Аделаида Арчибальдовна, вдова покойного генерала Завадского, застыла перед венецианским зеркалом в позолоченной раме. Её тонкие пальцы, унизанные кольцами, рассеянно скользили по лицу, очерчивая предательские морщинки, которые, словно паутина, оплетали некогда безупречную кожу.
"Разве у настоящей женщины может быть возраст?" - прошептала она, кокетливо склонив голову и одарив своё отражение лучезарной улыбкой. В свои сорок пять она всё ещё была очаровательна, с живыми карими глазами и точёной фигурой, которую подчёркивал атласный пеньюар цвета бледной розы.
Жизнь Аделаиды всегда напоминала извержение вулкана - яркая, бурлящая, неудержимая. Она существовала исключительно в вихре балов, приёмов и светских раутов, отчаянно цепляясь за уходящую молодость. Каждый день превращался в тщательно срежиссированный спектакль, где главными декорациями служили её красота и очарование, а главными зрителями - многочисленные поклонники.
"Состояние, оставленное супругом, не хватило даже на булавки!" - простонала генеральша, нервно теребя кружевной манжет. "Неужели Карп на этот раз откажет?" Эта мысль впивалась в сознание острой иглой, требуя немедленного разрешения.
Под "булавками" Аделаида подразумевала бриллианты - свою истинную страсть. Всё, что можно было заложить, давно покоилось в ломбардах и ей отчаянно требовался новый кредит, словно воздух для дыхания.
"Сегодня бал у Вышинских. Я должна там быть!" - решительно произнесла она, поправляя выбившийся локон. "Чего бы мне это ни стоило..." В голове кружился сладкий вальс предвкушения: "Это мой шанс появиться в обществе... нужна такая мелочь... всего каких-то десять тысяч..."
Карп Игнатьевич, владелец банка, холодный и скользкий, как карп, не любил свою бездетную супругу. Единственной его страстью оставался банк, а семью он воспринимал как очередное предприятие, где каждый вложенный рубль должен был принести двойную прибыль. Будучи другом покойного генерала, он согласился принять его вдову, прекрасно понимая цель визита.
Аделаида впорхнула в кабинет, подобно мотыльку, летящему на огонь. Её веер трепетал, как крылья.
"Вы даже не представляете!" - воскликнула она, грациозно опускаясь в кресло и прикрывая лицо веером, из-за которого блеснули влажные глаза.
"Уже наслышан," - сухо ответил Карп Игнатьевич, едва сдерживая раздражение. "Что ж... излагайте!" - добавил он с нажимом.
"Поверьте... мне так тяжко без средств... помогите, в последний раз," - взмолилась Аделаида, прижимая сложенный веер к груди.
"Хорошо, хорошо," - протянул банкир с несвойственной ему грустью, вспоминая честного друга-генерала. "Из уважения к вашему супругу... но более десяти тысяч не дам," - отрезал он.
Аделаида блистала на балу. Бриллианты переливались на её груди, словно звёзды, притягивая взгляды молодых офицеров, начищенные сапоги которых сверкали почти так же ярко, как их глаза, готовые к любым подвигам ради прекрасной дамы.
Она кружилась в танце, растворяясь в музыке. Молодой гусар с лихо закрученными усами увлекал её всё дальше и дальше, в омут меблированных комнат... Поцелуй в шею разбудил давно забытые чувства. Ловкие пальцы расшнуровывали корсет, горячее дыхание обжигало кожу...
Наутро генеральша металась по комнатам, заламывая руки. Колье стоимостью в сто тысяч, взятое под залог, исчезло бесследно. "Кто поможет? Кто? Карп? Нет, только не он..."
Аделаида умирала медленно и мучительно приняв яд. Где-то внизу были роды и кто-то громко кричал, но в затуманенном сознании генеральши звучала лишь одна мысль: "Ещё один танец... Ещё один, господа...'