Заросли внезапно расступились, открыв взору голую каменистую вершину холма. Капитан Саваж отпустил мои плечи и заковылял к зияющему в центре площадки провалу, зловонному, как рана на ноге капитана. Я обессилено сел, опершись спиной на камень и закрыл глаза, в тысячный раз проклиная тот злополучный майский день, когда увидел Саважа впервые. Торговое судно, на котором мы плыли, было атаковано пиратами. Шкипер попытался организовать сопротивление, но команда предпочла сдаться. Вздёрнув шкипера на рее и согнав всех прочих на бак, пираты бросились изучать содержимое трюма и сундуков. Потом настал черёд команды и пассажиров. Живописуя во всех ужасающих подробностях уготованную нам участь, они пинками и уколами теснили нас к борту, превращая команду в запуганное людское стадо. Вдруг пираты отхлынули и расступились, и вперёд вышел крупный, хорошо одетый мужчина, во взгляде которого читались недюжинный ум и беспредельная жестокость. - Меня зовут Саваж. Капитан Саваж, - произнёс мужчина, и мы поняли, что шкиперу повезло больше нас. О многих пиратских капитанах говорили, что они продали душу дьяволу, но в Саважа, похоже, князь тьмы вселился лично. Мало кому из жертв Саважа удавалось выжить, но за те годы, что он наводил ужас на моряков и жителей прибрежных селений, свидетельств набралось не на один десяток томов ин-фолио. Другие пираты тоже грабили, убивали и мучили, но там где проходили отпетые мерзавцы из команды Саважа не оставалось ничего, кроме пепла да истерзанных тел людей, для которых смерть стала избавлением. Самому же капитану недостаточно было телесных мук жертв. Кроме тела он жаждал истерзать и погубить душу. Особым наслаждением для него было заставить человека отречься от всего, что для того свято и причаститься Саважа. "Вино" для такого "причастия" капитан брал из собственного "бурдюка". Когда же несчастный, в надежде, что это унижение положит конец страданиям, выпивал зловонную чашу, капитан вспарывал ему живот и оставлял умирать. Многие влиятельные и могущественные люди клялись уничтожить Саважа, но тот ускользал из самых хитрых ловушек. Несколько раз его даже видели убитым, но проходило какое-то время, и Саваж появлялся вновь - живой и невредимый. - Вижу, вы обо мне слыхали, - ухмыльнулся Саваж. - Что ж, те, кто не хочет познакомиться со мной поближе, могут покинуть судно. Многие матросы после минутного колебания бросились за борт. Я тоже последовал бы за ними, но брат Себастьян удержал меня: - Я не позволю тебе погубить душу, совершив самоубийство. Сколько раз проклинал я с тех пор юношескую блажь, приведшую меня на борт этого судна! Отец мой с детства желал для меня духовной карьеры. Но я, снедаемый жаждой странствий, безрассудно противился воле отца. И тогда брат Себастьян, старинный друг нашей семьи и мой наставник, предложил мне стать его послушником и отправиться в заморские земли обращать в истинную веру простодушных туземцев. Отец благословил меня, полагая, что путешествие с братом Себастьяном выведет меня на верную дорогу жизни. Возможно, так и произошло бы, но на нашем пути встал капитан Саваж. - Крысы бежали, - сказал он и сплюнул. - А кто из вас хочет стать волком? Я не знал, что Саважу необходимо было, не заходя в порт, пополнить команду, но матросы сразу смекнули, в чём дело, и вскоре мы с братом Себастьяном остались перед капитаном одни. - Господа святоши не желают стоять с нами на одной палубе! - пожаловался Саваж гогочущим пиратам. - Что ж. Поможем им приблизиться к небесам! Я был готов к смерти, но зрелище издевательств, которым подвергся на пути к ней брат Себастьян, сломило меня. И когда его истерзанное тело повисло, наконец, рядом со шкипером, я бросился в ноги Саважу и вскричал, что хочу стать пиратом... Первых два месяца пиратской жизни показались мне адом. Вечностью, заполненной постоянной болью в растёртых руках и исполосованной боцманской кошкой спине. И ощущением постоянного унижения, когда тобой не помыкает только ленивый. К третьему месяцу кровавые мозоли превратились в обычные. Я освоился с матросской работой и не привлекал больше особого внимания боцмана. Издевательства продолжались, но после того как я едва не задушил одного особо злобного подонка и откусил пол уха другому, задевать меня стали с опаской. Капитан за всё это время не сказал мне ни слова. Лишь бросал в мою сторону странные взгляды, когда я попадался ему на глаза. Пиратская жизнь оказалась скучна и полна тяжёлой однообразной работы. В порты мы не заходили, поскольку на капитана как раз была объявлена очередная большая охота. Пару раз грабили и жгли прибрежные селения, но меня, опасаясь побега, на берег не брали. Похоже, я был зачем-то нужен Саважу. Не скажу, чтобы это радовало меня, но, с другой стороны, мне не пришлось обагрить рук своих невинной кровью. Душа моя ещё недостаточно ожесточилась и не знаю, смог ли бы я, даже ради собственного спасения, пойти на подобное злодеяние. Однажды, несмотря на все ухищрения, нас выследил королевский фрегат. Последовал короткий, но кровопролитный бой. Нам удалось повредить такелаж фрегата и уйти, но и королевские стрелки с артиллеристами нанесли нам немалый урон. Несколько человек были убиты, многие ранены. В том числе и капитан, получивший пулю в ногу. Мы укрылись в бухте какого-то безлюдного острова, чтобы заняться починкой корабля и ранеными. Корабельному коновалу рана Саважа, похоже, не понравилась: из капитанской каюты он вышел мрачный и зачем-то направился к плотникам. Капитан, между тем, велел спустить на воду небольшой ялик и вызвал меня. - Бери, Святоша, - приказал он, указывая на небольшой бочонок. - Поплывёшь со мной. Так я оказался в одной лодке с капитаном Саважем. Сначала мы плыли с попутным ветром, пока остров не исчез из виду. Затем, резко сменив направление, до самого заката шли на вёслах. Потом ветер поменялся, и мы вновь подняли парус. Наконец, на рассвете впереди показался небольшой островок, и уже в полдень мы пробирались сквозь заросли к его центру. Бочонок, при всей своей малости, оказался крайне тяжелым. Верёвки, которыми он был обвязан, резали руки, ноги подкашивались, пот заливал глаза. Но хромающий позади капитан не давал мне ни минуты отдыха, подгоняя проклятьями и уколами шпаги. Наконец мы вышли на поляну, где мне было позволено опустить свою ношу на землю. Самым острым моим желанием было рухнуть вслед за бочонком, но Саваж начертил на земле прямоугольник и велел мне рыть яму. Что мне предстоит копать, я догадался давно, ещё возле скрытой в лесу хижины, из которой капитан вынес ржавый заступ. Но размеры прямоугольника порождали мрачные догадки, что яма предназначена не только для бочонка. Я оглянулся, лихорадочно думая как спастись. Может внезапно броситься прочь? Но тут Саваж, словно прочитав мои мысли, извлёк из своей объёмистой сумки пистолет, и я обречённо принялся за работу. Я опустил бочонок в яму и потянулся за заступом, но был остановлен окриком капитана. До заката оставалось всего два часа, а Саваж торопился попасть куда-то засветло. Яма зловеще ждала, но впереди было не меньше двух часов времени, что дарило надежду. Однако Саваж убил её в колыбели. Он обнял меня рукой за плечи и, навалившись всей своей тяжестью, использовал как живой костыль. Чтоб не упасть, я вынужден был обхватить капитана за талию и практически на себе втащить его на эту каменистую вершину. Что-то мешало мне, упираясь в бок. Я открыл глаза и увидел сумку. Капитанскую сумку, которую Саваж повесил мне на плечо, перед тем как навалиться на него самому! Стараясь не шуметь, я сел прямо, распутал завязки и вытащил пистолет. В этот миг капитан доковылял, наконец, до провала и обернулся. - О! Святоша решил стать мужчиной! - засмеялся он, вытаскивая шпагу из ножен. - Стреляй же, иначе я вернусь и пощекочу твои цыплячьи рёбра! Я выстрелил. Саваж покачнулся от ударившей в грудь пули, и лицо его жутко искривилось в дьявольской усмешке. Шпага выпала из слабеющей руки капитана и, звонко ударившись о камни, исчезла в провале. Саваж выпрямился, опять покачнулся и рухнул навзничь вслед за шпагой. Из провала донёсся всплеск, и выползло облачко тяжёлого зловонного пара, потянувшееся ко мне словно призрачная рука бесприютного демона бездны, ищущего нового тела. Меня охватил вдруг безотчётный страх. Внутренний голос требовал немедленно бежать с этого проклятого места. Я поднялся и из последних сил побежал назад - туда, откуда мы пришли. Почти сразу стемнело, - внезапно, как обычно в этих широтах. Но я, гонимый животным ужасом, продолжал бежать, потом идти и, наконец, ползти, раздирая одежду, царапая лицо и руки о невидимые шипы и ветки. В конце концов силы полностью оставили меня, и я прямо на голой земле забылся похожим на обморок сном. Очнувшись на рассвете, я понял, что заблудился, и не знаю, куда идти. Мучительно хотелось пить, живот сводило от голода, нестерпимо чесались воспалившиеся царапины на лице и руках. Я побрёл, куда несли меня заплетающиеся ноги, и мысли мои были черны, как мрачные тучи, заволакивавшие небо в преддверии ливня. Но тут судьба смилостивилась, и я вышел на вчерашнюю поляну. О, нрав людской! Ещё минуту назад пределом моих мечтаний была сумка Саважа, в которой могла остаться какая-нибудь пища, и вот уже все мысли обратились к лежащему в яме бочонку! Позабыв о голоде и усталости, я бросился в яму, поднял бочонок, выпрямился, прижимая его к груди, словно младенца ... и застыл, увидав капитана Саважа. - Ба! Святоша пришёл поклониться золотому тельцу! Что ж, я помогу вам соединить ваши судьбы! - захохотал Саваж и ударил меня ногою в лицо. Я упал навзничь, и тяжёлый бочонок с размаху вдавился мне в грудь. Хрустнули рёбра. От боли я утратил способность говорить и шевелиться и мог лишь в ужасе глядеть на вздымающуюся надо мной на фоне чугунного неба фигуру. - Ненавижу всё ваше племя! Всех вас, вечно сующих нос в чужие дела и претендующих на право судить других! - прорычал капитан. - Когда-то я служил на фрегате "Наяда", - сказал он уже тише. - Боцманом там был форменный зверь, избивавший матросов за малейшую провинность. Однажды он переусердствовал, и один мой товарищ умер. Я подбил двух парней помочь боцману выпасть за борт, но кто-то на нас донёс. Меня должны были вздёрнуть на рее, но святоша, вроде тебя, уговорил капитана высадить меня на этом острове. "Чтобы дать возможность раскаяться", - прогнусавил, кривляясь, Саваж, и продолжил: - Мне дали запас еды и воды на неделю, но наутро на остров приплыли дикари и захватили меня вместе со всеми припасами. Они каждый год приплывали сюда весной приносить жертвы своим поганым божкам. Их главный святоша решил, что лучшей жертвы им не найти, и меня потащили на тот холм. Святоша резал меня полдня, выпуская кровь по капле, чтоб я не сдох раньше времени, и лишь перед самым закатом перерезал мне глотку и сбросил в провал. - Вы, святоши, любите убивать меня на закате, - засмеялся Саваж. - Но на заре я выхожу, как зверь из бездны, и убиваю вас. Те дикари думали, что я подохну от голода, но я жрал червей и траву и знал, что выберусь отсюда. Через месяц меня заметили с проплывающего судна и взяли на борт. Я быстро сошёлся с командой. Вскоре мы предложили шкиперу с боцманом прогуляться по водам, и капитаном стал я. А весной я выследил своих старых знакомцев, и мы с парнями славно повеселились, поджаривая их прямо в хижинах. Через год капитан Саваж стал так знаменит, что губернатор попросил капитана "Наяды" разыскать меня и пригласить подрыгать ногами на площади. И я приплыл к нему. На "Наяде". Вот только плясать на верёвке пришлось не мне. - Те поганые святоши сдохли, а теперь сдохнешь и ты, - Саваж вытащил из-за пояса знакомый мне пистолет и выстрелил. Новая боль разорвала горло. Я судорожно открыл рот, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха, и захлебнулся ударившей сверху зловонной струёй. - Причастись перед смертью, Святоша! - донёсся до меня дьявольский хохот Саважа, и наступила тьма... ... Я захлебнулся, закашлялся и резко приподнялся на локтях. Бочонок нехотя скатился с груди, и я сел. Сверху, продолжая наполнять яму, лилась вода. Оттолкнув бочонок, я поднялся на ноги и, оскальзываясь, выбрался из ямы. Тьма и ливень скрывали всё вокруг непроницаемой пеленой, но мне удалось на ощупь добраться до росшего неподалёку дерева, дававшего хоть какую-то защиту от водяных струй. Я продрог, я был голоден как волк, но на горле и груди не прощупывалось и следа ран и переломов. Уж не приснился ли мне воскресший Саваж? Ливень прекратился, и утреннее солнце озарило поляну. Заступ лежал на прежнем месте, но никаких следов Саважа я не увидел. Я почти поверил, что воскресший капитан был кошмарным видением, но тут в траве тускло сверкнул металл. Металл ствола, уже дважды изрыгавшего смерть. Ужас вновь протянул ко мне свои холодные склизкие щупальца. Бежать, затаиться, дрожать и молить о пощаде. Но что такое цепенящий холод ужаса для испытавшего ледяные объятия смерти? Я шагнул вперед, поднял заступ и стал ждать капитана. Как добрый скакун, обгоняющий ветер, мой ялик летит по равнине моря. И как доброму скакуну я позволяю ему самому выбирать свой путь. Я плохой мореход, мне ничего не говорит карта, найденная в сумке Саважа, но я верю, что ветер, наполняющий мои паруса, это ветер судьбы. Я пока не знаю, по какому пути она меня влечет. По пути первого наставника, чьи глаза так и не увидели заморских земель? Или по пути второго, чья голова плавает в бочонке рома, прижимающемся к моему левому боку? Или по одному из множества путей, открываемых передо мной содержимым другого бочонка, облюбовавшим место справа? Я не знаю ответа. Но я точно знаю, что каков бы ни был мой путь, он вновь приведёт меня на исчезающий позади остров. И ещё я знаю, что никогда не повторю ошибку капитана Саважа.