Пакканен Сергей Леонидович : другие произведения.

Глава 8 (часть 5)

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   Читатель уже знаком с Катей, и для него не секрет, что она вовсе не была такой глупой, наивной и доверчивой простушкой, как это казалось Диме. Но она действительно обожала Попова, и в буквальном смысле, теряла от него голову. Ему она доверяла, пожалуй, больше, чем самой себе, и на это у неё имелись веские причины.
   Кто привёз её домой - за сотню километров, посреди ночи, в дождь? Кто ей раскрыл глаза на жизнь и на саму себя, помог ей переступить барьер подростковых кризисов и комплексов? С кем она впервые ощутила себя женщиной? И кто ещё смог бы предоставить ей всё вышеназванное?
   Нет, она не благоговела перед Поповым, и не верила ему слепо, как считал Дима. И вовсе не была для Попова забавой, он не помыкал ей, и не издевался, не играл на её чувствах к нему, а напротив - относился к ней искренне. Насколько мог. Он тоже мог с ней беседовать на любые темы. И не бахвалился перед ней своими мнимыми подвигами или псевдогеройскими качествами. Он не клялся ей в неземной любви или верности до гроба. Даже не говорил ей пресловутого "я люблю тебя", зная, насколько сильно на неё это подействует. Поэтому предпочитал говорить ей комплименты в иной форме - впрочем, о его изящных манерах читателю поведал сам Попов. Когда она была неправа, он никогда не ругал её, а пояснял, в чём её ошибка, и как можно её исправить.
   В свои дела он её, естественно, не посвящал. Член правления фирмы, профсоюзный активист, таксист, ну, и "купи-продай", от случая к случаю. Жить-то как-то надо...
   Даже тогда, когда они стали регулярно встречаться, даже когда она приезжала к нему в Таллинн, и по несколько дней жила у него, он всё равно подчёркивал, что их отношения ни к чему её не обязывают. Говорил, что, со своей стороны, он не может гарантировать ей верность, и так же не требовал этого и от неё. Единственное, что ему от неё было нужно - искренности. Наверное, за это он её и любил - она была, одной из немногих, кто был бы с ним стопроцентно искренен.
   Ей, конечно, не нравилось, что у него может быть кто-то ещё, и она ни разу не воспользовалась своим "правом" на "свободу", хоть Андрей и разрешил ей это - лишь с оговоркой. Что в этих делах необходимо позаботиться о мерах предосторожности, во избежание неприятных последствий. Но ей просто никто не был нужен. Зачем ей ещё кто-то, если всё равно он Андрею и в подмётки не сгодится? Но всё равно - Попов предупредил её обо всём, когда ничего ещё и не начиналось...
   В Таллинне он проводил с ней много свободного времени - а такового у него было совсем мало. Он водил её - в гости к знакомым, в кино, театры, музеи, на вечеринки - но всё равно большую часть времени он отсутствовал, оставляя ей даже ключи от своей квартиры. Хочешь - будь дома, всё в твоём распоряжении; хочешь - сходи, прогуляйся. Но, находясь в его отсутствие в его квартире, она чувствовала себя неловко и скованно. Поэтому она предпочитала второе. Из всего круга знакомых Андрея ей, конечно же, ближе всех были его старые друзья, и их девушки. Это были ребята простые, компанейские, с ними можно было чувствовать себя раскованно. Чего нельзя было сказать о более поздних знакомых Попова, всякого рода "деловых людях", уже своим присутствием вызывавших стеснение.
   Первые попытки Светы познакомиться с Катей поближе, ей не удавались.
   "Вульгарная и спесивая зануда" - такое нелестное впечатление Света на неё произвела. Но, как в песне поётся - кто хочет, тот добьётся, кто ищет, тот всегда найдёт. И Свете подвернулся такой удачный момент.
   ... Здесь я вновь вынужден упомянуть, что Катю со временем стали не очень-то и устраивать такие отношения с Андреем, и вскоре ей захотелось большего. Её стало раздражать его постоянное отсутствие, стала злить даже мысль о том, что у него возможны встречи с какой-либо ещё женщиной. И его "разрешение на свободу" стало ей казаться вопиюще нелепым, и даже оскорбительным. Ей захотелось семейной жизни, и она подсознательно чувствовала даже некоторые, если можно так выразиться, "права собственности" на Андрея. И всё это вместе, задевало её самолюбие: как так? Вроде бы он и с ней, и в то же время "вольный ветер, как же выходит? Неужели он игнорирует то, что она - женщина? Интересно, какую женщину устроит такая роль "приходящей подружки", в то время как её намерения уж куда серьёзнее, а чувства отнюдь не ветрены? Или что - она хуже других? Не имеет права на счастье, на нормальную, полноценную жизнь, и должна довольствоваться лишь жалкими крохами этого счастья, этой жизни?
   Вот Света и воспользовалась этим моментом, когда в отношениях между Андреем и Катей пролегла первая трещина. Именно Света и была той девушкой на вечеринке, когда Андрей, как обычно, умчался, не сказав ни слова, а Катя почувствовала сильную, сосущую обиду, приправленную - то непроизвольной злостью на Андрея, который, как ей казалось, ничего не понимает; то - глубокой тоской по настоящей любви, настоящей человеческой близости.
   -Ну и что ты, будешь теперь сидеть, как дура, дожидаться, пока он нагуляется, и ныть? Ах, какая я плохая, я его недостойна, у него есть лучше? - с видом искушённой наставницы разглагольствовала Светка, угощая Катю ликёром. - Уж кого-кого, а его я знаю, как облупленного. Ты извини, конечно. Не в обиду тебе сказано, но ты облажалась с ним, как дошкольница. Как Красная Шапочка.
   -Я сама ему навязалась - вздохнула Катя. - Он мне сразу сказал: или принимай меня, как есть, или не принимай вообще. А я тогда и этим была довольна. Прямо на седьмом небе! И мне было всё равно, есть у него кто-то ещё, или нет. Но теперь - я так просто уже не могу! Я хочу, чтоб мы были нормальной парой! Хоть он мне тоже говорит, что он меня не держит, и даже верности не просит, но ведь это полная ерунда! Это выходит, я ему никто!
   -Аппетит приходит во время еды! - саркастично ухмыльнулась Света. - Знаешь, он вообще много что говорит. Это он умеет, это он любит. Только ты воспринимай эти разговоры так, как будто тебе читают сказку. Это то же самое. Красиво, складно, и так хочется во всё это верить! Сказка - ложь, да в ней намёк... Давай покурим! - предложила она, протянув Кате пачку лёгких "Мальборо".
   -А ты всё воспринимаешь за чистую монету - закурив, продолжала Света. - Вот и возомнила его героем. А на самом деле он - самый обыкновенный Хлестаков. Может, тебе не очень приятно всё это слушать, но это правда. Ты, может, думаешь, что это просто сплетни... Разговоры разговорами, а пойдём, прогуляемся. Сама во всём убедишься. А то думаешь, что это я тебе завидую, что раз сама с ним разошлась, так теперь буду ходить, гадить? Нет, зачем мне это - она рассмеялась. - Пошли, развеемся.
  
   В конце концов, Свете удалось задеть Катино самолюбие, вызвать в ней злость и негодование по отношению к Андрею. И Катя согласилась.
   Света привела свою новую подругу в какую-то новую, незнакомую Кате компанию - те от скуки прожигали денежки в казино.
   -Это Катя, моя подруга - представила она. - Поехали, покатаемся.
   -Поехали - сказал один, отвернувшись от игрового стола. - Антон - представился он. - Слышь, Боря! - кивнул он товарищу, сидевшему за соседним.
   -Ага - бормотнул тот, не повернув даже и головы.
   -Много промотали? - съязвила Светка.
   -Да так, чуть-чуть. Ему - Антон опять кивнул в сторону Бори - сперва повезло, на четыре штуки поднялся. Потом всё спустил, решил отыграться. Уже в долг назанимал. Ну, что ты, Борь, а?
   -Да погоди, не мешай! - отмахнулся тот. - Чёрт, что за карта! Ни черта сыграть не даёт. О, флэш! Давай, голуба, сливай. Ну-ка... Антон, смотри.
   -Крайнюю давай! - сказал Антон, взглянув на экран.
   -Не дай бог, завалит! - азартно воскликнул Боря, и с силой ударил по клавише. - Ты смотри - король! Давай теперь на пятьсот...
   -Сливай, пока не поздно - сказал Антон.
   -Да ну тебя, вон, видишь - игра пошла! Что я, пятёрку не перебью?
   -Так, акула игорного бизнеса! - командирским голосом сказала Света. - Мы едем, а ты как, остаёшься?
   -Погоди... - буркнул Боря, ударив по клавише. - Шестёрка! Уф... Сливаю! Подняться - не поднимусь, так хоть Славке долг отдам.
   Они вышли из казино, сели в белый "Мерседес" сто девяностой модели.
   -Куда желают дамы? - нарочито галантно спросил сидевший за рулём Антон.
   -Езжай к своему Славке, или как его там. У нас время есть.
   -А чего мне за ним бегать? - хмыкнул Боря. - Сам меня найдёт, если ему деньги нужны. Мне они руки не жгут.
   -Ладно, давай тогда по центру покатаемся.
   Они проехали несколько кварталов, Света всё время беспокойно озиралась по сторонам. Наконец, возле "Олимпии" она сказала Антону:
   -Заверни-ка туда, к забегаловке.
   Тот коротко хмыкнул: хватает же гонору этой Светке называть один из самых дорогих ресторанов в городе, забегаловкой!
   -Тормозни-ка вон, за той машиной! - продолжала командовать рыжая.
   -За какой? - не понял Антон.
   -Ну, чего ты дураком прикидываешься? Вон, тёмно-синий "Фиат" стоит, номер 756.
   У Кати побежали мурашки по коже.
   -Я чего - должен все машины, что ли, знать? - огрызнулся Антон.
   "Странные какие-то друзья у этой Светы" - подумала Катя. Во время всей этой прогулки, её не покидало ощущение, что в машине находились два параллельных мира. Антон и Боря - сами по себе, а Света с Катей - сами по себе. Парни разговаривали только между собой, на девушек не обращали ни малейшего внимания. "Очевидно, эта Света только строит из себя невесть кого. А всерьёз её никто не принимает" - решила Катя. Её даже удивило то, что парни, поначалу державшиеся свысока, обособленно - стали, чуть ли не беспрекословно, слушаться Свету.
   -Ты вот что, не умничай! - парировала Света, в ответ на ворчание водителя. - Тебе сказано, где встать - вот, там и встань. А зачем, для чего - я уж как-нибудь сама разберусь.
   Катю бросило в дрожь. Да, это была машина Андрея! Её Андрея!
   -У Андрюши деловая встреча - саркастично усмехнулась Света.
   -Света, зачем всё это? Я знаю, я с самого начала знала, что у него кто-то есть...
   -Хватит уже этих детских бредней! - оборвала Света. - Ничего ты не знала! Всё в розовых снах летаешь, и нисколько не хочешь повзрослеть и открыть глаза.
   -Всё, с меня довольно! - рассердилась Катя. - Наслушалась я твоих гадостей, за глаза и за уши. Только и умеешь, что всех грязью поливать. Хочешь кидать понты - иди в школу, к малолеткам на дискотеку. Они уж точно будут от тебя в восторге! До свидания!
   Катя попыталась открыть дверь машины, но та была заперта.
   -Пустите меня! - закричала девушка.
   -Возьми себя в руки! - строго сказала Света. - Сама ты зато, смотрю, слишком взрослая!
   -Уж повзрослее, чем некоторые в свои двадцать. Извини, тебя спросить забыла. Всё, хватит ломать комедию. Пустите меня, я сказала! - закричала Катя, дёргая ручку, и толкая плечом дверь.
   Водитель потянулся было к брелку, чтобы открыть центральный замок, но Света резко одёрнула его:
   -Куда она пойдёт? Чего ты, совсем спятил?
   -Не твоё дело, куда! - сказала Катя. - Дождусь Андрея, и всё ему расскажу. У меня от него нет секретов. И у него от меня тоже. Он мне не врал, златых гор не сулил, и сказки про любовь, да про верность не рассказывал. А ты...
   -Да успокойся ты! - резко оборвала её Света. - Заладила своё, как попугай: не врёт, не врёт. Вот сейчас твой принц выйдет оттуда, и не один, естественно. А ты к нему побежишь. А он тебе и скажет: девочка, кто ты вообще такая, иди отсюда! И его красотка будет над тобой потешаться: что это за бедная соска! А твой Андрюшенька в ответ только посмеётся.
   -Вот тебе он как раз, так и скажет. И посмеётся - решительно ответила Катя. - Ну-ка, пусти!
   -Да и ради бога, иди, выставляйся на посмешище! - расхохоталась Света. - Оставайся такой же, маленькой, наивной, глупой девочкой. Открой ей дверь - кивнула Света водителю. - Беги к своему ненаглядному! Вон он, идёт как раз!
   Щёлкнул центральный замок "Мерседеса", ручка задней двери поддалась, Катя ринулась было из машины. И тут же застыла на месте, поражённая увиденным.
   К стоящему впереди "Фиату" подходили мужчина и женщина. Для постороннего взгляда они производили впечатление красивой, даже великолепной пары, словно сошедшей с экрана кинотеатра (а не какой-нибудь мексиканской "мыльной оперы").
   Попов выглядел так, словно и вправду собрался сниматься в кино - Катя подметила, что костюм и туфли были одного цвета с его волосами. Его ухоженное лицо, несмотря на внешний лоск, выражало проницательность, глубокомыслие и твёрдость характера, а его зелёно-карие глаза смотрели так неизменно завораживающе - глаза, которым хочется верить, глаза, в которых хочется утонуть...
   С ним под руку шла женщина примерно его лет - как раз в самом расцвете. Она была, бесспорно, красива, и явно знала себе цену, что подчёркивала её горделивая осанка, и плавная, изящная походка. Её лицо напоминало обложку модного журнала. Её формы казались воплощением женственности, а её платье могло с успехом красоваться на голливудской звезде!
   Сравнивая себя с такой соперницей, Катя почувствовала себя гадким утёнком. Её поразило, как раскованно и непринуждённо держался с этой женщиной Андрей - в сущности, так же, как и с самой Катей. И ей в голову ударила мысль, что в данном случае Светка стопроцентно права, что в присутствии такой женщины Попов действительно Катю прогонит, с брезгливым отвращением и снисходительной иронией...
   Женщина отпустила руку Попова, они коротко поцеловались, и подошли к дверям "Фиата". Дважды свистнула сигнализация, открылись и вновь закрылись двери, и тут же тёмно-синий "Фиат", плавно и стремительно, тронулся с места, освещая дорогу серебристыми ксеноновыми фарами.
   -Ну что? Понравилось? - съязвила Света.
   -Зачем? - всхлипнула Катя. - Ну, зачем тебе надо было делать мне больно?
   -Ну-ну, подруга, давай, вытри-ка нос! Это ещё цветочки, ещё игрушки, ещё не видела ты жизни! Просто, чтоб ты поняла - кто он для тебя, и кто ты для него. Убедилась?
   "А почему я так уверена в его искренности?" - подумала Катя. - "Со мной - он один. С ней - другой, ещё с кем-то - третий, он просто играет роли. Он тонкий психолог, он знает, с кем и как себя держать. А мы, как дуры, его слушаем, уши развесив, и верим!".
   -Зачем тогда ему я? - с обидой прошептала Катя.
   -Как - зачем? - передёрнула Света. - Ты у него - игрушка. Которая смотрит ему в рот, целует его в зад, и бегает за ним по пятам. Он делает всё, что хочет, и знает, что никуда ты от него не денешься. Что для тебя он всегда прав, и что ты примчишься по первому же его свисту. Небось, ты ему уже всё про себя излила, а он тебя только сказками про себя кормит, которые он же сам и сочинил. И он, в прямом смысле слова, твой господин. Он подчинил тебя себе, он владеет всем - и твоим телом, и душой! Что я, не права? Ты же сама себя выдала только что. Когда хотела побежать к нему, и всё про меня рассказать. И ты ему нужна для одного - он тешит своё самолюбие. Чтобы чувствовать себя царём и богом. Хоть для кого-нибудь. Вот поэтому он тебя и держит!
  
   В тот день Кате было не по себе. Она чувствовала себя растоптанной, униженной, оскорблённой. Выходит, всё время с ней просто играли, как с игрушкой? Выходит, всё, что она пережила с этим Андреем, был просто искусный обман? Всё оказалось ненастоящим, лицемерным, фальшивым, несмотря ни на что! А она-то, как дура, открывала ему самые заветные тайны! Доверяла ему больше, чем сама себе!
   Поэтому зёрна, посеянные Светой, попали в благодатную почву. Катя была готова уже к чему угодно, и Света не скупилась ни на какую грязь в адрес Попова.
   -Поставь его на место! Покажи ему зубы! - учила её Света. - Докажи ему, что ты не глупенькая, послушная игрушка в его руках. Докажи, что ты и без него можешь прекрасно обходиться, а не ждать, когда он нагуляется и снизойдёт до того, чтобы свистнуть тебе. А ты примчишься к его ногам, и будешь с упоением ублажать его плоть и тешить его гордыню. Скажи ему: или будет по-моему, или вали на все четыре стороны. И не бойся его потерять. Не он тебя бросит - а ты его! А это - знаешь, какой удар по его самолюбию?
   Катя достала мобильный телефон, в очередной раз набрала Попова.
   -Оставьте своё сообщение после сигнала... - прозвучал его голос в трубке. Катя с раздражением нажала отбой, и отключила телефон.
   ...Домой Попов вернулся поздно - уже за полночь. В дверях квартиры он обнаружил записку: "Я уехала домой, в Тарту. Ключи - у соседей в 12-й квартире. Если хочешь - звони, или приезжай. А я здесь больше оставаться не могу..."
   Попов мрачно покачал головой. Он понял, что ни в каком она не в Тарту. Что впервые Катя ему солгала. Он понял, что она где-то со Светой, но не представлял себе - где именно.
   Будучи цепким и наблюдательным, он не мог не заметить, как вечером у ресторана резко дёрнулась, и тут же захлопнулась, задняя правая дверь белого "сто девяностого" "Мерседеса", стоявшего в аккурат позади его "Фиата". Попов бросил взгляд сквозь лобовое стекло "Мерседеса", и увидел двух девушек на заднем сидении.
   "Обидно, конечно" - подумал Попов. - "Но зачем я буду в это вмешиваться? Катя и так без конца повторяет свою излюбленную поговорку - что она взрослая женщина, даже не девушка, а именно женщина. Так что ж, пусть и решает сама за себя, выбирает, кому верить, а кому нет. Пусть сама анализирует, и делает выводы, кто из нас прав. Я или Света. Если она выберет меня, то я буду вдвойне рад - что это не навязанное, не подсказанное, а действительно, по зрелому размышлению. Ну, а если ей ближе Света - что ж, это тоже её самостоятельное решение. Вот пусть и научится - сама решать, и сама отвечать за свои решения, и их последствия. Конечно, если будет что-то из ряда вон - то я за неё заступлюсь. Ну, а в житейских ситуациях, как эта, я ей не советчик. В этом просто не будет никакого смысла..."
   Насчёт Тарту - это действительно была Светина идея. Как и насчёт того, чтобы оставить ключи соседям. Потому что в тот же день Света познакомила Катю с Димой, а зная о Диминой слабости к воровству, она предвидела и такой вариант. Что, если вдруг Диме взбредёт в голову порыться в Катиной сумочке, и у него в руках окажутся ключи от квартиры Попова - то, разумеется, уже никто и ничто не удержит Диму от соблазна туда наведаться, а уж Попов такие вещи узнаёт мгновенно. И тогда несдобровать не только Диме, но и у самой Светы возникнет масса проблем, которых ей не очень-то хотелось бы.
  
   Катя и раньше видела Диму, но не обращала на него никакого внимания. Он был для неё всего лишь мальчишка-переросток, нечто сродни Роме Тимофееву. Тому самому Роме, который так лихо вытолкал Катю, когда та пришла поговорить с Иркой о счетах
   за телефон.
   Хоть и строил из себя Дима крутого супермена, этакого матёрого бандюгу, было яснее ясного, что тот возгордился именно оттого, что братва вообще допустила его в свой круг. Сам же он относился к категории таких, каковых Катя считала уже этапом безвозвратно пройденным. Мальчишка, ребёнок, да и только.
   Зато на сей раз, она его восприняла совершенно по-другому.
   Дима, как всегда, пел одну и ту же песню. Что он уличный пацан, что он с малых лет познал лишения, голод, и поэтому он с детства связан с криминалом. Что он с молоком матери впитал в себя бандитско-воровские "понятия", и что для него превыше всего - честь, дружба и любовь. Ради друга - хоть в огонь, хоть в петлю, хоть что угодно. А те, кого он грабит или "опускает" - это не люди, это "лохи" и "чмошники", которые специально для того и существуют. Свои разглагольствования он обильно приправлял всяческими байками из блатной романтики: о воровском и бандитском братстве. О суровой и многострадальной жизни - преступника вообще, и своей - в частности. Уверял, как он ценит женскую теплоту и ласку, добавляя при этом, что понять её истинную ценность можно, только пройдя через тюремные застенки. Заявлял, что Катя цены себе не знает, зато только Дима это понимает. Досталось и Попову - какой он подлый, как он нагло и беззастенчиво лжёт, причём так, что все ему верят.
   Упомянул Дима и о той истории, что произошла у Лерки-подстилки, и о том, что Миша потом устроил, чтобы отомстить ему, Диме.
   При этом Дима, не скупясь на эпитеты, запальчиво тараторил о том, как свято и беззаветно он чтит свою мать - и ссылался при этом всё на ту же лагерно-блатную романтику. Каким благородным рыцарем он был у своей Прекрасной Дамы, то бишь Инны - и какие душевные муки он переживает вот уже второй год. С тех пор, как она пропала. И теперь он, Дима, на крови поклялся отомстить за жизнь и честь матери и невесты, а такая-сякая сволочь Андрей всячески ставит ему палки в колёса, неизвестно где скрывая своего приятеля от справедливого возмездия. Заодно Дима интересовался - а Катя случайно его не знает?
   -Какого Мишку - Фокса, что ли? Таксиста?
   -Да нет, не он это. Такой, Мишка, ну... - но описать его он не мог, как ни старался. Зато кричал, что для него это дело чести - найти и покарать его, а заодно и изобличить Андрея в позорных связях.
   -Вот что, остановись! - раздражённо оборвала его Катя. - Ты несёшь бред несусветный.
   -Что? Бред? - чуть не плача, заорал Дима. - Ты хочешь сказать, я сам это всё придумал?
   -Не знаю - резонно ответила Катя. - Я эти страсти-мордасти вообще впервые слышу. Что это за Мишка - я понятия не имею, но, во всяком случае, Андрей здесь не при чём.
   За это я головой могу ручаться, и хватит на эту тему.
   -Конечно, ты его защищаешь! - кричал Дима. - Ты ж влюблена в него по уши! Конечно, для тебя он святой!
   -Успокойся - она положила свою руку на его руку, чувствуя, что он и вправду вот-вот заплачет. - Успокойся, Дима, не растравляй свою душу. Не мучай себя, не переживай эту мерзость каждый раз заново. Правды тебе всё равно никто не скажет, а так ты только нервы себе угробишь. Я, например, не верю, что всё было именно так. Твоя Инна могла просто куда-то уехать. Ты человек горячий, вспыльчивый, она могла просто бояться уйти от тебя в открытую. Могло такое быть?
   -Значит, по-твоему, я лох? Что со мной, значит, баба просто стебалась, горбатого лепила, а потом взяла, и втихаря слиняла. А я, как круглый чушок, теперь косяка тяну на твоего любимого Андрюшу! - ещё больше распалялся Дима.
   -Дима, Димочка - ласково сказала Катя, чуть приобняв его: он действительно вызывал в ней жалость. - Пожалуйста, успокойся. Ты пережил большое горе, ещё и Инна пропала как раз в то же время. Но, Дима, ты же всё-таки мужчина. Поэтому принимай всё это по-мужски. Во-первых, ты уверен, что это был тот же самый Миша? Да и вы с другом тоже по отношению к Мише поступили некрасиво. Зачем? Ну, ладно, пусть он был парень робкий, застенчивый. Пусть даже трус безвольный. Но ведь обидеть такого - всё равно, что обидеть ребёнка!
   -Как - зачем? Затем, что он лох, он чмо натуральное. Перед всеми ковром стелется, только исподтишка ходит и срёт! Спроси, кого хочешь! - Дима говорил возбуждённо, но уже слегка смягчился.
   -Я его не знаю, никогда не видела, и ничего про него сказать не могу. А насчёт Андрея я уверена на все сто, даже на миллион процентов. И дело даже не в том, что я с ним встречаюсь. Я не настолько наивна, как вам почему-то кажется. И я никогда не считала Андрея святым. Да, пусть он может быть циником. Пусть он бабник, пусть он расчётливый, амбициозный, и какой угодно. Но что уж бесспорно - что голова у него на месте, и в человеческой натуре он разбирается. Иначе он просто не мог бы быть тем, кто он есть. Даже вы все говорите, что он - прирождённый артист. Даже ты сам мне жалуешься, что почему ему все верят. А чтобы решиться на такое, что ты рассказывал про мать, надо быть в ссоре с головой. Нормальный человек до такого не додумается. Тем более - при таком положении, как у Андрея. Это мог сделать только тот, кому уже терять нечего, и для кого его собственная репутация ничего не значит.
   -А что репутация? Сам-то он чистенький...
   -Дима! - строго, почти по-матерински, сказала Катя. - Ты оскорблён в своих лучших чувствах. В сыновних чувствах. Я понимаю тебя прекрасно, и я тебе искренне сочувствую. Нет ничего более грязного и гадкого, чем изнасилование. Тем более с такими... - она запнулась, и покраснела - подробностями. Не знаю, как даже и назвать такое паскудство. А Андрей себя ценит достаточно высоко. И он вряд ли стал бы общаться с теми, кто на это способен. Такими людьми он брезгает.
   -И всё-таки, Кать... Года четыре назад у него был друг такой, Мишка. Поговори как-нибудь с Андрюхой. Спроси - что это вообще за человек, и, если можешь, узнай, куда он делся. Пойми: я не могу это так оставить. Я должен разобраться, что к чему.
   -Дима, давай больше не будем об этом. Мне и так на душе тяжело - вздохнула Катя.
   Вскоре Диму опять понесло на "душевные излияния".
   -Вот понимаешь - ты такая классная девчонка! Видишь - я тебе, в первый же день, прямо и открыто, всю душу излил, что у меня болело. И про свою жизнь, и про свои понятия, и даже про мать! И ты меня поняла, ты знаешь, как мне на душе стало легче? А то мне, знаешь, попадались по жизни одни шлюхи, которым лишь бы погулять за мой счёт, да покрасоваться друг перед другом. Не знаю, как насчёт Инны - может, ты и права, но она тоже была пофигистка по жизни. А если бы у меня была такая девчонка, как ты - да я тебя на руках готов носить!
   И его опять словно прорвало - разглагольствовать о великой рыцарской любви к Прекрасной Даме, и о роли этой любви в суровой, полной опасностей, жизни уголовника.
   И почему-то, вместе с жалостью, Катя испытала к нему какое-то подобие нежности. Дима говорил сбивчиво, примитивно, запинался, и постоянно употреблял то брань - "для связки", то слова-паразиты. Это не шло ни в какое сравнение с тем, как грамотно, красиво и доходчиво излагал свои мысли Андрей. И ей вдруг показалось, что Димина излишняя прямота и примитивность - уж куда искреннее, чем поповские "упражнения в изящной словесности". Что слишком уж складные речи Попова, его философские рассуждения о смысле жизни и ещё Бог весть о чём - что это и есть фальшь, лицемерие, словно хорошо заученная роль.
   Конечно же, умом Катя понимала, какова истинная цена этим Диминым откровениям: такая же мальчишеская романтика подъездов и подвалов. Когда вихрастые, прыщавые юнцы готовы ночь напролёт стоять под окнами возлюбленных, и кричать на всю округу: "Я тебя люблю!", и совершать во имя этой любви отчаянные подвиги. А если эти подвиги попахивают неприятностями с законом, то это лишь доказывает смелость, мужество и преданность.
   Но в тот момент ей такая полудетская влюблённость, бурная и быстротечная, показалась честнее и искреннее, чем та красивая игра, в которую с ней играл Попов. Может быть, дало о себе знать ещё не совсем пережитое детство, и Кате захотелось почувствовать себя такой же простой девчонкой, какой она была не так уж и давно? И ей вновь захотелось, как в детстве, ощутить то приятное и забавное чувство, когда мальчишки за ней "бегали", и всячески демонстрировали, на что они ради неё способны? Когда её носили на руках до четвёртого этажа, и бросали в почтовый ящик листки с наивными признаниями и стихами? Когда из-за неё даже дрались? То, через что в беззаботную пору отрочества проходит каждая, или почти каждая, девчонка...
   И она разрешила себе эту "экскурсию в детство", как бы назвал это Попов - когда можно просто жить, и радоваться этому; ни о чём особенно не задумываться, и вытворять, что в голову взбредёт.
   Они с Димой катались на роликовых коньках, затем пошли в кино, потом поехали в Пирита. Благо дело, погода позволяла, хоть лето уже постепенно сменялось бабьим, или индейским. Там они, взявшись за руки, вовсю носились по берегу моря и кричали разные глупости - прямо, как дети. Потом они увидели качели. Дима качал её на качелях, раскачивал так, что у Кати дух захватывало, и она, ничего не стесняясь, радостно ахала и ухала. А вечером они веселились на дискотеке, танцевали до упаду, и пили шампанское. Оттуда они поехали к нему домой...
   По правде говоря, изначально девушка не собиралась доводить свою "экскурсию в детство" до такой степени. Но - то ли на дискотеке Дима её чем-то подпоил, то ли ей вдруг так сильно захотелось отомстить Попову, дабы не чувствовать себя ущёмлённой. По принципу: как ты со мной, так и я с тобой. И всё-таки это у неё с Димой произошло...
   Наутро она почувствовала себя не в своей тарелке, жалея, что игра зашла слишком уж далеко. Дима храпел, как накормленный грудью ребёнок, что Катю, собственно, и не удивило. В постели он был груб, примитивен и тороплив, как молодой жеребёнок. Он жадно тискал девушку то там, то тут; тыкался в неё разинутым ртом, словно пытаясь проглотить (назвать такое действие поцелуями у неё просто не поворачивался язык), и при этом нисколько не задумывался - а чего хочет девушка? Что она чувствует? Затем опрокинул её на кровать, завалился на неё, а через пять минут - уже отвернулся и захрапел. А ей уже было всё равно. Конечно, ни о каком удовлетворении не могло быть и речи. Но она испытала удивительное, непонятное облегчение.
   "Вот он - молодой самец. Но зато со мной он был самим собой, и никем не притворялся. А Андрей... С ним хорошо, как в волшебной сказке. Но сказка - она и есть сказка".
   И всё же на душе ей было горько, больно. Она корила себя, не могла себе простить этой глупой, мимолётной слабости...
   -Слышь, Кать! Сваргань пожрать! - сказал Дима, когда проснулся.
   Она ушла на кухню - её тяготило общество Димы. Ей не терпелось уйти. Уйти, чтобы больше не возвращаться. Ей хотелось принять обильный горячий душ, переодеться, бросить всю свою одежду в стирку, а бельё - и вовсе в мусорную корзину. Чтобы вместе с ним вычеркнуть навсегда из памяти этот дурацкий день, эту дурацкую ночь...
   Она принесла Диме завтрак в постель. Насытившись, тот лениво оделся. Катя с досадой заметила, что её ухаживания он принимает, как нечто должное.
   Она стояла у раковины - мыла руки. А он, с масляной ухмылочкой и блестящими глазами, подошёл к ней сзади и больно сжал её грудь. Его руки были омерзительно липкими от пота, и Катю чуть было не вырвало.
   -Пусти! - она вырвалась. - Хватит. Не надо.
   -Чего, с Андрюшей лучше? - обиделся тот.
   -Дурачок ты - вздохнула она. - Правда, я и сама не умнее, но ладно. Как говорил один умный человек, век живи, век учись - всё равно дураком помрёшь.
   -Это кто тебя - Андрюша научил? - продолжал издеваться Дима.
   -А ты что - влюбился, что ли, в Андрюшу? Возьми да позвони, пригласи его на свидание.
   Она увидела перекошенное от злобы лицо Димы, его горящие глаза, слышала скрип его зубов, и хмыкнула. Он хотел её ударить, да не то, что ударить - избить до потери пульса. Он злился на неё, потому что прекрасно понимал, что и в её глазах он на много порядков ниже Попова. Злился на неё - за то, что он боялся Попова. За то, что и эта его попытка обернулась полным провалом, хоть он даже и переспал с ней. Просто она с ним поиграла, и вышвырнула вон...
   -Всё, я пошла. Пока! - сказала она, набросила сумочку на плечо, и спешно покинула квартиру.
   А он так и остался дома, скрипеть зубами. Дать волю своему порыву, он не смел - по вполне понятным причинам.
   А через две недели они всё же встретились. По чистой случайности.
   Она прогуливалась возле афиш у кинотеатра "Космос" - как раз ждала Попова, и ела мороженое. И тут её увидел Дима - тот ковылял из ближайшего питейного заведения, в сторону трамвайной остановки. Увидев девушку, он взбудоражился. Кровь и хмель бросились ему в голову. Он подбежал к Кате, и грубо ухватил её за локоть. Она вырвалась.
   -Убирайся вон от меня, хам проклятый! Иди, куда шёл! - прикрикнула Катя.
   -Ты чё, дура? - осоловело орал пьяный Дима. - Чё ты понтуешься? Я заколебался тебя искать. Где ты гасишься? Ещё и прикидываешься тут невинной овечкой, скажи ещё - меня вообще не знаешь!
   -А тебе не надо меня искать. Зря стараешься. А знать-то я тебя знаю, ты себя во всей красе показал. Только лучше б я тебя и вправду не знала.
   -Короче, хватит пургу гнать. В субботу я с братвой снимаю баню. Тебя я беру с собой...
   -А я что - твоя вещь, что ты меня брать собираешься? Никуда я не пойду! - категорично ответила Катя.
   -А чё - ты, уже и не моя баба? - всё больше распалялся Дима. - Значит, гульнула за мой счёт, и на лыжи? А что ж ты мне, сучка, по ушам ездила? Да ты, оказывается, самая натуральная...
   -Ах, значит, я тебе должна? - воскликнула Катя. - Ну что ж, долг платежом красен. Сейчас рассчитаемся!
   Она подбежала к киоску на остановке, и сунула в окошко стокроновую купюру.
   -Разменяйте на мелкие, пожалуйста.
   Когда к ней подбежал Дима, Катя как раз получила от продавщицы внушительную стопку купюр: одно-, двух- и пятикроновых. После чего она резко развернулась лицом к Диме, и, глядя ему прямо в глаза, решительно отчеканила:
   -Ну, всё - в расчёте! Получи и распишись!
   И с этими словами, она швырнула стопку купюр ему в лицо.
   Дима весь побелел от ярости. Его трясло.
   -Ах, ты... ах, ты тварь! - весь дрожа, прошипел тот. - А ну... а ну, собирай деньги, падла!
   -Тебе нужно - ты и собирай - невозмутимо ответила Катя, и достала из сумочки сигареты и зажигалку.
   -Ты что, проблем хочешь? - прохрипел Дима.
   -Да, хочу! - издевательски передёрнула Катя. - Я без них жить не могу!
   И как раз в это время свернул с дороги, и остановился у самого ларька, тёмно-синий "Фиат".
   -Привет, Катюша! - Попов поцеловал её в щёку. - Смотрю, не скучаем! Культурно общаемся!
   Он словно и не обратил внимания, с кем это Катя так культурно общается. Просто у Андрея было хорошее настроение.
   -Да так, пустяки - небрежно ответила Катя. - Говорит, я ему денег должна. Я дала, а он не берёт. Говорит, только в монгольских тугриках, и только переводом через банк Зимбабве. Видишь, как сорит деньгами? В прямом смысле, на ветер!
   Теперь уже Дима во мгновенье застыл, словно громом сражённый, в ожидании своей участи, и даже протрезвел: прямо на него смотрело дуло револьвера 38-го калибра.
   -Собирай деньги! - холодно и властно приказал Попов, и тот опрометью кинулся за купюрами. Катя от души смеялась, видя, как тот бегал за каждой бумажкой, уносимой ветром. Попов же был непроницаем, лишь в уголках губ дрогнула ироничная улыбка. И только взглянув на Катю, он улыбнулся, уже от души. Он подошёл к Диме, и схватил его за одежду.
   -В общем, так, ребёнок-октябрёнок. Ты видишь вот эту девушку? Видишь, да. Теперь представь себе большой-большой циркуль. Ставим иголочку возле Кати, и чертим кружок. Его радиус - двадцать метров. И если ты, паршивый ягнёнок, хоть раз переступишь через этот кружочек, то я из этой вот пушки прострелю тебе яйца, и глазом не моргну. Ты понял меня, петушок?
   -Понял! - выпалил Дима, даже ничего не возражая по поводу петушка.
   -Ну, и чудненько, раз ты всё понял, и всё усвоил. Теперь делай, что тебе велено. Вон, видишь - ещё две кроны возле параши лежат?
   -Вижу! - И Дима кинулся к урне, чтобы подобрать лежавшую возле неё купюру. Затем, увидев ещё одну, бросился назад, и налетел прямо на Попова.
   -Похвальное усердие! - высокомерно заявил Попов. - Такое упорство нельзя оставлять без внимания. Оно должно быть вознаграждено. На, получи. Это тебе за работу.
   Он смачно плюнул Диме прямо в лоб, и прилепил туда зелёную купюру в один доллар.
   -Твёрдая валюта! Зелёная, как ты и три рубля! - бросил реплику Попов, после чего решительно взял Катю за руку, и направился к "Фиату".
   -И за что же, если не секрет, ты ему задолжала? - спросил он уже в машине.
   -Я была с подругой, он нас угощал - застенчиво ответила Катя, отводя глаза. - Потом пошли на дискотеку. Потом он захотел продолжения. Я отказалась. Думает, раз я с ним сидела и танцевала, значит, он уже имеет на меня какие-то права. А здесь я чисто случайно на него нарвалась. Он шёл откуда-то оттуда, из-за кинотеатра. Кто он такой хоть? Я его как-то видела там, куда с тобой ещё ходили...
   -Это пионер, решивший податься в суворовцы, и поэтому возомнивший себя генералом. Не знаю, выйдет ли из него суворовец, но, по-моему, уборщица из него неплохая. Кстати, как зовут твою эту подругу?
   -Таня - опять соврала Катя, отведя глаза.
  
   Больше Попов её ни о чём подобном не спрашивал. Он и представить себе не мог, что между Катей и Димой могло вообще что-то быть, хоть ему и было ясно, что она говорит неправду. Он знал, что подругу зовут вовсе не Таня...
  
   А уже осенью, после визита в женскую консультацию, после последнего разговора с Андреем, и беседы с матерью, Катя поняла, почему Андрей был так сдержан и холоден, куда ушло его доверие. Но она боялась, и стыдилась признаться - даже хотя бы Андрею, не говоря уже о матери. И никак не смогла пересилить себя, чтобы сказать правду. Правду - о том, какие чувства в ней взыграли, и как этим воспользовалась Светка. Как она познакомила их с Димой. Как сама Катя, движимая желанием - то ли отомстить Попову, то ли вызвать в нём ревность - провела с Димой день, а затем - и ночь. И, в отличие от Андрея, Дима ничем не предохранялся. Считал, что это чисто женская забота. Катя в тот вечер вообще ни о чём не думала - у неё была "экскурсия в детство". Что и обернулось уж слишком "взрослыми" последствиями.
   И всё же Катя решила - позвонить Диме, и сообщить ему об этой новости. Что ей двигало в тот момент - она сама толком не осознавала. Может быть, ей хотелось просто выговориться, хоть кому-то сказать правду в глаза? А правду знали только двое - она сама, и Дима. И уж совсем было Кате невдомёк, что именно этот звонок и обернётся для неё трагедией. Самым большим горем во всей её жизни.
   -Алё, Дима, это ты? Это Катя из Тарту.
   -Какая Катя? - притворился Дима, хоть и узнал её.
   -Нас с тобой Света познакомила. Ты помнишь Свету, рыжую?
   -А, вспомнил! - встрепенулся Дима. - Так ты что, с этим... с Дроном - всё, что ли?
   -Выходит, да - вздохнула Катя. - Разошлись, как в море корабли.
   -Слышь, а ты не врёшь? Скажи, где ты, я за тобой приеду! Сходим, в баре посидим, потом баню снимем, там оттянемся...
   -Спасибо, не надо. Покушать я и дома могу, помыться - тоже. Слава Богу, у меня и ванна есть, и кухня.
   -Да ладно, что ты, ё-моё... Я тебя тут часто вспоминал. Ты извини, я пьяный был, вот и взбесился. Ну, запала ты мне в душу. Полюбил я тебя! А ты меня так просто, взяла и оттолкнула, ушла опять к Андрюше своему... Короче, говори, где ты, и я приеду!
   -Дима, я в Тарту. Ладно, дело не в этом. Я вообще-то хочу сказать тебе совсем другое. Нет, не думай. Тебя это ровным счётом ни к чему не обязывает. Мне от тебя ничего не надо, живи так, как ты хочешь.
   -То есть что? Ты не хочешь со мной встречаться?
   -Не знаю, Дима. Мы с тобой провели вместе ночь, и ни о чём не думали. Конечно, тут я сама виновата - вздохнула Катя. - Но, чему быть, того не миновать. Теперь у меня будет ребёнок. От тебя.
   -Ты чё, шалава? - Дима заорал так, что у Кати чуть уши не заложило, и она отодвинула трубку подальше от уха. - Ты чё тянешь? Как пить-гулять, по кабакам да по танцулькам, так ты первая! Как ноги раздвигать, так ты без комплексов! Честная давалка! А как брюхо нагуляла, так меня вспомнила, теперь я крайний!
   -Всё, Дима - перебила его Катя. - Разговор окончен. Ты своё дело сделал - больше от тебя ничего не требуется. Только минуту назад ты мне в любви объяснялся, а теперь оскорбляешь меня, как последнюю тварь. Спасибо тебе за всё. За твою искренность и правдивость. Теперь я окончательно убедилась, кто ты есть. А теперь - слушай сюда, и запомни, раз и навсегда. Для меня ты - никто, для моего ребёнка - тем более. У него будет отец. Неважно, кто, неважно, когда, но будет. Единственное, что я от тебя прошу, и даже не прошу, а требую. Чтобы ты никогда в жизни, даже и не думал появиться у нас на пути. Ни у меня, ни у ребёнка. Меня забудь. А ребёнка, как ты сам сказал, у тебя нет. Зато у меня он есть. Это мой ребёнок. И я запрещаю тебе даже о нём думать. Вот и всё. А если ты только посмеешь что-нибудь нам сделать - тебе яйца прострелят. Не Андрей, так кто-нибудь другой. Так что, Димочка, я тебя предупредила. А теперь - прощай!
  
   Все те месяцы, что Катя носила ребёнка под сердцем, она втайне мечтала, и надеялась на чудо - что отцом ребёнка, по счастливой случайности, окажется не Дима, а Андрей. Но родился сын, как две капли воды похожий на Диму, что Катю, в общем-то, не слишком-то и волновало. Она любила его всем сердцем. Он, войдя в её жизнь, завладел без остатка, стал смыслом всей её жизни. Она радовалась - каждому его движению, каждому его крику, каждому проявлению того, что он - живой человек. А Дима для неё просто уже больше не существовал, стёрся начисто из её памяти. Её сын был похож на себя самого, и ни на кого более.
  
   А Дима - тот так и не останавливался ни перед чем, стремясь так или иначе, как говорится, "не мытьём, так катаньем" - но найти этого Мишку. Митрофана Карасёва, или Черногорского - как его зовут по-настоящему, Дима не ведал; для него тот так и остался Митрофаном Карасёвым. Не меньшая злоба его теперь душила и на Попова - что и не удивительно, если учесть то, в каком положении Дима оказывался после каждой встречи с Поповым. А после того сокрушительного поражения с Катей, Диме стало мало даже того, чего он так жаждал раньше - доказать его связь с Карасёвым. Теперь он жаждал мести уже самому Попову. Какой именно - он сам пока не представлял.
   Умом он понимал, что вряд ли сказанное Мариной Романовой, может быть абсолютно достоверной информацией. Но всё же - он хотел в это верить, и поэтому верил. Что Карасёв - именно прислужник Попова, подстилка именно у его ног. Что как раз Попов стоит за всеми подвигами Карасёва, хоть Катя так горячо убеждала Диму в обратном.
   "Да что Катя?" - мрачно бормотал себе под нос Дима. - "Кто она такая, в конце концов? Я от неё своё получил - отбил у Попова, погулял, переспал, и всучил обратно". И всё же, обуреваемый злобой, Дима готов был разорвать Катю на куски. Его не волновало уже ничего - ни то несчастье, произошедшее с матерью, ни смерть Гусара, ни даже то, что после истории у кинотеатра его с позором изгнали из братвы. Ни - даже оскорблённое самолюбие, чувство попранной чести и достоинства, как это было у Черногорского. Дима был, как маленький злобный хорёк, изрыгающий зловоние, и плюющийся едким ядом. Любой ценой, любыми средствами! Чем угодно, как угодно, но сделать им пакость. Испортить жизнь, и чем больше, тем лучше. Попову, Карасёву, а заодно и Кате. А из-за чего, зачем и почему - он уже и сам этого не соображал. Поскольку, после изгнания из братвы, он вновь сел матери на шею. Стал ходить по притонам, промышлять воровством, грабежами и разбоем; и ни одного дня не был трезвым, доводя себя до безумия беспробудным пьянством, сексуальным разгулом, развратом и наркотиками.
   Однажды он встретил Свету. Только на сей раз, его вновь постигло разочарование.
   -Ну что, крутой? Получил всё, что хотел? - презрительно фыркнула девушка, смерив его презрительным взглядом.
   -Светка, ты чё? - опешил Дима.
   -Чё, чё... Ты опять невменяемый? Иначе не можешь? Ну, давай, гуляй. Тебе теперь одна дорога. Скоро в инкубаторе окажешься, там тебе самое место!
   -Следи за базаром! - рявкнул Дима. Будь на месте Светы другая девушка, он бы, не задумываясь, пустил бы в ход кулаки, но, в отношении её, это было бы чревато неприятностями.
   -А что, Димочка, разве что-то не так? Посмотри на себя - ты и так уже опустился, дальше некуда! То, что Плотник тебя прогнал - так тебе и надо. Братва - не детский сад, в игрушки не играет. А Катька молодец. Обоим вам носы утёрла. Что Попову, что тебе. Только ты ещё и меня опозорил. Я могла б тебя за такое на деньги посадить. Но мне в западло со всякой мелюзгой дела вести. А ты - именно мелюзга. И Катя очень правильно тебя раскусила. Поиграла с тобой - и на хрен. Как я сперва.
   -Иди ты с такими разговорами - знаешь, куда? - проворчал Дима.
   -Куда? - ехидно передёрнула Света. - Туда? - она сделала неприличный жест рукой. - Да я там чаще бываю, чем ты на свежем воздухе! И вообще, хочешь, я тебе правду скажу? Ты ещё хуже, чем твой Черногорский!
   -Что? - взъярился Дима.
   -Что, что... В кожаном пальто! Ты - жалкий сопляк, ты не умеешь ни вести себя, ни общаться с людьми. Мишка как младенец, женщин боится, но он хоть видит в женщине человека. А для тебя женщина - это подручное средство для мастурбации. Вот поэтому Катя так тебя и отшила.
   -Ты хоть знаешь, что этот Мишка... - истерично завопил Дима, но Света его тут же холодно перебила:
   -Не знаю, я при этом не присутствовала. Хотя есть у меня насчёт Мишки некоторые догадки, но тебе я уже больше ничего не скажу. Торчок проклятый. Тебя заставь Богу молиться, так ты и лоб расшибёшь. Хотя про тебя я другие пословицы знаю. Сдуру можно кое-что сломать - слышал такое? А такому, как ты, танцору, по жизни кое-что мешает. Лучше бы у тебя их, действительно, не было. Уйди от меня, хмырь обдолбанный!
   Так и ещё одна его надежда рухнула. Оставалась теперь одна Марина...
  
   Май 1999 г.
   Света подметила правильно - ни в каких научных трактатах не содержится столько мудрости, как в народных пословицах и поговорках. Но есть ведь и такая - на ловца и зверь бежит. И здесь удача сама прибежала к Диме. К счастью для Марины, он был дома. Отдыхал после очередного загула.
   -Маринка? Ты какими судьбами? - удивился, и вместе с тем обрадовался он. - Заходи! - и он провёл её в комнату.
   -Дима, я, между прочим, пришла по делу. Успеем еще, и оттянуться, и расслабиться. Помнишь наш разговор про Мишку, ну этого, моего бывшего мальчика? Который на жёлтой машине ездил?
   -Это кому я чуть в рот не дал? - всполошился Дима. - Который мне денег торчит до сих пор? Ну, что? Ты его видела?
   -Видела - рассмеялась Марина. - Я у него дома вчера была!
   -Ты даже знаешь, где он живёт? - изумлению Димы не было предела.
   -Знаю! - игриво подмигнула Марина. - Только я уверена, что сейчас он уже точно оттуда съехал. Там не "родаки" его. Там он снимал, наверное. Или Андрюшенька для него снимал.
   -Какой ещё Андрюшенька? Тот самый? - у Димы аж челюсть отвисла.
   -Тот самый, тот самый. Они у меня сегодня были. И теперь они мне будут каждую неделю платить деньги.
   -То есть... то есть... - Дима был не в состоянии выразить свою мысль. Кроме того, его лихорадило от возбуждения.
   -То есть, Мишенька - барыга! - пояснила Марина. - А Андрюшенька его держит. И хорошо держит. Мишенька даже внешность сменил, его и зовут теперь как-то по-другому. Вон, я Артёму сказала, чтоб он всё запомнил - самодовольно бахвалилась Марина.
   -Какому ещё Артёму? - фыркнул Дима.
   -Мой новый мальчик! - просияла она. - Такой лапушка: всё для меня сделает. Передо мной на цыпочках ходит. Я всегда права, моё слово закон, даже Гошу звать не надо. Правда, с Мишенькой получше было. Артёмчик просто ещё маленький, а Мишка по жизни такой. Сначала тоже бегал за мной, слушался меня. И никогда не лез, куда не просят - она рассмеялась.
   -То есть в мои дела там - продолжала Марина, давясь от смеха. - Ну, ты понял. Все деньги мне, машина всегда у меня. Чуть что не так - я его накажу, он и слова не говорил. Зато потом начал выделываться: то ему не так, это не этак. Видите ли, он не десятилетний пацан, и не игрушка. А раньше всё нравилось - и игрушкой быть, и маленьким мальчиком. Лишь бы только я его не послала подальше. Потом начал: почему я пью, почему гуляю, почему с мальчиками хожу, почему на него ору, и им командую. Да потому что, с самого начала только так и было. И он всё терпел. А потом он, оказывается, не хочет так больше. Ну, мало ли, что он себе возомнил? Игорь быстро его приручил, и на место поставил. И Мишеньку уже никто, ни о чём не спрашивал. Даже жалко его было. Вконец опустился, пришибленный какой-то стал. Кожа да кости.
   -Кожа да кости? - переспросил Дима. - Тот урод, наоборот, накаченный был, и не слабо. Только реакции у него никакой нет, и боится он всего. Так что толку от этой его накачки... - в сердцах пробурчал он.
   -Ты хочешь сказать, что это не он? - перебила его Марина. - Да он это, он! Мы когда познакомились, он мне показался таким амбалом! Я сама его даже побаивалась, пока не увидела, какое он чмо. А потом мы с Игорьком за него конкретно взялись, он и принял нужный вид. Вообще трясущийся скелет стал!
   -Ну, а сейчас? - полюбопытствовал тот.
   -Нет, сейчас он и поздоровел, и раздался - такой крепкий, румяный. Но он всё равно такое же чмо, ссыкло и урод. Без Андрюшеньки ни шагу.
   -Даже так? - Дима был ошарашен.
   -Даже так! - подтвердила Марина. - Только скажу сразу: он изменил внешность. Его теперь так не узнаешь. Сейчас я позову Артёма. Артём! - крикнула она в окно.
   -Я здесь! - раздался в ответ детский голос.
   -Давай, быстро сюда!
   -Бегу-у! - отозвался тот же голос, и через несколько минут в дверь раздался звонок.
   -Вот, познакомьтесь. Это Дима, мой друг из мафии.
   -Для тебя - Дима - кивнул он Марине. - А для тебя - Дмитрий Сергеевич.
   -Я Артём. Будущий муж Марины - ответил хлипкий, белокурый мальчишка, на вид лет двенадцати.
   Дима расхохотался.
   -Сколько ж тебе лет, глава семейства?
   -Мне четырнадцать - выпалил Артём. - А что, это главное? Через год и десять месяцев мне исполнится шестнадцать, и мы распишемся. Пацаны в моём возрасте в игрушки играют, а я уже со взрослой девушкой живу.
   -Ну, и как? Не напрягает тебя твоя девушка? - издевательски усмехнулся Дима.
   Артём замялся.
   -А как тебе Егор? Сильно морщит? - продолжал издеваться Дима.
   -Он Марине как брат - робко ответил мальчик. - Значит, и мне тоже. Хоть и бывает с ним тяжеловато, но ничего. Потом будет легко.
   -Потом - это когда? - Диму забавляла наивность и простодушие этого тщедушного маменькиного сынка, ослеплённого своей детской любовью.
   -Когда поженимся - ответил он.
   -Короче, Артём - скомандовала Марина. - Расскажи, кто к нам сегодня приезжал.
   -Приезжал Мишка. И с ним ещё был Дрон. Такой, высокий, тёмненький, в синем джинсовом костюме. Они приехали на красном "Москвиче", его номер такой: 687SHT...
   -Что-о-о? - раздался истошный женский вопль из кухни, и в комнату вбежала Димина мать.
   -Ты чё, ма? - удивился Дима.
   -О чём вы говорите? - возбуждённо кричала мать. - Какая машина? Какой номер? Кто к кому приезжал?
   Все взоры были теперь устремлены на Артёма.
   -Красная машина, "Москвич", его номер 687SHT. Это машина Мишки, Фокса! И он приезжал вместе с Дроном - пролепетал ошарашенный Артём.
   -Это не Фокс! - выпалила мать. - Это Пол! Это По-о-ол! - и она устремилась в соседнюю комнату, захлопнув за собой дверь.
   -Он заставил малолетних наркош насиловать и уродовать мою мать - сказал Дима.
   -Знаю, Дима, знаю - твёрдо сказала Марина. - Он и Игоря мать изуродовал, и его младшего братишку Петрика.
   -Сколько ему лет? - спросил Дима.
   -Ему... сейчас скажу. Двадцать четыре.
   -Я про Петрика спрашиваю.
   -Сейчас - уже тринадцать. А это случилось два года назад, да. Как раз в апреле, по-моему, двадцатого.
   -А мою мать - двадцать третьего! И Инна той же весной пропала! Короче, где он? - взбесился Дима. - Я раскрошу ему все кости, повыбиваю все зубы, пусть его самого малолетние нарики трахнут! Он отдаст мне всё, ещё я ему волыну дам, пусть у своих предков заберёт хату, продаст её за налик, и я у него все деньги заберу! И Андрюшенька - то же самое! Он два года мне втирал, что не знает никакого Черногорского! Пускай теперь ответит! Только слушай... Я же Фокса знаю, видел, это кто, таксист, что ли?
   -Таксист - кивнула Марина.
   -Так он вообще на того чмошника не похож! Если это он так... как ты говоришь, изменил внешность, как я докажу, что это он и есть?
   -У меня есть люди, которые это подтвердят. А они это знают от него самого. У меня была когда-то подруга Наташа. Так этот Мишенька и за ней побегал. И он ей сам всё рассказал. Я теперь, правда, с ней не общаюсь, но есть у нас один общий знакомый. Вот, он всё и подтвердит.
   -Да-а - вздохнул Дима. Он даже и не знал, что сказать...
   -Короче, слушай сюда. В субботу в девять вечера ко мне приедут они оба. Привезут деньги. И с ними будет вот, этот самый знакомый. Игорь уже в курсе. Теперь надо, чтоб ты тоже пришёл.
   -Тут всё упирается в одну хохму - возбуждённо и резко тараторил Дима. - Этот Дрон по жизни с пушкой ходит. Поэтому мы ничего не сможем. Он же нас завалит!
   -А мы сделаем похитрее. Давай, я сейчас Игорю позвоню, пусть придёт сюда. А ты, Артём, сходи на рынок, принеси пожрать, и выпить. У нас сегодня важный день.
   Марина позвонила Шувалову, после чего они с Димой повалились на диван, и предались любовным утехам. Вскоре вернулся Артём, у которого и в мыслях не было никаких подозрений относительно того, чем же в его отсутствие занималась его горячо любимая и обожаемая невеста. А ещё через некоторое время, пришёл Егор.
   Уже сообща решили: никто никого трогать не будет, просто пусть Дима принесёт диктофон и фотоаппарат. Чтобы, в ходе встречи, Миша сам выдал себя - что он и есть тот Митрофан Карасёв, который вместе с Вадимом приходил на "блатхату" к Лерке. Что он - и есть тот самый Пол, который нанимал себе рабов в "инкубаторе", одним из которых был Волкозай, а другим - Костя Кобзарь. И что он виновен также и в той грязной истории с семьёй Шуваловых. То, что Мишка изменил внешность, подтвердит тот старый знакомый - Марина имела в виду Мурата. Потом можно будет навестить заодно и Наташу - это она тоже берёт на себя. А Дима пусть найдёт Солидола. Всё это надо будет записать, и потом отдать эти записи каким-нибудь бандитам. Тогда Попову конец, а насчёт Мишки они уж попросят, чтоб те отдали его им "на пожирание". Да и Попова после такого вряд ли ждёт что-нибудь хорошее.
   Вот такие планы строили Дима Филиппов, Гоша Шувалов и Марина Романова. Затем, чем больше они поглощали "огненной воды", тем грандиознее становились их планы, а после уже начались совсем другие разговоры, более смахивающие на случайный подбор бессвязных слов. Потом Егор сказал, что у него есть "сюрприз для всех", что несказанно обрадовало и Марину, и хозяина квартиры, и даже Артёма. Этим сюрпризом оказались "беломорины" с гашишем. Дальнейшие разговоры походили уже на детский лепет.
   Потом Марина приказала своему "жениху" идти к ней домой, и ждать её там, на что не последовало никаких возражений. Тут же ненадолго отлучился и Дима, а вернулся через полчаса, с очередным "сюрпризом" - это были таблетки "экстази". После таких сюрпризов вся троица самозабвенно предалась разнузданному веселью, несколько смахивающему на то, что двумя годами раньше устроили Диминой матери Волкозай и его компания. И никто уже не помнил, о чём они говорили, и по какому поводу вообще они собрались. Как они расходились, и кто как добрался до дома - тоже никто не помнил.
   И вот, настала суббота, 22 мая.
   Дима решил прийти к Марине пораньше. То есть, не в девять, а в восемь вечера. И, каково же было его потрясение, когда он застал лишь одного Артёма. Тот сидел в подъезде, и всхлипывал.
   -Что ты тут делаешь? - со злостью спросил Дима.
   -Я жду свою невесту - робко ответил мальчик.
   -А где она, твоя невеста?
   -Она уехала, как раз по делам, насчёт которых мы к тебе... то есть, к Вам приходили.
   "Проклятье! Опять облом!" - рассвирепел Дима.
   -А Егор был? - нетерпеливо спросил он.
   -Был, он тоже с ними уехал.
   -С кем это - с ними? - напирал Дима. - Говори конкретно!
   -Приехал Фокс, Дрон, и с ними этот... как его... Мелкий такой! Они все вместе и уехали! Сказали - за город. Машина была та же самая. Фокса машина. А его действительно Мишей зовут.
   -Ладно, хватит бухтеть. Когда они уехали?
   -Около семи. Марина, значит, скоро будет.
  
   Знал бы инспектор Владимир Субботин, которому Козлов поручил работу по Романовой, что этот глупый, маленький Артём был единственным, кто знал - куда, зачем и с кем уехала Марина! Но Субботин, в силу стереотипа - (что, мол, с ребёнка взять, да и кто он вообще такой, даже не родственник, и не сосед) - просто не обратил на Артёма должного внимания. Не придал ему никакого значения, разговаривая лишь с единственным взрослым - то бишь, с Лидией Захаровной, которая и вправду ничего не знала, и которой - в отличие от Артёма - было всё равно.
   Конечно, окажись на месте Субботина сам Козлов, возможно, всё обернулось бы иначе. Тот бы по-другому воспринял этого маленького "жениха", но увы... И теперь уже Субботину никогда не суждено будет узнать о том, сколь досадный промах он допустил, проигнорировав этого маленького свидетеля.
  
   В следующий раз Дима зашёл в воскресенье. Результат был тот же самый: один Артём в подъезде, Марина не появлялась. И в понедельник - то же самое. Во вторник - даже Артёма уже не было.
   А в среду Маринкины сёстры ему и сказали, что Марина погибла. И Егор вместе с ней. Как, при каких обстоятельствах - неизвестно. Напились, свалились в обрыв - и всё.
   Тут уже Диму охватила бессильная ярость. Как он теперь найдёт этого Мишу? Как он теперь докажет, что Миша, Пол и Карасёв - одно и то же лицо? Как он докажет причастность Попова к тем подвигам Пола? Марины не стало. Егора не стало. Ещё Марина упоминала о какой-то Наташе, и о каком-то "их общем знакомом", при этом даже ни разу не сказала хотя бы, как его зовут. Так где теперь Диме искать - эту неведомую Наташу, этого таинственного незнакомца? Теперь Диме стало опасно даже появляться у Романовых - там постоянно "шмонали" пресловутые "менты"; ещё, чего доброго, подумают, что Дима сам причастен к смерти Марины...
   И пришлось ему вновь отступить...
  
   Июль 1999 г.
   Красный "Москвич" был в зените своей криминальной славы.
   Чуть ли не каждый день все "средства массового идиотизма", как охарактеризовал их Козлов - как из рога изобилия, сыпали новостями о новых и новых подвигах. Дерзкие ограбления, убийства Беспалова и Лаптева, взрыв на Пярнуском шоссе, да чего стоит одна только погоня, после ограбления магазина! Одно обстоятельство Диме даже понравилось - как самосвал, подмяв под себя машину с "ментами", рухнул в кювет, поскользнувшись на масле, выброшенном из салона. "Так им, ментам и надо" - злорадствовал Дима, органически ненавидевший всех людей в форме.
   Тогда Дима догадался: это дело рук Миши. Того самого Михаила Феоктистова, который прикидывался невинной жертвой, как он уже неоднократно делал ранее. И стоит за всем этим, несомненно, Попов, превративший этого Мишу в орудие решения своих проблем. По принципу Сталина: есть человек - есть проблема; нет человека - нет проблемы. Значит, Попов крепко держит его за горло. И, вполне вероятно, что Мише это может не нравиться.
   Но - что Диме теперь делать с этими догадками? Кому он может это рассказать? Ментам, которых он сам люто ненавидит, не меньше, чем Карасёва-Феоктистова? Чтобы ещё автоматически пополнить ряды "сук", а потом отправиться прямиком на тот свет? Братве - но какой? Кто теперь станет его слушать? Вершить суд самому - но как? Завалить обоих со ствола? Ещё неизвестно, получится ли. Во всяком случае, с Поповым. Да и слишком уж для них такой вариант будет мягким. Надо бы придумать им кое-что покруче...
   И тогда - то ли в хмельном угаре, то ли в наркотическом дурмане, Диму и посетила впервые эта нелепая, дикая мысль, ставшая у него навязчивой, как у Черногорского. Он вспомнил Катю. Сейчас у неё должен быть маленький ребёнок. А раз она была подругой Попова, значит, и ребёнок - тоже от него! Пусть даже его биологический отец и не Попов, но зато тот сам наверняка уверен в своём отцовстве! Наверняка Попов и Катя ещё поддерживают какие-то отношения. А уж если действительно отец ребёнка - Попов, то это было б вообще идеально!
   Дима совершит своё возмездие, воздаст Попову кровью за кровь! Он убьёт этого ребёнка! Тем самым он покарает и Катю за своё посрамление и отвержение. И причём сделает так, что убийцей ребёнка окажется Мишка. Во всяком случае, сам Попов и Катя будут в этом уверены. Потому что смерть настигнет младенца не на чём-нибудь, а на том же пресловутом красном "Москвиче". И тогда - либо Попов сожрёт Мишку, устроит ему самую страшную казнь, какую может изобрести человеческий разум. Либо уже Мишка, со страху, завалит Попова. Но, в любом случае эта идея в его воспалённом мозгу наркомана, стала навязчивой. Именно такой вариант он счёл самым приемлемым - убить сразу трёх зайцев, и покарать их - их же методом, их же оружием!
   И тогда Дима отправился в Тарту.
   Где живёт Катя, он знал. Успел-таки порыться в её сумочке, и заглянуть в паспорт. Три дня он наблюдал за ней - когда она выходит из дома, где она гуляет с ребёнком, куда ходит, с кем общается... Все дни, по сути дела, одинаковы, лишь с небольшой разницей во времени. Прогулки по району, до рынка - и назад. Дима наметил себе несколько удобных мест, где можно было бы это сделать - движения нет, народу нет, путей ухода - сколько угодно, какие угодно...
   Вечером третьего дня он бродил по окрестностям города, в поисках красного "Москвича" сороковой модели. Угнать, сделать своё дело, и бросить. А лучше - поджечь, думал Дима. И тут ему подвернулся удачный вариант...
   Он шёл по просёлочной дороге, ведущей из деревни. Там, как назло, не оказалось ни одного красного "Москвича", и теперь он раздумывал, куда бы дальше ему податься. И вдруг за спиной он услышал характерный лишь для одного "Москвича" рокот мотора. Он оглянулся, и увидел, как добыча идёт прямо к нему в руки. Красный "сороковой" не спеша петлял по дороге, стараясь объезжать ухабы.
   "Видать, старпер какой-то едет, раз так телится" - решил Дима, и у него молниеносно созрел, как считал он сам, гениальный план. Он поднял руку, и проголосовал.
   "Москвич" остановился. Чистенький, аккуратный, ухоженный. За рулём действительно сидел старик.
   -Куда путь держим? - добродушно спросил старик.
   "Надо ж, ещё и русский!" - удивился Дима.
   -Хотя бы до Тарту не подбросишь? - сказал он, больше не знавший в этих краях ни одного названия.
   -Да, конечно, довезу, какие разговоры? Давай-ка, садись, сынок. Устал, небось, ходить? Возьми кваску холодненького, вон, сзади лежит на сидении. Или, может, хочешь молочка парного? Вон, как сегодня жарко! Да ты не стесняйся, пей! Всё домашнее, сам делал - радушно говорил старик, когда Дима уселся рядом.
   -Чего за проезд возьмёшь? - буркнул Дима.
   -Да Бог с тобой, мил человек! За что мне с тебя ещё деньги брать? Конечно, время сейчас такое, лютое. Но я вырос в другое время. Для меня деньги - мелочь жизни - рассмеялся старик. - На одёжку, на горючку хватает, а больше и не надо. Кормить - вот, земля меня кормит. Сад-огород, коровушка, курочки. Ты сам-то городской, али деревенский?
   Старик вёл машину бережно, аккуратно - "Москвич" даже не трясло на ухабах и кочках.
   -С Сибири я - ответил Дима. - А здесь вон, в Пярну живу.
   -С Сибири? - изумился старик. - Да я сам там двадцать лет прожил. В Томской области.
   -Нет, я с Новосибирска - перебил его Дима. Других городов он в Сибири не знал, и, по правде говоря, никогда там и не был.
   Проехали какой-то хутор, сенохранилище, свернули на шоссе.
   "Чёрт, машин много... Вот палево!" - с досадой подумал Дима.
   -Слушай! - заботливо предложил старик. - Так давай, я тебя до Пярну и довезу. Сам-то я вообще-то в столицу направляюсь. Земляка решил проведать. А ты пей квасок. Небось, жажда замучила - вон, с тебя пот градом!
   С Димы пот градом струился совсем по другой причине. Но бутылку с заднего сиденья он всё же взял, сделал несколько глотков, и зажмурился.
   -Чистый хлебный квас! Ну вот, сейчас мы немножко срежем дорогу - так быстрее получится - пояснил старик, когда "Москвич" свернул с шоссе на гравийную дорогу. - А квас пей, не стесняйся. У меня его много!
   -Много - машинально произнёс Дима, и так же, машинально, отхлебнул из бутылки.
   -Ты вроде как расстроен чем-то? - заметил старик. - Расскажи старику. Легче на душе станет. И я тебе худого не скажу. Может, совет дельный дам, али даже помогу чем. Я ведь, сынок, всё-таки жизнь прожил!
   Пейзаж за окном сменился: поле перешло в лес.
   -Тормозни-ка, дед - металлическим, и в то же время дрожащим, как стальная мембрана, голосом, сказал Дима.
   -Что? - всё так же добродушно, не позволяя себе даже и подумать дурного, переспросил старик. Затем почему-то представился: - Я Николай Петрович. Дядя Коля.
   -Останови машину, дядя Коля! - сорвался на крик Дима. - Я в туалет хочу!
   -А, зелёную остановку? - засмеялся старик. - Ты уж прости, сынок, не серчай. Не расслышал я.
   Плавно и бережно, дядя Коля остановил машину. Дима вышел, перешёл через дорогу, перепрыгнул через канаву, и углубился в лесную чащу.
   И тут дядя Коля услышал истошный крик.
   -Что такое? - он в ту же секунду проворно выскочил из машины, и необычайно шустро перепрыгнул через канаву, ища глазами своего пассажира.
   -Меня змея укусила! - простонал тот в ответ.
   -Что - змея? Где? - тот кинулся на голос. Дима, зажав в руке тесак, уже поджидал его за деревом.
   -Вот и отдыхай теперь на природе, дорогой Николай Петрович! - прошептал Дима, с размаху ударив старика по голове. Тот лишь тихонько охнул, и умер.
   Дима обыскал его карманы, нашёл в кармане рубашки документы на "Москвич", а в заднем кармане брюк - стопку мелких купюр. После этого он схватил безжизненное тело под руки, оттащил в канаву, и там бросил.
   Так добрый старик остался отдыхать на природе - его вовсе и не было видно в канаве, заросшей диким малинником и невысокими, но густыми зарослями крапивы. А красный "Москвич" развернулся, и поехал в Тарту. На руках у Димы была вовсе не угнанная машина, а с официальными документами, и даже с доверенностью, бланк которой он заблаговременно приобрёл на заправке. Были у него и права на чужое имя, ещё со старых времён; на то же имя он написал себе доверенность, и был уверен, что опасаться ему совершенно нечего. Старик тот одинокий, это у него на лбу написано, иначе б не предложил делать крюк до Пярну, да и не лез бы со своими разговорами. Значит, в розыск на него подавать некому. Теперь только может, найдёт какая собака то, что от него вскоре останется. Сейчас ведь лето, сгниёт быстро...
   Даже если Диму и остановит патруль, чего они ему предъявят? Бумаги все в порядке. Это уж потом пусть ищут, где хотят несуществующего Рейна Тянавсуу, который ездил на машине Николая Лукьянова. Уже тоже несуществующего. Потому что завтра - ни этой машины, ни этих документов, уже не станет.
   Но вечер прошёл на удивление спокойно. Ажиотаж вокруг и около красного "Москвича", был в основном в Таллинне, это там его б уже раз десять остановили. А в Тарту на них как будто и не смотрели...
   На следующее утро Дима стоял на этой машине, невдалеке от Катиного дома, и издали наблюдал за ней. "Ага, вышла. Сейчас пойдёт, встретится со своей этой долговязой, и они пойдут вон туда, или вон туда, но всё равно, направятся в сторону базара. Там и сделаю!" - решил он, проглотив "для храбрости" две таблетки "экстази".
   Улучив момент, он переставил номера, и поехал за девушками...
   Осуществив задуманное, он выехал дворами на параллельную дорогу, оттуда помчался уже, как говорится, куда глаза глядят. Но, как говорится, пьяного Бог бережёт - и ему удалось благополучно покинуть пределы города, и выехать на шоссе. По шоссе он доехал до первой же грунтовой дороги, свернул на неё, и, углубившись в лес, опрокинул машину в кювет.
   Все съестные припасы старика он уже успел уничтожить, зато теперь салон и багажник были заставлены емкостями с бензином, и были завалены старыми газетами. Оставалось лишь снять эти проклятые номера.
   Дима поджёг газеты, и, убедившись, что они уже не потухнут, бросился бежать. Через несколько минут он был уже далеко. И тут он услышал взрыв - и, неожиданно для самого себя, вдруг дико, истерично расхохотался.
   А через час он, переодетый, подстриженный, как ни в чём не бывало, ехал из Тарту в Таллинн обычным рейсовым автобусом. Всё прошло без сучка и без задоринки. И вообще - какое он имеет ко всему этому отношение?
   Поначалу его глодали какие-то страхи - а вдруг он всё-таки оставил какие-нибудь следы? Но на следующий день ему попалась газета, крикливо доводящая до сведения населения об "очередной, юбилейной жертве кровавого маньяка", а ещё через день, прочитав ставшую знаменитой статью "Фредди Крюгер - советский патриот!" - все его страхи рассеялись. Он абсолютно вне подозрений.
   Он недооценил лишь одно - что его увидела и запомнила Зоя, и поэтому вскоре его фоторобот появился в деле. Им уже интересовался Козлов, хоть и не знал пока, кто он.
  
   А Катя, даже когда она после гибели сына приехала в Таллинн, чтобы встретиться с Поповым, и рассказать ему о визите Козлова - так и не нашла в себе силы открыться Андрею, сказать ему правду. Боязнь и стыд оказались сильнее её. И всё же - ей хотелось выговориться. Хотелось излить душу, поговорить откровенно о наболевшем, спросить совета: как быть?
   Она чувствовала себя окончательно запутавшейся, потерявшейся, сомневаясь во всех людях, включая даже Попова и саму себя. Кем же на самом деле оказался в её жизни Андрей? Почему её скромной персоной заинтересовалась эта рыжая Светка? Чем объяснить её мимолётную связь с этим Димой? Как воспринимать своего нового знакомого, Кирилла? И, самое главное - как теперь жить после этого всего, после того, как в её жизни появился, и теперь трагически погиб, унеся с собой часть жизни, её сын, Иван Андреевич, хоть он был вообще-то Дмитриевич...
   И как раз в нужный момент у Кати и появилась задушевная подруга - именно такая, о какой Катя уже давно мечтала. Взрослая, умудрённая опытом, эрудированная - значит, много в жизни познала. И у неё не стыдно спросить совета, да и так, побеседовать по душам с ней приятно. Красивая, эффектная, женственная - есть, с кого пример брать, поможет преодолеть временные кризисы. Отзывчивая, чуткая, с юмором. И при всей их разнице - в возрасте, да и не только - она держалась с Катей абсолютно на равных, и позволяла Кате то же самое. Ей сразу стало с ней легко и приятно. Как в своё время с Андреем. Но здесь был ещё один маленький нюанс: Андрей был всё-таки мужчиной, а это была её подруга, в одночасье ставшая близкой. С которой можно было и откровенно поговорить о самом серьёзном, а можно было, без зазрения совести, от души посмеяться или даже посплетничать, хоть о чём. Хоть даже о мужских достоинствах этого Андрея - благо дело, уж эта девушка его знала просто очень хорошо, не в пример даже рыжей Светке.
   Этой задушевной подругой для Кати стала, как вы наверняка уже поняли, Жанна. Ей и доверила Катя свою жгучую, мучившую её, тайну. О Диме, и о том, как ей страшно и стыдно признаваться во всём Андрею.
   А через Жанну о Диме узнал и Попов. Для него не составило никакого труда вычислить, что человек на фотороботе, составленном со слов Зои, и есть Дима.
  
   "Значит, я оказался прав" - думал Попов. - "Убийство Вани совершалось с целью воздействия на меня, это камень в мой огород, хоть я это и сказал совершенно произвольно. Значит, это был всё-таки этот сопляк. Но зачем? Чтобы стравить меня с Мишкой, учитывая некоторые обстоятельства прошлого. Значит, он кое-что узнал, а именно - тайну Мишкиного происхождения и его прошлой жизни, ещё и то, что у нас с Мишкой есть кое-какие общие дела. Но как он мог это узнать? Выходит, и рыжая Светка знала о моих питерских делах. Только мне об этом тоже стало известно лишь тогда, когда она упрекнула в этом Жанну! Выходит, Чингисхан не доверял мне до конца. Ну, да ладно. Остаётся что: Дима подделывается под Мишку, убивает ребёнка, будучи уверен, что он мой - значит, ему известно о моей причастности к эпопее Фредди Крюгера. И просветила его - эта чёртова маленькая сучка, Марина. Которую я вообще не воспринимал. И всё-таки, какая молодец Жанна - да Мата Хари рядом с ней просто дура деревенская! Кому бы ещё пришло в голову разговаривать с этим Артёмом? А оказалось, этот ребёнок только один и знал правду о Диме. О том, как Марина его навела на нас обоих!".
   Вот поэтому в пятницу, 13-го, и вершил Черногорский свою "миссию Робина Гуда". Он не знал, чем и как перешли дорогу Попову - та же рыжая Света, тот же Дима Филиппов. Он лишь сводил свои счёты за прошлое. За оскорблённую честь и достоинство. За то, что они - уже по своей природе такие люди, которые делают другим разные мерзости, и наслаждаются этим. А Черногорский уже считал, чуть ли не своим призванием - очищать мир от таких людей.
  
   Пятница, 13 августа 1999 г. Город Таллинн, Эстония.
   МАЗ, в котором ехали Илья и Черногорский, уже ехал по таллиннским улицам, когда затрещал один из допотопных телефонов Черногорского.
   -Алё, это Солидол! Филиппок сейчас в девятиэтажке тусуется, которая там, возле "Прийсле"-магазина! Я знаю, там малина есть на шестом этаже, он там!
   -И надолго он там застрянет? - спросил в ответ Черногорский.
   -Не знаю. Может, он и вообще не выйдет!
   -Выйдет, выйдет - хмыкнул Черногорский. - Лишь бы через полчаса он был там.
   -Да никуда он оттуда не денется!
   -Ну и всё, жди меня там, за ларьками. Я сейчас приеду.
   -Ты на своей?
   -Нет, на чужой. На луноходе я! - сказал Черногорский, и выключил телефон. - Илья, поехали к "Прийсле"-магазину. Там этот проклятый наводчик, на "малине" греется.
   -Ты его только из "малины" выкури. А дальше я с ним сам - рассудительно сказал Илья.
   -Куда тебе? - усмехнулся Черногорский. - Там малолетки его поиметь хотят, да я и сам не лыком шит. А тебе ж Андрей сказал...
   -К чёрту всех малолеток! - оборвал Илья. - Пусть друг друга имеют. А того красавца я сам прищучу. На войне - как на войне!
   Похоже, Илью здорово задело за живое, и у него самого так и чесались руки, ему так и хотелось как следует проучить всех тех, кто "бомбит" на трассе дальнобойщиков, и этого наводчика в частности.
   -Наводчик - тот же разведчик! - сказал он. - А я сам разведчик. Так что нам есть, о чём потолковать.
  
   МАЗ стоял на пустыре за магазином "Прийсле". Черногорский вышел из кабины, и подошёл к Солидолу, который околачивался возле ларьков.
   -Привет, Солидол! Я от Пола, тебе от него привет - он протянул юноше фольгу. - Иди, позови этого козла. Пускай выйдет на пустырь.
   -Да ты чего, он же меня пошлёт на три буквы! - возразил Солидол.
   -Ничего, не пошлёт. Ты скажи, что Митрофан Карасёв на пустыре, а с ним ещё Фокс и Черногорский! - он похлопал Солидола по плечу, и наркоман робко засеменил к подъезду.
   А через пять минут из того же самого подъезда выбежал, как ошпаренный, Дима, и стремглав кинулся на пустырь. Там его уже поджидал Илья Осипов.
   -Ну, где этот урод сраный, как там тебя, Мишка, что ли? - заорал Дима.
   -Что, разведчик - сказал Илья. - Чутьё подвело?
   -Где этот вафлёр? - Дима был просто невменяем, не видя, не слыша и не замечая никого, кроме самого себя.
   -Утихни! - Илья подошёл к Диме, и ударил его в солнечное сплетение. Тот согнулся от боли, застонал.
   -Значит, парнишка, решил ты в разведку податься? Разведчик грузового фронта! А я, знаешь, в 79-м на сверхсрочной, как раз в Кандагаре, в разведроте служил. Тебя, щенок, ещё и в проекте, небось, не было.
   Илья с ненавистью смотрел на Диму. Тот лишь корчился, никак не мог прийти в себя.
   -А вот таких вот сосунков, как ты, как раз любили духи держать за своих ищеек. Такой способ разведки. Поэтому и говорить мы с тобой будем, как разведчик с разведчиком.
   -Чего... чего ты тут развонялся, старый вонючий козёл? - завопил Дима, брызгая слюной и захлёбываясь.
   -Вонючий козёл, говоришь? - улыбнулся в ответ Илья. - Очень приятно. А меня просто Палыч зовут. А вот насчёт старости ты, сопляк, больно тороплив. Таких, как ты, запросто двоих одолею!
   Зрелище, представшее перед взором Черногорского, буквально ошеломило его. Этот сухопарый, флегматичный старик с необычайной ловкостью схватил верёвку, набросил её на шею Диме - подобно тому, как ковбои заарканивают диких мустангов, или эскимосы - молодых оленей. Затем Илья просто сделал пару лёгких взмахов рукой - и Дима вновь пал, согбенный в три погибели. Ещё миг - и Дима оказался накрепко связан, при этом сохраняя внутриутробную позу - поскольку изменить позу он был уже не в состоянии. А во рту у него красовался кляп из прокопчённой, промасленной тряпки. После этого, Илья так же лихо, словно всю жизнь ежедневно только тем и занимался, схватил свой "трофей" за верёвки, и отволок его за фургон, где уже лежало снятое запасное колесо. Даже и не моргнув, Илья швырнул связанную жертву на колесо, и затолкал его внутрь покрышки.
   Черногорский стоял рядом, в оцепенении. Он был просто шокирован.
   -Чего стоишь, брат? - с хрипотцой, напоминающей Высоцкого, сказал Илья. - Давай-ка, подсоби!
   Илья и Михаил разом взялись за колесо, приподняли его, и под весёлое "раз, два, взяли!" - тут же водрузили его на отбойник, расположенный под тентом фургона.
   -Ну, вот. Теперь ещё пару болтов затянем, чтобы он никуда не укатился. А ты поди, раздобудь телефонную карту. "Симпель", или, в общем, что там будет. Кошелёк в бардачке.
   -У меня есть деньги - ответил Черногорский.
  
   Через считанные минуты МАЗ, ничем ни у кого не вызывавший подозрений, уже выехал за городскую черту, и вскоре вновь углубился в лес.
   -Машину-то где выбрасывать будем? - как ни в чём не бывало, невозмутимо спросил Илья.
   -Там же, где и этого чмошника. Дальше я её уже сам отгоню.
   -Смотри, будь осторожен! Знаешь ведь, что сейчас творится! - с укоризной сказал Илья.
   -Мне уже терять нечего. Подумаешь, тоже - поймают! - с деланным равнодушием, небрежно бросил Черногорский, выпуская дым к потолку кабины. - Значит, придётся ещё и Фредди Крюгером побыть. Вот ведь шуму-то будет!
   Илья резко обернулся в сторону Черногорского, всем своим видом давая тому понять: ты что, в своём уме?
   -Только этот Фредди, не сегодня-завтра, сотворит очередное чудо света, и их великая победа рухнет, как потёмкинская деревня - продолжал Черногорский. - И вот тогда уже поиграем в Графа Дракулу!
   -Какие же вы все амбициозные! - фыркнул Илья. - Прямо Джон Мщу-за-Всех! Читал, наверное?
   -Читал, конечно. Вальтер Скотт! - усмехнулся Черногорский, после чего неожиданно нервно, чуть ли не истерично, рассмеялся: - Вальтер-скот!
   -Чего с тобой? - в недоумении проворчал Илья.
   -Ничего - осёкся Черногорский. - Наверное, это нервы.
   Наконец, МАЗ остановился - Илья и Михаил нашли, как им казалось, подходящее место.
   Сперва выгрузили "Москвич" - так же, по самодельному мостику из досок. Потом сняли запаску, откатили к дереву, извлекли из покрышки связанного, затёкшего Диму с кляпом во рту. Илья дёрнул верёвку, затем тут же перетянул её по-другому - и Дима оказался связан по рукам и ногам, но уже не в позе зародыша, а наоборот, "оловянным солдатиком".
   -А ну-ка, подержи! - сказал Илья.
   С помощью Черногорского, Илья ловко вскинул Диму, и крепко привязал его вниз головой к дереву.
   -Вот так нас в армии и учили - вздохнул Илья, и закурил. После этого он выдернул изо рта у Димы кляп.
   -Ты кто? - надрывно прохрипел Дима.
   -Я старый шоферюга. Бывший вояка. А вот ты кто? Маменькин сынок, вообразивший себя крутым? Что ж, раз вышел на тропу войны, я и показал тебе, как играют в войну.
   Илья опять вздохнул, и сделал глубокую затяжку.
   -Не знаю, сколько шоферов терпели беды от твоей гнилой разведки, но глотку тебе перегрыз бы любой. Я, к сожалению, только одного из них и видел. Просто, доселе тебе удавалось, как вонючей крысе, хорониться за спинами своих "крутых ребят" - таких же гнилых беспредельщиков, как и ты сам. Какая доблесть! Стволы в зубы, перо в одной культяпке, лом в другой - и, всем скопом, на одного! Да какие ж вы бандиты? Вы жалкие трусы, ублюдки вы недоделанные!
   -Ты чё, вообще! Какие там ещё шоферюги? У кого ко мне предъявы? Чё вообще за косяк? Да ты знаешь, что ты сам сейчас беспредел творишь? Тебя ж братва за это накажет!
   -Ты меня своей братвой не шугай - нет у тебя никакой братвы! Кончилась братва твоя! И по фене мне тут не ботай - я и сам ботать умею! На сей раз тебе схорониться не получилось. Довилась твоя верёвочка. Потому что ты только играл в войну, а мне пришлось и взаправду повоевать. А на войне - как на войне. Или - или.
   -Развяжи, не будь гадом! - простонал Дима.
   -Да нет, лучше я немножко гадом побуду. Всё равно нам больше говорить не о чем. Да и глупо это. Ты сам этого хотел!
   Плюнув в сторону Димы, Илья отошёл в сторонку, и стал менять карту в мобильном телефоне.
   -Батька, дай воды - попросил Черногорский. Его губы пересохли, и в горле пересохло тоже.
   -Там "Боржом" есть, если хочешь - ответил Илья.
   -Да я не то... Мне б макияж весь этот смыть...
   Илья тяжело вздохнул, и нахмурился.
   -Воды я тебе дам, но грим ты смоешь, когда меня не будет. Чтоб я ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знал. Не следует мне знать, что у тебя там, под гримом. Не моего это ума дело.
   -Неужели... - Черногорского бросило в дрожь, он весь побледнел, и всё его тело мгновенно прошибло холодным потом.
   -Да какое это имеет значение? - покачал головой Илья. - Просто, дам тебе хороший совет: походи лучше в обличье дедушки. Так тебе спокойнее будет. Дедушку видели - раз, два, и обчёлся. А Михаил Феоктистов со всех газет красуется. Только не пойму - зачем было юлить?
   -С тобой никто не юлил. Да, чёрт возьми, я Феоктистов! Я Черногорский! Я Фредди Крюгер, как меня обрисовывают эти чёртовы газеты. Ты сегодня не выдержал - и прикончил этого отморозка. Пусть не совсем прикончил, пусть оставил его для меня. Но тебя задело за живое, проникло в душу - и ты сделал это. А меня всё это коснулось немного раньше. И мне пришлось, как ты сам выражаешься, выйти на военную тропу. А на войне как на войне, или - или. Не мне тебе это объяснять. Да, мои руки по локоть в крови. В крови таких, как вот этот - он кивнул на Диму.
   -Да? Вот этот? - вскричал Илья. - А полицейские? А старушка? А ребёнок? - он закончил уже совершенно обессиленным голосом.
   -Неужели ты веришь во всю эту газетную чушь? - с горькой иронией улыбнулся Черногорский.
   -Отчасти - ответил Илья. - Всему там верить, сам понимаешь, свихнуться можно. Хотя суть схвачена верно, Вениамин.
   -Меня зовут Михаил - резко ответил Черногорский, злобно сверкая глазами.
   -Понимаю. И неудивительно. Может, ты и прав. Только это не выход.
   -У этого круга нет ни выхода, ни входа. Я в нём оказался вовсе не по своей прихоти. Я всю жизнь искал выхода, но, видать, всем просто надо. Для чего - не знаю. Чтобы я так и оставался в этом кругу, чтобы я не имел никакой возможности из него выбраться.
   -Да нет, не всем, а Андрею твоему. У меня нашлось, на чём сыграть - вот, он и сыграл. Вроде бы добро мне сделал, а чего ради? Ну, а что уж у тебя с ним там - я в эти дебри не полезу. Только если уж ты и взаправду, хотел новой жизни, хотел навсегда забыть, и похоронить своё прошлое - то ты забрёл совсем не туда. Я и сам, выходит, повёлся на ваш крючок, как дошколёнок. Вы меня просто купили с этой историей про дальнобойщиков.
   -Да нет, здесь ты ошибаешься, отец. Никакая это не история. Они и вправду этим промышляют, и не только этим. Чего ты вообще хочешь от отморозков? А что до этого ублюдка, то он, в частности, и убил ребёнка. Это он завалил коляску, а та девушка была Андрюхина знакомая...
   -Ой, не томи душу - раздражённо проворчал Илья. - То одно, то другое. Сам чёрт не разберёт, где тебе верить. Это уж вы с Андреем сами разбирайтесь. Я своё дело сделал, а там - хоть не рассветай! Сейчас, вон, папочке позвоню.
   -Какому ещё папочке? - не понял Черногорский.
   -Какому, какому... Андрею, кому ж ещё. Он же у нас самый умный. За всех думает, лучше всех всё знает. Алё, Андреич? Это Палыч. Короче, я сам всё сделал. Думаю, от меня было больше пользы, чем от каких-то малосольных недоумков.
   -Ты что - сам, что ли, закончил? - даже Попову, при всём его самообладании и артистизме, не удалось скрыть волнения и лёгкой дрожи в голосе.
   -Да нет. Дышит ещё. Это уже пусть твой Миша дальше сам думает, что с ним делать.
   -Где ты сам-то?
   -Мы под Локса.
   -Машину разгрузили?
   -Не волнуйся. Я такой груз не оставлю. Уж больно ценный. Почище будет, чем этот чёртовый контейнер с голландскими безделушками. Мне вот, Мишку жалко.
   -Ты, смотрю, водила, больно много на себя взвалил - резонно заметил Попов. - Хребет надорвёшь. Я понимаю, пережил ты много. Нервишки расшалились. Но и награда за труды будет щедрая. А в следующий раз, прежде чем проявлять инициативу, согласовывай, пожалуйста, сперва с заказчиком, и со своим непосредственным руководителем.
   Голос Попова звучал уже ровно, уверенно - будто и впрямь на деловом совещании.
   -Ты, сынок, за здоровье моё-то не радей! - усмехнулся Илья. - Мой хребет! И сколько нужно, столько на него и взвалю. Чай, вдвое больше твоего на свете прожил, и повидал на своём веку побольше.
   -Да ты хоть понимаешь, чем рискуешь?
   -Я чем? А ничем! Чего мне бояться?
   -Ладно, это всё пустая демагогия - оборвал его Попов. - В общем, сделаем так. Машину отгонишь в Кохтла-Ярве, оставишь у заброшенной шахты. Где сочтёшь нужным. Там, своим ходом, доберёшься до города, тебя заберёт такси. Машина будет числиться в угоне, со вчерашнего дня...
   -Кончай мудрить! - гаркнул Илья. - Ни на какие шахты я не попрусь. Буду я ещё в детские игры играться. Ежели избавиться от меня задумал, вон, Мишке своему скажи. Слепому видно, что он ствол под рубашкой прячет. Пусть и меня заодно пришпилит. Или я сам себя в расход пущу, но и тебя, собака, с собой заберу. За мой рот ты можешь не бояться - он на замке! Мне нечего сказать, да и некому - только себя людям на смех выставлять.
   -Илья Палыч... - мягко, доверительно ответил Попов. - Я прекрасно понимаю Ваше состояние, это разговор не по телефону. Лучше бы встретиться, и просто, по-мужски, поговорить начистоту. Думать Вы про меня вольны всё, что угодно - я только не пойму, какой я дал для этого повод. Ну, а в создавшемся положении, я забочусь прежде всего о Вашей безопасности. Чтобы обеспечить Вам твёрдую гарантию.
   -Твёрдое алиби! - опять перебил Илья. - Я и сам о себе позабочусь! Сейчас я сяду в этот самый тягач, и поеду, но не на шахты никакие, а к себе на дачу. И все соседи скажут, что я всю неделю с огорода не вылазил. И машина моя с места не трогалась. Разве только номера какая-то шпана скрутила. Так что меня ищи там. Хочешь - сам зарулишь, поговорим с тобой - и по-мужски, и откровенно. Хочешь - киллера пришлёшь, потом найдут какого-нибудь пьяного охотника, или наркомана. Решил, видите ли, на моей даче поживиться, да хозяин, как назло, дома оказался!
   -Добро, езжай туда. В понедельник вечером приеду в гости.
   -И Мишка поедет со мной! Я его тут бросать не собираюсь! - кричал в телефон Илья. На сей раз сходство с Высоцким было уже явным.
   -А вот здесь Вы уже ошибаетесь, дорогой Илья Палыч. Человек волен сам решать свою судьбу. Дайте-ка ему трубку.
   -Андрюха?! - возбуждённо прокричал в трубку Черногорский.
   -Держи себя в руках, товарищ. Что там за неувязки?
   -Ничего. Он сам всё понял. Прямо, как мой отец...
   -Ну, и какие выводы?
   -Никаких. Он просто не в себе. Думает, что мы его просто задурили, чтобы использовать для...
   -Не надо мне сентенций. Говори конкретно.
   -Пусть едет своей дорогой. Он уедет, я вымоюсь, пообщаюсь с этим Димой. Выскажу ему всё, прежде чем поставить точку. А за старика мне не резон хорониться. У меня своя дорога. Впереди ещё день.
   -И куда же ты направишься в таком виде? Неужели ты не понимаешь, что своей этой показухой ты попросту роешь себе могилу?
   -Я уже сказал - у меня впереди только день. После этого всё кончится. Всё отомрёт. Начнётся новая жизнь. Бог любит троицу - и я сделаю свою третью попытку.
   -Боже, до чего же ты наивен! Можешь мне ничего не объяснять, я и так уже всё понял. Кроме одного: на что тебе нужен этот завтрашний день?
   -Рассчитаться со старыми долгами. С теми, кто был со мной, и с теми, кто был против меня.
   -Я бы на твоём месте лучше отдохнул. Тем более, что послезавтра ты приступаешь к новому проекту.
   -Не хочется брать с собой старый груз. Ни один долг не останется неоплаченным.
   -Всё как раз напротив. Ты не освобождаешься, ты взваливаешь на себя новое бремя. Тяжкое бремя.
   -Сколько людей, столько и мнений. Объяснимся при встрече. Только хочу попросить об одном одолжении. Мне нужен микроавтобус, или закрытый фургон. На один день. Остальной весь реквизит у меня есть.
   -Эх, максималист... Когда же ты, наконец, повзрослеешь? Видно, судьба такова. Короче, на все фокусы тебе два часа. Через два часа ровно ты выйдешь на дорогу, и позвонишь на номер, который я тебе назову. Подъедет фургон ГАЗ-51, сядешь в кузов. Поедешь сначала в Пярну, приведёшь себя в божеский вид. А дальше машина в твоём распоряжении целый день. Но только один день.
   -Ещё нужны номера и документы на красный "Москвич".
   -Ты болен.
   -Не издевайся надо мной, я должен довести начатое дело до конца. Что мне, здесь, что ли, бросать свою машину? - прокричал Черногорский.
   -Я и так уже, как нянька, подстраиваюсь под твои капризы! Почему я должен из кожи вон лезть, чтобы ты просто так, ради собственного удовольствия, лишний раз потешил свои амбиции? - высокомерно вопрошал невидимый собеседник.
   -Объяснимся при встрече - уже спокойнее ответил Черногорский. - Итак, номера и документы.
   -Перезвонишь через два часа, когда будешь на месте. Бог с тобой, выполним мы твою просьбу - холодно, спокойно и как-то отрешённо ответил Попов. Так, наверное, в средневековье, католические священники, продавая убийцам и развратникам индульгенции за баснословные деньги, констатировали: "Прощаются тебе грехи твои, сын мой..."
   -И яблок мне тоже надо! - прокричал Черногорский. - Сейчас последнее же съем!
   Вместо ответа Попов лишь коротко усмехнулся, после чего в трубке прозвучали три гудка. Черногорский протянул телефон Илье.
   -Всё, батя, спасибо тебе. Езжай домой, отдыхай - нервным, измученным голосом, срываясь на жалобную мольбу, сказал Черногорский.
   -Всё неймётся тебе? Не успокоишься никак? Да у тебя и вправду уже мания! - ответил Илья, так же надрывно, и в сердцах.
   -Уезжай, не томи душу! Меня ты всё равно уже не спасёшь, только на себя навлечёшь беду. Уезжай, Христом-Богом молю! - кричал Черногорский.
   -Думаешь, твой благодетель тебя спасёт? Ну, танцуй, мальчик, танцуй. Дотанцуешься! - огрызнулся Илья.
   -Да что же вам всем от меня надо, чёрт побери? - истошно завопил Черногорский, упал на землю, и разревелся, как трёхлетний ребёнок.
   -Уезжай, прошу тебя! Уезжай! Не мешай мне! Ради Бога, прошу... - кричал он, всхлипывая.
   Противоречивые чувства овладели Ильёй. Наконец, после некоторых колебаний, он просто махнул рукой с досады, и решил оставить Мишу в покое.
   "Его уже действительно ничего не спасёт. Уж лучше пусть сам на себя руки наложит, чем на легавых нарвётся. Не понимаю только, что его с Поповым связывает, да и вряд ли уже пойму когда. Чувствую, что теперь и я на этом свете не жилец".
   На прощание Илья поставил возле Черногорского канистру с водой, и сказал:
   -Вот тебе вода, ты просил. На бумажке телефон. Надумаешь - позвонишь. Бывай, земляк.
   -Прощай, батька - гулким голосом ответил Черногорский, и разрыдался пуще прежнего. - Уезжай, не томи душу, ты, слышишь?
   "И что я ему скажу? Кого он сейчас будет воспринимать, окромя самого себя, да Попова? Тот ему какую-то "новую жизнь" сулит. А я что могу предложить? Разве что спрятать его от властей, да от народа, но ведь в погребе всю жизнь не просидишь. Что я могу ему дать? Житие премудрого пискаря, который жил - дрожал, и умирал - дрожал? Тем более, что сам он вон, куда рвётся" - подумал про себя Илья, сплюнул под ноги, и сел в кабину.
   Черногорский успокоился лишь тогда, когда рокот мотора МАЗа растаял в невидимой дали, и стал уже неслышен. Тогда Миша-Вениамин старательно умылся, смывая с себя грим, грязь и слёзы, и, подойдя к своему "Москвичу", увидел в зеркале самого себя. То есть - Михаила Феоктистова, каковым он был в последние годы. Только сейчас он был особенно бледен, и напоминал скорее костлявую, зловещую тень, с горящими злобой, страхом и болью глазами, чем крепкого, жизнерадостного, одухотворённого молодого человека, каким он был, или, по крайней мере, пытался быть, всего лишь считанные месяцы назад.
   Да, это вновь был Черногорский. С видоизменившимся обликом, но это был именно он. Выражение лица, тон, глаза, мимика - всё обрело первоначальные формы, всё возвратилось к прежнему состоянию, как это было после пережитой истории с Мариной Романовой. И, что самое страшное, и, тем не менее, самое важное - что в то же самое состояние вернулось и само сознание этого человека. Он вновь явственно ощущал и осознавал себя тем, кем был с самого детства, хоть и с некоторыми промежутками. Но, что было удивительно даже для него самого - он уже не стыдился своего этого положения. Не бежал от него, не пытался исправить, словно найдя в своей этой несостоятельности, беспомощности, затравленности, неполноценности - некую точку опоры, дающую ему силу, власть и могущество. Подобно тому, как говорят, например, о женщинах - "сила женщины в её слабости", или классический пример психоанализа - "собака сверху - собака снизу".
   "Москвич" медленно подрулил к дереву, к которому был привязан Дима. Черногорский заглушил мотор, и вышел из машины.
   -Знакомый номер? - менторским тоном вопросил Черногорский. Теперь он уже с самим Димой говорил таким же тоном, и в такой же манере, как когда-то с малолетними наркоманами, насиловавшими его мать.
   -Ах, это ты? - взвизгнул Дима. Может, он и пытался издавать какие-либо другие звуки, но из него вырывались лишь стоны и визги. - Ну, ты и чмошник, однако же. Любой самый голимый петух - и тот выше тебя. Правильно тебя все чмырили, все морщили, все напрягали. Вафел - ты и есть вафел. Самый последний вафел. Зря я тебе в рот дать не успел. Ты и так был уже на всё согласен.
   -Такую лажу я слышал уже миллион раз, так что эти речи я попросту не воспринимаю.
   -А что ты ещё хочешь про себя слышать? Да ты такой и есть! Ты чмо, ты по жизни сосун! Ты сам ничего не можешь, ни на что не способен, и на хрен никому не нужен. Зато с тобой можно делать всё! И все так и делают. Тебе было двадцать, а мне, прикинь - четырнадцать лет! И я тебя и опустил, и на колени поставил, и на деньги посадил! Как ты передо мной распинался, прямо, как баба! Да ты и сейчас меня боишься, и боишься ещё больше, чем тогда. Потому что ты баба, ты знаешь, если б я не был связан и привязан, то отимел бы я тебя сейчас во все дыхательные. Ты мне и ноги, и задницу, и яйца языком вылижешь! Что, скажешь - нет? Давай, сука, развязывай! Уехал твой разведчик, давай, режь верёвки!
   -Нет, мальчик. Не за этим мы сюда тебя привезли. Я сюда приехал не отношения с тобой выяснять. Ты всё равно никогда и ничего не поймёшь. Ты только теперь всё поймёшь, когда находишься в таком положении, что и я все вот эти годы.
   -Сука, только и умеешь, что прятаться за чужие спины, да женщин и детей калечить. А за мою мать и за Инну, ты ещё ответишь!
   -А вот это уже другой совершенно аспект одной и той же проблемы! Детей, давай-ка, оставим на десерт, а вот насчёт "ответить"... Не я за них отвечу, а они за тебя ответили. Это ты виноват в том, что случилось с ними.
   -Ты, ползучая гнида! Развяжи меня, тварь! Всё равно ведь все знают, что я здесь, с тобой! Все знают, кто ты, и какие между нами темы! Что ты - жалкий мальчик на побегушках у Дрона, что ты и есть тот урод, которого Вадик по дури припёр к Лерке. И все знают, что ты и есть тот ублюдок, который перед всеми на коленях ползает, и у всех отсасывает, а потом беспредельничает, да ещё над кем! И что ты сделал с моей матерью, тоже все знают. Тебя уже ждут, ты это знаешь? И если ты приедешь в Таллинн без меня, то тебя уже твой Андрюша не спасёт. Он свою жопу подставлять не станет. Сам тебя трахнет вместе со всеми!
   -Нечего меня пугать - я и без тебя уже пуганый! - ухмыльнулся Черногорский. - Что ж, наконец-то впервые ты меня узнал. Два года узнать не мог - и вот теперь узнал. Да, я Черногорский. Хоть я и ненавижу эту фамилию, и уже давно никому так не представляюсь. Но будем смотреть всё же правде в глаза. Может, в чём-то ты и прав. Но я прав по-своему! Давай немного порассуждаем: а что есть самое ценное в человеческой жизни? Деньги, материальное благополучие? Отнюдь! Власть, положение в обществе? Вовсе нет. Любовь, семья, дети? Даже и не это. А что же? Ответ прост: сама жизнь! Только тогда человеческая жизнь представляет ценность, когда человек может полностью осознавать и ощущать, что он - человек, и что он - живёт, именно живёт, а не мотает срок, отмеренный ему на земле нашей бренной. А что же нужно человеку, чтобы жить? Какие слагаемые полноценной жизни? Во-первых, свобода - чтобы руководствоваться своими принципами, своими чувствами, своей совестью, а не слепо подчиняться внешнему диктату. Во-вторых - возможность самореализации, во всех сферах: профессиональной, культурной... Я говорю в общем - "культурной". То может быть искусство или религия, наука или физическая культура. В-третьих - полноценное общение с себе подобными, то есть с людьми. Друзья, товарищи, коллеги, и уж, конечно же - каждый хочет любить, и быть любимым. Ну, и в-четвёртых, хотя это, скорее, даже во-первых. Человек должен быть оценён по достоинству, и, в первую очередь - в своих собственных глазах. Чтобы его понимали и уважали, и чтобы он имел твёрдые основания - уважать себя сам. Вот только тогда он ощутит себя человеком, ощутит жизнь - и полюбит её. Я говорю именно "ощутит", потому что одним разумом этого не понять.
   -Ишь, какой учёный выискался! - простонал Дима.
   -Да и ты умнеешь прямо на глазах - уже не ерепенишься, уже смирился со своей судьбой, и принял её такой, как есть. Однажды ты взял на себя дерзость, и выступил в роли Черногорского. Поэтому, прежде чем покарать тебя за это, я окажу тебе огромную честь. Ты будешь первым человеком, которого я посвящу в эту тайну. Ты первым, из первых рук причём, воистину узнаешь - что такое Черногорский.
   -Низкая, жалкая, подлая и паскудная мразь!
   -Да, Димочка, ты прав! Я и есть именно подлая мразь, которая, как ни странно, тоже имеет право на существование! Только ты слишком мелко копаешь. Слишком уж мелко. Да, я не человек. Потому что никогда не имел возможности ощущать себя человеком. Да, я не мужчина. Потому что никогда не мог самореализоваться, как мужчина. Не мог почувствовать себя мужчиной, потому что никогда не был любим, ни одной женщиной. Не был нужен ни одной женщине - они меня попросту не воспринимают. Разве что одна глупая и вздорная девчонка, которой я нужен был то в качестве дойной коровы, то в роли мальчика для битья, то как слуга или попросту шестёрка, а то и вовсе - как жалкая игрушка в её неумелых, капризных детских ручонках. А раз я не человек, и не мужчина, то и плевал я на всю человеческую мораль, и на всю мужскую честь. И я волен позволить себе всё то, что для человека может быть аморально и бесчеловечно, а для мужчины - несолидно, не по-мужски, ниже его мужского достоинства. Да, да. Не изумляйся. Я пришёл к такому выводу, когда ощутил себя именно этой мразью. Но не по собственной прихоти я стал таким. Видать, я таким уродился. Черногорским.
   -Развяжи меня, Миша! Я и пальцем тебя не трону, разрежь верёвки, и уматывай, куда хочешь! - стонал Дима.
   -Ишь, как заговорил! А интересно, за что ты ценишь свою жизнь? Ты даже мою жизнь стал ценить выше. Потому что каждый человек ценит чужую жизнь ровно настолько, насколько он ценит свою собственную! А у меня жизни нет, и никогда не было. С самого детства ко мне любой, кто угодно, мог подойти, и позабавиться, как с игрушкой. Повертеть, повалять, плеснуть грязью, даже трусы стянуть, и хихикать. И я воспринимал всё это, как игру, мне не хватало разума понять, насколько в той игре хороша, или плоха, та или иная роль. Потом меня стали дразнить, бить и унижать. А я лишь только плакал, кляня свою судьбу, но вот однажды... Однажды я открыто воспротивился, впервые заявил, что я - человек, что я ничуть не хуже их. И что же? Меня легко сломили, ведь я был слишком слабым и беспомощным. И мне указали на моё место - что я ниже всех, хуже всех, слабее всех, что я - мразь. В нашей школе моя фамилия стала нарицательной, если кого-то хотели оскорбить, ему говорили: "ты, как Черногорский!". И, наконец, свершилось. Меня опустили - и морально, и физически. Я очутился в обществе людей, в положении подобно маленькому ребёнку, которого мама вела за ручку, и который вдруг потерялся. Я абсолютно перестал владеть собой. Я потерял всё человеческое достоинство! У меня всё валилось из рук, и ничего не получалось. Я до конца прочувствовал, и понял, что я - ниже всех, хуже всех, слабее, глупее и ничтожнее всех!
   И тогда я возненавидел жизнь. Я возненавидел себя, я возненавидел всех. Меня душили слёзы ярости, когда я слышал свою фамилию. Одни произносили её жалостно, снисходительно, другие - презрительно, садистски. И тогда я впервые и понял, что такое Черногорский. Жалкое, беспомощное, затравленное существо. Неудачник, лишённый возможности самореализации - поскольку все мои начинания оборачивались полным провалом! Лишённый нормального человеческого общения - меня презирали буквально все, а о внимании противоположного пола не могло быть и речи! Родители, да и вообще, старшие меня просто жалели, а ведь жалость, как писал Горький, унижает человека! Но уважать - меня никто не уважал, да и сам себя я уважать не мог, потому что, глядя на себя со стороны, я видел полнейшего растяпу, неумеху, слюнтяя и труса, полного жизненного банкрота, а в довершение всего - потенциального пассивного гомосексуалиста, хоть я никогда в жизни не испытывал влечения к мужчинам. Но изменить ситуацию я просто не мог - я был так же растерян и беспомощен, как ты сейчас, привязанный к дереву вниз головой. Но и мириться с таким положением вещей я попросту не мог. Я был ранен в самое сердце, было поражено моё самое больное место - моё уважение к себе, моя честь и достоинство. А, как известно, самый опасный зверь - это раненый. И тогда я стал платить той же монетой, чтобы все те, кто унижал и попирал меня, смогли почувствовать то же самое, что и я пережил от них. И я нашёл те слабые места, в которые следует жалить. Как слон и шершень - слон может убить шершня одним движением уха, одним дуновением хобота, но вот шершень жалит слона в пяту - и слон погибает. Так и я - жалю своих мучителей в их Ахиллесовы пяты, и уже они чувствуют себя поруганными и беспомощными, и косвенно - виноватыми.
   Да, в моей жизни была эпоха просветления. Я отрешился от Черногорского, от всего того униженного и озлобленного существования, которое называлось Черногорский. Я сменил всё, что только можно было сменить, я хотел стать Михаилом Феоктистовым - настоящим человеком, и настоящим мужчиной. Я тренировал свой разум и своё тело, я познавал мир и расширял кругозор, я испытал на себе всё то, что, как я уже перечислил, является необходимыми слагаемыми для настоящей, полноценной жизни. Пожалуй, кроме одного - я был лишён женского внимания, хотя и это я считал временным и преходящим. Но моё прошлое и Черногорский следовали за мной по пятам. Феоктистов напрочь вытеснил Черногорского из сознания, но в подсознании продолжал господствовать Черногорский. Теперь же Черногорский вернулся. И виной этому ты, и тебе подобные.
   Черногорский сделал паузу, закурил.
   -Вы, мерзкие отродья, сыновья паршивых овец, мужья и любовники дешёвых подстилок, отцы выблядков рода человечьего! Вы играли на моих слабых струнах, вызывали во мне комплексы вины, страха, неполноценности. Тем самым, вы губили во мне на корню человеческие ростки. Вы ломали меня, разлагали, лишали возможности морально сопротивляться. Вы отняли у меня возможность стать полноценным человеком. Вы устроили мне массированную травлю, сломив мою волю, моё стремление, моё становление и формирование - как человека, как мужчины, как личности. Вы убили во мне то, что я с превеликими усилиями взращивал столько лет. Вы убили человека. Убили Михаила Феоктистова. Вы усердно и целеустремлённо добивались того, чтоб я вновь стал Черногорским - тем жалким ничтожеством, с которым можно делать всё, что угодно, и получать от этого садистское, животное наслаждение. Но вы не учли одного - что за любое удовольствие надо платить! Да, теперь любой волен со мной творить, что вздумается, использовать меня, как ему заблагорассудится! В роли раба, в роли скотины, мальчика для битья, половой тряпки. Но никто не задаётся вопросом - что ему за это будет. Что ж, вы хотели Черногорского - так получите его по полной программе! Вот он, я, перед вами - Черногорский, наносящий неизлечимые язвы в ваши Ахиллесовы пяты! И пусть ваше наслаждение глумлением над беспомощной жертвой, отплатится вам же сторицей! Ощутите всё это сполна! Смотрите и наслаждайтесь, как ваших жён и ваших матерей, с таким же остервенением, трахает толпа обезумевших и озверевших недоносков, а сами эти ваши сучки, доведённые до вегетативного состояния, лишь тупо мычат, и хрюкают от удовольствия. Смотрите и наслаждайтесь, как ваши изуродованные, поганые дети, служат игрушками в руках у детей чуть постарше - боксёрскими грушами, бейсбольными мячами, подопытными тараканами, а затем их либо швыряют на съедение бешеным собакам, поскольку ни одна нормальная собака не станет шквариться об эту ублюдочную падаль. Или их заставляют жрать друг друга, всё так же, на потеху публике, вашего же роду и племени. Смотрите, наслаждайтесь, и помните, что виной всему этому - вы сами! Что вы испытываете от этого зрелища, то ваша жертва испытывала, когда вы топтали её, и глумились над ней. Как наслаждается эта стервозная толпа, точно так же наслаждались и вы сами. И по извечному закону кармы, по закону круговорота всех веществ в природе, по закону сохранения энергии в физике - всё ваше возвращается к вам же. Только тогда вы поймёте истинную сущность того, что вы творите.
   -Ты знаешь, что с тобой на зоне будет? - простонал Дима.
   -А что мне зона? Убьют - да и пускай себе убивают! А вот трахать меня - вряд ли кто осмелится. Вряд ли кому захочется после этого удовольствия получить в подарок видеокассету с захватывающей супер-эротикой. А такой пример обычно заразителен. А теперь, давай рассмотрим такой оборот дела. Положение любого "опущенного" навряд ли может быть более завидным, чем то, в которое вы загоняли меня. Особенно, кого опустили ни за что. И наверняка любой из них пылает справедливым гневом, и горит жаждой сурового возмездия за пережитые годы унижений и прозябания. Причём не просто возмездия, а именно такого, чтобы те, которые их травили и топтали, как половую тряпку, ощутили на себе все эти ужасы! Чтоб заплатили за это сполна! И вот тут-то метод Черногорского придётся как нельзя кстати, и очень даже многим по вкусу. Потому что вряд ли тот, кого трахали "вертолётом", и при этом не давали опомниться, простит тех, кто это делал. И при мщении, он не станет задаваться вопросами о моральных принципах. Как вы с нами - так и мы с вами. Но только уже жалить будем побольней. Чтобы подействовало наверняка.
   -Ты просто псих! - вырвалось у Димы.
   -Пусть я буду психом! - вскричал Черногорский. - И так же любой, кому не дают жить нормально, по-человечески, становится психом. Так пусть же теперь каждая мразь, вроде тебя, если вдруг моча в голову стукнет кого-то опустить, зачмырить, развести, втоптать в грязь - подумает вот о чём. Что вот, сегодня это жертва. Просто - жалкая, послушная, затравленная жертва. А завтра - это будет уже не жертва. Это будет уже Черногорский, со всеми вытекающими из этого последствиями. Потому что просто жертвой быть никто не захочет - разве что мазохисты. Да только мазохистов на вас на всех не напасёшься. Теперь, парниша, скажи мне вот что: если б ты знал, чем всё это тебе обернётся, поступил бы ты со мной так, как ты сделал это тогда, на той сраной блатхате?
   -Лучше бы ты прыгнул с девятого этажа... - Дима уже терял сознание.
   -Нет, милейший, уж кого-кого, а тебя-то я уж точно переживу! - с издёвкой ответил Черногорский. - За ту твою ублюдочную выходку я тебе отплатил. Мне и этого было вполне достаточно. Но потом ты начал искать меня, и при этом копать под Андрея. А если учесть, кто ты, а кто мы - то это был просто детский сад. Но потом ты начал брать на себя мои роли. Сначала - детектива. Но это и вовсе уровень песочницы. Потом ты начал копать через Катю - нашёл у него Ахиллесову пяту. Снова камень в мой огород. Потом ты случайно вышел на меня - через Марину Романову, и таким образом, узнал о красном "Москвиче". И тогда ты решил сыграть в Черногорского. Ты угнал красный "Москвич", и убил Катиного сына. У меня есть его фотография. Посмотри на него, смотри хорошенько. Как ты говорил, хорошенечко!
   И Черногорский изо всех сил пнул Диму ногой по лицу.
   -И так будет с каждым! - прохрипел Черногорский. - Все, кто в этой жизни делали мне мерзости и пакости, заплатят за это, жизнью и честью своих семей . Своих близких. Своих детей! Смотри, мразь!
   И он поднёс к глазам Димы фотографию младенца. Даже по фотографии, было заметно его явное сходство с Димой.
   -Знакомые черты? - издевался Черногорский. - Нет, на Андрея, как видишь, не похож. Но тоже кого-то напоминает. Не узнаёшь?
   Дима тяжко простонал нечто нечленораздельное. До него начал доходить весь смысл содеянного, или, может, он почувствовал за спиной холодное дыхание Смерти?
   -А для меня красный "Москвич" - это святая святых! - продолжал Черногорский. - Да, мне пришлось стать, в некотором роде, мусорщиком, чистильщиком. Жизнь заставила. Раньше я только проучал отморозков, как проучил и тебя. А теперь я научился убивать. Все мои жертвы были отморозками. Скотами, садистами, насильниками, сластолюбцами. Начиная от Гошки Шувалова, которого я первым отправил к праотцам, и кончая известной тебе рыжей, и её гостями. А ты кого убил? И подделывался при этом не по кого-нибудь, а под меня. А тебе уже было сказано дважды - не подходить к Кате, не становиться на её пути, а об её ребёнке даже и не думать. В противном случае тебе помнишь, что обещали? Сначала Андрей, потом Катя, а когда я узнал, как ты это сделал - то и я уже поклялся прострелить тебе яйца. А уж, какой бы я мразью не был, я своё слово держу всегда.
   С этими словами Черногорский сунул руку в карман брюк, достал оттуда миниатюрный магнитофон, на который он записывал свой "философский монолог", и нажал на кнопку. Подойдя к Диме, он презрительно пнул его подошвой в подбородок, после чего отошёл на несколько шагов в сторону, и полез под рубашку - чтобы его слово не осталось несдержанным.
   Последнее, что видел Дима в своей жизни - это было дуло револьвера 38-го калибра. Такое же, каким грозил ему когда-то Попов...
   Так завершилась последняя миссия Робина Гуда.
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"