, не торопился, предпочитал "брать от жизни всё, пока дают". Она же о его случайных связях даже и не догадывалась - она его просто обожала, он был для неё идеалом, живым воплощением настоящего мужества, как впрочем, у любой девочки-подростка бывают свои принцы и герои. Потому-то он и не торопился разлучать её с безоблачным детством, представляя, кем станет это невинное создание через пару лет семейной жизни. И он её по-своему любил - как дорогую побрякушку, или породистую декоративную собачку.
"Что ещё за сучка вздумала мне морду царапать? Поймаю - ноги вырву! Сегодня на стрелку. Потом к своей. Завтра с этим лохом к нотариусу с танкистом... Уй, прошмандовки!" - ворчал себе под нос Беспалов.
Закончив с утренним (на дворе стоял полдень) туалетом, Беспалов приступил к завтраку - стал варить себе яйца в ковше на газовой конфорке. Заодно выпил полстакана растительного масла - для устранения запаха. И вдруг затрещал стоявший на зарядке мобильный телефон. Номер на экране не высвечивался.
-Слушай, Бес! - властно и снисходительно сказал голос в трубке, отчего Бесу сразу стало не по себе. Грозный волк вмиг обернулся трусливым шакалом, матёрый Бес стал маленьким, жалким бесёнком.
-Это... это ты, Саша? - тихим, сникшим голосом ответил Беспалов, про себя отметив, что во рту у него пересохло.
-Это не Саша, а Александр Викторович с тобой говорит - жёстко ответил голос. - Разговор есть, и очень серьёзный. Сам придёшь, или такси за тобой прислать?
-Слушай, Саша... Я сам видел! Я докажу, бля буду! У меня свидетели есть... - залепетал Беспалов.
-Тихо, тихо, пургу не мети посредь лета - перебил его оппонент. - А то испаришься вместе со снегом. Завтра ровно в два, ты приедешь на мою точку. Свои носилки поставишь слева от магазина, и будешь стоять у входа. Всё, конец связи.
-Я не могу, мне завтра клиента к нотариусу вести, уже время назначено. Лучше в пятницу, как раз я всех соберу, мы ответим...
-Что? - издевательски передёрнул голос в трубке. - Ты что, плохо слышишь или с головой в ссоре? Завтра ровно в два! Бери с собой, кого хочешь, хоть Папу Карло. Это меня не касается. Надеюсь, ты понял. В твоих интересах, щегол!
После этого в трубке раздались короткие гудки.
Такой звонок действительно мог заставить призадуматься - звонил ему человек весьма авторитетный, из Таллинна, и, как читатель наверняка уже догадался, это был не кто иной, как сам Ферзь. Своя братва Бесу ничем помочь не могла, поскольку никто не был посвящён в курс дела, а если бы Виталий и сказал бы, это всё равно ничем для него не обернулось бы, кроме неприятностей - уже со своими, а не только с Ферзём. Поскольку со времён повального раздела-беспредела-передела в начале 90-х, во всём криминальном мире царит неписаный закон: всё схвачено, за всё заплачено. Это ваше, это наше. На чужие территории не соваться, к чужим коровам со своим ведром не подходить. А тем паче, если корова барская, а пастушок сам невесть кто...
Ну, а поскольку Бес и сам в своё время "поработал" в Таллинне, и у него оставались ещё кое-какие старые связи, то теперь... Теперь у него оставались ровно сутки, чтобы собрать нужных людей для предстоящей завтрашней встречи. И чтобы Лёха ничего не узнал. Узнает, когда надо будет. Тут же Бес похвалил себя за гениальность и сообразительность - что отрекомендовался Ферзю как "в понятиях, но не при делах", надеясь таким образом "подняться", и в гробу бы он видал тогда и Лёху, и Соловья, и всё Пайде, и вообще гнилую провинцию. А то бы Ферзь давно уже Лёхе отзвонил, и Беса свои же братки отдали бы Ферзю на растерзание. Впрочем, у Беса и так ничего не получилось. Выше своей головы не прыгнешь, хотя здесь ассоциации возникали уже не с головой, а совсем с другой частью туловища.
Сегодняшняя встреча была назначена на восемь вечера, в баре. К вечеру Беспалов уже оклемался, и в полвосьмого он вышел из дома, и направился в сторону бара. Он шёл пешком. Свой старый тёмно-серый "бумер" он решил не трогать: во-первых, вести машину с похмелья - хуже не придумаешь; уж лучше в доску пьяным, но только не с похмелья. А во-вторых, ребята всё равно приедут на машине, и если надо будет куда-нибудь поехать, то лучше перед этим принять; а посидеть за рулём всегда желающие найдутся. Вон, Толян пускай рулит на своём "сенаторе".
Как говорится, вспомни говно - вот и оно. У самых дверей бара стоял тот самый "сенатор", а возле него с ноги на ногу переминался Толян, лениво покуривая сигаретку.
-Здорово, Дукалис! - оскалившись, ухмыльнулся Бес. Толян в прошлом работал в полиции, затем счёл, что государство недостаточно ценит его достоинства, и переметнулся по другую сторону баррикады. Братва приняла перебежчика, что называется, на ура, но всё равно его дразнили ментом. А с выходом на экран сериалов по повестям Андрея Кивинова, к нему намертво приклеилось прозвище Дукалис, хотя кроме имени, ничего общего у них абсолютно не было. Толяна это прозвище раздражало, и Беспалов теперь стоял, наблюдая за его реакцией.
-Привет, Бесстыжий! - парировал тот. - Давно хотел тебе сказать: заколебал уже горбатого лепить. Пора тебя в форму приводить.
-Ты чего, волчара, попутал типа, да? В натуре, не догоняю! - разозлился Беспалов.
-Ничего, сейчас догонишь. Ну, какой ты Беспалый? Бесстыжий ты, а не Беспалый! Пора тебе пальцы поотрывать, чтобы ты имиджу соответствовал. Или чего, так и будешь горбатого лепить, братву, как лохов, разводить - втирать, что ты беспалый?
-Да пошёл ты... - махнул рукой Бес, и направился в бар.
Кроме Толяна, курившего на улице, там сидело ещё четверо из "бригады". На столе стояла большая бутыль виски "Джонни Уолкер", а из колонок громко пела Катрин Энд Зе Вейвс - Катрин и Волны. Тот самый хит, что в 97-м году победил на Евровидении.
-Привет, братва, ну что за дела? - Бес развязной походкой подошёл к столику.
-Да ну тебя в баню, Бес! - ответил один из "братков". - Сядь, расслабься, горло промочи. А то тебе дела, дела, а мы из-за тебя все лоханёмся, без грева останемся...
Что он дальше хотел сказать, Бес так и не расслышал - его слова потонули в общем дружном хохоте.
Суть разговора сводилась к следующему. Обанкротилась фирма, совладельцами которой были некий Вася, ставший теперь управляющим по банкротству, и некая Люба, пожаловавшаяся Соловью, что, мол, Вася её "разводит", и хочет вообще оставить без всего, свалив на неё всю вину в крахе фирмы.
-Во, баба попутала! - сказал один. - За самой косяков немерено, а куда лезет, дура! Или чего, думает на ширмачка пролезть...
-Кого это теперь заботит? И его подоим, и с неё не слезем. Ты погоди, в одиннадцать Лёха подъедет, ещё...
Вновь раздался дружный хохот.
-Чего - этот лошок тебя Лёхой пугал? Может, он ещё Бесом шуганёт?
И всё в подобном роде - пьяный кураж, грубый бандитский юмор - издёвки над "лохами", бахвальство собственной доблестью. Мало-помалу, тон разговора становился всё громче, а содержание - всё беднее, сводясь в конечном итоге к нескольким словам - чё, типа, в натуре, все рамсы попутал...
Беспалов подошёл к стойке, заказал сто грамм "Смирновки", одним махом выпил, и сказал Соловью:
-Слышь, Соловей, а эта Люба твоя как, ничего краля, а? Уж пусть она доставит мне немножко радости, а я с еённым Васькой потолкую по душам. Так потолкую, что он к маме не пойдёт, а не то, что звонить кому-то.
И вдруг у Беспалова на поясе затрещал мобильный телефон. Он взглянул на экран - судя по номеру, звонили с автомата.
-Алё - развязным тоном произнёс Бес. Он был пьян, и ему было море по колено - его не страшил даже Ферзь, и сейчас Бес, не задумываясь, послал бы его на три буквы.
Но это был вовсе не Ферзь.
-Бес, ты? - произнёс чей-то глухой голос в трубке. - Хочешь, обрадую? Жених-то этот к нам в Пайде пожаловал. Сейчас в корчме тусуется.
Беспалов вышел из бара. Этот разговор касался только его одного.
-Кто звонит? - рявкнул он в трубку.
-Давай, подходи, пока он не просёк! А то он ментов приведёт. Он же её подбил им маляву чирикнуть. Короче, я его тут придержу. Она тоже тут, с ним. Бухие в нулину. Мы пойдём - с понтом, такси ловить, а ты давай, подгребай навстречу.
Заведённый с полуоборота, Бес круто развернулся и направился в сторону Пярнуского шоссе, где за чертой Пайде, но не доходя до Тюри, и находилась придорожная корчма. Кто ему звонил, он так и не понял. Но наверняка - один из тех, кого он обзванивал сегодня. Речь шла об одном его злейшем враге - заезжем "гастролёре" из Таллинна, который организовал здесь, в Пайде, свой левый бизнес, причём не соизволил даже никого поставить в известность, а Бес просёк, что тут и интересы Ферзя затронуты. Вот Бес и решил подкатиться к Ферзю, через старые связи, чтобы вывести субчика на чистую воду. В противном случае, все лавры достались бы Лёхе, а Бесу уже и так надоело довольствоваться жалкими крохами с барского стола. Помимо этой, у Беспалова имелась ещё одна причина ненавидеть своего врага - здесь уже была замешана женщина. Местная красавица, в своё время участвовала даже в конкурсах красоты и училась на модель, хотя для неё это было скорее развлечение, а работала она в скромном кулинарном магазинчике. При виде её, у Беса всегда слюнки текли - до того ему хотелось подмять под себя её роскошное, упругое тело, до того ему не давала покоя его ненасытная похоть! Он знал её с детства, домогался ещё с юности, но неизменно получал от ворот поворот. А вот этому залётному уроду, значит, всё можно! И значит, она тоже с ним! А она хоть знает, зачем он в Пайде вообще ездит? Ничего. Теперь Беспалову представился шанс расквитаться, сразу с обоими. Уж того фраера он проучит по полной программе. Это за ним не заржавеет. На всю жизнь запомнит, кто есть Бес в Пайде!
В окрестностях бара не было ни одного свободного такси - их и вообще в Пайде было немного, это не Таллинн, где на ночных улицах лишь каждая четвёртая проезжающая машина не является таковой. А если и проезжали, то все занятые. Ещё крутились всякие частники на старых "Опелях" и "Фордах", да на дрянных "Жигулях", каковые Бес и вовсе машинами не считал. Обращаться к водителям таких машин с какими-то ещё просьбами, Бес счёл для себя "в западло". Не говоря уже о "Москвиче", один из которых - едва Бес закончил телефонную беседу, и пружинящей походкой зашагал прочь от бара - начал заводиться, пыхтя и издавая, лишь для него одного характерный, рокот мотора. Бес оглянулся на звук, и презрительно фыркнул.
-Как такой сраный хлам ещё не отлавливают на переплавку, чтобы не портили облик города, как бездомные собаки? Нет денег на нормальную тачку - топай пешком. На автобусе, вон, езди! - раздражённо ворчал Беспалов.
На центральной площади города стояли два "мерина", но к ним Бес решил не подходить. Он знал, что это за ребята (в 99-м году, в провинции "таксовать" на 124-м - это было шиком, и позволить себе такое мог не каждый), и поэтому опасался, что подробности его перипетий со столичным Молчалиным, и, иже с ним - с Ферзём, станут сегодня же известны Лёхе. Поэтому Бес прошёл другой стороной, и вообще отказался от затеи воспользоваться каким бы то ни было транспортом. Тут и пешком идти было недалеко - городок-то маленький, по периметру его обойти часа хватит. Кроме этого, Бесу сильно хотелось курить, да и ещё принять для поднятия духа не помешало бы.
Взглянув исподлобья на "мерины", Бес хмыкнул, после чего направился к ближайшему киоску. Мимо него проехал красный "Москвич".
Продавец в киоске был Бесу знаком, поэтому таких инцидентов, как в минувшую субботу, не возникло.
-Привет - сказал Бес, после чего выгреб пятернёй из кармана куртки, небрежно скомканные деньги. - Дай две "Мальборо" и красной водки с тоником.
-Что - на все, что ли - улыбнулся продавец.
-А ты посчитай, посчитай. У тебя работа такая, не у меня.
-Что за праздник сегодня? Вся братва на рогах...
-Меньше знаешь - крепче спишь. Ты меня не видел, понял?
Вскоре Бес оказался за городской чертой, и шёл по обочине дороги, сжимая кастет в руке. Он привык ходить по Пайде, как по собственной квартире, и шёл, изрядно захмелевший, потягивая из красной банки и поигрывая кастетом, одержимый лишь своей идеей, и не замечая ничего вокруг. Машины шуршали и проносились мимо, и лишь одна не пронеслась...
Бес получил сильный удар в поясницу - скорость была не меньше сотни! - отлетел вперёд метров на двадцать, ударился головой об асфальт, и потерял сознание. Но за миг до этого - уже в последнее, ставшее фатальным мгновение - он оглянулся и увидел за самой спиной красный "Москвич". Тот самый, что следил за ним ещё у самого бара. Тот самый, что крутился по городу, и попадался ему за вечер как минимум дважды. Виталий понял, что это была для него ловушка, но он был слишком убеждён в собственной силе и вседозволенности - "кто есть Бес в Пайде" - и поэтому понял слишком поздно, и вся его дальнейшая судьба уже вершилась помимо него. И всё, что ему оставалось сделать - истошно закричать, чтобы хоть кто-нибудь смог ещё что-нибудь услышать. Услышать, увидеть, остановить... Но было уже поздно.
...Чёрный джип "Чероки" остановился на тротуаре, у самого входа в бар. Из машины вышел крепко сложенный, коротко стриженный, уже немолодой мужчина, образно выражаясь, типично бандитской внешности, и распахнул дверь бара - так, словно он пришёл к себе на кухню.
-Бес где? - хищно оскалившись, прорычал бандит таким тоном, словно собирался в сию минуту пустить на жаркое всех своих подопечных.
-Лёха, нет проблем! - миролюбивым тоном ответил Соловей. - Здесь он! Ему только что какая-то тёлка позвонила, сказал, сейчас будет, он там, за углом...
-Где твоя мобира? - так же грозно обратился Лёха уже к бывшему полицейскому Толяну.
-Да всё нормально... - заплетающимся голосом ответил Толян. - Ё, батарейка села! - удивлённо добавил он, достав телефон из кармана.
-Что за детский лепет? Сам решил сесть вместе с батарейкой? В батарейку захотел? Насеста решил отведать?
-Лёха, да всё нормально - опять вмешался Соловей. - Какая хата, какие проблемы? Кто там гонит, я не догоняю.
-Не, я не понял - пьяным голосом добавил Толян. - Кто сказал - насест? Что за базары?
Вместо ответа Лёха подошёл к Толяну и, схватив его за грудки, поднял со стула.
-А за это ты со своими козлами-ментами базарь, падла косорылая! Я за вас в это дерьмо лезть не буду. А если сами в парашу сядете, ещё и меня своим помётом зафоршмачите, порублю весь ваш птичник на мясные консервы! Соловей, пять минут прошло. Где Бес?
-Да ладно, Лёха, успокойся - ответил Соловей. - Ништяк всё, замнём. У Беса тут подарок для тебя в заначке. Завтра будет всё в ажуре, оформлять поедем...
-Подарок? - вскипел Лёха. - Да уж больно хороший подарок! Ну, так где он?
-Кто - подарок или Бес? - Соловей пытался перевести всё в шутку, благо дело, они с Лёхой не первый год были знакомы, и из всей бригады только он один мог с ним говорить так запанибратски. - Слушай, давай замнём непонятки. По-моему, мы за разные темы бакланим. Я вообще-то про делара того толкую. Вычислили его. Бес с ним потолковал. Сейчас он вон, у Димы в гараже сидит, парится. А на завтра уже нотариус ждёт.
-Вот пусть Дима с лохом тем и едет к нотариусу. А танкиста сами найдёте - смягчился Лёха. - От Беса покруче сюрпризы. Во-первых, на лохматку заява. И в этой заяве ещё и про вас упоминается. Тебя и Толяна.
-Ну, это фуфел полнейший. Замнём. Без базара.
-Вот этим Толян и должен был заниматься сегодня, а не харю свою заливать! - взорвался Лёха. - А за Беса я с папой только что разговаривал - добавил он уже вполголоса. - Ну, так, где он?
-Причём здесь папа? - не понял Соловей. - Что, за комерса непонятки? Так ты же сам...
Тут уже Лёха не выдержал и ткнул Соловья кулаком в грудь.
-Что ты мне лажу втираешь? Хорош под дебила косить! Какой комерс? Ферзь его ищет!
-Да ну! - ошеломлённый, внезапно протрезвевший, Соловей медленно опустился на стул. - И с чего бы...
-Короче, выметайтесь вон отсюда, и без него не возвращайтесь! Срок вам - до шести утра. Ищите хоть за углом, хоть у кобылы в трещине, меня это не волнует. Ты, Геша, останься. Пацаны и без тебя справятся, а нам ещё потолковать надо.
Я, Попов Андрей Андреевич
Лично я для себя не приемлю, да что там не приемлю - попросту не могу у себя в голове уложить таких понятий - всякого рода постулатов, доктрин, установок, которые почему-то приравнивают к характеру человека. Все эти термины, наподобие "оптимизма", "пессимизма", "фатализма" и им подобных, тем паче - в условиях нынешней современности. Как это можно быть однозначно оптимистом (или пессимистом), а уж тем более уповать на судьбу или провидение - верная отговорка для всякого рода слюнтяев и бездельников. Уж и вправду им везёт свыше, раз они могут позволить себе вести праздный образ жизни, и при этом не помереть с голоду - времена нынче лихие. Отошла в небытие эпоха всяческих дебатов о проблемах мироздания - это лет так двести назад, подобные учения плодились, как грибы; всяческие "измы", которые впоследствии оказались, как говорится, "разговорами в пользу бедных". Зато с новой силой разгорелись споры о достоверности теории Дарвина - на уровне учёных, философских, религиозных и прочих дискуссий. Охота этим пустомелям, живущим на всём готовом, типа легендарного Ксанфа, делать вид, что не зря небо коптят, вот и именуют себя мудрецами. А пресловутая теория Дарвина попросту заявляет о себе, и именно она оказывается самой действенной, диктующей законы жизни - естественный отбор, выживает сильнейший! Нет, я не могу определённо заявить, что этот ёмкий термин - "сила", "сильный", "сильнейший", может определяться, скажем, силой денег, положения в обществе, или хотя бы силой духа и разума. Не говоря уже о физической силе - что есть удар Мохаммеда Али, вкупе с бицепсами Шварценеггера, в споре с обыкновенной дурой-пулей, или миниатюрным газовым баллончиком? То лишь во времена дикой природы, в каком-нибудь каменном веке, могли здравствовать Гераклы-Аполлоны, да и те молились Зевсу, чтобы помог выжить. Я говорю о силе - цепкости, умении приспособиться к любой среде, в какую занесёт нелёгкая, нутром ощутить перемены, иметь стратегии на все случаи жизни, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, и не предстать беспомощным и уязвимым перед этими "непредвиденными обстоятельствами". Хотя какие обстоятельства в наше время могут быть предвидены...
Помню, в советское время, эту ностальгическую эпоху видимой стабильности и благополучия, всеобщей уравниловки и неприязни к чему угодно, не соответствующему шаблонам - читай: страха перед неизвестным - существовал такой термин: приспособленец. Вот пусть мне теперь бывалые мудрецы и объяснят: что это слово значит? Вот тот же Козлов - человек старой, "совдеповской" закалки, по нему же видно. Может, он и не тоскует по идиллическим семидесятым, но всё равно - его натура, этот "хомо советикус", впитанный им с молоком матери, и это уже пожизненно. Вот он, да ему подобные, смотрящие мне вслед с саркастической усмешкой, брезгливым презрением, сквозь которые трудно скрыть органическую ненависть к тому типу людей, к каковым можно смело причислить и меня. К тем, кого они считают - "приспособленцы", "потребители", "манипуляторы", и считают этакой опухолью на здоровом (ой ли?) теле нашего постсоветского общества. И, даже если не брать в расчёт то, что у всех этих "блюстителей чести" совесть отнюдь не кристальна, и моральные принципы тоже не безупречны - разве что всё это поощрялось Её Величество Системой на протяжении больше, чем полувека, - всё же в защиту, как они выражаются, "приспособленчества", я готов привести уже свои, не менее веские, доводы.
"Хочешь жить - умей вертеться!" - это старинное правило существовало во все времена, им и руководствовались при любом выборе. Работы, вуза, брачного спутника, а уж тем более - при вступлении в партию. Да и то - это всё было ещё тогда, когда все варианты выбора были строго регламентированы. Всё равно это правило прочно бытовало, хоть Система официально его и не одобряла, считая это жизненным кредо жуликов. Но что, неужели кто-то поверит, что карьеру все делали по призванию, браки заключали исключительно по любви, а в партию шли по убеждениям? 91-й год показал, какие они все убеждённые коммунисты - чуть ли не соревновались в том, кто позаковыристее охаит вчера ещё родную партию, обвинив её во всех смертных грехах. Интересно, кстати - а как у дядюшки Козлова обстояли дела с партией? Наверняка в ней состоял, может, ещё и активистом был каким-нибудь, а теперь стыдливо умалчивает об этом. Что бы он на это сказал? Обвинил бы во всём времена? Ну, вот и разобрались. Его время требовало одного, моё время ставит другие условия.
Или ещё одна народная мудрость - "Если ты не в силах изменить окружающий мир, сумей приспособиться к миру существующему". Вот! А, даже если дальше следовать - взять тех, у кого запросы поглобальнее, кто решился изменить мир, и кто вершил эти перемены! Так этот мир изменяли как раз те, кто к существовавшему - до этой перемены - миру, были приспособлены как нельзя лучше; и имели весьма прочные позиции в том "старом мире", от которого они "отрекались", а если уж совсем начистоту - призывали отрекаться, всякого рода "марсельезами" и более дерзкими лозунгами. Ведь кто вершил революции - уж не те ли "угнетённые" - полуграмотные, изнурённые, голодные, которых и людьми-то не считали, предпочитая именовать их попросту "массы"? Нет, на них лишь опирались, как на деревяшки; опирались те, кто и до своих "реформ мироустройства" занимали место далеко не "в низах". Откройте любой учебник истории - взять ту же Французскую революцию, или даже те же "поющие революции" времён падения "железного занавеса". Ну, или взять любой военный переворот - какой из них совершили рядовые? Их устраивали генералы, стоявшие доселе у высших эшелонов власти, и опять-таки, отлично приспособленные к существовавшим порядкам. Да даже если не затрагивать эту чёртову политику - взять любую житейскую ситуацию - тут снова мудро шепчет эта истина, старая, как мир - сперва приспособиться, научиться жить там, где живёшь, и лишь затем можно что-то предпринимать для изменения. И то - прежде, чем отрезать, семь раз отмерь - что и на что менять, и чего ради. Хватит уже, насмотрелись на кипучих безумцев - кричащих, что так жить нельзя, что всё надо менять, опрометчиво срывающихся со всех своих мест, и, зажмурив глаза, прыгающих в пропасть хаоса и неизвестности. Вот, скажете - опять меня на политику тянет - ведь такой прыжок в пропасть с завязанными глазами, навеянный полузабытым "Интернационалом", совершил не один человек и не группа лиц, а целая человеческая раса, занимающая одну шестую часть земного шара, и условно именуемая "хомо советикус". И теперь, устав от хрипоты лозунгов, эйфории типа "ура, свобода, новая жизнь, теперь всё будет, как в Америке!", и последовавшего разочарования - поскольку новая система принесла не манну небесную, не рог изобилия, но массу доселе незнакомых проблем - теперь вся бывшая Страна Советов так и бродит во тьме, пытаясь на ощупь обрести точку опоры. Легко прыгать с завязанными глазами, попробуй после на ноги встать.
А если перейти от общего к частному - от проблем общенародных к заботам насущным, любого из нас в отдельности, то это только в сказках так бывает, подобно Емеле: подфартило - и из грязи в князи. Или та же Золушка: стукнуло принцу в его юную, отчаянную голову - и стала замарашка королевой. Ну, в отношении женщины, ещё отчасти можно предположить, что залог её счастья именно в чудесной встрече с принцем. Хотя, во-первых, на всех золушек принцев не напасёшься; а во-вторых, уже от неё самой зависит, какую работу ей предстоит над собой проделать, дабы соответствовать поставленной задаче - быть для своего принца достойной партией, не уповать же на одну внешность; а то, глядишь, карета тыквой станет, а там и разбитое корыто... А что до нас, мужчин, то на то нас мужчинами и сотворили; наш удел, наша стезя - всего в жизни добиваться самим. Своей головой, своими руками, своими усилиями. В этой скупой истине я убедился не так давно, когда сам уже прошёл через всё. Ведь были и в моей жизни своего рода "добрые волшебники", которые мне, если можно так выразиться, "покровительствовали", делали мне "зелёную улицу" на моём жизненном пути. И я жил вполне припеваючи, но всё равно, в конечном итоге, от всего этого отрёкся, и начал с нуля. Потому, что тогда я, как сыр в масле купался, хватал с неба звёзды, будучи при этом неким "прилагательным". Приложением, дополнением, придаточным - к тому или иному существительному. А такой расклад не очень соответствовал моим планам на жизнь, моей, скажем так, генеральной линии, жизненной стратегии. Хотя, без сомнений, это был важный, необходимый этап - заложения фундамента этой стратегии. Когда я отошёл и стал сам по себе, мне поначалу стало трудно - как я говорил, пришлось создавать всё с нуля. Но к тому времени, я был, во-первых, уже умудрён довольно ценным опытом; а во-вторых, я твёрдо знал, чего я хочу от жизни, чего я буду добиваться, и как. И это была уже не юношеская эйфория, подобная той, когда я впервые прикасался к "деловому миру", и с божьей помощью своего первого "дяди" впервые ощутил вкус денег, власти и уверенности - нет, то всё был детский сад, плоды с чужого дерева. А когда я "отделился", я имел уже выработанную стратегию и тактику, созданные в результате многолетних размышлений, сопоставлений и исследований окружающего мира. И я делал уже свои первые шаги - шаги Андрея Попова, а не действия по чужой инструкции, как доселе. И, насколько я вижу, на моём пути становления всё пока идёт, как надо. Благо дело, я и со старыми своими компаньонами не ссорился, не скандалил, не мелочился и никого ни в чём не упрекал. Просто в один прекрасный день я сказал: спасибо за всё, дальше я сам. И меня поняли, более того - одобрили: уж они-то люди умные, знают прекрасно, что ничто не вечно под солнцем, старые уходят - приходит пополнение, и уж куда как лучше, когда "сами себя создают", а не бездумно эксплуатируют то, что создавалось до них и без них, годами упорных трудов и массой вложенных средств.
Ну, раз уж я остановился на своём примере... Мои изначальные стартовые позиции были весьма скромны, даже незавидны, без всяческих "бонусов" и социальных гарантий, и, с точки зрения фаталистов, я был обречён влачить нищенское существование, представляя собой гибрид "Ивана, не помнящего родства", с каким-нибудь перекати-полем, а то и вовсе "работником ножа и топора" - к таким итогам приходят многие из тех, что росли без семьи. Так и я - родителей своих в глаза не видел, и кого как звали - не ведаю; слышал только краем уха, что породила меня какая-то бродяжка лет шестнадцати, да так и бросила на произвол судьбы. И очутился я в Доме малютки, откуда меня, совсем крохотного, забрала и усыновила та женщина (Царствие ей небесное!), которую я всю жизнь считал своей матерью. Она и нарекла меня - Андрей Андреевич, и Попова - её девичья фамилия. До этого меня, может быть, звали как-нибудь по-другому, но как - меня никогда не волновало; мне моё имя нравится, и надеюсь, мои потомки смогут им гордиться. По крайней мере, не представляю, чтобы меня звали как-то иначе. В раннем детстве, правда, я бредил космосом и Гагариным, всё время играл в него, и как-то я спросил у мамы - а почему она меня Андрюшей назвала, а не Юрой, как Гагарина. И мама мне ответила - потому, что Юрий Гагарин уже один есть, ты лучше стань Андреем Поповым-первым, чем Юрием Гагариным-вторым. Чтобы потом мальчики мечтали поскорее вырасти, и стать такими, как Андрей Попов. Хоть это и было сказано в шутку, всё же в моём подсознании, выходит, это отложилось, и со временем дало всходы.
Моя мать жила в нужде, и я в детстве не был избалован сладостями, не был задарен игрушками, познал и голод и холод; но всё же материнской лаской и заботой обделён никогда не был. Она делала для меня всё, что могла. И я нисколько не упрекаю её ни в чём; хотя какие ещё упрёки? - она ведь не могла быть только матерью, в первую очередь, она всё же была женщиной, и ей было необходимо, чтобы рядом был мужчина. Но ей в этом крупно не везло - она практически всю свою жизнь оставалась одинокой и несчастной. Хотя устроить свою судьбу, а заодно и найти мне отца, создать нормальную, полноценную семью, пыталась до конца дней своих. А выходило, в сущности, всё наоборот.
Первый мой отчим появился, когда мне было три года. Это был самый светлый, самый счастливый период в моём детстве. Андрей, как его звали (оттого и я Андрей Андреевич), прожил с нами в общей сложности шесть лет, и был единственным человеком, которого я величал папой. Вплоть до его внезапной, нелепой смерти, о подробностях которой у меня сохранились неясные, расплывчатые воспоминания. Но папа был действительно искренне привязан и к матери, и ко мне - до сих пор помню, как он со мной увлечённо играл, занимался, хотя я видел его редко. Он работал шпалоукладчиком, и был постоянно в разъездах (как я позже узнал, на ПМС он мотал "химию"), и каждое его возвращение домой было действительно праздником.
С его смертью для матери словно погас свет. И, что греха таить, стала она время от времени "разряжаться" при помощи спиртного. Через пару лет появился новый отчим, который сразу невзлюбил меня, и матери порой приходилось даже прятать меня от него, или закрывать своим телом, принимая на себя град его остервенелых побоев. Зачем, во имя чего, она терпела все эти зверства, продолжая жить с этим подонком - одному Богу ведомо. А в моём беспутном детстве настала новая веха - я стал бродягой. Звучит, конечно, весьма нелестно, но что было, то было, и мне себя стыдиться нечего. То было тоже своего рода веление времени, ведь дома оставаться я далее не мог. Смеётесь? Смейтесь, смейтесь. Кто по наивности полагает, что быть бродягой легко и не требует никаких особых качеств и усилий, тот - как говорили в аналогичных ситуациях и Иисус Христос и Остап Бендер - пусть первый бросит в меня камень. (Какая между ними колоссальная пропасть, но высказывание суть одно и то же!). И, в придачу, пусть у себя на лбу напишет "Дурак!", и ходит по округе, как святой-блаженный, потому что надо быть действительно блаженным, чтобы так рассуждать о бродягах. Для меня лично бродячая жизнь была школой, или, скорее, экзаменом на выживание, ведь нигде так сильно, как там, не проявляется теория Дарвина. Когда ты предоставлен лишь сам себе, и полагаться можешь только на себя, и все вокруг твои враги. Против тебя - и закон, и мораль, и мирные "цивилизованные" обыватели, и всякая шпана. Будь то зажравшиеся "гопники", жаждущие - лишь бы над кем поизмываться; или всякие мелкие сявки, "косящие" под уголовный элемент. Потому-то и не выдерживают такой жизни - одни скатываются на дно, спиваются и оседают где-нибудь на свалке, другие примыкают к той или иной шпане, а кто-то и вовсе помирает, среди бродяг это частое явление. Постоянные переезды из города в город, поезда, автобусы, вокзалы, полустанки, рынки, пивные ларьки, подвалы и всякого рода случайные заработки, вроде разгрузки фургонов или торговли мороженым - всё это сулило за собой постоянную смену климата, окружения - я чуть ли не каждый день оказывался в новой, незнакомой среде. И, волей-неволей, я всё же стал, как нынче модно выражаться, "социально адаптированным", то бишь стал осваиваться с ходу на любом месте, в любой среде, находить общий язык с кем угодно, кто бы то ни был. Здесь мне и пригодилось то правило, которое любил когда-то повторять папа Андрей, и которое я, уже много позже, слышал от тех, у кого я "учился жизни". "Где бы ты ни был, каким бы ты ни был, с кем бы дело не имел - человеком надо быть!". И что это значит, я понял как раз в бытность бродягой, да и потом уже я извлёк ещё кое-какие выводы. Ещё запомнился мне такой случай. Было мне лет четырнадцать, и у меня возникли разногласия с одним жлобом. Был тот жлоб лет на пять меня старше, вдвое шире меня в плечах, и если мне не изменяет память, он подался "вольным ветром", скрываясь от воинской повинности. Не помню, по какому поводу мы спорили, но тот решил попросту силой заставить меня согласиться. Подчинить меня своей воле. Я же упорно стоял на своём, и, в ответ на его угрозу "чего-то" мне дать, ответил:
-Вот у тебя есть кулаки. Ты знаешь приёмы. Это - твоё оружие. А у меня этого оружия нет, вот ты и давишь на меня. А интересно, была бы у меня в руках пушка, ты бы тоже так, в наглую, наезжал?
Тот, никак не ожидая такой дерзости, прямо-таки опешил от удивления. Это была уже моя победа - я внёс сумятицу в "тыл врага".
-Человеком надо быть, вот чего! - сказал я тоном бывалого наставника. - А если с теми, кто слабее, с теми герой! А как нарвёшься, так сам "цыганочку" запляшешь? Смотри, таких не уважают. Припомнят при удобном случае.
В довершение всего, сей разговор у нас состоялся при свидетелях, и общественное мнение всё же приняло мою сторону. Хоть, конечно, поддерживать сильного проще и безопаснее. Тем паче - в моём тогдашнем возрасте, когда, грубо говоря, разум - ничто, а сила - всё. Но я, тем не менее, дал понять, что любой из них может сам попасть в такую ситуацию, когда давят силой. И поэтому если сейчас они поддержат силу, то также и в их сторону не отзовётся ни один голос, также потом и их оставят один на один с проблемой.
-Что - самый крутой, на молодого тянуть? - сказал один.
-Чего руки распускаешь - сказать ничего не можешь? - сказал другой.
-Чего, на беспредел идёшь? А ты знаешь, что за беспредел бывает? - сказал третий, и это слово "беспредел" подействовало уже безотказно. Я выиграл спор.
Да, это отнюдь не делает мне ни престижа, ни славы, стезя эта весьма нелестна, и многие меня попросту не поймут, брезгливо сморщатся, услышав, что я в своё время был бродягой; а может, и вовсе не поверят, восприняв это, как не совсем удачную шутку. Мол, "бродяга Андрей Попов" - это нонсенс, нечто сродни "еврею-дворнику". Я, однако, для широкой общественности и не афиширую сии подробности своей биографии, впрочем, я и не из тех амбициозных краснобаев, любящих всюду рассказывать о себе, как будто их персона больше всего интересна всем окружающим. Лично я уверен, что для хорошей беседы всегда найдётся много более интересного, чем копание в грязном белье и стоптанных подошвах. То есть, о себе я предпочитаю вообще не распространяться. И так каждый, кому что нужно знать - знает, а уж кому знать не нужно... Конечно, есть и у меня такие люди, с которыми я могу поделиться чем-то сокровенным, но опять-таки - лишь чем-то, что, в общем-то - естественная потребность каждого человека. А если уж совсем начистоту, то "бескостный" язык, склонность всюду выставлять свою персону, смакуя всю свою биографию вплоть до интимных подробностей, хвастливая откровенность и позёрство - та пресловутая "звёздная болезнь". Которой охотно "заболевают" - не то, чтобы уж знаменитости, а даже многие те, кто хоть мало-мальски почувствует, что его уважают, что с ним считаются, что к нему проявляют интерес - и уже возомнят себя великими авторитетами, пупами земли. Так вот, это выпячивание, и эта "звёздная болезнь", с моей точки зрения, вовсе не гордость, и не чувство собственного достоинства, и даже не апломб. Это самый, что ни на есть, натуральный эксгибиционизм. Или что-то неясно?
И, без ложной скромности, скажу: я благодарен судьбе за то, что были в моей жизни "годы странствий", годы тяжкой, и в то же время вольготной, бродячей жизни. Потому, что именно тогда я открыл в себе два удивительных дара, ниспосланных мне свыше. Те бесценные дары, которые служили мне верой-правдой на протяжении всей жизни, благодаря которым я сумел выжить, победить в борьбе с обстоятельствами, зачастую незавидными, а порой и весьма фатальными. Сумел найти себе дорогу в жизни, и по сей день борюсь за место под солнцем. И всем тем, чего я когда-либо достиг, я обязан - не знаю, судьбе или Богу, ангелу-хранителю или вовсе Дьяволу - мне никто не докладывал, кто меня чем одарил. Но именно эти два моих дара, оказалось, и вершили весь мой жизненный путь. Не знаю, как сложилась бы моя судьба, где б я сейчас прозябал в нищете и одиночестве, под каким тяжким бременем сгибался бы, проклиная себя и весь свет, если б не те возможности, каковые мне открылись именно в бытность бродягой. Да, именно тогда я открыл себя для самого себя. Я впервые понял, впервые осознал, впервые ощутил - кто есть я.
Одним этим даром был, несомненно, дар убеждения. Искусство ведения переговоров. Умение отстоять своё мнение и доказать свою правоту. То, что совершенно естественно и необходимо для любого, кто, так или иначе, метит на независимого, серьёзного, делового человека - ведь без этого качества человек попросту обречён всю жизнь лишь выполнять чужие инструкции и держать язык за зубами: твоё мнение никого не интересует; молчи, дурак, авось за умного сойдёшь...
Мои первые шаги в этом искусстве - я уже вкратце упомянул о том инциденте с одним здоровенным лбом, которого я сумел поставить на место. Но даже сейчас, когда я, сквозь призму изрядного опыта и многолетних наблюдений, рассматриваю вопрос о сущности переговоров, всевозможных "разборок" - в классическом понимании этого слова, а не в жаргонно-киношном; (то есть разборка - выяснение разногласий, выявление претензий, решение вопросов - в чём суть проблемы, из-за чего, из-за кого, и кому как теперь действовать; а вовсе не кровавая бойня, где никто и ничто не разбирает); так вот, анализируя все эти переговоры, разборки, сходки, совещания - я пришёл к печальному, но правдивому выводу. Что во всей нашей бывшей Совдепии, они (даже на уровне официального, серьёзного бизнеса; да что там бизнес, даже многие политические дебаты) проводятся по одной, весьма примитивной и старой, как мир, но жёсткой и в то же время хитрой модели. А именно - по методу воровской "сходки", или современных бандитских "рамсов", что совершенно не меняет сути. Основной принцип всех этих переговоров-споров-диспутов, состоит в следующем. Чтобы доказать свою правоту, нужно не столько разъяснять или обосновывать свою позицию, сколько разносить в пух и прах позицию оппонента. Дать всем понять, что возражения в твой адрес являются сущей бессмыслицей. Твоя правота подтверждается автоматически, если ты докажешь, что твой оппонент неправ, или, что ещё хуже, что он, так или иначе, "косорезит". Поэтому самое главное в подобного рода дискуссиях - не "завалиться". "Завалиться" означает либо говорить то, что противоречит сказанному тобой ранее, либо предъявлять заведомо ложные аргументы, а уж тем более - видя тщетность своего положения, срываться на угрозы и агрессивность. И, если по ходу спора вдруг кого-то перебивают, заявляя: "А, завалился!" - и докажут, на чём и как он "завалился", то его оправдания или объяснения уже никто не станет слушать. Он проиграл, и теперь должен лишь принять диктуемые правила.
Вот именно поэтому мастера "разборок" - не обязательно воры, бандиты или уголовные авторитеты - те же следователи! Та же милиция-полиция, те же бизнесмены, политики, начальники любого уровня! Короче, те, кто не понаслышке знает о ведении переговоров, тех же дискуссий или дебатов - не могут не заметить одной такой тенденции. Каждый говорящий стремится не повествовать о своей позиции, (рассчитывая, что это будет чуть позже, и будет сказано уже в повелительном, а не в повествовательном наклонении) - а задавать вопросы, причём не напрямую относящиеся к делу, а несколько иного рода, короче - расставлять ловушки, на которых оппонент может "завалиться". Потому-то искусство таких переговоров включает в себя именно это - умение ставить свои ловушки, видеть при этом чужие, и избегать их. Как если снова вернуться к тому случаю с тем самым жлобом - я уже не помню, с чего у нас возник сыр-бор, и кто был прав, кто виноват. Но я его поймал на самом непростительном грехе - на беспределе, и тем самым выиграл спор.
Конечно, было бы наивно, да что наивно, более того - нелепо и ребячливо, сводить весь процесс ведения переговоров к схеме уличной "разборки", хотя даже судебный процесс зачастую смахивает именно на неё. Впоследствии, разумеется, мне приходилось немало совершенствовать, оттачивать своё мастерство, ибо гений есть талант, помноженный на трудолюбие, как гласит пословица. А я уже тогда понял, что в области дипломатии, организации, или, как это нынче модно называть, менеджмента - я должен стать именно гением. Чтобы суметь, перед кем бы то ни было, отстоять свои интересы.
И вскоре мне пришлось держать экзамен - и в том числе как раз по искусству переговоров. Очередной экзамен на выживание.
Бродячая жизнь не могла продолжаться долго - сколько верёвочка ни вейся, а конец будет - и конец был, притом весьма драматичный. Летом 87-го меня задержали у вокзала в Симферополе - поймали за руку с краденым чемоданом. Я понял, что меня предали, причём свои же, даже догадывался, кто именно. Но хоть воровал-то чемодан не я, моя задача была - реализовать его содержимое; всё же я не назвал ни одного имени. Взял всё на себя, сославшись на голод и ещё тысячу абстрактных причин. Все мои тогдашние сотоварищи, узнав о моём "залёте", в панике рванули из Крыма в тот же вечер. Я же ехал в Таллинн в спецвагоне. В том же самом вагоне, где на этап везли зеков, и кое-кто из них поделился со мной советами...
Далее последовали два года, вообще напрочь убитые, бессмысленно вычеркнутые из жизни; годы, не принесшие ничего, кроме разочарования в людях, цинизма и горечи. Горечи за то, что жизнь не такая, какой представлялась; люди не те, за кого пытаются себя выдать, и вообще, в одночасье рухнули все мои юношеские идеалы и устремления. То была колония - спецшкола для малолетних преступников. Другими словами - детская тюрьма.
А идеалами моей юности были - братство, любовь и свобода. Живи не по шаблону, не по принуждению, живи по зову сердца. Не делай ничего плохого "своим" - ладно, в жизни всякое бывает, укради ты у "чужого"; но со "своим" делись последним. Не бери на себя невыполнимого; не дал слова - крепись, но уж раз дал... Никого не бойся, правда - лучшее твоё оружие. Если ты прав - твой противник бессилен, а если начнёт чего возникать, то вступает в силу закон волчьей стаи. Но такие жизненные устои правили лишь в книжках про приключения Тарзана в джунглях. В реальной жизни всё оказалось наоборот, и я уже в поезде рассуждал о своей бродячей романтике со злым сарказмом: "Так мне, дураку, и надо. Авось поумнею".
В колонии я с первого же дня уяснил одну истину: в тюрьме, пусть даже в детской, первыми вымирают одиночки. В одиночку не выживешь, кем бы ты ни был. И я решил, что в первую очередь следует примкнуть к какой-нибудь когорте, сообществу, "семье", как там называли это сами пацаны. Благодаря своей цепкости и наблюдательности, вкупе с умением найти общий язык с любым, при этом сохраняя нейтралитет, я с первых дней закрепился там, создав себе репутацию "простого пацана", оказавшегося там чисто по собственной глупости, и не обижающегося за это ни на кого. Большим плюсом в мою пользу было ещё то, что я взял всё на себя. Пацаны держались со мной простецки, запанибрата, и я отвечал им тем же самым - они присматривались ко мне, а я, в свою очередь, к ним. Хоть после предательства тех, с кем я делил свой последний кусок хлеба, за кого я, рискуя челюстью, вступал в споры со старшими - я не мог доверять никому, но всё же там я видел необходимость определиться. Кому-то надо было, пусть частично, но довериться. Тем, с кем бок о бок мне предстояло прожить два года.
Таким образом, у нас всё же сформировался свой определённый круг, главным образом из прибывших в 87-м, вместе со мной, но среди нас были и колонисты с большим стажем. Наше сообщество образовалось не то, чтобы "по интересам" - например, мои увлечения были: чтение, психология, в которой мои соседи по неволе вряд ли чего смыслили, а я же посему и держал свои увлечения при себе; что ещё? Ещё путешествия, музыка, изобразительное искусство - я обожаю рисовать и обожаю фотографировать; ну и, конечно же, прекрасный пол, но чем-чем, а уж этим я не делюсь вообще ни с кем. Я лишь слегка подрагивал уголками губ, слыша пацанские словесные баталии о том, кто больше "закадрил", да у кого "круче" на любовном фронте "победы" - у меня это вызывало лишь лёгкую иронию снисхождения, для меня этап "самоутверждения в роли мужчины" был уже давно пройденным.
А что же до нашего "братства", то мы объединились по одному-единственному, но самому важному принципу. Нас объединяло то, что все мы - не "урки" и не "чушки", мы просто парни, по тем или иным причинам преступившие закон, и волею судьбы оказавшиеся теперь здесь. И наша единственная цель здесь - выжить. Выжить достойно, чтобы потом, отмотав положенное время, вернуться на свободу с минимальными потерями. Вернуться человеком, рассчитавшимся за свои прошлые ошибки, а не рабом, по рукам и ногам связанным новыми путами. Поэтому в нашей "семье" существовали, и весьма строгие, правила: 1. Не выделяться, никуда не лезть - ни в "актив", ни в "отрицаловку", отклонять все варианты "вербовки" - как со стороны администрации, так и со стороны "блатных". 2. Не играть в карты и другие азартные игры; в порядке исключения позволялись игры между собой, и то не на деньги. 3. Ни на что не "подписываться", не брать на себя никаких обязательств ни перед кем, и вообще не соваться в чужие дела; сохранять нейтралитет по отношению ко всем. 4. Не участвовать в травлях и унижениях всяких там "опущенных", "обиженных" и "лупней", не эксплуатировать их, но и не заступаться за них. 5. Не вступать ни в какие конфликты, ни на чьей стороне - за исключением случаев, когда дело касается кого-то из членов "семьи", либо если имел место явный беспредел, и беспредельщика следовало урезонить. 6. Всегда и во всём поддерживать друг друга, помогать, стоять друг за друга до конца. Мы не трогаем никого - нас не трогайте. Мы в ваши дела не лезем - не лезьте в наши. А наши дела просты - хотим спокойно, с достоинством, выжить.
Поэтому, естественно, у нас не допускались никакие "шалости", частенько устраиваемые "блатюками", хулиганами и иже с ними, пытающимися установить в "калоше" лагерно-блатные порядки. Кто-то перед ними благоговел, считая разнузданную наглость, нигилизм по отношению к морали, закону, старшим; хамство и стремление унизить слабого, подчинить его себе - показателями зрелости, мужества и независимости, но это было личное дело каждого. Кто хотел плясать под дудочки "блатуры", те плясали, и многие из них и становились "шнырями", "лупнями", или, в лучшем случае - "шестёрками", это если кто приглянется кому из "босяков". А те, в свою очередь, хотели иметь под своими "дудочками" как можно больше "танцоров".
И поэтому нас пытались трогать. Пытались переманить на свою сторону, "подписать" на какую-нибудь задумку, посадить за карточный стол, а то и хуже - подстроить какой-нибудь "косяк", вроде того, чтобы что-то украсть и подсунуть. Я-то воспринимал все эти поползновения уже иначе - мальчишкам неймётся, у них ещё детство в заднице играет, вот и не живётся им спокойно. Всё на подвиги тянет. Но всё же такова была реальность. Никто не был виноват, что мне суждено было повзрослеть раньше их; и что я уже на многие вещи, которые для них были камнями преткновения, поводами для драк, бунтов и ещё неизвестно чего - я же смотрел на них иначе. Спокойно, с доброй снисходительной усмешкой в углах губ...
Моей "семье" я оказался нужен, и как раз благодаря своему ораторскому искусству. Всегда, когда кто-то из "наших" оказывался втянут в историю и возникали споры - за нашу "семью" говорил всегда я. Мне удавалось - спокойно и обстоятельно, раскладывая всё "по полочкам" - убедить слушателей (а какой судья лучше, чем общество? Чьё мнение сравнится по силе с общественным?), что та проблема, на которую "нарвался" наш пацан - либо недоразумение, либо его просто "прихватывают на пушку", либо это чей-то чужой "косяк" и "подстава". За "своих" я мог быть уверен, что никто не станет "косорезить" - то бишь воровать или "стучать", а также нарушать наш устав. Потому что за любой серьёзный проступок просто изгоняли из "семьи", и мальчишка оставался один. Другие "семьи" его уже не принимали - "раз предал одних, то и нас предаст так же"; а затем "блатура" ради забавы фабриковала в его адрес претензии и обвинения. И изгой "вымирал", пополняя собой общество морально уничтоженных существ, вынужденных безропотно терпеть насилия и издевательства; многие из таковых вынашивали тайные планы мести...
Наша же "семья" принимала всё новых членов, особенно старшего возраста - мы были готовы принять каждого, кто разделял наши правила. Большинство были те, кто уже твёрдо решили - после освобождения остепениться, и "завязать" с прошлым образом жизни, как ошибками детства. Хотя к нам пытались пролезть и всякие скользкие типы, терпящие неприязнь и, ещё не совсем явные, признаки дискриминации - чтобы как-то обеспечить себе "прикрытие", но таких мы сразу "отшивали". На всех переговорах от имени "семьи" по прежнему выступал я, это уже считалось само собой разумеющимся, заодно я и оттачивал своё мастерство, свой дар убеждения. Во-первых, я никогда не "заваливался", а во-вторых, никогда не выходил из себя; и, как правило, мои противники делали это сами. На что следовал возглас толпы: "А-а, завалился!". А если уж кто вдруг срывался и кричал на меня что-то вроде "Чего ты тут лечишь?", обвиняя меня в том, что я, хоть и складно и "без сучка и без задоринки", но пудрю всем мозги - то тогда его обязывали в течение минуты представить доказательства моей неправоты. В противном случае его ждал полный провал. Завалился! Ну, а если он пытался что-то объяснить мне с помощью силы, то кулакастые ребята были и в нашей "семье". Которые чтили и соблюдали наше правило номер 6.
Так вот и прошли ещё мои два года, и домой я вернулся, будучи шестнадцати лет от роду - свалился матери на шею, не имея ни работы, ни образования, одним словом - ничего, окромя "волчьего билета". Правда, мать сразу заметила одно обстоятельство. Два года назад она провожала в колонию мальчишку - вихрастого, непоседливого, мечтательного, всем увлекающегося. Теперь же она встречала взрослого мужчину. Она сама мне это сказала - что мне уже далеко не шестнадцать, хотя биологически и было столько. Может, будет легче в жизни - раз уже познал всё то, что мои сверстники пока себе и не представляют; а может, наоборот, труднее. Ведь крепче всегда спит тот, кто знает меньше.
Той же осенью (то бишь в 89-м) я поступил в ПТУ на слесаря-сборщика металлоконструкций. Не то, чтобы очень уж привлекала меня карьера заводского крутильщика гаек - просто мне было даже всё равно, куда поступать. Куда возьмут - ведь если учесть то, откуда я вернулся минувшим летом, меня отнюдь не ждали с распростёртыми объятиями. Мне же нужно было - во-первых, получить среднее образование, а во-вторых - отсидеться и определиться, как жить дальше. Ясно было только одно - к старому возврата больше быть не может, потому что разменивать всю свою жизнь по мелочам мне совершенно не хотелось. Под "мелочами" я понимал в данном случае развесёлую стезю "джентльмена удачи" да лихой "бизнес", связанный с теми уличными профессиями, которыми я в той или иной мере овладел в силу необходимости. Я же считал своим призванием нечто более глобальное - во всех смыслах; но я пока не видел, что конкретно. На эти решения и выборы, я себе как раз и отвел три года - учёбы в "профтехе". Чтобы, хотя бы ориентировочно, наметить свой дальнейший жизненный план.
"Профтех", по сравнению с "калошей" был местом боле спокойным, и в то же время ещё более "чокнутым". Более спокойным в том плане, что все жили все-таки дома, да и вообще - воля есть воля; и здесь у меня не было необходимости с кем-либо кооперироваться, как там. Здесь я мог себе позволить просто быть сам по себе, что я и позволял себе с большой охотой, потому что общаться мне было не с кем. "Чокнутость" же этого заведения объяснялась тем, что если даже в "калоше" самые видавшие виды наглецы на собственной шкуре испытали, когда их "обламывают", и познали, что на любую силу обязательно найдётся своя сила - то здешние шалопаи этого ещё не ведали. Основную массу учащихся составляли те, кто в школе был из разряда хулиганов-двоечников-прогульщиков, не любимых педагогами, но уважаемых мальчуганами; а, тем более что пока им всё сходило с рук и не учило уму-разуму, то это давало им возможность оставаться детьми. И они были - самые настоящие дети, с совершенно детскими понятиями. Типа "разум - ничто, сила - всё". Или: "надо быть как все; кто не как все - тот хуже всех". В моей группе сразу образовалась "элита" - несколько рослых и задиристых мальчуганов, и среди них один самоуверенный наглец по фамилии Нежданов, считавшийся самым сильным в группе. Он и его компания вели себя вызывающе, а лопоухие мальчишки, в большинстве своём, старались подражать ему, да быть к нему поближе. Что ж, это мы уже проходили...
Я молча отсиживал уроки, а на переменах обычно шёл в конец коридора и садился читать книгу. Сокурсники же все перемены проводили в "курилке" - курить ведь считалось престижным; да ещё играли в "сифака" - правда, только на первом курсе. Первый курс во всех заведениях тем и отличается от остальных, что только "перваши" в перерывах между занятиями коротают время за игрой в эту древнюю школьную игру. Меня же из-за моей мрачной задумчивости, склонности к уединению и чтению либо размышлениям, прозвали Колдун - в честь Колдуна-Гамми, героя диснеевских мультиков. Кстати сказать, все самые популярные прозвища - именно из этих мультфильмов, которые как раз тогда, на закате перестройки, захлестнули необъятные просторы Страны Советов - вместе с народной любимицей, рабыней Изаурой. Что ж, Колдун так Колдун. Называйте хоть горшком, только в печку не ставьте. Хлопотно будет.
Инцидентов у меня в "профтехе" за всё время было два, и то - в самом начале первого курса. Первый раз пытались покуражиться, когда я сидел, как всегда, в сторонке, и читал.
-Эй, Колдун, чего ты там просвещаешься? - пристал один.
-Оригинально оцениваешь - ответил я. - Ну, а ты читал?
-Я ещё себе голову буду забивать такой ерундой. Это только ты...
-А ты не забивай, тебя никто и не заставляет. Иди, вон, лучше в "сифака" играй. Это интереснее.
После этого случая ко мне стали относиться как-то настороженно - человек "не от мира сего", всегда спокоен и невозмутим, ни на что не поддаётся, всё ему безразлично, какие-то книги непонятные изучает - а вдруг и правда колдун?
И второй раз меня хотел "поднапрячь" этот самый Нежданов. Я был практически единственным в группе, кто не признавал его авторитета. И он решил "оседлать" меня, как он "седлал" многих тех лопоухих мальчишек, пользуясь тем, что он сильнее, хоть я и был старше. Но, как уже было упомянуто, я никогда не пресмыкался перед физической силой, а сам я хоть физически и не был развит - был всегда, скажем так, на уровне среднего мужчины, не занимающегося спортом и не имеющего специальной подготовки, чьи физические упражнения ограничиваются лишь утренней зарядкой - но зато у меня была другая сила. Внутренняя. И её-то как раз у меня было достаточно, чтобы противостоять чьему угодно - физическому или численному, превосходству.
-Эй, Колдун! - сквозь зубы процедил Нежданов. - Сбегай, стрельни мне сигаретку, только быстро!
-Этим, товарищ Нежданов, ты будешь заниматься сам - ответил я, даже не глядя в его сторону.
-Ты чего, ваще, что ли, оборзел? - тот занял явно любимую позу.
-Слушай, парниша, отвали. Не жужжи над ухом.
-Ты, Колдун! - тот схватил меня за плечо. - Сейчас, в натуре, выведешь, и я тебе таких отвешаю...
Я повернулся к нему лицом, и смотрел прямо в глаза, презрительно улыбаясь.
-А ты не думаешь, что тебе за это будет? Никогда не задавался таким вопросом? Вот и подумай, пока ещё не поздно.
-Слушай... ты вообще кто? - наглец был явно ошеломлён.
-Я кто? - передёрнул его я. - А ты до сих пор не знаешь? Я Андрей Попов. Так что думай - и с этими словами я развернулся и ушёл.
Нежданов и его приятели подстерегли меня после уроков в переулке, через который я ходил из училища к остановке трамвая.
-Ну, чего, Колдун? - начал Нежданов. - Ты мне ещё грозить будешь?
-А кто тебе грозит? - рассмеялся я. - Или что, у тебя уже мания преследования? Тут я уже ничем помочь не могу, обратись к врачу.
-Колдун, кончай кривляться. Пацан дело говорит, а ты бред какой-то городишь. Врачи там, мания... Ты сам это... больной какой-то - добавил один из его приспешников.
-Ну, больной я или нет - решать не вам, а что за дело пацан ваш глаголет, я никак в толк не возьму. Пусть объяснит всем, коротко и ясно, кто ему грозит и что у него за предъява. А то стоите тут, как куклы из "Маппет-шоу", мне аж смешно.
-Вот что, Колдун - опять Нежданов перехватил инициативу. - Знаешь, Гагарин долетался, а ты сейчас...
Юрий Гагарин, кумир моего детства... Да, он долетался, но прежде, чем долетаться, он взлетел туда, куда доселе не ступала нога человека, о чём до него и мечтать было невозможно. Открыл новый мир, положил начало новой эры! Может, и я когда-нибудь "долетаюсь", в жизни всякое возможно. Но сначала мне тоже надо так же "взлететь". Взлететь не ниже Юрия Гагарина, раз даже эти придурки сравнивают меня с ним, а не с кем-нибудь ещё. Только гребут они что-то не в ту сторону. Сегодняшний день вряд ли что изменит в моей жизни. Потому что если предстояла какая-то перемена, у меня всегда возникало предчувствие. Я всегда заранее предвидел, когда произойдёт что-то такое, после чего жизнь потечёт в ином русле. Сегодня же я целый день был спокоен. Значит, и не будет ничего.
-Ну, так я слушаю тебя - уверенно ответил я. - Только говори конкретно, а то всё ходишь вкруг да около. Какие ещё угрозы? Какие ещё "предъявы"?
-Чего ты там на меня тянул? Что мне там будет? - Нежданов смотрел мне прямо в глаза, говорил угрожающим тоном, изо всех сил стараясь запугать.
-Что заработаешь, то и будет - ответил я. - Я никогда в жизни ни "шахРм", ни "бегунцом" не был, и ни на кого не "шустрил" и "шустрить" не собираюсь. Так что сигареты пусть тебе вон они - я кивнул на его дружков - стреляют. Если хотят.
-Ты чё, самый блатной, что ли? На нас и не такие, как ты, шустрят! Что, думаешь, брехни всякой начитался, теперь самый умный? Да ты будешь мне всю стипуху отдавать, и на практике будешь мне робу стирать, и инструменты протирать, чтоб блестели!
-Что ж - рассудил я - у каждого может быть в жизни мечта. Я в детстве мечтал о космосе, а ты вот о чём. Но нашим мечтам не суждено было сбыться. Так что лучше мечтай быть великим артистом. Уж мистера Бина ты сыграешь не хуже Аткинса. Даже грима не понадобится.
Дружки Нежданова расхохотались. Они собирались покуражиться надо мной, но я всё оборачивал так, что их предводитель выставлялся в смешном свете. Однако бить мне морду он пока не торопился. Он хотел перед этим меня унизить, растоптать морально, заставить меня чувствовать себя жалким, бессильным и всецело зависящим от его прихоти. Но только вместо этого он оказался мистером Бином, и его же дружки вовсю хохотали над ним. Я же сохранял спокойствие, безразличие и снисходительно-презрительную иронию по отношению - что к этой компании, что к цирковому представлению, которое они мне устроили.
-Ну всё, щенок - Нежданов презрительно сплюнул. - Не хотел я тебя бить, а теперь придётся. Ты всё равно ничего не понимаешь.
-Во-первых, я человек, а не собака. А во-вторых - я на секунду задумался - ну, настучишь ты мне. У меня лицо почешется-почешется, да и перестанет. Зато ты об этом всю жизнь жалеть будешь. Ты знаешь, что за беспредел наказывают? И как наказывают?
-Вы слышите, пацаны? - Нежданову уже понадобилась поддержка от приятелей. - Я, значит, беспредел! Да ты вообще знаешь, что такое беспредел? Ты хоть раз в жизни беспредел видел?
-Когда неправ, и силой давишь. Это и есть беспредел. А как ты это делаешь - это уже твои проблемы.
Тут Нежданов призадумался. Раз я ничего не боюсь, не признаю авторитета ни его, ни компании, спокойно обращаю их угрозы в шутки, да ещё предостерегаю от "беспредела", намекая на то, что это строго наказуемо - значит, и взаправду за мной кто-то стоит. Кто-то такой, который может запросто схватить за шкварник его самого, и устроить ему судилище "по понятиям". Но всё же желание набить мне морду не давало ему покоя. Не хотелось ему ставить точку в наших дебатах на том, что он - мистер Бин. И тогда он переменил тактику.
-Слышь, Колдун, какой беспредел? Мы что, тебя толпой, что ли, бить собрались? Я тебе говорю - давай, как мужик с мужиком, выйдем один на один, вон, на травку. Они не полезут. Хочешь - вообще уйдут. Слышь, Колдун? Давай, в натуре! Как мужики, разберёмся. Один на один. Или чего, ссышь? Не мужик, что ли?
Я рассмеялся. Этот Нежданов и в самом деле выглядел в моих глазах комично.
-Ну, чего ты ржёшь, как дебил? Я с тобой по-человечески, как мужик с мужиком, а ты тут дурачком прикидываешься. Чего - припух? Обосрался? Значит, чмо ты, а не мужик. А чмошники должны бегать и шустрить. Ну, чего встал? Ты мужик или чмо?
-Да я вот думаю, что сказал бы Рейган, если бы Майк Тайсон, недовольный его политикой, предложил бы ему решить эти вопросы на ринге. Один на один, как мужик с мужиком.
Такой мой выпад вызвал бурю хохота.
-А ты что, Рейган? - Нежданов уже выходил из себя.
-Ладно, тоже мне, хорош Тайсон нашёлся! - я сменил тон на более прямой и резкий. - Мужик или чмо, говоришь? Что ж, я принимаю твой вызов. Пойдём на травку, как ты говоришь. Эти гаврики - я кивнул в сторону его компании - пусть тусуются, если хотят. Мне от них ни жарко, ни холодно. Но учти: в ближайшие дни, может завтра, а может, послезавтра, к тебе так же подойдёт один парень. И так же спросит, мужик ты или чмо. И так же, как ты меня, по-человечески, как мужик мужика, позовёт на травку. И скажет он это при всех. Я предупредил. Так что теперь выбирай: или расходимся подобру-поздорову, и базар замят; или будет тогда две драки: одна сейчас, а другая потом. Я за свои слова отвечаю.
-Чего - папочку, что ли, приведёшь? - ухмыльнулся Нежданов.
-Вообще-то мой отец умер. Так что будь добр извиниться! - я уже подзадоривал этого наглеца, решив, что лучше я сегодня получу по морде, да пусть хоть изобьёт меня этот самодовольный дебил - но зато это даст мне возможность раз и навсегда поставить этого Нежданова на место. Заодно и прочим не повадно будет.
-Чего глаза таращишь? Я жду извинений!
У Нежданова лопнуло терпение, и он набросился на меня. Я отмахивался, как умел, вроде, даже раз или два удалось попасть ему по лицу. Однако физически он был намного сильнее меня, к тому же он где-то занимался не то боксом, не то борьбой; а меня, как я уже говорил, никогда особо не привлекали спортивные занятия.
Я захлёбывался своей кровью, затем он повалил меня на землю, стал остервенело пинать ногами. Я не кричал, не плакал, не просил пощады - только ругался.
-Ну чего, щенок? - тяжело дыша, кричал Нежданов. - Ещё будешь босяка из себя корчить?
-Дурак ты! - прокряхтел я, и получил удар ногой в голову. - Ты чего - на зону захотел? Убьёшь ведь!
-Таких не жалко! - пыхтел Нежданов. - Ну, чего? Будешь теперь слушаться? Или мало тебе?
-Не шустрил и шустрить не буду. Давай, убивай, раз ты такой смелый! А за свои слова я отвечаю. Посмотрим, что ты за мужик.
-Пацаны, полундра! - истошно завопил один из его дружков. По переулку шли трое мужчин, это были мастера из нашего училища, и один из них был наш "мастак" Пал Палыч.
-Настучит ведь, гад! - прохрипел Нежданов, глядя на меня с готовностью убить.
-Да за кого ты меня принимаешь, дурилка картонная? Я слишком себя ценю, чтобы ещё опускаться до такой парашливости - стукача какого-то вшивого... Короче так. Слушайте сюда. Они нас уже видели. Поэтому "тикать" поздняк. Остаёмся здесь. Если подойдут - базарить буду я.
-Ну, смотри...
-Так, что здесь у вас происходит? - спросил один из подошедших мастеров. - Попов! Что всё это значит?
-Там, за гаражами на меня какие-то пьяные напали. Сначала чем-то по голове ударили, оглушили, наверное, деньги искали, а ничего не нашли - отпинали со злости. Очухался - поплёлся вон в ту сторону. Смотрю - они идут. Ну, попросил, пускай помогут до травмопункта дойти.
-Значит, Нежданов у нас в тимуровцы записался? А скажи мне, тимуровец Нежданов, почему у тебя все ботинки в крови?
-А почему у Вас, Пал Палыч, ботинки в крови? - парировал я, стоя прямо перед Пал Палычем и капая кровью с лица прямо на его ботинки.
-Ладно, хватит тут цирк устраивать. Нежданов и все остальные, можете идти домой. Я сам доставлю Попова в травмопункт на такси.
-Спасибо, Пал Палыч. Только мы лучше сами как-нибудь. Они-то мои товарищи, учимся вместе, а чтобы Вы из-за меня... понимаете, мне как-то неудобно даже. Тем более, какое такси? Я же весь салон закапаю!
-Ну, разбирайтесь тогда сами.
Мастера пошли своей дорогой, а мы, пройдя через переулок, свернули в соседний и вышли на дорогу с другой стороны от училища.
-Всё, дальше я сам - сказал я. - Да не ссыте, я не стукач. Небось, у самих западло на западле сидит, и западлом подпирается, потому и от других только подлянок ждёте, и за свою шкуру трясётесь. Я за все свои слова в ответе. Сказал - замну, видите - всё замято. А ты - я ткнул пальцем в Нежданова - короче, я предупредил.
В тот же вечер я зашёл в видеобар, где охранником работал мой старый знакомый Глеб, недавно "дембельнувшийся" после Нагорного Карабаха. Раньше мы с Глебом жили по соседству - в деревянной лачуге у самого Центрального рынка. Он после армии поселился в общаге, а мы с матерью так там и жили до самого 91-го года, пока эту хижину не снесли. Ладно, я отвлёкся...
-Андрюха, ты, что ли? - удивился Глеб, узрев меня в таком облике. - Где это ты так нарвался? Пестришь, как новогодняя ёлка! Пошли, посидим. Сейчас всё равно никого нет. Пиво будешь?
-Да я бы лучше водки. А насчёт ёлки - да брось ты, бывало и похлеще, а уж ты и не того насмотрелся. Короче, в профтехе - ну, сам понимаешь, дети есть дети, кто сильнее, тот и прав. Ну, и хмырь один нашёлся. Перед ним - ну, пусть не все, но хватает таких - "цыганочку" пляшут, и в рот ему смотрят. А теперь он решил и меня "подзапрячь". Я, естественно, его послал. Ну и вот, сам видишь.
-Что-то ты недоговариваешь - ответил Глеб. - Что ты путёвый и не "курвишься", я всегда знал. Ты и сейчас это подтвердил. Но причём тут я? Заступиться просишь? Это на тебя не похоже. В тёмном углу подкараулить? Глупо. Сразу просекут.
Он извлёк из-под стойки бара бутылку "Московской" и две рюмки.
-Близко, но не горячо - ответил я, закуривая. - Этот придурок сам хочет с тобой встретиться.
-Как это - со мной? - недоумевая, спросил Глеб, разлил водку и тоже достал сигарету.
-Да так. Сегодня после уроков встретили, сначала чушь какую-то несли, думали - испугаюсь, буду ещё лебезить перед ними. Ну, я стою, мне всё до фонаря, они напрягаются, грозят мне чем-то, а я всё хи-хи, ха-ха, вот и запахло мордобоем. Я и сказал: ты неправ, а теперь ещё и руки распускаешь, как это называется? Беспредел! И объяснил ему, что люди этого не любят.
-А он что, заявил, что плевать он хотел на знаки морские, он сильнее всех и ему всё можно?
-Да нет. Вот тут он как раз слегка обписался. А может, обкакался. Видать, пошевелилась его единственная мозговая извилина, и он подумал: а вдруг и вправду прихватят на беспределе? Но кулачки у него чесались больно сильно. И он мне говорит: а давай разберёмся, как мужик с мужиком. Выходи один на один. Мол, не выйдешь - значит, чмо, а не мужик.
-Ну и что? Просто повёлся ты на "слабР", как пацан.
-Да нет, я не просто повёлся. Я ж вижу - куда мне поперёк него? Решил пообщаться с ним на его же языке. Сказал: хорошо, пойдём. Но только завтра к тебе так же подойдёт один товарищ, и тоже спросит - мужик ты или чмо. И напоследок я сказал: давай, решай. Или расходимся по мирному, или, раз ты так хочешь драки, будет тебе их сразу две. Он, как видишь, выбрал драку.
-Петух он гамбургский, что ещё сказать. Только мне вообще-то не особо хочется с ним драться. Я ж его - не убью, так покалечу. Это их на тренировках учат драться. А нас в армии учили убивать. И потом - сколько ему лет?
-А чёрт его знает. Может, семнадцать, как и мне. Уж больно он на переростка смахивает.
-Ну, ты тоже загнул! - рассмеялся Глеб. - Семнадцать тебе! А мне, в таком случае, на пенсию пора.
-Чего тут осталось - месяц какой-то...
-Ладно, это мелочи жизни. Все мы смолоду торопимся быстрее повзрослеть, а потом страдаем, что жизнь уходит и нам не угнаться за временем. Я просто к чему: он малолетка. Подсудное это дело.
-Эх, ёлки-сосны-кочерги! Неужели ты всерьёз считаешь, что я тебя подписываю на чернуху? Вот ещё мне не хватало, чтобы ты из-за этого козла, да в тюряге парился. Его, скорее всего, и пальцем трогать не придётся. Просто надо его на место поставить, а заодно и показать всем нашим глупым пацанам, что их лидер - просто чмо. Чмо и отморозок. Их он напрягает сигареты ему стрелять, обедами делиться в столовой, а чуть что - сразу морду бить. А тебя он как увидит - сразу сам в штаны наложит, и будет иметь бледный вид и макаронную походку. Страшный, грозный и всесильный Нежданов будет сам плясать на цыпочках, и что-то лепетать в своё оправдание. И драться с тобой он не станет. Я почему-то уверен в этом.
-Здесь дело гораздо сложнее, Андрюха. Дело в том, что я сам боюсь. Боюсь себя. Боюсь того, что я увижу этого козла, перекинусь с ним парой слов... Что он за фрукт, я уж понял. А после Карабаха мне стало тяжело. Тяжело совладать с собой. То до армии - ну, ходил я там на дзюдо да на плавание, а дрался всего, может, раза два за всю жизнь. А там всё изменилось. Уже дошло до автоматизма - кто что если не так, я сразу включаюсь, а дальше сам понимаешь. Ладно, кто просто не то что-то скажет, это фигня, каждый может сдурковать. Ладно, кто не так что-то сделает - в конце концов, человек не робот. Но если я вижу, что передо мной козёл, а тот ещё и изворачиваться будет - то тут уж всё. Уже никто и ничто не остановит. Я на войне так человек двадцать грохнул. Здесь, на работе, одного калекой сделал. Тот принял пять грамм на грудь, решил, что он самый здоровый. И как раз эротику крутили, так этот урод полез девок лапать. Я его сначала за руки, так аккуратненько намекнул, что парень перегрелся. Или сиди тихо, или иди на воздух, а то сейчас менты нагрянут, и пойдёт он за попытку, а это тоже статья не престижная. Тот меня матом послал, ещё и руками махать начал. Вот я ему их и сломал вместе с шеей.
-А что менты?
-Что менты? А ничего. На него три девчонки заяву подали, а у одной из них парень - сам мент. На себя его взял. Сказал - оттолкнул его, а тот урод пьяный, равновесие потерял и к дальней стене отлетел. Руками на пол, головой на тумбочку. А разбираться с ним особо не стали, решили, что парень действовал в пределах обороны. Кто за него ещё встревать придёт? Тут мне просто повезло - дело удалось замять. Вот так торчу здесь, и дрожу: а что, если опять какой-нибудь козёл тут что-нибудь отморозит? В лучшем случае - работу потеряю, в худшем - суши сухари.
-Ладно. Понял я, к чему вся эта лирика - вздохнул я. - В общем - не хочешь? Так бы сразу и сказал, я не в обиде. Ты ж мне ничем не обязан, в конце концов.
-Сразу... А почему сразу? - в голосе Глеба слышались нотки обиды. - Я ж тебе тоже всё так рассказал, чтобы хоть ты меня понял. Или что, ты торопишься? - он кивнул на столик со стоявшей на нём бутылкой и рюмками.
-Куда я пойду с такой мордой? - буркнул я. - Я даже до хаты приду, когда мать будет спать. Не надо ей этого видеть.
-Ладно, Андрей, давай так - сказал Глеб, после того, как мы выпили ещё по рюмке. - В общем, завтра мне по делам надо, а вечером придёшь сюда, расскажешь, как у тебя дела в профтехе. Если этому мудаку опять на попе ровно не сидится, то послезавтра придётся с ним потолковать. Я тебя подставлять не буду.
-Какой - подставлять? Что за разговоры... - махнул рукой я.
-Ты сам знаешь, не надо скромничать. Ты обещал ихней братии, что придёт человек, и с него спросит. Так что я приду и с него спрошу. За мной не заржавеет.
... -Ну что, крёстный папа, где твои крутые телохранители? - такими издёвками встретили меня на следующий день.
-А он сейчас джинна из бутылки будет выпускать!
-А кто кричал, что за все слова в ответе? Где она, твоя крыша? Чего ты понтуешься? Да кому ты нужен вообще, фуфло! - больше всех, как всегда, ёрничал Нежданов.
-Чьи коровы бы мычали, а ваши бы помолчали, граждане спасатели - ответил я. - Я сказал - за все свои слова в ответе.
В это время мимо проходил мастер Пал Палыч.
-Так, уже знакомая картина. Попов и Нежданов, что у вас опять за проблемы?
-А какие у меня с ним могут быть проблемы? - удивлённо сказал я. - Я с ним гусей не пас, веников не вязал, и мне с ним делить нечего.
-Ты что-то больно разговорчивый в последнее время, Попов. Шутки шутить можешь с ребятами, а с администрацией, будь добр, веди себя, как положено.
Я молчал, уставившись в стену, и словно не замечал ни мастера, ни Нежданова.
-Так, Нежданов, ты был с ним вчера в травмопункте?
-Не был - лениво промычал тот.
-А почему? - не унимался Пал Палыч.
-Он сам не захотел. Мы дали ему рубль на такси, на всякий случай - нагло врал Нежданов, краем глаза наблюдая за моей реакцией. Реакции не последовало.
-И из-за этого рубля вы теперь спорите? - прищурился мастер.
-Ничего мы не спорим - ответил тот.
-В общем, так. Предупреждаю обоих: ещё раз что-нибудь подобное замечу - оба останетесь без стипендии - сказал Пал Палыч и пошёл прочь.