Перед просыпанием прозрачно снилось, запечатлелось цветными показами...
Открылись первые недели июньского тепла. Арсений сидел на склоне длинного оврага. На противоположном не резком склоне вскопали землю под грядки, по коричневым разрыхленостям земли лежала беловато-прозрачная затянутость налепившихся снежинок, упавших с тополей и из воздуха.
Метелило тончайшими прозрачными пушинками, сдутыми с одуванчиков. Укрупняясь белизной, повторял принизительные и взлётные неспешные движения воздуха летний снег, ставший тополиным пухом.
Гудели отыскивающие соки цветения толстые, крупные шмели.
Яркая торопливой сочностью, самая разная длинной и лопушистостью густая трава пахла острее, торопливее до первой скошености, новее светились полевые самовольные цветы, и жёлтые маленькие, и синеватые колокольчики, и мелкие белые, от крошечности своей пахнущие сильнее соседних. Высокие берёзы над нею загустились, обвисли длинными косичками веток крайних, тонких, лиственницы запушились яркостью новолетних, мягких и по взгляду пушистых игл. Из-за них выскакивали короткие стрельчатые ласточки, резко снижаясь, врезаясь во взлётность очередную...
Свободная здесь от асфальтовой прикатаности, земля приласкивалась, звала расправиться на ней, вольной и живой насыщающей силой. Антон прилёг, спиной втягивая в себя непонятное что-то, тянущееся от глубины, понимая, до всего рассудительностью докручиваться не надо. Хорошо - и не нужно переводить в формулы, словесные объяснения...
Смотрел на кучное, меняющееся, светящееся изнутри ослепительностью белое, белое до невозможности долгого разглядывания облако и думал о явлениях, непонятыми людьми и ими называемыми неопознанными летательными объектами. Ему нравилась возможность резкого изменения скорости, пути полёта, цвета и самой формы, то похожей на тарелку, то на цилиндры, выстроенные в цепочки, естественно и секундно переходящие в круглые шары и оказывающиеся там, где они хотят быть...
Свобода, для какого-то примера, направления стремлений и возможностей показываемая в видимой атмосфере планеты.
Для ухода от убогости.
Такая же независимость, как времена года, растущие деревья, трава, цветы, шмели и летающие птицы. Что-то другое, не зависящее от глупости иных, возомняющих себя управителями человеческой жизни. В самом деле, в каких бы одеждах они не ходили - гражданских костюмах, военной форме, набедренных повязках, религиозных обозначениях, - надоевших и отталкивающих в отторжение.
Свободное облако за несколько минут взбугривания, перетекания, затенения пятнами мягкой серостью теней сделалось новым, иным...
Выбирать и переходить в любой возраст. В любую национальность. В любую внешность. В понравившийся вид занятий, вчера ты лётчик - завтра актриса театра. Становиться мужчиной, женщиной, подростком, девочкой, стариком, возвращаться в молодого. По желанию оказываться в любом веке в выбранной стране.
Не просмотром кино, не чтением книжных страниц - выбрал и стал.
Как хочу - так и живу. Отбросив все привлечения к стадности, рабоустроительные "жить в обществе и быть свободным от него нельзя", и продолжение списка галиматейного.
Уметь запреты заменять на желания свои...
2
Замок чворкнул, Арсений прошёл узким коридорчиком, в позднее утро, по договору вчерашнему.
- Выспался? Цы-цы-цы, цы-цы-цы, - приподнявшись на пальчиках ног, покрутилась Анжела направо и налево, отводя руки в стороны, показывая новую на себе легчайшую беловато-пёструю юбку. Короткую. Палевую маечку без рукавов. - Приветик, милый для меня... кто?.. мой почти муж, можно, я так буду знать?
Прошла по комнате, показательным продолжением. Нашитые горизонтально воланчики, волнистые повтором низа лёгкой юбки, опадающе и парашютно вспархивали на каждом шаге вместе с нижним обрезом, затягивая смотреть на подъемы бёдер. Привязчиво смотреть...
- Мне в ней ты тоже нравишься. Я перед сном вспоминал твои глаза, интересные... Зелёные. С тёмными тонкими наружными ободками, и вокруг зрачков высветленные обводочки. Вроде нимбиков.
- Высветленные обводочки не замечала, - остановилась, вспоминая себя же.
- И губы. Бывают тонкие. Почти подспрятаные, а у тебя фасадные.
- Как это так?
- Они на лице видны сразу, надо ртом и подо ртом, а не спрятаны сжатостью, когда рот закрыт. Мягкие закругленности в уголочках...
- Себя в зеркало получше рассмотреть, что ли? Ну, потом, - подшагнула и прижалась ответной радостью, обняв его за плечи и переложив обе руки за шею.
- А... мой почти муж... говорить и воспринимать мне можно?
- Как ты чувствуешь. Тем более, я один. Был, до тебя.
- Я тоже. До тебя чего-то и не желалось, муж чтобы, какое-то всё совместное...
- У тебя глаза блестят. Хочешь заплакать?
- Хочу, пусть приятное от тебя переходит ко мне, а моё к тебе... И чувством приятного заставляет блестеть глаза, твои тоже, - полупрошептала губами в открытые губы и накрыла их влажностью загорячившейся...
И окончательно прибавила:
- Я не знаю, может нам не надо принуждать обозначениями, кто для кого кем становится...
- Да само собой сложится, правильно, позавчерашняя девушка.
- А это как?
- Фигура у тебя такая, то девушка в ней проглядывается, то намёки на завтрашнюю женщину. Очередной переходной возраст.
- Да куда мне переходить? Из двадцати шести в семь, или сразу проглядывается сорок? Тебя сейчас казнить? Попозже?
- Не поняла. В любом возрасти своё красивое, своё притягивающее, так вижу.
- Тогда живи и радуйся, я поняла и... нет, не извиняюсь, ты не обидел. Так, слушай о планах. Скоро подъедет Мария, из соседнего посёлка, она моя подруга по детству, закончила мединститут и работает в том посёлке. Она за рулём, поедем в степь, прогуляемся. Я приготовила продукты с собой...
- По дороге тормознём возле магазина, куплю тоже. Пива, сардельки.
- И мне большую шоколадку.
- И тебе большую шоколадку.
- Спасибо.
- Ещё не купил.
- Спасибо даже за желание, - крутнулась, оглядывая по комнате, не забыла ли чего положить в сумку.
3
Свернув с асфальта, Мария неторопливо зарулила по песчаной дороге в сторону каменных гор. Переехали мелкую речку, без моста, по воде.
Блеклое небо сегодня зашторило солнце, жгущее здесь, обычно, задумчивое марево тянулось над степью до всех открытых горизонтов. В безлюдье начиналось общее настроение, набираемое от низких кустарников карагайника, плосковатых сопок, тихих и обрисованостью, коричнево-серых древних растресканостью камней гор, где никто не жил и не пас возле них коров. Во все открытые окна втягивался горячий и без солнечности воздух, пахнущий сухостью трав. Оборачиваясь к ним на заднее сиденье полупрозрачными солнечными очками, Мария рассказывала, чем ей нравится жить в степи и что никуда переезжать не хочет, хотя однокурсники предлагали работу в городе.
Третью речку переехали по брёвнам моста, Мария свернула на её сухой, низкий песчаный берег.
- Тут мы компаниями на отдых всегда останавливаемся, не станем нарушать нашу степную традицию. Сумки берём и вперёд?
Расстелили покрывало, выложили продукты. Арсений наломал ветки сухого кустарника, растущего на камнях, обросших бледным мхом, каким-то лишайником, костерок получился. Жарили нарезанную кольцами колбасу, безспешно нарезали огурцы и помидоры. Мария смеялась, предлагая пиво разбавить чистейшим медицинским спиртом. Разбавили водой, воды побольше - спирта поменьше. Сбросили одежду, на постоянном ветре загар начинал чувствоваться быстро и без солнца.
- Анжела, не смутит ли твоего друга мой оригинальный для провинции купальник? - задумчиво поинтересовалась узкая телом Мария, расстегнув молнию на джинсах и приостановившись.
- Да мы все современные, к откровенности привыкли, не беспокойся!
Мария сняла и отложила джинсы. Арсений посмотрел. Загоревшая голый зад, напоминающий сдвоенные удлинённые дыни, разделённый сверху узкой ленточкой, узкая ленточка поперёк и немного пошире белый треугольник впереди. Белый лифчик, снизу и на треть закрывающий груди. Красиво, подумал. Анжела загорала в узких красных плавочках, совсем без лифчика, - "а, все свои, кого стесняемся"?
Подгудывал в траве ветер. Всех обернуло понимание отсутствия городов, посёлков, домов одиноких, машин, людей, коров, собак. Одни на громадной земле. Говорили о спокойности степи. О невероятной просторности, наполненной отсутствием людей. За ними наблюдал плавающий воздушными кругами степной беркут, стороживший свои владения.
Пробовали плавать. Глубина оказалась от берега до берега - по пояс, зато дно плотное, без ила и мути, и вода - чистейшая, пахнущая только водой. У того берега срывали природные лилии, придумывали сплести из них венок.
Мария выходила из воды.
- Смотри, - сказал Анжеле, - у неё тонкая ткань трусиков от воды сделалась прозрачной, сквозь прилипшую видно волосы сбриты начисто и сдвоенную провислость толстеньких губ тех, внизу. Как они у неё вперёд выпирают...
- Нравится тебе?
- Да.
- Правильно, - приулыбнулась доверчиво, - мужчине такое должно нравится, он себя чувствует охотником перед добычей, мне кажется. Мне тоже нравится, - навела фотоаппарат и успела щёлкнуть.
- Подглядовальщики, а ты и разрешения не попросила!
- Я для тебя подарок делаю, не себе же!
- Они, - глянула вниз, на трусики свои, - и сухие полупрозрачные, а после купания совсем стекло. Фоткай, только мне потом копии передай. На память мне обо мне, молодой и выразительной. Пока я не обабилась, - оооой, - потянулась руками в стороны, выталкивая остатки ночного сна, меняя их на бодрость, - и на кухонный буфет фигурой не похожа.
- А давай, - встала Анжела на ноги, - давай я крупным планом сниму груди, обнажённые? Лицо не захвачу, если тебе не подходит.
- Почему не подходит? Мои груди, моё лицо, ты уедешь - останется на память, зимой приятно будет вспомнить. Ты художница в своём увлечении фото, я сама как-то стеснялась предложить. Может, подумала, фигура не та? А Арсений? Как он, не помешает?
- Да чем?
- А мы ему? Взвинтим молодого человека?
- Успокоим, не бойся.
- Снимай, - отстегнула лифчик, положив его на близкий кустик карагайника. - Как мне встать?
- Чуть прогнись назад в пояснице, и немножко поворот плечами к горам.
Анжела щёлкала кнопкой спуска, страстнела задором, приседая, вытягиваясь ростом, - Мария и притягивала полуулыбкой глаз к себе, и этим же защищалась, прозрачно закрываясь остатками стеснительности от непривычного.
- Сейчас открой её не полностью? Трусики присними наполовину?
Секундочки решалась. Сделала, и спросила, - так?
Кадры отщёлкались.
- Арсений, помогай! Неси сюда белые лилии, знаком чистоты, молодости найдём как их разложить по низу живота, по бёдрам, и немного нужен вон тот суховато-сероватый мох, пятна три-четыре добавим им, должен получиться смысл, напоминание быстроте времени и пожухлой старости, - Машенька, а ты совсем снимай трусики и ложись на длинны камень, вон тот, из земли верхушка его выглядывает.
Обнажилась, сделавшись совсем природной. Как любое живущее здесь, не знающее одежды. И переживательно, теперь хотя получиться необычной для себя на фото, прошла к камню, присела задом на пятки, поправила волосы цвета сухой степной травы, оглянулась и спросила, в какой позе лечь.
- Пока сиди, сиди-сиди, - защёлкала Анжела, - с узкой талией и расширившийся попой твоё тело похоже на амфору, старинный кувшин, я, я, - да потом посмотрим вместе, тебе должно понравится.
Арсений накладывал на тело цветы и короткие, с обрывчатыми краями лепёшки мха, видя близко шириной в палец оставленную сероватость волосиков, шевелящейся ветром, коричневатую пухлость сдвоенных губ и короткий уголок, торчащий из них, притягивающий не только смотреть, от тела Марии сейчас пахло нагретым камнем и степной сухостью травы, - Анжела, прислушиваясь к себе, свои воображения, понимая, перекладывала цветы и куски мха на бёдрах, выше лобка, зелёный стебель лилии, стебель один, вроде случайно обронился наискосок, делая желание его отодвинуть и разглядеть коричневатую пухлость без мешающего, - нет, пусть так лежит, - потребовала Анжела от Арсения, - он загадочность прибавляет. Мне интересно чувствами снимать картины, чувствами... - защёлкала, меняя точки навода объектива, - чувствами, они впереди настоящего дела, всегда...
- Ой! - приподняла голову, вздрогнув.
- Маша, да стебелёк до самого нежного дотронулся! Воспринимай восторги, осторожная!
Маша шевельнулась и заговорила глубинным трудным голосом.
- Ко мне на приём пришла девчонка, и просит: замуж нужно, сделайте операцию, зашейте целку и девственность.
- Так тебе девственность восстановить?
- Нет, целку и девственность. О - заявка! Езжай, говорю, в областной город, такие операции не делаю.
Смеялись.
- Она мучается, кипит, перевозбудилась, - взвинчено шепнула Анжела Арсению, - Маша, мы куда уплыли... Ты соображаешь, где мы?
- И не пробую... Что-то вроде наркозного опьянения, вызванное нами состояние иного мира...
- Если тебе нужно, - провела Анжела по треугольнику зазывному, раздваивая его пальцем и притапливая на начинающуюся глубину.
- Ты же не разрешишь ему изменить тебе, - отчаялась.
- Всем может стать хорошо, если нас сюда сбрасывает, - задвигала тонущим пальцем изнутри, тоже накалившись своим изнутренним жаром.
Коричневая пышная изволненая широта волос Анжелы закрыла весь низ живота лежащей, потянувшей раскрытые ноги наверх, на сгибы колен, Мария сбивчиво обрывала звуки горла, летящие в пустую степь, - догадавшийся о нужности, Арсений стянул тесные красные бикини с возвышенного зада Анжелы, раздвоил скользкий створ пухлости и почувствовал плотнейшее нанизывание на своё твёрдое продолжение сложившихся вместе глубоких, другими голосами женскими выбрасываемых наружу невозможностей оставаться как прежде, невидное излетающее в тихое гудение ветра природы освобождение от невозможности быть на самом раскалении края всего.
- И тебя увидели голым, в полнейшем естестве, - выровненная состоянием с ним, улыбнулась довольно севшая на камень Мария, посмотрев на стоящего его. - Анжела, я за тебя рада, он и без эрекции ой-ё-ёй.
- Поделиться не могу, - сидя рядом с ней уточнила Анжела, дотронувшись до мужского бедра.
- Да я и не прошу, не посягаю. Пойдёмте все в воду, и отдохнём, времени у нас много. Хым, а мне понравилось, как получилось неожиданно, в первый раз такое, сама для себя возможность и не предполагала. Спасибо за понимание без лишних слов, без грубости, с вами я как со своими. У меня, друзья мои, секса в этом году не было, в моём посёлке просто не с кем, к душе никто не подходит.
- Раз нас понесло по течению - ну и понесло, чем мучиться тайнами, задавленными желаниями, - откровеннее прежнего улыбнулась ей Анжела, отведя край волос от успокоенных зелёных глаз. - Ничего нет сильнее, яростнее мужской и женской страсти.
- Правильно, это не скука, не тоска, - согласилась Мария. - И помнится с благодарностью.
- У тебя малюсенькая родинка над верхней губой, справа, а я раньше не замечала...
- Страсть обостряет и зрение, - засмеялась медичка, и само желание жить... Бежать хочется вон до той горы, допрыгнуть до её верха...
4
Одетая в короткий халатик, улыбчивая личным мыслям, вечером дома Анжела включила экран, сели переглядеть получившиеся фотографии.
- Мне очень интересной оказалась сама степь, её сизоватое марево, спрятанное за маревом и присутствующее солнце, - начал говорить о поразившем Арсений. - Такое её состояние перекладывается на настроение, меняет, меняет, по крайней мере меня.
- И меня, и Марию. Она в машине говорила-говорила, когда из посёлка поехали, и быстро примолкла, задумчивой сделалась.
- Гляди, Мария сидит, солнце по теням не присутствует, а на её руках, на ногах мягчайшие отблески солнца.
- Точно вы замечаете...
- Почему на "вы" переход?
- Ошиблась, наложилось вспомненное, как мы с тобой познакомились. Ты, ты, извини.
- Здесь она нагнулась головой в кадр, волосы серые с остатками жёлтого, просто стебли прожжённого солнцем степного пырея, тонкими пучками. Сразу напоминание о единстве человека и природы.
- Да откуда же мы все взялись? Из природы, из природы... Я девчонкой начала увлекаться фотографией, случайно увидев чью-то работу с выставки фото в иностранном журнале. На всю страницу стоит женщина, обнажённая, прижавшись спиной к отвесной стене горы. Женщина всеми деталями тела округлая, и валуны стены тоже округлые, мягкие по очертаниям. Я несколько недель доставала фотографию, рассматривала и удивлялась, до чего же схожи очертания тела человека и природных камней, до чего многое вокруг с нами едино. И захотела фотографировать сама, начала, повзрослев.
- На этом кадре наверное солнце спряталось за очень большое облако, Мария по цвету кожи резко зашоколадилась, за две минуты так не загореть. Солнце спряталось, а тень от руки на спине есть...
- Хорошо она стоит? Успела я схватить кадр сзади и немного со стороны, да? Узкие плечи, небольшая грудь, спина сужением к талии, зад как опрокинутая амфора, от узкой талии раскинутый на ширину, ноги прямые, выразительная девушка. Степь к горизонту и небо растушевались, к ней приблизились, и ты правильно сказал, у неё лицо женщины, отстранившейся от привычной, заезженной реальности. Другая жизнь, другое лицо входящей в природную открытость, набирающей в себя... чего?
- Видимое вокруг, ощущаемое, чего ещё там наберёшься?
- Где она в одежде, лицо немного иное. Обнажение даёт возможность полного соприкосновения с прародительницей природой, что ли?
- Скорее всего. Читается с её лица отстранение от избитой скучности с уходом в видимое вокруг, в своеобразное растворение через ощущение единства...
- А вот? Вот эта фотография мне не нравится. Обабленость в глазах, желание позировать, как тысячи девушек до неё, в смысле я эротичная, я-я... Рукой низ под животом закрыла, по образу непонятно, я и эротичная, и... выбросим, уничтожим и ей не подарим?
- Правильно, возноси девушку образами удавшимися, ты ведь не хочешь делать обычный набор снимком, чтобы показать просто голое тело. Смысл ищешь в любом кадре, правильно, выбрось. Хороший крупный план. Розоватый прямой живот, пупочек, нога на переднем плане, прикрывающая ногу за ней, темноватые точечки, напоминающие о сбритых волосиках... Коричневые камни по обеим сторонам, бледный голубовато-серый мох... И камень на самом первом плане, гляди, случайно получилось, разрывом как-будто пасть раскрыл и сейчас за бедро схватит. Грубые камни и гладкая кожа бёдер девушки. Подари ей, такому снимку обрадуется. И целомудренность, и красиво, содержанием по кадру.
Повернулась, посмотрела на него, прочитывая своё с лица, близкого. С глаз и с их передаваемостей.
- Арсений, мне интересно с тобой снимки перебирать, разговаривать. То одна сижу, так, не так, а с тобой - ты соображаешь, ты соображаешь... Этот кадр я приберегу и осенью отдам на выставку, лица на нём нет, Мария не обидится. Ничем девушку не подведу.
- Да правильно...
- Хорошо. Какие снимки мы отобрали, соображающий мой консультант, сейчас переброшу на диск и на днях подарим Марии, обрадуем девушку. Зимой увидит себя на летних камнях, загрустит... Назад её потянет, в лето. А, потянет?
- Наверное...
- Мы с ней девчонками в здешней речке рыбу ловили. Марлю брали вместо бредня и лазили на мелкоте, забредали, кошкам мальков добывали.
Прислушавшись к себе, улыбаясь личным мыслям и показывая глазами, они ей невероятно интересны, заранее боясь стать ненужно виноватой, она сказала:
- Мне не нужно, чтобы мы чего-то друг в друге не понимали, сердились на недосказанное. Скажи откровенно, сразу, прыжком в холодную воду, скажи, мой незаменимый... да, я тебя боюсь потерять, Арсений, в чём-нибудь оступиться, сделать не правильно для тебя и конец... ты как воспринял происшедшее там, в степи, с нами троими?
- На камне? - уточнил и увидел согласный кивок, её. Как неожиданное, необычное... Повернуло так, и повернуло. Ревновать к ней мне не за что, к тебе я ничем не переменился. Любопытнее стало, чего может обрушится на меня с твоей стороны...
- Успокоил, я перестала тебя опасаться, а то едем назад и как-то... понятно тебе, да? Так ли воспринял, не так, противно тебе сделалось или праздником неназначеным... Хочу быть притёртой доверием, всегда откровенной с тобой. Больше не буду - я не скажу, мало ли какой поворот? Изменять тебе с мужчиной мне как выстрел в висок, ни за что. Я не обещаю, я объяснила чувство своё к тебе, желание своё... А ты, видя Марию обнажённой, почувствовал желание соития, как раньше писали в книжках, с ней?
- Смотреть интересно, я ведь не степной камень, обросший мхом...
- Конечно, нормальное желание...
- Но с кем быть... Я от тебя ни в какую сторону, Анжела, а...
- Доскажи, - попросила, прогладив по его плечу.
- Расскажите да объясните, мы не понимаем и не соображаем!
- Да, мы не...
- Я начал с тобой и почувствовал на нём двух женщин сразу, тебя и её, ты налегла на неё и забирала в себя её страсть, желание быть требуемой немедленно...
- Да, да, я налегла, уловив, что она возбудилась, ей невозможно вернуться на пару шагов назад, плохо на всю её повлияет, плохо ей станет... Почувствовал двух женщин... ааа, ааа, поняла, как я почувствовала женщину и мужчину одновременно... неожиданно, с ней я не договаривалась, а насколько понравилось! Повторить бы снова!
- По договору заранее не повторить, там неожиданность и сыграла стартовым отправлением.
- Да, правильно, пра-виль-но, - довольно утвердила она разрывами слогов, начиная краснеть щеками, надвигаясь на пальцы, пролезшие под халатик и сбоку в тесные бикини, насаживаясь на них удобнее для себя и для него, - с разума сбивающий эффект присутствия второй женщины наверное правильный с неожиданностью, и как ты со мной вытворял там, я понимала, меня хочешь, меня, - затихая голосом, подвинулась и прижалась плечами, без звуков показывая просьбу обнять и прижать, затягивая губы в свои, вталкивая требовательный язык...
Коротко приоглянувшись, переменила кадр на экране. Полулёжа на спине и плечами на высокой подушке, девушка приставила к самому входу в себя короткий, толстенький меч, готовый к резкому удару. Приоткрыв рот, держала твердейший и смотрела на него взглядом затуманенный, пробующим представить минуту следующую, могущую стать уплывом в нечто иное, оставляющее только чувствование себя изнутри и как-то...
- Ты после такого дня можешь так же?
Вместо слов расстегнул пуговицы халатика. Сбросил ненужное, с себя. Резко раздвинул ноги Анжелы, лежавшей уже на спине.
- Нет, я подержу, я боюсь твоего меча, он рванётся, я боюсь, подержу, - глядела на удерживаемое, задрав только что закрывавшее самое начало мягкую кожицу жёстко до верхнего края, до живота, и чуть пальцы ослабли - откинулась навзничь, выпукло запахнув глаза, втягивая в себя весь сущий мир и отлетая от него в кручения звонких бёдер, кручения на влетевшем твёрдом, в выкрики не перестающей удивляться обретению нужнейшего...
Глядели, лёжа на полу рядом, в начинающий распознаваться посеревший в сумраке потолок с плафонами простой люстры.
- С какой жадностью ты... врезал... убедилась, я тебе нужна, я требовалась там... Второй раз за день, ну, ты умеешь...
- Здешнее сильное солнце действует, как обновление для компьютера.
- Надо же...
- Не надо, так?
- Надо, надо, - раскрылась улыбкой довольной, благодарящей...- Мне всегда интересно, насколько поразительно спрятанное от нас и узнаваемое. Душа женщины - её тело, жизнь и желания её тела, и тело женщины - её душа зеркальным видением, - наполнено душой, желаниями души, мечтаниями...
5
Сидели на кухне, жарили рыбу. Из проигрывателя пели солистки группы "Абба", гармоничные, не надоевшие, когда и перестали выступать по миру.
- Анжела, я случайно увидел, кто нам мозги замусоривает? В телеящике свора сидит, шляются они из студии в студию, на любые темы болтают, ничего не зная толком. Одна из дикторш появилась на передаче, нужно отгадывать простейшее и начисляются деньги, понятно, делят между собой, чужих к кассе не подпускают. Ей задали вопрос, какими двумя цифрами с корабля в море посылается признание в любви? Она ответила вопросом: шестьдесят девять? Ей в ответ: это поза, а где информация, спрятанная в цифры? Название сексуальной позы знает как признание в любви?
- Ха-ха! На самом деле дура дурой, перед всеми зрителям призналась!
- Я посмотрел в Интернете, кто она по образованию? Спортсменка, бывшая волейболистка, но в телике - самоуверенная, на Роллс-ройсе ко мне не подъезжайте.
- Я тебе говорила, лучше жить самостоятельно, в отстранении от их стада. И не смотри их глупости, время для нас неповторимо. Уходи от любого мусора, ты можешь большее.
- Так и буду.
- Я в какое-то время занялась историей и мифами древней Греции, любила лежать и разглядывать скульптуры, древние амфоры. Знаешь амфоры? Это их керамические предметы, и не кувшины, и не вазы, - амфоры, мягкие по округленной форме, приятные восприятием для глаз, и на них рисунки, рассказывающие о жизни древних греков. Сражения, сцены охоты, битвы со львами и гидрами, пиры, их боги и богини. Я разглядывала изображения и через них как-будто читала не рассказанное их писателями и поэтами.
И оттуда я запомнила обнажение. Они почти всегда обнажены, у мужчин такие оттопыренные крепкие зады, признак сильных мышц, общей силы, буграми плечи, торчащие фаллосы, ноги в бёдрах - двести километров пешком промарширует в латах, с копьём и щитом.. Женщины мягкие в любом камне, вплотную приближены к людям, дунь и оживёт, нападающие на греков львы - звери сильные, на их телах все мускулы видны, и ярость на мордах с разинутыми пастями.
Там у них тело человека не пряталось, культовой понималось красотой, явившейся дарением природы. Я поневоле начала думать, а почему вокруг меня люди принуждены закрывать тело, стыдиться своего тела. Непонятно. Я понимаю, всякие запреты столько навалили мусора и в головы, и в психику, а люди сопротивляются, люди хотят показывать себя. Посмотри, как сейчас одеваются девушки, женщины. Себя не покажешь - никому не нужной останешься. Попочки обтянуты и джинсами, и юбками, животы открыты с ранней весны до холода осени, под белыми маечками чёрные лифчики, для привлечения. А джинсы или белые брючки какие? С самыми низкими срезами. Сядет на городскую лавку - сзади трусы и половину попы видно, тем более вместо трусов сейчас часто шнурки и ленточки, попа под брюками голая, поднимется - над нижайшим срезом брюк волосики к пупку тянутся. Завлекательная мода, вроде крыльев бабочек. И скрытый смысл - не будешь показывать, в стороне останешься, никому не нужной, но женщина по устроенности своей должна привлекать.
- Анжела, а древние греки на самом деле остались гениальными на века. Колоннады, фронтоны, замковые камни, дорические, коринфские ордера, лепной декор - всё от них по странам Европы и Америки растеклось и в веках сохранилось. Главный дом в Америке, где сидит президент, их по архитектуре, что у нас называют стилем сталинского периода - тоже их архитектура, любого областного театра, вокзала или жилого дома. Я думаю, почему у них был период, выдавали и выдавали великое, а сейчас они затихли, так получается, в истории.
- Верно, верно, Арсений. Они точнейшее чувствовали видение формы, сама удивляюсь. Я читала книги по истории искусства разных стран, разглядывала иллюстрации, а затем думала: одним народам повезло, у них национальная культура сильная, у других выдающаяся, а кто-то обделён. Как среди людей, где всегда независимое от них разделение: красивые и так себе, умные и так себе, добрые и - чего повторять, ты понял. Погоди, рыбу переверну, а то пережарится. О, масло брызжет!
- Горячее, не обожгись. Помочь?
- Перевернула, спасибо. Возможности вероятности... Так вот, в древней Греции - провозглашение красивого, гармоничного на первом месте, от поэзии, предметов искусства, архитектуры до самого тела человека, красота - выше остального, стремись к ней.
Я вырастаю, начинаю разбираться что у нас - то и дело наталкиваюсь на угнетение. Любовь к бытовому барахлу - да, архитектура - нет, города обшарпаны, унылы, однообразны, во всех настроены типовые здания. Отношение к телу человека - запретить и задавить, то через поповщину, то через политиканов, а то сектанты сами себя кастрируют: женщинам отрезают груди, себе всё, что пониже живота, затем сделанным гордятся. Психическое убожество тут причина, кастрация - последствие. Тело угнетается. Случайно радио слушаю - в той стране в коротких юбках запрещено приходить в университеты, в той - за низко срезанные пояса джинсов штраф, там - закрыться тряпкой до самых глаз, надеть на себя балахон до пола, правее по карте разных стран - штрафы за купание на пляже без лифчика.
А почему, думаю, во времена века восемнадцатого богатые, образованные люди украшали свои парки копиями греческих скульптур, на аллеях стояли обнажённые мужчины, женщины, где мраморные, где гипсовые, мимо них гуляли гости, и безобразий никаких, красивое нахваливалось?
Вот, возможности вероятности. Я и поняла для себя, не надо заниматься пропагандами, революциями, можно отстраниться от стадной жизни общества и жить, как нужно самой, у какого-то толсторожего попа или чиновника не спрашивать, как мне одеваться, как думать о убожестве современном и о выдающихся произведениях древней Греции. Я выбрала нужное мне, и баиньки, вы там сами по себе, а я без вас обойдусь, один раз живу, и не затем, чтобы терпеть наложением на свою жизнь психические идиотизмы кого-либо. Я вам не диктую, и вы отправляйтесь подальше, так получится справедливо.
- Закрытое содержит в себе ошибку?
- Да, да-да-да. Пример для тебя. Это всё - возможности вероятности. Не теория вероятности, а возможности вероятности. Знакомлюсь с мужчиной. Он в пальто и шапке. Снял - в костюме. Нормально выглядит. Снял - ноги худые и кривые, пузо нависшее, плечи затянулись в шею, ведро воды лет двадцать назад поднимал, силы никакой, ну? Почему, как такой вид любить?
Посмотрим на женщину. Одетая, измененная гримом - да, привлекательна, разделась и умылась, превратилась в натуральность - наталкиваемся на отторжение, что видим, то и видим. То есть, что нам показывается. А показывается - не хочу зеркально вид мужчины повторять. Таким и не нужно, чтобы рядом появлялось, рядом жило красивое, видом своим унижающее их, напоминающее - а вы зачем жрали и в унитазы сгружали, - а вы, скучные, отчего на себя не тратились, не следили за своим телом, своей причёской, за своим образованием, за своими мыслями, за своими пожеланиями, зачем согласились стать быстро и постепенно копиями животных, едящих и спящих? Не способных людей радовать, удивлять, личным видом зазывать их в новые устремления? Добиться допущения к красивому телу женщины - тоже не для всех, попробуй сделать...
А далее, за общий вид тела? Что в головах? Радоваться возможности проводить дни и ночи не в одиночестве, постоянному желанию помнить и думать о другом человеке, как я о тебе? Мечтать заняться самоуничтожением с помощью сектантов? Других, придумавших, они имеют право диктовать нормы и образы жизни остальным людям? Потратить свою жизнь на миллион раз повторяемую пропаганду какого-то бреда? Любого, о направленности? Людей в обществе давят, они сопротивляются втихую, без демонстраций и митингов на улицах городов. Я для себя поняла так: творите - чего вы себе, диктующие, выбрали. Вы - свободны. Я - свободна. А поэтому вам туда и здесь не появляться, а мне, Арсений, большое удовольствие сесть с тобой и, наконец, поужинать, двенадцать ночи, кажется. Режь хлеб, я свежий чай заварю, после жареной рыбы обычно пить хочется. Я тебя накормлю, а потом съем, съем, не как старая горбатая баба, а как девушка Яга. Садись.
6
- Расскажи мне про меня?
- Чего-нибудь такое-такое?
- Ага, ага.
- Чего тебе другие не скажут?
- Точно, угадал.
- Нравятся твои волосы внизу. Густые, тянутся наверх вспученной кучерявой тёмной полосой, полукружьем наверху заканчиваются и расходятся на самом верху напоминанием буквы "т", а к ногам в обе стороны редеют и становятся короткими. В них пальцами бродить, завиточки перебирать... У тебя они завиточками, как на греческих скульптурах, у их богинь.
- Хы-хым, - задовольничала. И поправила, - у греческих мужских скульптур завиточками, а у их женщин волосы над ней выщипывали, ради соблюдения обычаи терпели, бедненькие.
- Перепутал, от волнения. Давай тебе сделаем новый вид, греческий?
- В смысле сбреем?
- Да.
- И нравится тебе, и сбреем?
- Вырастут, а хочется увидеть немного другой, тебя.
- Ну... ну... Тебе хочется - для тебя я согласна пожертвовать и сбрить. Ты будешь сбривать, или мне самой? Я в прошлое лето сбривала.
- Решай сама.
Подумала. Выдохнула согласие с переменой.
- Ты.
Принесла таз с тёплой водой, мыло, ножницы и бритвенный станок. Легла в голой нежности, отмахнув зеленоватые трусики куда-то.
- Насколько же я тебе доверяюсь, Арсений, и доверяться приятно, - легла и завела руки ладонями под голову, бёдрами раскрыв место для его занятия. - Мой личный парикмахер для интимнейшего исполнения. Ты убирай их полностью, раз согласилась, от самого отверстия попочки до нижнего начала выпуклости, по её сторонам и до живота, ага?
- Просьба выполнится, - начал накладывать мыльную пену, - у тебя они роскошные, по сторонам и на ноги заходят.
- Забыла сразу сказать, где волосы густые, бритва не возьмёт, перед сбриванием лучше срезать ножницами.
Молчала, прислушиваясь с делаемому.
- Какая тонкая эротичность, в ощущениях... Ты там дотрагиваешься и пальцами, и глазами, и волнением, и бритвой - сплошные ожидания и узнавания необычности, впервые мужчине доверилась...
- Мне самому как-то... нежно надо делать, а волнуюсь... Так близко здесь тебя не видел...
- Замучивал бедную девушку сколько раз, и не видел, куда врываешься. Нравится разглядывать?
- Конечно. Правильно ты говорила, закрытое удивляет.
- Я тоже своей очереди дождусь, разгляжу притягивающий...
Состригал густые завитки, выбеливал оставшееся густой мыльной пеной, снимал полосками, потихоньку подтягивая коричневатую темноватую кожу толстеньких губ, пахнущих скрытым в женщине. Начинала выявляться розоватая треугольная пухлость лобка, низкого к животу и высокого к началам бёдер, чуть вытянутая круглота ямочки на самом верхнем начале плотных сжатостью и толщиной губ, загибом утянутых в промежность, голость нежной кожи, напоминающей Анжелу в возрасте прежнем, совсем не взрослом.
- У других из неё наружу выглядывают вторые... створки, а у тебя спрятано.
- С такою уродилась, ты доволен?
- Нравится, очень нравится. Я закончил.
- В смысле? - приподняла брови.
- В смысле брить. Девственная чистота.
- То-то там мне прохладней сделалось, - поднялась, присела над водой, смыла напоминание мыльной пены, протёрлась чистым мягким полотенцем. Взяла зеркало и рассмотрела.
- Чисто получилось у тебя, Арсений, и ни единого пореза. Через неделю отрастать начнут, колоться, придётся повторить. Давай теперь ты ложись, и я сбрею все твои волосы, над ним и под ним? Нет, нет, я передумала. Сначала лучше бы узнать, попробовать нежным лобочком, совсем обнажённой нежной кожей её входа напор, прикосновения грубых волос, не станем их трогать, гуляй пока так, скульптурным древним греком. Я говорила, у них женщины были как я сейчас, отмечено и в скульптурах, а мужчины с завитками над фаллосами, вот и попробуем древнейшие ощущения. Представляешь, у нас появилась возможность телами узнать их ощущения, только что дошло, случайно, - взяла со стула и натянула лёгкие трусики, обернула плечи халатиком. - Я, Арсений... пошли на кухню, принесём сюда чай? Я давно заметила, у нас нет хороших названий для, как они называются в медицине, половых органов. Женский половой орган, мужской половой орган - обезличено, тут и категория рода отсутствует, ни она, ни он. Какие названия пишут в на заборах - читать противно, матерщиной загажено. Получается, тайно многим, предполагаю, связанное с этим, нормальным образом нравится, а как называть? Пенис? Вагина? Чушь какая-то, не слова. Мне нравится греческий вариант, фаллос, для тебя, а для себя противоположного обозначения не знала, когда для каждого пальца на руке существует своё обозначение.
- Да, пальцы не обошли стороной...
- Я придумала название сама. Фаллоста, с ударением на втором слоге. Мне нравится. Фаллос, фаллоста, мужской и женский род. О чём - понятно, и надписями на заборах не опошлить. Фаллос в моём восприятии, по образу, острое, устремлённое, как на древних амфорах, фаллоста - самое нежное на мраморной скульптуре Венеры.
- И у тебя?
- Да, и у меня, - приподняла подбородок гордо.
- Я не знал, не видел. Покажи?
- Ага, спешу-тороплюсь. Моё! Нельзя никому!
Прижал за плечи, сквозь пахнущие чистотой волосы зашептал в самое-самое ушко, и слушаемое ею проявлялось покраснением щёк.
- Тогда... тогда... не знаю,- прикрыла глаза выпуклыми веками, перетекая под мужской рукой в ожидание напряжением затвердевшего зада.
..вернувшись на чуть-чуть в реальное, согласиться с отпадением куда-то халатиком, с открытым исчезнувшей теснотой трусиков, дотрагиванием до круглой ямочки на самом вернем начале, ямочки, пропустившей от себя на низ, на скользящее раздвоение мягчайшим проглаживанием...
..просьбу передать укусом губ захваченных...
..круглотой груди расширенный захват и втягиваться через неё в захватившее широко полнее и всею собой, до мизинчиков...
..женская бархатность бёдер изнутри, втягиваемая смерчевыми поцелуями, затягивающими любое, вдруг попавшая бархатной гладкостью к притяжениям поцелуечным тончайшая поверхность горочки, открытая под недавней густотой колец волос...
..узнать себя после стоящей положенной, без разницы куда, на пол или...
..бывает что-то вокруг и рядом, исчезнувшее, закрученное до точки, воспринимаемой началом и концов, расширяющей до забормоченности и выкрика первого, самой неожиданного...
..бледно-розоватый перламутр самого начала глубинности...
..притёртое к круглости вхождение плотное до дна, выход, тянущий опасение не возврата, вхождение до... запахнувшихся глаз, раскрытого теми чувствованиями рта...
..сдавленность, сильная зажатость в бёдрах, вскипевших всеми метаемыми изнутри неизвестностями и вырвавшимися обрушением...
..запах, закручивающий спирально и с убыстрением в воронку...
..твёрдо сдавленный тонкими женскими пальцами, оказавшийся в горячей влажности всей круглотой...
..пунцовые пятна щёк, возвращённых и прижатостью к ним закрытые...
..смогла несколько раз, отпусти, я немного... да, так...
..вдавившись обнявшими ногами в бока...
..а! - ыыы, а! -ыыы, аааа...
..в воде, хочешь встать, опереться, а дна нет, расступающееся, смыкающее вокруг и внизу, дна нет...
Твёрдость ложа, вернувшаяся.
Призналась, осветлившись улыбкой и всем лицом, - перед самым окончанием достало... до ногтей на ногах... будто электричеством изнутри...
Капельки пота на ключицах и между грудями, возвращено лежащих спокойными. В красных пятнах целовательных.
- Я и так чувствовала, ты в меня влюбился.
- Чем говорить словами... ею, - прикрыл пальцами влажное, расширившееся спокойностью, - поняла тоже?
- Ею поняла тоже, - согласилась безвозвратно, обречённо, приподнявшись, присев рядом, не отпуская из ладони его ладонь. - Лежи, буду любоваться тобой...
- Ты меня вылечиваешь, - развернуло в откровенность беспредельную.
- Арсений, отчего вылечиваю?
- Я приехал сюда, я жил отравленным. Взрывы гранат, украденные и брошенные матерями малолетние дети, пальцы, отрезаемые бандитами с подробным показом через видеокамеру, ложь политиков, безнадёжность существования в стране - нахлебался до желания не то что не знать социальщину и всю жестокость, происходящую в нашей стране и мире, - до желания отстраниться и не упоминать. Стало понятно, почему так много в наше время самоубийств.
- Я тебе и говорила, и обрывала начала твоих разговоров, тех по темам...
- Втянул меня один меценат из наворовавших "вы известная личность, вступите в нашу партию, гарантирую вам большой заказ, будете писать портреты наших политических лидеров". Писать портреты начал - из позирующего вся подноготная лезет, не скроешь, а они не знали, сами безкультурные, понимают только в деньгах и своей лжи... Я догадался, нужно отстранение, нужен личный монастырь без допуска в него всех чужих. Мне те стадные надежды на всеобщее братство, на всеобщие радости надоели. Я художник, и дошёл, через отравление души, до невозможности творчества. И придумал послать гнилое существование к чёртовой матери, очиститься, как после водки молоком и свежим воздухом... Здесь само собой получилось с тобой, тело к телу, душа к душе...
- Судьба нас свела, - ну и хорошо, - тихо произнесла Анжела, прислушиваясь и к себе.
7
Пели степные птицы, невидимые в траве. Свистел суслик. Шли в любую сторону, подальше от посёлка.
- Мне нужно, Арсений, снять виды степной просёлочной дороги, знаешь, малонаезженной, пусть лучше заросшей травой.
- Найдём, в район отсюда в другую сторону ездят, по асфальту.
- В прошлый раз понадобилось снять сурка. На жаре лежала в траве, ждала часа два, когда из норы покажется. Он забавный! Становится столбиком, лапки передние держит перед грудью, так резко высвистывает, кому-то сигналы подаёт, - получилось у меня снять и общим, и крупным планами.
Приседала, снимала аппаратом дорогу, находясь в середине, правее, левее, через верхушки придорожной травы.
- Нужно для альбома, очень нужно, и солнечное освещение сейчас яркое, как раз...
Вернулись к домам.
- Приветик, - открыла свою дверь вечером. - Дождь на улице? Я и не заметила, сидела, работала с материалами... Жестокий, почему долго не приходил?
Замолчала ртом, накрытым поцелуем.
- Ну... - передёрнула дыхание, - ну, проходи? Запру дверь, и за тобой.
Включила низкий свет настольной лампы, села на диване, подложив ноги под себя.
- Скучал?
- Весь день. Помогал сено копнить. Чем ни занимаюсь - разворачивает, к тебе тащит.
Вздохнула, по настоящему, глубоко.
- Ты ужинал?
- Да, сено сложили и поели.
- Останься до утра? Хочу спать в руках твоих, тебя до утра чувствовать.