Аннотация: Рассказ писан за два часа. Соответственно и на "Рваной грелке" не блеснул.:)
Забытый блокпост
Красное поле с чёрными дорожками медленно заливали невнятные сумерки. Блокпост, расположенный между двумя гладкими отвесными стенами, отчаянно подставлялся: "Крадись, обстреливай". Зато днём любая угроза распознавалась задолго до приближения.
Молоденький часовой, застывший, словно суслик, и вглядывающийся в пыльную мглу через "оптику", не волновался. Он знал: по каким-то неведомым, но благословенным причинам враг никогда не нападал ночью.
Напарник часового и вовсе игнорировал поле. Зрелый мужик из бывших офицеров, он хотя и был теперь таким же рядовым, как и наблюдатель, но позволял себе вольности. Сейчас он стоял в пол-оборота к сослуживцу, думая совсем не о дозоре.
В отличие от аккуратно одетого экс-офицера зелёный солдатик был изрядно потрёпан и грязен. Припав на колено, он упирался локтем в ящик и, грея приклад снайперской винтовки щекой, нетерпеливо ждал противника. Старший с лёгкой тоской отметил, что юноша мог бы хоть сутки изображать из себя этакого охотничьего пса, ловя каждое новое движение в перекрестье прицела, и разочарованно вздыхать ("Не дичь!.."). Его же, старшего, зуд азарта давно покинул.
Желторотый в который раз подобрался, заласкал курок указательным пальцем и снова чуть ли не обречённо расслабился. Ещё утром его, спящего, буквально вытряхнули из казармы (только что храпевшая вповалку рота представляла собой убогое зрелище: разношёрстные, толком не проснувшиеся, потасканные бойцы), погрузили с десятью сослуживцами в грузовик и доставили сюда. Начальник блокпоста разбил новичков на пары и распределил обязанности. Юному снайперу и старому вояке-неудачнику (разжалованный же!) приказали следить за полем.
Мальчонка сморгнул. Вот торчит он здесь, пехотинец с бывшим морским офицером, глотает пыль и молчит... А старый, и верно, как был в кителе, так в кителе и остался. Формы на складе не нашлось что ли?.. Хмурится, за кортик держится... А попрут духи с автоматами? Он их что, нашинкует?..
Дали бы хоть карабин. Вечная спешка. Затыкание дыр в обороне.
- Слышь, Васёк, - негромко позвал разжалованный. - Ты давно на войне-то?
- Сколько себя помню, - хмыкнул, не отрываясь от прицела, паренёк.
- А ранения есть?
- Неа, я ж снайпер. Если меня не выследят, то и не... Я прятаться горазд!
- Ясно. И многих положил? - задал совершенно бестактный вопрос моряк.
Солдатик хотел послать его куда подальше, но уважение к возрасту не позволило. Да и кто знает, может, у них на флоте языками гребут ловчее, чем вёслами?..
- Человек двадцать, не считал.
- Ясно, - проговорил кителеносец. - Знаешь, Васёк, я тебя спрошу сейчас, ты только меня за психа сразу не принимай. Лады?
- Лады, Павел Степанович, - солдат ещё при утреннем знакомстве ощутил, что непрост, очень непрост "на голову" его напарник.
Павел Степанович помолчал, подбирая слова. Сгладить не получилось:
- Сколько раз ты умирал?
- Чиво-о-о?! - протянул парень.
- Сколько раз ты умирал?
Васёк приготовился как следует развлечься. Ему попадались разные субъекты, но такой фрукт достался впервые.
- Да-да, - не унимался старый. - Разве ты не ловил себя на мысли, что каждый новый бой - лишь калька, очередная версия предыдущего? А предыдущий повторяет ещё более ранний, и так до бесконечности?
- Ну, есть мальца, - осторожно согласился солдатик. - Всякое в состоянии аффекта бывает.
"Состояние аффекта" он произнёс особенно старательно, мол, знай наших. Павел Степанович улыбнулся.
- Бывает... - повторил он за Васьком, сжав кортик. - А не возникало ли у тебя ощущения, что ты, враг твой, друзья, всё вокруг - лишь сырьё, глина, пластическая масса в чьих-то повелительных руках?
"Проповедовать станет", - решил пехотинец, но ответил честно:
- Тут не угадали, Павел Степанович. Никакой мы с вами не пластилин, хотя, конечно, вы красиво обозначили... Я видел, как умирает противник. Как падают наши ребята. Называть нас сырьём - это вы погорячились, простите за прямоту.
- О, я не имел в виду ничего оскорбительного, - заверил собеседника моряк. - Это... метафора. Впрочем, неудачная, согласен. Главное, ты почувствовал невыносимую цикличность бытия, разоблачённую в боевых эпизодах. Меняются рельеф, расстановка сил, время суток, но сражение проходит, будто по заранее утверждённому сценарию, а неведомый либреттист постоянно варьирует оттенки, корректирует отдельные роли... Ты то выигрываешь, то отступаешь, но законы - те же...
- Ага, либо ты, либо тебя.
- Шутишь. Чёрно так... Конечно, молодость, всё ещё впереди... А я тебе, Вася, говорю: нету никакого впереди. Завтра поднимут в атаку, и вперёд. И послезавтра. А если ты каждый день занят одним и тем же - это разве не топтание на месте?
- Ну... - смутился Вася (ему почудились в голосе Павла Степановича упаднические нотки). - Война закончится, и тогда...
- Что тогда, Васенька? Тогда начнётся новая. Ты, как и я, рождён быть солдатом. И умереть солдатом. И снова родиться. И снова солдатом, Вася. Ты не помнишь. Я помню. Мне повезло с наставником (тоже офицер был) - научил поиску.
- Поиску чего?
- Не чего, а кого. Себя. Ты не подумай, я тебя не обращаю в свою веру, просто делюсь... Видишь ли, есть брахман, высший цельный дух, из которого мы происходим и в который возвращаемся, а у каждого из нас есть атман - этакая личная душа... Я много стоял на посту, было время для созерцания.
- А чего тут созерцать? Стемнело совсем, - не понял Васёк.
- Мир созерцать. Слушать ветер, наблюдать за танцами света... Заглянуть в себя. И вдруг - не найти! Нет меня. Встаём в атаку, сталкиваемся в рукопашной, убиваем и погибаем... А мы ли это? Не один ли мы организм, пытающийся задавить конкурента? Ты-то сам в засадах больше... Это не упрёк, нет! Просто ты, скорее всего, не знаком с ощущением общности с теми, кто бежит рядом на укрепления противника.
- Почему же? Бывало пару раз... трудно описать...
Павел Степанович даже обрадовался:
- Вот-вот, Василий! Ты не в силах объяснить, зафиксировать в памяти подробности этого состояния, потому что в хорошей мощной атаке нет ни Васи, ни Павла Степаныча. Есть какое-то "Мы"! Новый организм, сверхустойчивый. Падает Степаныч, но "Мы" не останавливается. А где Степаныч? Он боится смерти и жаждет крови до команды "Вперёд!", он обнаруживается хрипящим и держащимся за простреленную грудь, или, если посчастливится, стоящим на занятой высотке и орущим "Победа!"... Но между "Вперёд!" и "Победа!" Степаныч тихо прячется, передавая свои права и обязанности ментальному ГКЧП, пресловутому "Мы".
- Сложно сказали, но я, вроде, просёк.
- Здорово. Я так подозревал, Степаныч (или атман) ретируется, чтобы его инстинкт самосохранения не мешал "Мы" (то есть брахману). А само "Мы" нужно для сохранения нас, как армии, общности и вообще...
Старый не стал развивать и без того ясную мысль.
- Я раньше был уверен: "Мы" и есть брахман. Но ошибался. "Мы" - это ложный брахман. Есть другой, настоящий. Мой атман поднимался над атакующим "Мы" - тёмной, агрессивной массой. И тогда казалось, в мою душу пристально смотрит Будда, взяв её в руку и поднеся к самым глазам. Глупое чувство, ведь ни рук, ни глаз у Высшего Плана нет. Но в тот момент чувство было столь ярким и правдоподобным, что я потянулся к Божественному, и почти дерзнул заговорить с ним, но был резко возвращён на поле боя. В гущу сражения. Тогда мне было суждено остаться в нынешнем воплощении... Зато я вспомнил свои прошлые жизни! И мне стало страшно, Вася! Страшно, потому что и пять и сто пять существований назад бушевала сплошная, нескончаемая война. А смысла в ней не было.
- Павел Степанович, - снайпер чуть затушевался. - Мне тоже иногда всякое чудится. Может, Вы слегка... преувеличиваете?
- Не стану переубеждать, - горько вздохнул моряк. - Пока не познаешь - не поверишь.
Ветер изменил направление, и часовых хлестнул неслабый порыв.
- Я верю только в одно, - прокричал Васёк. - Человек - кузнец своего счастья!
Мгновение спустя Васёк почувствовал, как на него стремительно наваливается нечто тяжёлое, заставляющее упасть рядом с моряком, и сминающее укрепление, на котором только что стоял его локоть, затем снайпер услышал хруст.
Ваське тут же стало неизъяснимо легко, он воспарил, внимая истинному брахману:
- Ай, ч-ч-чёрт! Серёжка, паразит! Опять не убрал игрушки... Мать без ноги решил оставить...
- Ну, что я говорил? - улыбнулся Ваське летящий рядом атман Степанович.
А потом во Вселенной оглушительно щёлкнуло, и часовые растворились в бесконечном свете нирваны.