Панченко Юрий Васильевич : другие произведения.

Иди, потрогай море

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  

ИДИ, ПОТРОГАЙ МОРЕ

  

Книга издана при поддержке

Министерства культуры РФ

и Союза российских писателей

  
  
  
  

0x01 graphic

  

ВЯТКА - 2024 год

   ББК 84 P7
   П16
  
  
  
  
   Панченко Ю. В. Иди, потрогай море. Роман, рассказы, стихи. //Вятка, 2024. - 386 с.
  
  
   В этой книге известного писателя опубликован новейший роман - по содержанию и форме, - о смыслах жизни, всегда разной. А также рассказы и стихи.
   Автор отличается своим своеобразным языком, стилем, сохраняя традиции русской художественной литературы.
   Читатели - вторая половина литературы. Когда они есть - есть и писатель. На сегодня в электронных библиотеках произведения писателя Юрий Панченко стали известны 593 472 читателям - электронная статистика.
   Через интернет произведения Юрия Панченко читают в 126 странах мира.
   0x08 graphic
   18+
  
  
   ISBN 5-86173-056 -3
  
  

(C) Юрий Васильевич Панченко, 2024

СОДЕРЖАНИЕ

   ИДИ, ПОТРОГАЙ МОРЕ роман 7
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 8
   Волна 1 8
   Волна 2 10
   Волна 3 16
   Волна 4 19
   Волна 5 21
   Волна 6 24
   Волна 7 27
   Волна 8 29
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ 35
   Волна 10 35
   Волна 11 39
   Волна 12 44
   Волна 13 52
   Волна 14 58
   * * * 66
   * * * 67
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 68
   Волна 15 68
   Волна 16 73
   Волна 17 84
   Волна 18. ПЁС АНГЕЛА 92
   Волна 19. БАЛХАШ НА ДВОИХ 96
   1 96
   2 99
   3 101
   4 102
   5 104
   6 106
   7 108
   8 112
   9 114
   Волна 20. СВЕЧЕНИЯ КНЯЖНЫ 115
   Волна 21. МОЙ ДРУГ ОЛЖАС СУЛЕЙМЕНОВ 130
   1 130
   2 133
   3 139
   4 142
   5 147
   6 151
   7 152
   8 154
   Волна 22. СУД КЕНЕСАРЫ легенда 158
   ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ 161
   Волна 23 161
   Волна 24 171
   Волна 25 175
   Волна 26 180
   Волна 27 185
   Волна 28 196
   Волна 29 205
   Волна 30 211
   РАССКАЗЫ 214
   АНТИЧНОСТЬ ЖЕНЩИНЫ 214
   ДНИ РОЖДЕНИЯ ЖЕНЩИНЫ 221
   1 221
   2 228
   3 233
   4 235
   5 239
   ЗАХЛЁСТ 240
   1 240
   2 242
   3 243
   4 245
   5 247
   6 249
   ОБРАМЛЕНИЕ 250
   1 250
   2 251
   3 255
   ОТКРЫТЫЕ НОТЫ 258
   1 258
   2 259
   3 261
   ПОТРЯСЕНИЕ ИЮЛЯ 263
   1 263
   2 269
   ПРОБЛЕСКИ 275
   тихий дождь 280
   ТОНКИЕ ТЕЧЕНИЯ 286
   БЛОГЕРША 304
   1 304
   2 306
   3 309
   4 310
   5 312
   6 314
   7 314
   8 315
   9 317
   10 319
   11 322
   12 323
   13 324
   14 325
   15 328
   ПРИМЕРНО К ОСЕНИ 331
   Глава 1 331
   Глава 2 333
   Глава 3 336
   Глава 4 338
   Глава 5 339
   Глава 6 339
   ОБРУШЕНИЕ В СЕБЯ 340
   1 340
   2 344
   3 347
   РАССКАЗЫ ВЬЮНКА 352
   Первый друг 353
   Город 354
   Овраг 355
   Любовь 357
   Автобус 358
   Я красивый. 359
   Сражение 360
   Свобода на Бородино 363
   СТИХИ 368
   "Гул затих, я вышел на подмостки..." 368
   Вознесенский 369
   День Победы 371
   ПРЕДЕЛ 372
   Переделкино 373
   Новогоднее 374
   "Ничем нельзя предугадать..." 375
   НЕВЫНОСИМО 376
   Мы уходим 377
   Мы втянуты в весну 378
   "Ближних - не полюбили..." 379
   КРАЯ МОРЯ 380
   Шёпот на ушко 382
   "В России кто-то кого-то заменит..." 383
   "И моря не выбирают..." 384
   Россия 385
  

ИДИ, ПОТРОГАЙ МОРЕ

Роман

  

Самое жестокое придумал - чтобы
всем быть умными.

Писательница Наталья Русинова

Мир - весь, живёт содержанием.

Как и любой человек.

Автор

  
  
  
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  
   Волна 1
   В тёплой летом Киргизии вверху блестело прозрачнейшей голубизной без облаков, с отливами бирюзой по низу высочайшее, широчайшее небо.
   Тянь-Шаньские высокие горы с белейшими вечными ледниками в самом небе тянулись за морем.
   Зелёными свечами стояли пирамидальные, здесь, тополя.
   Мама, прижав к себе тёплое тельце сына, шла к блескучей отражением неба широкой, широкой воде с золотыми блёстками разделённого тихими наплывами низких волн ярчайшего Солнца. За руку вела второго сына, на два года постарше.
   Позади медленно шёл отец. На костылях, таким приехавшим сразу после окончания войны сорок пятого года.
   Подошли на самый песок берега.
   Сели.
   - Вот, сыночки, наш Иссык-Куль, наше киргизское море. Море вашей Родины. Иди, маленький, потрогай море.
   Младший пополз к тёплой воде, тонкой прозрачностью накатами на песок. Хотел подняться на ножки, плюхнулся на воду.
   - Забери его, как бы не нахлебался, - громко сказал отец.
   Сидели, вчетвером, на берегу.
   - Сыночки, видите море плоское? До самых дальних гор оно... Так и жизнь, то же самое море. До далёко, до далёко... Трогать вам придётся саму жизнь, как вас вырастим. И кем вы станете?
   - Людьми бы выросли, людьми, - сказал папа и задумался.
   ...Плоское холодное северное море на другой стороне света натягивалось на берег широкими, широкими медленными волнами. Под серым северным небом, просвеченным почти над водой дальнего горизонта бледными жёлтыми облаками.
   По берегу проходили одетые в куртки люди, не торопились.
   Молодой человек сказал жене, стоящей рядом.
   - Хочу искупаться, когда сюда снова попадём?
   - Август, а здесь холодно, простынешь.
   - Не простыну. Когда-то маленькому мне мама сказала - иди, потрогай море...
   Остался в трусах, пошёл в самый холод серой воды.
   Нырнул. Бултыхался. Смотрел в холодное небо из самого моря. Трогал волны, трогал натекающие.
   Иди, потрогай море. А сама жизнь вся - море...
   Вспоминал и маму, и папу. На костылях после той войны, сорок пятого года.
   С берега кричала жена, звала выходить на песок.
   Прибалтики.
   Пасмурной сегодня.
   ...Когда посмотришь на мир вокруг и вплотную без запятых, а через многоточия...
   Он для кого?
   Он зачем?
   Он для чего?
   Для жути?
   Для радости?
   Мир - что? Что же своим устройством и что же своей конкретностью?
   Иди, потрогай море...
   Иди, потрогай мир...
  
   Волна 2
   Огуречик-человечик,
   Не ходи на тот конечик.
   Там мышка живёт.
   Тебе хвостик отгрызёт.
   - У меня хвостика нет.
   - Ты бойся на всякий случай, найдут и отгрызут хвостик, если захотят. Не знаешь ещё, люди какими бывают...
   Тебе шесть лет. Ты слушаешь стишок и жалко огуречика. И самому не надо ходить на тот конечик, запоминаешь, там сделают плохое. Опасливо становится, ты ведь маленький, ты только-только начал ходить в школу, в первый класс.
   Твоя школа называется Колбаса. Какая настоящая колбаса, съедобная, ты не знаешь, в столовой её не выдают, не бывает, и в посёловском магазине её нет. Колбасу показывают в кино, когда в Москве сидят гости и говорят: - "колбасы я наелся в буфете на работе, зажарь мне котлеты".
   Ты не понимаешь, как можно говорить кому-то его желания. Ты привык, а сначала научился съедать то, что дают в столовой. Ты живёшь в детдоме, вокруг тебя шестидесятые годы двадцатого века.
   Школа Колбаса - твоя самая первая, сделана так. Выкопана длинная прямая яма, примерно на метр в глубину, чтобы ниже надо было стены класть. Стены сделаны из самана, поверх наложены горбыли, на них плетни из хвороста, дальше солома, на солому набросана земля. Окошки маленькие, их засыпает снегом, в классах горят керосиновые лампы. Полы земляные. В школе четыре комнаты - классы, и две печки. На перемене ты бежишь к печке, открываешь топку, достаёшь из кармана запрятанный на завтраке в столовой хлеб, кусочек сала, отламываешь от веника палочку, жаришь в топке сало и капаешь им на хлеб. Надо успеть, пока и перемена, и за тобой несколько пацанов, надо сделать быстро.
   Ты вырастаешь и думаешь, все дети учатся в таких же школах.
   Строем ведут в посёловский клуб. Показывают кино. Школа в Москве. Потолок в классе - двоим взрослым, вставшим друг на друга, не достать. Окна шириной в десять школьников и в высоту в четыре первоклассника. Они хором говорят спасибо товарищу Сталину за их счастливое детство. Ты не знаешь, кто такой товарищ Сталин. Ты понимаешь, - там, не на Пятом посёлке, совсем другая, сказочная жизнь. С волшебником Сталиным, делающим светлые, красивые классы в школах с книгами в шкафах позади парт и глобусами на шкафах.
   Позади парт в школе Колбаса побеленная извёсткой стенка, низкая. Книг нет. И библиотеки, в школе нет. Картин на стенах тоже.
   Ты вырастаешь, и начинаешь задавать всякие вопросы, возникающие от думанья.
   - Почему есть город Москва, недалеко от нас город Караганда, ещё ближе станция Осакаровка, а наш посёлок называется без имени, Пятый посёлок? Почему рядом с нами есть посёлки с номерами Девятый, Шестой, Восьмой, Одиннадцатый? А где посёлки от Первый, Второй, Третий, Четвёртый, Седьмой, Десятый? Куда они пропали?
   Интересно, многие взрослые и не задумывались, почему так разорвана, почему с дырами пустоты идёт нумерация посёлков здесь, в пустой степи возле Караганды.
   - Те посёлки пропали, на их месте снова степь началась.
   - Тогда расскажите, наш посёлок откуда взялся? Почему у него вместо названия - номер?
   Мальчишка четвёртого класса, ты сидишь с другими мальчишками в столовой, вместе с работницей кухни чистите картошку, вы все сегодня дежурные по столовой. В детдоме двести сорок четыре мальчиков и девочек, на всех надо начистить большой ящик картошки, наверное, целый мешок.
   Тётя Куля - как зовёте вы работницу столовой, - смотрит на вас грустноватыми глазами, молчит, вздыхает почему-то, как боясь возвращаться куда-то в очень плохое, и рассказывать начинает.
   - Наш Пятый посёлок начался в тридцатый годах, арестанты его построили. Назывались все посёлки номерные. Пятый наш, седьмой, восьмой, девятый, одиннадцатый, другие вместе с людьми пропали, не знаю, может, люди где побольше посёлки в них и переселялись. Может поумирали многие, первую зиму в земляных норах зимовали.
   - А печки?
   - Да откуда печки? Друг от друга грелись, болели да умирали. Врач один с нами был, лечил как мог. За посёлком белый камень лежит, люди на его могилу положили. Чего мы пережили, чего мы натерпелись, и вспоминать, рассказывать до сих пор страшно.
   Номерные посёлки Сталина появились в безлюдной степи Казахстана сразу после сорок пятого года, делами Берии. В скотских вагонах поездами привозили советских немцев с Волги, чеченов из Чечни, греков из Крыма, почему-то русских с Дона и Саратова, украинцев с Украины, татар из Татарии и с Кавказа ингушей.
   Одинаково наказанных без всякого суда.
   - За что?
   - За что? Да ни за что. Всех не в лагеря привозили, а в пустую степь. Переселением. Сказали, кто попробует убежать застрелим, и паспорта у всех сразу отобрали, когда арестовывали. Отмечаться сказали каждую неделю по списку у старосты, мол, никто не убежал.
   Нашу семью с Дона привезли, и ещё несколько семей с Дона, вместе с нами. Скот с собой брать запретили, одежду и на дорогу продукты сколько сможешь унести. И воду с собой.
   - Кто привозил?
   - Конвойные, с винтовками.
   - Так вы и были враги народа?
   - Какие мы враги народа? У нас семья жила зажиточно, потому что работали много, не ленились. Самых зажиточных арестовали, скот весь отобрали, одежду разрешили взять, что с собой унести можешь, и всё. За что нас понаказывали, обобрали до нитки, до сих пор сама не пойму. Вы только не передавайте никому, а то снова накажут за вредные разговоры, правду у нас вредной придумали называть, по ихним законам.
   - По ихним - чьим законам?
   - Конвойников, чьим же. Нас везли на поезде в скотских вагонах, там четыре стены и пол, и лавок не было, спали все на полу. Несколько дней и ночей везли, не говорили, куда.
   - Вас раньше судили и приговорили?
   - Никто не судил. Поарестовали, повезли. На станции Осакаровка сказали всем выходить, построили нас в колонну и погнали по степи. Люди идут семьями, детей маленьких на руках несут. По сторонам конвойные на бричках едут, с винтовками. Они власть, чего им двадцать километров по степи ногами топать, уставать. Пригнали нас в степь, сюда, здесь шест стоял, и наверху пучок травы привязан. Повезло нам, речка Ишим тут оказалась, воды напились за весь день. Конвойники сказали, стройте дома, жить тут будете. Из чего строить? Кирпичей, досок нет. Лопат, топоров. А не наше дело, они сказали, стройте, как хотите. Кто побежит отсюда - поймаем и расстреляем. Кто как мог, начали ямы копать в овраге, где обрывчик есть, по берегу реки люди ямы копали, в береге обрывистом. Тряпкой закрыли вход, вот и дверь. Посёлок раньше начинался немного в сторону, левее, там бугров много до сих пор. Такое кладбище получилось.
   - Мы ходили, видели. А чей там памятник лежит, из белого камня?
   - Врача с нами пригнали, не знаю, откуда. Он лечил многих людей, траву собирал по степи и травой лечил, лекарства не было никакого. Он и сам умер, ему памятник. В том месте много людей похоронено, в первую зиму тиф начался, от него и от голода люди умирали семьями. Одни умирают, другие хоронят. На том месте много людей захоронено. Кого пригнали конвойники, может, третья часть к первой весне осталась. Потом конвойники новые семьи пригнали. На могилах крестов, памятников не ставили, не из чего делать было.
   - А почему вы не убегали? Пошли бы все на станцию Осакаровка и уехали.
   - На станции строго следили, арестовывали сразу. Поди туда и не возвратишься.
   - Куда делить другие посёлки? Почему начинаются они сразу с Пятого?
   - На тех люди поумирали все, и посёлки прекратились. Давайте, дети, насчёт другого спрашивайте, с вами наплачешься...
   Волна 3
   Ты разглядываешь посёлок, гуляя по нему, потому что гулять больше негде. Посёлок, речка Ишим, степь, бесконечная во все стороны. Голубое красивое небо, по всей купольности облитое ярчайшим солнцем.
   В посёлке пять улиц, они так и называются, тоже цифрами. Возле магазина, маленького, стоят женщины и быстро-быстро говорят на греческом языке. Ты уже знаешь, их сюда привезли из Крыма. Что они могли сделать против советской власти, ты никак не можешь понять, потому что дружишь с греками мальчишками и нет ни одного рассказа для основания их ненавидеть. Они такие же, как и ты, и их родители такие же, как и ты. Они не воевали против советской власти и бунты не устраивали.
   Дома в посёлке саманные, небольшие, все одноэтажные. С земляными крышами, летом хозяева крыши обмазывают глиной, чтобы не протекали. Если за лето пройдут три дождя, все радуются, вырастет картошка на огородах возле домов. И капуста, и морковка. Возле каждого дома огород, любая семья кормит себя, с огорода.
   На краю посёлка делают саманы. Папа, мама, две дочки. Они лопатами вскопали степь небольшим кругом, посыпали соломой, полили водой из речки, вёдрами натасканной, голыми ногами ходят по кругу и месят глину. Потом они будут накладывать лопатами сырую, густую глину в прямоугольные формы, сделанные из досок, и выкладывать глиняные кирпичи на сухую землю. За лето саманы высохнут, из них начнут строить дом. Вместо хибарочки, где живут сейчас.
   Одна улица в посёлке чеченская. На неё почему-то никто старается не ходить. Чечены идут к своим малюсеньким домам. Мужчины и летом в высоких круглых каракулевых шапках, руки держат за спиной, на них гимнастёрки без погон, тонкие ремешки, штаны галифе, на ногах шерстяные носки и калоши. Летом. Чеченское кладбище рядом с посёлком отдельное. Там на могилах плоские камни, проходить близко нельзя, говорят взрослые, чечены обидятся. Им тоже запрещено уезжать с Пятого посёлка, тут до сих пор непонятно, все посёловские арестованные до сих пор? Гагарин в космос слетал, а тут то же самое, как от начала, от той травы, привязанной на шесте в пустой степи.
   На краю посёлка станция МТС, машино-тракторная станция. Стоят трактора, комбайны, грузовики, есть слесарные и токарные мастерские, здесь работают многие отцы семей и повзрослевшие сыновья. В МТС по вечерам работает дизельная электростанция. Перед двенадцатью часами ночи свет в домах трижды мигает и гасится, дизельный двигатель станции останавливается. На ночь и радио выключается, в местном радиоузле.
   Все люди по посёлку ходят в фуфайках, осенью и зимой, и весной. Одна рабочая, вторая для хождений в магазин, в гости, в кино. Его показывают в маленьком саманном клубе, ленты в коробках привозят из района один раз в неделю. Никаких пальто, шуб ни у кого нет, слишком дорогие.
   Зимой посёлок буранами заметается до печных труб, вровень с крышами. Занятия в школах отменяются. Люди прокапывают траншеи от входной двери домика, по ним и ходят.
   Детский дом - девять саманных домиков на самом краю посёлка. После бурана от домика к домику, и к столовой, прорыты траншеи, для хотьбы.
   По ночам далеко в степи светятся огоньки, серебристые. Там станция Осакаровка, до неё двадцать километров. Там ездят поезда, свет выключать нельзя. Ты никогда не видел, что такое поезд снаружи и внутри вагонов. Ты начинаешь мечтать - сядешь в поезд и уедешь отсюда, потому что не хочешь жить в посёлке, где все взрослые и все дети как будто вольные люди, и как будто арестованные навсегда.
   Неизвестно за что.
   Вечерами снова и снова небо над посёлком становится полосатым от белых следов. Так тут все узнают, запустили какую-то ракету. По радио о запусках ракеты не сообщается, запуски все секретные. Всегда маленькая серебряная штучка, похожая на папиросу, летит впереди, а за ней по всей выпуклости неба расходятся полосатые следы, как на арбузе.
   После того, как Гагарин слетал в космос на такой ракете, - вы не увидели его пролёт над посёлком под прежними космическими трассами, он промчался секретно, - в магазинчик из района начали привозить белый хлеб. Продавать по батону в одни руки.
   Впервые, на посёлке.
   Самые дешёвые фуфайки на людях, единственный телевизор на всё село в сельском клубе, с маленьким мутным экранчиком, самый дорогой в мире космический аппарат пролётом над Пятым, номерным со сталинских указов посёлком...
  
   Волна 4
   С тобой, уже в пятом классе, учится Олег Дик. Он англичанин, посёловский, его мать преподаёт вам английский язык. Она настоящая англичанка, никому не рассказывает, за что и как очутилась здесь. Вместо Англии. Её всегда сильнее жалко, ведь вы то русские...
   На посёлке рассказывают, она работала в Москве в министерстве иностранных де переводчицей. Арестовали и сослали сюда. Была бы виновата, тише добавляют, расстреляли бы.
   Олег приходит в школу в новых брюках. В светлых, присланных посылкой родственниками из Англии. Вы окружаете его на перемене и просите показать удивительное, замок "молнию" там, где расстёгивается ширинка. У вас у всех пуговицы, часто - деревянные, не пластмассовые.
   Ты на улице посёлка разговариваешь со взрослым, он приехал сюда чего-то проверять из самого города, из Караганды.
   - Правда, что наши лётчики воевали в Корее против американцев?
   - Не твоё дело.
   - Правда, что в Караганде шахта взорвалась и шахтёров из неё не достали, все сгорели?
   - Не твоё дело.
   - Правда, что Хрущёва в Москве с работы выгнали?
   - Не твоё дело.
   - А зачем тогда я в стране?
   - Иди отсюда.
   Идти некуда. Кругом Пятый посёлок, охраняемый степью. Пойдёшь, воду в ней не встретишь на пути, сам и погибнешь.
   Зимой ты с мальчишками приходил к вашим пожилым одиноким учительницам. Помогали переносить уголь с улицы в маленькие углярки в сенях, откапывали проход от улицы до дверей. После работы учительницы поили чаем, выкладывали на стол конфетки, их называли подушечки. Липкие, маленькие. Дорогие, по зарплатам учительниц. Ты видел сделанные посёловским столяром простейшие столы, фанерные шкафчики, кровати с железными спинками с тонкими серыми одеялами. Как солдатские, в кино.
   Ты и не знал, тогда, - вперёд, на всю жизнь, появилось презрение к любой бесполезной, глупой роскоши. К барахлу.
   Те учительницы жили для другого.
   У них учился.
   Без слов. Без нотаций.
   Тракторист посёловский рассказывает, оглядываясь на стороны.
   - В Темир-Тау, возле Караганды, рабочие подняли восстание, только не говори никому.
   - Почему они восстали?
   - Туда болгар навезли из самой Болгарии и объявили братскую молодёжную стойку завода и города. Коммунистические бригады сделали, труда. Болгар в хорошие общежития поселили и им больше платили за такую же работу, наши рабочие жили в бараках и мало получали. Забастовали, весь город войсками с танками окружили и в забастовщиков стреляли.
   - Разве можно стрелять в живых людей? Они ведь в военных не стреляли?
   - Нет. Ну и что? Против власти забастовали, а им приказать в людей стрелять - да запросто.
   Все вечера ты, пятиклассник, читаешь "Тихий дон". Дочитывая последний том, белых ненавидишь и красных ненавидишь. Ни с теми хорошей жизни у простого человека нет, и не с этими. Грабят все, лишают жизни расстрелами все.
   Люди сами по себе, по устройству бессовестности, жестокости хуже посёловских собак? Живущие в других местах страны и городам? И национальность русские не означает, что они обязательно честные и добрые?
   И почему чёрное солнце Григорий Мелехов увидел в самом конце книги, ты понял.
   Кто книгу сочинял просто назвал самым точным образом, чего видишь ты.
   С самого детства.
   Волна 5
   Вам показывали кино про фашистский концлагерь. Ты сидел и удивлялся, - в тех лагерях - а фашистов надо ненавидеть, - были тоже отряды, как у вас. И старосты, как у вас, в детдоме. И строем заставляли ходить. И свободным человек не был, попавший в лагерь.
   С самого детства надо ходить строем, приучили тебя. Вставать утром по расписанию, хочешь не хочешь, умываться быстро, строем в столовую, строем из столовой, строем в школу, строем назад из неё. Строем через весь посёлок в сельский клуб, там будет кино.
   С самого детства уметь "правой - левой", не выскакивать из шеренги, строем, одинаково со всем отрядом. Детдомовцы с самого детства - лагерники?
   - Где сам собой станешь? Когда?
   - Сильно умный, что ли? А по морде за такие слова не хочешь?
   - Сам получишь.
   Не стена ограничения.
   Камера.
   Тюремная камера, получившаяся в голове спросившего.
   Учительница на уроке спрашивает, почему ты учился на пятёрке и перестал делать домашние задания.
   - Зачем учиться? Всё равно война будет.
   - Какая?
   - Каждый день по радио говорят, карибский кризис, на нас Америка нападёт с атомными бомбами. Сгорим все, зачем учиться? Мы с мальчишками сидим по вечерам, договариваемся, где спасаться. Куда бежать? Везде степь ровная, надо землянки рыть, может, помогут спастись от Америки.
   Директор в своём кабинете.
   - Как ты посмел о войне всем в школе говорить? Я на фронте пять лет в артиллерии воевал, такое видал, такое... Я свою страну защищал, а ты войну придумал пропагандировать?
   - Почему вы были на войне и защищали тех, кто сюда вас под конвоем отправил?
   - Не твоё дело, не дорос ты ещё мне вопросы насчёт того задавать!
   - Я бы за них не воевал, они сами враги народа, кто сюда без приговора людей отправлял. Насчёт войны я говорил потому, что по радио говорят, наши на Кубу завезли ракеты и американцы хотят начать войну против нас, называют по радио карибский кризис. Я сам ничего не придумывал.
   - Иди и учись. И ни слова насчёт войны, понял?
   - Ладно, пока не буду.
   - Не пока - запомни, - а никогда!
   - Война завтра если начнётся, нам всем чего делать? Куда бежать от американских атомных ракет?
   - Сказал тебе - никогда!
   Ладно. Можно повернуться и молча выйти из кабинета директора, и самому думать, что делать, как спасаться, когда начнётся... Ещё и над тем подумать, почему взрослые правду скрывают?
   Тебе тринадцать лет. Ты с мальчишками в обрывистом склоне оврага за посёлком выкапываешь землянку. Тут наметили прятаться от атомной бомбы, когда американцы начнут войну.
   Копаете, потому что взрослые одно говорят, а противоположное думают. И скрывают. Они все такому научены пятым посёлком.
   Вместе с вами сын из немецкой семьи.
   - Отто, твой отец в войну сорок первого где воевал?
   - Нигде. Его забрали в трудармию.
   - Чего-чего? Трудармии не бывает!
   - Была во время войны. На нашем посёлке все немецкие семьи привезены с Поволжья, раньше там они жили. Когда война началась, с посёлка их забрали в трудармию, они бесплатно строили заводы и жили в специальном лагере.
   - Их чего, судили, потому что немцы?
   - Не судили, и не потому что немцы. С посёлка немцев в трудармию забрали, русских, греков, разных забирали. Одних в армию настоящую, а их в трудармию, до конца войны.
   - Врёшь ты. Нельзя человека без суда в лагерь отправить.
   - Я бы врал, да говорю, как было. Сами у моего отца спросите, только он рассказывать не любит. Не хочет, противно ему вспоминать.
   Тринадцать лет. Тебе жалко и Отто, и его отца, вечного невольника, и всех пятовских мужчин, кого в любой день могут забрать в лагерь и заставить работать бесплатно просто так, потому что они сюда переселились не по собственному желанию, а по приказанию власти. Или переселение, или расстрел. Так им говорили те, кто приказывал.
   Власть - не у умных. Власть - у кого винтовка, сабля, наган, пулемёт и автомат.
   Запоминаешь, на всякий случай.
  
   Волна 6
   У тебя два директора, школы и детдома. Директор школы попроще, останавливает и ругает, когда по школьному коридору на перемене бегаешь. Со своим директором совсем другое, понятное вам двоим. В разговорах на двоих.
   Синие большие, толстые тома книг стоят в его кабинете, на простых полках. Большая советская энциклопедия, написано на каждой. У вас одна на двоих энциклопедия, не написанная в книге.
   - Мне сказали, ты опять не хочешь учиться. Смотри, загоню тебя туда, где Макар телят не пас. Подумай сам, как станешь жить без образования? Отправлю тебя в колхоз, будешь всю жизнь коровам хвосты крутить. Это наше поколение - тут раньше школы не было, потом война началась, вместо института. Ты должен учиться, после школы в институт поступать надо. Государство на тебя каждый день деньги тратит, кормит тебя, одевает, ну, и ты добром должен отплатить.
   - Я никому не должен.
   - Как не должен? Государство тебя...
   - Вы верните мне моих родителей, я к ним уеду. Государство не живое, с ним встретиться нельзя. Я о родителях когда думаю, мне никакой школы не надо, пешком бы по степи к ним ушёл. Не знаю пока, идти куда, в какой город. Вместо государства родителей верните. Найдите мне моих родителей, папу и маму?
   - Государство, государство...
   Директор замолкает. Директор смотрит на тебя, молчит. Ты начинаешь понимать - попросил, сказал чего-то такое - нельзя было говорить. Директор хороший человек, он молчит и знает, чего сказать тебе сейчас не может.
   Директор отходит от стола к окну. Смотрит в окно. Стоит, молчит.
   Возвращается, останавливается рядом.
   - Я прошу тебя, учись. Надо учиться, без образования тебе после детдома будет очень трудно. Ты способный, учись.
   Гладит по плечу. И не говорит, чего знает, он пока не может.
   Вы понимаете, что - в тишине. С разных сторон понимаете.
   Тишина.
   Как из неё выйти... в самое нужное... нужны родители, родители...
   Таких, как ты, у директора...
   Ты идёшь от директора в свой отряд. Отряд... тоже, как у запертых в лагере...
   Ты хочешь идти несколько дней. Через степь, речки, сопки, и где-то искать родителей.
   Не знаешь, где искать. Надо подрасти, догадываешься.
   И никак не можешь догадаться - вот почему все семьи, живущие на посёлке, привезены сюда арестованными, наказанными без судов, - почему ты, привезённый сюда из городского дошкольного детдома, тоже невольник, не имеющий права уйти отсюда. В любую сторону уйти, уехать на попутной машине.
   Милиция поймает и вернёт. Сюда. Других мальчишек уже возвращали.
   За что вы все не свободные с самого раннего детства, с дошкольного, где и осознавать вокруг себя ничего ещё не могли? Так понадобилось этому государству, пригнавшему сюда, к пучку травы на шесте в голой степи, разных и одинаково наказанных людей?
   А директор и некоторые взрослые из посёлка ещё ездили на войну защищать такое, жестокое государство?
   Зачем, кому оно нужно? Столько людей - целыми посёлка - превративших хуже, чем в крепостных?
   Полностью бесправных. Даже в областной город им ездить запрещено.
  
   Волна 7
   - Стройся! Смирно! Знамя поднять!
   Начинать стучать пионерский барабан. Пионервожатые перед каждой группой держат салют, согнутыми в локтях перед лицами руками.
   Ты государственный человек, и стоишь среди всех остальных государственных, выстроенных отрядами девочек и мальчиков. Девять отрядов. Лето. Утро.
   Документ называется разнарядка. Его читает завуч.
   - Государство вам не дойная корова, вы тоже можете обеспечить себя продуктами питания, на то у нас есть свои поля и сад. Первый отряд малыши, остаётесь на территории детдома с воспитательницей. Второй - полив малины и смородины, третий - полив яблонь, четвёртый и пятых отряды пасти коров и свиней, и уток, шестой на прополку свеклы, седьмой полоть картошку, восьмой...
   Вы живёте в саманных домиках с глиняными крышами: короткие сени с угляркой, сами топите две печки. Одна в рабочей комнате, тут делаете домашние задания для школы, коридорчик с длинной вешалкой для пальто, спальня на двадцать пять человек. Мальчики и девочки отдельно, в девяти разных группах. Каждое лето накапываете глину, посыпаете соломой, поливаете водой, месите голыми ногами, таскаете на крышу и намазываете её, чтобы в дожди не протекала. Построили клуб, отдельно столовая, куда приходите строем, группами. Своя конюшня, коровник и свинарник, птичник, где сами выращиваете уток. С сеновала развозите сено лошадям и коровам, свиньям месите болтушку, подрастающим уткам насыпаете зерно. И всем приносите воду, поить надо и летом и зимой.
   Завуч сказал, кто сегодня из мальчиков пасёт лошадей, кто коров, кто погонит свиней на близкое болото, им там кормиться нравится и в болотной тёплой грязи на боках лежать.
   Для вас, детдомовцев, за полкилометра за посёлком есть питомник - огороды, перегороженные деревьями и арыками для поливов, и сад с яблонями, яблоки на них мелкие, ранетки. В вашу столовую для компотов сойдут и такие, зато их много. На питомники летом и работаете. Девочки поливают грядки, пропалывают где легче, капусту, мальчишки пропалывают и окучивают картошку, сами её и сажали.
   В стороне поля, там горох растёт и овёс для лошадей. И свой тракторист работает на тракторе с плугом, посёловский, взрослый.
   Мы должны сами себя обеспечивать чем может, всегда на общем собрании детдомовцев говорит директор.
   После завтрака лезем в кузов своего грузовика, детдомовского, стоя и держась друг за друга едем работать на питомник.
  
  
   Волна 8
   Мальчик, ничего не бойся. Ты вырастишь, станешь способным купить билет на поезд в самую-самую Москву, ты там будешь спать на скамейках, не имея денег на гостиницы, спать на них за кустами, чтобы милиционеры не арестовали... ты купишь билет назад в Азию и слоняясь по Москве увидишь объявление, в какой-то Зелёной эстраде, прямо на улице, в маленьком парке, какая-то неизвестная певица Галина Ненашева начнёт выступать, петь, и ты услышишь песню "Шум берёз"... что-то рванёт в тебе... ты побежишь на электричку чтобы не опоздать на самолёт, самолёт помчит на взлёт мимо длинных километров белых берёз и ты с болью, с болью подумаешь - куда я улетаю? Зачем я улетаю, что я делаю? Мне нужен шум берёз, я хочу шум берёз, как страшно разрывать, как страшно улетать...
   Свет берез...
   В моем сердце всегда
   Этот свет берез.
   Свет берез
   По дорогам земным,
   Как любовь, пронес,
   Как любовь
   К нашей доброй земле,
   Сквозь порывы гроз...
   На ветру
   Шум берез слышу.
   Шум берез -
   Для меня навсегда
   Это песни звук.
   Шум берез -
   Сто зеленых ветвей,
   Сто надежных рук!
   Шум берез -
   Это голос любви
   Сквозь печаль разлук!..
   Смолкло все,
   Шум берез слышу.
   Свет любви - Для меня навсегда
   Это свет берез!
   Свет любви,
   На дорогах земных
   Я его сберег.
   Шум берез,
   Среди гор и морей,
   Среди всех дорог,
   День и ночь
   Шум берез слышу я!
   И не знаешь, кто стихи написал... что стихи поэта Владимира Лазарева узнал позже.
   Тебе просто больно... улетать в голые степи Азии...
   Настало попозже...
   ...А сейчас вы, пацаны, собрались вечером, говорите.
   - Пацаны, что мы будем делать? Каждый день по радио говорят настал какой-то карибский кризис. Он про чего?
   - Американцы бросят на нашу страну атомную бомбу, наши на кораблях отвезли на Кубу ракеты.
   - Нам чего делать? На каком-то космодроме близко от нас взлетают ракеты, мы часто видим ракета вечером летит по всему небу от неё белые полосы расходятся как на арбузе... Американцы бомбанут по космодрому и до нас достанет.
   - Надо нам сухарями запасаться. Будем из столовой в карманах и за пазухами хлеб приносить, на печке сушить до сухарей.
   - Завтра пойдём за посёлок землянку строить, запасную. Сделаем круглую яму, накроем досками и землёй засыпим сверху...
   - Бидон достать надо, на конном дворе они есть. Воду запасти.
   И договариваетесь и придумываете весь вечер.
   В школе тебя вызывает к доске ответить по домашнему заданию.
   Встаёшь.
   - Я не учил ничего.
   - Почему?
   - Я не учил. А зачем учить уроки, если идёт карибский кризис и на нас американцы атомные бомбы набросают?
   Учительница молчит и уходит.
   Тебя срочно вызывают к директору. Не школы, а детдома.
   Директор встал из-за стола.
   - Мерзавец! Ох и мерзавец! Я на фронте артиллеристом воевал, едва живым с фронта вернулся, а ты что проповедуешь? Новую войну?
   И кричит. И ругает, покрасневший от гнева всем лицом.
   - Николай Данилович, а что нам делать? Мы несколько дней слышим по радио карибский кризис, карибский кризис. На нас американцы бомбы атомные грозят бросать, разве я придумал? Рядом от нас наши ракеты запускают в Космос, сюда и прилетят ихние бомбы. Мы хотим строить землянки, чтобы спасаться.
   - У нас есть правительство государство, они работают, чтобы войны не случилось. Как-то договорятся в США. Ты честно говоришь, вижу. Не обижайся на меня, сам переживаю. Сядь на стул, поговорим.
   Директор вставил в мундштук короткую сигарету и закурил.
   - Ты учись. Ты можешь учиться на пятёрки, в прошлом классе сколько раз четверти заканчивал на четвёрки и пятёрки. Ты должен учиться и стать человеком.
   - Николай Данилович, отпустите меня из детдома?
   - Почему?
   - Я хочу разыскать своих родителей. Как я знаю, до этого посёлка был в городе, в дошкольном детдоме, а в него попал из МВД. В городе пойду в МВД искать родителей.
   - Ээээх... Учиться тебе надо, выучишься - скорее их найдёшь.
   - После восьмого класса отпустите? Я в городе поступлю в ремесленное училище, стану рабочим с профессией, сам начну деньги зарабатывать и родителей найду.
   Директор молчал, смотрел в окно и курил...
   - Иди в школу, учись. На меня не обижайся, у меня нервы тоже не железные. А тут мне позвонили из школы - ты такое там сказал...
   - Простите, больше не буду. Я вспомнил, в каком посёлке живу, все переселенцы и паспортов не имеют. Донесут ещё на меня, а вас накажут.
   Директор встал и протянул руку.
   И ты ему протянул руку.
   - Учись. Понял меня?
   - Да. Я больше не буду, Николай Данилович.
   ...И не получается забыть проклятый карибский кризис. Тот разговор с директором то таким припомнится, то чуть иным...
   Даже в начальном взрослом возрасте, даже в летящем самолёте...
  
   Волна 9
   Пятый посёлок, детская любовь к месту...
   На повороте ты вышел из кабины попутного грузовика, шофёр поехал вправо, на Девятый посёлок. Ты пошёл налево, к низким домикам Пятого...
   Те самые, свои, четыре улицы. И короткая пятая. Чеченская. Чечены никогда не дрались с детдомовскими, и в драках, школьных, их защищали. Тот самый детский дом, тот самый кабинет директора.
   - Здравствуйте, Николай Данилович.
   Промолчал, от удивления. Протянул руку.
   - Ну? Рассказывай? Два года не виделись.
   Понял, чего ждёт директор.
   Директор навсегда.
   - Закончил ремесленное училище, работаю рабочим. Живу в общежитии. Ко мне пришли наши, детдомовские. Ребята и девчонки. Рассказали, вас нагло, бессовестно обвинили. Вас исключили из партии коммунистов и выгнали из директоров. Наши сказали - пиши письмо, мы все подпишемся. Куда? В ЦК КПСС Казахстана, в Алма-Ату. А адрес? Город напишешь и ЦК Казахстана, дойдёт. Я написал. Всем прочитал. Все подписали.
   - Не думал я, кто мне поможет, кто меня выручит. Было как? Живу в горе, опозоренным. Посёлок маленький, все всё знают, как по улицам ходить? Стыдно. Пришёл мне вызов, в Алма-Ату приехать, в ЦК Казахстана. На партийную комиссию. Думаю, да сколько мне мучиться и дальше? На комиссии задавали вопросы. Да, отвечаю, открылось, взрослый мужчина с посёлка стал приставать к детдомовской девочке, давать ей деньги, предлагал ей сожительствовать, как муж с женой живут. Ну, ты взрослый, понимаешь. На комиссии партийной рассказываю, обо всём написал первому секретарю райкома партии и в районный отдел образования. А приближался большой праздник, секретарь хотел награду, наверное, и всё скрыл. Меня выгнал с работы и исключил из партии, а я в неё на фронте вступал. Ещё разные вопросы задавали и я отвечал честно. Тогда сказали, кого вы просили написать сюда письмо о вас? Никого, отвечаю как есть, и письма не знаю. Тогда они прочитали ваше письмо со всеми подписями, твоя стояла первой и остальные одиннадцать. Спросили, знаете их? Да, все - мои воспитанники. С самого первого класса.
   И дальше сказали своё решение: меня в партии восстановить, на прежней работе восстановить, того секретаря райкома снять с должности и выгнать из партии. Подлеца взрослого, пробовавшего совратить детдомовскую девочку, арестовать и отдать под суд. Судили, дали ему семь лет тюрьмы. Его семья от позора сразу уехала отсюда. Я признаюсь, не сдержался, слёзы выступили. Благодарю их. Они говорят мне, благодарите своих бывших воспитанников, и себя, что воспитали таких честных ребят и девчонок. Вы мне помогли, мои все, никогда не ожидал от вас. Мы ведь с тобой сколько раз чуть ли ни ругались!
   - А! Ругали, воспитывали... я на вас никогда не обижался.
   - Всем кто подписался передай спасибо от меня.
   - Они меня попросили приехать и узнать, как вы живёте, и что у нас получилось. Все приветы вам передают.
   - Мне людям в глаза смотреть, по посёлку ходить стало не стыдно. Все здесь всё знают и вам, моим воспитанникам, удивляются.
   Николай Данилович подошёл и обнял.
   Крепко. Крепко.
   - На то вы нас и вырастили... А мы вас в обиду не дали, всякой сволочи.
   Стояли.
   Молчали.
   Тихо тикали напольные часы.
   Мира времени.
   Времени потроганного моря...
   31.07.2024 год
   Конец первой части.
  
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

   Волна 10
   Одно море, и другое началось... пойди, потрогай...
   Начальник какой-то провинциальной губернии сидел в большом кабинете со стенами красного дерева в белом мундире кавалергарда и золотыми эполетами, в синих штанах с генеральскими лампасами по сторонам, смотрел на себя в зеркале сбоку, до самого пола. Видел где-то в интернете такую картинку и приказал себе сшить. И орден крупный к мундиру приколоть, с серебряной широкой лентой через плечо. Я вот, нате, генерал-губернатор, думал он о себе предовольно. Прелестно мне, до чего приятственно. И волосы расчёской начёсывал с висков наперёд, как на той картинке, где видел.
   Я почти что царь, вот чего достиг, царь почти...
   Над крышей здания и его кабинета что-то ну очень грохотно загрохотало, на площадь под окнами приземлились два здоровенных пятнистых вертолёта. Из них завыпрыгивали пятнистые военные с автоматами.
   Услышал, затопали сапогами по коридору, разбрасывая на стороны охрану.
   Пинком открыли дверь в кабинет.
   Передний в погонах генерала подошёл, схватил без здравствуйте за воротник мундира белого, нового, приподнял из кресла, швырнул на колени перед собой. Со своими автоматчиками по сторонам.
   - Ты, - закричали они, генерал и кто с ним, - всей стране трансконтинентальные железнодорожные пути перекрыл?
   - Не кричите на меня! Я главное лицо губернии!
   Ка-а-а-к дали ему в самое главное лицо морды широкой, обрушился ею в самый начищенный утром паркет.
   По самому главному лицу губернии текли зелёные и красные сопли.
   Подняли, кинули задницей на стул.
   Генерал сел за его стол, приказал.
   - Расскажи, как придумал диверсию? И знай, сейчас на вокзале работает часть нашего полка. Движение без тебя восстановят.
   - Приближался праздник день песен. Площади в городе осмотрел, показались тесными. Сверху указали праздник провести широко. Выбрал самый широкий проспект, приказал перегородить весь трибуной самой большой, провода для троллейбусов снять. Неделю трибуна стояла и певцы пели. Заплатил им два миллиона.
   - Себе забрал от них сколько?
   - Ничуть, приказали передать наверх. Миллион семьсот тысяч.
   - Кому передал? Фамилии наверху?
   - В левом ящике стола написано подробно.
   Майор порылся, протянул листки генералу.
   - Так, морда, дальше.
   - Дальше мне сказали праздник любимый город провести ещё с большим размахом. Приказал от вокзала перекрыть все пути железной дороги трибуной в три раза больше. Все электрические провода срезать, на рельсы положить в сторонах от вокзала бетонные блоки, чтобы поезда на зрителей не наехали. Зрителей сказал разместить на шпалах. Все затраты полностью на подготовку вышли в два миллиарда триста сорок пять миллионов. Тогда движение и перекрылось.
   - Кому передал свыше.
   Молчал.
   Полковник подошёл и дал в морду лица.
   - Дай ему бумагу, а ты пиши подробно. И соплями не капай на листки. Фамилии, должности всех, свыше. Сколько и кому. Себя не забудь. Жену и родственников своих, кому что отчислил.
   - У меня опасливая просьба, пусть от меня ваш офицер автомат в сторону отведёт?
   - Пиши. Под автоматом точнее вспомнишь и укажешь.
   - Всё укажу. А я останусь губернатором?
   - А чего ты в форме времён Кутузова? Толстого начитался?
   - Книгу его про войну не читал, сильно толстая. Да ещё их и две книги, обе сильно толстые. Генерал-губернатором придумал стать.
   - Уверен, такого дурака, как ты, в этом городе прежде не видели. И вора, одновременно.
   Генерал внимательно прочитал написанное.
   - Ты забыл семь банкетов за государственные деньги из бюджета, от полумиллиона каждый до семисот тысяч.
   Ждали, пока напишет. Длинно получилось, по фамилиям и должностям. Заместители, директора фирм, платившие за любую запятую откатами в больших процентах...
   Генерал забрал новый список.
   - Теперь главное. Ты написал в интернете, Ленина надо прославлять? Вместо власти сегодняшнего правителя? Тебе ответили - Ленин узнал, что понравился какому-то губернатору-капиталисту, и умер во второй раз?
   Рухнул на колени, стукнул лбом по паркету и завопил.
   - Я понял! Нет верховного гениальнее чем Сталин... ой Брежнев... Косыгин... Андропов... ой перепутал со страха... Нет светоча, нет в мире вождя ярчайшего умом, благороднее, честнее, величественного, нет вождя кроме нашего нынешнего! Им восторгаюсь! Един как Солнце и Солнце мне и вам заменил!
   - Сколько? Сумма?
   - Скрыл от него три миллиарда откатами восемьсот пятьдесят семь миллионов триста сорок две тысячи двадцать четыре копейки! Не стреляйте в меня! Верну!
   - Капитан Рысаков, наручники на клиента. Улетаешь с нами как вор.
   Поволокли мимо местной его охраны.
   На площади взревели моторами вертолёты.
   - Бабушка, а чегой-то энти прилетали?
   - Да кто их знаить... лятят да лятят...
  
   Волна 11
   А вот и здравствуйте, дорогой Фрол Ильич! Вам дали сидеть в тюрьме двенадцать годов, сидите спокойно. Я исполняю ваши заветы Ильича. Пишу письмо сидя в бывшем вашем кабинете. Теперь я стала губернаторшей. Сшила себе мундир солнечного цвета, пускай народ на меня глядит и верит в солнечное будущее. Звёзды на погоны не желаю, сказала золотые пятиугольники сделать, как знак качества в СССР был. Качество со смыслом я вся качественная.
   Желаю в город Брюссель поехать, не знаю, где он. Холопов у меня пять этажей, шевельну пальцами, найдут на карте. Может во Франции, может в Австралии, да кто его знает?
   Вы завещали памятник Ленину не трогать. Я его не стала уничтожать. Сняли рабочие с постамента осторожно. Постамент распилили на красные ступени, на берегу реки сложили лестницу наверх, к смотровой площадке. Там люди наблюдают откуда появится солнечное будущее.
   Самого Ленина с вытянутой вперёд рукой продали какой-то стране за доллары, им мрамор понадобился. Так что к Ленину и пальцем не прикоснулась. Вам осталось исполнять песню с названием "Ленин всегда живой". Хоть он и умер давно.
   Недавно прочитала редкое в вашу сторону, когда вы завещали Ленина не трогать. Оно вот про что.
   Узнал Ленин, что понравился одному губернатору-капиталисту, и умер во второй раз.
   Как я поняла, раз умер во второй раз на распиловку памятника не обидится.
   Клятвенно исполняя ваши заветы Ильича, улицу Ленина переименовала, по всей проезжей части настроив большие дома. Назвала Поклонным местом. Значит, должны все кланяться.
   Мне, кому же ещё?
   Желаю похвалиться. Застройка улицы с самыми дорогими домами прошла с самыми большими прибавками тысяч и миллионов это вам на строительство а это нам на пропитание всякими лобстерами.
   Не здесь, само собой, исключительно в Париже и Лондоне.
   Ильич, вы сделали большую ошибку, перегородив трибуной всю железную дорогу.
   Я приказала сделать две трибуны и ешё громаднее. Поставила их не поперёк, а вдоль железной дороги. На въезде в город и на выезде. На них как поезд проезжает танцуют культурные коллективы бабушек. Вот как придумала развивать современную культуру. И платить бабушки не просят, и деньги на них каждые сутки получается списывать и передавать кому следует. В четыре раза больше чем раньше от тебя, Ильич.
   В печной трубе дым всегда идёт вверх, а деньги тоже всегда идут вверх только по трубе секретной, финансовой. Так что меня хвалят и пообещали прицепить к моей левой груди большой орден в виде чего-то, пока не знаю.
   Приказала я всему городу от детей до стариков утром выходить на улицы и делать гимнастику, ночами же бегать по всем улицам не менее часа. На чём известным только мне путём тоже имею большой заработок присвоением себе и передачей проверяющему откуда сами знаете.
   И так же на всех домах где по сторонам окон нет громадные рожи малевать и надписи в сторону светлого пути стрелами указать.
   От коров мы совсем избавились. Молоко из пищевой белой краски наладили, зачем нам коровы?
   Последних доели в виде котлет и лангетов.
   Решила с вами посоветовать, где правильное исполнением заветов Ильича. Что мне купить лучше, всю Италию или весь Тихий океан?
   Как видите, я вся сильно умнейшего ума, так-то, как со стороны глянуть.
   С губернаторши желаю взойти на невиданную высь!
   И ещё я придумала открытие как избавить поезда на дорогах от встречного удара. Надо на одном поезде наверху положить шпалы и рельсы с наклоном впереди и позади и пусть встречный поезд с разгона заскакивает на поезд впереди и прокатывается по его верху. Понимаю, открытие историческое и жду громадной государственной премии. Желательно в долларах или золотых слитках. Чего мне мелочиться? Вон чего придумала, как все поезда избавить от аварий.
   Вам нравилось в этом кабинете отмечать особо, я широкозадая, у меня позади как полукруглый балкон на доме.
   Говорила со смотровой площадки речь народу. Народ, мы громадными шагами идём к успехам! Не жадничайте, живите на зарплату, не воруйте! Продуло, на левой половины зада чирей получился. Сейчас явится врачиха, полечить прямо в кабинете, чего я буду ездить в поликлинику?
   Народ мне хлопал сильно. А что им делать? Они все мои холопы. Подпишу документ и все кто не хлопал без работы останутся.
   За собой слово дала крестьянину из района, бывшему колхознику. Чтобы новости района изложил.
   Взошёл крестьянин по красным ступеням, раньше бывшими постаментом Ильичу. На высокое трибунное место для меня. Поправил измятый старый галстук. Начал докладывать всем.
   - Надысь за вчера к нам в колхоз чувак чужой с самого космосу прилятел. Сильно ругалси. Чаво, грит, у вас афальту нет, заправки бянзином нет, заправки квантами и лазерам нет? Ни фига, грит, у вас нет и гамазина тоже, виски где купить? А яйцы куропаток жареные со свежей ветчиной? Нетути, грю яму. Лангустов, грит, свежих жалаю. И вдобавок лобстеров. Про лангустов председатель в жизсть не слыхал, разделся до трусов и кинулся в реку раков доставать. Сказал достаных раков прилятевшему на костре сварить. Прилятевший из космосу откусил рака с хрустом и треском зубьев и матерился на нашенском языке словами про начальника колхоза, бывшего, колхоз то он весь распродал до фундаментов коровников и свинарников и деньги присвоил... Выпить самогону прилятевший отказалси. Залез в свой трахтур и как дунул до самого космосу аж засвитело! На дорогу яму литру самогона дали, не жадничали мы.
   Приезжал с самого верха проверяющей. С проверкой. Доволен остался, работаю с перевыполнением его заданий. К примеру, надо десять миллионов на стройку дома? Он даёт. Я добавляю ещё пятнадцать для него, в основном, и для себя, и живётся нам в довольстве.
   У меня неимоверно выросли доходы. Проценты имею с каждого посаженного цветка, с каждого яйца кур. Недаром я заканчивала сельхозинститут по выведению кур! Или курей, по нашенски, по простому.
   Желаю и вам в тюрьме сидеть прилежно. И не получать по морде лица от строгих надзирателей.
   На сим заканчиваю своё душевное письмо.
   ...Тишина, тишина, люди перестали по грохоту пушки вскакивать и ночами бегать по городу, отчётливо матерясь. И на зарядку по утрам из квартир торопливо выскакивать, а то опаздаешь и дубинкой резиновой бока отмутузят.
   - Где эта дурында с широкой задницей, на балкон похожей?
   - Говорят, в баню пошла на территории своего дворца, а ни бани, ни ей нету больше.
   - Что ли в самый космос её утащили?
   - Да кто яё знаить...
   - А не взорвали вместе с баней?
   - Точно нет. На месте бани земля вся ровная.
   Провидца позвали.
   Ходил мужик по глине свежей, брал её горстями, нюхал. Лёг и ухом приложился, ухом послушал. Камешки на зуб пробовал.
   - Ведомо мне, ведомо. В старинной книге, - сказал, - на такое сошествие в преисподнюю сказано древними. И разверзлись недра на месте сим, поглотили им надоевшее пакостное, и заново сдвинулися с тишиной наверху. Вот так-то, да, вот так-то. Знамо дело в старину, знамо. И ходить здеся более нельзя, как по месту делами чёрными опасное.
   Пока говорил, в сторонке от места бывшей бани пошла, пошла вода выступать из-под глины и озеро получилось.
   - Чудно... ну и чудно мне... сделалося... ой да ой...
  
   Волна 12
   Вызванный из провинции в столичную яркость начальников помнил правильно: главное - печка. Финансовая. В печке кирпич в трубе перекроет, и дым не пойдёт. Кирпич достать можно. А когда в трубе финансовой движение на самый верх остановится - тюрьма с дрянной кашей впереди.
   А кушать хочется только вкусное, красную и чёрную икру на завтраки. Сочные лангеты с подливкой к жареной картошке на обед.
   В кабинете вызвавший спросил сразу.
   - Выпьем?
   - С вами да не выпить?
   - Коньяк? Водка? Джин? Виски?
   - Нашу водку. Надёжнее, давно знаю. Иностранным травануться можно. Сильно много поддельной, с отравой. У вас лицо как это... а, да, с интеллектом. Научен по лицам узнавать, кто чего.
   - Вы в СС не служили? Расовым отбором не занимались?
   - Я поваром начинал работать. На речном судне.
   - Почему у себя в городе вы всех называете на ты?
   - Сам не пойму, почему все меня называют на вы. Говорят, похож на генерала Конёва.
   - Правильно по фамилии - Конева. Он был маршалом.
   - Да вы что, правда? Я и не знал. Книги не читаю.
   - Власть в губернии хотите?
   - Как мороженное в жару! Схвачу и не отдам!
   - Предлагаю назначить вас губернатором области.
   Налил ему вторую рюмку водки.
   - Выберет меня кто у нас там? В глухомани?
   - Позвоню кому надо, скажу написать результат подсчётов голосов в вашу пользу. Выборы сегодня утром уже назначены.
   - Сразу оправдаю! Результат! Как стану! Как стану губернатором в провинции глухонькой!
   - За назначение вы должны заплатить три миллиарда рублей. Знаю, денег у вас нет. Когда три миллиарда отдадите, будете зарабатывать на себя. Разными способами.
   - Смогу! - вскочил из кресла.
   - Сидеть. Ваши начальные действия?
   - За обучение в институтах прибавлю оплату семьдесят пять процентов.
   - Ты страну хочешь уничтожить? Одни богатые смогут поступать, а работать после они будут?
   - Их забота, не наша. Станет медицина плохой ну и что? У кого здоровье плохое умрут, у нас хорошее мы останемся. Общее здоровье в стране быстро только улучшится. Как сейчас платят - поставлю черту, остальное, прибавленное, наше.
   - В доход пятьдесят семь процентов? Ну что, сойдёт.
   - За воду, отопление, вывоз мусора, за дачи, за этажи в подъездах домов, за прогулки в парках на речке, за транспорт на автобусы города на всё до высокости процентов оплаты расценки подниму!
   - Не новости, многие так делают. Можете рассказать новое? Невероятное?
   - Как же, да запросто! Вот я плавал по реке поваром. Суп сварю, сижу на ящике на палубе, соображаю. Зачем мы возим туда-сюда всяких крестьян из районов, питание им? Надо построить мост.
   - У вас в городе три моста.
   - Так те поперёк реки. План моего заступления на должность. Вы кидаете мне деньги, миллиардов пять сразу, начинаю сразу строить мост. Вдоль реки посередине реки. Выгода офигенная! Кораблей всяких больше не надо, по мосту ездят машины и автобусы с людьми, где надо в какой район съезжают по повороту на берег. Решается громадная экономическая проблема, экономия государственного значения! Мирового! А то и по воде кораблики плывут и по берегам машины ездят!
   - Да, невероятное... прежние назначенцы сообразить не могли... и, что важно, нужные наверху миллиарды возвращаются очень скоро. А какова длинна моста?
   - Сколько нам надо. Река крутится по губернии, и мы с ней. В год пятьдесят километров построим - красота и прибыль. Всякий год и дальше строим по пятьдесят километром и нету у меня, как у губернатора, заботы насчёт безработных, а прибыли у нас есть. Строить можно да хоть десять лет. Я - губернатор. Говорю и говорю, стройте дальше.
   Третью рюмку ему вопросник не налил. Нажал кнопку.
   - Вас сейчас отвезут на вокзал и немедленно в свою губернию. Приступать служить нам губернатором. Понятно - нам?
   - Исполню с успехом!
   И почему-то опустился на колени. Ну - холоп холопом.
   А у себя в кабинете, в своей ставшей губернии дым сиреневый, завертел во все стороны разгорание.
   Вызвал министра культуры.
   - Ты чего такой живодристик? В детстве кашу манную не давали? Чего прошипел? Мааал - чааааать! Поэтов тута знаешь? Композиторов? Художников?
   - Не знаю.
   - Иди вон, уволен, когда никого культурных не знаешь.
   И в телефон - наберите мне генерала полиции! Срочно!
   Через семнадцать минут генерал доставил в кабинет поэта, композитора и трёх художников.
   - Значит, деятели культуры, значит, творческие которые... бездельник министр культуры, прогнал его... задачи дня не уловил... Вам задача государственного значения, мирового, поправлю сам себя. Возвышенного.
   Генерал полиции аж со стула вскочил, как услышал дальше. Соображая, в котором месте речи честь отдавать.
   - Етит вашу мать да разъетит! Вы чего спите? Вы почему сами ко мне не явились с ценным предложением? Я вас всех ото сна ходячего оторву, разъетит вашу мать! Ты, поэт, сочинять стишки умеешь?
   - Как же!
   В нашем городе деревья растут.
   В нашем городе машины гудят.
   Замечательно живётся тут
   И для взрослых и для малых ребят.
   Сразу могу сочинить новое.
   В нашей губернии есть губернатор
   Он замечательный организатор.
   С народом весёлые песни поёт
   К победам повсюду ведёт и ведёт!
   - Отлично! С композитором напишешь песню прославления.
   - Кого?
   - Меня. Запомнили? Песню прославления, и пускай весь город хором станет петь.
   - Задача ясна, мы готовы.
   - Вы, художники, напишите мой портрет прославления.
   - Размеры портрета какие?
   - Один у меня дома будет, второй в кабинете здесь, размерами чтобы уместились. Третий... Чего там за окном? Университет с видом на всю центральную площадь? Размером от вестибюля внизу до крыши над шестым этажом! Громадный, пусть отовсюду видать станет. Значит, нарисуете так. Я посередине от низа до верха, справа и слева великий Сталин и великий Ленин приветствуют и обнимают меня. Значит, мы втроём самые великие! Ниже, не высоконько, народ с букетами цветов. По сторонам от портрета на стенах здания напишите крупными буквами - вперёд к победе капиталистического труда!
   - Гонорары какими суммами будут?
   - Денег нет. Губерния переживает трудности. Скажу в столовой моего правительства даром поедите вместе со мной. С водкой и котлетами. А ты, генерал, найди мне и писателя. Книгу про меня писать будет, название "Великий подвиг". Про меня. Толстую, как "Война и мир", видел раз у знакомого дома.
   - Писатель уехал в творческий отпуск. Всего один в городе.
   - Арестуй, как приедет. Мол, закурил на заправке машин, где нельзя. И пусть сидит в тюрьме пока не напишет толстую книгу. Чернил дай ему, бумагу.
   - Есть! - вскочил и руку подбросил к голове без фуражки.
   - Вдобавок фото хочу. Историческое. Помнишь фото, генерал, где какой-то Киров выступает на трибуне съезда, позади сидят и его внимательно слушают Ворошилов, Молотов и сам Сталин? Лицо Кирова выкинуть, моё вставить. Я, генерал, я исторический.
   - Да ведь историческое переделывать нельзя? - поразился генерал.
   - Мне - не запрещать. Иди и скажи своим полицейским специалистам по фото, переделать, доставить сюда в крупной раме. На этой стене повесить скажу. Второе такое фото больших размеров разместить с лицевой стороны на колоннах Драмтеатра, пусть все знают и помнят, кто правит!
   ...А на реке на краю города дым стоит, дым-грохот-вой стоит от бурений каких-то, рычание тракторов разных и кранов, а растворы цементные и камни для подпор моста везут и везут, а ночами линии прожекторов по берегам освещают всю реку и рыбе в ней покой прекратился, уплыла куда-то... Два подпорных быка первыми появились, остальные пошли отмерять метры вперёд, первые плиты моста появились и потянулся мост посередине реки вдоль, вдоль...
   Так скоро и тридцать шестой километр моста начали за первым поворот самой реки...
   А на специальном катере с охраной сам губернатор возле моста носится и в полицейский матюгальник орёт громче громкого и рьяно.
   - Слава капиталистическому труду! Рабочие! Трудитесь! Трудитесь без перекуров! Для обеда вам всего пятнадцать минут! Капиталистическому труду слава! Мост всемирного достижения - стоять крепко! Вперёд к новым победам нового капитализма!
   К тому концу моста плывёт - орёт, назад несётся - кричит в матюгальник. Где та победа, сколько километров всего строить - никому не говорит.
   Труба финансовая от напряжения гудит, аж ревмя ревёт...
   Да где-то обрыв, труба сработала неправильно.
   ...Раз утром никакие машины ничего не привезли. И трактора без солярки наглухо встали. Рабочие начали спрашивать, а чего поставки всего разом остановились?
   Пятый день, рассказал знающий, как портрет громадный сорвали со здания и генерал полиции тайно увёз временщика, губернатора.
   - В тюрьму, что ли?
   - Нет. В Мырино, в психическую больницу. На главной площади со своего кабинета в окно сунулся, хотел вниз спрыгнуть после телефонного звонка из столицы. Схватить успели. Сказали ему в телефоне, мост не в ту сторону строил, надо на север, а он перепутал, на юг указал. Затраты миллиардов потребовали возвратить, через продажу моста.
   - Да кто же мост купит? Турки, что ли? Так они сильно далеко.
   - Так-то вот, так-то.
   - Нам мост разбирать?
   - Да хрен его знает, как новый присланный сюда укажет.
   - Песню про прежнего мостовика на улицах города хор перестал петь? С перерывами на обед?
   - Да пошёл он на хер. В жизни я не видел, чтобы мост вдоль реки по воде строили. Придумал бы ещё лестницу до самого неба и по ней вместо полётов самолётом до Чёрного моря пешком ходить. Повар хренов, тысячи рабочих с прежних мест сорвал, на реку согнал и без работы оставил.
  
   Волна 13
   У кое-кого начались не праздничные изумления...
   В провинции местами странно, нелепо разговаривают, людей называя Марь Ванна вместо Мария Ивановна, Нин Рисовна а правильно - Нина Борисовна, Вер Сана, где Вера Александровна надо сказать... Лен Харьевна на месте Захарьевна, так это запросто...
   И холопство бесконечно.
   Ну - тупые и есть тупые.
   ...На собрании провинциальных чиновников избрали, то есть назначили под диктовку губернатора рабочий президиум.
   Работать тут не надо, только хлопать.
   Сидит Шухайлова - за глаза по здешним коридорам её называли Щуха, за подхалимства к начальникам презирая, - в президиуме за длинным столом широким задом, вместе с остальными замами губернатора, чувствует, по спине пот течёт и затекает в самые трусы. Трусы отсырели, думает, скорее бы тут закончилось. В кабинете запасные есть, переменю.
   Так тема важная, отсыреют, - с трибуны губернатор руку вперёд тянет и высоко, как сам Ленин на памятнике в окне, на площади оставшись укором предавших его, призывающий теперь в капитализм - тянет руку в микрофоны бубнящиё строчки с листочка бумаги и требует бороться за мир, найдём, говорит, борцов за мир по всем странам, объединимся, они нам помогут.
   В зале хлопают, Шухайлова первой, показывает залу, когда надо хлопать. Потому что сама под губернатором заместителем по движениям вперёд. Вроде как Фурцева раньше при Брежневе.
   А сырые трусы терпеть надо.
   Губернатор сказал "теперь по поводу женщин расскажет Шухайлова".
   Встала на трибуну.
   - Да, у меня есть высшее образование, но оно требовалось раньше. Время тревожное, надо не подпускать женщин, особенно молодых девушек, к высшему образованию, нечего им по пять лет сидеть в институтах и академиях. Нам нужны мужчины, много мужчин, пускай молодые рожают мальчиков, мальчики вырастут и направятся в армию. Нам нужны они там, время тревожное, так что нечего молодым девушкам болтаться по институтам, рожать можно и без всякого образования.
   Пошла с трибуны.
   В зале чиновники захлопали, закричали - согласны, согласны.
   Один человек встал, начал говорить - насилие над людьми призываете установить, жизнь молодые люди сами себе выбирают, кому в институт, а кому рожать!
   Вывели, срочно, из зала. Схватили человека по сторонам охранники дома чиновников и вывели.
   Шухайлова во след посмотрела презрительно из-за стола президиума и сразу за губернатором захлопала.
   Все чиновники - тоже.
   В кабинете переменила трусы, от пустого для дел времени включила любимый смартфон, посмотреть, чем народы живут в разных странах.
   И вот! - почти крикнула, - вот! Губернатор прав!
   На видео по улице заграничного города вели мужчину в наручниках и рассказывали быстро, арестован борец за свободу. Следом попросили в помощь ему перевести туда-то сто долларов.
   Шухайлова возгордилась, - я исполняю указание губернатора, я нашла борца за мир в капиталистической стране! Я самая сознательная и самая первая! В авангарде по исполнению! Надеюсь, отметят меня Почётной грамотой! Может, сразу орденом!
   И перевела со счёта, своего, в банке, сто долларов.
   Через час ей позвонили, представились федеральным финансовым бюро.
   - Вы перевели борцу за мир сто долларов. Вы нарушили закон нашей страны, запрещающий переводы сидящим в тюрьме борцам с нашей властью. Совершили политическое и финансовое, одновременно, преступление. Для того, чтобы мы не открыли уголовное дело лично на вас и не потребовали с помощью ЦРУ доставить вас в нашу страну, и затем судить по нашим законам и приговорить к сроку в тюрьме на сорок четыре года, переведите нам срочно полторы тысячи долларов для расследования, что вы перевели сто долларов по ошибки или по принуждению, и дело мы закроем.
   Трусы на Шухайловой сразу отсырели. На широкой заднице отсырели широко.
   Вызвала машину, служебную.
   В банке срочно перевела полторы тысячи долларов.
   Заехала домой, переменила трусы.
   Взяла телефон, зазвонивший требовательным звонком.
   - Госпожа Шухайлова? Вам звонит Генеральный Прокурор штата Нью-Джерси, не смейте отключаться.
   - Не смею! Я горжусь, в вашей стране так много людей говорят на русском!
   - Я Генеральный Прокурор и обязан говорить на нескольких языках. Вы перевели полторы тысячи долларов, мы проверили законность перевода. Вы нарушили сразу несколько запретительных статей нашей страны, вы хотите сидеть в тюрьме? По моему представлению власть вашей страны выдаст нам немедленно, или мы вышлем за вами военный вертолёт с боевыми ракетами! Чтобы уничтожить дело, срочно вышлите мне пять тысяч долларов! И на адвоката - четыре тысячи долларов!
   - Поняла, поняла, спасибо за помощь мне...
   Вечером в квартире закрыла все шторы.
   Ночью приснился иностранный вертолёт, боевыми ракетами разыскивающий её окна квартиры.
   Ничего, зато ближе к обеду в рабочий кабинет позвонил на смартфон сам Главный Помощник президента самой известной страны.
   - Наш президент создаёт фонд помощи борцам за мир, ему срочно нужны деньги. На вас открыто дело о нарушении законов страны, вы получите прощение немедленно, как мы получим от вас деньги для президента. Наш президент страны наградит вас почётным знаком и крупной премией за помощь борцам за мир, а мы с полдороги вернём группу разведчиков, направленных арестовать вас и доставить в нашу страну для суда.
   - У меня сто семьдесят восемь долларов осталось.
   - Возьмите в банке кредит, жизнь на свободе ласковее тюрьмы.
   Трусы вспотели сильнее.
   - Поняла и всё сделаю, только не надо меня выкрадывать из страны.
   Села в служебную машину, приехала в банк.
   - Мне нужен кредит на тридцать миллионов долларов.
   Девушка посмотрела внимательно.
   - Вам для чего так много?
   - Мне? Перевести президенту Америки. Он находится в ожидании.
   Девушка спокойно посмотрела на неё, снимаемой незаметной камерой слежения, на свой компьютер и нажала кнопку.
   Шухайлова почувствовала, сзади её твёрдо взял за руку, выше локтя, высокий мужчина. Повёл. В специальный зал, поняла, там выдадут кредит.
   Залом оказалась комната с пустым столом.
   Сели по разные стороны.
   Высокий и строгий прочитал, просмотрел все страницы её паспорта.
   - Смотрите на меня как на никчемную, а я знаете кто? Сама заместитель председателя правительства области.
   - А я начальник службы безопасности банка, - показал раскрытое удостоверение, не выпуская из своей руки.
   Полковник, запомнила Шухайлова. НКВД, подумала. Как бы они не назывались, путь с ними один, суровый. Страшный.
   - Я уже знаю, сколько сотен и тысяч долларов вы перевели в Америку. А почему вам потребовалось перевести ещё и тридцать миллионов долларов? Президенту чужой страны?
   - У нас в правительстве было собрание, губернатор всех призывал искать в других странах борцов за мир и помогать им. Их самый главный Президент делает фонд помощи для борцов за мир, и мне оттуда сказали, нужны деньги. Помочь Президенту Америки.
   - Вы представляете, сколько денег у президента Америки? Без миллиардов в Президенты не попасть. Уверены, что из Америки сказали? Подтверждение фактами есть? Не думал, что у нас в правительстве такие дуры работают, когда мы постоянно предупреждаем - по телефонам вас обманывают воры.
   - Я не дура, я после губернатора почти самая первая, после самого...
   - Потому у нас и область в нищете. Пишите заявление и подробно, кто, когда вам звонил и просил доллары, номера их телефонов. Хотя вряд ли мы их сможем найти, предупреждаю. Они в разных городах и странах.
   - Я потеряла свои отправленные деньги?
   - До вас только дошло?
   - Что мне теперь будет?
   - Ничего. Вы сами себя наказали.
   - Они вертолёт обещали прислать и мою квартиру ракетами расстрелять! И меня выкрасть и к ним в тюрьму везти! В кандалах!
   - В больнице доктору расскажите, попозже. Авианосец не обещали? Хотя... как не будет ничего? Можно вас привлечь за попытку, за начатое действие, за незаконную финансовую помощь иностранному государству. Враждебному.
   Шухайлова уронилась лицом на стол, застучала кулачками, плача.
   - Я потеряю свою уважаемую высокую должность! Ужас!!! Страшный ужас! Столько лет стремилась на ней быть!
   Полковник ждал, прекращения историки и глупых выкриков. Отсюда он должен был выйти с документом, подписанным очередной тру-ля-ля.
   Безбрежной дурой.
   Пахнущей сквозь духи потом.
   Волна 14
   По центру длинного стола вдоль трёх стен с налитой рюмкой встал очередной присланный из другого города губернатор, здесь командовать губернией.
   - Мы находимся в старинном городе, ему семьсот лет. Обязан сказать правильно, что здесь, в драмтеатре столицы нашей губернии, было раньше? Большой зал со сценой для репетиций спектаклей. Как известно, спектакли нам не нужны. Мы провели ремонт и сделали ресторан для избранных, для себя.
   Театры надо уничтожить. А то напишут всякие Гоголи и Шекспиры, сиди дураком в зрительном зале, разбирайся. Нет, мы оставим постановку пьесы нашего уважаемого Синькина, умеющего накарябать при всякой власти, он написал про разведение племенных быков и коров. Наградим почётной наградой, письмом от меня. Остальных не надо.
   Раньше мы наши банкеты проводили в ресторанах города, теперь нам после ремонта и отделки под царские дворцы и залы мы имеем свой ресторан с кухней тоже своей. Как видите, весь наш банкетный зал украшен панелями с лепниной и настоящей позолотой, потолок тоже.
   Захлопали.
   Внимательно посмотрел, хлопают все ли?
   Кто нет - больше на банкеты не звать приглашением на глянцевой дорогой бумаге.
   - Мы с вами собрались на банкет в девятый раз. Лучшие коньяки на общем столе, водки, виски, мартини и прочие кавказские натуральные вина. Разного цвета икра, балыки и стерляди. Вижу перед собой лобио, спасибо, грузина повара мне отыскали, лобио мне нравится. Шаурму не надо, на недавнем банкете с неё сблевал. Утки жареные как в Китае. Сам в первый раз поем с любопытством. Дыней много, арбузов, мандаринов, персиков, яблоков и виноградов всяких цветов. Съедайте всё! Банкет за счёт государственных денег в половину миллиона, по причине - ведь мы заработали.
   Захлопали сильнее.
   - Должен вас всемерно, всесторонне и закономерно обрадовать. Мы живём в городе, вокруг нас многие улицы названы фамилиями каких-то революционеров, разворовавших прежнюю страну помещиков и фабрикантов. Предлагаю все улицы назвать нашими фамилиями, как сделавших неимоверно много, героически, я бы добавил и подчеркнул, для блага всех в городе.
   - Слава! Слава! Слава нам! Ура! Ряяяя...
   Всякие дореволюционные названия поповские втихую восстановили, сказали исторические, тоже отменить и заменить на наши. Что это за улица Покровская? Кто кого покрыл? Что ли бык корову? Был в селе дальнего района там так говорят, кто кого покрыл.
   - Ха-ха-ха-ха-ха!
   - Я вам, местному правительству, кто? Государь. Вы на царском обеде, пейте, закусывайте. Есть один жирняк в Европе, себя наследником русского царя называет, Романовым. Да таких свиней по миру - всякий наврёт. Женился на какой-то толстой жабе. Пошли они все на хер, наш город, наша губерния, мы хозяева и я - Царь всей губернии! От других всяких исторически примкнувшим к нам губерний отсоединимся попозже, как пир закончится. Тост от меня - выпьем за нас!
   Зашумели стульями, встали все, выпили, сели и сразу жадно налили по второй.
   Губернатор опять вскочил. С рюмкой налитой.
   - Новые дворяне и дамы! Предупреждаю, чтобы вы все были всегда за меня! За наградами и зарплатами не постою, не пожадничаю! Хочу зачитать вам призывы бывших коммунистов, ранее правивших страной, частично переделанные мною лично!
   - Да здравствует первое мая - День международной неведомой никому в мире солидарности трудящихся! А она сегодня - где?
   - Ха-ха-ха!
   - Рабочие всех стран, вы хотите соединяться или нет? С переездом в другую страну бесплатно? И квартирой даром?
   - Ха-ха-ха!
   - Да пропади пропадом навсегда любое лживое поучение, как форма управления людьми! Кроме Царя во главе губернии!
   - Ха-ха!
   - Братский привет свободных свободным от лжи, обмана и мракобесия! Пусть крепнут единство и сплочённость свободных всего мира!
   - Ха-ха-ха!
   - Братский привет народам, освободившимся от социалистического ига и избравшим путь нашего развития!
   - Ха-ха!
   - Господа, я закончил.
   - Не знала, самому царю позавчера дала,- начала говорить начальница Сидорова, сидевшая рядом с начальницей Пастуховой. - Раньше я кем была? Учительницей, после института. Одна мутота и зарплата маленькая.
   - Так и я кем была, только приемщицей кройки и шитья в цехе пошива шуб на фабрике с зарплатой тьфу!
   - Подруга Машка меня, как же, для веселья позвала на день рождения, а у неё в гостях на десятом этаже начальник управы города без жены, весь свободный, когда выпили. Сколь надо подвыпили, меня позвал на лоджию покурить, там в сумерках я ему и дала. Не сигарету, как женщина дала. Пригнулась и сзади он меня взял. А я честно говорю, сама дала. И навстречу ему подмахивала.
   Он меня надрынивает сзади, на лоджии десятого этажа, внизу город и мне довольно, многие спать легли, а мне сладисто.
   Дай-ка закурю сигарету, расскажу дальше. Сказал, приедешь ко мне в управу всего города. Там сказал пиши заявление, принимаю тебя управлять культурой города. Зарплата втрое больше школы, а сижу и какие-то бумажки, отчёты называются, подписываю. Да на фиг мне концерты, выставки картин, спектакли всякие? Несколько лет там сидела, в отдельном кабинете с секретаршей. Наш очередной губернатор узнал, городом я руководила по культуре, сюда позвал. Зарплата опять взлетела! Триста тысяч плюс премию каждый месяц и санатории бесплатно! И зубы мне лечат бесплатно и без очереди, в любой платной поликлинике!
   А наш главный руководитель начальник губернатор да хрен пойми как называется идёт по коридору, меня к стене прижал пошли, говорит, в мой кабинет вопрос решим? Поняла я, точно не скажет чего, в чём вопрос, везде чужие уши да прослушки. А он тот самый кобель. В кабинете его есть комната отдыха, раздел меня скоро, положил на край стола да как втырил! Я ему дала, я даю он подкрикивает смачно, ай смачно... Ты не обижайся, ты царю не дала, а я успела!
   - Так и я успею, чтобы с кабинета не выгнали с большой зарплаты. Сразу намекну ему в комнату отдыха, где стол и ты ему давала.
   - За такое выпьем?
   - Наливай, выпьем!
   - А у него какой? Длинный? Толстый?
   - Сойдёт. Главное зарплату сразу добавит, хоть и на задницу спустит...
   - Да-а-а, царю на столе ты как дала-а-а...
   - А и не говори! Тут нет не замазанных, не виноватых ни в чём. Знаешь почему? Замазанными легче управлять, они рабы, они полностью зависимы.
   - Да ты откуда знаешь? Спасибо, запомню, раньше тебя не знала!
   Подошёл один, ответчик за транспорт, качаясь от выпитого.
   - Женщина, сиськи крупные, большие, сука, ты почему мне посмела и отказала?
   - Я заместительница бывшего председателя правительства, он стал теперь царём, а ты кто такой? Из-под царя на всякого мельчиться?
   - Да пошла ты на хрен, куда тебя ещё посылать?
   Отплыл, качаясь.
   А рядом один не в юбке другому при галстуке.
   - Чего у меня раньше было всяко-разно? Квартира в две комнаты. Тесная. Сейчас в трёх районах четыре участка земли в частной собственности, у меня. На одном большущий домина с баней во дворе. Клумбы всякие, жена цветы сажает. Квартира в городе нашем три этажа, семь комнат, у жены комната отдельная с вешалками всякими платьями завешана, и восемь натурального меха иностранных шуб разных, все за евро и доллары. Квартира в южном городе, в столичном ещё есть, дом в европейской стране купили и дом в испанской стороне. По две машины при каждом доме. Хочу военный истребитель купить настоящий и летать научиться. А до того чего? Тьфу! Не жизнь, тьфу!
   - Я тебе раньше что говорил? Гнилая у нас система, гни-ла-я. Договорился с директором фирмы на откат, два раза он дал и исчезает. Через переименование фирмы! Вот подлецы!
   - Да козлина! Если бы мне сразу сказал насчёт обмана!
   - Вер, как чувствуешь, вон с тем бы переспала?
   - А! Они все мало на что способны. Замучены добыванием денег, не возбуждаются.
   - А царю?
   - Ему потом, очередь за тобой соблюдаю. Ты вон того показала? Да пидорас, сразу видать по харе...
   - Вчера была суббота. Завтра воскресенье. А сегодня-то что?
   - Выпьем заново и отыщем, не переживай!
   - Сегодня отыщем? На самом деле что?
   - Вот ты на заводе пушки делаешь. На хрен они тебе сдались? Переходи к нам в правительство, будешь дворянином.
   - Нет, а дагестанский коньяк лучше армянского! Забористей!
   - Орлов, с чего ты расплакался?
   - Вспомнил, обиду вспомнил... жене новой модели "Мерседес" подарил... бриллиант ждала подарил... она мне триппер подарила... изменила...
   - Триппер не сифилис вылечат тебе... бриллиант отбери и машину да её прогони...
   - И её жалко...
   - Фейерверки сегодня будут?
   - Непременно! Сорок залпов!
   - Нам на улицу выходить смотреть?
   - Да к чему? Тут балкон длинный, с него увидим.
   - Вчера была суббота, точно помню. Завтра воскресенье. А сегодня чего? Кто скажет?
   - Наливай всем!
   Один начальник отдела чего-то встал, развёл руки на стороны, с пьяным дребезжаньем голоса заорал:
   Одна возлюбленная пара
   Всю ночь гуляла-аа-ааа... до утра...
   - Дааа... царю тогда дала на столе... ноги задирала сперва, потом он перевернул меня и сзади... на сто тысяч зарплату поднял, на сто тысяч... И бумажки подписывать, ни хрена в культуре не соображая... Мне специально забеременеть от него, тогда наследника рожу и стану царица? Царица мать? С дворцами, яхтами, деревнями крестьян и зарплата не нужна?
   Резкими шагами вошёл полковник.
   За ним солдаты с короткими автоматами. По сторонам столов.
   Двое с автоматами встали возле дверей.
   Полковник приказал.
   - Вы все арестованы. Все встают и строятся в две колонны. По двое. Женщины влево, мужчины направо. Внизу вас ждут автобусы, без вопросов едем в тюрьму. Отвечать на вопросы будете в тюрьме.
   Задвигались стулья.
   Некоторых солдаты выводили под руки. То ли от алкоголя, то ли от страха ноги волочились, коньяка и водок нажравшихся.
   Банкет прекратился.
   Полковник посадил бывшего только что царя на заднее сиденье своей машины. С двумя автоматчиками, упёршими короткие автоматы в грудь арестанта.
   Сказал не оборачиваясь.
   - Вы, суки, забыли, НКВД в этой стране навсегда. Под меняющимися названиями. Государственного переворота в провинции с отделением от страны не будет.
   - Меня избрал народ!
   - Народ спит, не надо орать и его будить. Народу с утра на работу.
   И добавил водителю.
   - Едем.
   - Куда?
   - В тюрягу. Впереди автобусов.
   Волны моря не вспенились и не разбушевались.
  
   * * *
   ...С утра один из чиновников зашёл в приёмную, поклонился толстой секретарше и спросил с надеждой, подхалимской.
   - Можно мне зайти к нашему уважаемому новому губернатору?
   - Заходите.
   И зевнула, не прикрывая рот.
   Чиновник зашёл и выскочил потрясённым!!!
   - Там... Там...
   - Что там?
   - Там козёл сидит бородатый в кресле губернатора и кричит на меня бееее... бееееее... Блеет! Блеет!
   Секретарша в компьютере включила видеокамеру просмотра кабинета.
   Сидел в кресле козёл???
   Упала толстым лицом на стол.
   Очнулась. Глотнула холодной воды и срочно вызвала полицию, скорую помощь, врачей психбольницы, охотников из охотничьего хозяйства с ружьями и капканами.
   И звено боевых истребителей с пушками и ракетами.
   Проглотив валидол, чтобы не остановилось сердце.
   Примчали все вызванные. Сначала в другом кабинете создали боевой штаб. Утвердили голосованием. Начальник штаба написал план действий, зачитал, объявил голосование. Утвердили с дополнением - исполнить.
   Срочно провели партийное собрание партии пути. В торжественной обстановке с преклонением знамён и исполнением песни "Избавимся от супостата" сурово поклялись совершить подвиг и победить.
   Первыми в кабинет приказали заходить разведчикам.
   - Найти и схватить самозванца!!!
   Пошли. Вернулись. Ну совсем растерянными.
   Там, доложили, никто бе-бе-бе не кричит, никого нет в кресле, под столом, во всех углах, в комнате отдыха, в туалете. И окна все заперты изнутри.
   А по всему кабинету мутными слоями удерживается пар.
   - Уточните. Он испарился?
   - Как есть испарился!
   - Фу. Фу-фу-фу. Хрен... а, нет. Рога с ним! Был козёл и испарился, нам легче!
   * * *
   Настоящая жизнь своим содержанием совсем в другой стороне. Вон там, примерно, в зелёном деревьями сквере.
   Стоит молодая женщина с мужчиной, светлыми глазами вмещается, вмещается в мужские, всякую ерунду рассказывает, как в автобусе ехала и на которой остановке вышла на улицу, и вдруг, прищурившись жадно, резко выкладывает неожиданно и откровенно.
   - От твоих поцелуев вчера до сих пор губы припухшие... Как ты вчера лобок мой засосом закрыл... долгим... чувствительным сильно... как под ним сама подставила и насела и нарёпалась сладчайше... давай пошли, пошли опять к тебе!
   Руку его подложила под свою и повела, повела...
   И до фени им, а чего вокруг, далеко и рядом.
   Ну да, любитесь и размножайтесь.
   Идиотов не зная.
   Никогда.
   Конец второй части.
  

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  
   Волна 15
   Море впереди громадное.
   С названием жизнь в громадном Мире.
   Кем в нём быть? Постоянно рабочим и каждый день делать одно и то же? Точить на станке болты а гайки?
   Скучная работа. Надоело.
   Слушай себя. Узнай сам у себя.
   Многое надо делать впереди, вперёд и выше уходить, вперёд и выше...
   Что море жизни в тебя вложило?
   И что за погода вокруг, на всём пространстве моря?
   Жизни впереди?
   - Ты кто? В гражданском? В кафе? У тебя на мундире видел чёрные петлицы. Для меня ты - поэт.
   - По своей службе я - капитан Подуст. Ракетчик.
   - Что ты делаешь на своей военной службе? Не секретное?
   - Представляешь... пятнадцать суток сижу под землёй. В подземном бункере. Рядом с твоим городом. На боевом дежурстве. Я - старшим, со мной дежурное подразделение.
   - Неужели по нам могут ракетами шарахнуть? Американцы?
   - А вот и слежу, чтобы не шарахнули. На местном комбинате производится многое им не нужное. Для войны.
   - И стихи пишешь?
   - Если сами пишутся.
   - И ты шарахнешь вперёд их?
   - Да. Смогу. Когда поступит приказ.
   - А что вы там едите?
   - Доставляют.
   - А спите на чём?
   - Устроено.
   Вы сидите в кафе с окнами от потолка до пола возле самого красивого озера Казахстана. Блинчики с мясом, чай...
   В городе Балхаше.
   Озеро называется Балхаш, бирюзовое озеро, и кафе. Шагов двести от кафе до озера.
   Зачем уничтожать бирюзовое озеро размерами с море? Шестьдесят четыре километра в ширину и семьсот длину?
   Бирюзовое, красивое?
   - Ты, когда наши сбили самолёт американского разведчика над страной, где находился?
   - Нам была объявлена боевая тревога. В бункере, за пультом.
   Встал за столом на двоих и пожал руку товарищу капитану.
   - Защитник страны. Ты поэт, и я поэт. Давай не забывать друг друга?
   - Давай.
   Окна кафе до самого пола. Жара, на озере пляж густо занят.
   - Олег, по городу когда гуляю, всегда интересно, что у девчонок под их короткими юбками над завлекательными ногами? И на лицах к нам не подходи. Они дразнят или специально привлекают?
   - Жизнь, обычная жизнь в жарком городе пустыни.
   - Вон они все на пляже. И знаю все их венгерские лифчики и трусы, и фигуры, а идут с пляжа по улицам, оденут юбки - не подходи. Какая-то двойственность. Чего они хотят?
   - Привлекать, своих парней находить.
   - Наверное ты правильно сказал. Знаешь, Олег, чего у меня было? В местной газете напечатали мои стихи. Как я радовался... с газетой по городу ходил, друзья поздравляли. Прихожу в редакцию к журналистам, навстречу тишина. Все кислые. Что у вас случилось? Не у нас, у тебя. Тебя постановлением бюро обкома партии запретили печатать. А что такое бюро обкома? А, ладно. Почему запретили? За стихи - птицы всегда свободнее людей.
   Иду по улице и думаю, - что я вам плохого сделал? Я ведь написал правду?
   Подумал в сторону партийных чиновников.
   - Ты опасное для них написал, - тихо говорит друг, капитан. - Они во все стороны глядят, чтобы никто из их подчинения не вышел, и тут ты - птицы свободнее людей... За-пре-тить.
   И ещё свои гадят. Мы проводили вечер поэзии во Дворце культуры, ты тогда тоже выступал, свои читал. Я прочитал свои, отошёл от микрофона, - за кулисами поэтесса сразу подошла - ты плохо читаешь, я пишу и читаю лучше тебя, да почему-то тебе долго хлопают. А выходили из Дворца - толпа девчонок встретила меня и все просили автографы. Вот зачем той было обязательным говорить мне гадость?
   - Иди своим путём в поэзии, не оглядывайся. Завидует, и завидующих хорошему всегда будет много. Терпи. Посылай их подальше и терпи, понимай правильно. Я бы такую рядом держал. Гавкает - значит, у меня получилось.
   - Надо мне закончить десять классов в вечерней школе, уехать в Москву, поступить в литературный институт...
   Что-то в кафе включили. Запел Юрий Визбор.
   Лыжи у печки стоят,
   Гаснет закат за горой.
   Месяц кончается, март,
   Скоро поедем домой.
   Снизу кричат поезда -
   Месяц кончается, март...
   ...Нас провожается Домбай...
   - Бывает, - подумал капитан Подуст. Вслух.
   ...Какая заманчивая романтика...
   - Вслух подумал сам...
   - Олег, а где этот Домбай? Наверное, красивый для москвичей?
   - Не знаю, надо посмотреть на оперативной карте. Я там не был.
   - А давай найдём и уедем на Домбай? Билет попросим на вокзале, на Домбай?
   - Да ты что? Мне сразу погоны долой, а я в академию документы на поступление подал.
   - После академии твоей поедем. Ты станешь полковником. Ладно?
   - Так что? Легко!
   - Олег, там у них? У Визбора, у Городницкого, какая-то другая жизнь, вся в творчестве, там страна Россия, а мы сидим в Средней Азии!
   - Не кричи. Тут озеро размерами почти море и тепло.
   - Да... Родина нужна! Родина. У меня мама из России, из Тульской области. К себе хочу! И ору - к себе!
   - Тише... Тише...
   Помолчали.
   Выдохнул, трудно.
   - Олег, я хочу, чтобы стало как в песне, какую поёт Ринита Эгерт.
   У причала, где снуют катера
   Суждено мне мой покой потерять.
   Здесь ветры спят, много есть ребят,
   Только нет здесь - тебя...
   Понимаешь, пусть только бы меня ждала!
   - Может и будет? Поехали со мной в Академию? Ринита в Ленинграде живёт, найдём её?
   - Мотает меня туда-сюда, мотает, и путь выбрать надо точнейший.
   - Ты же поэт? Люби любимое, пиши о любви.
   - Птиц или людей?
   Капитан Подуст улыбнулся.
   - Прорвёшься. Сам. Только сначала найди направление для прорыва.
  
   Волна 16
   Кому везёт - тому и мёд с неба упадёт.
   На концерте во Дворце будешь идти по коридору на звуки песни, звучащей громче и громче, и окажешься почему-то между кулисами, на сцене...
   Ты поразишься. Ринита Экберг, образец счастья верности, будет стоять в шести шагах на сцене и, к тебе обернувшись, махать рукой, показывая - иди сюда! Иди!
   Счастливая лицом.
   В равномерном грохоте оваций.
   Ты стоишь за кулисами видя её, элегантную, вся она рядом, обернулась, почему-то улыбнулась тебе, махнула цветами, вызывая на сцену, и дрожь в теле до самых ног... я не певец, зачем мне на сцену...
   Насколько она элегантна природно... не дотронуться до неё...
   Что-то, она, упавшее с другой планеты...
   Таких тут не бывает...
   Легчайших воздушностью...
   Я с ней должен быть рядом и одним...
   Ну... море и закачало...
   Почему она мгновенно поняла мою нужность? Да как же я подойду? Я перед вашем величием никто...
   А пела прежде...
   - Здесь где ветры спят, много есть ребят,
   Только нет здесь - тебя...
   Может, Ринита Экберг - красавица редкого голоса... с редчайшей манерой пения, насквозь в откровенном хотении счастья от мужчин... и глазами, и начиная с лица не ошиблась...
   ...Где она... на вершине славы... где я...
   Никто.
   - Почему у тебя имя и фамилия как ни у кого?
   - Мои предки из Швеции. С русскими перемешались.
   - И голос как ни у кого.
   Улыбнулась... как всякая при доброй отметке.
   - Ты с какого неба прилетел? Я волнуюсь как ни при ком и тоже стремлюсь тебя узнать.
   - Постепенно...
   - Нет! Сразу!
   Погладила, в гримёрке, глазами в глаза. Сомкнулась, глазами в глаза, а звуками голоса - мы отсюда поедем вместе.
   - Нет, ну когда ты стояла на сцене я в пяти метрах от тебя в платье выше колен с разлётным низом... вся растворимая в счастье аплодисментов...
   - Мечтай! Увидишь меня и без платья!
   И в полусумраке торшера номера в гостинице провинциальной скажет шепотом обжигания...
   - Да, я признаюсь, на удачном концерте эротически вроде экстаз со мной, с аплодисментами... вот-вот впаду в экстаз... а что ты думал... я артистка... полностью выкладываюсь... вроде сублимацией называется, слияние эротического с творчеством... после песен трусы влажные между ног меняю... не извиняюсь за откровение...
   - Я не думал, я думанье потерял...
   Отвернулась.
   - Расстегни мне молнию на платье... совсем, до поясницы...
   Ладонями сверху вниз по плечам, рукам, бёдрам, по всему телу до ступней ног...
   Губами следом...
   Заведя сбоку, по скатистому животу осторожно вдвинул ладонь под резинку в трусы, до волос... бугра под ними... помолчала, положила на руку тревожные пальцы... доверием... от ещё скрытой снизу запахло притягательнейше... заманчивой сочностью...
   ...сильно поцеловать её тянет...
   ...вздрогнув... как всхрапнув... сильно вздохнув промолчала... принизилась... присев чувствующей нужность на руку уже под самой ней выгибом...
   - Груди твои... торчат без лифчика... твёрдые... можно мне дотронуться...
   Почти обернулась.
   Глазами улыбнулась, теплейше... и насторожено ожидая...
   С мужскими руками на грудях вместо лифчика...
   Тишина. Как-то оказавшись лежащими. Дальше тишина, после стекания поцелуями по животу, после тела к телу, тело желающее в самое тело... наткнулся нетерпеливым на самую пухлость в зажатых только что скользких шёлковой нежностью ногах ниже бугра с волосиками поверх...
   - Ох!!!
   Ударила по щеке резко.
   ...извини... больно... сама не предупредила ни с кем не была никогда... женщиной ты меня сделал...
   ...больше сегодня нельзя...
   ...подождём... боль пройдёт... наверное...
   ... всякое бывает...
   Потрогала себя внизу, с любопытством.
   Обняла за спину крепче. Придавила к себе.
   ...за... двигай... двигай...
   ...пухлость со сдавленной щелью и опять неожиданно раскрывшейся... и нетерпеливых ритмичных намахиваний исподнизу... бёдрами почти приподнялась...
   ...вдвигай, вдвигай, вдвигай... о... о... вдоль... вдоль по всей длине... плотнее... плотнее... в ней за все пределы... вдоль ещё... я как все... как любая женщина... аа-аа-аа-аа... закачивай... за-ка-чи-вай... попала в ритм... жар по мне через неё... дальше... ты... ты... ты... ты...
   Почти словами рот в рот... и молча прислушиваясь ко всем новым чувствам в теле... в ней...
   ...я женщина... остановись перед желаниями женщины и исполни...
   ...не достижимая...
   ...я тебя целую, и радость, радость... целую с радостью, - словами сверху и губами на губах... жадная... да... целовать сильно захотела... твой во мне... да как сделать... в ней владеет а я целую... представляю...
   ...мой в твоей поцеловать невозможно...
   ...а захотела... двигай им... тесно... мы в первый раз и ничего не знаем...
   Полуслова прерывистые и как приостановка...
   ...не вообразимо... ты, Ринита, знаменитая? Меня?!?
   ...да, светлейший юноша, тебя... я бы тебе, говорю для меня прекрасное, без тонких токов во мне заискрившихся, никогда бы не отдалась.
   ...Ринита, земная, и ты так запросто можешь зевнуть?
   ...а чего такого, мой мужчина светлый? Воспаривший любовью вспыхнувшей? Я там, пониже, между ног раздвинутых, такая же женщина, как остальные. Ты же познал? Ты же тоже лёг на меня с вертикальным, как у мужчин? Только... с желаемым.
   ...весь мир...
   ...весь мир - я...
   ...ошибся... только ты...
   Обняла двумя руками за голову и поцеловала. В щёки, в губы, в губы.
   Рукой наверху прижимая лицом к грудям торчащим, пахнущим розами букетов сцены и соками вдольности для втеснения между ног...
   Твёрдо не отпуская твёрдый внизу.
   Утонувшая в тишине познания мужчины в теле своём через постоянные движения во встречающей и жадно... и насладительно... вспыхами неведомого... только ею его знать... только чувство к чувству... заход... заход... натыкание на заход... на заход... таинственное... природой сделанное для женщины... сладко... сладчайше... утапливание в чувствах ею... ни с чем не сравнить... оказывается...
   - Хочешь узнать вкус твоей горячей?
   Искрением засветили глаза. И любопытством вспыхнули.
   - Да, - скромно прищурилась. Приподняв голову.
   Положил два пальца на сжатую щель пухлости, провалил, подвигал тихо в ней... передвинулся приставил к губам женщины.
   Понюхала.
   - Замечательно и перепутано пахнет... и чем ты сделал выброс в неё, сорвавшись и кончив, и моими сочностями на твой дважды спускаемыми, как ты гнал в экстаз... как возбудительно... не зря у самок самцы нюхают, лижут... и самки самцов... по природе...
   Глянула хулигански, как решившись.
   Взяла своими пальцами и вложила в рот.
   - Мне понравилось, перепутанный вкус. А твой? Дай твой?
   Понюхала, удерживая, поцеловала на самом его начале.
   - И на твоём перепутано... стало вместе твоё и моё... Я так много не сливаю, как ты, зато в теле становится воздушно, от головы до пяточек... немного моя кровь на нём...
   Приподняла ноги бёдрами выпукло, согнув в коленях, подставив ближе розовеющую между ними... приподняв и раздавшуюся попу руками... подставилась совсем раскрыто... красной от прежнего, натёртого по ней, сразу приоткрытой, слегка разбухшей с темноватыми волосами над нею и по сторонам... даже немного на ногах...
   ...так должно стать плотнее... предполагаю... всяких поз не знаем... опять будем...
   Уверенно всей ладошкой обнятый... вставленный в своё неожиданное всяким вдвижением и ожидаемое тело. Горячейшее внутри и неожиданно сырое.
   И сверху обрывистые слова...
   ... женщина... твоё лицо... пунцовое... красивее сделалось...
   ... дальше... дальше... качай... да-ю... да-ю... тво-я... да-ю...
   ...ночь удивительна... мой прямой в тебе ходит и ходит... своей его в себе зажимаешь... я и не верю...
   ...явь... настойчиво ходит... прямой палкой живой... да... плотно зажимаю... за..двигай... крепче... качай...
   ...тебе не больно...
   ...немножко... терплю... меня куда-то тащит... в острое...
   ...в экстаз...
   ...не знаю... мне... мне...
   ...скользкое... туда-сюда... как-то само собой... туда-сюда... и сильно вдавить... вда-вить...
   ... мне... АААААЙЙЙЙ!
   - Это моя любовь
   Чайкой к тебе летит...
   ...утопая... утопая во мне...
   ...я в тебе утопаю... ой... ой-ой... аааа... рас-те-каюсь...
   ...чайкой... между твоих гладких ног... распахнувшей зажим между ног так для меня замечательно...
   Молчала.
   ...и для меня... счастье... откуда я вынырнула...
   Молчала.
   Тишели.
   - Как ты меня.. отмахал... отглубил... - добавила шепотом... прижав к своим твёрдым грудочкам сильно... руками со спины...
   Пахнущая женским... чего вытекло постепенно внизу... между гладких ног...
   Это твоя любовь
   Чайкой ко мне летит...
   На самом деле летит не чайкой, - допущенным, разрешённым, желаемым встречающей коротко удивлением - а-а-а-ах!...
   И провал полнейший в женскую искренность...
   Распахнутой влагой округленной глуби. Встречающей подмахами бёдер снизу, уловлениями счастья нужнейшего и вернейшего ну ... ну совсем совпавшего...
   Притяжениями...
   ...Ринита, я тебе плохое сделал?
   ...напротив... счастливое... второй раз... Ну ты и умеешь... и острый, достающий до конца... Поцелуй меня... прошу... не в губы рта. В другие.
   ...где?
   Молча сдвинула его головой под самый низ живот. Раздвинула ноги и прижала, как ей ну совсем захотелось.
   ... в самую нежность... опять вознеслась... во второй раз...
   ... в первый когда...
   ...ты вдруг поцеловал в упругую попу... после сдвинутых с бёдер трусов...
   ... возникло желание... само по себе...
   ...светлый... сколько лет тебя ждала... дождалась...светлый мой по моим желаниям... назад и вдвигал... вдоль-назад... вдоль-назад... заетрунил до самой просьбы спасите, - шепнула тайно... обнимая голову за затылок... благодарно... лаской...
   Вроде слова, сознания потеряли, то ли от сна на секунды...
   ...как у тебя получилось благо мне дать... не знаю, кто даёт... я тебе? ты мне? ...благо разливом по телу всему... схватила твой жадно и не отпускаю...
   ...у меня облака вместо ночного потолка...
   ...блядь, я самая развратная, я самая чистая... как я тебе неожиданно и ярко дала... ...я бы тебе без непонятных, невероятных, мгновенно возникших тонких токов во мне летящих никогда бы не открылась.
   ...ты не развратная, ты певица известнейшая...
   ...пою - певица, дала и задвигаешь - блядь... блядь, знай, самая глубокая женщина откровенная, самая не забываемая... с тобой хочу быть блядью... вытворяющей всякое... тебе не заменимой... ...не ругань у меня слово блядь, определение умений ублажить тебя полностью, а я не умею... светлый мой...
   ...и ты светлая...
   - Жаль мне тебя...
   - От чего?
   - С любой меня не забудешь, её станешь иметь а меня представлять, меня...
   - Зачем мне от тебя...
   - Ошиблась, прости... ты мой - потерять забоялась.
   ...почему мы не стесняемся ничего...
   ...да оно настоящее...
   ...открытие для меня...
   ...у меня в ней море... ты налил я добавила... море в моей булечки-пипулечки... прорванной безжалостным... теперь мне всё можно... полностью жить...
   Тишина, тищина...
   ...странно... кончала и перед тобой и за тобой до края и опять тянет и хочется...
   ...зачем внизу её рукой прикрыла...
   ...стесняюсь...
   ...твою уберу и своей прикрою... можно...
   ...дай и мне в ладонь свой спокойный сейчас...без него засыпать не смогу...
   - Все другие для меня оскорбительны...
   - Знаю... любимый... спи...
   - У причала, где снуют катера
   Суждено мне...
   ...С добрым утром?
   ...С добрым утром, Ринита навсегда... какой красивый у тебя голый зад... под голой спиной...
   ... А и вот! Никто на сцене меня такой не видел!
   - Я тебя люблю... давно люблю...
   Остановилась.
   Уронила длинный халат. Обнажённая.
   Пропела не шутливо.
   - Это моя... любовь... чайкой к тебе... летит... я тебя первой полюбила...
   Подтвердила и глазами, не давая себя опередить.
   Подошла тихо и снизилась головой.
   - Ринита... как мне дальше жить...
   - Я не знаю... ну на самом деле не знаю... не пытай меня... я женщина...
   - Я от тебя оторваться не могу...
   Застыла.
   Посмотрела... посмотрела...
   Провела изящной ладонью по щеке мужской...
   Снизу слегка дотронувшись до спокойного... пока... кудесника-чудесника...
   - Я бы тебе, повторю для меня прекрасное, непонятных, мгновенно возникших без тонких токов во мне заискрившихся, никогда бы не отдалась. Полетим в Иркутск? У меня там гастроли, продолжением, пять концертов.
   - Не знаю, у меня работа.
   - Я? Знаменитая! И какая-то работа причиной?
   - Вот когда...
   - Оставь её. Пою песни о любви а у самой её не было. Заметил, мы сразу начали ходить взявшись за руки? С тобой у меня постоянная радость. Будешь работать моим организатором гастролей. Бронировать номера в гостиницах, подписывать договора о концертах с директорами филармоний и дворцов культуры, покупать билеты на поезда, самолёты. Смотреть, чтобы мои оркестранты перед концертами водку не пили.
   Улетели.
   Иркутск, Новосибирск, Красноярск, Ленинград, международный фестиваль борьбы за мир в Финляндии...
   Месяц не выходили из квартиры. Только прогулки в скверах.
   И редкому голосу отдых нужен.
  
   * * *
   - Ринита, что на нас рухнуло?
   - Вечность.
   - Повезло?
   - Нет, не так. Нас в детстве ангел в макушки поцеловал, вот мы отыскались и встретились. Вечность любви...
  
  
   Волна 17
   Ты и власть тема не смешная...
   В тот год шла горбачёвская перестройка. Ты числился в провинции молодым писателем, не имевшим ни одной изданной книги. Но написано уже было порядочно. Написанное читали писатели и в Москве, их отзывы были - пиши дальше, из тебя писатель уже получился.
   Вадим Кирпичный тогда работал начальником области, первым секретарём обкома КПСС. О нём в городе вертелись разговоры - вежливый, культурный человек, ходит на выставки художников, в театры, сам пишет акварели, читает книги, и вообще он передовых настроений, хочет изменить жизнь. Ну конечно, в лучшую сторону.
   Ты знал народную мудрость, судить надо не по словам, а по делам.
   В городе тогда жили шесть писателей, членов СП СССР. Писали, что укажет обком КПСС, издавали и переиздавали в местном издательстве только себя. Для денег. Их книги через полгода в магазине списывали в макулатуру, а они не стеснялись, печатали заново и получали бесплатные путёвки в санатории на Чёрном море. Молодых к издательству не подпускали ни на шаг. Развитие современной русской художественной литературы им не требовалось. Ну, такой местный литературный колхоз "Путь в никуда". Никто из них не стал известным писателем. И это в городе, где жили в ссылке великие Герцен и Салтыков-Щедрин.
   В своём письме к Кирпичному, как к партийному начальнику области, ты кратко описал ситуацию провала и предложил её изменить.
   Тебя вызвали к нему, в СССР к таким не приглашали. Вызывали. Как в НКВД заключённых из камер.
   В его приёмной сидели какие-то толстые директора, по своей одежде и по лицам, и какой-то генерал. Помощник Кирпичного вышел из кабинета, сказал заходить к Кирпичному тебе. Остальные забурчали, почему тебя, а не их вызвал начальник, ты понял - серьёзное дело началось, если тебя позвали вперёд генерала военного и местных заводских генералов в штатском.
   Кирпичный встал за своим столом, протянул руку, показывая, он культурный человек. Вежливо предложил мне сесть. Приятно показывая удовольствие от встречи с писателем.
   И дальше я услышал.
   - Прочитал я твоё - а почему на ты? - письмо. Ты, ё.ит твою мать, мне революцию придумал устроить? Да я вас, за.бателей всяких, бл.дей разных, на место быстро поставлю, вы у меня узнаете!
   Ты поразился, - с молодым писателем разговаривать матом - нормальнее не бывает?
   - Горбачёв сказал - разрешено всё, что не запрещено. Я вам запрещённое не предлагаю. Нужно менять ситуацию в городе и области, по делам литературным.
   При фамилии своего начальника Кирпичный помолчал и подумал. Может, пробовал быстро сообразить, а не от Горбачёва я к нему подослан? Хотя и беспартийный?
   - Ты думаешь, теперь всё надо ломать и крушить?
   - Я думаю, нужно развивать художественную литературу на местном уровне.
   - Ну, я понял. Ты чего написал?
   Опять хамское "ты"...
   - Роман.
   - Неси мне его, в Москве напечатаю.
   Подкуп, подумал в сторону Кирпичного.
   - Через такого-то главного редактора журнала? Родом отсюда?
   - Да. Ты доволен? Почему молчишь?
   - У меня в Москве свои писатели есть. Кому я, по их творчеству, верю. А этому не верю.
   - Да ладно, ладно, неси. Нечего кочевряжиться. Разговор закончен.
   Ты встал, обернулся, сказал вежливое "до свиданья" и откровенно - если ничего тут не изменится, снова напишу. Но теперь в Москву.
   На другой день через охрану в обкоме ты передал ему свою рукопись. Со словами, Кирпичный её попросил читать. Недели через три тебя вызвал в обком один из его заместителей, к тебе относившийся с уважением, он с университетским образованием литературным, а не со строительным, как Кирпичный.
   Положил на стол твои две папки с рукописью.
   - Что сказал Кирпичный?
   - Ничего.
   - Понял.
   Кирпичный лжец, уточнил ты для себя молча.
   Ушёл, забрав свою рукопись. Зная - в провинции тупое и злое не победить. Помня злые глаза матерящегося Кирпичного.
   ...Дней за десять до нового, 1991 года в СССР, ты получил из обкома конверт с извещением - состоится общее собрание писателей здешних вместе с молодыми писателями. В зале, куда вас собрали, на полу лежала спиленная в лесу длинная ёлка.
   Символом обновления?
   А до того ты на самом деле написал свои мнения в ЦК КПСС, в Москву. И свои предложения.
   На сцене за столом сидели Кирпичный и не известный здесь никому чиновник, поважнее местных, по виду. Молодых поэтов, в зале, человек двадцать.
   За трибуной первым встал приехавший из Москвы, из ЦК КПСС.
   Прочитал указ о вручения ордена руководившему много лет обкомовскими писателями, прицепил ему на пиджак.
   - А теперь слово первому дадим написавшему в ЦК КПСС письмо со своими предложениями, - сказал Кирпичный.
   Ты встал за трибуну. Почувствовал ледяную стену. Перед собой.
   - Руководивший восемнадцать лет местными писателями загнал местную литературу в полный тупик, предлагаю лишить его ордена.
   На тебя не орали. Молчали все.
   Ты быстро рассказал - зная, могут и запретить говорить, - свои предложения по переустройству порядков в местной писательской организации. Главным было - издавать молодых авторов и полное обновление организации.
   Дальше на трибуне появилась местная комсомолка и говорила гадости в твою сторону. Таких в обкоме партии подготавливали тогда заранее.
   - Он в письме в ЦК КПСС всё наврал! Мы, молодые поэты, отображаем светлый путь руководимой нами коммунистической партии, представленной в нашей области замечательным руководителем уважаемым товарищем Кирпичным, мы уверенно смотрим вперёд. В светлые зори приближающегося стремительными шагами коммунизма! Ну и что, если случайно перевели рассказы молодого автора на иностранные языки?
   Цекушник наклонился к обкомовцу, уточняя, точно ли так? Перевели? Может, обратить внимание?
   - Да, мы знаем, - продолжала комсомолка с трибуны, - у него несколько рассказов перевели на иностранные два языка и издали в двух странах! Но нам хорошо известно, что в странах Европы переводят и печатают только дрянь, гнусные измышления о нашей великой стране! Мы должны сегодня дать отпор...
   За ней второй подхалим к власти.
   Тоже подхалимство сплошное. С желанием оскорбить, унизить, чтобы обкомовцы запомнили и его начали печатать.
   Собрание закончилось. Решений собрания - никаких. Поддержки ты не услышал никакой, даже твоего предложения опубликовать стихи всех собранных тут молодых поэтов. Они боялись, приспособленцы, с юности привыкшие к указаниям обкома КПСС. Или не понимали - литература в кандалах не живёт. Может и думать не умели, мимо "как бы чего не вышло".
   Трусы, отметил я для себя.
   Тошнятина провинции.
   И дороги в будущее резко разошлись. Комсомольская шобла к своим кормушкам в комсомольской газете и в дальнейшем времени ничего не создала в литературе, ты - в полную самостоятельность и неизвестность, Кирпичный пить с цэкушником из столицы коньяк в кабинете и материться.
   Тебе сказали, в коридоре, теперь Кирпичный не даст жить спокойно, уезжай из города.
   Посмотрим, кто уедет, подумал ты, зная - здесь живу для работы в русской литературе.
   Одно ты точно понял тогда - тебя не опубликуют, здесь. Напечатают тех, кто гадил в твою сторону с трибуны. Когда они напишут рифмы о тучных стадах в колхозах и надоях молока.
   Обдумал новую ситуацию, понял, путь всего один - только через творчество.
   Труднейший. Но - полностью зависящий от тебя. И полностью в стороне от всяких Кирпичных.
   Награждённого не настоящего писателя сняли с местных руководителей примерно через полгода. Как-то так, втихую.
   Ты никогда не принимал никакие присяги. Вступая в КПСС, Кирпичный присягал партии. При Ельцине партию предал. Исчез из неё.
   Кирпичного неожиданно перевели в Москву, назначили министром МВД. Видимо как понятливого руководителя, послушного исполнителя. Не имеющего ни специального образования, ни опыта работы даже обычного милиционера - командовать и рядовыми, и генералами.
   Тебе опять сказали, теперь он тебя вспомнит и отомстит.
   Ну... на всякие пни обращать внимание...
   При Ельцине назначили начальником КГБ. Опять не имеющего ни специального образования, ни опыта работы. Зато в телевизорах заявлял - я вас отучу от чекизма. И показал, как он отучает.
   На таких постах всегда новый назначенный подписывает документ о сохранении государственных секретов.
   Через время Вадим Кирпичный, начальник КГБ, передал с показом по телевидению на всю страну американцам портфель с секретной информацией, государственной, о строительстве в Москве нового здания для посольства США со всеми схемами подслушивающей аппаратуры.
   После изучения документов американцы уничтожили новое здания своего посольства взрывом.
   Кирпичного убрали из начальников КГБ.
   В народе о подобных случаях говорят просто, - использовали как презерватив и выкинули.
   Отовсюду.
   Он что, офигел? - Тогда подумал ты. - Политика политикой, но где личная честь и совесть? Как жить ему дальше? Таким и останется в истории страны?
   Пенсионером Кирпичный много лет пробовал доказывать - его заставил передать секреты Ельцин. То есть, стать предателем.
   Ты писал свои произведения и со временем, постепенно, стал известным писателем. Если тебе Ельцин приказал бы стать предателем - ты бы ушёл с любой должности сам, но никогда не стал бы предателем.
   Кирпичный оправдывался, оправдывался и умер предателем.
   А тогда, в его кабинете начальника области, тебе говорить с ним было не страшно.
   В русской художественной литературе предавать само творчество невозможно, когда честь и совесть впереди всякой карьеры.
   Холопской.
   ...Страшно было другое. Сидел дома, смотрел на свои папки с рукописями. Подумал - книги издавать пока невозможно: государственные издательства начали рушиться, издаваться предложили за свой счёт, денег не было. А вот переменится в стране, издадут, будут люди читать или нет? Если нет - что останется? Раздобыть пистолет и застрелиться, ведь без творчества для тебя смысла в жизни нет?
   Успокоился, надо ждать, будут - не будут...
   Жизнь покажет.
   Начались публикации книг. Твои произведения читают, узнал.
   Получается - читатели спасли.
   Спасибо им.
   Каждому.
   ...Раз к тебе приехали писатели со стороны Урала и предложили ваш Союз Российских Писателей расколоть надвое, созданием уральской организации. Твой ответ был - предавать наш Союз не буду.
   Печатался в разных странах. На сегодня у меня издано 20 книг рассказов, романов, очерков. И по электронной статистике 590 348 читателей в 126 странах Мира. Громадные пространства, - написал мне писатель из Казахстана, - замечательное число читателей.
   Заставить читать твои произведения ты никого в интернете не можешь, и реклама тебе не нужна. Нравится честность.
   Все премии для писателей, начиная с Нобелевской - обман, скольким бездарям их надавали, после Бунина...
   А читатели - вторая часть любой литературы, - и показывают настоящую известность писателя.
  
   Волна 18
   ПЁС АНГЕЛА

Сыну Ростиславу

  
  
   Человек зашёл в тамбур магазина. На сыром со снегом полу валялся щенок. Чёрный, худой, маленький как кошка, почти расплющенный избиениями и отпинываниями.
   Человек забрал щенка на руки и вернулся домой.
   Положил щенка на одеяло, на полу. Укрыл, краем одеяла.
   Щенок не плакал. И не открывал глаза.
   Подрагивал.
   Плакал подскуливаниями.
   Обидными.
   Человек налил щенку чашку воды, положил кусочки мяса на тарелку.
   Двое суток щенок не ел, не пил.
   Человек приоткрывал ему губы и пипеткой накапывал молоко.
   Молоко скатывалось на пол.
   Человек подтирал.
   Щенок не умирал.
   Подскуливал. Обидно.
   Рассказывал одно и то же: я вам плохое сделал?
   За что вы все издевались надо мной?
   Человек закапывал лежащему на одеяле молоко.
   Щенок начал слизывать, проглатывал.
   Сволочи, услышал человек от щенка.
   Чего щенок хотел произнести обязательно и пока не мог.
   А бессловесное общение уже начало появляться.
   Появлением в воздухе, пониманием человеком.
   На тёплой подстилке щенок начал переворачиваться, сворачиваться в кружок.
   Пробовать подниматься на избитые ноги.
   Смотрел человеку в глаза виновато, напустив рядом с собой маленькую лужу из себя.
   Человек убирал.
   Щенок наблюдал виновато.
   Человек гладил и говорил спокойные слова: ты хороший, ты хороший.
   Человек знал седьмым нюхом, щенок выживет.
   Сидел над щенком и говорил ему умственно, - живи, ты сильный, живи, живи.
   Гладил, от чёрного носика до чёрного хвостика.
   Гладил, укрывал ладонями.
   И к середине месяца щенок первый раз поднялся на ноги. Сошёл с одеяла. Вернулся на тёплое одеяло.
   Сам слакал молоко из чашечки.
   Человек вынес щенка во двор. Положил на мокрый снег.
   Подышать свежим воздухом природы и жить дальше.
   Щенок начал есть кашу с мясом, пить воду, подходить к дверям, оглядываться на своего человека, показывая, надо полить снег на улице.
   Щенок научился лежать на ковре в комнате человека. Вырастал и научился думать. Щенок думал и думал. Не торопился.
   Дожидался натекания в себя сильнейшей силы.
   И спокойствия.
   Дорос до взрослого. До умеющего хорошо думать.
   И помнить.
   Очень хорошо помнить.
   Дождался натекания в себя сильнейшей силы.
   И точного спокойствия.
   Воскресения.
   Своего.
   И появился у того магазина выросшим чёрным псом.
   Пёс пропускал в магазин стариков и старушек, помня их безобидную, не виноватую обувь.
   Останавливал злых взрослых. Не всех.
   Чью обувь помнил.
   Вставал им на грудь чёрными лапами, смотрел в глаза.
   Ты виноват, показывал глазами.
   Заставляя от страха сесть на снег.
   Девятерых посадил. Для начала.
   И приподниматься не разрешал, при каждом шевелении виноватого подходил, спокойно клал чёрную лапу на плечо.
   Без рычания.
   Глаз хватало.
   Держал и держал на снегу, угадывая новых виноватых, в появляющихся.
   Приехала милиция.
   Офицер посмотрел со стороны и сказал остальным: тут что-то не то. Почему он пропускает старушек, и некоторых, а других в снег на сильном морозе сажает? Тут надо головой понять.
   Милиционеры прошли в магазин. И вышли. И пёс их не тронул.
   Схватить себя за ошейник не дал.
   Исчез.
   К вечеру появился, суд продолжился.
   И в праздник суд продолжился.
   И в среду очередную, без предварительного объявления.
   И в пятницу.
   Посидевшие в морозную зиму на снегу оказывались в больнице.
   Некоторые начали умирать.
   Умерших хоронили.
   Двадцать семь бывших людей перестали жить повыше земли.
   Проклятье на них пало за что-то плохое, плохое они сделали, говорили в городе. Искать надо, чего они натворили такого, и самим не делать.
   Пса разыскивали по улицам города.
   Исчез.
   Поехал вместе со своим лучшим человеком в гости, пожить, где горы высокие и на них белые ледники, показывающие вечность чистоты природной.
   Вечной чистоты.
   Дел и помыслов.
   Пёс Ангел бегал по зелёным полям.
   Пёс Ангел видел иногда в голубом небе белого, почти прозрачного Ангела, прилетавшего со стороны чистоты вечной природы....
  
   Волна 19
   БАЛХАШ НА ДВОИХ

Султану Кемельбаеву

   1
   - Тебе родня жратву в дорогу отдала, там чего?
   - Жареная курица кусками, лук зелёный, огурцы и помидоры, тушёнка в банке, печень трески, водка, коньяк молдавский, шпроты, пара лимонов, хлеб, сыр, ещё чего-то...
   - Жратвы хватит, я тоже взял пару сумок, - включил Султан, верховный правитель и машины, и жизни на двоих, - двигатель машины и зарулил на главную улицу областной столицы. - Ладно, помчали, отвезу тебя на наш родной Балхаш.
   За городом жизнь раздвинулась шириной бесконечности, показав себя бескрайней степью казахстанской, древней, любимо пахнущей горькостью полыни и остальными природными жёсткими травами. Мягко вкатывался под машину асфальт, потрескивающий под колёсами.
   - Гаишники нам не опасны?
   - Пускай останавливают, у меня несколько удостоверений. Ветерана службы безопасности, восемнадцать лет отпахал главным редактором областной газеты - документ не для ворон, как думаешь? Заслуженный, почётный и остальные бумаги, плюс телефоны начальника всех гаишников. Мы трезвые? Трезвые. Не нарушаем правила? С нас мзду не содрать, старик, не переживай.
   - Меня в девятнадцать лет впервые назвали стариком, сказали - стихи первые напечатали, старик, свой, значит.
   - В нашей балхашской газете напечатали, - с удовольствием подтвердил брат.
   Вчера подписывал ему свою новую книгу. Пиши - старшему брату, сказал Султан, верховный правитель. У меня есть старший брат, ответил, и подписал - самому старшему брату, а дальше имя и нужные слова.
   - Сейчас бы оттолкнуться от степи, полететь над сопками, над речками, беркутов обгонять... И копчиков...
   - Ты предупреди, а то дверку откроешь, и я не успею машину остановить, - повернулся правитель улыбчивым лицом, а дорога, прямая, сама наскакивала под автомобиль, одинокий на шоссе.
   - Сурок свистел под близкой сопкой...
   - Хорошей дороги пожелал нам и предупредил, гаишники за сопкой прячутся.
   Точно, стояли возле своей раскрашенной машины. Махнули остановиться. Правитель поздоровался и протянул один из документов. Лейтенант вытянулся, козырнул, извинился за проверку.
   Перед районным селом заехали на заправку. Молодой казах, тридцатилетний, заливал шлангом бензин.
   - Куда едете, уважаемые?
   - Мы - на озеро Балхаш.
   - Отлично! Я там был! Изумрудное море! Красота! Любите землю! Целуйте её! Обнимайте её!
   - Удивительные слова, - сказал друг другу и старшему брату.
   - Если у нас заправщиками работают такие умные, - улыбнулся правитель Султан, раздвинув губы едва не до краёв щёк, - не пропадём, среди тупых не исчезнем.
   - Целуйте её... Обнимайте её, - повторил писатель в машине, теперь за районным посёлком.
   Степь гудела ветрами, живая всегда. Летящая навстречу, плотно обнимающая жёстким воздухом.
   - Простой заправщик, и сказал великие слова... Распутин написал ерунду с единственной примитивной мыслью, не надо затапливать ради плотины деревни, и выпросил себе в Москве высшую награду, мешки денег набрал за раздувание ерунды. Тут простой заправщик, ничего не выпрашивающий взамен замечательной мысли...
   - Ты подозреваешь, кто сделал гадость тебе? - осторожно, без боли глупого постороннего сказал правитель.
   - Знаю.
   - По нашим обычаям мы бы вывезли его в степь и на хер следствие. Мы задали бы один вопрос: тебя живым закопать или мёртвым?
   - Надо живым.
   - Да, зачем убивать? И помучается под землёй подольше, сам себя проклиная. Так - честнее.
   - Сволочь. Тварь поганая. Я бы сам стоял рядом, пока над ним земля шевелиться не перестала.
   Замолчали.
   Ехали.
   Не трогая словами самое опасное.
  
   2
   - Как наш с тобою Балхаш - у вас в России озера нет. Балхаш наше старинной море, два века назад он доставал до границы с Китаем, где со временем от Балхаша отделилось большущее озеро, сейчас называется Алаколь. Я был на Байкале, сильно холодная вода. А Балхаш и в начале сентября для нас всегда тёплый. Ты уезжал из России, что там, у тебя, за погода?
   - Каждый день мелкий и долгий дождь. Оплакивает каждый день, природа.
   - Не надо, - мягко попросил Султан, повелитель, - на этом месте замолчи.
   - Да, вокруг меня сплошное минное поле, на любом слове может сорвать. Холодно, свитер натяну.
   - Да ты что? В степи тридцать два, с утра!
   - Такое состояние.
   - Понял. Передай мне бутылку с водой, попьём. В этот раз ты приехал совсем другим, я понимаю.
   - Знаешь, Султан, чего бы у меня не случилось... Поэты, писатели, актёры, художники никогда не должны быть твёрдыми штакетниками. Диапазон работы творческого человека - от нежности и беспомощности, от наивности и ожидания чуда, происходящего из добра, до умения самой жёсткой защиты своих утверждений и генеральской уверенности "я их послал на смерть и - прав".
   Один мой друг, ваш казахский великий поэт, ты его знаешь, в Алма-Ате как-то вышел из "Волги", надвинул шапку на лицо, чтобы его лишний раз не узнали прохожие, и ударом без предупреждения вырубил хама, приставшего к сотруднице Союза писателей, к женщине. В самом центре столицы. А писал в те времена - нежнейшие стихи... И дружил с Юрием Гагариным, вместе с ним ездил в делегациях по стране и за границы бороться за мир.
   - Правильно сделал, настоящий наш, карагандинский, хотя знаю, родился он в Алма-Ате. Я с ним в Ленинграде познакомился, когда сам учился в питерском университете. В Питере бывают тоскливые дождливые дни, жить не тянет, по настроению. Иду в своей общаге, девушка стоит в коридоре, венгерка, глаза жуткие, показывает - сдохну сейчас от дикой погоды. Выпить вина хочешь, спрашиваю, помогает депрессию прогнать. Хочу. К себе позвала, жила одна в комнате. Мы выпили, заперлись и трое суток не выходили, такой балдёжник в постели устроили, такой... Она потом к себе звала, с собой уехать. Мне как? В Советском Союзе было - чёрта с два выпустят. Письма мне писала, замуж вышла в своей стране - мне писала...
   - Остановись!
   - Зачем? - резко обернулся Султан, правитель. Остановился.
   Рвало. В стороне от машины.
   Из глухоты появился Султан. С бутылкой воды в руке.
   - На, пей. Ты с похмелья, что ли?
   Пил. Воду.
   - Я не с похмелья. Нервы. Не выдерживаю. От меня оторвало половину. Тем, что случилось. Оторвало половину убийством моего сына.
   Сидели. На песке. В стороне от шоссе.
   Молчали.
   - Поедем? - осторожно попросил Султан. - Мы двести промахнули, осталось двести пятьдесят километров.
   - Да, давай. - cел, твёрдо. На своё место, рядом.
   Проклял, молча. Сволочь преступную. На своей земле детства. В родной, своей Степи.
  
   3
   Сволочи. Вы, сволочи, ты, сволочь поганая, изгнивающая омерзительными остатками бывшей души, - ........., ....... ...... .................... ................ ......., ..................... .................., ............., ..................., ............ ................... ................... Проклинаемая казахстанской степью и казахстанским чистым небом, ..........................., ................ .................... И, суки поганые, ................. ............. ....................... .................. сдохни к чёртовой матери! Сдохни проклинанием, сдохни в своей паскудности, и да будут прокляты на века вперёд породившие тебя твои родители!
   А дети твои, твоё потомство - само собой!
   Прокляты на веки веков!
   Будьте вы прокляты! - отозвалось и небо.
   Казахстанское.
   На пути к чистому, веками, Балхашу...
   - Я вас, сволочей, всех разыщу, привезу сюда и живыми закопаю. Буду стоять и смотреть, как вы пытаетесь шевелиться и вырваться.
   Из-под земли.
   Хрен она вам позволит. Земля - праведная. Землю - не подкупить.
   Здесь.
  
   4
   Галковская.
   Молчал. Смотрел на сопки по сторонам асфальта.
   Сухой, прокалённый солнечной раздутость ветрами воздух степи трещал о лобовое стекло, о железный перед машины, разрываемый настойчивым движением накатывающего асфальта без встречных и догоночных других машин.
   Чтобы не разорваться в клочья, ото всех мыслей темы ужаса заставил себя перетащиться, продраться на совсем иное, на любое отвлекающее...
   - Султан, Галковскую помнишь?
   - Ту, строившую себя недотрогой? Привлекательная девушка была тогда, лет тридцать назад. Я бы её ноги в потолок задрал.
   - Нет.
   - Почему нет? Другим задирал, до неё времени не хватило. Я тогда в Ленинград уехал, в университет.
   - Девушка Галковская не позволяла задирать ноги. Девушка сильно сжимала ноги, разрешив стащить с них мягкие трусы. И сжимала ноги руками с двух сторон.
   - Не дала тебе засадить?
   - Шептала, я не такая, как все, я исключительная. Брала мою руку и гладила моими пальцами живот, мягкие волосики внизу. Прижимала к бугру под ними, дальше хватала за пальцы и дотронуться никак. Неожиданно засыпала, раздвигала ноги, я врывался во что-то сырое, горячее, шпилил посапывающую, неожиданно открывала глаза и извещала: мне приснилось, я кому-то неизвестному мне случайно отдалась, какой неповторимый сон, какие сонные сладкие ощущения... Почему-то ей при этом сладком сне нравилось шептать просьбу, - прихвати, приподними меня за задницу.
   - Раздвоенная желанием и опасностью переменить о себе мнение на улицах города? Или недоделанная?
   - Чёрт её знает. Такой был возраст, нам хотелось узнать девушек, девушкам узнать ребят, а она изображала - "мне приснилось, во мне побывал мужской, запрещённый к названию, и во сне я кончила, как называется, оргазмом". Увидел её в интернете - без подписи не узнал бы.
   - Её, видимо, под пятьдесят?
   - Ну, да... Располнела, бёдра выше колен стали толстые, причёска короткая, похожая на парик, волосы из бывших льняных сделались - смотри, суслик справа, нас не боится, - коричневые, а лицо злое. Беседует с мэром города, видеозапись, а лицо злое.
   - Ты уехал на долгие года, давать стало некому, сделалась злой...
   - Ага... Видно по её поведению, мужа и детей нет. Под пятьдесят, и одевается как на выданье, завлекательно. Одна осталась, тоска... Мне до сих пор противно её сопротивление натуральным проявлениям жизни, тянет - так давай, а то начинается не понять чего, тупик.
   - Правильно драл ты её, я таких лживых скромниц в те времена не пропускал мимо, по ночам кустарники выручали. Видел Верку в прошлогодний приезд сюда, задница стала широкой - ого-го! - такой кобыле впереть до предела - кайф!
   - По интернету пробовал с ней связаться, через её работу на телевидении, сказали - она запретила давать телефоны и адрес почты, она у нас - звезда!
   - Пошла она на хер, звезда в малоизвестном городе. Будет перед нами выпендриваться? Ставить на четыре точки задницей кверху и заелдырить, в такую звезду. До самых ах-ох, в возрасте большом многие из них мечтают, сказать стесняются. Так, четыреста двадцать мы отмахали. Нам осталось немного, километров... сейчас гляну, - сорок четыре... Видишь, впереди коунрадские отвалы шлака? Рудник до сих пор используется, яма в глубину больше, чем триста метров...
   - Когда-то я там был...
  
   5
   Город и асфальт остались в стороне, по сухой пыльной степной дороге подъехали к казахскому кладбищу.
   Стояли мазары - выше человеческого роста саманные и кирпичные ограды могил. Прошли, к нужному захоронению. На кирпичной стене висели три литые металлические доски с казахскими надписями, - о матери, об отце, о старшем брате. Перед ними возвышался природный плоский камень, тоже с надписями о них.
   - Маму твою я всегда помню. Отец умер после войны, не успел его узнать. С Шахмуратом что случилось?
   - Инсульт, он жил тогда в Алма-Ате. Я привёз его оттуда похоронить на Родине, рядом с родителями.
   Стояли, молчали. По казахскому обычаю провели ладонями по лицам, сверху вниз, с поминальным словом амин.
   С высокого камня заглянули за ограждение. Три высоко насыпанных могилы тишели во времени, навечные рядом...
   - Ничего, что к моим сюда заехали? - спросил правитель.
   - Обязательно надо было сделать так. Разве мы - не люди?
   - Поехали, город тут рядом.
   Тусклый город рванулся, набегая домами. Ветер придавливал его, весь, дымами из семи высоких труб металлургического комбината, на улицах пахло кислым газом.
   В ближайшем магазине взяли местную газету, Султан набрал номер телефона и договорился, им согласились сдать дачу на двое суток в стороне от города, на самом берегу озера. Где возле каменистых сопок осталась кирпичная труба, там до революции англичане выплавляли медь.
   Хозяйка вышла к дороге, встретила. На казахском рассказа Султану, где газ, холодильник, показала душевую, туалет, две комнаты с кроватями и постелями, получила деньги и пообещала вернуться через две ночи, в полдень. Уехала в своей машине.
   И сели на песок, на длинной в обе стороны полосе берега Балхаша. Седого, под тусклым предвечерним небом.
   Вечного.
   Начавшегося среди начала всего живого на земле.
  
  
   6
   Громадная живая вода. Всё шевелится. Всё шевелится. Взбугривается из-под низа, надвигается, проваливается, обрушивается, вылетает широко на берег, шевелится.
   Балхаш.
   Любимое. Султан у начала воды оглядывается, развернувшись верхом тела, растягивается губами до чуть-чуть и до ушей тоже улыбнутся, упирается кулаками в бока, - ну что, старик, пошли в воду?
   Ты для него старик с девятнадцати лет. Сразу после первого стихотворения, полусозревшего для поэзии, напечатанного в тогдашней местной газете.
   Сегодня ты напечатан книгами, книгами бумажными и электронными, и не считаешь их...
   - Пойдём, наш Балхаш смоет с тебя всё трудное, горькое, вот увидишь. Вот почувствуешь. Я тебе сказал? Слушай старших, я старше тебя на полтора года! Иди, заходим вместе.
   Шевелится, волнами, рвётся вспененными верхушками, пузырьками лопающимися...
   Внутри души тоже вспучивается, обрывается, проваливается, крутит в горькое от мысли - сын погибший не видит Балхаша... сын, увиденный обгоняющим Султана, любящий плавать, плававший в разных реках России и в Волге, невидимый Султану...
   Как в клочья до сих пор не разорвало? Прямо сейчас, на берегу?
   Молчать. Орать на самого себя, молча, внутри, заставляя встать с песка, идти к воде...
   Заставляя хотеть жить...
   Зашёл в воду. По колено.
   - Ныряй! - требовал правитель, - ныряй! - начал брызгать водой. - Ты всегда хорошо плавал!
   - Мне нельзя. Могу утонуть, а кто вместо меня всё разыщет? Следствие честное сделает? Ложь там, где сейчас живу. Заплати и любое напишут. Я самый основной источник информации.
   - В воду! Балхаш смоет с тебя самое тяжёлое.
   Пробрёл, по пояс. Присел. Балхаш обнял, обнял, обнял со всех сторон до самого подбородка...
   - Любите землю! Обнимайте её! Целуйте её! Султан, для Балхаша нашего самые нужные слова...
   - Знал тот человек, каким горючим нас заправить, конечно... - проплыл Султан вокруг. - Ты не вылезай, сиди в воде, сиди в Балхаше! Приказываю. В конце концов, ты помнишь, я полковник?
   - Исполняю, друг мой полковник...
   Вышел на берег, оглянулся и увидел сына, выходящего из воды.
   Улыбающегося.
   В машине, когда мчались сюда, чувствовал, сын сидит на заднем сиденье и дышит в затылок.
   Достал и проглотил таблетку, чтобы не остановилось сердце.
   Султан молча протянул бутылку с водой, видя и понимая.
   Слева люди из новенького стенами дома отдыха пинали мяч, забегали в воду и плавали, хохотали. Пожелал им, молча, так бы и жили всегда...
  
  
   7
   Дача - стол под широкими ветвями яблони, лавка, два кресла, близко помост из досок, закрытый паласом, спать на нём можно, человек пять уместится. Рукомойник на стене дачи, виноградник за домом, грядки, дорожки, никого из чужих и хорошо. Что - никого из чужих.
   Принесли пакеты, расставили тарелки с огурцами, жареной курятиной, жареным сазаном, сыром, помидорами, луком, хлебом и горчицей, шпротами, лимонами, водкой, коньяком.
   - Давай выпьем и от пуза наедимся, - разлил по стопкам Султан, правитель.
   - Мне пить нельзя.
   - Да отдыхай, пей, чего ты? Настроение переменится.
   - Я таблетки глотаю, то от нервов, то от сердца, с алкоголем перепутаются - плохо может стать до больницы, а мне позвонить могут следователи в любой момент.
   - Так сиди, жри, в обед мы плохо поели. А я выпью, хорошо тут.
   - Чингизу Айтматову памятник во Фрунзе поставили.
   - Да ты что? Я не знал. Когда?
   - Недавно. Случайно увидел по интернету. Он стоит на невысоком постаменте в европейском костюме, в галстуке, как в Москве всегда ходил, пиджак перебросил через плечо и лицо умное.
   - Чингиз отличный писатель, его ранние рассказы люблю.
   - А "Белый пароход"? С этим мерзавцем, злым, и мальчиком, уплывшим от жестокой жизни? Как в Советском Союзе цензура пропустила? Удивляюсь до сих пор. Отличный писатель.
   - Да, у киргизов остальные писатели остались слабыми, неизвестными, он за всю свою страну отработал. Молодец, я хочу выпить в память о нём, в благодарность ему за его книги.
   Выпил, взял кружок лимона и кусок курицы.
   - А ты, писатель хренов? Пишешь, пишешь. Кому твои романы нужны?
   - Султан, меня в Москве не такие пробовали уничтожить, у них не получилось. Почему-то меня читают больше, чем в ста странах, в интернете электронная статистика не врёт, её не подделать. Сам не знаю, почему читают.
   - Не обижайся, старик, я не туда заехал. Давай чокнемся, и ты хотя бы пригуби, пока мы сидим вместе. Когда ещё с тобой выпью? Не мужики мы, что ли, брат?
   Пригубил.
   - Олжас куда-то пропал, - Сулейменов. Не знаешь? - спросил правитель.
   - Он в Париже, представителем от культуры Казахстана работает. Я Олжаса очень люблю. Он мне помог в Москве, с моим первым романом. Попросил его найти человека, умеющего прочитать и объяснить мне, какой роман я написал, что получилось, ерунда или нет. Он нашёл. Роман сейчас читают в разных странах. А Олжас сначала подумал, буду просить помочь опубликовать, нахмурился, и услышал - нет, не так, светлым лицом ко мне обернулся. Дорог он мне.
   - Старик, я знаю его с Ленинграда, когда в университете на журналистике учился. Я ему помогал вечер поэзии организовать у нас на факультете, вместе там были, я его для собравшихся представлял. Когда было? Восемнадцать лет я отработал редактором областной газеты, при разных властях, а начинал простым журналюгой. И в КГБ наработался, сам знаешь. Давно, давно наша дружба началась.
   - И - удержалась.
   - За неё добавлю обязательно! И правильно мы уехали из этого городка, ты видел соседей по даче? Когда договаривались помидоры с их грядок купить? Я спросил, сколько им лет. Хозяину пятьдесят восемь, ей сорок семь. Ты видел, еле двигаются? Лица серые? Сами слабые? Где работали, я спросил. На медеплавильном комбинате. От лёгких ничего не осталось. Вот и нас такая жизнь ожидала, а мы рванули отсюда наверх, правильно поступили.
   - Для наших занятий, Султан, здесь был и есть тупик полнейший. Где для тебя областная газета? Где для меня московское сообщество писателей? Газ с комбината вместо всего, не жизнь.
   - Кто у тебя там занимается следствием?
   - Создана группа, МВД и Следственный комитет.
   - Суки они все! Сделают всё, чтобы получить по звёздочке и повышения в зарплатах, а свалят на погибшего! Тебе больно, я знаю, да нечего сопли размазывать, нам надо придумывать, как им не дать напортачить, налгать!
   - Да работают они, зачем плохо о них думать?
   - Ты с полковником КГБ в отставке говоришь, а я работал, я знаю, какие суки там встречаются! Ради погон любое вывернут хрен знает куда!
   - Давай подождём, люди работают.
   - Суки! Пусть попробуют обмануть тебя, мы - придумаем! Ты домой уедешь, звони мне, понял? Свет включи, темно стало.
   - Конечно, третий час ночи.
   - Да? - спросил правитель телефон и послушал. Передал ему.
   - Вам чего от меня надо? - со злостью спросила Галковская, без приветствия.
   - А вам от меня?
   - Ничего.
   Молча отключил телефон.
   - Откуда она твой номер узнала?
   - Я ещё недавно главным редактором областной газеты был, они, с телевидения, все мои номера знали. У меня в газете подрабатывали статьями. Правильно сказал, пошла на хрен!
   - Куда ж ей ещё, среди ночи.
   - А я шарахну стопарь перед сном, хорошо поспать получится. Ты не против?
   - Давай, только мне нельзя.
   Вдруг опять увидев улыбающееся лицо сына...
   Перетерпев возвращённую рвущую боль...
   "Он ничего, ничего здесь не увидит."
   "Нет. Он - со мной."
   Начался дождь, тихий.
   "И здесь природа, Балхаш, всё понявший, заплакал по тебе..."
   Спали. Приснился следователь, сидящий в кабинете.
   - Я вам верил. До минуты - за ней вы получили задание от начальника, приплывшее со стороны губернатора: оболгать. Вам пообещали звание и зарплату выше, деньги заплатили сразу. Честь, совесть, сердце и разум вы потеряли. Что вы сделали? Вы сделали - подлейшее. И не простительное.
   Следователь глянул глазами тёмного страха. Поднялся, достал из сейфа пистолет.
   Перестав быть человеком, исчез из живой жизни. Немного мозга вылетело на стену.
  
   8
   Балхаш начался бирюзовым, спокойным, ровным по всей бухте. Утренние отдыхающие из дома отдыха плавали, и Султан сразу нырнул, поплыл к деревянному широкому помосту, наклонно устроенному в воде для ныряний. Белые, белые широкие облака приостановились над бирюзой, не закрывая солнца. Спокойное, лёгкое для души место...
   Зашёл в воду и поплавал. Впервые, лет через тридцать, когда на городском пляже весь город собирался после летней работы на комбинате, пыльном и загазованном. Менять настроение.
   - Ну вот, видишь, как с утра хорошо на нашем Балхаше? Говорил я тебе, сюда нам надо уехать? - присел рядом мокрый Султан, правитель. Зачем ты собрал камешки?
   - Я их в воде собирал, они веками отшлифованы. Помогут мне, дома. Подержу в руке - помогут, силой Балхаша.
   От отдыхающих по берегу шли два молодых офицера с портфелем, пристёгнутым металлическим браслетом к руке одного из них. Присматривались, ко всем.
   - Извините, вы писатель - назвали фамилию.
   - Да.
   - Фельдпочта. Примите от нас пакет из администрации нашего президента, вы должны расписаться, по инструкции.
   Расписался. Вручили пакет размером с портфель, тонкий.
   - Извините, вы на самом деле писатель? Я наивно спрашиваю, - заулыбался молодой офицер, - впервые в жизни вижу настоящего писателя из России, - как-то подтянулся и едва не отдал честь.
   - Такое у меня занятие, писатель... А вот друг мой, Султан Махмудович, известнейший журналист Казахстана, человек из вашей энциклопедии.
   - Полковник в отставке, - добавил друг.
   - Мы рады вас узнать, извините, не знаем, как честь отдать вам, отдыхающим...
   - Я в трусах, не в форме, как отдать? Спасибо вам за добрые слова, товарищи молодые офицеры. Приятной службы. А как вы нас тут нашли?
   - В век электроники...
   - А, да, мелочи спрашиваю...
   - Приятного отдыха, уважаемые писатель и журналист! До свидания!
   - Старик, чего там, в пакете?
   Прочитали, вместе.
   - Так... Приглашение на встречу с нашим наиглавнейшим. Понял. Там у них конференция по евразийской культуре готовится, встретишь Олжаса - большой привет от меня передай, и от всей моей семьи.
   - В Москве сидел в Госдуме, с одним известнейшим политиком разговаривал о проблемах евразийства, в два ряда сидят журналисты с глазами не понимающими, о чём мы...
   - Да ладно, не выпендривайся... Журналюги соображают.
   - Ой, Султан, здесь я хочу только красоту озера в себя забирать, ею напитываться, только красотой...
   - Я же говорил, вылечит тебя Балхаш, вернёт в тебя и бодрость, и силу. Таблетки свои забудешь.
  
   9
   Опять на трассе в полупустыне встречалось мало машин, опять с треском разрывался, улетал на стороны тугой воздух степи.
   - Видишь, в стороне высокая, ровная сопка? Красивая? Там, по преданию, трое суток на верху её у родника сидел Чингиз хан, когда со своим войском проходил тут в поход. Сидел и думал. Потом завоевал сам знаешь сколько пространства.
   - Я туда хочу.
   Свернули. Возле сопки, внизу, переехали узкую речку. Поднялись, на самый верх, коронованный крупными коричневыми камнями.
   Сидели.
   Внизу, со всех сторон, начался шум. Из давних веков со всех сторон степи скрипели арбы, скакали всадники с колчанами стрел, саблями, пиками. Спешивались, разжигали костры. Кони толпились, пили из речки.
   Появился Чингиз хан, молча глянул на них. Вокруг его расставилась охрана с копьями, саблями, вынутых из ножен.
   Сидели, молчали.
   Чингиз хан вспомнил о них, глянул, спокойным состоянием души, показанным через взор.
   Молчал.
   Воины внизу расположились до других сопок, их собралось - не сосчитать.
   Тихо, не мешая Чингиз хану думать, поднялись, пошли вниз. На ровном поле воины по команде начальника, посланного с ними Чингиз ханом, расступались, отводили коней в стороны, устраивая коридор и пропуская к необычному коню, необычной арбе, железной, на четырёх колёсах.
   Включился мотор.
   Сидя рядом с Султаном, правителем, молча понимал: теперь сильным едет на войну.
   Со всякой сволочью.
   С умением победить.
  
   Волна 20
   СВЕЧЕНИЯ КНЯЖНЫ
   По тёплой улице медленно гуляли с Настей, подругой, рассказывала ей своё, по работе в архитектурном управлении города. И среди всяких слов спросила.
   - Настя, ты чем красишь брови, почти чёрные? Сама по волосам на голове блондинка?
   - Не крашу, они такие.
   - Какие брови по цвету, такие и в трусах, люди говорят. Раз видела блондинку в сауне с такими бровями, так у неё и на лобке чёрные волосы, я сразу удивилась и разглядывала без стеснения, когда стояла она под душем. У тебя в трусах так же? Так невероятно?
   Подруга заступила вперёд, останавливая глазами произнесла с тихой откровенностью неожиданное.
   - Ты заметная лицом и активная, энергичная, привлекаешь сразу. Мы с мужем пригласили одну пару для радости вместе, приходи к нам со своим мужем? Тогда и увидите, какой цвет волос у меня без трусов.
   - Муж не согласится, тихий... Я огневая, меня тянет увидеть и узнать неожиданное. Приду. Один раз живём, тянет новым разворотом, чем-то поразиться.
   - Елизавета, я купила трусы, чёрные, с разрезом впереди, они всё сразу покажут, всё всем. Иду в них, прохладно, пока непривычно.
   - Забавно, княжны в восемнадцатом веке трусы не носили. Длинная сорочка и поверх платье. Летом приятнее без них, свежее.
   - Я и не знала...
   Квартира оказалась почти советской, с большим ковром на стене и диваном под ним, с сервантом с большим набором хрусталя, двумя книжными шкафами с настоящими книгами, широким ковром на полу...
   И с гостями позванными.
   С любопытством, как будет здесь сегодня, Елизавета разделась в соседней комнате, как на пляже. Не догола.
   Раздеться и быть всем голым вместе, и вместе делать любое на что потянет пока, до сего дня оставалось острым и не знаемым, как же переступить через все известные запреты в холодок... в жар... в неизвестность...
   А за стеснением есть и яркое, новое, проявленное желание показать себя всем телом, обнажённым... живущее в женщине...
   - Мы захотели, мы договорились ничему не удивляться и выделывать что желания подскажут, быть, искренними, мы и собрались...
   Сидя на диване большой комнаты, обнятая не мужем Настя с улыбкой приподняла зад, высоко занесла ноги наверх, стянула светлые кружевные трусы и больше улыбаясь, замахали ими, крутя над головой, - бросила весело на ковёр.
   Положив руку на в первый раз видимый не мужа мужской способности, а друга мужа, симпатичного ей, Насте.
   Елизавета в халатике энергично и не удивляясь вошла из другой комнаты, ко всем. Где договорились попробовать необычное, в поведении, и самих себя не стеснять.
   Её ждали, все в конечном естестве, голыми.
   - Я Елизавета, по имени. А вообще я княжна, по своему роду, мой прадед был князем.
   - Владимир, муж твоей подруги Насти.
   Глянула на Настю. На самом деле на лобке чёрные волосы, у блондинки настоящей, не крашеной... удивляют...
   - Давно другая страна, без титулов... - сказала Вера, вместе со своим мужем тоже приглашённая сюда. И не стесняясь тоже показывая себя не только мужу, как обычно.
   - А мне всё равно. Я княжна. У меня прабабушкины документы восстановлены, получены из Франции.
   Как в холод чистого светлого озера заступая, на глазах у всех спокойно сняла полупрозрачные низкие трусы. Лифчик за ними.
   И обнажилась, перед всеми голыми. Сразу поймав электрические прикосновения взглядов всех. Сравнявшись с ними, полностью открытым лёгким телом.
   Изгибчивая вся, даже от движения плеч и рук, колен.
   Лёгкие светлые молодильные груди, и без лифчика торчащие не опустятся, для начала и исчезновения короткого стеснения приподнятые руками. Прогладила себя по выпуклости бедра. И по заду. Обеими руками. Стало спокойнее, свободнее.
   Тёмные волосы вокруг красивого лица, приветливого для всех, пружинное тело, тёмная слегка подбритая по сторонам прямая полоса волос под животом лёгким...
   Присела на ковёр пола. Каким-то током поняла, и посмотрела, на чего настраиваться, на который сразу из трёх мужских умений. Внешне понравился, по длине и толщине. А каким станет внутри, в действии... Приласкать не захотела, губами, пусть сначала себя покажет, слегка удерживаемый его рукой.
   Две пары начали нахваливать взаимностями, наглаживать тела взаимно и трогать, интимные места возбуждая... себя взбудораживая...
   Княжна и трогать свою припухлую не стала, возбуждение натекало из самого тела... Она хотела не ею под лобком а всем и заранее...
   Легко прилегла на спину, посреди комнаты.
   Муж Насти подошёл, со стороны ног опустился на колени, приподнял ноги княжны, накладывая на свои, раздвигая сразу. Приподнял княгиню за лёгкие тугие сочные бёдра.
   - Тебя буду я.
   Положил, зажимая, руки на груди.
   - А тебе хуже с женой, разве? - спокойно и с врождённой вежливостью поинтересовалась, отодвигая себя от ревности голой на диване его жены, отдавшей груди под захваты его друга.
   Помолчал.
   - Ты не хочешь давать?
   - Я буду давать, а рядом твоя жена. Мне как-то...
   - Её будет другой.
   - Почему?
   - Так хотим, узнать разницу. Мы договорились, всем - всех.
   - Настя, ты хочешь сюрприз мне стал, так это? - вежливо повернулась в сторону жены, за разрешением.
   Жена с дивана согласно улыбнулась.
   С растерянными глазами. И не доверчивыми, что так сейчас будет.
   Совсем неожиданно рот княжны накрылся осторожным поцелуем, и сама в ответ начала целовать, вталкивая в губы язык ищущий настраивания... на отплывание от всякого рядом...
   Открыла глаза.
   - Познакомимся окончательно, на уровне влагательных отношений, - глянула внимательно - желающий елдак перед ней с ядрами пониже, волосами каштановыми над ним, - какой у тебя он... как у гриба... красная тугая впереди круглота шире белого ствола... лизнула... лизнула жадноватее... кончиком языка по натянутой исподнизу струне... тонкую кожу оттянув от залупы назад... ооо, начало шире ствола... наверное в мою нежнену войдёт туго. Втесни? Я для тебя - первая, после жены, и пока наши узнавания единства тел и чувств через вложения твердака в меня не начались. Давай, раздвинь своим елдаком мои губы медовицы под лобком, - предложила почти шепотом. - Медовую заманиху...
   - Искренне... до дрожи дыбцом вонзиться в твою... как полюбил, глянув, и долго ждал...
   Подносила себя ему спокойно, тихо, прилежаним... и токами тела - принадлежанием... и сразу - доверчиво, - ему не отвернуться. С непроизносимым - я не пропащая, я княжна из веков прежних... сюда доплыла... я и хочу узнать новое, и сама не знаю как плыть... куда... тебе я - дам.
   И ты мне - дашь, - улыбнулась.
   Нежнейше.
   Опустился на колени перед женщиной, красивой и лицом, и грудями, и линиями тела, тянущем к себе лобком и под ним... губами теми... удобнее для вставления дыбца развёл её ноги, начал прилаживаться, красным полушаром проглаживая и нажимая в раскрытой розовой, ища разрешения, согласия открытости в самую нежнину... и пусть подмахивает...
   - Тайное... признаюсь тебе... нравится под настроение разглядывать мужские возбуждённые на фото в компьютере... нагляжусь, навоображаю как в меня... себя по своей глажу... давлю... пару на видео найду и вместе с ними кончаю, вроде он на мой живот спермой брызгает...
   - До дрожи всем телом?
   - Да... как догадался ты...
   - Извини, княжна, не может тебя доводить до экстаза муж.
   Промолчала.
   ...Зачем ни с кем не пробовала? Не разобралась заранее? Девственницей вышла замуж за слабым оказавшимся в постели, так чего теперь... нет, от терпения одна тоска...
   И придавила себе сейчас - забудь.
   Воображая, коротко представила, - внимательно и тревожно гляну вниз на лобок, как прямой твёрдый уверенного Владимира настойчиво притронется к медовнице, между раздвинутых ног и самоутверждением вдвижения, обладания полного. Выпрямляя, раздвигая внутри принявшую вложеницу его твёрдым, желающим. Начнёт выходить не до конца и твёрдо входить, услаждать и женщину, и гордость самого себя.
   Приподняла лицо, глянула любопытно на его гордость взвинченную. Желанием. Бледно-розовый натырь точно и больно вошёл в её нежницу. До самых волос над ним и круглыми ядрами под ним.
   Задирала голову и смотрела на его входящий, любуясь видом мужской умелости, напитывая себя желанием сильнее. Желая схватить прямой рукою и радостно подержать... но как тогда... дальше...
   И негромко, не для всех в комнате.
   - А-а, а-а, а-а, а-а... ой... ой... ой... ой... елдачь глубже...
   Неожиданно подмахами снизу бёдрами сделав тело мостиком...
   - Надо же, с тобой так могу... прежде не пробовала...
   Мужчина неожиданно завёл ноги княжны наверх, к плечам, попросил приподняться бёдрами выше - почти встала на плечи, высоко задрав торс с полностью видной чёрной полосой волос над пухловатой медовницей провалом в тело. Теперь, с изменением, полностью прямой елдак твёрдо и не спеша вертикально входил и утапливался, исчезал во вложенице, влагаясь в ерпень, влагаясь до самых ядер, прижимаемых к ерпени, под ним. Сочно и настойчиво, сочно и настойчиво, вынимаясь из вложеницы с её сочностями.
   И даже волосами лобка Елизавета начала чувствовать волосы лобка мужчины. Как и краешками ногтей...
   Поддерживая себя за бёдра руками, вложеницей принимала в себя наслаждение, наслаждение сильное и тем - отъяривание ерпени с целованиями происходило при них, при всех видящих.
   Быстро заметила, глянув косо, с дивана на них растеряно смотрела жена Владимира имеющего другую женщину прямо тут, в первый раз прямо на её глаза и на глазах ещё одной пары, и гладила себя по голой своей готовой, и рука друга мужа отодвигала руку её, завладевая телом вставлением своего в нужность... замокревшую...
   - Володя...ты её ёшь... и я сильнее хочу любого... пусть твой друг меня... меня...
   И третья пара рядом с диваном...
   Жена Андрея, треугольно опустившись на плечи и задравшая высоко зад, пустившая его умеющий в себя так, коротко пристанывала.
   Чвакая вложеницей.
   Запахи растроганных продираними трёх вложениц, трёх взмокревших ерпеней изменили воздушное пространство комнаты облаком тугих желаний.
   Елизавета взорвалась, взлетела выше.
   Вывернулась. Поставила мужчину на колени. Захватила в руку, в рот его умеющий продавливать во влагальнице желаемо, прочно, задвигала плечами, завертела задом на стороны, заизвивалась, заизгибалась станом, выбрасывая на мужчину токи через его захваченные ядра, через его поместившийся во рту, - требование то ли быть с ней и дальше, то ли перепрыгнуть к другой то ли приклеиться на потолке...
   Никому пока не передала, выделила из круговерти Владимира... Присела сверху, приподнималась вверх на торчащем вертикально, скользя на нём, закрывая снизу растяжением губ влагалицы вбирающей ствол тесно... растягивая на нём твёрдом, кругло и плотно тонкой кожёй обтянувшие губы, растягиваемые и бьющие почти током... обнимающие прилипчиво, плотно принадлежащий ей сейчас вертикальный ствол...и насаживалась резко, резко... задыбливая ствол кожицей самого ствола, от начала от шара утягиваемой вниз на стволе поднятом... резкой и неопасной болью... сильно чувствуя круглоту упора начала ствола в тесноте влагалицы... воспринимающей, забирающей каждую секундочку такого скольжения... переводом в наслаждение двоих... я тебя, мужчина, елдачу своей, елдачу, сношу в остроту кратчайщего звона тока в моей... электричества... не ты меня а я тебя... задрожишь сейчас... нас я наслаждаю...
   Энергично перескочила, перебросилась на ковёр, извернувшись и телом, и провальным оврагом влагалицы...
   Села под мужчиной спиной к нему, жадно захватила торчащий ртом, облизала и облизала... отгладив поцелуями под ядрами в мешочке... изгибаясь, изворачиваясь плечами и талией... закручиваясь на стороны задом...
   Поставила мужчину на ноги. Поняв, приготовился.
   Посадил на край кресла, согласием, зазывом подняла согнутые ноги.
   Отшагнул, глотнул воды. Быстро с любопытством глянула на что настраиваться, разглядела с удовольствием ожидаемым удивительно прямой торчащий горизонтально.... Прямо и горизонтально и не коротко... с тяжёлым кругляшом нависшим впереди... жадно в себя желая сейчас же... с дрожанием ожидания в ней...
   Подступил, провёл пальцами по влажным губам ожидающей, под хохолком клитора приоткрывая на стороны.
   - Секундочку...
   Лизнула струночку под самым кругляшом.
   Вздрогнул весь, задрав голову назад, зажмурив глаза.
   Принизился между женскими ногами, вдавил исподнизу приподняв её ноги на руки.
   В рост встал, подняв и её на своих руках вертикально наверх, руками поддерживая за тугую раздвоенную растягом попу...
   Только что прямой горизонтальный дыбец изменился в ней вертикальным и на вертикальный насела, быстро начал врываться снизу до верха вложеницы, до упора протискивая плотным вложением, - мужчина праздновал, приподнимая и опуская женщину на встречаемый живой, не деревянный.
   Удерживая женщину на руках и задвигами... подпорами дыбца снизу...
   Испугалась, прорвёт насквозь, а началось сладчайше, с не восприятием всякого вокруг...
   Нападывала, нападывала всем приподнимаемым и резко, быстро опускаемым на столбец телом... нахлопываясь всей пухлостью распахнутых губ ерпени принявшей... оооооооооо.... схватив, обняв мужчину за шею, за спину обеими руками... о? о? о? о? О? О? О - о -о... О!.. изворотливо шевеля задом... по разному чувствуя не мучителя... приподнимал и набрасывал приподнимал и набрасывал...
   Начал быстро-быстро, быстро-быстро постоянным перебросом мужского в женскую... сотрясая быстро-быстро торчащим резким...
   Выталкивая из белого тела всякую тоску желаний...
   - Тербень... тербень... продери...
   Губами в губы...
   Как обычная деревенская простая женщина сорвалась в откровенность от себя не ожидая неожиданно потребовала полусловом оборванным би... би меня...
   Сразу навесу начал долбить мощнее быстро мощнее быстро-быстро... насаживал и насаживал на торчащий влетающий глубоко сладчайшей болью ... рухнула на ковёр, всем телом перекатившись....
   Не помня и где была...
   - Ты поразил... налеталась...
   - Вам завидую, а мне когда...
   Донеслось со стороны дивана.
   Поднял, за руку. Подвёл к своей жене, к Насте, с раздвинутыми ногами на диване прижатой спиной к ковру. Направил и поняла. Раскрыла вложеницу Насти под удивительно для блондинки чёрными на лобке волосами, жадно раздвинутыми на стороны, вложилась жадно верпень, вылизывая энергично языком, засасывая влажности губами. Сзади бёдра гостьи задрал выше, половины попы раздвинул муж её, забрал ртом вложеницу, высасывая силу, живые токи ерпени. Рядом делали так же трое остальных.
   Настя довольно и ласково гладила ладонями спину, бока, исподнизу груди, улыбаясь Елизавете спокойно и радостно...
   - Как сегодня замечательно... замечательно... - протягивала тихо...
   Разглаживая соки изнутри своей по губам её... довольно... под удивительно чёрными волосами... возбудительными неожиданно...
   Муж её сзади опять вдвинул ствол в Елизавету, на диване стоящую коленями с высокоподнятым задом и продолжающую нежить Настю, засасывая её нижние губы, врываясь языком в шевеления в раскрытую ерпень... приоткрытую розовость, и Настя была ну совсем согласна, как всё на её глазах... как Елизавета энергично изворачивается талией, плечами, белой попой... и как трое остальных с обеих сторон целуют её бока, щёки, обжимают груди... обкручивая ладонями горячими... отсасывая соски грудей...
   Помня красное начало ствола, княжна сильно присела на него, до дна, до красного твёрдого шара елды предельно, чувствуя твёрдо шар верхом дыбца в своей внутри верхом вложеницы, энергично и нетерпеливо выкручиваясь попой назад, наворачиваясь торсом вперёд, острее и нежно улавливая вложеницей проедрения жара ствола с нажимом на переднюю стеночку ерпени, сразу по задней продольности, раскачиваясь, приподнимаясь и насаживаясь на дыбец... дыбец... дыбец... на силу плотной молодой красной тёрдости начала торчащего ствола... запахнув глаза чтобы ничего не помешало и видя красный твёрдый круг начала дыбца воображением...
   Муж Насти резко отодвинул Елизавету, сам вдвинул свой в жену, за ним на диван опёрлась пара с подставленным под умеющий задом женским, принимая вхождения настойчивости вложеницей, Елизавета переместилась на сторону на диване, вдруг в себе ощутила ворвавщийся во вложеницу крепостью чей-то другой... обернулась... друг Володи... начала натискиваться на него надвигаясь согласно и с любопытством... немного толще оказался второй... подождать попросила... перелегла на спину, вдвинулась между Настей и Володей грудями вверх, найдя и отласкивая дыбец именно Володин, - снизу среди её разведённых на стороны ног в её влагальницу вместился третий неожиданный... ничего тоже... крепостью... и затыривать начал и начал, в рот поместился на пока забранный у Насти его мужа... вдруг сама Настя оказалась поверх подруги головой в промежности подруги, своей промежностью раскрыто на её лице... с жадностью с жадностью лизания самой тончайшей нежности, самого счастья... сливов искристых... ощутимых... ощутимых... чисто женских... впереди Насте отдалась вложеницей и третья... обречённо и понимая обречение, сорвался от невозможности терпеть Володя рычаниями и горячими плесками из себя... Елизавета металась и металась... целуя всех... удерживая руками и губами сразу два мужских брызгающих из себя... привстала над Настей... вставившей в неё между ног в самую-самую глубину в самое хотение откуда-то взявшийся искусственный круглый тыр-тыр... среди всех перепутанных тел почти закричав как от боли Володя выплеснул на живот жены похожее загустевшее молоко... почти с мучительным криком... остальные двое тоже начали восклицать и притихать после крайних напряжений... теряя горизонтальные торчания круглых притягательных долбящих вот только...
   Возвращаясь из... и сами не помнили чего...
   Володя подошёл, притянул Елизавету за плечи, поцеловал в самые губы.
   Приоткрытые навстречу понятым по его глазам желанием.
   - Спасибо тебе... вся заводная... извертелась...
   Дотронулся пальцами до волос, чёрных на лобке. Придержав их, как пробуя понять, чего дальше... и в том - Елизавета обернула пальцами теперь повисший, мокрый от принимавшей вложены жены. Княжна, шепнувшая ему: не тоскуй, увидим...
   - Надеюсь,- едва выдохнул.
   - Благодарна... Как ты меня впечатлительно отътетерил, старинным словом, продрал до отпада... стволом сильнейше прое... - на ухо шепнула окончание слова не для всех. - Во мне освобождение от тоски дошло да самых пяток.
   И жена Настя подошла к ним, узнать, о чём шептания.
   - Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда... Не я замечательно сказала, Анна Ахматова, стихами... Всё. Где же мои трусы? Заводная... Так я не специально... уродилась такой...Не помните, кто на мою спину и попу клейкое набрызгал?
   - Извините, княжна...
   - Да я не против... я наоборот... восторг, светлый восторг...
  
   ...Через два дождя, не тоскливых, позвонила.
   - Володя, я влюбилась в тебя и в Настю. Я желаю, я мечтаю стать тайной двойной любовницей, твоей и Насти. Нам было замечательно. Ты согласен? Тогда ты сказал "Тебя буду я." И мы стали не чужими я влюбилась. Давайте праздновать, встречаться втроём. Ты согласен?
   - Да. Встречаемся через три дня, примерно в полдень.
   - Володя, я благодарна. Буду у вас для твоих слов "Тебя буду я". Люблю вас и скучаю. Целую твоего великолепного хулигана, разбойника у тебя в трусах. Ему там тесно. Выпустишь его на простор для нас двоих? Побезумствовать? Надеюсь. Жду и люблю...
   - Княжна, Елизавета, ты мне снова дашь?
   - Да. Отдамся много, много раз... в самых разных позах и возникающих заверчениях...
   - Мы тебя любим и ждём, милая, милая нам...
   - Володик, а остальные мне не нужны. В смысле, кто тогда был. Только трое, только в кого влюбилась.
  
  
  
  
   Волна 21
   МОЙ ДРУГ ОЛЖАС СУЛЕЙМЕНОВ
   1
   Зимой 1974 года я приехал в республиканскую столицу Алма-Ату из Караганды, на республиканский семинар молодых поэтов, со своими стихами. Наша группа начала работать в кабинете первого заместителя начальника всех писателей Казахстана Олжаса Сулейменова. На второй день в кабинет с нами вошёл Олжас. Высокого роста, молодой, стремительный движениями. Уже широко известный во всём Советском Союзе. Поздоровался со всеми, у себя в ящике стола взял папки и бумаги и вышел.
   Так мы встретились впервые, внимательно посмотрев друг на друга.
   Почему-то он задержал на мне взгляд.
   Осталось впечатление - Олжас уже много сделал в поэзии, он талантливый и глаза умные. Умеющие прочитать содержание человека. Написал знаменитую поэму "Земля, поклонись человеку", - о Юрии Гагарине. И много настоящих, пронизанных поэзией стихов. У него вышло несколько книг, у меня - первая рукопись стихов и требование узнать, а стоит ли мне вообще писать? Графомания в стихах или поэзия?
   На семинаре и молодые поэты, и руководитель стихи мои признали, а я и тогда сомнение ставил впереди крикливой радости.
   Во вторую встречу в его кабинете один на один я сразу сказал Олжасу: вы для меня настоящий поэт, а остальные как-то не так. Прочтите мою рукопись? Нужно мне писать или перестать?
   Олжас спокойно сказал, есть и другие поэты, обратитесь к ним. Я снова сказал, верю только ему. Помолчал, посмотрели друг другу в глаза. И рукопись мою он сказал оставить.
   Через дни встретились. Олжас сказал коротко: старик, пиши.
   Старик тогда означало не возраст, а признание своим. Так поэты и прозаики называли своих, признанных в общении творческом.
   Во все приезды в Алма-Ату приходил по делам в Дом писателей Казахстана, в центре города. На первом этаже там было удивительное, бар. Настоящий. С длинной стойкой, крутящимися стульчиками перед ней, красным на стойке итальянским аппаратом для варки кофе, блистающим никелем, ну невиданное в моём городе. Раз итальянский аппарат засвистел в стороны паром, загрохотал, подпрыгивая. "Ложись!" - крикнул Олжас, и сам остался на стуле. Аппарат отключили.
   После пяти часов в баре собирались писатели, сидели за столиками кто с чем, и с рюмками, и с чаем. Всегда я сидел за столиком с Олжасом, пили кофе и то молчали, то разговаривали. О творчестве. До сих пор знаю, ему со мной было интересно. Я ничего не просил, а на моих глазах его просили найти деньги в ЦК КПСС Казахстана на постановку кино в студии "Казахфильм", издать новую книгу ну и прочее, для меня скучное, не интересное. Как не потерять себя для творчества нас интересовало больше, и мы не болтали, говорили коротко и - обдумав.
   Подружились.
   В своём городе отыскивал рисунки казахских орнаментов на музейных предметах быта и на одежде степных всадников и их женщин прошлых веков. Делал подарок, по своему желанию создавая именно для Олжаса.
   Прилетел в Алма-Ату, пришёл к нему в кабинет, протянул крупный картонный пакет. Со словами - тебе от меня.
   Олжас взял через свой стол, раскрыл крупный картонный пакет. Вынул большое чеканное блюдо, медное, глубокое в середине, полностью украшенное старинными казахскими орнаментами. Местами блюдо тепло светилось красной медью, а между ней бледно голубело, слегка тускло зеленело патиной древности, искусственно сделанной. Олжас внимательнейше разглядывал.
   - Старик, где разыскал? Восемнадцатый век, может и семнадцатый... Наша древние казахские узоры... орнаменты... музейный предмет прежних эпох...
   - Сам сделал. Для тебя. Можно повесить на стену, дома, можно фрукты класть и на праздничный стол.
   Олжас посмотрел в глаза и поверил.
   - Сколько оно стоит?
   - Мои подобные блюда республиканский совет художников оценивает в четыреста пятьдесят рублей, сам удивляюсь, для тебя цена его - ноль. Подарок.
   - Пойдём в бар кофе пить, там расскажешь, как ты делал. Оказывается, ты не только поэт, а и художник. Спасибо, спасибо...
   Олжас подарил мне свою книгу, "Повторяя в полдень." С надписью: Юре Панченко дарю в долг. Ответить своей.
   До ответа было далековато, тогда......Ответил через времена. На сегодня у меня 20 книг прозы и поэзии.
   Спасибо за веру в меня, Олжас.
  
   2
   Олжас стал начальником всех писателей Казахстана. С названием должности Первый секретарь Союза писателей Казахстана.
   В Караганде нам, молодым поэтам, из обкома партии сказали приехать в аэропорт для встречи писательской делегации Алма-Аты, Москвы, Ленинграда. Был и поэт из Болгарии.
   Началось смешное и для нас пренебрежительное. Сказали, нам, выйти на поле аэродрома. Там стояла шеренга обкомовских чиновников, за ними пионеры в пионерской форме. За ними специальный новый автобус.
   Подрулил самолёт. Из него начала выходить делегация, пионеры запели песню о кострах. Один обкомовец оборачивался, показывал пальцем на меня и громко требовал убрать с аэродрома, - я стоял в расклешённых ярких брюках яркого жёлтого цвета. Обкомовцу чиновница по работе с молодыми поэтами объясняла, я поэт, меня убрать нельзя. Тот махал руками, видимо возмущаясь, я позорю торжественную встречу.
   Пионеры запели хором "Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры дети рабочих", - в делегации состоял Борис Ласкин, ещё при Сталине написавший эту ерунду.
   Обкомовцы сразу обставили Олжаса своей плотной толпой. Его посадили в обкомовскую "Волгу", всю делегацию повели в специальный автобус. Зачем мы тут присутствовали, никто из нас не понял. Но почувствовали мы себя униженными, нам не дали подойти к приехавшим писателям, познакомиться. Да наплевать было обкомовцам на нас, они изображали торжественную встречу, изображая выполнение "ответственного мероприятия", на самом деле ну совсем не нужного для них.
   Во Дворце культуры горняков обкомовцы устроили встречу передовиков производства с делегацией писателей. Говорились, со сцены, какие-то суконные речи, писатели призывали рабочих настойчиво трудиться и любить правящую партию КПСС.
   Мы, молодые поэты, прошли за кулисы, и там встретились с Вадимом Кожевниковым, одним из начальников Союза писателей СССР, депутатом Совета Союза, начальником, редактором журнала "Знамя", в Москве. Я читал его книгу о герое, в ледяной Сибири строящим труду для перекачки газа. Призывающую всех ехать в Сибирь и там вкалывать на тяжёлой работе. Сам автор, Кожевников, из Москвы в Сибирь вкалывать не уезжал.
   Знакомились, нас, молодых поэтов, было семеро. Я назвал себя, и сразу его взрослая дочь сказала, как же, я вас знаю, вы настоящих известный поэт. "Что ты врёшь, - подумал молча, - у меня ничего не напечатано, тем более в Москве."
   Мы наперебой говорили Кожевникову, большому литературному начальнику, что наши стихи не печатают в местных газетах, невозможно напечататься в журналах и издать сборники стихов, мы известны только устными выступлениями на местных вечерах поэзии. Нас, молодых поэтов, настойчиво не пускают в литературу. Мы говорили - нужны необходимые изменения Союза писателей СССР в отношениях к нам и молодым писателям в любых городах страны. Как же, как же, отвечал он, мы внимательно следим за вашим творчеством, наша родная коммунистическая партия много делает для молодых писателей, уверен, вы все скоро станете известными, с нашей помощью. Мы вас будем публиковать, присылайте стихи в Москву, в мой журнал.
   Мы понимали - враньё. Даже не отговорки, а враньё.
   Отовравшись, Кожевников пошёл на сцену, с трибуны призывать шахтёров к труду и победам новыми рекордами в шахтах.
   Литературой, писателем с трибуны и не пахло. Что было от него ждать? Выполняя решения КПСС, он годами писал книги о труде, иного не умел.
   Романы, теперь никому не нужные.
   Олжаса на сцене со лживыми москвичами не было.
   Узнав, куда увезли его, приехал в Университет.
   На втором этаже студенты начинались в проходе в большой актовый зал, в зале сидели и стояли в проходах, у стен, и на всех рядах. Я остался в проходе, и отсюда видя весь широкий зал. Олжас предельно выразительно читал с трибуны свои стихи.
  
   ...Реки вспаивают поля.
Города над рекой --
   В заре,
И, как сердце, летит Земля,
Перевитая жилами рек.
Нелегко проложить пути
До вчерашних туманных звёзд.
Но трудней на земле найти
Путь,
Что в сердце своем пронёс.
   ...Жизнь идёт!
Беспокойная жизнь!
Под ногами тропинки рвутся,
Я люблю тебя.
Гордая жизнь.
Потому что
Ты -- революция!
Люди!
Граждане всей вселенной!
Гости галактик!
Хозяева Шара!
Вы не хотите
пропасть бесследно?
Живите,
Живите,
Живите с жаром!
   Серые сволочи
  
   Есть они, Чаттерджи,
в каждой стране,
В каждой волости -
сволочи!
Их не узнать
по разрезу глаз,
по оттенку кожи:
он может сиять
как Якутский алмаз,
быть на уголь похожим,
плешью блистать
в ползала,
прямить и курчавить волос,
все равно -
сволочь!
Он не дурак,
он может быть
академик.
Он служит вере,
не славы ради,
не из-за денег.
Бывает, под мышкой носит
томики Ленина.
Сволочь - не мелочь,
общественное явление.
Узнать их не просто:
их цвет отличительный -
серость!
Она растворяется
в черном
и в белом
и в желтом.
Серость
возноситься бронзой,
блистает золотом.
В темных углах души
собирается серость, как сырость.
Белый стреляет в черного?
Серый стреляет.
Черный стреляет в белого?
Серый стреляет.
Серый взгляд
проникает в сердце,
пронзительный, волчий.
Узнаю вас по взгляду,
серая раса -
сволочи!
Понимаю, пока,
в этом самом
цветном столетии,
не возможны без вас
даже маленькие трагедии.
Не возможны без вас
не успехи мои, не смех,
невозможны без вас
не победы мои, и смерть.
Вам обязан - атакой!
в свете полдня
и в холоде полночи.
Я ищу, я иду
вам на встречу,
серые сволочи -
сквозь мгновенья ошибок,
отчаянных самопрезрений.
Чтоб минута молчания,
стала временем
ваших прозрений.
   Зал молчал. Тишина. Тишина. И - грохот обвала. Рукоплесканий волнами по залу, криками повторить, по-вто-рить...
   К микрофону быстро подошел начальник Университета с названием ректор и сказал - встреча окончена.
   Олжаса вели через зал на выход в окружении ректора и обкомовских чиновников. Внутри кольца. Понимая, к нему не подпустят, я шагнул сквозь них, резко остановившихся, протянул руку - Олжас осветился улыбкой, сильно пожал мою руку и на самый короткий вопрос "где тебя найти" быстро и тихо сказал "вечером в гостинице обкома партии".
   Быстро, быстро его увели от студентов, от молодого, образованного народа...
   От тех, для кого он увиделся поразительным удивлением...
   Вечером мы вдвоём ходили по красной дорожке в обкомовской гостиницы и разговаривали. Как всегда - о жизни. Кто чем занят, кто чего делает... Со мной Олжас как-то отдыхал, что ли? Тянуло нас друг к другу.
   3
   Опять я приехал в Алма-Ату, пришёл к другу в кабинет. Со своей новой рукописью стихов.
   Олжас сидел за столом очень озабоченным, сильно задумчивым. У него и не спрашивал, что произошло, а в воздухе висело - что-то серьёзное.
   Взял телефон, кому-то ответил подтверждением, - да, мою новую книгу "Аз и Я" остановили в типографии, да, не знаю, что будет дальше, может выйдет, может нет. Набор пока не рассыпали, из каждой книги вырезают мой материал "от автора".
   Мне стало больно за него, от понимания, каждая новая книга для автора - бесценное... и могут уничтожить, подобное, у одного из здешних прозаиков, уже видел...
   Думал, как тот пожилой прозаик плакал в одном из кабинетов рядом по уничтоженной в типографии книге, уничтоженной в готовом к печати наборе...
   Убивать книгу запретом - убивать будущее.
   Теперь страшное подступило к Олжасу.
   Я понимал, Олжасу трудно, о книге его ничего не знал, в чём с ней не так. Олжас не был растерян, оставался очень задумчивым.
   Почему-то к нему никто не заходил, из писателей. Прежние очереди к нему исчезли.
   Между нужными ему звонками мы говорили на темы другие, я читал ему свои стихи. По его просьбе. Может, и для отвлечения от возможного ужасного. Может, ему как-то помогало, пока где-то в других кабинетах решалось...
   Я ему рассказывал, как после публикации моего первого небольшого рассказа с названием "Мужик" бюро обкома партии КПСС запретило меня печатать в городе, где живу. И что не обращаю внимания на их запрет и пишу своё дальше. И стихи, и прозу.
   Не давая в себе убивать будущее.
   И нам не понять друг друга?
   Месяца через два книга всё же вышла, "Аз и Я".
   И что я узнал позже, от него, не из газет... Так вот, в те дни Кунаев, первый секретарь ЦК КПСС Казахстана, прочитавший книгу, позвонил Брежневу, начальнику ЦК КПСС Казахстана перед ним. Попросил помочь. Казахстан Брежнев знал, здесь много лет жил и работал, вместе с тысячами людей поднимая целину. И с Кунаевым дружил, все в Казахстане знали, от народа ничего не скрыть.
   Брежнев помог.
   Книгу издали.
   У меня на полке всегда находится. Не поэтическая, а филологическая. О происхождении слов в разных языках, о переходе слов в другие языки. Позже слышал я обвинения Олжаса в том, что он настойчиво изложил - в русском языке много слов, перешедшие из тюркских языков.
   Есть в ней неожиданности, в старину может было так, может не так, всякое прежде происходило и во времени скрыто. Особенно под пылью веков. Есть нажим, что русские многие слова взяли из азиатских. Ну и что, когда народы касались друг друга и перенимали и слова, и одежды? И блюда еды? Чебуреки не в России придумали, как и люля-кебаб, котлеты на шампурах. Всякое в общении могло быть, перениманием.
   У Олжаса есть в стихах отличные утверждения: "Возвысить степь, не унижая горы". Мудрые, честные слова. Вот от них и надо идти в этой его книге.
   И никто книгу Олжаса не встретил молчанием. Или полным отрицанием. Книга вышла, её читали, о ней разговаривали. Часто в спорах было - может так, может не так, потому что многое просто не доказать. И были переиздания книги, так что не надо на пустом месте городить чепуху, обвиняя Олжаса - он ставит казахов выше русских.
   Олжас первым попробовал решить не разрешимые проблемы двух языков. Какие слова пришли из других языков и стали своими для языков других, попробуй разберись... Мне книгу было читать очень интересно, я тогда думал - а почему московские академики ничего не написали о такой теме? Видимо, не их умами было писать, не их способностями. И характерами.
   Поэт и должен, и может разобраться в теме происхождения слов, слова для него - краски для художника. Что означает слово Москва? Кроме названия города? Откуда взялось слово Москва? А Саратов? Город Владимир - понятно, от имени. А Вятка? Ни один учёный пока не объяснил содержание и этимологию...
  
   4
   В Союзе писателей Казахстана, в Алма-Ате, встретился с приятельницей, журналисткой. Казашка, закончила Ленинградский Университет и писала о культуре. Сказала мне: запиши мой адрес, в пять вечера к нам на бешпармак приедет Олжас, ты приезжай заранее. Он наш давний родственник.
   Собралось человек двенадцать, как обычно в Казахстане, и казахи, и русские.
   В квартиру вошёл Олжас, со всеми с улыбкой здороваясь.
   Хозяева принесли с кухни большое круглое блюдо с бешпармаком, пиалы с сурпой. Сурпа - бульон, бешпармак - кусочки мяса баранины, лежащие поверх варёных тонких треугольников теста, всё привычное с детства. Ели как принято у казахов, - берёшь пальцами кусочек мяса, заворачиваешь в варёное тесто и в рот, вкусное, горячее. Запиваешь сурпой. Ну и все начали угощаться.
   Получилось само собой, за столом я сидел перед Олжасом, напротив.
   Что-то во мне полыхнуло, и я неожиданно сказал.
   - Олжас, ты лауреат Премии комсомола, за поэму о Гагарине. Ты поэт и я пишу. Стал известным в разных странах, как поэт. Давай прочитаем друг другу свои стихи?
   Олжас удивился всем лицом, глянул на меня удивившись и как на щенка...
   Это получилось как вызов, по обычаям казахов, как состязание акынов. Шевельнув бровями и поняв меня по моим глазам, что я не устраиваю состязание, Олжас сказал: читай.
   Глядя ему в глаза, в молчании всех я читал.
  
   Как хочется на диком скакуне
   Куда-то в степь, куда-то в сопки деться!
   Я русский, а в России трудно мне:
   Осталось далеко шальное детство,
   А в двадцать лет нельзя перелюбить.
   Скучается в лесах по Казахстану.
   Я русским больше не умею жить,
   Хоть и казахом никогда не стану.
  
   Олжас сразу - ты написал?
   - Да.
   - Что тебе прочитать моё?
   - Город мой, бесснежная зима.
   Олжас читал, глаза в глаза. Все гости слушали молча.
  
   Главное условие успеха - родиться в
знаменитом городе, считали древние греки.
   Он не входил в число столиц империй,
и лавры не растут - венца в наш герб
не ввить.
Чтоб быть единственным, не важно -
первым
или последним быть.
Мой город во вселенной знаменит
тем, что другим его не заменить.
... Здесь я увидел свет одной весной
в домишке возле крепостного вала
(точней, на Караванно-Крепостной),
здесь мать меня в ладонь поцеловала,
сказала "Будешь мастером, сынок,
несовершенства мира обернутся
на руки эти и падут у ног,
коснешься их и - красотой очнутся".
Здесь я гонялся взапуски с луной,
спал на речных камнях, согретых солнцем,
я видел столько добрых валунов,
теснившихся, чтоб дать свободу соснам.
Нет в этом граде улочек кривых,
прямые, искренние марши улиц -
пожизненных моих дорог язык.
Стремительные, злые трассы улиц
прожектами такими обернулись,
такой свободой напрямик идти,
не ведая о кривизне пути!
Здесь родина мальчишеских обид,
здесь край несбывшихся на счастье - снов.
Без этих идиллических основ
вселенная моя не устоит.
... Я знал, прошли эпохи неудач,
свет успокоился. Я верил в это.
Принес из-за горы веселый грач
в ущелье Чу восьмое чудо света.
Вы видели, в горах цветет урюк?
Он плыл по склонам розово, красиво.
А был январь. И ветер так угрюм,
что доброта твоя, урюк, бессильна.
Опавший цвет весны
уносят реки,
морозы землю розовым покрыли,
грача того настигли
в человеке
и тащат за изломанные крылья.
Стараюсь вспомнить материнский жест
(все было так иль только показалось?).
Сказали: в мире нет несовершенств -
другие мастера его касались.
В шубейке черной, коротыш мой славный,
ладошкоальный мой, гусенколапый,
снежинки собирает, как подснежники,
в букет снежка их сплачивает бережно.
В моей вселенной славны эти горы,
мгновенья счастья, слепленные в годы.
И этот человечек знаменит
тем, что никем его не заменить,
мать все поймет,
но этот не простит.
  
   - Спасибо, коротко сказал Олжасу, глаза в глаза...
   Незабываемо... все гости удивились, тогда...
   Вот такая наша давняя дружба.
  
   ...Через месяцы мы вдвоём ходили по красной дорожке гостиницы обкома партии, в Караганде.
   - Олжас, я хочу переехать в Россию. Я не могу видеть Россию по телевизору и пробовать писать о ней. Мне нужно узнать её природу, её людей, и всё, чем она живёт.
   - Тебя кто-то обижает в Казахстане? Старик, у тебя в творчестве получается лучше и лучше. И в Университете на филфаке учишься.
   - Нет, не обижает никто, во мне что-то взбухло, мне нужно в Россию. Университет не брошу.
   - А не получится там? Ни квартиры, ни знакомых? Я тебе ничем не смогу помочь, если вернёшься сюда.
   - Я не вернусь.
   - Как с квартирой?
   - Пробовал искать обмен, есть только в Сибирь. А мне нужна настоящая Россия, я нашёл город недалеко из Москвы, старинный. Смогу часто бывать в Москве. Квартиру тут придётся бросить. Олжас, ну как сравнить квартиру с желанием писать в русской художественной современной литературе?
   - Да, ну ты и вошёл в вираж... Впервые такое слышу... Потянуло тебя на подвиги...
   Ходили, молчали.
   Пожали друг другу руки, прощаясь перед неизвестностью.
   Трудной, как понимал Олжас.
  
  
   5
   Во времена горбачёвщины в Москве, в Союзе писателей, в кабинетах сидели представители всех республик. В нужном кабинете мои два друга, из Казахстана и Азербайджана. Третий с Украины. Он слышал наши прежние серьёзные разговоры о литературе, понимал, кто я. С ним остались вдвоём, он стал на меня орать, да, орать, - вы, с фамилией украинской, почему пишете на русском? Почему дружите с азиатами? Вы должны писать на нашей мове! Со мной общаться и дружить!
   Орал красным от злости. Я молчал.
   Пришёл Валех, бакинец, весь в тоске. Мы пошли пить кофе и говорить в Пёстром зале ЦДЛ. Спросил у Валеха, чего на меня тот орал? Не обращай внимания на глупости, ответил, и начал рассказывать страшное: в Баку ночью разогнали мирный митинг, много раненых и убитых. Я ему сказал, жуть, жалко людей, сделано затем, чтобы республика начала отделяться от Москвы. И думали, что делать. А вообще это гадость, указывать писателю, на каком языке ему писать. Тогда я мысленно послал того идиота на хрен. Позже написал стихи "Разделите Гоголя надвое". И от дураков польза бывает.
   ГОГОЛЬ
   Разорвите Гоголя надвое.
   Он, украинец, русский писатель.
   Вы преступники - твари наглые.
   Он - честнейший ваятель.
  
   Никогда не стрелял в русского.
   Никогда не стрелял в украинца.
   И не видел в народах гнусного,
   Зная вечность пространства.
  
   Вы сожгите его из пушек,
   Отравите личными смрадами.
   Он оставил вам "Мёртвые души"
   Где всех гадов назвал гадами.
  
   Показал он, кто сволочи те ещё,
   И кому на народы - плевать.
   Кто богатством и властью тешится,
   Оставляя другим - умирать.
  
   Ты погибни, дурной не очень,
   И который совсем идиот.
   Нет, не пуля, - душа вас точно
   На ошмёточки разорвёт.
  
   Будет в новой стране стыдной
   Очищение после штормов.
   Гоголь знал, ему было видно
   И сказал - для высоких умов.
  
   Разорвите Гоголя надвое.
   Проорав: на расстрел, писатель!
   Он успеет вам крикнуть, падая -
   Я для мыслящей жизни ваятель...
  
   ...К нам в Пёстрый зал, где мы с Валехом пили кофе, находящийся в подвальном помещении Союза писателей СССР, спустился Ролан Сейсенбаев, представитель от Казахстана при Союзе писателей, и сказал: Юра, пошли встречать Олжаса, он уже прилетел в Москву и едет из Домодедово сюда.
   Ролан знал о моей дружбе с Олжасом, главой всех писателей Казахстана. Мы стояли, зимой, во дворе Союза на Поварской.
   Подъехала "Волга". Вышел Олжас. За ним вылезали сопровождающие его киношники "Казахфильма", знавшие меня. Я понял, они опять с его помощью выжимают деньги на кино.
   С Олжасом мы обнялись. Помолчали. Мы не виделись больше трёх лет. Меня затрясло.
   - Юра, ты как?
   - Мне было очень трудно. Я выдержал. Потом расскажу.
   И мы все вошли в Дом писателей СССР.
   После чая с дороги пошли с Олжасом походить в коридоре Союза писателей СССР, с ним часто здоровались писатели.
   Я начал говорить.
   - Олжас, я написал первый в своей жизни роман, помоги мне в Москве...
   Мой друг сразу нахмурился, шевельнул ртом. Я знал, как многие ему надоедают просьбами протолкнуть что-нибудь их в печать.
   - ...помоги мне в Москве найти человека, хорошо понимающего в прозе, чтобы он прочитал и объяснил мне, получился роман или нет. Мне нужно знать, куда плыву, что написал.
   Сразу Олжас улыбнулся, спросил, о чём роман.
   - Пошли, - и привёл меня в редакцию, - она была тогда во флигеле Дома писателей на Поварской, - журнала "Дружба народов". Мы вошли - все сотрудники встали и поздоровались с Олжасом, затем и со мной, глазами спрашивая, кто я такой.
   - Можно от вас мне позвонить?
   - Да куда хотите, Олжас Омарович! С любого телефона!
   Переговорил.
   Без них, кто в редакции, в коридоре сказал мне.
   - Поедешь в редакцию журнала "Новый мир", отдашь рукопись романа в отдел прозы, Инне Борисовой. Запомни, только Инне Борисовой. Старик, лучше её в современной прозе никто не понимает, и скажи ей, ты не напечатать предлагаешь, а что рассказал мне, узнать, получилось или нет.
   - Спасибо, Олжас, я запомнил. Мне не нужно попадать в литературу по знакомству, по блату, мне как художнику слова надо узнать, писать дальше новые произведения или бросить, если всё плохо.
   - Старик, дерзай, а сейчас мне надо побеседовать в некоторых кабинетах руководителей Союза писателей...
   - Всё! Я не мешаю!
   Обернулся Олжас и сказал.
   - Да, неожиданное. Ты роман написал... О России?
   Кивнул, ему.
   - С тебя ещё романы о Казахстане, ты - наш...
   Улыбнулся, ему...
   ...Ждал. Месяцы. Получил в своём городе письмо от Инны Борисовой, заведующей отделом прозы. Написанное её рукой. С подробным анализом романа. И со строкой почти в самом начале - "У вас роман получился".
   Вот это и стало главным. Вот это.
   6
   Почему-то не работал ресторан ЦДЛ.
   В лето горбачёвщины Олжас, его друг с Кавказа Магомет и я пешком по Москве из Дома Писателей СССР с Поварской прогулялись в гостиницу "Москва", днём, там рядом Кремль. Подходим, встречает швейцар с золотой потёртой лентой на фуражке, в чёрных брюках с золотыми лампасами, высокий старик. Сразу - ваши документы. С ним заговорил Олжас. И не стал показывать свои красные книжечки серьёзнейших удостоверений.
   - Старик, ты знаешь, в Кремле работает съезд народных депутатов? Я делегат съезда. Телевизор смотришь? Я вчера выступал, выступление показывали на всю страну. А со мной мои референты.
   - Вы проходите, а они пусть остаются. Не положено.
   - Мне с ними нужно у себя в номере поработать над документами.
   - Ничего не знаю. Не положено. Обслуживание одних делегатов съезда.
   Олжас оглянулся на стороны, чтобы посторонних рядом не было, и понятнейше сказал.
   - Старик, ты же видишь, я не блядей с собой веду! Они мои помощники!
   - А, проходите, - засмеялся старый швейцар.
   И мы пошли обедать, там на первом этаже находилась очень приятная столовая, называющаяся "Закусочная". Без всякого алкоголя и с самообслуживанием, но готовили вкусно.
   ...Одно слово, а какое понятное содержание...
   7
   Походили с Олжасом по делам и он позвал меня на обед. Повёл не в ЦДЛ, а сразу вниз, где демократический Пёстрый зал, писателям больше нравилось находиться там. Писателей за столиками сидело много, с нами здоровались со всех сторон. Олжас открыл раньше не замечаемую мною небольшую дверь в стене, мы вошли. Там оказался небольшой зал, богато украшенный деревянными панелями. Тихий зал, всего с несколькими столами и меню на них, с официантками. Спецкабинет, понял я, сюда пускают только-только...
   За отдельно поставленным столом сидел, обедая, Председатель Союза писателей СССР Георгий Марков, за столами близко от него обедали четыре его заместителя, и все, начиная с Маркова, с золотыми звёздами Героев социалистического труда на пиджаках. Закивали головами, здороваясь с нами.
   Никогда я не понимал, как за литературный труд можно стать Героем социалистического труда. Лауреатом литературных премий - совсем другое...
   Среди писателей жил анекдот. Сидит полковник Симонов в землянке, пишет, сзади голос, - разрешите обратиться, товарищ полковник? Обращайтесь. Что нужно написать, чтобы стать полковником? Симонов, не оборачиваясь, а вы кто? Поручик Лермонтов.
   Вот так. Либо бессмертие в творчестве, либо временные блестящие предметы.
   Меня как-то передвинуло в сторону от присутствия этих золотоносцев за нашими спинами. Я тихо сказал Олжас - у тебя много книг, ты начальник всех писателей Казахстана, лауреат премии за поэму о Гагарине, с выступлениями побывал в разных странах мира, участник всяких съездов в Алма-Ате и в Москве, а у меня ни одной книги. Как мне теперь тебя называть? Как раньше Олжас или Олжас Омарович?
   Быстро он оглянулся на этих золотоносцев, приставил ладонь к моему уху и сказал: Юра, перестань пи.деть. Понял, ответил ему.
   К нам подошёл один из замов Маркова Алексеев, написавший скучную толстую книгу с названием тоскливым "Хлеб имя существительное". Такое я перестаю читать страниц через пять. И золотая звезда на его пиджаке за книгу читать не помогает.
   - Олжас, дорогой мой, как я рад встрече, как я по тебе скучаю и люблю твоё творчество, - потекло. - Мы тебя включим в одну из делегаций для поездки в братские страны, я должен тебе рассказать, мне мешками приходят письма моих читателей из Казахстана, они требуют встречи с ними, требуют моих выступлений.
   Проситель низко наклонился к нашему столу, звезда отвисла от пиджака, болталась в воздухе. Холоп какой-то, подумал я, и не стыдно ему? Ну я ведь у друга с его крупными возможностями не прошу напечатать самое желанное, мою первую книгу!
   - Будь ко мне добр, устрой мне приглашение в Казахстан для выступлений, трудящиеся соскучились по мне, и пишут письма мешками, - продолжал врать скучный автор.
   - Сделаем, сделаем, - кривя рот, по барски небрежно сказал Олжас, и холоп вышел за дверь. И этот пробует делать деньги через Олжаса, в который раз пришлось увидеть.
   А там было так. Писателю платили за выступления пять рублей, а золотоносцам, начальникам, двадцать рублей. Пять мест болтовни ни о чём с упоминанием заботы партии о народе, и за неделю сразу семьсот рублей. При зарплатах не соскучившихся по этому холопу рабочих сто двадцать рублей, за месяц.
   Вот так они и вели советскую литературу по светлому пути.
   8
   Мой рассказ "Евангелие от Виктора" был опубликован в новом, лучшем журнале СССР "Родник". И сразу, без моих просьб, переведён на немецкий и словацкий языки, с публикациями в Европе. В Германии в книге "Современная русская литература" - для филфаков Университетов. В Братиславе - в их литературной газете.
   В московском издательстве готовилась к печати первая моя большая книга, "Реликтовый сад", роман и рассказы. Получилось само по себе, без всяких просьб и блатов. Не шутки, так взлетать со старта...
   "Доброе время восхода", как однажды написал Олжас.
   Мне надо было искать новый путь в художественной литературе, мимо решений ЦК КПСС. Путь правды жизни и свободы, творческой. Не повторять прежних писателей а идти вперёд новыми формами размыслительной художественной литературы, чтобы читатель - размышлял. И я его нашёл. Через свои произведения.
   Гуляли, по зелёному двору Союза писателей СССР, по двору дома Ростовых, описанному Л.Н.Толстым в романе "Война и мир".
   - Олжас, - сказал ему, - ты для меня единственный человек, кто близко был с Юрием Гагариным. Вместе в делегации ездил на Дон встречаться там с народом, вместе бывал с ним на съездах в Москве и в поездках по стране, жили с ним в одних гостиницах, сидели в столовых и ресторанах, играли в волейбол там, на Дону. Расскажи, каким он был на самом деле?
   - Юра.... Юра вёл себя просто, на него полёт в Космос не повлиял в плохую сторону. Никакого выпендрёжа в поведении. Мне был благодарен за поэму о нём. Никто, говорил мне, подобного обо мне не написал. Да, мы в делегации вместе ездили в станицу Вёшенскую, ЦК комсомола организовало поездку для борьбы за мир. Большая собралась наша делегация, там ещё и местные обкомовские присоединились. Я читал отрывки о Юре из поэмы "Земля, поклонись человеку".
   На улице с грузовой машины вместе сцены народу читаю, а он рядом стоит. Представляешь, как меня настораживало насчёт в словах ошибиться, строку забыть, Юра рядом, нельзя...
   А так - да, называли друг друга по именам, пинали мяч на берегу Дона, скатерти стелили на берегу, повара уху варили, ездили в казачьи станицы рядом с народом встречаться...
   Вечером в станице два грузовика задами подогнали один к другому, райкомовцы станичников собрали, нас на грузовики и прожекторами осветили. Мы поужинали мощно, тостов было у местных обкомовцев много, с коньяками, все качаемся, и стоим все сцепившись руками, чтобы на народе не качаться, изображаем борьбу за мир.
   С нами приехала бороться за мир девушка из Чили, красивая, в мини юбке. И у неё юбка всегда гофрировалась, но не вертикально сверху вниз, а горизонтально, поперёк, особенно когда она вылезала из "Волги" с заднего сиденья. Показывая полностью ноги до самых трусов. Юра от неё балдел!
   День нам дали отдохнуть, мы сидели компанией в гостинице и выпивали, на втором этаже. Юра к ней обниматься, а она от него выворачивалась. Зачем крутилась? Могла бы отдаться первому космонавту Земли. Она от него отнекивалась, с нами посидела, ушла. Юра через время разгорячился, а жара, окна открыты. Юра придумал полезть через окно в её номер, номер был под нами. Мы не успели отговорить, задержать. Юра повис на руках, сорвался с подоконника и упал на землю. Там было не высоко, мы сразу все выбежали. На лице Юры кровь, упал бровью на камень и рассёк. Конечно, сразу вызвали врача, Юру срочно увезли в больницу, зашили. С нами было много людей из ЦК комсомола и партии, отругали всех и приказали - больше никаких компаний не собирать.
   Когда Юра разбился в самолёте, поставили на том месте памятник. На памятнике написаны мои слова: Земля, поклонись человеку. Название моей поэмы о Юре было для меня радостным, стало горьким прощанием. Мы с ним дружили.
   И как сердце
   Летит Земля,
   Перевитая
   Жилами рек...
   Только Олжас так написал, поэтически увидав Землю из Космоса... Как пролетая рядом с Гагариным всеми возможностями поэта.
   ...Постепенно в разных своих романах я много написал о Казахстане, и даже отдельные рассказы, на самом деле редкие, по содержанию. Рукопись одного из произведений хранится в библиотеке Пекинского Университета, вышли моя двадцать книг романов, рассказов, очерков, стихов, в электронных библиотеках без всякой рекламы возникло более полумиллиона читателей в ста двадцати шести странах Мира...
   Но - вначале был Олжас. Дай судьба каждому писателю иметь такого друга. Сказавшему раз, "ты - наш."
   Когда я написал "Суд Кенесары", легенду, историк, академик из Алма-Аты спросил меня по электронной почте, "где вы нашли нашу старинную легенду?" Ответил как есть, - сам написал.
   Айналайн. Моя душа вращается вокруг твоей, в переводе с казахского.
   Друг мой Олжас...
  
  
  
  
   Волна 22
   СУД КЕНЕСАРЫ
   легенда

Ростиславу

   Ржали кони, воины тучами спрыгивали с сёдел, на короткий отдых.
   Широкий ветер мчался по сопкам и долинам земли казахов.
   Подхваченные им, мягкие кошмы входа большой светлой юрты откинулись двумя батырами. В юрту твёрдо вошёл широкотелый, высокий вождь воинов, победитель, воинами любимый. Сел на широкую подушку, положенную на дощатый походный сундук.
   - Где тот пленник? Приведите, - махнул ладонью в свою сторону батырам. Вошедший остановился, между двух воинов с голыми саблями.
   - Мы встретили тебя в степи, одинокого. Ты русский. У нас, в казахской степи, чего ты ищешь?
   - Правды.
   - От какой лжи ты хочешь избавиться?
   - Моего сына убили. Есть оболгавшие его.
   - Пиши адрес, - протянул Кенесары свою изогнутую, широкую саблю.
   - Бумага есть?
   - Здесь пиши, - показал Кенесары на доску.
   Человек взял саблю тремя пальцами, как авторучку, и острым концом нацарапал название города и улицы.
   Кенесары поднесли, он глянул.
   - Воины, - негромко сказал вождь, - мчитесь по адресу, головы доставить и бросить нашим псам.
   Прямо у входа в юрту несколько батыров взметнулись на коней и умчались. В другую страну, в другой век.
   - Почему ты одет, как никто? Ты - из какого века?
   - Двадцать первого.
   - И там, в новейшем веке, пакости зверства? Я - девятнадцатого, внук хана. И сам сейчас - хан. В походе живу, военном. Чем ты питался в степи?
   - Ел траву. Пил воду из речек.
   - Принесите нам горячее мясо, горячую сурпу и лепёшки, гостя, по нашим обычаям, положено накормить.
   Кенесары ел, думал. Спросил.
   - Ты знаешь, из своего века, как устроен мир? Где его окончание?
   - Есть крыша юрты, над ней небо. Над небом Космос, его вы видите ночью, он обозначен звёздами.
   - За Космосом, дальше, что?
   - Бесконечность. Её нельзя достигнуть, нет таких приспособлений. О бесконечности и думать нельзя для желания понять, с ума можно сорваться навсегда.
   - У меня ты хочешь остаться?
   - Нет.
   - Почему ты не хочешь мне подчиняться, стать моим советником? Смысл моего имени - существующий вечно. Я - вождь, я воин, победитель, а ты кто?
   - Человек. Моя ценность - свобода и правда.
   - Твои глаза тяжёлые, их тяготит горе. Какое осталось?
   - Ещё в одной стране живут двое убийц моего сына.
   - Адрес напиши, - подал Кенесары свою саблю и кивнул на доску.
   Человек царапал адрес острым краем и удивлялся, тяжёлая сабля Кенесары удерживается в трёх пальцам, не падает.
   - Махамбет, - позвал негромко Кенесары.
   У входа завертелись на огненных конях несколько всадников.
   - Бери адрес и джигитов, найди убийц.
   - На сколько частей их изрубить, мой вождь?
   - Как получится. Головы доставить сюда из любого века и выкинуть нашим псам.
   Умчались.
   - Кушай, подождём, - подвинул мясо ближе Кенесары. - Ты пошёл в нашу страну, за справедливость. Кто тебя сюда направил?
   - В двадцать первом веке в Казахстане судьба родила поэта Олжаса Сулейменова. Он много хороших стихов написал. Есть и такие:
   На выручку джигиты мчат,
   Опаздывая, лет на триста.
   Я поверил, джигиты мне помогут.
   - Мои не опоздают. Ложись, отдыхай, я ночь не спал, скоро нам продолжать поход.
   Спали.
   Пили горячий чай.
   - Русский, тебе на обратный путь дадут мешок с едой и коня под седлом. Вода в наших реках чистая, напьёшься. Коня поить не забывай, траву он сам найдёт.
   Вышли из юрты.
   Воины, в сёдлах, строились на конях позади своих отдельных командиров.
   Кенесары улыбнулся, прощаясь. Сел на удерживаемого воинами своего коня.
   - Русский! Бесконечность живёт над Космосом и в самом человеке - хорошими делами. Поэту Олжасу передай от меня рахмет за стихи о нас! Благодарю его!
   - А я - вас.
   Проезжая мимо псов, грызущих остатки голов сволочей-убийц, Кенесары даже не оглянулся.
  
   ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
   Волна 23
   Чистота тихой зимы поднебесная...
   И даже Ринита, сплотившись любовью с вятской Россией, началась чуть-чуть не так, немного в стороне.
   От прежнего.
   Пройдя от шоссе с машинами и автобусом к деревне по снежной дороге февраля.
   И на полях среди лесов тишина даже тревожила.
   То городские гостиницы, похожие одинаковыми коридорами, номерами, скучностью чужого жилья, и тут - деревенская бревенчатая старинная изба лет ста двадцати, с русской печкой, лавками широкими, кроватью с панцирной сеткой и литыми стояками в головах и ногах... с толстым матрацем, толстым одеялом теплейшим...
   Любить женщину тонкими токами души в поездах и самолётах и любить на своей тихой стороне немного не так... немного разное...
   Прижатее, здесь...
   Большая горница ровная стенами и обоями, бумажными, белый свет в окнах наплывающий от чистейшего снега, тихого, тихого...
   Женщина спит, Россия показывает время дня распусканием света...
   Восемь бревенчатых давних домов в деревне, с огородами, баньками.
   Одной улицей.
   - Погоди, дай поспать, - тихо шепнула женщина, заворачивая себя одеялом с головой...
   Спи, ладно, спи, подумал не тревожно, спи сколько спится...
   Светло серые, с красноватыми и голубыми поперёк полосами руками собранные дорожки на полу. Не фабричные, бабушки их делают.
   Любимая женщина встрепенулась, вылезла из-под толстого одеяла. Светлая всем телом и расширенными бёдрами, набросила на себя обнажённую, шубу, сходила в холодный туалет.
   - Быррррр, ну и холодрыга там... в туалете в сенях...
   Согрелась, скользнув под одеяло. Лежала, разглядывала стены и потолок дома деревенского. Улыбнулась, вспомнив без стеснения.
   - С какой жадностью не щадя мою нежную отпетрушил перед утром, едва успела ноги в коленях согнуть и задрать... приладистей чтобы... ууу... нападальшик... а сначала попросил дай разглядеть её... тебе нравится? тайная... поводить по ней кругляшом нажимающим... да... сильнее стала нужна... весть вдвигай... не жалей...
   А вот хорошо мне тебе давать в деревне, дома далеко, никто не мешает. Стонать ближе к экстазу мне можно, как меня затягивает в сильное возбуждение надвигами твоего в моей нежной... разгоняешь до нетерпения... орать перед сотрясением тела можно, чувствовать предельное наслаждение получается... где никто не мешает. Роскошно, роскошно, снега белейшие, мех шубы, леса в снегах тонут, деревня, печка топится и трещит дровами, ночной сильный мороз за окнами а я ору тебе задвигай, жарь, жарь, и сетка кровати под нами прыгает... отжарил, до счастья в душе и теле... и белейшая с утра чистота без края...
   - Да как-то... само по себе неожиданно получилось... Ты воронка для меня, водоворот, в тебе тону...
   Улыбнулась женской радости...
   - Где мой лифчик? Где мои трусы?
   - Под одеялом запутались...
   Одевалась, отвернувшись скромно к стене.
   Муж растопил печку.
   Сели завтракать привезённым с собой, пить утренний чай.
   С мёдом, в деревне, в доме друга.
   Ринита смотрела в окно.
   - Мне Николай Жолобов, твой друг, ну и картины свои подарил... На первой вон те три дома, в нашем окне снежные зимой, со снегами на крышах, и мужик сидит наверху стожка сена, зеленоватого, везёт на лошадке впереди сено коровам... Снежок падает неспешный, снежок... Спокойный, спокойный снежок, отдельными видимыми снежинками... Россия, настоящая Россия...
   И та же его работа. Другой вариант. Те же дома, белые, тот же лес позади, синеватый, дерево перед лесом отдельное, сиреневое, наверное, перед весной, и опять мужик на возке с сеном белым, и мужик бело-голубоватый и лошадь впереди слегка голубоватая, а такое всё текущее в душу, в душу белое, белое... пронзительно белое... почти полностью, вся картина написанная белым... удивительно...
   Чистота, светлейшая светлота до глубины в сердце...
   Я люблю... я люблю что вижу в окне на его картине - чистота, чистоту, белизну люблю...
   И запела негромко, доверительно.
  
   Белым снегом, белым снегом,
   Ночь метельная дорожку замелаааа...
   По которой, по которой,
   Я с тобой, любимый, рядышком прошла....
   - А дальше?
   - Дальше начнутся укоры, мне они не нужны. Укорять тебя нечем.
   Я хочу новую песню, в ней будет как видим сегодня... Попрошу кого-нибудь из композиторов сочинить. Люблю, люблю тишину, снег, спокойного мужичка на возке с сеном...
   - А меня?
   - Я про другое, ты не понял... Не будет белизны чистейшей - не будет нашей любви, нашей прижатости друг к другу... ты мой... страна моя... смотри, это же море, море чистоты и нам в неё надо...
   Женщина, требующая ночью сопричастности, соединения в едином...
   И женщина, набирающая в себя мир светлейший...
   Громадный.
   Мест родных...
   Вместо самолётов, поездов, разных городов, разных сцен ярко освещённых, аплодисментов, концертов почти опустошающих душу...
   Сидеть и пить чай.
   Слушать неповторимую любимую, Риниту..
   Видеть в небольшое окно неповторимое.
   Мира белейшей чистоты...
   Расширяющего душу настоящим...
   - Ты стала заслуженной артисткой страны...
   - Я осталась... ворвавшейся в тебя женщиной...
   - Знаю... чувствую... в таком не обмануть всей твоей глубиной... душевной...
   - На возке сеном и лошадкой к тебе спешу... снежной... снежной...
   Протянулась рукой и погладила по голове.
   - О-о-о-й, - потянулась руками на стороны, - сладко как, легко как утром сделалось... Чего-то и помню и не помню, было что у нас ночью на этой древней кровати с панцирной прыгающей сеткой под нами, не было? Ты меня до моих выкриков любил? Без пощады? Как панцирная сетка кровати летала... Прыг снизу, провал вниз пружинно...
   Да здесь та страна, настоящая Россия девятнадцатого века! Чугунные казаны для щей стоят, рогатые ухваты к ним... и на этой постели работящий мужик драл свою бабу! Как я тебе ночью она давала ему с жарким бушеванием. Нет, я роскошнее бушевала с тобой, утопистее... в самой буре... Ну и ночь... в печной трубе метель воет, я распахнулась и душой и теснотой дающей, напирающий сдавливаю ею всей яростью и под тобой вою... и несёт волнами кровати вверх-вниз, вверх-вниз... Праздник неожиданный...
   Проснулась - как из меня ну все беспокойства ночью утащил, удалил. Признавайся давай?
   - Да снег летел... всю ночь..
   - Кому снег, а кому и можно забеременеть будущим...
   - Уже?
   - Поглядим... а тебе что родить, мне?
   - Светлое.
   - Да???
   Вместилась. Глазами в глаза.
   Взял ладонь... поцеловал поверх тонких пальцев женских...
   - Нравится тебе утром вспомнить.
   - Ну как же? Потрясение. Праздник, праздник. И что утром спряталась за печкой, без всякого душа по-деревенски из тазика освежила себя, где нужно...
   И опять посмотрела на снег.
   Всею любимой красотой и лица, и смыслом глаз.
   Увидев редчайшее, после всяких грохочущих городов.
   В окне русской старинной деревни.
   С лошадкой, под снежинками, белыми, везущей сани с сеном кормящим вперёд, вперёд..
   По светлейшей тишине России...
   Всей страны...
   - Это моя... любовь... чайкой в зиме... летит...
   - Знаю чувством, летит...
   - Но как художник Николай Жолобов смог бесподобное написать? Ты не знаешь7
   - Светлейшим, Из души своей. И понимания родной деревни.
   - Даааа... тогда нам повезло... В светлейшем месте хотеть зачать своё продолжение... ребёнка...
   - И он увидит белейший снег... Перед мартом... Смотри, Ринита, опять летит белейший, чистый снег...
   Вспых - яркая сцена в прожекторах. Цветы несут, букеты, букеты... Рините, Рините... Руки целуют, скромно пробуют обнять... Овации, овации... В концертном зале на телестудии московской, в Останкино...
   ...а знаешь, муж, произошло неожиданное. Наконец я себя почувствовала бабой, здесь, в деревне. Только бабой, не артисткой. Города, концертные платья, сцены, яркие прожектора сцен улетели в сторону. Тулупом вчера накрылась, а он изнутри меховой, мехом согревает быстро, оказывается... Давай тулуп раскинем на кровати? Мехом наружу?
   ...женщина... как ты хочешь...
   Оглянулась. На раскинутый чёрный мех.
   Потянула через голову с себя толстый свитер.
   Показала желание взглядом тишайшим...
   Потянул с женщины шерстяные колготки вниз.
   Убрал чёрный лифчик с белых грудей. Сразу поцелованных, за поцелуями в губы... Убрал белые трусы с чёрных волос внизу... поцеловав лёгкий выпуклый живот и над волосами внизу...
   Гордая лицом, обнажённая женщина зазолотилась, светло забелела статью, стройностью тела.
   Женщина взошла на кровать и легла в меха.
   На своё выбранное место.
   Проглаживая, поправляя бледно--жёлтые волосы на голове и тёмные внизу живота и вокруг неё... достающие и до ног... обеими руками прогладив по сторонам пухлости внизу, и по ней самой... как взбудораживая...
   ...хочешь увидеть какая у меня там...
   ...сбиваясь волнением произносил...
   ...две изогнутые... изгибами утянутые под тебя пухлости... вся пухлая... вокруг неё темновато, волосики по сторонам её и немного на ногах... под волосами складочка выпирает... на губки расходится... кругляшок спрятан... под ним складочки извитые... изгибчики... закрученные поворотиками... одна губка прилегла на бок... левая прилегла сильнее.. лепестки красной розы... закручено-перекручено...
   ... спрямишь... своим ровным...
   ...как красиво... и доверчиво...
   ...и мне великолепно... сколько гордости сразу... что тебе нравится моя...
   ...а под губками ниже чуть раскрытая щель входа в твою... скрытую в теле круглоту...
   ...там наверху прикрыт клитор... погладь по нему языком... там главное возбуждение... ...так.. ай...аа...
   ...погладь влажную языком всю... полижешь и сил от неё прибавится... а мне желания... со старины бабы знают... соберутся, начнут рассказывать у какой с кем как, и подробнее инструкция не нужна.
   ...захватил ртом и всю засосал в себя...
   ...таю... от гордости...
   ...дурманит... запахом розы...
   ...в розу... люби... я баба... тут я обычная деревенская баба...
   ...я твой мужик... тебя надо вые... дошепнул на ушко...
   ...и нежно и сурово... обя... обязательно... дай мне свой в руку... восставший... приятно рукой знать прямым... хочет... да...
   ...сейчас же...
   ...погоди... дай я твой сделаю тугим... сядь на меня...
   ...вот как...
   ...зажала между грудями... зажала... сдавила белыми...
   ...приподнялась, провела языком по всей длине, оглаживая круглые под ним, поцеловала в самое красное начало... за плечи переместила ниже на себя...
   ...люби... не жалей...
   ...И вознесла ноги над мехами вверх, сложив в коленях, приподняв руками тугой круглый зад, чтобы стало плотнее и вхождением сверху, сразу глубоким.
   Прижав за плечи к грудям...
   Лицо к лицу, щека к щеке...
   ...а-а-ййй...
   ...больно...
   ...дави... дави...
   ...втык-втык-втык-втык...
   ...прямым-прямым-прямым-прямым долго...
   ...зажимая встревающий в себе всею круглотой влажной маслянистой горячей вдольницы внутри... чтобы чувствовалось полностью, сильнее и полностью достательно до...
   ...ой... дави... ой... нет... нет!!! встревай... встревай... мой...
   ...затыр-затыр-зытыр-затыр...
   ...медленно притереть к верхней стеночке...
   ....а... а...а... а... хочу... а...а...а... нет!
   ...опять больно...
   ...не срывай... а... а... а... а... хочу... ворвись... а... а... в пи... в пи... ду...
   ...вгон... вгон... вгон... .вгон настойчиво...
   ... кровать проваливалась и подпрыгивала панцирной сеткой.
   ...даю... втисни в разгона... даю... не щади... подмахиваю...
   ...впиваясь пальцами в плечи над собой... мужские... а... аааа... за... глуби... глу...би... заглуби...
   ...гладостью половин зада чувствуя меха... древности... прямые движения в теле им древности... зажимая прямой сдавливая круглотой принявшей древности...
   ...до предела... до упора... в глубине горячейшей...
   ...у-х-у-х... ещё немного... до слива... давай теснее-е-е...
   ...ааа???
   ...вместе...
   ... ууу... ой? ооой... трясёт всю...
   ...успела... вместе...
   ...а то...
   Едва выговорила.
   Меха жгли.
   Летавший потолок приостановился.
   Завидуя.
   Помолчала.
   - Я тебе говорила, дам как никакая другая.
   - О других и не думаю. Они мне не нужны.
   Тихо посмотрела. Далеко на снега и синеватый лес.
   - Мы чистые, как вся природа зимняя, снежная за окном. Чистота выпала нам... чистое в нас, чистое...
   Мороз за окнами прислушивался.
   - Надо всегда приезжать сюда... как с любимым, с тобой, ничего стариннее не бывает... как ты меня умеешь доводить до конца, как умеешь... дай его подержу...
   И поправила сверху полы тулупа. Сберегая тепло.
  
   Волна 24
   Почему иногда хочется открутить время назад? Не получается? В литературе можно.
   Злая метелила зима, злая начиналась задача.
   Плохое сделать хорошим.
   По просьбе к тебе творческого человека.
   Ты с другом, молодым композитором, приехал из скучной провинции и сидишь в Москве, в кабинете Председателя Союза композиторов страны России. Владиславом Игоревичем Казениным.
   Большой кабинет. Фотопортрет Шостаковича на стене, шкафы с папками. Два рояля за длинным столом для заседаний.
   Председатель попросил молодого композитора играть на рояле свои произведения, прислушиваясь к мелодиям, а тебе, с ним беседующим, говорит спокойно.
   - Знаешь, за каким роялем он сидит и играет? За ним много лет сидел сам Шостакович.
   Посмотрели друг другу в глаза.
   Помолчали, в память о Шостаковиче.
   - А что у вас за стол? Украшенный на крышке переливами серого и коричневого цвета?
   - Стол Шостаковича.
   Протянул руку и погладил.
   Ты. По крышке стола.
   - С тобой мы хорошо провели недавно фестиваль, с чем приехал?
   - С хамством. И молодым композитором, хотя я член Союза писателей. Ему у нас в гнилой провинции председатель местного отделения Союза композиторов сказал, пока я председатель - тебя в нашем Союзе не будет.
   - Почему так он сказал?
   - Злоба. И зависть. У него был один концерт, за год, у молодого композитора четыре. Вы здесь можете принять его в Союз композиторов?
   - А ты за него почему заступился?
   - Подлость надоела. И русскую музыку надо сохранять в её развитии, не только литературу.
   - Мне тоже иногда гадят. Композитор Свиридов книгу написал, размышления о культуре. Мне подарил. Я её выкинул.
   - Что так?
   - Он четыре раза обо мне гадости написал, прямо с моей фамилией. И мне нагло подарил.
   - А хорошие мелодии иногда пишет... удивительно, вам подарил... Поиздеваться захотел?
   - Ладно. Тебе я верил и верю, вместе мы на фестивалях работали, ты надёжный.
   - Что по Уставу нужно?
   - Как и у вас в Союзе писателей, три рекомендации.
   - А если будет рекомендация академика Евгения Доги, одной хватит?
   Казенин посмотрел глаза в глаза. Ну совсем доверительно.
   - А ты сможешь её сделать?
   - Попробую.
   ...Утром почти на окраине Москвы знаменитый Евгений Дога открыл двери квартиры, своей, на седьмом этаже какого-то места столицы, заставленного одинаковыми высотными домами.
   В трусах. Хмурый и сердитый.
   И тебе сразу.
   - Друг мой, я не спал всю ночь... летели снега... я заснул часа в четыре утра... С тобой мы дружим давно, кто с тобой? А, молодой композитор? Проходите...
   Когда бы другой и дверь не открыл и послал подальше.
   Ты быстро объяснил знаменитому Евгению Доге, натянувшему отглаженные брюки, что нужно сделать.
   Композитор взял, прочитал твой набросок рекомендации.
   Зашёл в ванную и умылся. Посвежел.
   - Евгений Дмитриевич, я набросал текст, может пригодится?
   Прочитал. Рассердился.
   - Так у нас рекомендации не пишут. Ты мой друг, писатель, а я сам напишу.
   Квартира в одну комнату.
   У знаменитого в стране и Мире.
   На кухне Дога включил компьютер. Написал. Распечатал на принтере. Подписался.
   Но перед этим, ещё не умывшись, он попросил сыграть свои мелодии молодого композитора Илью Городничева на его пианино и слушал, слушал.
   - Кассеты есть? Давайте сюда.
   Засунул в нужный аппарат и слушал.
   - Образование у вас какое?
   - Свердловская консерватория.
   - Меня так учили в консерватории, - искренно и горько вспомнил знаменитый композитор Дога, - я её закончил и три года не мог ничего писать. Получил отвращение. Преподавал в музыкальной школе, пока сам в себя не вернулся. Держите, Илья, мою рекомендацию.
   Вернулись в комнату.
   На журнальном столике возле дивана лежали деньги.
   - Друг мой, откуда тут деньги?
   - Вы сделали работу, я вам положил.
   - Уберите. Творчество должно быть чистым.
   - Извините, Евгений Дмитриевич. Новый год через две недели, подумал, вам на праздничный коньяк.
   - Я совестью не торгую. Давайте, друзья, я вам кофе сварю, настоящий.
   Варили, все втроём.
   Стоя на кухне у плиты электрической.
   Ну как отойти даже на секунду от такого знаменитого человека?
   Дога оделся в нормальный костюм.
   Повязал галстук, поверх белой рубашки.
   - Друзья, мне сейчас ехать на Мосфильм, там репетиция. Внизу меня ждёт машина. Давайте я вас довезу до метро?
   Распрощались с ним. У метро.
   - Давайте постоим, покурим, я до сих пор не верю, где был, - сказал молодой композитор. - Сам Евгений Дога...
   - Тут тебе не гнилая провинция. Ты уже будешь в Союзе композиторов в стране.
   ...И через полтора часа нужнейший документ лёг на стол Председателя всего Союза.
   Казенин прочитал, внимательно.
   - Друзья, через пять недель у нас состоится заседание приёмной комиссии. Илья, у тебя будет всё нормально, станешь принятым.
   - А как мне дальше работать? С тем злым председателем у нас в городе?
   - Ничего сложного. Через Москву, через меня. Мимо его. Я знаю твои музыкальные способности, ты будешь ездить в разные города для концертов с нашей бригадой композиторов Союза. Выступать вместе с нами.
  
   Волна 25
   Где в Москве причесаться подскажут, в холопской провинции обе руки сломают. Хамство, там, и есть хамство.
   Как надоела темнота не культурная, жить замечательным и не ищущая...
   ...Там, позади, сизый город. Не знаешь, какой он. По содержанию.
   Непонятный.
   Там тоже делал хорошее а поражало приползающее в ответ.
   Сизых каких-то. Не рыба, не редиска с грядки.
   Писателю, оставшегося вдруг без жилья, ты домик с печкой на зиму устроил. Бесплатно. Зачем мне деньги? Нужна помощь - сделал.
   Позже он вдруг стал начальником, председателем писателей города.
   Сразу объявил, ты пишешь чушь и ерунду, ты - никто. Среди писателей.
   Не понял, такого ответа.
   Подлого.
   Но ведь и ты не подхалимничал, ничего не выпрашивал от него.
   Значит, нюхом уловил свою бесполезность для литературы.
   Современной. Русской. Где Пушкин и Лермонтов в начале.
   Ты пришёл к нему в кабинет, потребовал извинения.
   Он вызвал милицию.
   Приехали два сержанта - ещё в СССР, спросили, кто будет писать заявление.
   Твой ответ - я его не унижал оскорблением, пусть он пишет.
   Бухгалтерша его закричала - никогда здесь такого не было, чтобы милицию к писателям вызывали.
   Ты спокойно сказал - пусть он передо мной извинится.
   При людях. При сержантах.
   Сержанты взяли его заявление, тебе сказали коротко: пройдёмте.
   Вышли. Сели в ментовскую машину. Сержанты по сторонам от тебя.
   - Вы где живёте?
   Сказал адрес. Остановилась, машина, у моего дома.
   Сержант неожиданно.
   - Вы умный человек, вы зачем с таким говном связываетесь?
   - А что мне делать, если я писатель и он меня оскорбил? Дуэлей сегодня нет.
   Сержант передал тебе его заявление и сказал: плюньте на него, что положено вам - напишите в книгах.
   Спасибо умному сержанту...
   Книги, книги...
   Таким начинался прорыв в большую, настоящую современную художественную русскую литературу.
   Куда и входить - страшно.
   От мыслей - кто начинал?
   Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Лев Толстой...
   И ты - туда же?
   Но у них не было цензуры ЦК КПСС, не было их установок, о чем и как писать.
   У них была свобода.
   У тебя - сплошные капканы впереди.
   ...Какое было гадкое оскорбление, потребовать арестовать тебя за требование перестать лгать о тебе...
   Молодцы сержанты. С уважением относились к творческим людям.
   В те времена.
   Когда писательство понималось дарением свыше.
   Через полгода тебя срочно позвали на городское собрание писателей, дали сказать что думаешь, и того, вызвавшего милицию, выгнали из начальников. За обман по распределениям материальной помощи писателям.
   Воровал.
   ...Москва. Вежливая, культурная, красивая домами. Город многих, многих талантливых людей...
   Негромкая улица Поварская, временно называющаяся Воровского - фамилия, показывающая суть, - тихая улица с особняками до революции построенными, красивыми, и почти на всех иностранные флаги посольств...
   Чугунная красота литого забора, открытый днём вход во двор.
   Почти замкнутым кольцом старинная графская усадьба восемнадцатого века, с трёхэтажным зданием с колонная впереди и закругленными флигелями по обеим сторонам. Написанная Толстым в его "Войне и мир" домом Ростовых.
   Здесь почти свой Союз писателей СССР, - но почти...
   Чужой многими посторонними для художественной литературы. Удостоверения писателей имеющих.
   Большой двор. В середине, в кольце деревьев и кустов, на внушительном постаменте задумался, сидя на кресле, Лев Николаевич Толстой.
   Содержательным, не пустым памятником.
   Остановился.
   - Здравствуйте, Лев Николаевич... какая тревога при встрече с вами... Можно, я закурю перед вами, чтобы видеть вас постоянно? И рядом?
   Лев Николаевич, после советских изданий я медленно, медленно прочитал ваш роман "Война и мир" самого первого вашего издания. Вы переписывали, дописывали роман одиннадцать раз, а самое первое - сохранилось. Я по нему смотрел, как вы его начинали создавать. То глава - великолепна, закончена, то несколько ослаблена... а некоторые главы вы написали наметками, тот уехал сюда, тот туда, не расписывая подробно, как в вариантах доделанных. Как заметками написаны, как напоминанием себе - о чём они будут. И Андрей Болконский в первом варианте то полковник, то генерал и снова полковник...
   Да, вы делали наброс текста первого варианта романа. И то генерал, то снова полковник...
   Я читал и думал, как вы писали, ну, вроде стол за вашей спиной и смотрел через ваше плечо, как пишете...
   Вы вначале сразу указали какая красавица Элен - местами она же Елена в тексте, - я читаю дальше у вас о ней - положила на стол свою толстую руку... представил сытую, толстую, откормленную бабель... да где же красота... таскалась по князьям и гусарам, а умерла от выкидыша... быр-р-р... наказали честностью писателя, потаскуха и есть потаскуха.
   Не укоряю вас ничем, вы тогда писали первый свой вариант...
   Вы для меня самый замечательный создатель знаменитого романа вашего времени, вы открытие сделали, показали путь развития дальнейшей русской литературы в прозе.
   Мощной. Размыслительной. Читаешь и размышляешь.
   Видя живые поступки, живые разговоры всех вами описанных людей того времени...
   Само время восемнадцатого века.
   Вторая встреча за сегодня хорошая и редкая...
   - Лев Николаевич, можно рассказать вам сокровенное? Как никому?
   Мне приснилась мама. Не в цветном изображении. Вокруг тёплое и тёплое, приснилось. И - мама. Глаза добрые, радостные, губы приоткрыты, улыбается. И улыбается как-то скромно, стеснительно...
   - Мама, да почему ты меня стесняешься?
   - Каким ты у нас вырос... Кем стал... Я тебя стесняюсь, ты писатель...
   - Мама, да ты что? Я твой сын. Родился писателем, ну и что?
   Улыбается, глаза ласковые, сарафан с лямками на плечах, как после войны, белая блузка, ходит в метре от меня, глаза на меня, смотрит и смотрит, я не отрываюсь от лица её... На голове летний платок, завязан впереди и наверху, над лицом...
   И отец подошёл, встал рядом с ней.
   - Ты откуда такой взялся? У нас предки были и крестьянами, и торговали в своём магазине, писателем из них да никто и близко не мечтал...
   - Папа, мама, я сам не знаю, так получилось...
   Помолчал.
   - Лев Николаевич, я к вам ещё подойду.
  
   Волна 26
   На входе в бывший графский особняк, украшенный художественными лепными узорами по стенам и потолкам, мраморной скульптурой обнажённой женщины в нише стены - ей всегда меняли фамилии поэтесс, - поздоровался с дежурным. Поднялся на этаж, прошёл по коридору, спустился вниз, через минуты попал в Пёстрый зал ресторана центрального дома литераторов. Столики, писатели, стены расписаны яркими цветными пятнами, со строками стихов поверх, два буфета... водка, вина, салаты, тарталетки, пирожки, пирожные, рыбные и мясные блюда из кухни ресторана верхнего...
   В воздухе висел гул многих голосов.
   По ресторану прошёл композитор Арно Бабаджанян, к столику с Муслимом Магомаевым и актёром Тихоновым, сыгравшим Штирлица.
   С двумя по одежде и лицам иностранцами сидели Андрей Вознесенский и Роберт Рождественский. Подошёл, поздоровался со своими за руки, кивнул иностранцам.
   И почему Андрей всегда улыбается, увидев меня?
   - Старик, молодец, твою книгу читаю, - сказал Вознесенский, - дочитаю и поговорим. Реликтовый сад - глубокое название.
   - Хорошо. Спасибо, Андрей.
   Встал в очередь в буфет, за кофе. Увидел впереди знакомую спину высокого человека. Знакомую через телевизор. Обернувший, высокий лицом и его глазами оленьими спросил, кто вы? Промолчал. Я не так известен как вы, подумал, вы Микаэл Таривердиев... спасибо вам за ваши чудесные снегопадные мелодии...
   - Почему я постепенно оказался среди них? Да потому, что сам такой. Не в стороне от таланта. У людей талантливых даже лица иные...
   Принёс кофе и пирожные за столик.
   Сидевший за ним поднялся и вежливо протянул ему руку.
   - Здравствуйте. Я прочитал вашу книгу, вы - серьёзный писатель. Поэтому пришёл на встречу с вами.
   - Спасибо. Извините, Вадим Петрович, немного опоздал. Побеседуем?
   - Так конечно.
   - Вы сейчас работаете в ЦК КПСС. До этого работали одним из министров союзного значения, как писали о вас в газетах. Я знаю, сейчас партийные начальники начали искать себе места для другой работы.
   - Откуда вы знаете?
   - Вадим Петрович, мне сказал в моём городе первый секретарь обкома партии коммунистов. Он перейдёт на работу начальником облисполкома и будет руководить в советах.
   - Так. Крысы готовятся бежать с корабля?
   - Понимать и предполагать перемены они умеют. Видимо думают, на уровне области. Чувствуют, устроит им всем Горбачёв марш на выход без оркестра.
   - Да, различные несуразности существуют.
   - Вадим Петрович, я вам предлагаю подумать о своём будущем, для чего предлагаю вам создать новое книжное издательство с названием простым, "Россия".
   - На чьи деньги?
   - Партийные, КПСС. Денег потребуется не много. И сотрудников. Вы - директор, пять специалистов, понимающих в литературе, водитель машины и охрана. Сами видите, время веселее и неожиданней некуда, запасной вариант может понадобиться.
   - А что издавать?
   - Издательство с замечательной целью, и о ней пока нужно помалкивать. С благородной. Надо заниматься восстановлением прежде запрещённой - а может и всякие симоновы не пускали их в печать, тянули себе громадные гонорары, крохоборничали - прежде не известной здесь русской художественной литературы второй половины девятнадцатого века, эпохи её небывалого расцвета. Смотрите, какие были писатели, кого издавать. Гайто Газданова, он в Париже в эмиграции таксистом зарабатывал и на русском языке писал романы отлично. Шмелёва, Розанова, Шульгина, Боборыкина, Иванова, Зайцева. И многие ещё найдутся специалистами, понимающими в литературе. Льва Николаевича Толстого, самый первый вариант, редкий, "Войны и мира", где французского языка почти нет. У нас всегда издавали последний вариант. Никакой антисоветчины, наоборот, благородное.
   - Как вы сами понимаете, мне нужно обдумать. А предложение для меня очень любопытное, и не пустое.
   - Надо не откладывать на далеко куда. Увидите, возникнут Швондеры, откроют свои частные издательства, такой поганью и дрянью под выдуманным ими не существующим жанром фэнтези книжные магазины зальют... Вертеться они умеют, ради денег, но не ради литературы. Один из них за три месяца издал четыре свои книги. В магазине смотрю содержания четырёх его книг - одни и те же рассказы, только переставлены местами, и названия книг изменены.
   - Вёрткий специалист...
   - Да, сами видите. А новое издательство начнёт зарабатывать на тысячных тиражах. Покупать будут по причине - никогда таких книг в нашей стране ранее не было. Возвращать надо своих писателей в страну.
   - Вот листок, запишите свой адрес и телефон. Я вас найду. Провожать меня не надо, ждёт машина.
   - Спасибо, Вадим Петрович.
   - Вы не знаете, с кем разговаривали о новых ценах на алкоголь. Если вас спросят.
   - Понял.
   Разошлись, до нужного дня.
   Пёстрый зал ресторана шумел общими гулами разговоров.
   ...За сдвинутыми тремя столиками пила водку компания советских писателей.
   Подошёл, к одному из них. Положил руку на плечо.
   - Спасибо, что прежде я был у вас на семинаре и вы сказали обо мне хорошие слова поддержки.
   - А-а-а, ты... Когда я увидел тебя первый раз - подумал по костюму, или из ЦК комсомола или с Лубянки, чекист. Когда ты начал выступать на обсуждениях рукописей - увидел, в литературе понимаешь. Взял и прочитал твои рассказы, отданные на обсуждение. Увидел, ты, старик, настоящий писатель. Странный, своеобразный, как никто. Извини, помочь не мог, очередь на публикации книг лет на пятнадцать вытянулись...
   - Я помню вас с благодарностью, тогда мне поддержку найти было тяжелейше. Важно было, мне, чушь пишу или настоящее.
   - Эх ты, знал бы, в каком поганом месте бесподобно светлые слова говоришь...
   - Не ведаю, где мы увидимся снова. Говорю, как думаю.
   - Спасибо, старик, спасибо...
   И опустил голову, подставив ладонь под лоб.
   ...Тёплый май, лето, и осенью коммунистов запретили.
  
   Волна 27
   У себя в городе поехали с другом, композитором, с жёнами в леса за грибами. Подальше, где с грибами надёжнее.
   Справа увидели озеро, скатерть на зелёной траве, водка, закуски и шашлыки местной компании взрослых. Подошли, поздоровались Попросили показать, где здесь растут красные грибы.
   - Вера, скажи им.
   Вера заулыбалась и спросила.
   - А вы кто такие?
   - Да обычные люди.
   - Нет, вы люди не простые. Вижу, вы не обычные.
   - Вот он - композитор.
   - Ой! А у нас здеся народ глухонький.
   - И мы не гордые.
   - Давайте садитесь с нами, день рождения мой отмечаем.
   - Поздравляем с днём рождения!
   - Налью вам сейчас водки, ура!
   - Нельзя нам, за рулём. Где у вас красные грибы? Кого не спросим - врут, направляют в другую сторону.
   - Так им надо самим собирать и у трассы продавать, разве скажут вам? Вам честно покажу, вы не простые. По прямой километра полтора и сразу налево, там и наберёте корзины. Честно говорю, наше там место, а сейчас нам некогда, праздник.
   ...А у нас здеся народ глухонький... по деревням нашенским...
   Не обманула, грибов набрали.
   ...Опять Москва, после жестокой и подлой стрельбы из танков по парламенту, по новой власти, Ельциным по вчерашним соратникам...
   По москвичам, пошедшим против диктатуры Ельцина.
   На Тверской прямо на тротуаре стояли старые деревянные ящики из-под водки, женщины на них настелили генеральские и полковничьи мундиры, советские, брюки с красными лампасами, тончайшего сукна шинели, каракулевые высокие папахи. Хромовые сапоги, фужеры, цветные чешского стекла вазы, наборы мельхиоровых ложек и вилок...
   Продавали.
   В высотном доме сталинской архитектуры на Котельнической набережной ничего не переменилось. За высокой красивой дверью мраморный вестибюль, алые дорожки на мраморных ступенях лестницы на этажи, чекист, очень пожилой, за столиком дежурного.
   - Извините, вы к кому?
   - К академику Андрееву.
   Дежурный позвонил в нужную квартиру, разрешил пройти.
   Столько мрамора не видел, отделкой стен, полов, ни в одном доме.
   Встретились, не в первый раз. Опять круглый стол в большой комнате, книги на стеллажах вдоль стен, картины в промежутках, жена академика принесла в вазочках конфеты, печенье, чай с лимоном...
   Сели за стол.
   - Егор Иванович, я спросил у писателя Валентина Распутина, почему ни в одном городе страны никто не вышел с демонстрацией протеста против запрета партии коммунистов? Он помолчал и сказал - вы сами ответили на свой вопрос. Тупой трус...
   - Как вы сами думаете об этом?
   - Люди думать умеют, наблюдая саму жизнь. Жестокой была политика большевиков, часто направленной против естественной жизни, против сохранения исторических направлений, и национальных, и культурных, и даже семейных. Помните, комсомолка должна отдаваться любому пожелавшему комсомольцу? Разве не разрушение семьи, национальных обычаев, народных вековых правил семейной жизни?
   Я много думал, почему Ленин не прав? Неужели он ошибся? В чём ошибся? И прежние, Маркс и Энгельс?
   Давайте посмотрим с самого начала, девятьсот семнадцатого года. Позади было много вранья. Ленин, когда приехал в Россию, как провозгласил? Землю крестьянам, фабрики рабочим, мир народам.
   Так мне и всем преподавали и в школе, и в университете.
   Как получилось на самом деле?
   Крестьяне остались без земли, полностью зависимыми от чиновников государства, как прежде были крепостными при царе, теперь крепостными при большевиках... Фабрики рабочим не достались, они зависели от заводчиков, капиталистов, стали зависимы от чиновников, большевиков, позже от коммунистов. Вместо мира война за войной. Гражданская, поход в Польшу, в Монголии, военная помощь в Испании, с Финляндией, с напавшей фашисткой Германией. За двадцать восемь лет жизни СССР столько войн. Плюс поход Тухачевского с химическим оружием против восстания крестьян на Тамбовщине.
   А жестокие телеграммы Ленина с требованием арестовать, отправить в лагеря, расстрелять? А его высылка за границу пароходом умнейших людей России?
   И какую компанию привёз с собой Ленин руководить Россией? Ни одного русского, ни одного имеющего высшее образование, начиная с самого Ленина.
   Но ведь обучение, как и что делать, и повару нужно? И сантехнику?
   Так что получается? Созидание или разрушение?
   - Положим, с какой-то стороны происходило созидание, создавалась своя государственная промышленность, армия для обороны страны...
   - По образованию. Сталин высшего образования не имел. И Хрущёв высшего не имел, и Маленков. Какие-то партийные курсы и всё. Как же они руководили специалистами с высшими образованиями? Академиями военными и академией наук? Союзами композиторов, писателей, художников, театров, кино? Развитием производства и сельского хозяйства?
   - Партия была организующей силой.
   - То есть, идея социализма?
   - Согласен, идея социализма.
   - Тогда почему социалисты, начиная от Ленина, людей от гибели не уберегали?
   - Сталин. Миллионы народа на рабском труде в лагерях НКВД. Почему он допустил нападение фашистов на страну? Трагедия сорок первого года разве не на его совести? А дальше? Миллионы и миллионы погибших на той войне. До сих пор точно сосчитать не могут. При всех прежних управляющих государством царях столько миллионов народа в лагерях и войнах не погибало. Так чем же на самом деле оказался светлый путь социализма? Созидательный? И народ уничтожавший?
   Насильное, с помощью армии советской устройство социализма в странах Европы, - Польша, Болгария, Чехо-Словакия, Венгрия, Германия. Восстания против социализма в Венгрии, в Чехо-Словакии. Попробовали, а политическая система им не нужна?
   Почему ни одна страна в Европе не захотела оставить у себя социализм, принудительно с танками войск там устроенный Сталиным? Им нужнее оказалось иметь их национальную, исторические сложившуюся жизнь общества? С законами, не продиктованными из Москвы? И потому, что хорошо знали, чем на самом деле обернулся социализм в СССР? Для народов страны?
   Сам социализм светлое будущее или тёмное? Или светлое с тёмным страшным прошлым?
   На банкете в честь Дня Победы сорок пятого Сталин сказал. Вот документ.
   "У нашего правительства было не мало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, - над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие! За здоровье русского народа"
   Странная речь. На празднике 1945 года. "Уходите прочь"? Кто мог тогда сказать? Понимая, сразу или Колыма на 25 лет, или расстрел? В стране расстрелов генералов как в 41 году, в начале войны, только бы назначить виноватых, в стране лагерей и рабского в них труда... кто мог сказать тогда?
   Странная речь, с запахом не честности. Со смыслом прямой лжи. С другой стороны, а на кого надеяться народу? "Ты на самом верху, ты и отстаивай страну?" Что-то как-то не сходится...
   Но и правды в речи нет. В тот же самый Верховный Совет кто выбирал? Народ на выборах или чиновники сверху предлагали, за кого голосовать обязательно, то есть, выбирая заранее? А кто правил в областях и районах? Не депутаты - партийные назначенцы. Народ их править собой не выбирал.
   О каком русском народе, на деле лишённом воли и голоса, возможности выбора власти, выбора политического и экономического строя говорил Сталин? Крепостном, для него?
   Ни юридического права, ни возможности политической, организационной права и возможности выбора у народа не было. Ни малейшей.
   Страна рабов, страна тюрьмы... И для тюрьмы властью при Сталине выбирались наиболее тяжкие места для жизни рабов в географии и климате страны.
   До правления страной Хрущёва часть народа не имела паспортов и права выезда из посёлков и городов. Свобода для заявлений народа? "Уходите прочь"? Зачем Сталин обманывал себя и всех?
   Забитый до полужизни народ не выбирает. Молчит, лишь бы в живых остаться.
   И те же генералы и маршалы, слушавшие речь Сталина в Кремле на банкете, были обычными холопами, бесправными. Ура после речи откричали. Сегодня в Кремле, завтра в тюрьме. Так было? Было. Некоторых воевавших всю войну маршалов арестовали посадили в тюрьму, с расстрелами некоторых из них. С лагерями рабского труда для некоторых из них. Попозже, через пару лет после речи "уходите прочь". При Хрущёве тоже маршала расстреляли. Воевавшего всю войну. Работавшему над созданием первой атомной бомбы, для защиты страны. Это как? Справедливость? А не ужас?
   И вот из народа человек понимающий. "Иду по центру города вечером, смотрю, памятник Сталину забором огородили, электрики провода тянут, лампочки освещения вешают. Иди к нам, говорят, ты же электрик, помогай, ночью памятник снесут. Я в ответ: идите на хрен, потом искать начнут, кто сносил, и меня вместе с вами посадят." Точно и коротко, насчёт "уходите прочь".
   За все века народ научен уходить от власти, от её угнетения. Прочь. В Сибирь, подальше от власти, в эмиграцию прямую, как после 1917 года, в эмиграцию внутреннюю. При Брежневе в сибирской тайге случайно нашли женщину. Всю жизнь прожила одна в избушке, в стороне ото всех "управляющих" решений ЦК КПСС.
   Воля вольная - явление, природой заложенное в человеке?
   Если я человек, почему должен соглашаться с войнами для навязывания другим странам социализма? Гражданскими и любыми? Кроме как если на нас напали? С убийствами ни в чём не повинных людей?
   Если я человек, почему должен соглашаться с рабством?
   Разные народы имеют свои исторические национальные желания и традиции, с желанием жить самостоятельно, по ним.
   У них в каждой стране Европы национально, исторически складывалась своя жизнь, - Сталин попробовал их порядки разрушить и уничтожить. Проталкивая ложную идею - будет социалистическое государство одно в мире - его уничтожат, Почему? Только за социализм?
   Хрущёв. Опять все в сёлах и деревнях, в посёлках крестьяне крепостные, принадлежащие государству. Многие живут без паспортов, юридически лишены гражданства. Зато им диктуют из Москвы сколько яблонь можно посадить возле дома и какой отрезок земли иметь под картошку, прокормить семью.
   Зачем крестьянам и рабочим идея социализма? Им нужны деньги за их труд.
   Что нужно каждой семье? Жизнь в достатке. Иметь свой дом или квартиру, достаточную для жизни заплату. Давать детям образование вплоть до высшего.
   Хрущёв устроил самые жестокие испытания над военными - они тоже граждане страны, - и народом, приказал взорвать атомную бомбу на Тоцком полигоне. И военных послали идти в атаки через атомный взрыв. Сорок пять тысяч военных заболели и умирали секретно, и десять тысяч гражданских. А может и больше, секретили тогда сильно. Это тоже содержание социализма, светлого пути, политического? Ни в одной стране мира подобного издевательства не было, с названием погубление народа властью. Сжёг массу людей радиацией.
   Брежнев. Вроде всё утихомирилось, с лагерями и тюрьмами, на рабский труд людей перестали отправлять. И Брежнев старался сохранять мирную жизнь, в Хельсинки очень серьёзные документы подписывал, с целью мир сохранить, начать сокращение вооружений. И верил, социализм - светлый путь. На самом деле была стабильность и уверенность в завтрашнем дне, ничего завтра в стране не обрушится.
   Горбачёв. Обрушилась страна. Исчез социализм. Это как, вместо коммунизма? А где переход социализма в коммунизм, как всему народу много лет обещали? Следующим полем развития всего общества?
   Ельцин. Прилетел в Америку и в конгрессе США заявил - с коммунизмом покончено. Коммунизм не имеет человеческого облика. Свобода и коммунизм не совместимы.
   Почему не совместимы? Перестаньте издеваться над людьми, дайте им жить свободно, они и совместятся с развитием, а не с отрицанием.
   Но... рабовладельческий строй заменился капитализмом, капитализм заменился социализмом. Что же за социализм, когда крепостное право было отменено русскими царями и возродилось при коммунистах, стало крепостным правом государственным?
   Далее должен был быть коммунизм... Вместо новой стадии коммунизма появилась стадия разворовывания государственного имущества, сразу заводами, фабриками, колхозами, нефтепромыслами и всего остального? Где? В чём же ошибка? В идее? Или в подлецах?
   Клятвопреступники. Клялись, вступая в партию. Клялись, заступая на должность руководителя государства Советский Союз.
   Я - за правду.
   Кто же украл у меня мою страну? Мою Родину?
   Предатели коммунисты. "Партия тожественно провозглашает, нынешнее поколение советского народа будет жить при коммунизме". Хрущёв пообещал на партийном съезде.
   Дождалось, наше поколение.
   Коммунист Горбачёв предал страну.
   Коммунист Ельцин предал страну.
   Вместо коммунизма появилось исчезновение социализма, и прежней страны.
   Кто устроил для страны Девятый вал?
   Распад и уничтожение страны, и самой основной идеи социального государства.
   Злобные преступники во власти, в стороне от самого народа.
   Народ, заставленный не иметь своего мнения и воплощения его, приученный, власть у него ничего не спрашивает, только указывает, оказался в пустоте политической власти.
   Получается, народ почти век грабили, убивали на войнах и в лагерях на рабском труде, и выкинули в сторону от созидательного развития?
   Ошибочна была идея социализма с переходом в коммунизм? Нет?
   Похоже, слишком испоганена начиная с Ленина, и испоганена жестокостью отношения к народу, и остальными, называвшими себя вождями испоганена.
   Так что на самом деле руководит жизнью общества? Политическая идея или обычные деньги? Идея или финансы?
   И всё-таки - не деньги правят. Вы подумайте, что делают деньги с теми, у кого нет никаких идей? Желания развития? Созидания?
   Не для себя - для народа, для общества, страны, государства.
   Сколько было денег у Петра Первого я не знаю. Страну из отсталости выдернул в развитие - знаю. Так и что впереди? На созидание не похожее? Противоположное? Невозможность развития общества, страны?
   - Проблемы сложнейшие. Для того, чтобы мне ответить на все ваши вопросы, должен их обдумать и написать большую статью. Вам я её пришлю.
   ...А у нас здеся народ глухонький.
   Да не повсюду...
   Волна 28
   Телевизионщики европейской страны в гостинице для иностранцев с видом на московский Кремль, куда пригласили, включили свет, две камеры, их ведущий начал расспрашивать.
   - Вы - писатель. Что вас удивило больше всего в жизни?
   - Фотография Земли, сделанная американским аппаратом за многие тысячи километров из Космоса. Чёрное пространство. В нём голубая звезда. Вот что такое наша Земля из дальнего Космоса. И я понял, что видим мы над головами - голубые звёзды ,- те же самые места, где тоже живут люди. Может, другие. Но они постоянно собирают информацию с Земли, о поведении здесь людей. Не знаю, электронным или пока тут не открытым способом. Но собирают. Им не интересны войны, собирания урожаев, сколько машин сделано на заводах. Главная и нужнейшая информация - как и чем, и почему так и не иначе живут люди на Земле? Такую информация они могут узнать только из художественной литературы, показывающей поведение людей в разных веках и ситуациях. Даже не из истории, только из литературы. Может быть люди вокруг нас это чувствуют и потому удивляются, потому относятся с мгновенным уважением к писателям. Скажи - я писатель, и мгновенно уважение в ответ.
   Художественная литература, настоящая, всегда свет для читателей и точное место для раздумий, для понимания жизни вообще.
   Творчество единственное, что сохраняет в человеке человеческое. Хорошим влиянием на любого человека.
   - Кем начиналась русская художественная литература?
   - Я давно прочитал 12 томов древнерусской литературы. Читал на двух языках, на том древнем и на современном. Хотел понять, как русская художественная литература начиналась. И останавливался часто, думал. Она - начало современной литературы. Но с таким же отличием, как крестьянин, прыгавший с колокольни с привязанными крыльями, отличается от современного реактивного самолёта, управляемой электроникой. Даже в варианте без пилота летит куда направлен.
   Так вот, в ней, древнерусской литературе - спасибо всем её авторам, - не было действующих лиц - она писалась как письма от того к тому, - не было композиции, компоновки, не было мелодии, удерживающей всё произведение, не было языка произведения и отдельно языка описываемых лиц, не было лирики, или трагедии, драмы, пьесы или повести, рассказа или романа, - она была начальной. Всё остальное появлялось в развитии. Начиная с Пушкина, Лермонтова, Гоголя, и всеми, всеми трудящимися в литературе. Так она приблизилась к современной и стала современной русской - но теперь художественной литературой.
   - Кого вы встречали среди писателей СССР редко?
   - Умных. Талантливых. Девять тысяч советских писателей не создали произведениями продолжение достижений писателей Серебряного века, второй половины девятнадцатого. Отдельные авторы есть. Литература не может создаваться партийными, политическими решениями. Создаётся природой, через проявление таланта. Знали бы политики - как, всё бы испоганили.
   - Вы - талант?
   - Ответ у читателей. Мои произведения читают. Без рекламы, сами находят.
   - Художественная литература - самая точная информация? Для возможно живущих в пространствах Космоса?
   - Да, точнее информации не может быть. Литература показывает, как живут люди в разные века. Политики часто врут, учёные часто ошибаются и говорят не точно, делают не правильно и получается взрыв Чернобыля, чиновники самая лживая холопская группа. Даже в любой семье может быть взаимное враньё.
   - В художественной литературе враньё есть?
   - Есть. Ври, тебя читать не будут. Читатели тоже знают, что такое враньё.
   - Кто должен руководить писателем?
   - Никто. А вот что - интереснее. Руководить писателем может и должен природный талант. Ни комитет какой-то политической партии, ни президент, ни какой-то губернатор.
   Никто.
   Писатели сами руководят художественной литературой.
   - Кто должен руководить цензурой?
   - Тоже никто. Сами писатели решают как писать и что писать. Тем более умных, желающих стать цензорами, почти не бывает. Царь был умным, предложил Пушкину - давайте я буду вашим цензором? Пушкин сумел как-то мягко уйти в сторону и не согласиться. Гоголя "Ревизор" не ставили в провинциальной России, мутили с постановкой в Петербурге. Но Царь сам прочитал - был умным и сказал ставить в Петербурге и везде в городах где есть театры, "пусть чиновники сами на себя посмотрят".
   Жестоко руководили литературой в СССР и НКВД, - сажали в лагеря писателей и расстреливали, и Сталин, давал премии, квартиры, дачи, писателям. Но творческими линиями как управлять? Он писал стихи, понимал, вручную можно руководить до невидимой черты. На присуждении премии имени себя был скандал, премию присуждать некому, всё написанное по решениям партии большевиков оказалось ерундой, халтурой. И там Сталин сказал свою умную фразу: - Где я вам возьму других писателей?
   - Назначить не мог?
   - Назначают и удаляют из кабинетов чиновников, от председателя колхоза до самого верхнего начальника во всякой стране. В писатели назначить невозможно и из писателей исключить невозможно потому, что писатель - природный талант, по рождению.
   - Писатели свободны или прислуживают руке кормящей?
   Посмотрим на историю литературы.
   - Что необходимо для творчества, основное?
   - Одиночество, отдельность необходимы для творчества. Или ты сосредоточишься, поймёшь нужное и сделаешь, или балагань с другими в суете, отвлекайся от сосредоточенности...
   А вот что странно, не управляемо вручную и интересно. Любое предательство честности напрямую показывается в творчестве предавшего. И ничем самому автору не исправить. Умом читателя воспринимается понимаем предательства прямее некуда.
   Необходима честность писателя, правда и свобода, в созданном им. В его произведениях.
   Чего хотели русские писатели до 1917 года?
   Написать картины жизни, наполненные своими мыслями.
   А те, управляемые коммунистами? С большими квартирами в столице, имениями с названием государственные дачи рядом со столицей, гонорары по сорок и больше тысяч в стране, где трудящиеся получали по сто двадцать рублей в месяц? Все эти аксёновы, войновичи, окуджавы, битовы с кучей остальных
   Европейской известности. Мировой известности.
   Они, сначала написавшие книги о коммунистах, с содержанием, какие замечательные начальники правящей партии? Ради больших денег?
   И для известности в мире они начали писать насмешливые и издевательские изложения о всех вокруг себя, и рабочих, и воинах во времена войны с фашизмом, изображая себя знающими причину всех причин плохого. И что, ожидали похвал за свои издевательства?
   Чем они хотели стать знаменитыми в Европе и мире, без настоящих литературных открытий?
   Привыкшие, от начала пути в писатели, к "чего изволите"?
   Больное, больное тщеславие.
   И глупости в головах.
   Настоящее признание писателя в Мире бывает только на уровне таланта. Напишите как Пушкин. Как Лермонтов. Как Гоголь. Как Толстой.
   Никак?
   На уровне политических скандалов не получалось ни у кого.
   Есть классическая философия, объясняющая различные смыслы жизни и поведений человека. И рядом есть, как обычно в природе, рядом со злаками, дающими продолжение жизни, лезут сорняки, репейники с названием эзотерика, натаскивающие нам мусор.
   Наука эзотерика не существует, полностью лжива ерундой и чушью, фактами жизни не подтверждёнными. Работает собиранием клиентуры для психбольниц.
   Зачем нам строить храм Аполлона, чужеродный для нашей исторической традиционной культуры? Зачем нам ложь призывов в астралы, неизвестные никому?
   Зачем нам стараются всякие лжецы заморочить национальное сознание? Наше реальное заменить бредом и ложью? А затем, - не дать жить своим умом. Своими традициями.
   Очищение от мусора происходит природно, - грозами, штормами, ливнями, смывающими любой бред по Ньютону, сверху вниз...
   Да, сверху вниз, потому что Ньютон точен, по физике.
   Подбросьте камень, и увидите точный факт науки.
   Какая боль... русская литература... Боль за человека...
   Снова вернусь.
   Писатели России Серебряного века, до 1917 года. Позиция - какой жизнь вижу, как думаю и понимаю - так пишу.
   Самостоятельность талантов.
   Писатели - после 1917 года, - при ЦК КПСС. Позиция - от ЦК КПСС - все блага: квартира, тиражи, гонорары, загранпоездки, Пицунда с санаторием, Юрмала в Прибалтике, бесплатными талонами на завтраки, обеды, ужины в ресторане. Для начальников писателей - в номерах, в холодильниках, бесплатно водка, вина, коньяки. Любые закуски привезёт в номер официантка, бесплатно.
   Как из ЦК КПСС указывают - так пишу.
   И они придумали себе протесты? Фиги в карманах?
   Смешно. Прислугу не спрашивают, чего она думает.
   Чего прислуга захотела?
   Большего.
   Известности на всю Европу, на весь мир.
   Для того и начала губить свою страну, оболганием.
   Литература художественная вся - объяснение человека.
   Писатели до 1917 года объяснили - читай и думай.
   После 1917 года объяснение исчезло, читай, не читай...
   Исполнение желаний диктатора Сталина и вслед за ним ЦК КПСС - тоже диктатора, - бесполезно.
   ...Страшное уничтожение поисков истины. Страшное.
   Потому что без истины впереди человек - в тупике.
   Десятилетия в тупике.
   Век. Весь двадцатый век насквозь...
   ...И человек не теряет в себе человеческое.
   Человеческое - не уничтожаемо.
   Ничем.
   - Что вы чувствуете, когда пишете?
   - Примерно чувствую... как в кабине сверхскоростного самолёта истребителя. За секунды надо решать, где какие знаки, какие слова, где написать смысл за самой фразой... как выскочить из абзаца...
   - Вы находились в истребителе?
   - В современном, скоростном. Сидел, в кабине. Меня пристегнули ремнями, надели шлём. Показали, как включать двигатели, работать ручкой управления. Но всё там включалось только при закрытой кабине, а фонарь, сказали мне я не смогу изнутри открыть. Пришлось вылезти. Пока объясняли как и что - понял, в нём всё решается мгновенно. В писанине литературной - так же. Узнал попозже.
   - Писанина - слово унижающее?
   - Обычное рабочее слово. Для меня. Мне напыщенность противна.
   И ещё. Дело не в том, какими словами и фразами писать. Дело в том, что загодя, до написания текста, надо услышать мелодию произведения, тональность. И мелодия такая не записывается музыкальными нотами, она находится в настроении, за всеми словами. И в развитии формы - рассказ, роман, - мелодия может становиться переменчивой. Но выдержанной, основной.
   Примерно как квашня у хозяйки. Взошла - вкусные пирожки, нет - пирожки так себе... Взойти должно я и сам не знаю где, - только мелодия обязательна...
   - Для кого вы пишете?
   - Насильно мил не будешь. Русская мудрость. Читателя заставить читать не возможно. Есть читатели - есть писатель. Мои книги читают.
   - Для чего вы пишете?
   - Художественная литература - явление надмирное. Вся литература надмирна, любой страны. Такое вот проявление общений разных народов разных стран.
   - Зачем вы пишите?
   - Я не знаю. Я не пишу специально. Не придумываю произведения, что рассказ, что роман. Само вдруг начинается и я пишу. Стихи, рассказы, романы. Писать пьесы н когда не пробовал. Нас всех, создающим сегодня литературу, будут судить судом времени читатели второй половины нашего века. Захотят узнать наше время - будут узнавать и судить о жизни, о людях нашего времени по книгам писателей сегодняшних. Иных возможностей в мире нет.
   - Что вам напоминает само письмо?
   - Электричество. Высокое напряжение. И электронику. Нужна, в тексте, неимоверная точность. Каждого слова, каждой компановки, абзацев и глав, каждой мелодии главы, каждого знака. И не написанным послесловием. Это когда читатель откладывает книгу и думает о прочитанном, о узнанном. Думает, как ему жить среди тонкости красоты. Или подлости людской, ужасов происходящего вокруг и недалеко.
   - Как возникают писатели?
   - Талантом от рождения. Любых начальников назначают, выбирают, увольняют. Писателем никого невозможно назначить, писателя невозможно уволить.
   - Что вы хотите для себя во второй половине века?
   - Бессмертия. Читателей моих произведений.
   - А ордена? Медали?
   - Я не чиновник, бренчать всякими кругляшками на пиджаке.
   Задающий вопросы помолчал.
   И улыбнулся, светло.
   Волна 29
   Как бы жизнь не отравляли и не морочили головы болотной гнилью, светлые ручейки настоящего, подлинного срыты, но постоянны... чистотой родников...
   И любовь проявлением не исчезает... как сама природа...
   Любовь содержанием хотя бы сколько-то во времени...
   Почти высокая, узкая изящным телом, но не худая Белла Павловна вышла из ванной, вытиралась и обсыхала, сушила волосы, причёсывалась медленно.
   Разглядывая себя в зеркале до пола. Довольная, - ни морщин, ни появлений ненужного жира.
   Лицо смягчила кремом. Где захотела попрыскала духами, и живот ровный тоже.
   Выбрала, натянула розовые узкие трусы. Застегнула поверх чёрный пояс с резинками впереди и позади. Медленно натянула прозрачные чёрные чулки, расправила, проглаживанием и подтягиванием. Надела чёрное с синими цветами платье. Обулась в туфли на тонких каблуках, взяла сумочку, бархатную, и пошла на прогулку по городу.
   С гудящей машинами главной улицы свернула на тихую, узкую, в тишину.
   И апрельская яркая листва облаками на высоких деревьях шевелилась сразу заметной и радующей.
   Обновлённой.
   Увидела Егора, своего по возрасту скульптора, в светлом классическом костюме и при галстуке, белой рубашке, и приближаясь, издалека показала ему большой поднятый палец.
   - Здравствуй, Егор, элегантно выглядишь. Мы ведь с тобой на ты? Двести лет дружим?
   - Ты - тоже. Изящна. Мне не нравится балахонистая одежда. Ты - сразу заметная женщина.
   - Чем же?
   - Всем полностью. Платьем, причёской, фигурой... особенно умным лицом.
   - А пойдём ко мне на кофе? Приглашаю. Ты мне расскажешь, кто на набережной какую-то дуру поставил с удивительно безобразной рожей. Скульптурную.
   - Чиновники взяли взятку и воткнули, а привезли из другого города.
   - Страшилу, как над горожанами издеваются. Подписи за снос в городе начали собирать.
   Пришли, разговаривая о снова растущих ценах на всё, начиная с жилья и электричества, по улице главной. В дом специальный, для чиновников. С большой квартирой, у Беллы.
   - Помнишь, Егор, народную мудрость? Не жили хорошо и нечего начинать. Всякая надежда на устойчивость жизни у меня пропала, я тебе не жалуюсь, отмечаю реальность.
   - Народ в стране... Во всяком веке одно и то же...
   Сели за стол, на кухне.
   Белла налила кофе в чашечки, отвела пальцами волосы от глаз справа, внимательно и с радостью смотрела прямо в глаза. Интересно она смотрела, как удерживая взгляд напротив и невидимыми лучиками не давая их убрать в сторону или вниз.
   - Извини, Егор, сразу не вспомнила. Хочешь коньяка? По немного? Посидим, как давние друзья, мы ведь дружим?
   - И дружим, и хочу.
   Открыла шкафчик, достала коньяк, шоколад, яблоки.
   Села, тоже на уголке стола.
   И опять лучиками взора не давая убирать глаза, села.
   Коньяк глоточками, шоколад...
   - Не знаю, Белла, как воспримешь откровенность... Я недавно иду через ваш двор, ты над клумбой нагнулась, цветы сажаешь, в женских брюках, глянул - зад твой настолько круглый, выразительный...
   - Дальше... чего же ты подумал... - не отпустила взором.
   - Такой зад заголить бы и погладить... Я всё понимаю и всё равно - откровенно для тебя... Ты мне снишься. Обнажённой, живой скульптурой. Во сне просыпаюсь - на тебя восставший перевернуться на живот мешает... Рядом жена спит, а лежу в полусне и думаю, как люблю тебя... Да, у тебя муж, и мне в чужую семью влезать и свою портить... и всё равно... а где твой муж?
   - За границей, в Африке, приказали и отправили как военного. Седьмой месяц сношается с чернокожими африканками. Знаю, он мне ни разу не написал простого слова, - соскучился.
   - Ты слушаешь меня от обиды на него?
   - Я тебя, Егор, слушаю как посланца не ведаю откуда. Светлого, и я тебя - посмотрела долго и молча, - чувствую. Женщина, да? Меня не обмануть. Женщина живёт чувствами, как собака любовью хозяев. Как ещё я тебе снилась? Честно-честно? Любое говори, не скромничай.
   Сразу посмотрел её в глаза.
   - Я с женой что обязан делаю, а он неожиданно послабел. Подумал о тебе, что в твоей находится - сразу начал твёрдо и уверенно, и твоё лицо помню, помню... на твоё лицо сразу способный...
   - Покраснеть меня заставил признанием, - провела ладонью по своему лицу. И - по его лицу. Как смывая ненужное.
   Протянул руку под её платье, положил на гладкий чулок ноги и не убрал.
   - Белла... можно тебя поцеловать?
   Белла поднялась полностью.
   - Ты мне... да... мне нужен...
   Целовал высокую белую шею, и она меняла стороны, подставляясь правой, левой, белым горлом... задержалась, приоткрыла рот...
   Языки за губами перепутались и перепутались, как разыскивая что-то... чем-то обмениваясь... Руки мужские сами опустились от плеч, от объятий вниз, сдавили, мять, мять, сдавливать начали бёдра по сторонам, высоту зада...
   - Я никогда мужу не изменяла... и не могу... изменить... не изменить... Я чувствую твою любовь... люби, люби меня...
   Прихватив его края рук и вместе, через них, зажимая зад, переведя после резкого вздоха ими на живот, под самый низ живота... одна сама по себе оказалась под платьем, вскользнула в трусы, на гладкие волосы лобка, оставленные вертикальной широкой ленточкой книзу, под ними зажимая за влажное среди толщинок тех губ по сторонам...
   - Аааа... - решилась... обрушилась до самого конца...
   - Нам нельзя...
   - Молчи... не обрывай... пойдём в комнаты...
   Ведя за собой за руку и оглядываясь зардевшимся лицом, как оступилась, рухнула на толстый ковёр.
   - Се... секунду...
   Платье сдёрнутое через голову улетело на сторону, и чёрный лифчик, за ним.
   Присел, сдвинул на себя её розовые трусы.
   Открывшие сероватую притяжку волос над лобком.
   И показывая окончательное дозволение, Белла тонкими пальцами провела по надвисшим выступом пока сложенных вместе сильно серых, неожиданно тёмных губ омута среди золотистого низа тела. Раскрывая глубину обводом тёмных нижних губ тайного для любых других.
   Провалом в отсутствие краёв и глуби, - в бездну.
   Прижался, на женщине, пробуя втиснуться.
   Протянула вниз руку, взяла, помогла, руку не отпуская.
   Обозначив вхождение твёрдое в тело, распахнула рот, и лицо исказилось, как от боли.
   - Люби меня... мой сейчас... люби меня...
   Не отпуская руку показывая как и где.
   И какое-то шелестение обернуло оба тела, и четыре руки перебирались по двум телам, гладя и зажимая плечи, бёдра, груди, перепутанные руки, перевернулась на живот, вырвавшись, и руки ткань невидимой показывали любовь, наглаживая, оборачивая трепетами спину женщины, ноги, высокие половины зада, приподнятого, показывающего под собой красное раздвоение под собой, и в него, в красное раздвоение, зашло, скрывая красное, чего зайти спешило, и там искало и искало выкрики, выкрики женщины, телом натыривающей на верность любящего сейчас, отдающей телом... дарение себя за нужное, за любовь, за любовь ну совсем неожиданную... перевернулась на спину, задрала ноги вверх и на стороны, придерживая снизу руками, - дави, дави, долби... как ты так сильно и быстро можешь... в меня... как ты можешь долго и быстро-быстро... какой-то ток по всей моей внутри летит... любовь... искрит...
   ...круглый в красную щель, стянутую в круглую, круглый плотно в круглую, круглый плотно в плотное, стянутое вокруг всеми напряжениями встречаемой... сотрясения через неожиданные взвывания и выкрики... за дрожаниями совместная немощь окончания всех возможностей...
   Один белый потолок на двоих...
   Тихий. Чистый.
   - Знали бы люди, из чего они начинаются, - произнесла Белла в потолок, не моргая... не убирая пальцев с бедра мужчины...
   Неожиданного до полдня.
   ...Голая, смотрела в окно. На новую листву нового времени года.
   Обернулась, всей красотой изящного тела.
   - Мы предали? Я мужа, ты жену?
   - Нет. Мы полюбили. Взаимно.
   - Я... - приостановилась словами, - любовью отдалась мимо мужа стылого. Никогда бы никому не позволила. Не дала бы, как бабы говорят.
   - Я - тоже. Без любви - зачем? Пустота, пустота.
   Подшагнула, обняла.
   - Я почувствовала от тебя любовь. Волнениями, дрожаниями души. И до, и вовремя всего. Не чего-то там... по обязанности. По любви, по лучикам любви... Забеременею - рожу от тебя. А дальше будет - как будет.
   Волна 30
   Человек вышел на маленькой станции, оставил позади себя дома. Пошёл пешком по жёлтой колеями дороге среди майской яркой травы между зелёными небольшими лесами.
   По России.
   Спокойной после улиц города.
   Исполняя возникшее желание.
   Медленно шёл, медленно вдыхал свежайший воздух.
   России.
   Пролетали птицы. По спокойному небу, прозрачному, растянулись и не двигались белые облака.
   Отдельными горами в небесной выси.
   Человек шёл и не торопился, как-то очень приятно наступая на земляную коричневую дорогу, а не на чуждый душе асфальт.
   Остановился, как заступил куда-то.
   В другую сторону Мира.
   И картиной перед глазами начал видеть другое.
   Азиатская майская степь.
   Степь детства, распахнутая широченно на стороны и впереди. Высочайшее небо с голубыми проявленостями между кучами плывших облаков, оттенёнными снизу и белейшими наверху. Зовущих замахать руками и подплыть к ним...
   Ни деревьев, ни кустов. Вся степь на стороны и впереди светилась плывущей свежей майской зеленью травы, оранжевыми и красными полосами протяжности расцветающих тюльпанов, маков, жёлтой яркостью и слегка размытыми дальностью полосами воздушного цветения степи всеми травами, всеми отсвечивающими Солнце цветами, и впереди, ближе к сопкам, белели низкие саманные дома, где когда-то вырастал...
   Любимое место в Мире, - Пятый посёлок...
   Светлейший...
   - Мама, папа, я помню слова... иди, потрогай море... сколько морей пришлось повидать, мама...
   Человек остановился, лёг на траву азиатской Степи...
   Громадной...
   Океанистой...
   Раскинул руки, спиной чувствуя теплоту всей Степи, всей Земли...
   Над собой видя солнечное море вечности Мира...
   Возникло лицо. Солнечное. Риниты.
   - Это моя любовь чайкой к тебе летит...
  
   * * *
   ...Лежать на спине, смотреть в небо, а кругом моря, моря, моря...
   ...Потрогай море Пятого посёлка... где вырастал...
   ...Не бойся, иди, потрогай море...
   Оно - жизнь...
  
   Конец.
   19.08.2024 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   158
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"